Вадим Деркач
      Мой черный принц
      Королевство, в котором случилась моя история, было настолько маленьким, что отыскание его на карте в давние времена являлось задачей многотрудной, по плечу только человеку с глубокими знаниями и острым зрением. Так что, когда по попущению очередного издателя карт, его обозначение позабыли отпечатать, никто этого не заметил. Конечно, это происшествие вполне могло стать причиной международного скандала с далеко идущими последствиями, но казна государства была пуста и новый географический атлас не попал ко двору правящего в то время монарха. Это был тот самый редкий случай, когда финансовые затруднения стали счастливой причиной сохранения мира на всем континенте. Ко времени, когда я стал Хранителем Королевского Архива и Генеральным Смотрителем Национальной Королевской Библиотеки, правящий дом уже знал о свершившейся несправедливости, но относился к этому стоически, как и подобает древнему роду. Признаюсь, что вся моя жизнь не предвещала моего настоящего возвышения. Я занимался сочинительством и был в этом не то чтобы бесталанен , - нет, а скорее неуспешен, ведь известно, что читатель предпочитает мертвых поэтов... Не хочу отягощать вас подробностями жизненного пути моей недостойной персоны, лишь расскажу о том, как я был представлен ко двору. События знаменательного дня ясно встают перед моими глазами. Случилось так, что около десяти лет назад я оказался в весьма затруднительном положении. Был холодный дождливый день. Пронизывающий ветер гнал меня по улицам затаившегося в теплом уюте города. Я брел, кутаясь в старое, совершенно не греющее пальто, и нежно сжимал в озябших закоченевших руках облезлую папку рукописей, с которыми мне чуть было не пришлось расстаться час назад, когда торговец в мясной лавке, у которого кончилась оберточная бумага, предложил мне сменять их на кусок краковской колбасы. Я ушел оскорбленный, но не без внутренней борьбы, ведь правда была в том, что я был голоден и мне некуда было идти, а деловые люди очень восприимчивы к подобной правде. Мысли о том, что надвигающаяся ночь, вероятнее всего, вознесет меня на небесный Лимб и приблизит к личностям, почитаемым мною, занимало мое сознание, а воспаленный мозг уже слышал ангельское пение. Совершенно отчаявшись, оказавшись в узком грязном проулке между двумя огромными обветшалыми зданиями, я решился на то, что, несомненно, должно было привести к неудаче, - я постучал в незнакомую дверь. Долго не было никакого ответа. Я уже было думал продолжить путь, а может быть упасть прямо здесь и закончить бессмысленный поиск неизвестно чего, когда дверь со скрежетом отворилась. Облик человека, появившегося передо мной на первый взгляд был совершенно обычен, но только на первый взгляд. Он был высок, сед и статен. В его левой руке был шестиглавый подсвечник, в правой же гигантская алебарда. "Что угодно?" - спросил он властным голосом. "Убежища",- ответил я не раздумывая. "Входите" - сказал незнакомец. Я не мог поверить удаче. Конечно, мне было известно, что проявленное милосердие может окончиться через мгновение, но даже эта малость могла поддержать меня. Последовав приглашению, я оказался в помещения, размеры которого из-за неосвещенности было трудно определить. "Садитесь" - предложил мой спаситель, указывая на старый, почти полностью потерявший позолоту резной стул. Я повиновался. Незнакомец поставил подсвечник на покрытый зеленым сукном стол, осторожно повесил алебарду на стену. Вынув неизвестно откуда фуражку с выцветшей неясной кокардой, он водрузил ее на голову и, усевшись напротив меня, достал из ящика стола огромную внушающую почтение книгу и серебряный чернильный прибор. "Имя, фамилия?" - спросил он, приготовившись сделать запись. Я ответил, недоумевая, зачем это могло ему понадобится. "Род занятий?" - "Поэт.." - "Чем можете это подтвердить?" Не раздумывая, я протянул незнакомцу папку. Он открыл ее и, просмотрев несколько листов, сказал: "Ваш паспорт" Как ни странно, хотя у меня не было дома и не было денег на ужин, паспорт у меня был... Горько подумав об иронии момента, я протянул потрепанную книжицу. Человек вынул большую печать и, подышав на ее черную поверхность, поставил штамп на чистую страницу документа - мне, собственно говоря, было все равно. "Согласно вердикта Его Величеств от 1765 года, дающее право сочинителям просить покровительства Его Величеств, Вы, имярек, получаете ПОЭТИЧЕСКОЕ УБЕЖИЩЕ нашего королевства. Сдайте имеющиеся у вас зеркала". Услышанное было настолько удивительным, что я поначалу не знал как это принять и не нашел ничего лучшего, чем спросить: "А где же сейчас Его Величества?" Незнакомец поднялся и скрылся в глубине помещения. Через минуту он вернулся. Теперь на его черном не совсем новом камзоле сверкала золотая звезда. "В общем-то, это Мы, Телегон ХХ... - негромко сказал он и виновато добавил, - Ахилл сегодня выходной". Так я был представлен ко двору. Я уделил так много внимания и драгоценного пергамента, которому все равно суждено быть сожженным, моей первой встрече с Телегоном ХХ, чтобы донести до вас всю необычность личности нашего монарха, ибо без осознания этого, по-моему скромному мнению, невозможно понять историю Черного Принца. Итак, получив убежище, я через месяц принял должность Генерального Смотрителя Национальной Королевской Библиотеки, а через год стал Хранителем Королевского Архива. Конечно, экономике нашего королевства, состоящего из гончарного круга дворецкого и гвардейца Ахилла, а также небольшой пекарни, где трудилась фрейлина Ее Величества и очень часто оба Их Величества, был поначалу нанесен некоторый урон, но небольшой доход, который я стал приносить, составляя поздравительные и другие послания для граждан граничащего с нами государства, быстро поправил дело. Кроме почитания нашей маленькой Отчизны, нас объединяла любовь к Джани, Его Высочеству Принцу Джани... Когда я увидел его в первый раз, это был невысокий хрупкий мальчик, восторженно принявший меня и то немногое, чему я мог его научить. Но именно Джани был причиной тому, что королевство не знало зеркал. В первый же день Король сказал мне, что его сын уродлив. "Лицо моего сына не просто безобразно, оно пугающе. Вы будете казнены через сожжение ваших поэм, если он увидит свое лицо. Вы также будете казнены, если вы увидите его лицо..." тихо сообщил мне Его Величество за первым ужином. Да, лицо Джани навсегда было скрыто от нас, от подданных, черной холщовой маской. Эта маска, а также предпочтение, которое он отдавал одежде черного цвета, очень скоро закрепило за Джани прозвище "Черный Принц". Оно нравилось ему, и мы часто звали его "Мой Черный Принц". Как я уже упоминал, мне посчастливилось учить его поэзии и философии, Телегон ХХ, будучи неплохим художником, обучал его живописи, Ахилл - скульптуре и фехтованию, Ее Величество преподавала музыку. Все давалось ему легко. Никогда не было у меня лучшего спутника в долгих и непростых путешествиях в океане мудрости, хранимой королевской библиотекой, и более способного ученика. "Воистину природа, отняв одно, дает во сто крат больше" - часто говорил я себе, думая о нем. Но случилось так, что недалеко от нашего королевства жил Кондитер - владелец карамельного завода и множества магазинов. Предприятие его было столь успешным, что он постепенно скупал близлежащие дома и территории, расширяя и без того необъятное имение. Настал день, когда его владение окружило нас. Надо отдать должное Кондитеру, который не стал настаивать на покупке нашего королевства и оставил его нетронутым почти в центре огромного парка. Он сделал из нас нечто вроде личной музейной реликвии и радостно демонстрировал своим многочисленным гостям, что, однако, немало задевало нашего монарха. Пожалуй, с этой точки зрения у Кондитера было единственное достоинство, - он был отцом прелестной дочери. Признаюсь, девочка была не только красива, но и умна. Говорили, что она особо склонна к изучению языков и что, несмотря на ее юный возраст, Французская Академия прочила ее в новые Шампольоны. Часто Дочь Кондитера играла с подругами у нашего королевства. И однажды вышло так, что мяч влетел в окно тронного зала и упал к ногам принца, наблюдающего за игрой. "Эй, мой Черный Принц!" - крикнула ему Дочь Кондитера. Юноша поднял мяч и неловко бросил его обратно. Девушки засмеялись и продолжили игру. С этого дня что-то случилось с Джани. Он стал молчалив и нерадостен. "Что с тобой, мальчик мой?" - спросил я его, удрученный этой переменной. "Она назвала меня мой Черный Принц..." - ответил Джани. "Но и мы зовем тебя так" - возразил я. "Нет, она назвала меня МОЙ Черный Принц!". О да, мне была известна эта болезнь. Болезнь юных сердец и несчастных поэтов. Болезнь, съедающая сердце, тревожащая душу, лишающая сна и разума. Не было лекарства от этого недуга, но я знал средство, облегчающее страдания. Да, я был достаточно несчастен на своем жизненном пути, чтобы знать... Я молча вручил мальчику перо и ушел. Утром я нашел его спящим в библиотеке. Рядом лежали исписанные листы. И тогда я совершил два государственных преступления - превышение полномочий и измену. Во-первых, я положил листы в конверт и запечатал их королевской печатью, во-вторых, я нарушил границу королевства, не имея на то соответствующего разрешения - я отнес письмо к Дочери Кондитера. Она с недоумением приняла послание, но мне было известно, что Гонец Любви должен быть терпелив. И мое терпение было вознаграждено. Вернувшись, я взял из Оружейной шпагу и поднялся к Джани, все еще спящему в библиотеке. Я разбудил его, и, вложив шпагу в тонкую руку принца, сказал: "Выбирай, мой Черный Принц, либо ты проткнешь мою грудь, наказав меня за самоволие, либо прочтешь письмо, лежащее у моего сердца". Конверт разлетелся на мелкие кусочки в его руках. Лист бумаги порхал как бабочка между дрожащими пальцами, и, казалось, играл с глазами, сверкающими сквозь прорези маски. "Она хочет видеть меня!" - радостно воскликнул он, но потом вдруг замер и горько сказал: "Она хочет видеть меня..." Он плакал как ребенок. Он и был ребенком... "Ты пойдешь со мной", - сказал он, глотая слезы. И я повиновался. Чем ближе был назначенный час, тем яснее я понимал, что здесь все окончено для меня. Дело было не в том, что я кого-то предал или совершил что-то постыдное... просто настало время идти. В нужный момент я стоял у окна в гостиной. На мне было мое старое пальто, в руках саквояж, дарованный мне Его Величеством за особые заслуги. Говорили, что он когда-то принадлежал человеку, потерявшему себя в дне сегодняшнем, но нашедшем в дне вчерашнем. Теперь я хранил в нем рукописи - все мое имущество. Я молча попрощался с королевством и вылез в окно. Здесь на пограничной полосе меня ждал Джани. Была темная безлунная ночь. Я шел за принцем и размышлял. В молчании мы дошли до беседки. "Я здесь, МОЙ Черный Принц", - услышал я голос Дочери Кондитера, но не увидел ее. Я остановился, Джани же продолжил свой путь. Я не слышал о чем говорили двое, уединившиеся под обвитым плюшем куполом, но я чувствовал, как волны - холодные, теплые, ласковые, жестокие разбиваются у моих ног. "Огонь! Мне нужен огонь!" - вдруг услышал я крик принца и бросился к беседке. "Тебе недостаточно огня твоего сердца?" - спросил я Джани, с трудом различая его фигуру. "Хватит поэзии! Мне нужен огонь!" Я открыл саквояж, достал оттуда чистые листы бумаги, и, чиркнув огнивом, зажег их. Пламя заплясало в глазах принца, заиграло на прекрасном лице Дочери Кондитера. "Ну что ж, смотри",- прошептал Джани и быстрым движением сдернул с себя маску. Я замер, потрясенный, не в состоянии вымолвить ни слова. Взгляд принца метался между мной и девушкой. Потом вдруг остановился прикованный к растерянному лицу возлюбленной. Но... Джани глубоко вздохнул и медленно опустился на мраморный пол. Факел погас. Я судорожно вынул пачку бумаги из саквояжа и зажег ее. "МОЙ Черный Принц... МОЙ Черный Принц..." - шептала девушка, склонившись над неподвижным телом, "Он холодный, холодный! Сделайте что-то... Согрейте его!" Я бросил горящую бумагу на пол и высыпал рядом свои рукописи. Сердце принца молчало. Но когда лист догорел, оно совершило один единственный удар. Я зажег следующий лист и, обратившись прахом, он вновь заставил отозваться сердце Джани. О, мой с астливый король, твой сын был ослепительно красив и ты знал об этом, как знает теперь пепел Поэмы Радости. О, мой мудрый король, ты обрек сына на страдание, чтобы сделать его душу столь же прекрасной, как и его лицо, как и моя Ода Печали, пожираемая пламенем. О, несчастный Джани, ты не знал, что любовь требует веры и терпения. Ты не знал... Догорает мой сонет Страсти. Жадно ждет сердце Черного Принца. Храни огонь, моя Принцесса. Храни огонь для своего Черного Принца. И вечно продлится ночь... И будет жизнь!