Но вот ведь какой расклад: с одной стороны - другие, все сделавшие для того, чтобы мне было во всем отказано, а с другой - Бог. Все сделал для меня Бог, приведя за руку в Свою Церковь. В Церковь, где раб становится свободным. Настолько свободным, что у него невозможно отнять веру.
      СТИХИ IN CAMERA
      РЕКОМЕНДАЦИИ ОБЩЕГО ПОРЯДКА
      Кривое нужно сделать
      прямым.
      Только и всего,
      одна
      задача
      приготовить прямые
      пути для самих
      себя.
      ГРАФА 15
      Я сидел, склонившись над тюремным столом, и проникновенно наблюдал за жизнью, бьющей ключом в капле воды. В капле, оставленной надзирателем, каждое утро наливавшего мне кипятка из медного чайника. Я добавил в каплю не выпитый чай, превратив ее тем самым в лужицу, и жизнь закипела в ней с удвоенной силой. Теперь великое множество микроорганизмов, все эти амебы, инфузории-туфельки и хламидомонады не только беспрерывно питались и размножались, шевелили ресничками и передвигались туда-сюда, но и ощущали себя народом. Великим народом великой и нерушимой державы, только что избравшим президента и учредившим правительство. Одновременно был создан конгресс или парламент - я, право, не разобрался из-за страшного возбуждения, царившего в лужице. Неистового возбуждения, вызванного речью президента, получившего высшую премию Лужи то ли от конгресса, то ли от парламента, то ли от Союза луженых глоток.
      - Я отдаю всю мою премию, - гремел президент, - до последней взвешенной частицы, моему любимейшему народу. Весь потусторонний мир, затаив дыхание, следит за жизнью нашей великой державы...
      Я тоже затаил дыхание.
      - Так не обманем ожиданий наших друзей и врагов и немедленно учредим Институт свободы и справедливости...
      Тут же полицейские инфузории в черных беретах и оранжевых туфельках стали хватать и тащить в тюрьмы равнодушных к всеобщему ликованию амеб, хламидомонад и инфузорий без туфелек; тут же заработала судебная машина; тут же начались массовые казни... И все это продолжалось бы вечно, если бы не жара в камере. Пока я переживал увиденное и сопоставлял с известными мне режимами, лужица испарилась.
      Вот что случилось с каплей воды, случайно упавшей с крышки медного чайника. Никогда не чищенного, заросшего накипью тюремного чайника, который следовало выкинуть еще сто лет назад.
      СТИХИ IN CAMERA
      ОРИЕНТИРОВАНИЕ НА МЕСТНОСТИ
      С запада на восток,
      с севера на юг,
      с юго-запада на северо-восток
      и
      с востоко-севера на западо-юг
      идем, идем, идем
      и видим, если можем,
      на вересковой пустоши,
      на меловом холме,
      в тени Шекспира,
      в тумане снега и дождя
      готическтие,
      в высшей степени английские
      соборы,
      размахивающие шпилями.
      Разнообразные соборы
      XII,
      XV,
      XVI
      веков.
      Обрушиваются с неба
      водопадами
      или
      устремляются к небу
      кострами,
      деревьями,
      волнами,
      птицами.
      Но без людей. Без
      людей, которые
      отказались
      возноситься.
      ГРАФА 16
      И еще я хочу сказать вам, что реальная жизнь - это место и время, откуда нет выхода. И действие всегда одно и то же. Короче, торжество классицизма! Ведь переезжая из города Х в город У, вы попадаете в ту же замкнутую унылость, в ту же бесконечную серость. В унылость и серость ада, концентрические круги которого мало чем отличаются друг от друга. Там, например, празднуют День открытых дверей, а здесь - День закрытых дверей. Вот и вся разница, от которой легче не становится. Там ты заходил, и дверь за тобой закрывалась, а здесь ты никак выйти не можешь. И там и здесь основателям-классицистам было важно лишь одно: они хотели, чтобы ты никогда не мог выйти или зайти, дабы в результате этих нехитрых действий узнать о том, что Господь тебя любит. Настолько любит, что Сам, будучи недолго среди нас на Земле, отказался от удостоверения личности. Отказался, чтобы испытать нас на прочность веры.
      СТИХИ IN CAMERA
      ОБНАРУЖЕНИЕ ВАЖНЫХ ОБЪЕКТОВ
      Оглянувшись, увидела
      тень.
      Узнала Вергилия,
      протягивающего мне
      "Путеводитель по аду".
      Начала читать,
      различая
      жилые массивы К.,
      кварталы И...
      Там было много
      знакомых имен,
      так сказать,
      авангард,
      по-прежнему работающий
      в жанре некролога.
      "У нас, как у вас",
      белым по черному
      кричал авангард
      на правах рекламного объявления.
      А в одном
      артистическом кафе
      предлагали дежурное блюдо:
      квадратные яйца,
      символизирующие
      любовь.
      ГРАФА 17
      А я говорю, что, выдирая друг другу ноги, вы далеко не уйдете. Даже народ, скачущий на одной ноге (а я знаю такой), никуда не доскакался и теперь судорожно навязывает себя мировой общественности. Что же о вас говорить? Нечего о вас говорить, а писать и подавно.
      Я понимаю, что придумать ничего оригинальнее вы не сможете и не захотите, иначе ваш мир рухнет. Исчезнет ваш мир, и некому будет ездить к родному погосту подправлять оградки и наслаждаться скользкими кубиками винегрета. Да, не скоро еще ваши традиции пожрут вас самих вместе с винегретом, оградками и прочими мелкими удовольствиями, которым так и не найдено названия ни в современном языке, ни в современной философской мысли.
      Бросьте вы свои традиции, пусть их другие традиции хоронят! Оставьте вы свою закуску в стеклянной баночке у могилы Неизвестного солдата! Перестаньте выкалывать вилками глаза соседям, а используйте их по назначению! И забудьте, умоляю вас, забудьте о Папе Римском и о целибате католических священников! Ведь у вас Папы нет, вы все без Папы выросли, так что вам до целибата? Я знаю, что без Папы вам плохо, что даже вы, отрывая друг другу всевозможные части тела, хотите иметь духовного предводителя "иерархический символ духовного принципа, парящий превыше всех других мирских принципов". Но где там!
      Вы снова впадаете в бессильную ярость и, грязно обсуждая целибат, продолжаете меня пытать.
      СТИХИ IN CAMERA
      ИЗУЧЕНИЕ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ
      Наша вера
      суть безверие:
      мы верим в то,
      что Бога нет.
      "Нет Бога",
      говорим мы друг
      другу уверенно,
      как будто
      Он Сам
      сказал нам об этом.
      Сказал и ушел
      в монастырь.
      ГРАФА 17
      ПРЫЖКИ СО СРЕДНИХ ВЫСОТ
      - Но! - раздаются голоса... уже раздались голоса... повсюду слышны голоса... поднимаются голоса...
      Против кого поднимаются эти гневные голоса?.. Известно, против кого. Очень хорошо известно, что голоса поднимаются против меня - предателя, дегенерата и убийцы, если так можно выразиться. Хотя, если я кого убил за свою нелегкую жизнь, так только пару тараканов и мух. Несколько вредных насекомых...
      А почему, собственно, я должен оправдываться? Разве я расстегивал перед вами ширинку, разве делал нескромные предложения? Чего вы хотите от меня, чего добиваетесь? Вы что, апостолы, чтобы судить? Вам что ли Бог оставил Свой мир?! Свой мир Христос оставил Своим людям, а вы к их числу не относитесь. Я-то, слава Богу, с числами вообще не связан, и мысли мои, свободные от чисел, не стали бы обращаться к вам... Но жизнь, как говорится заставила.
      А теперь, раз жизнь заставила, я вам все скажу.
      СТИХИ IN CAMERA
      ПРЫЖКИ СО СРЕДНИХ ВЫСОТ
      Парашют раскрывается
      коллекционной
      набоковской бабочкой.
      В принципе,
      тот же шелк,
      подкладка пальто, пиджака
      русского бомбометателя.
      Сверху, ничего,
      кроме земли,
      никогда ничего,
      кроме земли.
      На другое просто
      не обращает внимания,
      камень,
      рассыпавшийся от удара
      типографским набором.
      Все мы в прах обратимся.
      ГРАФА 19
      Долги покрывают мой путь, как павшие воины поле битвы. И некому их сосчитать, мои долги.
      Слушайте, счастливые жители континентов, благополучные граждане полуденных стран о пути русского литератора, на котором было столько препятствий, сколько слов вы можете обнаружить в ваших изумительно составленных словарях. Слушайте мою непереводимую речь, мой вопль одиночки из одиночной камеры, мою песнь песней, мое вопросительно-восклицательное повествование, мою русскую готику, мои замыслы и умыслы. Да и, наконец, мою попытку сохранить под пытками веру, надежду и любовь.
      Безусловно, я должен был отрезать уши своим врагам, поскольку эти уши не внимали тому, что слышали. Я должен был отрезать уши, впитывающие только лесть, бесплодные уши, уши моих врагов. А еще я должен был выколоть им глаза, вырвать языки... О, особенно языки, эти смертельные жала столпов общества. Я должен был это сделать! За что?.. Хотя бы за фантастические измышления обо мне!
      Но нет, ни одному процветающему чудовищу я не отрезал голову, чтобы скормить ее крокодилам, ни одного благоухающего монстра не лишил спокойствия. Я, конечно, иногда жалею об этом, но ничего не могу поделать со своей верой.
      Бог, верится мне, решит все за меня. Христос, верится мне, отделит зерна от плевел. А посему, верю и надеюсь, нет у меня никаких долгов перед врагами, а есть долг перед Богом. Один только долг перед Господом, Который запретил нам ненавидеть и мстить. Который не велел нам уподобляться бесам.
      СТИХИ IN CAMERA
      РЕКОМЕНДАЦИИ ОБЩЕГО ПОРЯДКА
      Научись читать
      между строк.
      Научись читать бабочку
      между строк
      неба,
      дабы понять,
      что понять
      не в силах.
      ГРАФА 20
      Все вокруг говорят, что человек я неправильный и что от всех неправильностей морда у меня кувырком. А какой ей быть прикажете, если собственные персонажи тебя пытают, ведут допрос и смотрят пронзительными дырками? От этих страшных дырок все решения всех верховных судов, все татаро-монгольское иго выступило внезапно на моей физиономии, отчего она и пошла вприсядку. А у вас бы не пошла, если бы каждый объявлял, что он по состоянию здоровья не может делать добро?
      Уверяю вас, что пошла бы, очень даже пошла, если бы вы задумались о природе Добра и Зла.
      СТИХИ IN CAMERA
      РАЗВЕДКА
      Во время
      войны
      по-прежнему
      летают ласточки,
      цветет сирень,
      идет
      снег или дождь,
      иногда
      светит солнце,
      рождаются и умирают,
      в кафе подают
      черный кофе
      в крохотных
      белых
      чашечках,
      молятся Богу,
      кормят бездомных
      кошек,
      собак,
      читают
      Евангелие
      по системе
      Брайля,
      теряют ключи
      и находят...
      Во время
      шестьсот
      шестьдесят шестой
      мировой
      войны.
      ГРАФА 21
      - Начнем, - сказал умирающий, - начнем умирать...
      А больше он ничего не сказал, занятый трудным делом умирания, при котором не до разговоров. Пришло время отдать свою душу Богу. Отдать, между прочим, так, чтобы Бог ее еще взял, а не отправил от Себя куда подальше. Не отправил туда, где душе человека, отвернувшегося от Бога, находиться невыносимо. Нестерпимо человеческой душе находиться в аду. Можно сказать, ад ей противопоказан. Противопоказан потому, что в его обустройстве Бог не принимал никакого участия. Поэтому в аду дико, поэтому в аду жутко, поэтому в аду одиноко. Почти как в жизни, только еще хуже. Даже намного хуже, поскольку при жизни никогда не поздно обратиться к Богу.
      Обращение к Христу и значит спасение от ада...
      Так почему вы всегда готовы выступать на стороне обвинения? Почему, спрашиваю я вас?..
      Ни на один вопрос не получил я от вас ответа, но теперь, приготовившись умирать, уже не нуждаюсь в них. И, продолжая умирать, произношу лишь время от времени:
      - Прости и помилуй Господи Иисусе Христе!
      СТИХИ IN CAMERA
      МИНИРОВАНИЕ
      Удаляются все,
      кроме Господа
      Иисуса Христа.
      Все удаляются
      на безопасное
      расстояние.
      Отходят так далеко,
      как только могут
      отойти.
      Уходят от Бога,
      чтобы Он снова
      нес
      Свой Крест
      по безлюдной дороге.
      ГРАФА 22
      Я, помнится, сначала только деньги под ногами искал. Это уже потом я стал высматривать смысл жизни. И что же я высмотрел? Что нашел? Какой смысл мог обнаружиться в вялотекущих процессах бытия?..
      Кстати, от этих процессов глаза мои стали подергиваться мраком неизвестности. Но я все реже и реже выжимал из себя слезу. А ведь если бы я продолжал, как другие, истекать слезами, то вполне мог сойти за голландский сыр и эмигрировать в Швейцарию. Там, в Швейцарии, не было бы ни судебного разбирательства, ни невменяемой толпы, скачущей вокруг смысла моей жизни, а был бы только сыр в слезливом масле и вид на Женевское озеро, где по долгой традиции катались на лодках русские революционеры.
      О, почему они не свершили все свои замыслы в Швейцарии? Почему в Швейцарии они не раздули мировой пожар? Видно, решили, что отдых есть отдых, а работу следует делать дома.
      А я вот решил, что отдыхать стану лишь тогда, когда избавлюсь от мрака неизвестности. И только я принял такое исключительное решение, только перестал искать деньги под ногами, как новые революционеры и их революционный трибунал потребовали от меня жертвы, - моей собственной жизни...
      Но как бы они не посягали на мою жизнь, до смысла им все равно не добраться. И знаете почему? Потому что смысл, он вечен... И только Бог знает, что это такое.
      СТИХИ IN CAMERA
      ТАКТИКА
      Никогда не оглядывайся
      назад.
      Там, сзади,
      война
      столетняя и тысячелетняя
      любая.
      Не оглядывайся назад.
      Там смерть
      прикидывается
      Мнемозиной.
      Там человек
      бьется в беспамятстве
      за свое право
      называться
      смертным.
      ГРАФА 23
      Когда я просил слова, мне давали честное слово, что когда-нибудь слово дадут. Меня клятвенно заверяли, что это случится, если я, наконец, буду хорошо себя вести и перестану помышлять о побеге. А представители разных народов и народностей, по обыкновению, шли бесконечной чередой, чтобы осудить меня и лишить последнего слова. Моего последнего слова в защиту Церкви.
      Ах, если бы я перечислил вам все их обвинения, у вас бы сразу крыша поехала, а некоторые из вас, не умея чинить крыши, обязательно дали бы дуба. Что касается меня, то я к насилию привык. Сколько раз, например, меня засовывали в смирительную рубашку, чтобы стереть с моего лба крест Пепельной среды. Но и в смирительной рубашке я просил Бога только о том, чтобы Он не оставил меня. И Бог не дал мне сойти с ума, когда все на это очень надеялись.
      - Счеты, счеты! - кричали все, затыкая мне рот кляпом из свежих газет и журналов.
      Доброжелателей, как известно, всюду хватает, но когда они собираются в гильдию, то это уже чересчур.
      Да, больше всего меня угнетали кривляющиеся доброжелатели, которым всегда есть что сказать о Католической Церкви. И они говорили... Говорили, лучась улыбками, о тайных пороках алтарных мальчиков и о собственных мгновениях любви, прерванных колокольным звоном; о вероломстве испанского трона и звериной хитрости итальянских епископов; о Варфоломеевской ночи и всех прочих ночах; о Папе Римском и снова о Папе Римском. Они сомневались в чудесах Господних и гневно осуждали Непорочное Зачатие.
      И я, почти уже со всем смирившийся, ощутил такое сердцебиение и такое головокружение, такой прилив дурной католической крови, что проглотил кляп и, подавляя тошноту, успел все-таки сказать последнее слово:
      - Оставьте моего Бога и мою Церковь в покое!
      СТИХИ IN CAMERA
      ШИФРОВКА
      И теперь, как прежде,
      тоже
      надо приходить, уходить,
      полоскать рот,
      чистить уши,
      ждать, что тебя
      вычислят,
      тоже
      ждать, что тебя отпустят,
      впустят, дадут выйти на связь,
      тоже
      подвергаться риску быть
      понятным,
      надевать очки
      со стеклами,
      через которые не различить
      врага и многое
      другое.
      Я и теперь
      проводник теней,
      неуловимых ощущений,
      мимолетностей,
      я и теперь
      связной между этим и
      тем светом,
      завербовавшими меня
      с момента рождения,
      впрочем,
      как и других...
      (Далее зашифровано.) _ _ _ _ _ _
      ГРАФА 24
      И была ночь. Была мрачная, беззвездная ночь, когда я начал молиться архангелу Михаилу. И молился я так:
      - Святой архангел Михаил, славнейший Предводитель небесного воинства, защити меня от всех темных сил и их лукавства! А Сатану и его приспешников низвергни в ад, дабы они не могли смущать душу мою. Аминь.
      И было утро, готовящееся стать ненастным днем, последним днем моей жизни, когда я увидел одну-единственную звезду на небе. Но что это была за звезда! Господи, что это была за звезда!.. Она мигала как маяк, и я пошел по сырой от слез тропе к моей звезде из тюремной камеры. Я шел по тропе, ведущей на Небо, задыхаясь и падая. А когда дошел, когда оказался на Небе и взглянул вниз, то увидел в зале суда своего ангела-хранителя, с улыбкой выслушивающего смертный приговор Василию Скобкину.
      - Разве все кончено? - спросил я его сверху.
      А он, продолжая улыбаться, ответил:
      - Мертвое уже не может быть проблемой.
      Май 1997
      ПРОКОФЬЕВ
      музыкальное повествование в 14 опусах
      Памяти утерянных романов
      "Шостакович",
      "Могучая кучка"
      и
      "Кристоф Виллибалъд Глюк"
      PETER AND THE WOLF, OP.67
      Это была даже не тень, а нечто само собой не разумеющееся. Итак, это была тень нечто. И стал я делать вид, что оно, это нечто, меня не касалось, поскольку я ничего не видел, хотя смутно ощущал краем сознания. Тогда тень нечто, в ответ на мои уловки, принялась сгущаться и вырисовываться... Чтобы не лицезреть, во что превращается мой кошмар, я воззвал к запасной части сознания, сильно надеясь, что оно не так слабоумно, как его близнец, плавающий в облаках и тучах. Но все было бесполезно. Запасное сознание отправило меня в ночную Москву двадцатилетней давности и обслюнявило воспоминанием об абсолютно лысом композиторе Прокофьеве в тяжелом кожаном пальто, зачем-то протирающим вдохновенной десницей мемориальную доску на доме, где он когда-то жил, трудился и умер. Снег падал на его мраморную голову и не таял. Я еще тогда подумал, что лысые не заплетают косичек... А потом он вошел во мрак подворотни и растворился среди переживших его музыковедов.
      Какие неотложные дела у него к ним остались? Что за любовь двигала им - к трем апельсинам или к Пете, родственнику Ивана-царевича?
      И заскакал Петя на Сером Волке по географии моей страны, разбрасывая налево и направо африканские апельсины, пока не столкнулся со мной, стоящим на обочине жизни наедине с собственным сознанием.
      SUMMER DAY SUITE, OP. 65A
      В Озверятник я попал не по собственному желанию, а по необходимости. Посудите сами: мне уже было почти за сорок, а меня все не печатали и заставляли жить там, куда даже Макар не часто наведывался со своими телятами. Жил я там, жил, а потом один столичный составитель генеалогических древ посовещался со своим спиритом и сказал мне следующее:
      - Езжай, Вася, к озвереям, они тебя напечатают.
      Так я попал туда, куда не ступала нога честного человека. Печатать там меня, конечно, никто не стал, поскольку в Озверятнике еще не изобрели печатного станка. В Озверятнике даже колеса еще не изобрели, поэтому я, притворившись Эйнштейном, изобрел его заново. А затем я так долго ходил с проектом колеса по различным инстанциям, что на меня десять раз плюнули и, вконец озверев, стерли все мои данные из памяти всеозверятниковского компьютера.
      Теперь меня нет, но иногда я думаю, что нет Озверятника с озвереями. Еще я иногда думаю, что нет ни меня, ни озвереев, но есть антиозвереи. И со всем этим надо считаться. Только кому с этим считаться? Кому считаться со мной, если весь мир занят восхвалением необыкновенных способностей озвереев?
      Так что я миру не жалуюсь, а жалуюсь тому свету, где, по слухам, озвереев практически нет. И тихие мои жалобы уносит вездесущий Макар, чтобы было над чем смеяться телятам на другом краю Ойкумены.
      THE UGLY DUCKLING, OP. 18
      Некто в плаще Просперо прошел мимо меня, задрапировав всю свою неопределенность. "Кто ты, доктор Зорге?" - хотел спросить я, но не спросил, так как доктора все равно никогда правды не говорят. Не страдают изуверы правдивостью, и весь тут сказ, а если вы мне не верите, сами узнавайте о своих болезнях у коновалов. Пусть они вам ставят диагнозы, а я посмотрю, как вы с этими приговорами дальше жить будете, если будете жить вообще. Хорошо еще, если каждый счастливый калека сам уйдет из лечебницы, опираясь на костыли. Но поскольку вы не калека, то никуда не уйдете ни от доктора Зорге, ни от собственной судьбы. Собственной судьбы, нахлобучивающей на вас колпак с бубенчиками. А может, это однозвучно звенящие бубенцы? Все может быть, когда в простирающемся вокруг возникает вдруг, гремя бубенцами. Возникает, чтобы вы сами себе поставили правильный диагноз и, если сможете, излечились от неопределенности, говоря только "да, да" или "нет, нет" на вопрос судьбы:
      - Что, еще не время вынимать камни из почек?
      FIVE PIECES, OP. 52
      1
      Одним дорого одно, другим другое. С этим согласятся все. Особенно те, кому ничего не дорого.
      - Ух как нам нужна вода! - разорялись духовные лидеры перед очередной группой эмигрантов, прибывших в Озверятник. - А потому в унитазах, в целях экономии, воду спускайте только в случае экстренных дел! Кроме того, не менее трех раз в день молитесь о ниспослании озвереям дождя.
      И тут же все начали плясать перед лидерами, как царь Давид перед ковчегом, умоляя безоблачное небо прослезиться дождем.
      "Пусть всегда будет солнце", - пошутил я тогда некстати и моментально почувствовал, что этого мне не простят никогда. Ни нынешнее поколение, ни следующее, ни поколение, которое появится десять поколений спустя. Потому что здесь прощать не принято.
      - Вот, - говорят теперь озверей, - был тут один, так он против самого дорогого, самого священного поднял голос! С этих пор, - сетуют, - пусты резервуары, построенные пращурами. С этих пор, - восклицают, - дождь, который так нам нужен, не шел в требуемых количествах! Ни разу не шел дождь необходимого качества, потому что ему, этому пришлецу, было дорого солнце. Понимаете, что это значит? А если понимаете, то передайте своим детям, благодаря кому мы остались без воды.
      А я ведь только повторил строчку популярной песни, за которую Тамара Миансарова получила когда-то в Сопоте главный приз. И все с Тамарой соглашались, скандируя: "Пусть всегда будет солнце!". Тогда всем хотелось тепла, а теперь каждый требует дождя и не спускает за собой воду. А некоторые озвереи вернулись к старым привычкам и ходят до ветру. И унитазы у них такие чистые, что в них они разрешают готовить национальные блюда все прибывающим и прибывающим эмигрантам.
      2
      Теперь каждый болван знает, что достаточно человеку надавить на какую-нибудь его потаенную китайскую точку, и вот он уже продукт распада. Неудивительно, что оставшиеся в живых смертельно перепуганные люди мечутся туда-сюда, мысленно отсидев в лагерях строго режима как минимум десять лет. И если ты миролюбиво говоришь, что их уже никто никуда сослать не может, то они только крутят пальцем у виска и вышевеливают губами что-то невразумительное вроде: "Все исчезает, озвереи остаются".
      Наконец душа моя от горькой обиды и незаслуженного недоверия перекувыркнулась, екнула и понеслась со скоростью души. Но только я успел сказать своей икающей душе "Так держать!", только успел взглянуть на свою плоть, еще недавно болтавшуюся по гостиничному номеру скумбрией в томате и вдруг распростертую на полу в неэстетичной позе окончательного трупа, как был остановлен невидимой силой и водворен обратно...
      "Бывают и у меня такие блаженные минуты, когда я не соображаю, где я и кто я", - сказал я сам себе, поднимаясь с пола. Я был бесконечно и безусловно рад, что остался с душой. Просто счастлив был, что остался с душой на месте. И пусть имущество мое, за время недолгого отсутствия, вынесли из гостиничного номера насмерть перепуганные люди, мысленно пережившие катастрофу, я все равно был счастлив.
      3
      Для меня переход границы самое заурядное дело; я ее почти каждый день перехожу. Осознанно я стал заниматься этим тогда, когда понял, что на стороне тех, кто эту границу определил, сила. Такая сила, которая весь мир силой заставила признать, что эта граница необходима. Само собой, я тут же принялся выражать несогласие, полагая, что по ту сторону границы тоже кто-то живет. Живет, правда, плохо, но тем не менее существует. И если не тыкать дулом автомата ему в нос, если его не обыскивать и не обзывать нехорошими словами, то он в восторге. А иногда даже на седьмом небе, потому как на его стороне почти никого нет. Так что я всецело с ним, поскольку сам небольшая величина и птица невысокого полета. А может, я с ним потому, что на противной стороне очень несправедливые силы сосредоточены. Страшные, можно сказать, силы... А это нечестно.
      Одним, выходит, все, а другим ничего. Одним, получается, гуманитарная помощь в виде оружия, а другим шиш. Раз ты Пиковая дама, то тебе и карты в руки. А другие пусть сходят с ума, не имея никакой возможности в эти карты заглянуть и хоть раз в жизни выиграть. Грязная это игра, я на нее не согласен! А раз я не согласен, то вынужден переходить границу почти каждый день. И хотя меня неоднократно ставили к стенке, но пока еще в расход не пустили, перепоручив это дело интеллектуалам из специальных мест. Из тех самых мест, где осуществляется вечное желание Каина считать себя лучше Авеля.
      4
      Передо мной джоттообразно проносились ангелы с разноцветными крыльями, в которых пел воздух, пел ветер, пели цикады.
      Я смотрел на их небесные профили, размышляя о своих корнях. Наверно, мне было больно, и боль, доходя до корней волос, превращала плоть в чугун и свинец. Я стал чугунной болванкой, стал свинцовым петухом, клюнувшим самого себя в висок...
      - Не надо, - сказал трепещущий ангел, - вспоминать о чугуне, свинце и очень тяжелых элементах таблицы Менделеева. Так ты никогда не оторвешься от почвы!
      - А о чем мне вспоминать? - спросил я, но ангел уже тянул меня за собой в верхнюю бездну.
      Горчичным листком оторвался я от ветки родимой и поплыл неизвестно куда. Теперь я был весел, теперь я был горд, теперь я уважал себя за то, что ни разу не пытался выброситься из окна своей оранжереи. И прочих способов самоубийства я не искал, так что по рекам сплавляли другую мыслящую древесину. А меня не сплавляли. И когда человеко-сплавщики все-таки стучались в мою дверь, я говорил им:
      - О, настройте меня, как царь Давид настраивал свою арфу, и я спою вам.
      И я пел им, например, о том, что пришла зима с ее мускулистой погодой. И я пел им о геноциде картофеля в кишлаках и аулах. И о том, что на престол взошел новый правитель Тошнотвор I, я им тоже пел.
      А пьяные сплавщики, стоя за дверью, охотно подпевали мне яблочными голосами, а потом писали трезвые рапорты в канцелярию Тошнотвора. Потому что, как уже замечено, у всех пьяных, в известных нам странах, удивительно трезвый взгляд на вещи.
      5
      Я все территории на свете считаю оккупированными. Я твердо так считаю. Зато со мной никто не считается, постоянно выбивая почву у меня из-под ног. Так выбивают зубы и вышибают мозги прикладом автомата; так тебя гонят с собственного клочка бумаги. Клочка, политого твоим потом и твоими слезами.
      Вот я купил у жизни сюжет, заложил фундамент, воздвиг стены, выложил крышу красной черепицей и только-только принялся вставлять витражи в рамы своего скомканного повествования, как мою территорию оккупировали озвереи, объявив меня подлым любителем красоты. И тут же, у меня на глазах, вырвали с корнем все розы и георгины.
      Мои розы!.. Мои георгины!..
      "Пусть земля горит под вашими ногами, проклятые оккупанты!" - хотелось сказать или даже закричать мне, но я этого не сделал. И Герострата, который поджег рейхстаг, не одобрил. Мне достаточно знания, что Бог Сам Огонь. Мне достаточно знания, что зло не вечно. Пусть оккупируют территории, пусть разбивают вдребезги витражи, главное, что Божие Царство оккупировать нельзя.
      - Вася, - спросил меня Господь Иисус Христос, - получил ли ты Мое сообщение?
      - Получил, Господи! - воскликнул я. - Сияющая Твоя записка упала мне на грудь, когда я стоял на пропускном пункте...
      - И ты перестал плакать и жалеть о потерянном времени?
      - Перестал, Господи.
      - Вот и правильно, Вася. Никогда не жалей о времени, потому что оно всегда последнее. Это говорю тебе Я, Господь твой...
      Когда-то у меня было знание, что бабочек гладить нельзя. Когда-то я знал, что бабочка умирает, когда остается без пыльцы. Но сейчас я гладил упавшую с неба бабочку, как свой собственный листок бумаги, скомканный оккупантами, а она сияла мне в ответ, даже и не думая умирать. И на ее лазурных крыльях все отчетливее и определеннее проступали очертания тайной территории Небесного Царства.
      TOCCATA, OP. 11
      Со временем, когда ситуация из дальневосточной превратилась в ближневосточную, я решил открыть второй фронт. "Это как второе дыхание", подумал я. Нет, я еще не был бездыханным трупом, я еще давал отпор тошнотворцам и их неограниченному контингенту, меня еще вдохновляли блеск и нищета партизанок и партизан, но второе дыхание уже со свистом и клекотом рвалось наружу. Особенно сильно оно рвалось при виде лояльных богдыханов, ведущих свой род от Каина.
      - Знай наших, - сказал Каин, убивая Авеля, и я открыл второй фронт.