Разумнее побродить здесь. Решив так, я как можно медленней пошел в сторону бульвара. "За" и "Против" встречи поделили между собой мой истасканный мозг и вели кровавое сражение. Я случайно посмотрел налево и замер. "Музей истории" - было начертано на мраморных досках, а рядом, за стеклом, висело объявление: "21,22,23 декабря. Выставка. Раскопки древних городищ" . Я был в этом музее очень давно, в детстве. Сколько лет прошло с тех пор... Профессор хотел, чтобы я посмотрел что-то здесь. Я понял. Это перст судьбы. Он указует: "Иди. Забудь. Забудь о предавшем друге". Я решительно прошел через огромные резные двери, мимо заспанного милиционера, к старушкам-билетершам. Купил билеты в музей и на выставку, оставил вещи в гардеробе и двинулся меж древностей. Все было здесь мне знакомо. Казалось, что только вчера я бродил по этим залам. Да, какую-то историю рассказывал экскурсовод про этого истукана без головы, а как жутко было стоять у тех макетов захоронений и смотреть на пожелтевшие кости и зловеще глазеющие в ответ черные проемы черепов. Ничто не изменилось. Хотя нет, одно не так - тогда было много людей кругом, а сейчас я один. Нет более ужасного времени, когда люди вдруг перестают читать историю и начинают ее вершить, кроить каждый последующий день в твердой уверенности, что этим осчастливят своих потомков. Потомки же помещают потом эти "уверенности" в музеи, долго глазеют на них и однажды пускаются по стопам предков. Чертовщина.
      Охваченный грустными мыслями, я и не заметил, как обошел первый этаж. На втором же, когда я был здесь в последний раз, располагалась экспозиция, посвященная успехам былого государственного строя. "Конечно, теперь там все иначе", - подумал я и не ошибся. "Раскопки древних городищ", - гласило объявление у лестницы. Я поднялся, ступая по чудесной ковровой дорожке, отдал старушке билет и вошел в зал. Вдруг что-то проснулось во мне. Мышцы напряглись, а внутри все сжалось. Сознание помутилось. На неустойчивых ногах я двинулся к центру зала. Окружающие предметы помутнели и затрепетали в красноватый мгле.
      - Вам плохо? - спросил кто-то у меня за спиной.
      - Нет, - ответил я глухо и обернулся. Предо мной стояла старушка. На мгновение все прояснилось. В тот же миг лампы дневного света засветились ярче, а потом стали взрываться одна за другой, испуская снопы искр. Старушка закричала. Послышались крики снизу. Задымилась проводка. В наступившей полумгле я явственно видел свет, исходящий от одной из витрин. Мягкий голубоватый свет. Он зовет меня. Он ведет меня к себе. Тело мое повинуется только ему. Он это я и я это он. С каждым шагом нарастает во мне сильнейшее желание. Так идет любовник к прекрасной возлюбленной. Все поет. Сияние заполняет собой пространство. Я купаюсь в теплых лучах. "Да, это будет! Будет!" - закричал я и увидел ЕГО. "Он твой", - сказал мне кто-то. Моя рука рванулась вперед. Звякнуло стекло, разлетаясь вдребезги. Окровавленная ладонь крепко сжала рукоять. Дрожа от радости и возбуждения, я поднял меч перед собой. "Никому, никому не отдам его. Отнимут. Бежать". В ужасе я выскочил из зала и бросился вниз по лестнице. Под ногами хрустело стекло. Милиционер у выхода говорил по телефону. Увидев меня, он выронил трубку. Я бросился к двери, открыл щеколду и оказался на свободе. Куда? Не раздумывая, я побежал вверх по улице, свернул у "Азэнерго" и неожиданно увидел машину Эльдара и его самого в ней.
      - Поехали! - крикнул я ему, усаживаясь рядом.
      - Куда? - спросил он, удивленно.
      - Езжай, говорю!
      Эльдар засуетился, и машина неожиданно проворно покатилась по улице. Некоторое время мы ехали молча.
      - Забурись куда-нибудь в нешумный переулок, - приказал я.
      Эльдар послушно свернул направо, проехал квартал и остановился.
      - Что случилось? Откуда это у тебя? - спросил он, указывая на меч.
      - Долго рассказывать.
      - В полиции тобой интересовались. Что происходит, Тим? Где твое пальто?
      - Я думаю, ты теперь в состоянии купить новую машину, а? поинтересовался я и внимательно посмотрел в глаза Эльдара.
      - О чем ты говоришь, Тим? - непонимающе спросил он.
      - Ну, наследство твоего дяди...
      В этот миг я почувствовал холод. Он дышал мне в затылок, рождая неприятное ощущение. Не знаю, откуда, но я понял что...
      - Пригнись! - крикнул я и как можно ниже распластался на сиденье. Две автоматные очереди отозвались противным скрежетом металла и звоном стекол. Рев двигателя. Резко поднявшись, я увидел, как машина красного цвета свернула в переулок.
      - За ней! Быстро за ней! - закричал я возбужденно.
      Тишина. Странная, особенная тишина. Эльдар сидит, уткнувшись в руль. Я потряс его за плечо. Он бессильно повалился на меня. Глаза открыты, но смотрят они мимо, вдаль.
      - Эльдар, Эльдар, - звал я его, но напрасно. Потом я почувствовал, увидел на своих руках кровь.
      - Скоты, скоты, - взвыл я.
      Сознание помутнело, но изнутри меня кто-то как будто толкал. "Тебе надо уходить, уходить", - говорил он. У машины уже начали собираться люди.
      - Друг, "скорую" вызвать? - спросил у меня пожилой мужчина.
      - Да, пожалуйста, - спокойно ответил я ему. Потом открыл дверь, вылез из машины и тихо пошел по улице. Я понимал, что каждый шаг отдаляет меня от прошлого, от простого, почти беззаботного существования. Прощайте все. Прощай, Эльдар... Я дошел до перекрестка, но прежде чем повернуть направо, обернулся. Жиденькая толпа окружала убогую изрешеченную машину.
      "Прочь!" - скомандовали мне. Повинуясь, я побежал. Куда меня несут ноги, я не думал, как не думал о холоде и сильном дожде. Мой мозг погрузился в себя, занялся своими маленькими проблемами. Они не касались моей личности, лишь только его одного занимало что-то, постоянно ускользающее от моего понимания. Как только этот странный мыслительный процесс завершился, я остановился. Местность мне была знакома. Я находился у старого трехэтажного здания недалеко от магазина ЫТысяча мелочейы, рядом с синагогой. В этом доме жил человек, когда-то очень близкий мне. К сожалению, не могу сказать обратного. Все как в старом анекдоте про одессита, который, показывая на симпатичную девушку, говорит: "Это моя жена", и когда знакомый девушки удивляется этой новости, он сообщает, что она пока этого не знает. Вот такая история. Но сейчас, поразмыслив, я понял, что у раздетого мокрого мужчины с мечом нет другого выбора, кроме этого дома и этого человека. Откуда у меня была уверенность, что бывший забытый друг или что-то больше, чем друг, примет непрошеного гостя, я не знал, но она определенно была. Я поднялся на третий этаж и позвонил во вторую дверь. "Рады вам, рады вам", - запел звонок. Послышались шаги, стук щеколды. Открылась дверь, и я встретил зеленые глаза. Их взгляд обрушился на меня и разлетелся брызгами удивления. Сколько бессонных ночей провел я, думая о них, и потом как долго они снились мне.
      - Тим? - спросила Мила, и у меня перехватило дыхание от знакомой интонации.
      Я опустил голову. Слишком много всего произошло. Мне было сложно думать, понимать, говорить...
      - Ты весь мокрый, - сказала она и, помолчав, добавила, - проходи...
      С моей одежды капала вода, образуя живописные озера на паркетном полу. Прижимая меч к груди, я виновато улыбался.
      - Сними верхнюю одежду. Я посушу, - предложила Мила.
      Я послушно снял костюм.
      - Сейчас будем обедать, - оповестила она меня, забирая вещи.
      Я молча прошел в столовую и сел за обеденный стол. Мила удивленно посмотрела на меня. Обычно подобные предложения вызывали мой горячий протест. В лице Милы было сомнение.
      - Это можешь положить на диван, - предложила она после некоторого раздумья, указывая на меч. Я замотал головой. Тогда она опустилась на стул, посмотрела на меня жалобно и устало спросила:
      - Что стряслось, Тим?
      - Мне некуда идти, - глухо ответил я и после небольшой паузы добавил, я влип в ужасную историю.
      - Это очень серьезно?
      - ...спросил палач споткнувшуюся жертву...
      Мила поджала губы - обычная реакция на мою иронию. Отведя в сторону взгляд, она тихо сказала:
      - Завтра я уезжаю, Тим...
      - Я завтра уйду, Мила, - произнес я и мне стало совсем горько. Ничто не вечно под Луной, но все неизменно. Передо мной сидел все тот же холодный, но участливый предмет.
      В шутке хамство, в боли - злость
      Услышать небольшая мудрость:
      Собаке брошенная кость
      Ваш разговор и моя глупость.
      Такие строчки когда-то я написал ей. Очень давно. Это было очень давно, но сейчас, пожалуй, было хуже, чем тогда. "А что ты ждал? спросил я себя, на что надеялся? Прошло столько лет..." И действительно, время пленных не берет. Изобразив печальную улыбку, я спросил:
      - Ты одна?
      - Сейчас да. Родители приедут послезавтра, но... - Мила вдруг замолчала. Она поднялась, собираясь идти на кухню, но вдруг остановилась. Тебе действительно некуда идти?
      - Да, - коротко ответил я.
      - Я ничего не имею против, но... Но знаешь, сегодня утром... В общем, я тогда не придала этому значения, а теперь... Нет, наверное, это действительно совпадение.
      - Не думаю. Продолжай.
      - Нечего рассказывать. Позвонили в дверь - я открыла. На пороге стоял человек. Я спросила, кто ему нужен.
      - А он?
      - Не ответил. Стоял и пялился на меня. Потом повернулся и ушел. Вся история.
      - Как он выглядел?
      - Сложно сказать. Я так растерялась, - Мила задумалась.
      - Нет, не помню, - минуту спустя призналась она, - не помню и все. Единственное что могу сказать: он был в черном. Как монах. Абсолютно в черном.
      - Та-а-ак - протянул я, - Рад был видеть тебя. Ну, я пойду...
      - Никуда я тебя не отпущу, - неуверенно сказала Мила. - Никуда... Ты должен остаться до утра.
      Она провела рукой по лбу и затем твердо, сказала:
      - Крайняя комната в твоем распоряжении.
      - Спасибо, - поблагодарил я, не без облегчения приняв ее решение. - Я устал. Позволь. Мне надо поспать. Не беспокой меня, пожалуйста, и... полицию тоже.
      Мила бросила на меня быстрый взгляд. В нем читалось только одно слово: "Хамство" - так часто произносимое ею раньше. Мне стало смешно. С трудом сдерживая себя, чтобы не рассмеяться, я прошел в отведенную мне комнату. Моему смеху вторил чей-то другой. Голос был знаком. Я содрогнулся. Боль пронзила сердце. Захлебнувшись, я рухнул на диван. То был голос Эльдара. Из глаз потекли слезы. Сквозь них я видел прекрасную рукоять меча, лежащего рядом. Ярость охватила меня. "Разорву!" - простонал я , и вскочив, выдернул меч из ножен. Вспыхнула голубоватым светом сталь. На кончике клинка засветилась синяя сфера. Она быстро меняла цвета и когда багровый сменил красный, молнией скользнула вниз по клинку, пробежала по руке, и, впившись в мою голову, разлетелась снопом пылающих брызг. Я закричал. Наступила тьма.
      Когда сознание вернулось ко мне, надо мной стояла Мила. В ее глазах было удивление, беспокойство и, конечно же, любопытство. Я поднялся и она отпрянула, как от прокаженного. В полумраке кончики пальцев моих рук слабо светились. Я пошевелил ими, но иллюзия осталась. Удивленный, я посмотрел в испуганные Милины глаза, а потом в зеркало. Боже, чье отражение зрится мне? На русых волосах незнакомца искры затеяли магический танец, а в больших глазах его поселился синий пламень. Боже праведный, в руках этого человека сверкающий меч, но не я ли сжимаю рукоять? Так это... Пораженный, я опустился на диван. Звякнув, упали ножны. Осторожно подняв их, я внимательно вгляделся в чудесную вязь инкрустации. Я видел где-то этот узор, несомненно, он знаком мне. Размышляя, я вложил меч в ножны. В тот же миг исчезло свечение рук, искры прекратили таинственное блуждание по волосам, лишь глаза еще пылали, но усилием мысли я погасил их. Сделать волосы обратно темными мне не удалось, но и так вроде бы неплохо. По блондинчикам женщины просто с ума сходят. От последней мысли меня оторвал звук рухнувшего на пол тела. "Вот и первая жертва моего обаяния," подумал я, не испытывая никаких эмоций - нет ничего печальнее привычки шутить.
      - Что это было? - спросила Мила, когда я привел ее в чувство.
      - Ты о чем? - непонимающе поинтересовался я.
      - Ну, весь это фейерверк...- Мила раздраженно махнула рукой в пустоту.
      - Какой?
      - Скажи...- разозлилась она.
      - Что? - угодливо спросил я.
      Мила закрыла глаза, собираясь силами.
      - Что ты сделал со своими волосами? - совсем спокойно спросила она.
      - Где? - удивился я, и как бы вспомнив, воскликнул, - ах это! Покрасил. Я внешность меняю. Для человека в розыске дело обычное.
      - Так, - кивнула Мила, нахмурив брови, - а вот искры и все такое?
      - О чем вы говорите, Мила Петровна?
      - Шут, - со злостью выдохнула Мила. - Шут.
      - Да, это так, - покорно согласился я.
      Мне сделалось хорошо. Я люблю смеяться. Кто не любит? Мне нравится шутить и у меня это получается. Мне доставляет удовольствие быть клоуном. А что? В нашем скучном мире много ли найдется людей, которые с легкой душой могут быть смешными. Думаю, нет. Они мне завидуют и потому делают зло.
      - Зачем, Тим? Зачем ты вернулся? Мне казалось, что мы оба прекрасно понимаем, что все кончено и ничего далее быть не может. Зачем все начинать сначала?
      - Я пришел к тебе как к другу. Помнишь, ты ответила мне так просто, так банально: "Давай останемся друзьями". Вот я и пришел. Винить меня не в чем. А если серьезно... - я умолк на мгновения, ощущая, как нехорошее поднимается в душе. Имя тому чувству было Ненависть.
      - Ты мучила меня на протяжении многих лет. Исчезала... Я ненавидел тебя. Не-на-ви-дел... но стоило тебе появиться, стоило улыбнуться, сказать ласковое слово, как снова я был твой и расстилал себя покорно, чтобы ты могла воспользоваться моей персоной по мере горячей необходимости.
      Я замолчал, осознав никчемность этого разговора. Все давно уже сказано. Конечно, сказано ни ей, Миле, а тому, дорогому, близкому, радостному образу, что лелеял я в своем сердце. Мне стало стыдно, что я снова дал волю эмоциям. Не стоило этого делать. Это так унизительно для меня и совсем неприятно для нее.
      - Извини, - еле слышно сказал я. - Мы не будем говорить об этом, да и не для того я пришел. Я искал у тебя убежища. Я пришел к тебе как к единственному другу. Возможно я ошибся. Извини. В любом случае менять что-либо поздно. Завтра, Мила, я уйду. Обещаю более никогда не досаждать тебе. Никогда...
      Мила вздохнула, провела рукой по лицу, смахивая слезы, которых не было.
      - Ты так и не поел, Тим, - прошептала она, - Пойдем.
      - Хорошо, - согласился я, и мы пошли ужинать.
      Некоторое время спустя, сытый и разомлевший, я вернулся в свою комнату. Ужин двух людей, прошедших когда-то этапы безразличия, любви, ненависти окончился мирно. Никто не искал утерянных чувств и забытых впечатлений. Мы походили на служителей морга, безразличных к трупам, накрытым простынями. И верно, чем, как не покойником, является страсть, скрытая временем. Да, что-то ненормальное, извращенное было в текущем покое. Теперь, в одиночестве, я сидел в темной комнате. У меня были странные мысли. Они скакали, прыгали между Милой и Эльдаром. И мне было трудно определить, кто из них жив, а кто нет. Вот так, из пустоты, в третий раз восстали стены, и если поначалу не было ничего угрожающего в плохо обработанном камне, то сейчас их неприступность пугала. Все было хорошо и безмятежно в моей жизни, исключая ситуации, которые я мнил трудными, но теперь случай и мои безрассудные действия действительно поставили меня в положение, которое иначе, как паскудным, не назовешь. Этот меч... Зачем он мне? Что руководствовало мною, когда я брал его в музее? Я и так был в достаточном дерьме, а теперь все дерьмее дерьма. В глазах закона Тим Арский не только убийца, но и вор. Где искать правду и оправдание? Ладно, оставим это... Далее Эльдар... Как связать его, его дядю и угрозы в мой адрес. Нож... Все так запутано... И, наконец, снова меч... События, связанные с ним, носят невероятный характер. Одно ясно - случившееся не под силу здравому уму. Человек, переживший столько, сколько я, не может считаться нормальным, поэтому это, несомненно, под силу мне.
      Я взял меч в руки. Как только из ножен показался край клинка, засветились пальцы, заискрились волосы и в глазах вспыхнул синий огонь. Потрясенный, я положил оружие на столик перед собой. Итак, либо происходящее бред и я безнадежно болен, либо... Но мы не могли помешаться с Милой одновременно. В таком случае... Я опустился в кресло. Мне требовалось определенное усилие, чтобы сделать вывод, напрашивающийся сам собой. В таком случае...
      "...И были они как люди, и были они смертны, но каждый в роду их был слугой Господа..."
      Да, именно так там говорилось. Странная вещь - я точно помню вроде бы ничего не значащие для меня тогда слова. Что же там дальше? Неожиданно перед моими глазами возник весь текст.
      "...стражем справедливости. И вот придет срок, подоспеет конец времен. Тогда слуга Ахуры солнценосный встанет против Ангела тьмы в последний раз и сам исчезнет, дабы ничто нечеловеческое не вмешивалось в последнее время земного. Да будет так!"
      Я повертел страницу перед глазами. Она была почти реальна, только парила в воздухе и повиновалась моей мысли. Когда я решил, что в ней уже нет надобности, она свернулась в комок, и вспыхнув рассыпалась оранжевыми искрами. Умозаключение теперь мог бы сделать и ребенок. Ему это далось бы с легкостью и без всяких жертв. Какую только чушь не воспринимает детский мозг, но я, Тим Арский, взрослый, самостоятельный и нормальный до сегодняшнего дня человек, должен сказать себе, что являюсь мифическим слугой Господа? Какая ерунда...
      "Ерунда... Ерунда... рунда... унда... нда... да... да... ДА!" многократно отразилось в моем сознании. Звуки медленно плыли сквозь растерянный рассудок. Хорошо умереть означает уснуть.
      Когда я открыл глаза, ночь была на той грани, когда ее часто называют ранним утром. Сон напрочь покинул меня так же неожиданно, как и пришел. Я проснулся от ощущения опасности. Казалось, что-то незримо присутствует рядом. Мягкой поступью оно приближалось. Недоброе в нем. Но где? Где оно? Я быстро окинул комнату взглядом. В предрассветной тягучей мгле ясно проступали очертания предметов. Ничего подвижного здесь не было, но я явственно слышал шорохи, перешептывание. Мое тело резонировало флюидам опасности. Слева... Справа... Нет, передо мною. Где? Вокруг. Везде. Безумно озираясь, я почувствовал, что нет более возможности терпеть. Тревога достигла во мне вершины. В лихорадке я схватил меч и обнажил клинок. Свет его залил комнату. Я закричал. Крючковатые руки тянулись к моей голове. Не осознавая ничего, я ринулся вперед. Мой меч резал и рвал в клочья мерзкие тела. Криками и стонами наполнился воздух. Лопались черные балахоны, корчились в агонии немыслимо отвратительные существа. Меч творил колесницу Митры. Что может остановить ее сокрушающий бег? Победа. Да! Да! Только победа. Черное месиво под ногами, но я не один. Напротив мужчина. Его большие, странного разреза, глаза сверкают, рука поглаживает черную завитую бороду. "Ты великий воин", - сказал он мне и весело засмеялся. Меч рассек пустоту. Усталость легла на мои плечи. Слишком много безумия. Перешагивая через трупы, я прошел к дивану. Меч плавно вошел в ножны. Одновременно вспыхнул свет. В дверях стояла Мила.
      - Господи, что все это значит? - прошептала она.
      - Понимаешь, - начал было я и осекся.
      Комната имела удручающий вид. Не было горы трупов. Груда изрубленной мебели живописно расположилась в свете электрических ламп. Колесница Митры не пожалела ни одного предмета. Даже стены были иссечены. "Великий воин" начал свою карьеру с подвига Дон Кихота.
      - Мельницы, - простонал я, потрясенный.
      - Что? Что? - переспросила Мила. В ее голосе слышались истеричные нотки.
      - Меня подставили, - сказал я с грустью, - меня снова подставили.
      - Ну, не знаю подставили тебя или нет, но я тебя выставлю! - закричала Мила.
      - Этого они и добиваются. Скотство какое...
      - Если ты не уйдешь, то уйду я.
      - Да, да, - задумчиво кивнул я.
      - Значит так!? - крикнула Мила и бросилась к двери.
      В машине сидело двое. Им очень хотелось спать. Утро было холодным и промозглым. Теплая постель - это то, что нужно, но сейчас... Дом. Старый дом с резными каменными наличниками и изможденными атлантами. Здесь и очень скоро...
      Я вздрогнул и пришел в себя. Странное видение исчезло так же неожиданно, как и появилось. "Подожди!" - крикнул я, и схватив с вешалки какой-то плащ, бросился вслед за Милой. К счастью, она не ушла. Мила стояла в дверях и плакала. Настоящие слезы текли по ее щекам. Мое сердце, отчаянно бившееся до этого, сжалось. В наступившей тишине я услышал журчание кристального потока и шум низвергающихся вод близкого водопада, но загрохотал гром...
      - Прости. Ты права. Я ухожу, - лаконично изложил я свои извинения, мнения и намерения, но быть краткими удается только поэтам, а я, как это ни печально, не в достаточной мере поэт.
      - Ты всегда считала меня не слишком мужественным, даже не слишком мужчиной...
      Мила подняла свои до боли прекрасные глаза, так и не ставшие моими.
      - И верно, - продолжал я, - во мне его было немного, а теперь нет и вовсе. Последнее я истратил, сказав тебе "Прощай". Сейчас я ухожу из трусости.
      Мила молчала.
      - Да, из трусости, - подтвердил я снова свою низость, но только уже самому себе. Никогда еще в самоуничижении не было столько сладкой горечи. Мила была частью моего прошлого, воспоминаний, частью моего разума и сердца, частью меня, а я ох как не люблю причинять ущерб своему организму. Прошлое должно жить. За этой тривиальной мыслью была единственная радость, что мне наконец-то удалось обставить свой уход в лучших мелодраматических традициях. Все, однако, портила узкая мыслишка о собственной неполноценности и неправдоподобности. Но сцена требовала заключительной фразы, сильной эффектной, исключающей ответной реплики.
      - А мебель я возмещу, - уже совсем на прощанье пообещал я, - не на этом, так на том...
      А вот теперь хорошо - я обрел чувство полноты, дающее право потерять все. Мои глаза запылали синим пламенем. Мила отпрянула. Надевая на ходу плащ, я заспешил вниз.
      Пустынная улица залита холодным утренним светом. Я редко просыпаюсь так рано, хотя, говорят, быть ранней пташкой полезно для здоровья. Сегодня был не тот случай. Я медленно пошел вдоль улицы. Где-то далеко у меня за спиной заурчал двигатель машины. Я чувствовал макушкой, а может быть, даже видел ее быстро приближающееся красное тело. Когда машина была уже совсем рядом, я развернулся и обнажил меч. Автомобиль, слившись воедино с двумя своими пассажирами, летел мне навстречу. В последний миг, когда казалось уже нет спасения, не знаю как, но я переместился в сторону, влево. Я выставил меч, как будто на нем плащ тореро, но когда механическое животное приблизилось почти вплотную, я не убрал его, как сделал бы это любой мастер корриды. Клинок вошел в лобовое стекло, как будто и не было его. Голова человека, сидевшего на переднем сидении подпрыгнула и полетела назад. Фонтан крови из агонизирующего тела залил салон, сделав предмет красный снаружи не менее красным изнутри. Машина пронеслась мимо, завиляла и врезалась в столб. Преодолевая тошноту, я бросился к ней. Водитель был жив, а запах крови невыносим. Человек застонал и пришел в себя.
      - Кто твой хозяин? - спросил я, представив меч к его лицу. - Отвечай!
      - Возьми меня, возьми, - потянулся ко мне парень и дебильно заулыбался. - Я хочу твоей ласки.
      Несмотря на всю либеральность моих взглядов, предложение было весьма неожиданным.
      - Говори, подонок, а то я укорочу тебя на вершок, - сказал я более дружелюбно, растянув губы в улыбке Прокруста.
      - Да, да, - застонал парень, - Хочу, хочу. Сделай меня...
      Кажется, нас обоих обуревали грешные желания, но у меня была индульгенция от самого Господа, да и любопытство грешок мелкий. Господи, если бы я мог... Я мог! Я МОГ! Скользнула в сторону черепная коробка, обнажая чужой, полный упакованных грехов и темных мыслей мозг. Не раздумывая, я нырнул в его недра. Тысячи, миллионы, миллиарды картин, воспоминаний, мыслей и другого ненужного хлама хранилось в мрачных отсеках чужого сознания. Я несся по лабиринтам пытаясь разыскать в наслоениях неразделимого единственно необходимое мне. Цель моя была куда более лучшим ориентиром, чем нить легкомысленной критской девицы. Я скользил сквозь чертоги чужого бытия и искал, искал... Стоп. Здесь. Это он. Знакомый разрез глаз, взгляд... Вот дом. Большой дом... а это... Боже. Невыносимая боль скрутила мое, почти растворившееся в чужом сознании Я. Прочь, быстрее прочь. Но мне не позволено, меня не отпускают жернова, схватившие край моей мысли. Титанические усилия, рвущаяся ткань рассудка и скрип... и пыль. Я выплюнут. Отпущен. Еще плохо соображая, я видел как медленно, сладостно насаживается на меч объект моего исследования. Глаза человека искрились счастьем, а на губах играла сладострастная улыбка. Через секунду он был мертв. "М-да, все-таки ему удалось достичь оргазма", - подумал я, обретая способность мыслить и действовать. Я увидел человека, идущего к машине, услышал стук, открывающихся окон. Ох, уж эти любопытные.
      - Безобразие какое, - сказал я подошедшему человеку, быстро спрятав меч под полу плаща. - Набрались до неприличия... По пустой улице и в столб. Совсем люди без головы.
      - Да-а, - протянул потрясенный мужчина, рассматривая обезглавленный труп.
      - Где же полиция? - возмутился я, обеспокоено оглядываясь, и тут же альтруистически предложил: - Постойте здесь. Мне придется заняться этим.
      Не дожидаясь ответа, я быстро пошел прочь.
      В полицию я действительно позвонил, но только когда дошел до Метро.
      - Дежурный слушает, - послышался бодрый мужской голос в убогой трубке телефона-автомата.
      - Погибшие близ синагоги убили Эльдара Джабейли, - лаконично сообщил я о происшедшем и с силой ударил по отбойному рычагу.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      ТЬМА СВЕТА
      "Какой человек счастливее?
      Тот, кто менее грешен.
      Кто менее грешен?
      Тот, кто строже придерживается закона богов
      и больше сторонится закона дэвов.
      Какой закон богов и какой закон дэвов?
      Закон богов - добро, закон дэвов - зло".
      Наставление Вузургмихра
      Одно я знал твердо: жизнь моя никогда не станет прежней. Мой настоящий мир существовал - или его заставили существовать - по иным правилам. Но необходимо было время, чтобы понять их, заучить... Именно для этого я хотел хотя бы на мгновение обрести внутреннее равновесие, спокойствие, ощущение безопасности. Раньше, в другой, теперь невообразимо далекой и недоступной, жизни, мне удавалось забывать все читая. Я подошел к киоску, чтобы купить газету. На прилавке лежала только вчерашняя "Молодежка". Я взял ее, но неожиданно вспомнил, что у меня ни копейки - все осталось в пальто, в музее. В плаще, похищенном у Милы, ничего, кроме его женского фасона, мне обнаружить не удалось. Я с сожалением вернул газету обратно, в этот момент порыв ветра вырвал из окошка запах старых ломких бумаг. Я замер и не без наслаждения вдохнул его полной грудью. Моя комната всегда была завалена книгами, исписанными листами, изрезанным грифелем картоном. Покой и печаль гостили среди ее стен. Я оперся о прилавок, но мне показалось, что из окошка киоска пахнет уже не старыми газетами - тошнотворный запах крови сквозил из квадратного отверстия. В глазах потемнело. "Не время, - сказал я себе, Нет-нет, не сейчас..." Оттолкнувшись от отполированной доски, как пловец от бортика бассейна, я двинулся в сторону вокзала - в сложившейся ситуации электричка была единственно доступным транспортом.
      У перрона стоял бузовнинский поезд. Вагон, в который я вошел, был почти пуст. Выбрав место с левой стороны, я сел на желтую деревянную скамейку. Послышалось шипение закрывающихся дверей. Поезд тронулся. Тепло. Чудесный дорожный уют. Я засыпал.
      Зачем трясти, не надо трясти. Я открыл глаза. Мужчина в железнодорожной фуражке, с газетой в маленькой пухленькой ручке, безжалостно пытал мое плечо.
      - Билет есть? - спросил он, добившись моего окончательного пробуждения.
      "Будут высаживать", - решил я и мне стало ужасно жаль свою неприкаянную личность. "Гонимый всеми и везде", "Вечный скиталец", "Несчастный пилигрим", "Новый Агасфер" - сколько великолепных печальных эпитетов возникло в голове Тима Арского. Мне пронзительно захотелось, чтобы проверяющий оставил меня в покое, ушел и не возвращался никогда. Контролер качнулся и, пошатываясь, как пьяный, пошел прочь. Я был шокирован. На юге власть и деньги имеют равную цену и если кто-то не обличен первым, то он старается возместить недостаток вторым. Поэтому было странно, что контролер - маленький человек с маленькой зарплатой - так просто не использовал возможность удовлетворить две страсти. "Если такой добрый, то и газетку мог бы оставить", - возникло в моем обескураженном сознании. Контролер обернулся и быстро, почти бегом, бросился ко мне. Его мясистое, жирное лицо пылало, ярость горела в маленьких глазках. Я сжался в комок.
      - Извините, это случайно не ваше? - спросил он тоненьким голоском кастрата, протягивая газету.
      - Нет, - ответил я с опаской.
      - Я так и думал, - сказал контролер удовлетворенно и, сунув мне газету, выбежал из вагона.
      Итак, повелевать людьми я тоже могу. "Не всегда", - сказал кто-то у меня под ухом. Я оглянулся - вагон был абсолютно пуст. "Жаль, " ответил я пустоте, но она, видимо, к беседе расположена не была. Пожав плечами, я развернул газету. Она оказалась местной и к тому же государственной. Нефтяное название "Вышка" вызывало зэковские ассоциации и неприятные ощущения относительно возможных путей развития событий. Без всякого интереса я просмотрел официальную хронику, проглядел заметки о митингах, забастовках, межнациональных конфликтах и хотел уже было снова немного вздремнуть, когда на третьей странице, внизу мой взгляд наткнулся на заметку "МВД республики сообщает". Строки запрыгали у меня перед глазами. С трудом разбирая слова, я прочитал.
      "Как сообщили нам в ОВД Насиминского района, вчера было совершено ограбление Музея Истории Республики.