Герои моего времени - Song for lovers

Восемь часов… Светка пошла в ванную и припудрила щеки. Начала прорисовывать карандашом глаза. Они у нее были бледно-зеленые, с белесыми ресницами. Хотелось спать. Серого все не было. Дорисовав губы, Светка стала прибираться. Хотелось, чтобы Серый не видел бардака. И считал Светку феей.

Олег взаимностью не отвечал, впрочем, Светка ничего такого себе не позволяла. До поры до времени. Когда его кудри стали мерещиться на каждом углу, когда она увидела, что из статуса «подруги группы» постепенно переходит в «просто однокурсницу», она решила брать дело в свои руки. Она сидела с Олегом на парах, он провожал ее до остановки. Но дальше «Привет – Привет» ничего не шло. Светка утешала себя тем, что Олег занят группой и учебой. Группой – да, учебой – ха-ха – вряд ли.

Они с Серым откопали себе барабанщика – вечно обкуренного, всего в дырках и татуировках. Нашли его на задней парте. Это был Антон. С Антоном дело пошло быстрее и скоро их стали приглашать играть в клубах. Они стали самыми крутыми. А Светку, наверное, забыли. Хотя и так не особо помнили.

Потом как-то они всей группой пошли на сейшн к Антону. Светка напилась и решилась. Она подсела к Олегу и сказала, как нырнула в омут:

– Олег… Я… Я люблю тебя.

Олег посмотрел на Светку непонимающе. Она ждала. Он встал и ушел курить на кухню.

Это был самый поганый момент в семнадцатилетней жизни Светки.

На том же сейшне она трахнулась с Серым (не только с Серым, впрочем) и стала считаться его девушкой. Хотя, наверное, Серый так не считал. Но хорошо хоть, не возражал.

Они встречались и трахались. Иногда Светке казалось, что она его любит. «Когда кажется, креститься надо,» – говорила бабушка.

Серый не любил Самсона. Он говорил, что от него шерсть лезет и воняет. Светка соглашалась. Собака – это мелочь, из-за которой не стоит ссориться.

У Светки не было друзей, только Юлька Мухина – однокурсница и еще Валя Клюева из Магнитогорска – они познакомились по переписке на почве любви к ДиКаприо. Хотя теперь уже не понимали, чем он им обоим так нравился.

В девять по телику начался «Комиссар Рекс». Хозяин Рекса – Мозер был немного похож на Серого. Только Серый был обрит наголо, а этот – с волосами.

Хотелось пить. Светка попила просто кипятку с сахаром. Самсон улегся на коврик у двери.

Светка спала с Серым и думала об Олеге. Серый общается с Олегом – значит, Серый в каком-то смысле Олег. Отчасти. Но ведь он же с ним общается. Бред какой-то.

Недавно, на сейшне, Светка «сблизилась» с еще одной частью Олега – с барабанщиком Антоном. Антон пришел никакой, с разорванным ухом. Сел на диван и стал пить. Выглядел довольно жалко. Он вообще был щуплый какой-то, грустный. Серьги в обоих ушах, в носу, в губе, в сосках и пупе. Это было прикольно. Еще татуировка на всю спину. Этим он Светке нравился. Но Антон ее к себе близко не подпускал – он вообще девушек не отражал. Только Наську.

Но в ту ночь Антону было на все насрать и он был пьяный донельзя. Светка тоже. Она села у его ног и расстегнула ему штаны. Антон сперва сидел и спал. Потом удивленно посмотрел вниз, подумал, наверное, что ему это снится. Эротический сон, блин.

Серый ничего не узнал. А если бы и узнал… Он сам работал «на два фронта». И даже, наверное, больше, чем на два. «Звезда» местного масштаба.

Десять. Светка пошла собирать книжки и тетради для универа. Зарубу она не повторила. Ну и черт с ней. Самсон зевал. Зачетка валялась под кроватью. По телику Найк Борзов обещал Светке: «Я буду любить тебя вечно…»

Одиннадцать. Светка вышла из дома и пошла на остановку. Автобуса долго не было. Потом пришел, но забитый под завязку.

Двенадцать. Светка сидела в коридоре и лихорадочно читала про немецкий романтизм. Мимо прошли Олег и Серый.

– Привет!

– Привет, – закусила губу Светка.

– Ты это… Я не смог. В другой раз.

– Мгы…

– Ну ладно! – повеселел Серый – Как дела-то у тебя?

– Хорошо…

– Класс. Как Самсон?

– Самсон сдох.

– Клево. Ну мы пошли с Олегом. Мы завтра сдадим. Я у тебя конспекты возьму потом, ага?

Светка кивнула. Ей вдруг показалось, что она воняет собачим кормом. Серый улыбался. Все было хорошо.

Галя Романова и Юлька Мухина пошли вечером на Плотину. Они сдали все экзамены, все зачеты и даже курсовые. Сдали все книги в библиотеку. Сдали зачетки и читательские билеты. Все, что можно было, они сдали и теперь были счастливо-пустые. Неохота было даже пить. Просто пошли подышать.

Солнце залило стены домов сочным оранжем, в воздухе пряно пахло цветами и вечером. На Плотине ходили лошади – 50 рублей за приобщение к животному миру. Нервные девчонки с загорелыми ногами то и дело дергали лошадей за поводья, отшивали пьяных мужиков. Лошади жевали удила и писали на тротуар. Старушки ходили и выхватывали из толпы пустые бутылки себе в мешок. Грязные дети составляли им конкуренцию.

Около летнего кафе стояла полукругом толпа. Галя и Юлька подошли поближе.

– Все та же в кране вода, все тот же стул без ножки… – пел невысокий паренек в длинной рубашке, вращая испуганными глазами. Похож был на Чебурашку. Тут же стояли барабаны, синтезатор и два динамика. На одном сидел басист, свесив ноги. За синтезатором стоял мальчик в кепке, курил и играл. Барабанил лысый очкарик. Рядом кивал головой в такт, как лошадь, гитарист в майке Nirvana. Был еще толстый саксофонист – сидел на стуле. Перед ними под музыку плясали подвыпившие парни.

– Клево, – сказала Юлька.

– Клево, – согласилась Галя.

Люди вокруг думали примерно также. Чебурашка это чувствовал и кричал в микрофон с азартом, хрипя и завывая. Мальчик в кепке подпевал и смеялся – ему было лет пятнадцать, не больше. Толстый саксофонист тоже смеялся. Барабанщик блестел очками, высунув язык от усердия.

– Напоминает наших гопов, – сказала Юлька.

– Кого это?

– Олега и его группу.

– А что, разве плохо? – Галя недоуменно повернулась.

– Нет, вовсе нет. И это прикольно и у Олега группа ниче… – потом немного подумала – Не-е… У Олега объективно лучше…

– Ляг, отдохни и послушай, что я скажу, – начал Чебурашка. Девушки завизжали. Чебурашке прощали некачественный голос за музыку и напоминание любимых вещей.

– …успокойся и рот закрой, – повторяла Галя одними губами. Юлька ей улыбнулась.

Они посмотрели на музыкантов. И увидели. Сразу, как об стену.

Юлька увидела басиста. Басист сидел и отрешенно смотрел перед собой. Ему было на вид лет двадцать – двадцать пять. Синие штаны и кеды. Мятая белая футболка и синяя панамка. Лицо выражало чрезвычайное, просто олимпийское спокойствие. Казалось, если все вокруг взорвется и порушится, он все равно так и будет сидеть на динамике, смотреть в пустоту и кивать головой в такт, перебирая струны. У Юльки довольно глупо открылся рот. В это время басист посмотрел на барабанщика и улыбнулся.

И Юлька попала.

Она моментально втрескалась в него, из-за одной только улыбки. Но что это была за улыбка! Это была самая нежная, самая детская, самая скромная улыбка, которую когда-либо видела Юлька. Как в песне Бон Джови: «I will love you…. A-a-a-al-ways!» Юлька того… рехнулась, наверное. Подумала, что если бы ей ТАК улыбались в самые мрачные моменты ее жизни, то «жить стало бы проще, жить стало веселей». Не так погано, в общем.

Галя увидела мальчика в кепке. Он был невысокого роста – наверное Гале до плеча. Из-под кепки свисали светлые дрэды. Нос уточкой и широкий рот. «Какая очаровательная поросюшка!» – подумала Галя. И ей захотелось его потрогать.

– Смотри! – Юлька толкнула ее локтем.

– Что? – очнулась Галя.

– Басист! – отчаянно весело прошептала Юлька ей в ухо. Галя добросовестно посмотрела на басиста. Унылое такое вытянутое лицо, сидит, как пришибленный.

– И что?

– Клевый же, да?!

Галя почесала нос и нерешительно произнесла, чтобы не нарваться на конфликт:

– Ну… не знаю… Клавишник лучше.

Юлька посмотрела на клавишника – довольно самоуверенное для своих лет существо, похожее на лягушку.

– Ниче особенного…

Они помолчали. Потом Галя осторожно заметила:

– У нас, слава Богу, вкусы разные.

– Ага! – тут же согласилась Юлька. Это не басист, оказывается, плохой, а вкус у Гали… отличается.

Они повеселели, а Чебурашка снял с клавишника кепку и пошел собирать деньги. Смотрел на людей испуганными глазами и ему клали десятки.

– Я хочу с ними познакомиться, – сказала Галя.

– Я тоже.

– Как?

Юлька задумалась. Она вот так, на улице ни с кем не знакомилась, но, с другой стороны, она никогда не встречала ТАКИХ басистов. Проще всего было бы подойти и чего-нибудь сказать, но рядом с басистом сидели уже четыре девушки и ждали, что, может, басист кого-то выберет. Юлька не хотела быть пятой. Хотя пять – счастливое число. Юлька посмотрела на басиста. Он пребывал в каком-то своем измерении. Не отражал ни Юльку, ни тех четырех.

Ближе к полуночи публика стала расходиться, хотя было еще довольно светло. Музыканты сматывали шнуры. Галя куда-то исчезла. Юлька сидела на каменном бортике и смотрела на воду, вывернув шею. Похолодало. Вдруг откуда-то вынырнула Галя – счастливая, как черт – с клавишником под ручку.

– Познакомься! – весело закричала она – Это Стасик!

– Здрасьте, – сказал Стасик.

– Привет, – улыбнулась Юлька.

Стасик смотрел то на нее, то на Галю и думал, что вот, и на моей улице праздник – уже фанатки есть. Он оказался тем самым WildWildDen из чата. Галя смеялась и тискала Стасика. Они, видимо, где-то успели выпить. Девчонки, которым повезло меньше – не познакомились со «звездой» – сидели на каменных ступеньках неподалеку и завистливо смотрели на Галю.

– Стасик тебя с этим басистом познакомит, – пообещала Галя – Ага, Стас?

– А че… Прямо счас могу.

– Не надо, – испугалась Юлька, но было уже поздно – Галя ее схватила и потащила в толпу вокруг музыкантов. Басист и барабанщик сидели и пили пиво.

– Макс, Боб, познакомтесь, – представил их Стасик – Это Галя и…

– …Юля, – подсказала Галя.

– И Юля.

Барабанщик протянул руку, девушки по очереди ее потрясли. Басист посмотрел на них, но опять не отразил.

Спустя час вся группа, плюс Юлька, Галя и еще четыре девушки (те самые, которые ждали) сидели в «Свинаре» и пили. Юлька сидела рядом с басистом. Тот улыбался всем девушкам по очереди и пил пиво пополам с водкой.

– Зря так мешаешь, – сказала ему одна девушка, Эльвира.

– Похуй…

Ему действительно было на все забить и наплевать.

Юлька бестолково молчала. Галя напилась и целовалась со Стасиком. Барабанщика Боба эта картина жутко забавляла.

Потом они все уже сидели никакие и басист обнял Юльку. У нее дрожь пробежала по всему телу. «Это нереально!» – подумала она, задыхаясь от счастья. Басист улыбнулся. Той самой улыбкой. И у Юльки сорвало крышу.

– Пошли ко мне, – предложил басист.

– Пошли, – хрипло отозвалась Юлька, не веря. Она просто не могла понять, что так бывает – в один день все сразу. Этакий жизненный концентрат.

Она не помнила, как они вышли из клуба, как ловили машину, как взбирались по лестнице на пятый этаж.

Она пришла в себя у басиста на диване. Он сидел рядом. Напротив тускло мерцал телик. Видимо, они только что пришли. Басист начал раздеваться, потом спросил:

– А ты че сидишь?

– А что? – испугалась Юлька.

– Раздевайся.

– Зачем?

Басист удивленно замер, потом присел перед Юлькой на корточки.

– Ты зачем сюда пришла?

– За тобой.

– Ну, раздевайся!

– Мы что, трахаться будем? – снова испугалась Юлька.

– Я предложил: пошли ко мне, ты согласилась, – с расстановкой проговорил басист.

– Я бы куда угодно пошла с тобой, но трахаться с тобой не буду, – откровенно сказала Юлька. Басист почесал затылок. Видимо, в столь глупые ситуации он еще не попадал. Одел футболку и сел рядом.

Так они и сидели некоторое время. Басист закурил. Потом поднес сигарету к ее губам. Курили одну сигарету. Два совершенно незнакомых человека. Юлька сходила с ума. Басист включил музыку. «My baby got the bends, we don’t have any real friends…».

– Я спать хочу, – сказала Юлька.

Басист совершенно растерялся. Вместо того, чтобы послать Юльку, стал стелить ей на диване. Сам лег на пол. «I wish I could be happy, I wish I wish I wish that something would happen…» Юлька тоже легла и закрыла глаза. Диван был широкий – три человека поместились бы. Басист смотрел на нее.

– Ложись сюда, – сипло позвала Юлька. Он ей жутко нравился, как прыжок с крыши. «I will love you… always».

Басист снял футболку и примостился рядом с Юлькой. Потом она затащила его под одеяло. Он окончательно упал духом. Не знал, приставать или как? Спросил:

– Как тебя зовут-то?

– Юля.

– А меня Макс.

– Я знаю…

– Откуда ты взялась такая, Юля? – спросил басист испуганно.

– Я всегда здесь жила. Просто мы раньше не встречались…

– Слава Богу…

– А ты клево играешь, – осторожно сказала Юлька и внутренне поежилась. Она пришла в чужой дом, лежит теперь на чужой кровати и досаждает чужому человеку.

– Спасибо, – улыбнулся басист – А ты откуда?

– Отсюда. Я в универе учусь. На втором курсе. Уже закончила.

– Восемнадцать тебе?

– Ага. А тебе?

– Двадцать три.

Помолчали. Захотелось спать. Басист зевнул.

– А что у вас за группа? – спросила Юлька, с трудом раздирая слипающиеся глаза.

– Сборная, – сонно улыбнулся басист – Я из другой…

Они скоро уснули, прижавшись друг к другу, будто были самыми дорогими друг для друга людьми и боялись потеряться в жизни. С пьяными молодыми людьми всегда так бывает.

Утром Юлька проснулась на голой груди басиста и не поверила в это. Она сидела на диване и не верила. Упорно. Басист мерно дышал. Юлька смотрела на него во все глаза. Она его обожала. Но не могла поверить, что так бывает. В один день. Бах! – и все сразу! Юлька подумала, что дома ее убьют. Тихо встала, взяла сумку и ушла, стараясь не шуметь. Потом, когда рассказывала об этом, говорила, что совершенно не соображала, что делает. Она просто пошла домой. Она просто не поверила. В жизненный концентрат.

Через три дня Юлька и Галя снова пошли гулять на Плотину. Юлька была в таком подавленном состоянии, что Галя решила проветрить ей мозги.

На Плотине опять стояла толпа. Чебурашка и компания опять зажигали.

Юлька увидела басиста. Он сидел на динамике, качал ногами и головой. Ничего не отражал и улыбался. Рядом примостились три девушки с пивом. Еще две танцевали. Юлька, как зомби вышла в первый ряд. Встала. Басист ее не видел. Смотрел и не видел. А может, не хотел. Юлька простояла так целый час, Чебурашка спел за это время десять песен и собрал две кепки денег. Басист прикалывался с девушками. Теми тремя, с пивом.

Юлька развернулась и пошла прочь. В душе было жуткое чувство – будто вырвали кусок и плюнули сверху. Нужна она басисту. У него и так три штуки… или даже больше. Он их домой водит. Трахает. Как и Юльку хотел. Может, надо было согласиться?

Басист посмотрел Юльке вслед. Ему показалось, что где-то он ее уже видел. А где, не помнил.

На потолке размеренно качалась тень от ветки. Пахло дождем и сигаретным дымом, но не резко, как фон. Наська смотрела в потолок на тень. Казалось, что потолок оседает, становится трудно дышать… Потом легче. Тень качается крючковатой детской ручкой… Наська съежилась под одеялом, задела теплое Пашкино плечо. Он дышал рядом и на него потолок не падал. Наська села на постели.

Вчера они гуляли по роще. Потом пошли в парк «Юность», один раз прокатились на американских горках (Паша хотел еще, но у Наськи ноги подкашивались и мелко дрожали), попили пива, потом пошли к Паше «попить чаю»…

Наське всегда не везло с парнями. Точнее, им с ней не везло. Но и ей тоже. Она влюблялась в одного (самого странного, – именно так можно было бы определить ее выбор – не красивый, не умный, а именно странный), но как раз этот один был уже влюблен в ее одноклассницу (соседку, подругу, кинозвезду) – крепко и навсегда. Или не влюблен, но все равно занят – друзьями, работой, героином. Наська просто не могла понять свое сердце, – а может, любовью распоряжается не сердце, а какая-то клетка в мозгу – это даже скорее всего, – она всегда попадала «не на тех». Рядом крутились другие мальчики, их было не то чтобы очень много, но они были. Наська хотела полюбить их – доступных, чтоб не мучиться. С одним, одноклассником Вовой, однажды пошла на свидание. В десятом классе. Подруги уже спали с парнями, наперебой рассказывали, в каких позах и что скажет мама, а Наська даже не целовалась не разу. Дура. Она пошла с Вовой. Гулять в ближайший парк. Вова, по-видимому, тоже в первый раз гулял «со своей девушкой». Он нервно курил и матерился больше обычного. Прошли один раз вокруг пруда, сели на скамейку. Вова молчал. Наська тоже. Потом он ее обнял и попытался поцеловать.

Наське стало противно и жалко себя просто до слез. Она вскочила со скамейки и убежала из парка, долго блуждала по темным улицам, а когда пришла домой, тщательно почистила зубы два раза, даже с мылом. На этом свидания кончились.

А потом она привыкла, что «все подружки по парам в тишине разбрелися, только я в этот вечер засиделась одна». Читала дома книжки. А вообще она увлекалась астрономией и вместе с подружкой Людкой Колосовой разглядывала в телескоп звезды. Потом они вместе рисовали в тетради созвездия. Людке тоже не везло с парнями – она была пухлая и жутко комплексовала по этому поводу. Наська пухлой не была. Она была тонкая, стремительная и жутко стеснялась сама себя. Непонятно почему.

…Дома у Паши чая не оказалось. Пили джин и вино, но не то чтобы очень много. Зато оказалось ведро земляники, собранной Пашкой и мамой за день до того. Наська пила, ела и сходила с ума. Потом они переместились из кухни в комнату, Пашка поставил «Шоу Трумэна» с Джимом Керри. Не очень располагающий для интима фильм, но через десять минут Наська и Паша уже целовались, Пашка стянул с нее юбку и трусики, сам расстегнул ширинку и они трахнулись не раздеваясь. Потом разобрали диван, разделись и продолжили.

Поступив в универ, Наська уже не думала заводить романтические знакомства – она привыкла к мысли, что у нее никого не будет. Ну, не то чтобы никогда не будет, а конкретно сейчас плюс – минус два года. Погано, конечно, но… Пришлось бы вырвать ту самую клетку в мозге. А как?

Наська сидела на первом ряду, записывала лекции, повторяла их дома и уже успела получить три «пятерки» по русскому и написать реферат, когда познакомилась с Антоном.

Их группа сдавала историю; историчка считала: чем дольше и тщательней она будет проверять знания, тем лучше для всех. Очередь растянулась по всему коридору. Наська прокопалась в библиотеке и пришла в числе последних. И застряла в универе до семи вечера. Не одна, конечно. Под конец остались еще Леха Петров, Костя Патрушев, Юлька Мухина и Антон. Были друг с другом почти не знакомы, а тут сдружились. Ожидание объединяет. Леха рассказывал о всяких страхах, которые, якобы, ожидают студентов в первую сессию. Костя по правде пугался, а Юлька нервно смеялась и пыталась шутить, а потом поведала о том, как она прошлым летом ездила в деревню и чуть не утонула. Наська проникалась духом всеобщей любви и дружбы на курсе. Рассматривали пирсинг Антона – в ушах по три дырки, в носу одна и одна в брови.

Потом ушла сдавать Юлька, за ней Костя и Леша. За ними Антон. Наська стояла последняя и ей уже было все равно, как сдавать. Очень хотелось есть. За окнами стояла густо-синяя темнота. Бр-р-р…

Антон вышел и она зашла, держа перед собой в вытянутой руке конспекты. Историчка курила и смотрела на стену. На Наську даже не повернулась. Потом все-таки взяла у нее конспекты, задала пару вопросов по датам. Над верхней губой исторички кустились жесткие черные волоски, взгляд был, как у замученного спаниеля.

Наська наконец вышла, вздохнула. Пустой коридор вкрадчиво молчал. У стены на корточках сидел Антон. Увидел Наську, поспешно встал.

– Ты что тут делаешь? – удивилась она.

– Тебя жду, – почему-то виновато ответил Антон – Поздно ведь.

Наська опешила. Антон засунул руки в карманы, пошел рядом. Спустились вниз, Наська одела куртку, Антон молчал и смотрел в сторону. На остановке спросил:

– Тебе куда?

– На Декабристов.

Автобусы не ходили. Точнее, ходили, но не те.

Они постояли полчаса, потом Антон предложил:

– Пошли лучше пешком. Я провожу.

– Пошли, – согласилась Наська.

Шли рядом и молчали. Наконец Наська спросила (совершенно идиотский был вопрос, но его все друг другу задавали, как попугаи):

– А у тебя сколько баллов?

– Четырнадцать. А у тебя?

– Пятнадцать…

– Молодец! – обрадовался Антон. Совершенно искренне, будто Наська была ему дочерью или сестрой на худой конец.

– Ты тоже!

Посмеялись.

– А ты чем вообще занимаешься?

– Я это… музыкой… – засмущался Антон – Играю на ударных, на фортепиано…

Позже Наська узнала, что к музыке приплюсовывается еще пирсинг, татуировки и трава. Или героин по праздникам. Иногда все одновременно, включая пиво или водку. Антон с друзьями напивались, обкуривались, потом кто-то вмазывался и этой иглой протыкали Антону очередную дырку в ухе. Не только Антону, конечно. Тут же пристраивался Геша – мастер по татушкам. В общем, и жизнь хороша и жить хорошо. Весело.

…Пашка вспотел и был скользкий. Пошел помыться, лег спать. Рядом. Поцеловал Наську и пожелал «Доброй ночи».

Наська не хотела, чтобы он кололся и Антон бросил героин. А траву он не считал чем-то серьезным. Но когда Наська попросила попробовать, нахмурился и сказал:

– Не прикасайся к этому дерьму, поняла? Ты не такая… Я не хочу, чтобы ты стала, как они…

Он имел в виду своих друзей и знакомых.

Но на друзей Антон все чаще забивал (они понимали, не сердились и не обижались – видимо, так себя и ведут настоящие друзья), забивал на траву и музыку – чтобы побыть с Наськой. Посидеть рядом с ней, когда она рассказывает про свои созвездия. Попить чаю с ней и Людкой Колосовой. Потом остаться вдвоем. Сидеть, обнимая Наську, как зверьки в норе. Тепло. Родной человек. Они даже не целовались. Просто разговаривали.

Потом Наська сама его поцеловала. Было не противно, а даже наоборот. Потом они первый раз переспали. У Антона дома. Антон сидел на подоконнике в джинсах на голое тело и курил. Наська пила кофе. Потом посмотрела на него.

– Знаешь, я никогда тебя таким счастливым не видела, – сказала удивленно.

Антон прерывисто вздохнул, не в силах описать то чувство, которое переполняло все его сердце, точнее клетку в мозгу. Прошептал:

– Я никогда таким и не был…

Потом испугался, что Наська подумает что-то не то, поспешно объяснил:

– Это не из-за секса, правда. Точнее, не из-за него одного… Я…

…и увидел Наськины глаза. Понял, что испугался зря. Дурак. И объяснять ничего не надо было. А может, и надо. Он сказал:

– Я без тебя сдохну.

– Я тоже.

С Пашей Наська познакомилась на втором курсе. Они вместе стояли в библиотеке. Потом столкнулись в столовой. Пашка учился на четвертом. Работал уже где-то менеджером, но по характеру больше походил на школьника. Дурной какой-то. Но красивый. И главное: он нравился всем Наськиным знакомым. Кроме Людки Колосовой. Антон не нравился. У него было слишком много «не так». Он не так одевался, не так говорил, приходил поздно и пропадал неделями. Наська выслушивала это от подруг и однокурсниц, пыталась разубедить их, но получалось наоборот – они убеждали ее. А с Пашкой проблем не было.

– Стеклов – кул! – завистливо говорили девчонки и Наська млела.

Она забила на Антона.

Стеклов не курил, не торчал, не бухал в клубах и не валялся там никакой. Зато Антон сочинял песни. Про Наську. Но Пашка умел говорить приятные вещи. И с ним было легко.

Неделю назад Наська официально порвала с Антоном. Жалко было, но не очень. Перемены всегда напрягают. Как в первые ночи в лагере. Наська плакала в подушку, но потом тоска по дому проходила и она целыми днями валяла дурака с другими такими же детьми. Привыкнуть можно ко всему.

Тень от ветки поблекла. Вдруг резко обозначилась в полосе света от фар запоздалой машины. Та скрипнула тормозами и шурша удалилась. Вновь повисла прохладная тишина.

Наська лежала и не могла понять: почему же ей так хреново? Попыталась убедить себя, что это «отголоски прошлого» и скоро все пройдет. Как в лагере в детстве.

Но потом поняла: не пройдет.

Людка ей сказала вчера:

– Ты дура. Зачем ты разрешаешь другим людям решать за себя?

– Ха! – ответила Наська – Я все делаю, как хочу.

– Ха! – мрачно парировала Людка – И что интересно?

Наська поняла, что этот разговор постепенно перейдет на личности и Людка будет втолковывать ей, какая она, Наська, скотина, раз послала Антона. Поэтому быстро сказала:

– Стеклова я сама выбрала. И нечего.

– Не сама. Тебе его выбрали, дура. Твои однокурсницы хреновы, которым насрать совершенно…

И не договорив ушла.

Сашка Бердышев отмечал «последний июнь». Пил один на кухне. Мимо пролетали тени, мусор, мысли – они тоже как тени. Или мусор. Они складывались в историю без начала и с продолжением. Начало было где-то в прошлом, он не задумывался, зачем. Сашка пил, но не для «напиться», а чтобы показать «им всем». А кому – он, наверное, и сам не знал. Он придумал их тенями и мусором, он кричал на них, он любил кого-то. Из них. И он всегда считал, что счастлив. Если есть в мозгах – значит, было. Значит, можно рассказать реальным. Или жить самому молча в том мире, запереться, закрыться не пускать. Никого. И даже лучшего друга. Друг удачлив, все есть и даже с верхом. У Сашки – мысли, тени и мусор, из которых он строил свою историю жизни. Никогда никого в нее не посвящал, ее не было, где-то была, но не здесь. Он забыл о ней, вспомнил вчера, когда трахать уже некого было. Сашка просто пил и думал ни о чем, он хотел, он мечтал, но внутри и молча. Он всегда говорил, что где-то есть его девушка, как-то между прочим. Интерес, вопросы разбивались напрочь. Он молчал и все думали, что о чем-то. Он молчал просто так, потому что не жил. Может, жил, но не здесь. Может, даже любил. Но не тех.

Его вдохновляли друзья на подвиги. Он играл по клубам вместо Серого, стоял и смотрел в пол. Песен не знал. У него были свои.

Встал, закурил, смотрел в окно. Там летели тени с людей и мусор с помойки. Облака закрывали небо в крапинку, в клеточку, он так думал. Он знал, что гость, что когда-нибудь уедет туда, где родился. Оставит друга, но тот забудет. А больше некого – все с собой. Даже голый, в ванной, разговаривал с ними. Смеялся, шутил и плакал навзрыд. Никого не хотел, все были в прошлом. Даже, может, не в прошлом, но не там. Все, кто нужно, давно уже взяли билет и уехали. Может, в обед. Сашка спал.

Потушил сигарету о стену, взял новую. Его мучило что-то, не мог понять. Он хотел быть реальным и чувствовать, где он. Чтобы можно было кого-то обнять. Заниматься любовью, потом не думать, что был один и сам все придумал. Он любил реальных, но как в зоопарке. Они сидели в клетках, он гулял. Кидал иногда по куску от себя, они смотрели непонимающим взглядом. Они говорили: «Я люблю тебя», он отвечал: «Мне не надо».

Сашка выпил четыре банки джина, открыл пиво, не любил. Стал пить, морщась, думая о смысле жизни, который лежал в кармане. Дебил. Он открыл вчера все двери и окна, дождь ворвался в дом, как билет туда. Сашка прыгал, как маленький, пел песни. Постучались снизу соседи, чтоб перестал. Разозлился, врубил Metallica на полную. Стучали в дверь – он не открыл. Зазвонил телефон – там голос знакомый. Спросили, зачем. Он ответил, что пил. Ничего не знает, ничего не помнит. Так легче жить, но другим трудней. Он вчера обещал пойти в «Свинарь». Не пошел, обломал друзей и подругу. Она звонила, дышала в трубку. Он понимал, клал на рычаг. Она звонила снова, он ушел на минутку. И не возвращался час.

Пришел, ждал, она не звонила. Она забила, скрепя сердце. Он думал, что просто спит, она не спала. Он улыбался и улетал. Далеко. В дверь постучались. Открыл. Увидел. Стояли друзья реальные, ждали. Сказал:

– Привет.

Они ответили мрачно:

– Хай.

Он любил их всех до боли в сердце, задыхался, когда их нет и курил. И придумал в мозгах из теней дверцу, чтоб всегда быть в центре и любить всегда.

Олег спросил:

– Чего вчера не пришел?

– Пил, – пожал плечами Сашка.

– Ню-ню… – нахмурился Серый. Прошел на кухню, залпом допил пиво.

Олег взял гитару, утонул в диване. Оттуда запел: «Я просто сдохну!» Сашка засмеялся. Наверное, от счастья. Что не один. Зазвонил телефон.

Она сказала:

– Буду в десять…

Тоном ледяным, чтоб не воображал. Сашка понял, прижал трубку к уху крепче, прошептал, чтоб не слышали:

– Прости меня…

Она улыбнулась измученно в трубку, положила, забились в руку гудки. Сашка стоял. Был счастливым. Олег пел:

– Без тебя я просто сдохну,

Ты это знаешь?

Я не умею держать тебя, ты хочешь…

Я просто сдохну,

Останься со мной,

Просто будь рядом, хотя я все порчу.

Я постараюсь…

Сашка взял вторую, стал подыгрывать. Серый стал кричать, что пропускает ноты. Сашка послал его, в шутку, тот тоже. Долго ругались, но не всерьез.