Равновесие Парето

Я на миг представил себе угрюмого лётчика в филармонии. Вот он, жуя сигарету, опаздывает после третьего звонка. Протискивается в своём замасленном комбинезоне между рядами, наступая сидящим на ноги, вполголоса ругается. Садится, безапелляционно грохая откидным стулом. А потом фантазия моя и вовсе отпустила поводья – эстет Шишов достаёт бутылку водки и, невзирая на играющий оркестр и возмущённые шиканья соседей, начинает пить из горла, хрюкая и давясь. После чего закидывает ноги в тяжёлых ботинках на спинку впереди стоящего стула и засыпает, с присвистом храпя.

Я хихикнул, представив себе это. Почувствовал, как настроение немного улучшилось. Заёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее.

И тут вертолёт ухнул вниз, словно провалился в яму. Взревело где-то над головой, меня вжало в кресло. Машина, опасно накренившись, рванул вверх и вперёд. До моих ушей донёсся глухой рокот, краем глаза я заметил, как в соседнем иллюминаторе промелькнуло и пропало что-то огромное, грязно-зелёного цвета. Мигнул красный огонёк. Рокот достиг максимальной силы, заглушая наши турбины. И вдруг стал понемногу утихать, удаляться. Стало слышно, как в кабине отчаянно матерится Шишов, неистово топая ногой.

Смахнув холодный пот со лба, я, наконец, заметил, что не дышу. С шумом вдохнул воздух, слушая стук сердца в висках. По спине пробежали неприятные мурашки, заболели сжатые челюсти. Такая она, плата за испуг.

Я не выдержал, кричу Шишову:

– Что… – Голос сорвался. – Что это было?!

И к моему удивлению пилот услышал, повернулся, открывая серое, перекошенное от злобы лицо.

– Иди сюда! – Махнул рукой.

Я мгновение помедлил, раздумывая над целесообразностью освобождаться от ремней безопасности. Потом всё же высвободился и, придерживаясь за тянущийся под потолком страховочный леер, побрёл к кабине пилота.

Кресло второго пилота оказалось жёстким и холодным. Ноги упёрлись в близкую приборную панель, больно стукнулся о поднятый подлокотник плечом.

– Мудаки! Планеристы, мать их! – Шишов стукнул себя по шлему. – Чтоб им винты погнуло, уродам!

Он ещё пару раз топнул ногой и затих, гневно сопя носом. Я даже пожалел, что пришёл к нему, – а то как он меня обвинит в случившимся? Тут уж будет не до логики. Потому я посчитал за хороший тон промолчать, разглядывая приборы со стёршимися надписями на железных пластинках.

– Спасатели, будь они не ладны, – угрюмо пророкотал пилот, закуривая. Затянулся, выдохнул в сторону стекла клуб дыма и, к моему удивлению, протянул пачку мятых папирос мне. Я отказался.

– Мудаки, – повторил Шишов, одной рукой удерживая ручку управления, а во второй убирая пачку в карман. – Летают, словно они одни в небе.

– А что, у вас диспетчеров нет? Которые за небом наблюдают? – поинтересовался я, вспоминая фильмы про лётчиков.

Шишов посмотрел на меня как на идиота, ответил:

– Какие диспетчеры? За каким небом? Тут на сотни километров, кроме геологов да лесников, никого нет. К слову, и меня не должно было быть, если бы не твои внеплановые заявки.

– Но мне…

– Забей, – отмахнулся пилот, продолжил уже спокойнее, – у них график наших полётов есть, они по нему ориентируются. По приборам тут сложно, какие-то магнитные аномалии под горами. Говорят, залежи железа обширные. Летаем, как кутята слепые.

– А что за спасатели? – спросил я. Шишов покосился на меня недоверчиво.

– Ты что, новости не смотришь?

– Ну почему ж, смотрю…

– Хребет Полякова, – перебил пилот, – один из самых сложных горных маршрутов в нашем районе. Месяц назад пропала группа туристов. Нашли лишь пустую палатку и лежащие на своих местах вещи. Не слышал?

– Нет, – честно признался я.

Вообще-то я довольно редко смотрю новости. Ну не интересует меня происходящее в мире. Если слышу от знакомых что-то интересное, то ищу в Интернете, а вот старенький телевизор в моей квартире включается только на Новый Год. Тем паче, мало интересен мне туризм, особенно любительский, гитарно-костровый и комарино-палаточный. Туризм в моём понимании как-то неотделим от Европы, музеев и утреннего кофе в гостинице.

– Сначала из райцентра следопытов нагнали, да без толку, – продолжал просвещать пилот. – Потом какие-то специалисты из столицы приехали. Тот же результат. Теперь вот армейские спасатели ищут. На вертолёте пару раз в неделю прилетают и шастают по горам.

– Военные? – недоверчиво спросил я. – После того как две гражданские группы ничего не обнаружили, армейцы начали искать? Уж если специалисты прилетали из столицы, да и те…

– Много ты понимаешь в военных, – как-то даже немного обиделся Шишов. – Ищут, значит, так надо.

Он замолчал, потом, не поворачивая головы, произнёс:

– Ты иди, в своё кресло сядь. Подлетаем.

Уже уходя из кабины, я успел увидеть, как среди размазанных облаков на доли секунды показалась земля. И огромная каменная чаша с острыми краями, внутри которой покоилась искристая чернота.

В следующий миг вертолёт тряхнуло, Славинск внизу скрылся из виду. Я поспешил на своё место, потрясённо оценивая увиденное.

Город без дорог не был похож на представляемый мною райский уголок. Больше всего Славинск с высоты птичьего полёта напоминал старый, ржавый котёл. И что-то тревожное покоилось на дне этого котла.

Злой на весь свет, пилот Шишов посадил вертолёт без сучка и задоринки. Мы на миг зависли на месте, а потом я услышал, как заскрипели амортизаторы. Подавшись вперёд и посмотрев в иллюминатор, я увидел серое бетонное покрытие с нанесённым белой краской полукружием, приземистое здание в нескольких метрах от вертолёта, со стеклянной башенкой под тонким козырьком и металлической лестницей на крышу.

– Вылазь! – раздалось из кабины. – Прилетели.

Я не стал заставлять пилота повторяться, отстегнулся от кресла, подхватил сумку и с трудом, но открыл люк.

Славинск встретил меня почти полным штилем и запахом чего-то пряного. Так пахнет возле общежитий иностранных туристов из Индии, терпко и неуловимо знакомо, но вместе с тем непонятно и не всегда приятно.

К моему удивлению, небо уже темнело, словно мы прилетели на закате.

– Что-то никто тебя не встречает, – раздался за спиной голос Шишова. Он закрыл за мной дверь, даже не явив и тени недовольства. Подошёл, закурил, исподлобья зыркая в сторону дома с башенкой. – Ты, вон, в диспетчерскую сходи. Я ещё полчаса тут побуду, потом улечу дальше. Задерживаться мне тут совсем ни к чему.

– Небо какое-то тёмное…

– Тут всегда темнеет рано и светлеет поздно. – Шишов сплюнул сквозь зубы на бетонку. – Горы Солнцу мешают. Иди уже, не топчись на месте.

И тут я вдруг с удивлением понял, что лётчик нервничает. Видно было, что ему не по себе, что ему неприятно находиться здесь. Глаза Шишова беспокойно бегали, папироса таяла на глазах.

Меня это даже внутренне позабавило. Наверняка, этот предприимчивый лётчик должен кому-то из Славинска денег. Причём кому-то, кто мог появиться в любой момент на взлётном поле. Оттого и внеурочно лететь не хотел. Ох, жук! Мне захотелось его как-то подначить, заставить проявить своё беспокойство сильнее.

– А может, пойдём вместе? Вы же не будете торчать полчаса у вертолёта? – предложил я.

– Нет, – отрезал он поспешно, выбрасывая дымящуюся гильзу папиросы. – Мне вертолёт тут проверить нужно…

Я не сдержал лёгкую ухмылку. Ну, точно! Или дело в деньгах, или бравый лётчик не в ту кровать пристроился.

– Иди уже, – Шишов махнул мне, – я дольше положенного задерживаться не стану, учти. Прилечу только послезавтра в следующий раз.

С этими словами он стал залезать в кабину, походя пнув ногой колесо. Я победно улыбнулся, удобнее перехватывая лямки сумки. И уверенно зашагал в направлении здания диспетчерской.

Всё, что рассказывал о своём родном городе Денис Краснов, я мог бы уложить в несколько предложений. Я не отличался достаточной настойчивостью в этом вопросе, а он редко когда начинал ностальгировать по дому. Тем более что Краснов к ностальгии вообще не был склонен.

Про то, что Славинск находится внутри естественной каменной чаши, Денис рассказывал. Он гордился уникальностью расположения, приговаривал, что аналогов в мире нет. К слову, я позже абсолютно случайно увидел в туристическом журнале некий мексиканский городок, построенный внутри древнего потухшего вулкана, так что Краснов, по меньшей мере, заблуждался. Но, тем не менее, это не мешало восхищаться самоотверженностью строителей и тунелепрокладчиков, которые, опять же со слов Дениса, около пяти лет возводили здесь фундамент будущего города.

Признаюсь, я довольно далёк от горных разработок, да и вообще от шахт и скважин. Потому мне неясно, зачем нужно было размещать город внутри, а не снаружи. Денис путано что-то говорил про угол выхода рудных пород и глубину бурения, но я даже не стал вникать. Потому что, с экономической точки зрения, абсолютно глупый проект получился, как ни крути. Ведь куда проще построить город у подножия внешней стороны, проложить дорогу и возить ту же руду машинами или поездами, чем гонять туда-сюда через горные пики грузовые вертолёты. Даже с учётом того, что шахты пришлось бы делать глубже, не думаю, что ресурсов ушло бы больше. К тому же, помимо вывоза руды, ещё и строителей с шахтёрами нужно доставлять внутрь чаши, и стройматериалы, и продовольствие. Конечно, может, раньше с малым воздушным флотом в стране было и получше, может, люди были покрепче, да денег было побольше, но хоть убейте – не понимаю я этих строителей светлого будущего. То реки вспять, то города на скалах. Авантюристы, одно слово.

И вот ещё вопрос вопросов – а зачем мне квартира в Славинске?

С такими мыслями я остановился перед тяжёлой дверью диспетчерской и с усилием потянул ручку на себя. Скрипнула тугая пружина, на меня пахнуло спёртым воздухом вперемешку с сигаретным дымом. Поморщившись, я вошёл внутрь.

Зал диспетчерской показался мне пустым. Освещаемый одной лишь настольной лампой, прямоугольный, с клочками темноты по углам, он имел вид запущенный и нежилой. Длинная стойка регистрации поперёк всего помещения, с отколотым местами лаком на деревянной поверхности и треснутым в нескольких местах стеклом. Два стола возле пыльных окон, стоящие на столах картонные коробки с какими-то бланками. Неработающие настенные часы. Мелкий мусор на полу, куски слетевшей штукатурки вдоль плинтуса.

Я остановился на пороге, осматриваясь. Свет лампы пробивался из-за стойки, и я предположил, что там может кто-то быть. Потому кашлянул и спросил в пустоту:

– Эээ… Добрый вечер… Тут есть кто?

Что-то заскрипело, заворочалось в глубине зала. На дальней стене качнулась тень, и над краем стойки показалась голова с растрёпанными волосами и заспанными глазами за стёклами очков в круглой оправе. Глаза не сразу, но нашли мою фигуру на фоне дверного проёма.

– Вы кто? – сухой голос с заметной простуженной хрипотцой разнёсся под сводами диспетчерской.

– Я только что прилетел, – я указал пальцем себе за спину, – на вертолёте. Меня должны были встретить, но не встретили.

– Прилетел? – переспросил голос, и над стойкой показалось ещё немного собеседника. Я увидел худое, вытянутое лицо пожилого мужчина с густой щетиной на щеках. – Сегодня уже пятница?

– Нет, среда. Я заказным рейсом. Извините, – я сделал пару шагов вперёд, отчего под моими ногами захрустели мелкие камушки, – не подскажете, как я могу найти нотариуса Савохина?

– Среда, – повторил невпопад человек и вновь утонул за стойкой. Скрипнул деревянный стул. – Подойдите сюда, молодой человек.

Я приблизился к стойке, отчего мне открылся вид по ту сторону треснувшего стекла. За широким столом сидел угловатый и сухой старик, одетый в видавшие виды костюмные брюки и в синюю стёганку-безрукавку, одетую поверх растянутого свитера. Перед ним, на столе, лежал открытый кроссворд с надписями разными почерками, светила желтоватым светом лампа с абажуром из газеты, стоял недопитый гранёный стакан с чаем, стопка каких-то амбарных книг и мятый электрический чайник поверх них. Видимо, я оторвал его от трапезы. Впрочем, стакан с чаем с таким же успехом мог тут стоять уже не первый день.

– Эва вас занесло, молодой человек, – произнёс старик. Его лицо вблизи казалось ещё вытянутее, с иголками щетины снизу и взъерошенными седыми волосами сверху. – Люди сюда теперь по своей воле не летают, всё больше наоборот.

Он поёрзал на скрипучем, рассохшемся стуле, почесал затылок. Поднял глаза на меня, блеснув линзами очков.

– Так кто вас, вы говорите, встретить должен был?

– Савохин, нотариус.

– Савохин, нотариус, – эхом повторил за мной старик и поморщился, словно от зубной боли. – Не припоминаю, чтобы он сегодня приходил. Вообще, давненько его не видел, может, он уже на Большую Землю улетел?

– Как улетел? – опешил я. – Он мне телеграмму прислал, я дела бросил!..

– Тихо-тихо, не шумите. – Старик сморщился ещё сильнее, замахал рукой. – Не надо кричать, я вас прекрасно слышу. Найдётся ваш Савохин, не переживайте вы так. Не он, так другой кто. Но я вот вам точно могу сказать – сегодня никто не приходил сюда. Может, и шлялся по взлётке кто, того не видел, но сюда не заходили. Я бы знал.

«Как же, знал бы ты! Небось, дрых без задних ног, хоть с оркестром заходи», – раздражённо подумал я. Ситуация переставала быть комичной, она порядком нервировала меня. Мало того, что я взял отпуск за свой счёт, то есть автоматически лишался части зарплаты, так я ещё и отложил много чего в сторону. Да, с удовольствием пролетал мимо тухлого корпоратива, на который и идти-то не хотел, но помимо него планы всегда были. А тут такое! Улетел! Хорошая история! Интересно, можно за это в суд подать? За ненадлежащее исполнение и всё такое?

– А знаете, что, – старик с кряхтением поднялся, – пойдёмте, провожу я вас. И так эта вахта бестолковая ни к селу ни к городу. Разомнусь.

Он засобирался, закрыл журнал с кроссвордами. Я ничего ему не ответил, быстрым шагом пошёл на улицу, проклиная себя и эту поездку. Ещё когда я подходил к двери, мелькнула было мысль послать этот Славинск вместе с его жителями куда подальше, плюнуть на всё и улететь обратно.

Распахнув упругую дверь, я с удивлением увидел, что вертолётная площадка пуста. Пилот Шишов, не дождавшись окончания обещанного срока, оставил меня один на один с этим городом внутри каменной чаши.

3

– Я-то сюда молодым прилетел, с первыми стройотрядами. Тут тогда и домов-то не стояло, в палатках жили…

Мы неспешно шли со стариком по главной дороге Славинска – Проспекту Труда. Не очень широкому, в три полосы, зажатому с обеих сторон одинаковыми блочными четырехэтажками с керамической плиткой на фасаде. Уже почти стемнело, потому на каждом доме горели старорежимные каплевидные фонари с выпуклыми плафонами. Я подобные видел последний раз в командировке, когда судьба занесла меня в далёкий провинциальный посёлок, название которого не задержалось в моей памяти. Свет от таких фонарей шёл не рассеянный, а направленный, отчего под ними образовывались равно очерченные круги света, не способные осветить расстояние в несколько метров в стороны. Сейчас, слава богу, ещё не наступила обещанная мне стариком непроглядная темень, небо ещё радовало призрачной серостью.

Вообще, довольно унылый и однообразный пейзаж открылся мне в Славинске. Словно вырвали кусок какого-нибудь спального района возле индустриальных кварталов и растянули на целый город. Впрочем, думаю, что и городок-то не шибко больше иного района мегаполиса.

Скажем честно, энтузиазма увиденное не прибавляло. Я уже всерьёз задумался над целесообразностью своего приезда, даже отчасти жалеть себя начал. Но делать нечего, так или иначе придётся ждать пару дней до прилёта вертолёта. Попробую конструктивно это время провести, разобраться по-быстрому что к чему – и ноги в руки, скорее домой! Я тут ещё и часа не провёл, а уже этот город недолюбливаю.

Проспект тянулся прямо от импровизированного аэродрома и стрелой утыкался куда-то в горы. Видимо, дорогу строили как основную магистраль для перевозки руды. Потому совсем неудивительно, что асфальт на проезжей части убит до такой степени, что многочисленные дыры даже не обозначают предупреждающими знаками. Могу поспорить, что местных автолюбителей тут немного, а те, кто есть, дорогу знают наизусть. Или после наступления тёмного времени суток вообще предпочитают сидеть дома. По крайней мере, к такому выводу я пришёл, когда за пройденный нами путь по проспекту проехало машины три, не больше. Они выныривали из сумеречного воздуха, покачивая тусклыми фарами отечественных ветеранов автопрома, и либо проезжали мимо, нещадно грохоча, либо сворачивали где-то вдалеке на одну из ещё более тёмных прилагающих улиц. Светофоров, к слову, я пока так и не увидел.

А ещё меня интересовало то, как я мог не услышать шум турбин взлетающего грузового вертолёта.

– Времена были тогда лихие…

– Нам ещё долго идти? – перебил я словоохотливого проводника.

– Да нет, тут всё недалеко. Городишко маленький. – Старик снизу вверх взглянул на меня. – А вы никак торопитесь куда? Бросьте, молодой человек, тут уже лет десять как никто никуда не спешит.

Я вздохнул, втянув носом прохладный вечерний воздух. Действительно, куда они тут могли друг от друга деться? Дальше гор не убежишь. Как тут у них с преступностью, интересно?

– Пусто у вас как-то на улицах, – решил всё же поддержать разговор я. – Все отдыхают после работы?

– Что вы, что вы, – покачал головой старик, – Какая работа? Нет тут работы. Последнюю штольню закрыли уже давно. Хозяева с последней шаландой улетели, а потом и рабочие стали уезжать. С семьями. Знаете, в былые времена детишек сколько тут было? А то ж молодые всё приезжали, тут и женились прямо. Тогда ещё молодым квартиры давали…

– Как нет работы? Совсем?

– Так, а откуда ж ей взяться? – удивился старик. – Выработку выбрали, старые штольни затопили или заколотили. Ходили ещё слухи, что тут магнитная аномалия какая-то, богатые залежи металлов под землёй. Да вот только их ещё замерять надо, пробы брать, геологические разведки проводить. Да что-то так никто и не занялся.

– И как тут люди живут?

– А я ж об чём и говорю! Не живут. Уезжают все, почти уехали. Тут на весь город сотня человек если наберётся, и то хорошо. Да и то, думаю, старики одни, как я. Ты, вон, на окна обрати внимание, огней почти нигде не видно. Каждый второй дом пустует. Брошенные квартиры в ином случае уже мародёры бы обчистили, да вот только награбленное не вывести никак, один вертолёт на всю округу летает, а через горы не пройти. В этом, можно сказать, Славинску повезло, расположение спасает… Кажется, пришли мы. Вот тут контора Сашки Савохина.

– Кого?

– Нотариуса. – Старик указал мне узловатой рукой на ламинированный листок, прикреплённый кнопками к двери двухэтажной пристройки. На листке было отпечатано: «Нотариальная контора».

Я взялся за холодный металл ручки и дёрнул. Безрезультатно. Дёрнул сильнее. Дверь хрустнула, но не поддалась. Я взглянул на часы. Плохо различаемый в сгущающихся сумерках циферблат показывал двадцать минут восьмого.

– Наверное, ушли, – предположил старик, до того молчаливо ждавший развития событий.

– Наверное… – пробубнил я, устало приваливаясь к двери. – Так это Савохин улетел или нет?

– Не знаю. Завтра видно будет.

Я кивнул. Конечно. Всё подождёт. Куда ж спешить-то? Человек летит хрен знает откуда, о его прилёте известно – и всем плевать! Конечно, ничего страшного. Подождёт до утра. Куда ж он денется? Ха-ха, странный горняцкий юмор…

– Вам есть, где на ночь остановиться, молодой человек? – осведомился старик.

Ладно, чего уж. Жалеть себя можно долго, вот только ничего уже не изменишь. Нужно как-то дальше.

– Игорь, – представился я, протянул собеседнику руку. Пора наводить мосты. Всё одно, кроме него, тут и помочь-то некому. – Нет, ночевать негде.

– Степанов Николай Семёнович, – официально произнёс старик, отвечая сухой ладонью на рукопожатие. – Очень приятно познакомиться.

– У вас тут гостиницы есть?

– Была раньше одна, да закрыли её давно. – Николай Семёнович потёр колючий подбородок и принял решение. – А знаете что, Игорь, давайте я вам в диспетчерской постелю. Там раскладушка есть, матрасы, подушки. Мне так или иначе до утра сидеть, смены ждать.

– А вы как же?

– У меня бессонница, молодой человек. Я иногда днём дремлю, а ночью как отрезает. Так что не переживайте. – Он махнул рукой и мы пошли по проспекту в обратном направлении. – А поутру я вас чайком напою, да и пойдёте свои дела решать…

По другую сторону стойки регистрации оказалось уютнее, чем в приёмном зале. Сразу в глаза бросалось то, что тут скорее не работали, а жили. Так обычно бывает в бытовках, где дежурят ночные сторожа. Эдакий одомашненный уют, посылы к хозяйственности. Чайники, электрические плитки, изрезанные доски для хлеба, чайные чашки с тёмными ободками, сточенный нож и многое другое. А также старые игральные карты с разлохмаченными уголками, сломанный приёмник без антенны, замусоленная книжка с потрескавшейся обложкой, старые газеты и журналы, какие-то листочки с написанными телефонами. Насколько я знаю, всё это пребывает в постоянном движении по замкнутому кругу, переходя с места на место. Каждый новоприбывший сотрудник собирает этот конструктор под себя, чтобы вот это не мешалось, а вот это, наоборот, чтобы было под рукой.

Я стоял возле стола, покрытого клеёнкой, держа в руках сумку, и размышлял, куда бы её поставить. Пальто я повесил на рогатую вешалку у входа в служебное помещение, от предложенных стариком тапок отказался.

– Вот так, – раздался металлический шум, и из большого стенного шкафа показалась спина Николая Семёновича. Он пятился, вытаскивал за собой растопыренную раскладушку из дюралевых трубок.

– Помочь?

– Нет, не надо, я сам.

Ну, сам так сам, я настаивать не стал. Определившись с местом для сумки, я водрузил её на табурет и прошёлся по комнате, освещённой жёлтым светом настольной лампы. Меня заинтересовали наклеенные на стену листы.

На куцых кусочках скотча, на ржавых кнопках или на маленьких гвоздиках тут располагалась целая стена истории. Вот календарь из 80-х с белыми котятами, сидящими в большой прозрачном бокале. Помню, я где-то такой уже видел. Рядом, на скрепке, маленький календарик с неизвестным мне депутатом на фоне государственного флага. Ему кто-то закрасил пару зубов, отчего улыбка политика вышла ущербной, как у пропойцы.

По соседству с беззубым народовольцем – чёрно-белая ксерокопия фотографии. На ней несколько человек в толстых ватных штанах и дутых телогрейках, обнявшись, позировали на фоне какого-то огромного агрегата с зубастым ковшом. Все были молодые, все широко улыбались. Тут же – приколотая фотография с уголком, на ней худой мужчина с нахмуренными бровями. Я с трудом узнал в нём своего нового знакомого. Это сколько же времени прошло?

Дальше – стенд, увешанный предписаниями, пожелтевшими инструкциями, графиками и списками. В самом низу – карикатура на тучного мужчину с торчащей во все стороны бородой, похожего на пьяного и злого Деда Мороза. В одной руке у него было нечто похожее на маленький молоток, а в кулаке другой он сжимал за горло какое-то обмякшее большеголовое существо с крупными глазами, перепончатыми лапами и подобием антенн на голове. Неровные каракули под ними гласили: «Карыч разбушевался».

– Вот тут и спать будете, Игорь, – сзади раздался довольный голос Николая Семёновича. Я повернулся к нему.

Между шкафом и стеной, в нише, старик соорудил целое гнездо. Из-за свисающих двух или трёх матрасов не было видно раскладушки, во главе лежала покрытая на вид чистой тряпкой подушка. Поверх всего – старое армейское одеяло синего цвета с двумя белыми полосками поперёк. А что, выглядит даже уютно.

– Спасибо, – поблагодарил я. – У вас во сколько пересменка?

– Ну, должна быть в девять, но сейчас с этим сложно. – Николай Семёнович с облегчением водрузился на свой скрипящий стул, протянул ноги. – Но к девяти я вас разбужу, на чай.

Он ещё что-то говорил, но я уже скидывал ботинки, ощущая как же устали ноги в туфлях. Мгновение размышлял, снимать ли брюки и насколько мне неловко. Подумал, что лучше немного смущения, чем мятые с утра вещи. Впрочем, смущать меня старик не стал – он уже отвернулся и чем-то шуршал на столе, бормоча под нос.

Скрипнув пружинами, я забрался под одеяло, спиной ощущая приятную прохладу простыни, с огромным удовольствием вытянулся. И словно провалился в яму, чуть моя голова коснулась подушки. Крепкий сон без сновидений – что ещё нужно для усталого путника?

4

Разбудил меня громкий звук где-то рядом. Я заворочался, заскрипев пружинами раскладушки, потянул одеяло на голову, желая удержать стремительно улетучивающийся сон. Увы, это оказалось мне не под силу, потому как навязчивый звук превратился из громового ворчания в мужской бас. И стоило мне понять это, как тут же к голосу присоединилась какофония звуков из позвякивания ложкой по стенкам чашки, скрипа стула и какого-то шуршания.

– Семёныч, это иррационально! – возмущённо прорычал незнакомый бас. – Ты бы себя со стороны послушал.

– Я знаю, что говорю, – возразил ему голос Степанова.

Заскрипели доски пола, раскладушка качнулась, будто мимо прошёл кто-то большой и тяжёлый. В нос ударил запах крепкого табака.

Не желая больше притворяться спящим, я перевернулся на спину и откинул с лица одеяло.

Первым ощущением было, словно я и не спал вовсе. Всё та же темнота ночи в маленьких окнах под потолком, всё так же тускло светит лампа, старик в безрукавке сидит на стуле, держа в руках дымящийся стакан в подстаканнике, на столе дымится пепельница.

А вот напротив него, в метре от меня, стоял великан, большой и определённо тяжёлый. Я сразу узнал в нём персонажа карикатуры со стены – тёмная борода, торчащая в разные стороны, будто у пирата, длинные волосы, стянутые сзади в хвост, маленькие глаза над холмами щёк. Одетый в длинный болоньевый анорак невероятных размеров и в линялые джинсы, он тёмно-зелёной тучей закрывал от меня большую часть потолка. В своей лапище великан держал чайную чашку, которая практически терялась между пальцами.

Старик заметил, что я проснулся, скосил глаза. И тут же туча пришла в движение, и практически мне в лицо протянулась огромная лопата ладони для рукопожатия.

– Карчевский Олег Аркадьевич, геолог-рецидивист, – абсолютно серьёзный тоном представился великан и тут же опять отвернулся к собеседнику. – Не прав ты, Семёныч, не прав. И доказывать я тут ничего не буду.

– Твоя воля, – легко согласился старик и улыбнулся мне. – Вставайте, Игорь, чай заварился.

Я бросил взгляд на наручные часы. Надо же, половина десятого утра.

Завтракал я за столом в одиночестве. Степанов выставил передо мной большую чашку и тарелку с парой бутербродов. Пододвинул открытую коробку с мелким рафинадом. Пожелал приятного аппетита. После чего они с Карчевским ушли курить на крыльцо.

Покушал я быстро, обжигаясь крепким чаем. Всегда неловко себя чувствую по утрам в гостях. А уж тут тем более. А ну как старик уйдёт, сдав смену, и мне придётся, пусть и недолго, но находиться один на один с этим бородатым шутником?

Но опасался я зря – человек-гора оказался не сменщиком.

– …Заброшу и уйду, – услышал я голос Степанова. Дверь открылась, и они вошли в диспетчерскую. – Сколько уже можно-то?

– А я что тебе говорил? – вставил Карчевский. – Оно уже нахрен никому не надо…

Я запихнул в себя последний кусок бутерброда, запил остатком чая. Поднялся из-за стола, как раз им навстречу.

– Позавтракали? – кивнул старик. – Прошу извинить меня, Игорь, но я не смогу составить вам компанию. Опять сменщик не пришёл. Вы помните дорогу до нотариальной конторы?

– Да, помню.

– Тут несложно, по прямой. – Николай Семёнович кивнул на входную дверь. – И надевайте пальто, на улице моросит. Если вдруг что-то случится – я тут ещё сутки буду, приходите, не стесняйтесь.

– А что может произойти? – спросил я между делом, собирая вещи.

– Это вы нам потом расскажете, – ответил мне Карчевский, нагло ухмыляясь в бороду. – Нам очень это интересно.

Я хмыкнул, показывая, что оценил сарказм, накинул пальто. Отказался от старого чёрного зонта с поломанной ручкой, на всякий случай попрощался. И с облегчением покинул старую диспетчерскую, хлопнув на последок дверью.

До нотариальной конторы я добрался довольно споро, практически в одиночестве шлёпая по лужам пустого проспекта. В свете бледных фонарей я видел несколько человек, спешащих по своим делам, но их оказалось до пугающего мало для будничного утра. Машин проехало чуть больше, причём три или четыре из них оказались бортовыми грузовиками и ехали они со стороны шахт. Где-то вдалеке несколько раз прогудела сирена. Я читал, что так на заводах оповещают о начале рабочего дня.

Я прошлёпал по лужам, старательно обходя грязевые разводы, прыжком оказался под козырьком двери нотариальной конторы. Без особой надежды потянул ручку двери, но она легко подалась, пропуская меня внутрь.

Миновав светлый коридорчик, я упёрся в обитую дверь с вывеской: «Нотариус А. Ю. Савохин». Из-за неё раздавался стук клавиш печатной машинки. Ещё не решив, как вести себя, я вошёл внутрь.

Нотариус оказался, как все встреченные мной здесь люди, каким-то растрёпанным и взъерошенным, хотя и старался поддерживать официально-канцелярскую внешность. Немолодой уже мужчина с мягкими чертами лица, одетый в поношенный серый костюм с ослабленным синим галстуком, он усердно печатал что-то на тяжёлой печатной машинке. Машинка была из тех, что показывают в кино про эпоху развитого социализма, – высокая, с чёрными клавишами и кареткой с длинным рычажком. Она буквально вбивала буквы в лист, зажатый между двумя валиками.

Отодвинутая в сторону, перед нотариусом лежала клавиатура выключенного компьютера. Видимо, современной оргтехнике Савохин предпочитал старое и доброе.

– Здравствуйте, – хмуро поздоровался я.

– Здравствуйте, – человек поднял на меня голову, с трудом оторвавшись от напечатанного. – Чем могу помочь?

Я молча положил перед ним мятый лист телеграммы. Отчего-то начало проявляться глухое раздражение. Конечно, нотариус не мог меня знать в лицо. Но неужели к нему в последнее время заходит так много посетителей, что он даже не удосужился поразмышлять и понять, кто я и зачем заявился? Тем более что кругом все знакомые лица, а по мне за версту видно приезжего.