- Пошевеливайся, Скобкин! - кричит из-за двери почтальон. - Мне некогда! Распишись, твою мать, и получи назад бандероль со своей рафинированной писаниной! Попробуй, голубчик, еще что-нибудь написать, и я с тобой иначе поговорю!..
      - Но я ведь ждал, - говорю я, открывая дверь, - я ведь целую вечность ждал. Так в чем моя вина?
      - А в том, что ты существуешь, - злобно отвечает почтальон, одетый почему-то в галифе и мексиканское сомбреро. - С такими, как ты, и разбираться нечего, понял?..
      Ничего я не понял, но киваю, киваю, киваю... Слушаю, слушаю, слушаю... Соглашаюсь, соглашаюсь, соглашаюсь... А сам ничего не слышу, не вижу. Сам жду. И хотя я не знаю, чего мне ждать, все равно жду. Всегда молча жду. И вечность молчит. И только ожидание внутри этой вечности молчать не хочет.
      ...И ВСЕ ИСПЫТЫВАЮТ ГЛУБОКУЮ МИМОЛЁТНУЮ ТРЕВОГУ, СЛОВНО ПРЕДЧУВСТВУЯ,
      ЧТО ТЕМНОТА МОЖЕТ ОПУСТИТЬСЯ НА ИХ РАЗУМ
      Человек взял и умер, притом так некрасиво, прямо на рабочем месте. Вскрытие показало, что человек умер по собственному желанию.
      Все посовещались и решили, что это верх низости и сплошное хамство; что мог умереть дома или, в крайнем случае, на улице; что если бы любил и уважал свое начальство и сослуживцев, то никогда бы не допустил ничего подобного; что ни о каком надгробном венке с проникновенной эпитафией на всех мертвых языках и речи быть не может; что пусть теперь делает все, что хочет; что давно пора посмотреть ему в глаза и высказать накопившееся. И о его четырех гражданских, трех церковных и двадцати шести фиктивных браках; и о его девяноста пяти внебрачных связях; и о его гомосексуальных, лесбийских, садомазохистских и прочих животных наклонностях; и о его грязных контактах с ОВИРом; и о его католических симпатиях к далай-ламе; и о его бабушке Фаине Каштан с дедушкой В.И. Ульяновым; и о его порочных желаниях: свистеть в милицейский свисток, сгребать снег, выносить мусор, одевать проституток, собирать макулатуру, жарить попугаев, выдавать справки, устраивать драки, закупать продукты, выпивать по маленькой, писать диссертации, стрелять уток, делать аборты...
      Человек взял и умер.
      ВРЕМЕНАМИ ПРИХОДИТСЯ ИДТИ НА РИСК - СО СЛАБОУМНЫМИ, НАПРИМЕР. НИКОГДА
      НЕ СКАЖЕШЬ С УВЕРЕННОСТЬЮ, ЧТО ОНИ ПОНЯЛИ, ЧЕГО НЕ ПОНЯЛИ
      Напротив то же самое, что и по диагонали, если отступить на шаг в сторону, а вот по диагонали не то же самое, что visa-vis, по диагонали совсем другое. Настолько другое, что и говорить о напротив не приходится, но если все же попытаться, то лучше по диагонали, как это делают все порядочные православные люди.
      Во-первых, ничего сложного нет в умении жить, когда живешь просто так, а во-вторых, жить вообще просто, потому что вокруг полно простых людей, с которыми и я прост. Что касается сложных, то они мне не попадались. О сложных только у классиков почитать можно, у Толстого какого-нибудь. Но сейчас с классиками не якшаются, сейчас иное время на дворе, и можно рулить задом, как шофер баранкой. А можно и не рулить, но все равно выделывать кренделя или отплясывать ритуальные танцы американского народа.
      Можно, наконец, проскрипеть зубами все симфонии Людвига ван Бетховена: все равно вместе существуем - напротив и по диагонали. А кто не вместе, тот существовать не умеет и наверняка чеченец или палестинец. Ведь всем известно, что ни один англичанин без посторонней помощи не протянет, не говоря уже о немцах. Они, французы, только и делают, что поют в любительском хоре. И до того красиво поют, что слов им уже не хватает.
      Я в связи с этим тоже собираюсь написать что-нибудь без слов и даже уже пишу. Особенно хорошо у меня получаются пьесы без слов*, которые будут обязательно сыграны в следующем театральном сезоне актерами, не умеющими играть. Мне главное, чтобы люди жить умели, а играть можно научиться у кого угодно, хоть у итальянцев. Итальянцы ведь хитрые, потому что католики, а католики, понятное дело, все иезуиты. Все до одного хитрые иезуито-католики и жить не умеют.
      * Нижеследующие скобкинские пьесы без слов получили главный приз на театральном фестивале в недавно уничтоженном лагере беженцев Аль-Айда.
      О, если бы они умели жить, эти иезуиты, которые хитры, как униаты!.. Но если бы они умели жить и были просты, как мы, как ты или я, то мы бы жить разучились и были хитренькими. И некому стало бы мелькать напротив и по диагонали, а перебрались бы все в иезуитские дворцы и критские лабиринты, которые плодят миллионы невероятных чудовищ, а также мифы и легенды, пользующиеся большой популярностью у простых людей. Ну а как без помощи мифов и легенд хитрого иезуита распознать, тем более что он в лабиринте, а не напротив и по диагонали и не желает, как простой крымский татарин, просто жить.
      Вот и я, стоит мне встретить старого доброго (читай: хитрого) ирландского католика, сразу же начинаю его пытать насчет Папы Римского.
      - Зачем тебе Папа? - спрашиваю я сочувственно и натягиваю ему на ногу испанский сапожок. - Почему бы тебе с Папой не жить просто?..
      И напрасно он, корчась от смущения, уверяет меня, что папу своего в глаза не видел, напрасно ругается предпоследними ирландскими словами. Я ему ни за что не поверю! А поверю я своим грекам, живущим напротив, потому что установка у меня такая. К тому же хитрый ирландец отсюда скоро уедет, хромая на обе католические ноги, а мне оставаться. Представьте, каково мне до конца жизни оставаться среди простых людей, живущих по диагонали, установленной законом, и размышляющих о...
      ВОСЕМЬ ПЬЕС БЕЗ СЛОВ ДЛЯ РАДИОТЕАТРА И ОДНА СО СЛОВАМИ ДЛЯ ОБЩЕСТВА
      ГЛУХОНЕМЫХ
      ТАИНСТВЕННЫЙ КАБИНЕТ
      Пьеса в одном действии
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
      Все те же лица.
      Для этой пьесы без слов, как и для других пьес без слов, подойдет любая сцена и любое действие. Любые зрители придут смотреть на игру любых актеров, которые умеют держать язык за зубами. Автор уверен, что в этом что-то есть, а если и нет ничего, то зрителям все равно некуда будет деться.
      ДЕЙСТВИЕ I
      Действующее лицо в кабинете за столом подписывает бумагу и, легко обходясь без слов, действует: пьет кофе или чай, смотрит в окно или читает газету, поливает цветы или вытирает пыль с секретарши. Пьеса продолжается так долго, как этого хочется действующему лицу.
      Занавес.
      КРОВАВАЯ ЖАТВА
      Пьеса в одном действии
      На сцене толпа. Когда занавес поднимается, толпа разделяется на две толпы. Одна толпа размахивает супрематическим транспарантом "Бей ваших!", а другая - "Наших бьют!" Зрителей тоже желательно разделить на "ваших" и "наших" и дать возможность присоединиться к актерам.
      Занавес.
      ГРУППА ЛАОКООНА
      Пьеса в трех актах
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
      Скульптор
      Лаокоон с сыновьями
      Змеи.
      АКТ I
      Скульптор вооружает группу змеями и демонстративно долго любуется творением своих рук.
      АКТ II
      Группа, вооруженная змеями, артистично играя мышцами, бегает за скульптором.
      АКТ III
      Покончив со скульптором, группа со змеями неторопливо спускается в зрительный зал.
      Занавес.
      ТОРЖЕСТВО ПЛОДОРОДИЯ
      Мистерия в одном действии
      ПРОЛОГ
      Сцена выглядит как лестничная площадка, на которую выходит множество дверей. Из одной двери выскакивает женщина и стучится к соседке. Та, не поднимая глаз, дает ей пачку сахара. Дверь на минуту закрывается, затем действующее лицо, отдавшее сахар, стучит к соседке и получает булку хлеба.
      ДЕЙСТВИЕ I
      Теперь двери не закрываются до конца мистерии. Одна соседка получает стол, другая холодильник, третья телевизор, четвертая люстру, пятая мужа, шестая жену, седьмая по лбу, восьмая беременность (далее на усмотрение режиссера-постановщика). Действующих женщин становится все больше и больше, потому что они поднимаются из зрительного зала.
      Занавес.
      КУ-КУ
      Пьеса в одном прологе
      ПРОЛОГ
      На сцене пятиметровые ходики с кукушкой и безмолвствующий русский народ. Каждый час народ, поплевывая и перемигиваясь, заново подсчитывает, сколько ему еще осталось жить.
      Занавес.
      ЧТО-ТО
      Пьеса в одном действии
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
      Писатель.
      Строитель.
      Врач.
      Садовник.
      Художник.
      Ученый.
      Террорист.
      Выходит писатель и что-то пишет. Выходит строитель и что-то строит. Выходит врач и что-то лечит. Выходит садовник и что-то сажает. Выходит ученый и что-то изобретает. Выходит террорист и что-то взрывает.
      Занавес.
      ВСЁПУТЕМ, или ПИШИТЕПИСЬМА
      Пьеса в четырех действиях
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
      Казаки.
      На сцене картина Репина "Запорожцы пишут письмо турецкому султану" и две дюжины запорожских казаков, которые ежесекундно сверяют свои наручные часы.
      ДЕЙСТВИЕ I
      Казаки пишут письмо очередному султану.
      ДЕЙСТВИЕ II
      Казаки пишут письмо в популярную газету.
      ДЕЙСТВИЕ III
      Казаки пишут письмо очередному Патриарху Всея Руси.
      ДЕЙСТВИЕ IV
      Не получив ни одного ответа, казаки радостно рубят саблями картину Ильи Ефимовича и друг друга.
      Занавес.
      ПЛОДЫ ПОЗНАНИЯ
      Пьеса в одном действии
      На сцене закрытая дверь, на которой отчетливая надпись: "Вход воспрещен". Артисты, один за другим, не обращая внимания на предупредительный знак, открывают дверь и исчезают за ней с дикими воплями, которые, однако, через какое-то время стихают. Когда последний артист пропадает за дверью, директор театра, довольно улыбаясь, запирает дверь на ключ.
      Занавес.
      МОСТЫ КУЛЬТУРЫ
      Пьеса в одном акте
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
      Гог
      Магог.
      Сограждане.
      Фараон
      Действие пьесы происходит где-то в хорошо всем известном районе.
      АКТ I
      Гог. Кто ты?
      Магог. А ты кто?
      Гог. Египтянин.
      Магог. И я, брат, египтянин.
      Гог. А я слышал, что еврей.
      Магог. Неправильно слышал.
      Гог. Покажи паспорт или там, как его, папирус.
      Магог. Зачем тебе папирус, я весь перед тобой.
      Гог. В папирусе записано.
      Магог. Неправильно записано.
      Гог. В удостоверяющем личность папирусе всегда правильно пишут, а ты вот скрываешь.
      Магог. Нечего мне скрывать, у меня в душе написано, что я египтянин.
      Гог. Как же в твоей еврейской душе может быть написано, что ты египтянин? И на каком языке? На древнееврейском или, может, на русском?
      Магог. На самом что ни на есть древнеегипетском, на том, на каком мы с тобой говорим.
      Гог. Так ты это с древнееврейского переводишь, а потом говоришь.
      Магог. Откуда ты это взял?
      Гог. Откуда все берут.
      Магог. Да я ни одного слова на древнееврейском не знаю, вот те крест!
      Гог. Это почему?
      Магог. Потому что я египтянин.
      Гог. Заливай!
      Магог. А что заливать, когда так оно и есть.
      Гог. А ты докажи.
      Магог. Чем?
      Гог. Покажи папирус.
      Магог. А если завтра папирусы отменят?
      Гог. Не отменят, будь спокоен.
      Магог. Почему?
      Гог. Потому что иначе завтра не наступит.
      Магог. Ты уверен?
      Гог. Как в себе!..
      Магог. А ты египтянин?
      Гог. Конечно.
      Магог. Паспорт покажи.
      Гог. Зачем?
      Магог. А я слышал, что с тобой тоже не все чисто.
      Гог. Неправильно, брат, слышал.
      Магог. А чего ты ко мне тогда вяжешься?
      Гог. Потому что у меня со слухами полный порядок, а ты, брат, враг.
      Магог. Какой же я враг, если египтянин?
      Гог. Покажи папирус, жид пархатый.
      Магог. Сам пархатый и сам жид, а я египтянин.
      Гог. Господа египтяне! Гражданин фараон! Я вот лицо еврейской национальности обнаружил, которое без удостоверения!
      Магог. И я обнаружил, добрый фараон и милые сограждане! Самого что ни на есть без паспорта жида!
      Гог. Вот мой папирус!
      Магог. Вот мой папирус!
      Сограждане. И как там написано?
      Фараон. Неразборчиво.
      Сограждане. Это что-то новенькое.
      Фараон. Во избежание международного конфликта и учитывая трудности нашего древнего времени, приглашаю граждан египтяно-евреев пройти со мной на берег Нила для прояснения ситуации.
      Гог, Магог и сограждане (фараону). А ты сам какой национальности будешь? Покажи-ка папирус!
      Занавес.
      Я ВЕРЮ ТОЛЬКО В ТАКИЕ ИСТОРИИ, СВИДЕТЕЛИ КОТОРЫХ ШЛИ НА ПОГИБЕЛЬ
      Удивительные истории случаются, между прочим, каждый день: с утра до вечера, а то и глубокой ночью. Именно глубокой ночью разведчик из враждебной нам страны благополучно приземлился в пункте X. и затем удачно внедрился на один из рекомендованных ему объектов, чтобы приносить вред замечательному во всех отношениях обществу различными способами.
      Под фамилией Шушляк и под именем Иван стал он жить в медицинском общежитии, не вызывая особых подозрений, так как никакими такими хорошими манерами не отличался.
      Работал шпион на секретном заводе, очень уставал и решил жениться, чтобы было кому о нем позаботиться: овсяную кашу приготовить, белье выстирать и на Рождество осчастливить флаконом "Шипра". Выбрал Иван девушку поскромнее, сделавшую всего тридцать восемь абортов, и зажил по-людски вместе с чадами и домочадцами жены в ожидании приказа о возвращении.
      И что вы думаете, навредил нам этот диверсант?
      Как бы не так! Не такие мы недоумки, чтобы со стороны подлых шушляков и подшушлячников всяких пакостей ожидать!
      Принесла в одночасье наивная жена резидента булку черного хлеба из магазина, а в ней и стекло битое, и гвозди ржавые запечены. Все едят, все привычные, а у Ивана резь в желудке, кровавый понос, бредовое состояние. А после - вызов "скорой помощи", трехчасовое ожидание ее, приемный покой, остановка сердца...
      А ведь мог умереть как человек: от хулиганского ножа, от стихийного бедствия, от белой горячки, наконец... Мог быть похищен уродами с летающей тарелки, съеден лохнесским чудовищем, задушен снежным человеком... Мог быть убит при переходе границы... Мог бы, да вот умер от ломтя черного хлеба, к которому имел пристрастие, хотя и чужестранец.
      ЛЮДИ БЫЛИ ВЗВЕШЕНЫ И НАЙДЕНЫ ОЧЕНЬ ЛЁГКИМИ
      Можно спокойно приходить в ужас, когда из него выход есть. А вот когда выхода нет и не предвидится, тогда действительно страх... И если спросить меня, чего я, собственно, хочу, то я и не знаю, чего мне хотеть раньше. Да и как мне знать, чего раньше хотеть, когда так ужасно жить?..
      Соседка сверху заколачивает гвозди, другая соседка, бабка в галошах, чавкает и чмокает на лестнице, а третья соседка ужасается у замочной скважины вместе со мной, чтобы завтра ужасаться насчет меня уже совсем в другом месте. Это, так сказать, бытовой ужас, сиюминутный ужас панельных домов. А сколько еще видов и подвидов ужаса существует! Я и перечислить не в состоянии. А если так, перейду к атмосфере таинственности, отвлекающей атмосфере. К той единственной атмосфере, в которой царит изумление.
      И вот я не плюю в рожу Энцефалины Морфинарьевны (соседки, подслушивающей за дверью), хотя мне ужасно хочется это сделать, а удивляюсь ее способности бесшумно всовываться и высовываться из замочной скважины. И бабкины галоши уже меня не пугают, потому как, думаю я, она в этих галошах родилась. А почему нет? Рождаются же некоторые счастливчики в рубашках. И соседка сверху, с утра до вечера забивающая гвозди, вовсе не сумасшедшая, которую надо бояться, а конструктор. И сколачивает она космический корабль совершенно нового типа. И этот космический корабль унесет всех нас далеко-далеко. Так далеко, что дальше уже некуда.
      И в сгущающейся атмосфере таинственности все мы будем удивляться друг другу и радоваться. Тихо радоваться, что спаслись от нашествия инопланетян, сеявших ужас между нами, людьми.
      НО ТЕПЕРЬ ПЕРЕД ВАМИ НЕЧТО ИНОЕ, ПЕРЕД ВАМИ РЕАЛЬНОСТЬ
      В тот день, когда Изольда засунула свою козью рожу в мою собачью жизнь, весь просвещенный мир отмечал день рождения Чарльза Дарвина. Именно в этот день я въехал в новую квартиру, понятия не имея о том, кто меня там ждет. А ждала меня там Изольда, удобно устроившись в моем старом платяном шкафу.
      - Выйдите, пожалуйста, - попросил я ее, пытаясь сохранить невозмутимость.
      - Это, сосед, ух как горько, - отозвалась она и высунула из шкафа рога. - Я, может, всю жизнь мечтала посидеть в шкафу. Но если тебе это так не нравится, освободи для ознакомления другую мебель. Что там у тебя в сундуке?..
      - Книги, - ответил я смущенно.
      - Зачем? - удивилась Изольда, выбрасывая из сундука многотомного Брема.
      - Ну, этого не объяснить так сразу...
      - Дурак, что ли? - хихикнула Изольда, заскакивая в сундук. - Ты лучше послушай, что я тебе скажу. Тут одна женщина на девятом этаже бульдога держит. Ничего себе женщина, самостоятельная. И бульдог у нее такой же самостоятельный был. А вчера его слопал ее же младенец...
      - Как? - содрогнулся я.
      - Любимого ее бульдога съел, вот как. Молока хоть залейся было, ну она и сцеживала излишки кобелю. А малыш, семи месяцев от роду, стало быть, и взревновал...
      Ошарашенный, я молчал и этим только сильнее раззадорил Изольду.
      - А у меня муж майор милиции, так что ты меня бойся, иначе он тебя посадит, - сказала Изольда, вновь манипулируя рогами.
      - А за что меня сажать? - искренне удивился я.
      - Придумаем!.. Кстати, я у тебя двадцать пять рублей потеряла.
      Я покрылся холодным потом и начал поиски четвертного.
      - А чего их искать, когда они уже потеряны? - хмыкнула Изольда, выскакивая из сундука. - Отдай деньги по-хорошему!
      - Возьмите, - сказал я, с готовностью вынимая всю наличность из кошелька.
      - Больной, наверное! - констатировала Изольда, охотно забирая деньги и пряча их в лифчик. - Те, которые книжки читают, все больные.
      Я надеялся, что, получив мзду, коза сейчас же оставит меня, но она почему-то принялась снимать с себя синтетическую кофточку и играть выменем.
      - Что вы делаете? Остановитесь!..
      - Так жарко же, - сказала Изольда, - и вообще...
      В дверь позвонили.
      - Здравия желаю! Я майор Сиськан Анатолий Хекович. А где моя жена?
      - Здесь, здесь! - обрадовался я.
      - Как в Африке, не знаешь, куда и деться, - сообщила Изольда мужу из шкафа. - А я двадцать пять рублей потеряла, пусть он отдаст.
      - Так я же...
      - Посади его, Сиськан, посади! - потребовала Изольда.
      - Куда ж сажать, - тоскливо посетовал майор, опускаясь на табурет, все забито. И так приходится армян с азербайджанцами в разных помещениях держать: сами понимаете - конфликт... А ведь они такие хитрые, что не иначе как евреи...
      - Все от них, от Троцких, - подтвердила Изольда, стуча рогами по обеденному столу.
      - Почему? - изумился я.
      - Пойдем, Изольда, - сказал, поднимаясь, майор. - Мы человека не знаем, документов его не видали...
      - Нет, нет, нет! - заупрямилась Изольда. - Я еще на кровати не полежала, на табурете не посидела и не знаю, что вон в той коричневой коробке.
      - В другой раз, моя козочка, - прошипел майор, освобождая рога Изольды от люстры, кофемолки и пишущей машинки. - У тебя еще будет немало времени, чтобы...
      Но майорша упиралась, топала копытцем, плевалась зеленой жвачкой и пускала пузыри. И пузыри эти еще долго летали по комнате, пока я не распахнул окно.
      ...ТИРАНИЯ ЕСТЬ ПРИВЫЧКА, ОБРАЩАЮЩАЯСЯ В ПОТРЕБНОСТЬ
      Перед самой своей кончиной родители Сиськана подумали о майоре и оставили ему в наследство большой холодильник ЗИЛ, автомашину "Волга" первого выпуска и небольшие сбережения, на которые Изольда вставила себе золотые зубы. И о другом сыне подумали родители - о Петре Хековиче. Ему они завещали дачный участок, хорошую импортную мебель и гору домашней утвари. Короче, обо всем позаботились родители, пенсионеры Сиськаны, и усопли. Братья похоронили их, погоревали, помянули добрым словом, деля имущество, и разошлись по домам.
      - Ты чего это веник не привез?!! - обрушилась Изольда на мужа, едва он втащил в квартиру холодильник ЗИЛ, автомашину "Волга" и небольшие сбережения. - Веник в завещании не оговорен, и твой наглый братец, конечно же, забрал его себе. Да я с ним судиться буду из-за столь необходимого мне вьетнамского веника!..
      Сиськан хотел было возразить, но не решился, потому что Изольда все уже для себя решила.
      И судилась она с Петром Хековичем, и выиграла процесс, заранее подкупив судью золотым кольцом. Я был на заключительном заседании суда (слушание дела о похищении веника длилось три месяца) и, как только судья подняла указательный палец, сразу узнал свое собственное кольцо с огненным опалом, которое пропало после недавней отсидки Изольды в моем шкафу.
      Пока я последний раз любовался кольцом, объявили приговор и выдали торжествующей Изольде долгожданный веник. А Петра Сиськана, закованного в наручники, повезли к его брату в спецкомендатуру. В течение года ему предстояло ежедневно общаться с Анатолием Хековичем, и все у него было впереди. А у меня все уже было позади, и потому я, обреченный на пожизненное соседство с Изольдой, отправил телеграмму в Общество рыболовов-охотников, требуя прислать полный каталог капканов и ружей.
      - МОЯ ДОРОГАЯ, - СКАЗАЛ ОН. - ДОРОГАЯ МОЯ
      Изольда - жена майора Сиськана - постоянно предупреждала мужа, что никакого участия в его похоронах принимать не намерена.
      - Скоро сдохнешь, - часто говорила она, - но хоронить тебя я не собираюсь. Сильно надо мне тебя хоронить!..
      Изольда и раньше, еще до того, как вставила себе золотые зубы, размышляла о скоротечности милицейской жизни. А после неожиданной черепно-мозговой травмы, случившейся по вине некстати упавшей ей на голову соседки, решила присмотреть нового супруга.
      Присмотрела. Привела домой сантехника Льва Лившица, предварительно выплеснув в унитаз вчерашние щи с большой мозговой костью... И так понравилось Изольде забивать канализацию костями и вновь и вновь обниматься с Лившицем, что вскоре объявила она майору о наличии в нижней области ее организма некоего рачка. Рачок этот требовал много соленого пива и пристального гинекологического наблюдения.
      Отпуская жену в больницу первый раз, Сиськан ни о чем таком не думал. Когда же, после двадцать девятого раза, ему стало ясно, что гинекологам не удастся изловить рачка, в майорское сердце проникли подозрения. Почву для подозрений активно удобрял и Лившиц, который являлся без вызова в любое время суток и рвался к унитазу, доказывая, что там еще полным-полно костей. При этом он часто путал туалет со спальней и хлопал майора по искусанным ляжкам.
      Изольда кусала мужа золотыми зубами, вставленными сразу после смерти его родителей. Несчастные Сиськаны оставили сыну в наследство небольшую сумму, обеспечив Изольде полный рот золотых зубов. Самому же майору, который пользовался на работе большим и заслуженным авторитетом, пришлось для своих коронок ограничиться обыкновенным железом, покрытым лишь золотой пылью. И теперь эта несправедливость мучила его.
      Кроме того, Изольда посягала на отрез красного бархата, выданный завхозом спецкомендатуры на случай внезапной смерти Сиськана. У майорши был свой план относительно красного бархата, но осуществить она успела только часть его, урвав кусок на узкую юбку с разрезом. Оставшиеся метры Сиськан не выпускал из рук и только недовольно щелкал своими фальшиво-золотыми челюстями, стоило жене завести вольную песню степей, обработанную евреем Брусиловским.
      Невеселой весной, возвратившись из комендатуры домой, Сиськан отчего-то умер. Тут же набежали товарищи по работе, нашли красный бархат на груди покойного, обили им последнее пристанище Сиськана и торжественно пообещали следующее: "Он будет жить вечно в наших сердцах и бесплатно при этом!" Даже Лившиц пришел, чтобы поплакать в туалете. Но когда стали выносить тело, когда взвыл оркестр, когда соседские писатели и изобретатели подняли малых детей на руки для лучшего обозрения, Изольда возопила, что ей не в чем ехать на кладбище, потому как случайно она утопила свою единственную юбку из красного бархата в унитазе.
      Пожалели люди голую Изольду и выкинули майора из гроба, чтобы отодрать ценный материал и завернуть в него неумолчную вдову. Но Изольда заворачиваться не стала, а полезла будить спящего вечным сном майора, размахивая перед его бездыханным носом красной бархатной тряпкой. Ох, лучше бы она этого не делала, потому что покойник неожиданно чихнул, и его вдова, разбив оконное стекло, упала вниз головой с пятого этажа.
      Оркестр заиграл с новой силой. Да так удивительно и печально, что все прослезились и решили никогда не расходиться.
      И ПРИХОДЯТ СОЗДАНЬЯ ИНЫЕ ОДНО ЗА ДРУГИМ
      Козьей тропой отправлялась Изольда на прогулку, козьей и возвращалась. И столько дурмана и белены было на ее пути, что она нередко дурела и выбрасывала коленца. Я сам не раз, пропоротый ее рогами и ушибленный копытцами, уползал в ближайший лесопарк. И когда Изольда пропадала из поля моего зрения, тогда я отдыхал и мог заниматься другими героями. И братьями гомосексуалистами Федей и Ричардом Оторви де Брось. И махровым экспрессионистом Вертеповым. И официанткой ресторана "Ешьте сами" Натальей Перекосяк - волевой девушкой с лицом Суворова и в тюбетейке. И наконец, ветеранами труда и отдыха супругами Безматерных, которые столько лет писали в анкетах, что у них нет родственников за границей, что родственники не только обнаружились, но и вызвали супругов то ли в Лихтенштейн, то ли в Люксембург. И Безматерных стали укладывать в огромный контейнер мешки с мукой высшего сорта, соленья, варенье, сельдь пряного посола, а также ватные одеяла, перьевые подушки и ведра с гвоздями.
      Волевая девушка Наталья Перекосяк все последние месяцы собирала для безматерныхских подушек самых перьевых кур, вынося их под тюбетейкой из кухни ресторана "Ешьте сами". А братья гомосексуалисты Оторви де Брось, жертвуя часами своей страстной любви и восхитительных оргий, помогали ветеранам гасить известь. Известь Безматерных тоже брали в Лихтенштейн. И разобранный дельтаплан брали, чтобы уже оттуда перелететь в Люксембург.
      А махровый экспрессионист Вертепов принес в контейнер ветку финиковой пальмы в цветочном горшке.
      - Пущай отправляется на родину, - сказал Вертепов и, немного подумав, присовокупил к ветке портрет Изольды.
      На портрете резвая Изольда, завив рога и выставив гордо вымя, экспрессивно жевала финиковую пальму.
      - Пущай, - вздохнули Безматерных, отдавая шоферу трансагентства С.Т. Пигмееву сверток с деньгами, часть которых С.Т. должен был вручить таможенникам Госзнакову и Гохранову, чтобы они в драгоценном контейнере не рылись, а пропустили все как есть.
      - Пропустят, - легкомысленно пообещал Пигмеев, усаживаясь за руль.
      И за всеми этими серьезными делами никто, кроме меня, не заметил Изольду, прыгнувшую прямо с козьей тропы в контейнер, в котором уже сидели экспрессионист Вертепов, братья гомосексуалисты и волевая девушка в пожарной каске и с лицом Заратустры.
      НО СКАЖИТЕ, ЖИВЁМ ЛИ МЫ, КОГДА НИ НА МИНУТУ НЕ ЧУВСТВУЕМ СВОЕЙ ЖИЗНИ?
      В первый день ничего не вышло. И на второй не получилось. А на третий пожаловало ко мне Жеманное Простонародье и сказало, что ничего такого не допустит.
      И так грозно сказало, что я задрожал крупно, как невыясненные обстоятельства, и тотчас забыл о своих начинаниях. И Жеманное Простонародье тоже все забыло, потому что случился у него приступ почечных колик. А остальным и забывать не пришлось, так как ни о чем они не догадывались. Не знали они ни о чем, хотя спали беспокойно. У нас на всякий случай все беспокойно спят. А тех, кто спит спокойно, я лично никогда не встречал. Даже покойников наших обуревает беспокойство, а почему - им видней. Во всяком случае, на кладбище лучше без лишней надобности не заходить. Будет время, туда снесут и Жеманное Простонародье, и нас с вами. А не будет, что ж... Мы привыкли спать беспокойно, суетным вечным сном нас не удивишь.
      Не удивишь нас уже ничем, не обрадуешь, так что с чего начинал, тем и кончу. В первый день что-то было. И на второй что-то. А на третий пришло ко мне Жеманное Простонародье и сказало, что ничего такого не было.
      ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ ЦЕЛИКОМ ЗАПОЛНЕНА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ...
      Когда начала нет, конца тоже не видно. А когда нет конца твоим личным разочарованиям, тогда, только тогда понимаешь, что Вселенная бесконечна. "Per aspera ad astra", - говорили читатели Апулея. Интересно, что бы они сказали сейчас, когда число терний в два раза превысило число звезд? Сказали бы они что-нибудь новенькое типа "звезды не подсчитывают в уме", что означает в переводе с латыни: "Если ты скотина, то забудь о звездах".
      Я заблудился во времени, утонул в пространстве, забыл, что такое перспектива. Даже карты у меня нет, не говоря уже о прочем. О, если бы я стал перечислять все то, чего у меня нет, никто бы этого, уверяю вас, не выдержал. Поэтому скажу лишь, что не нахожу места, где бы чувствовал себя как дома. Или почти как дома. А раз у меня нет такого необходимого места, то нет и всего остального. Всего того, чем безмерно гордятся имущие.
      Я, следовательно, неимущий. Я неимущий разведчик, заброшенный Богом во вражеский тыл и потерявший карту и время.
      Уйму времени я потерял, пока получил свое задание, уйму пространства оставил позади. Теперь для меня главное - световой ориентир, теперь для меня главное - Небо. Там все мое имущество, мое бесконечное время и пространство, мой Господь. И потому здесь у меня ничего нет и быть не может. А так как здесь ничего нет и быть не может, то и с людьми у меня складываются удивительно специфические отношения. Ведь каждому имущему, особенно многоимущему я должен открыть, что на том свете мы не встретимся.
      - Давайте прощаться, - говорю я ему, - мы не встретимся на том свете.
      Но он не верит и становится все хуже и хуже. Он готов буквально разорвать на куски всех, с кем я должен встретиться там. Как он их мучит, как нахально отбирает у них время, пространство и место!
      - Не плачьте и не переживайте, - успокаиваю я тех, с кем определенно полагаю свидеться на том свете, - скоро все это кончится.
      ...ИБО ОТ ВИДА ЗЕМЛИ ЗАВИСИТ ОБРАЗ ЖИЗНИ И ДАЖЕ ХАРАКТЕР НАРОДА
      МНОГОЕ В ИСТОРИИ РАЗРЕШАЕТ ГЕОГРАФИЯ