Мишель Демют

Оседлавшие свет

Исходный Комплекс был первой и единственной формой жизни на этой планете. Он зародился на самой границе минерального царства, в гигантских вулканических потрясениях, при колоссальных температурах. В течение целой вечности, которая его сознанию представлялась совсем не долгой, он продвигал свои чувствительные выбросы к далекой коре планеты. Словно ветки дерева, эти выбросы поднимались вверх, к поверхности, к свету, все более удаляясь от существа, покоившегося в центре мира. Они буравили твердые скальные породы, прошивали очаги магмы и металлоносные слои.

Каждый выброс управлялся своим вторичным центром, способным к логическому мышлению. Эти центры были постоянно связаны с Исходным Комплексом и передавали ему подробные сообщения и результаты анализов.

Выбросы медленно пробирались между скалистыми массами. Каждый центр умел выбрать путь наименьшего сопротивления, следуя трещинам и разломам, прорезая самые мягкие породы и нередко на столетия уклоняясь от прямого пути к поверхности.

Для Исходного Комплекса не существовало проблемы энергии, так как любая частица в его непосредственном окружении была для него готовой пищей. Ему не ведомы были также ни опасность, ни враждебность, ибо в центральной полости планеты не существовало ничего, кроме него самого.

Долгие века своего существования он посвятил размышлениям и детальному изучению сведений, которые поступали к нему от вторичных центров.

Он знал теперь, что некоторые выбросы, чей путь оказался самым легким, находятся относительно недалеко от новой среды, свойства которой он представлял себе все яснее. Но это не заставляло его торопиться: нетерпение было ему незнакомо, и исследования, которые он вел, были просто его естественной функцией.

Исходный Комплекс рос…

— Ну-ка, закрути их! — сказал Гарно.

Он сел на ковер и щелкнул пальцами. Мальчик засмеялся. Поза отца рассмешила его гораздо больше, чем два шара, которые вертелись внутри пузыря, где была создана невесомость. Взрослый протянул руку к пузырю, но тут неожиданно вспыхнул квадрат коммутаторного вызова.

— Погоди, Буне. По-моему, это капитан.

Гарно встал, подошел к стене и нагнулся к квадрату, на котором сразу же возникло изображение.

Вид у Арнгейма был напряженный. Его лицо, еще более бледное, чем обычно, казалось призрачным.

— Гарно, поднимитесь в зал управления. Я должен вам кое-что сказать.

Экран снова стал непрозрачным.

Секунду Гарно стоял неподвижно и невидящим взглядом смотрел на сына — мальчик вертел пузырь, и шары в нем бешено метались.

Гарно вышел в общую комнату. В дверях он столкнулся с Элизабет. Она держала в руках свежие фрукты.

— А, это ты, — она положила персики и сливы на столик и улыбнулась мужу. — Ты уходишь? Знаешь, оранжереи никогда еще ни приносили столько плодов. Как раз когда наше путешествие близится к концу…

Она с комичной гримаской пожала плечами.

— Даже если мы высадимся в настоящем раю, оранжереи нам еще понадобятся, — заметил Гарно. Он взял персик. — Меня вызвали в зал управления. Я скоро вернусь. Присмотри за Бернаром. Малыш повадился ходить в гипнорий.

Он вышел и повернул к ближайшему трапу, ведущему наверх. Сейчас он думал не об Арнгейме, а о сыне. Бернару уже дважды удалось забраться в гипнорий. В первый раз он удовлетворился тем, что разрегулировал дозатор анальгетиков и сывороток. Но во второй улегся в «колыбель» и включил автомат… Гарно был вынужден вызвать бригаду реанимации.

На Земле можно было бы просто запереть дверь. Но каждый уголок, каждый шкаф на корабле, за исключением двигателей, должен быть доступен для всех. Этого требовали правила безопасности. А открывать магнитные замки дети обучались очень быстро.

«В этой среде они развиваются слишком стремительно, — подумал Гарно. — Результаты их тестов меня иногда просто пугают…»

Его мысли приняли более общий характер — он стал думать о том воздействии, которое могли оказать периоды искусственного сна на психику обитателей. Не так уж трудно пересечь межзвездные бездны на ленте света, но время оставалось грозным препятствием. Можно ли считать искусственный сон победой над ним?

Бернар был вполне нормален во всех отношениях, только коэффициент его интеллекта оказался гораздо выше, чем у детей, родившихся на Земле. Впрочем, этот коэффициент был очень высок у всех детей, которые родились на корабле. Элизабет это не тревожило. Она неколебимо верила в техников и в аппараты, из которых слагался мир фотолета.

«Моя космическая жена», — говорил Гарно с восхищением и легкой досадой. Хотя Гарно любил свою работу социопсихолога, в глубине души он жаждал конца путешествия — этого двадцатилетнего перелета, который привел корабль от Земли к границам новой планетной системы, чье солнце сияло теперь вдали, словно голубоватый маяк.

Он вошел в широкий коридор, который вел в зал управления, к «северному полюсу» корабля. Стена справа представляла собой один огромный экран, на котором развертывалась панорама звезд. Тут он на секунду остановился.

Картина бесконечного пространства всегда потрясала его, пробуждала в нем самые различные чувства — восхищение и тревогу, восторг и грусть. Восхищение и восторг — потому, что вместе с другими людьми он находился более чем в восемнадцати световых годах от Солнца. Тревогу — из-за того, что могло ждать их в самом конце пути. А грусть…

Грусть из-за того, что есть столько солнц, — говорил он себе иногда, анализируя свои чувства, так как оставался прежде всего социопсихологом.

Его рука легла на холодное стекло экрана, на котором виднелись темные пятна и облака пустоты, зеленое пламя газовой туманности, созвездия, которые человек еще никак не назвал и, быть может, никогда не назовет — теперь, когда картина небес все время меняется.

Потом он пошел дальше.

В зале управления Арнгейм был не один. Как раз в этот момент освещение выключили, и силуэты людей казались фантастическими в свете многоцветных огоньков контрольных панелей.

— Гарно?

— Да, это я, капитан.

Свет усилился, и теперь можно было различить лица.

В зале были навигаторы Вебер и Сиретти, Кустов — главный инженер фотонных двигателей, Барреж, носивший напыщенный титул ответственного за сообщество, хмурый Шнейдер, представитель Объединенных Социалистических Правительств Европы, и пятеро менее значительных лиц. Гарно, глава психологической службы корабля, был в таком собрании явно лишним и собрался сказать об этом Арнгейму, но растерянно умолк, заметив, как бледен капитан.

— Мы рассматривали нашу чудесную цель, — сказал капитан с горькой усмешкой.

Гарно инстинктивно поднял голову. Он хорошо знал, где искать голубоватый огонек Винчи, — между цепями красноватых звезд, гораздо более далеких, неимоверно более далеких.

— Мы пересекли орбиту внешней планеты, — продолжал Арнгейм. — И по-прежнему летим к Цирцее. Только…

— Только?

— Есть опасность, что мы ее никогда не достигнем.

— Не понимаю.

Арнгейм устало махнул рукой, и заговорил Кустов, главный инженер фотонных двигателей. Говорил он, как всегда, серьезно и спокойно, но то, что он сказал, было ужасно.

Наступило долгое молчание.

— Мы все всегда знали, что на корабле могут возникнуть неполадки, — сказал Арнгейм. — Но теперь полностью отказывает система выключения фотонных двигателей. Можно не говорить вам, что она довольно сложна, — ведь необходимо задуть самую большую свечу, какая когда-либо существовала. Все пробы, которые мы делали в пути, были вполне успешными, но на этот раз…

Он замолчал и сжал кулаки.

— А если мы не выключим вовремя фотонные двигатели, — медленно проговорил Гарно, — то не сможем изменить курс… и нам не удастся сесть на Цирцее.

— Мы пересечем систему не останавливаясь, — сказал Кустов. — Есть, конечно, и другие планетные системы, дальше. Но шансы обнаружить другую планету земного типа ничтожны.

Начальник отдела космографии кивнул.

— О том, чтобы лететь дальше системы Винчи, не может быть и речи, — сказал Арнгейм. — Здесь находится единственная подходящая для нас планета. Мы можем достигнуть ее за три недели, если не меньше. Но… для этого надо найти средство выключить фотонные двигатели.

— У меня четыре инженера и все техники работают в световых батареях, — сказал Кустов. — Они не выходят оттуда с тех пор, как была обнаружена неисправность. — Он тряхнул головой. — Вы сами понимаете, какому огромному риску они подвергаются. Но пока они не применяли решительных мер. Если к ним придется прибегнуть… Это действительно последнее средство.

Арнгейм поднял голову и посмотрел на Гарно.

— На борту две тысячи человек…

— …И из них триста восемьдесят детей, — закончил Гарно. — Если станет известно, что происходит, психическая травма может оказаться роковой. Я должен вас пре…

— Вы скажете им, — перебил Арнгейм. — Это ваша обязанность.

— Вы действительно думаете, что это необходимо? Разве вы всегда сообщали им о всех трудностях, возникавших во время полета?

— Им предстоит колонизовать новую планету, — глухо сказал капитан. — Они приняли весь сопряженный с этим риск. Они преодолели миллиарды километров, Гарно. Они провели в этом корабле двадцать лет, то во сне, то бодрствуя. У них есть дети. У вас у самого есть ребенок… Они должны решать сами. И подать свой голос, рискнуть ли катастрофой или продолжать полет без гарантии, что он когда-либо кончится.

— С самого начала у них не было никаких гарантий, — сказал Гарно. — Одни только обещания, вероятности, вычисленные космографами. И работа двигателей тоже никем не гарантировалась.

Он отвернулся. Он думал об Элизабет. Совершенно без всякого отношения к делу он задал себе вопрос, не забрался ли опять Бернар в гипнорий.

— Конечно, это нелегко, — сказал Арнгейм. — Но ведь только вы по-настоящему их знаете. Вы их всех изучали, давали им тесты. Вы сможете объяснить нам их реакцию.

— Предсказать ее я не могу, — Гарно отошел на несколько шагов и остановился у светящегося полумесяца какого-то компьютера. — Но я знаю, каков будет результат голосования.

Снова наступило молчание. Темные аппараты и светящиеся консоли гудели и пощелкивали. Бесшумно вращались бобины считывающего навигационного устройства. На экране зонда сталкивались бегущие зеленые линии полей тяготения.

— И я, — выговорил наконец Арнгейм, — я тоже знаю, что они выберут.

Позже Гарно опустился в самый низ корабля, к закрытым отсекам двигателей. В этой миниатюрной копии ада работали люди Кустова. Они выслушивали огромную машину, выбрасывающую свет, который в течение двадцати лет, десяти периодов искусственного сна, гнал корабль вперед.

Придет момент, когда они попытаются вломиться в нее, чтобы прекратить выработку световой ленты, которая отказывается гаснуть. И тогда малый ад может превратиться в гигантский и в долю секунды уничтожить всю колонию.

«Вот о чем я должен объявить, — думал он. — Еще до наступления вечера. Мне остается не больше трех часов. Как объяснить им? Перед ними два ада, и они должны выбрать один из двух…»

Он повернул к одному из больших трапов, ведущих в общий отсек корабля — визорий.

Зал освещался только гигантским изображением планеты на выпуклом экране. Гарно сел в заднем ряду. В окружающей мгле он угадывал вокруг внимательные лица. Дети перешептывались. Справа какая-то девочка придушенно фыркнула, и внезапно его охватил страх.

На экране поблескивала под солнцем Цирцея, единственный спутник седьмой планеты Винчи. Контуры ее материков заволакивались архипелагами белых и серых облаков. Но на юге переливался зеленью и сапфиром великий океан Арнгейма. Гарно представил себе светлые пляжи на опушке неведомых лесов.

«Невозможно, — подумал он. — Никто не захочет улететь от этого. Никто».

Он вспомнил двухдневное празднество после открытия Цирцеи. Бригада реанимации разбудила всех, кто был погружен в искусственный сон. Арнгейм и Греше организовали великолепный фестиваль.

Он поднялся и вышел из визория, не глядя на экран.

Когда он вошел в их крохотную квартирку, Элизабет спала. Он заметил, что она оставила включенным телевизор. Он уже поднял руку, чтобы выключить его, как вдруг на экране появился диск Цирцеи, четко разделенный на дневную и ночную половины. Еле слышный голос Греше рассказывал о распределении лесов на поверхности экваториального материка.

— Господи! — воскликнул Гарно. — Он не имеет права!

— Поль?

Он вздрогнул. Элизабет с удивлением и беспокойством смотрела на него.

— Ты не спала?

Снова он почувствовал, как по его спине пробежал холод. Он наклонился к ней.

— Я проснулась, когда ты вошел, — сказала Элизабет. Она посмотрела на экран. — Почему ты сердишься? Обычно объяснения Греше тебе нравятся.

Объяснения, подумал он. Конечно же, это всего лишь объяснения, записанные на магнитофон уже много часов назад. Обычная деятельность продолжается. Сотрудники отдела телевидения, естественно, еще не предупреждены.

— Что тебе сказал Арнгейм?

Он встряхнул головой и перевел взгляд на маленькие настенные часы возле Элизабет, показывавшие местное время. До «вечера» оставалось всего полтора часа. Такова была отсрочка, милосердно дарованная ему Арнгеймом.

— Элизабет… Я должен тебе кое-что сказать.

— Да?

Он бессильно откинулся на постель и закрыл глаза.

Потом он заговорил.

— Ты чувствуешь себя одиноким? — спросила она, когда он кончил. Он кивнул. — Напрасно… — Ее рука ерошила его волосы. — Нас на корабле две тысячи, Поль. Две тысячи интеллигентных взрослых людей, которые отправились в это путешествие, несмотря на все опасности, несмотря на его продолжительность, даже без уверенности, что они когда-нибудь найдут пригодную для обитания планету. Почему ты должен бояться нашей реакции? Ты, Арнгейм и остальные руководители вовсе не составляете какую-то высшую, более разумную касту, противостоящую блеющей массе человеческого груза… Такое представление умерло с рождением первого фотолета.

— Но ведь речь идет о смертельном риске! Мы можем в любую секунду исчезнуть. Ты думаешь, легко сообщить об этом людям, которые ждут конца двадцатилетнего путешествия? Я не могу спокойно сказать им: «Между прочим, фотонные двигатели вышли из повиновения, и вы все сидите на колоссальной бомбе».

— Даже если ты изложишь все таким образом, они не разрыдаются, как ты, кажется, предполагаешь. И не взбунтуются. Они будут голосовать. И результат окажется именно таким, какого ты ждешь, Поль. Потому что они — настоящие люди, потому что у них есть дети, и они хотят видеть, как их дети будут играть на солнышке вместо того, чтобы ходить без конца из оранжерей в визорий.

— Я знаю, и вот это-то меня и пугает. Мы все должны сделать выбор, раз и навсегда. И если корабль взорвется… Сколько лет пройдет, прежде чем человечество вновь доберется до этих мест? Имеет ли право колония рискнуть всем из страха перед новыми годами полета и искусственного сна? Я считал, — и ораторы говорили это перед отлетом, — что мы должны защищать «достояние человечества».

Элизабет, не отвечая, наклонила голову.

Он открыл дверь и шагнул в коридор.

— Видишь ли, — промолвила наконец Элизабет, — у нас есть еще немало шансов. Я хочу сказать: не обязательно же двигатели должны взорваться.

Когда Гарно вошел в радиорубку, он чувствовал себя спокойным, почти равнодушным.

Там было только двое техников, и по их лицам он понял, что Арнгейм совсем недавно все им объяснил.

— Дайте объявление о чрезвычайном сообщении — распорядился он и сел.

Долгое время буры и лезвия, расположенные на конце выброса, работали в мощной толще металла. Энергию, добываемую из этой среды, выброс часто использовал для серий взрывов, могучих сотрясений, которые создавали трещины во много километров длиной. По ним выброс продвигался быстрее, поднимаясь к поверхности и не переставая сообщать Исходному Комплексу результаты непрерывных анализов.

Пришло время, когда он оказался самым дальним из всех выбросов, которые расходились от гигантского Комплекса, словно живые лучи заключенного в темницу солнца.

Случилось так, что на пути оказалось меньше твердых слоев, больше рыхлых карманов и подпочвенных вод. Выброс прошел металлоносную зону, преодолел последний слой скальных пород и вдруг обнаружил новую, удивительно податливую среду, в которую погрузился почти без всякого усилия. Последующие анализы показали, что эта новая среда состоит из бесчисленных обломков сложного строения и неясного происхождения, смешанных с кристаллами. Все вместе составляло весьма мягкую среду, легко уступившую воздействию различных кислот. И тогда он понял, что скоро попадет в то Иное Окружение, которое Комплекс предчувствовал с самого начала своего роста.

С глубины в несколько километров от дна океана, который покрывал поверхность планеты, он послал Исходному Комплексу весть о давно ожидавшейся победе.

Когда Гарно вошел в комнату Арнгейма, капитан сидел перед иллюминатором.

— Все? — спросил Арнгейм.

— Все.

— Было трудно?

— Меньше, чем я опасался. Но я же их еще не видел. Я пока не знаю, как они к этому отнеслись. А вот завтра…

Арнгейм словно очнулся. Он повернулся вместе с креслом и посмотрел на Гарно.

— Неважно, что решат колонисты. Нужно было, чтобы они знали, вот и все.

— Вы знаете, как называли кандидатов в звездные колонии? — сказал Гарно.

— Оседлавшие свет. Я знаю, Поль. Взято из фильма, который не без успеха шел, кажется, в девяностых годах.

— А они предвидели в этом фильме несчастные случаи? Кораблекрушения?

— Конечно, Поль. По-моему, в фильме их было много.

— Я буду вам нужен во время голосования?

— Да, несомненно. Настоящая работа начинается завтра.

— А Кустов? Когда он вплотную займется двигателями?

— Когда колония проголосует. Это вопрос нескольких часов. Если мы не выйдем вовремя на посадочную траекторию…

Выброс вышел в океан в нескольких километрах от континентального шельфа и немедленно сообщил эту новость Исходному Комплексу. В ответ он получил приказ разделиться и протянуть экстратонкие разветвления горизонтально во все стороны. Он повиновался и обнаружил новый феномен, вызвавший в его психологических центрах неведомое прежде ощущение — беспокойство.

До сих пор он все время продвигался вверх, черпая энергию из плотной и богатой среды, которая была его средой с момента зарождения Комплекса. Он обращал в энергию минералы и металлы, он переваривал препятствия. А теперь он обнаружил, что новая среда чрезвычайно бедна ресурсами. Над осадочными породами лежала только толща воды, в ней его новые ответвления продвигались очень быстро. Одно из них вынырнуло на поверхность, и выброс осознал, что положение еще хуже, чем он предполагал. Над океаном начиналось смертоносное пространство, пустыня, в которой — как это ни невероятно, — возможно, вообще не было энергии. Прежде чем поставить в известность Комплекс, выброс занялся более детальными анализами, подняв большинство своих ответвлений к поверхности воды. Он вынес один из них в новую среду и обнаружил следующее:

а) Новая среда пронизана излучениями самых различных типов. Некоторые были ему знакомы: они существовали в том, что он теперь осознавал как богатую среду. Другие же, наоборот, были неизвестны, непонятны и чрезвычайно интенсивны. Все, однако, могли усваиваться и служить источниками энергии.

б) Плотность вещества быстро падала с удалением от богатой среды, в то время как плотность излучения увеличивалась.

в) Один источник тепла и излучения отчетливо выделялся среди других. Он занимал ограниченную часть пространства, которое находилось перед выбросом, и, по-видимому, медленно и правильно перемещался.

Выброс, открывший атмосферу, космическое пространство и солнце, передал всю эту информацию и свои заключения Исходному Комплексу.

Впервые за время своего существования Комплекс столкнулся с действительно трудной проблемой. Одновременно он уловил опасность, и она породила нечто вроде смутного отзвука того беспокойства, которое ощутил выброс во многих километрах от него.

Комплекс не принял никакого немедленного решения. Он знал, что отныне его будущее находится под угрозой. Его рост продолжался. Другие выбросы, рождающиеся в его огромном прожорливом теле, в свою очередь поднимались к Новой Среде. И придет день, когда он исчерпает энергию скалистых пород, металлических руд и кристаллических жил. Придет день, когда его собственное тело поднимется на пустынную поверхность, где нет никакой пищи.

Комплекс знал теперь строение мира, и это строение обрекало его на смерть. Если только… Он принял решение и послал ушедшему дальше всех выбросу приказ: продолжать!

И одновременно он провел еще небывалую операцию: он выделил часть энергии, столь необходимой ему самому, и передал ее передовому выбросу, которому уже трудно было добывать ее.

Колония проголосовала.

Сидя возле шкафа, где были сложены сотни копий кинофильмов, Гарно смотрел на сына. Бернар снова играл с «безумным пузырем». Шары крутились, и когда мальчик нажимал на черную кнопку, раздавались резкие звуки — результат их случайных столкновений.

В комнату улыбаясь вошла Элизабет.

— Арнгейм тебя вызывал, — сказала она. — Только что.

Он пожал плечами.

— По-моему, я сделал, что мог. Теперь очередь Кустова.

— Но ты все-таки должен пойти в командный отсек.

— Да, конечно.

Он опустился на колени, щелчком опрокинул «безумный пузырь» и взъерошил волосы сына.

— Да ну тебя! — сердито сказал Бернар и в отместку швырнул пузырь в дальний конец комнаты.

— Ты же знаешь, что он этого не терпит, — заметила Элизабет. — Он у нас модник.

Гарно медленно встал и рассеянно одернул пиджак.

— Я забыл тебя спросить… Он вчера ходил в гипнорий?

Она посмотрела на него с улыбкой.

— Какое это теперь имеет значение, Поль? Собственно, я даже предпочла бы, чтобы он спал в момент…

— Никакого особого момента не будет, — сказал Гарно. — Результат голосования ясен, и люди Кустова уже занялись двигателями. Ты это знаешь.

Она не ответила, и он начал разбирать досье, которые принес из отдела психологии несколько дней назад. Теперь они ему понадобятся.

Элизабет неподвижно стояла посреди комнаты. У ее ног со странно серьезным лицом сидел мальчик. Гарно целую минуту молчал, не зная, что сказать. Наконец, перед тем как уйти, он подобрал «безумный пузырь».

— Возьми, малыш! Разве он тебе больше не нравится?

Он положил игрушку на ковер рядом с сыном и быстро вышел.

Секция психологии располагалась около главного лазарета, неподалеку от «южного полюса» корабля. Чтобы добраться до нее, надо было спуститься по одному трапу, потом по другому и пройти по галерее, которую все называли «кладбищенской аллеей». Гарно не любил этого места и обычно шел тут быстро. Но на сей раз он остановился и повернулся к левой стенке. На гладком металле тянулся ряд черных клавиш. Лишь через несколько секунд Гарно заставил себя поднять руку и нажать одну из них. Когда за стенкой загорелся свет, сердце его забилось сильнее. Свет был странно потусторонним и желтоватым. Гарно заглянул в кладбище корабля.

Собственно, по-настоящему это место называлось «большим зоогипнорием». Зал был огромен. Это был самый большой зал корабля, если не считать тех оранжерей, в которых росли деревья. Сводчатый потолок напоминал свод колоссального белого склепа. Но тут не было никаких трупов. Только неподвижные тела. Тела спящих животных.

Взгляд Гарно переходил от застывшей лошади к замороженной корове, от кучки покрытых снежными хлопьями собак к серой кошке, которая, казалось, мурлыкала в уголке около контрольного прибора. По стеклянной бандерилье живительная сыворотка тихо текла в шею могучего черного быка. В отдельной клетке, словно сухие ветки, лежали змеи.

Животные этого космического ковчега с самого отлета были погружены в искусственный сон — он делал незаметным для них течение времени, спасал их от страха и облегчал проблему их размещения.

Скот, предназначенный для гипотетических пастбищ, собаки, которых ждала необычная дичь, кошки, которым, может быть, придется плавать в воде, козы, чья судьба, возможно, — стать, как и в давнем прошлом, вьючными животными.

Свет потихоньку тускнел. Он погас окончательно как раз в то мгновение, когда Гарно вышел из гипнория.

Он подошел к психологической секции. «Собственно говоря, — подумал он, — сейчас только все и начинается. Они предпочли риск, предпочли закончить путешествие, чего бы это ни стоило. Почти все. Но только почти. Мне придется иметь дело с другими, с теми, кто боится».

Дверь скользнула вбок. Он хотел было войти в свой крошечный кабинет, как вдруг стальные стойки бешено завибрировали. Гарно потерял равновесие, попытался ухватиться за дверь, промахнулся на какие-то миллиметры и упал.

И когда в его голове вспыхнула боль, он услышал далекий рокот.

Энергия протекала через многие километры выброса, чтобы питать новые ветки, которые поднимались в атмосферу, изучали поверхность океана и пробирались на пустынные материки, передавая Исходному Комплексу неисчислимые сведения. И эти сведения все больше укрепляли в нем ощущение, что надо торопиться.

Остающееся ему время, судя по объему планеты, было примерно равно тому сроку, который он уже прожил. Для Комплекса, который всегда воспринимал свое будущее как вечность, это было равносильно смертному приговору. Совершенно необходимо было найти новые источники энергии, новые области плотного вещества.

Разветвления микроскопических клеток быстро распространились по всей поверхности планеты, заткали дно безжизненного океана, глубокие долины и острые пики гор.

Передовой выброс поднимался вверх, в атмосферу, неуверенно протягивая тонкие нити во все более и более бедную среду, пока не достиг полной пустоты, где лишь изредка встречались отдельные молекулы.

Необходимо было проникнуть дальше, туда, где терялись последние следы атмосферы. Так же, как раньше он предчувствовал существование поверхности планеты, Комплекс угадывал теперь где-то далеко впереди плотные тела, богатые источники, излучающие энергию, ничтожные количества которой улавливали его выброшенные вперед нити.

Вместе со светом вернулась боль. Гарно обнаружил, что он лежит на кушетке в своем кабинете, приподнялся и ощутил сильное головокружение.

— Лежите спокойно, — услышал он голос доктора Мартинеса. — Ваши услуги сейчас никому не требуются.

— Что взорвалось?

— Один из генераторов. Это еще далеко не катастрофа, но со многими случилось то же, что и с вами… Лазарет переполнен.

Гарно потрогал голову и ощутил под пальцами небольшую повязку. Чтобы сесть, ему пришлось ухватиться за кушетку.

— По-моему, я вам сказал, что у вас сейчас нет пациентов, — повторил Мартинес, хмурясь. — Большинство из них набило себе шишки и переселилось в лазарет. Это, несомненно, успокоит их нервы.

— Вы сообщили моей жене?

Мартинес кивнул.

— Вы легко отделались и, пожалуй, можете вернуться к себе.

— Мне надо увидеть Арнгейма, — сказал Гарно.

В зале управления вместе с Арнгеймом были Вебер и Сиретти. Все трое склонились над экраном сканирующего устройства, и Сиретти что-то вполголоса объяснял, размахивая руками.

Только через несколько секунд Гарно заметил Шнейдера. Политический представитель сидел перед двойным обзорным экраном. Подойдя, Гарно увидел на экране шар цвета охры, испещренный черными пятнами и окруженный желтоватой атмосферой. Фотолет проходил менее чем в двух миллионах километров от восьмой планеты Винчи — внешней планеты системы.

— Неприятное зрелище, — сказал Шнейдер. — И неприятное место, господин Гарно.

— И все-таки нам придется когда-нибудь ею заняться, — ответил тот. — Как и всеми остальными планетами системы.

— Эта работа достанется на долю наших потомков, — сказал Шнейдер. — Если мы выживем.

— О чем вы говорите? Колония проголосовала и сделала выбор. Мы остановим двигатели, и путешествие закончится.

В проницательных глазах политического представителя мелькнули иронические огоньки.

— А вы уверены, что будет именно так? Я хочу сказать — вам не страшно?

Гарно пожал плечами.

— Да, я боюсь, как и все, — сказал он. — Но я тоже голосовал за остановку двигателей, чего бы это ни стоило.

— А я нет, — мягко сказал Шнейдер. — Видите ли, такая экспедиция воплощает баснословные расходы, очень много времени и очень много надежд… И я слишком боюсь смерти, чтобы помогать ей каким бы то ни было образом. Но, может быть, я просто вошел во вкус этого долгого ожидания и в конце концов полюбил его ради него самого, уже не желая, чтобы оно кончилось. И в любом случае события, кажется, подтверждают мою правоту.

— У нас нет никаких шансов, Поль, — сказал капитан. — Кустов делает все возможное, но он опасается, что не пройдет и часа, как взорвется второй генератор. Это значит, у нас начнутся трудности с очисткой воздуха. Необходимо будет расположить в разных местах корабля спасательные группы и принять меры, чтобы собрать всех колонистов вместе. Мы сможем тогда отключить некоторые отсеки и сэкономить таким образом воздух и электроэнергию. Вы займетесь этим, Поль?

— Какие у меня полномочия?

— Если понадобится, заставьте их пойти в гипнорий. Мы можем создать полицию, но все должно быть спокойно.

Гарно почудилось, будто у него в желудке лежит что-то твердое и холодное.

— Что говорит Кустов?

— Я его не расспрашивал. Он с самого начала сидит на дне своего ада и делает чудовищную работу.

— Каковы будут наши шансы, если взорвется второй генератор? — спросил Гарно. Но подумал, что уже знает ответ. И во взгляде Арнгейма прочел подтверждение.

Он ушел из зала управления и по трапам и коридорам вернулся в свою квартирку.

Элизабет сидела в спальне на краю кровати и плакала.

— Лучше бы ты перестала, — сказал он. — Бернар испугается…

Она покачала головой и указала на дверь гипнория.

— А ты? — спросил он, не оборачиваясь. — Может быть, ты хочешь тоже?..

— Я ведь достаточно взрослая, чтобы бодрствовать с тобой. Просто я немножко поплакала… Но я уверена, что все будет хорошо. Все будет хорошо, Поль, правда?

Растущий Комплекс познал тревогу. И эта тревога ускоряла рост и умножала число выбросов, которые уходили в космическое пространство. Целый лес нитей тянулся к далекому голубому солнцу, которого они могли достигнуть лишь очень не скоро. Плотные сети нитей покидали родную планету, Богатую Среду, и протягивались к соседним планетам. Другие нити, еще редкие и немногочисленные, выбрасывались к далеким звездам.

Один из этих выбросов и обнаружил новый источник энергии, относительно близкий, перемещающийся в пустом пространстве. Источник этот был не очень богат, однако близость делала его использование не только желательным, но и обязательным. Поэтому Комплекс передал выбросу дополнительную энергию и приказал ему быстро выдвинуться в направлении движущегося источника.

— Как только я узнал, — говорил Гарно в темной и тихой спальне, — я испугался за себя. Я боялся, потому что мне впервые надо было по-настоящему выполнять свои профессиональные обязанности. Мысль, что придется вселять уверенность в тех, кто боится так же, как я сам, была для меня невыносима…

— Но ведь ты же не трус, — сказала Элизабет. — Подобный страх мог испытать кто угодно. Такие опасности возникают нечасто, и нельзя требовать от людей сверхчеловеческих качеств.

Они помолчали. Оба вслушивались в искусственную ночь корабля, словно могли уловить в этом огромном стальном шаре шум фотонных двигателей, а может быть, и лязг инструментов, которыми техники ломают, пробиваются… приближаются к взрыву.

Наконец Гарно встал, и Элизабет последовала за ним, потому что знала, куда он идет. Они приоткрыли дверь гипнория и долго смотрели с порога на сына, спящего в слабом ледяном сиянии.

Он покоился в коконе из хрома и стекла. Его обвивали трубки, переливающиеся колдовскими красками.

— Ему что-то снится, я уверена, — сказала Элизабет.

Гарно шагнул назад.

— Не думаю, чтобы я сейчас мог уснуть.

— Ты хочешь пойти туда?

Оба знали, о чем она говорит.

— Тебе необходима какая-нибудь роль, — сказала она, закрывая дверь гипнория. — Мученичество в роли социопсихолога у тебя не получилось, и тебе обязательно надо найти другую. В этом все дело, правда?

Он устало улыбнулся.

— Я боюсь стать таким же бесполезным, как Шнейдер. — Он одевался — неторопливыми точными движениями. — Понадобятся столетия, чтобы люди поняли, какие таланты требуются для звезд.

И он вышел. Через голубоватые галереи и поблескивающие колодцы трапов снова добрался до низа корабля, до его «южного полюса», где фотонные двигатели упрямо продолжали выбрасывать ливень света.

Он сообщил о своем приходе по малому контрольному телевизору, миновал узкий тамбур и оказался в круглом помещении, где на стенах висели защитные костюмы.

— Приветствую вас в нашем пекле, — произнес голос Кустова. — Натяните на себя одно из этих чучел и присоединяйтесь к нам. Вы считаете, что нужно подправить нашу хрупкую психику?

— Вы в этом не нуждаетесь, Кустов, — сказал он, снимая со стены белый костюм. — Просто я хочу быть в первых рядах партера.

Гарно шагнул в мир хрома и пламени, где люди, несмотря на сияющие костюмы, казались совсем неуместными. Хром сверкал на машинах, а огонь — в треугольных смотровых окнах, сквозь которые было видно самое сердце двигателей. Гарно взглянул на ослепительные кабели, связывающие батареи с главным генератором. Он слышал под ногами рев извергаемой энергии и не мог прямо посмотреть на чудовищное пламя потоков света.

Он узнал высокую фигуру Кустова и помахал рукой. На лице инженера за прозрачной маской блуждала напряженная улыбка. Кустов взял Гарно за руку и потянул его влево, к мостику, который, казалось, вел внутрь двигателей. Они поднялись по ступенькам и очутились перед трехметровым квадратным экраном. Поверхность стекла была темно-серой.

— Взгляните, — сказал Кустов.

Он нажал на клавишу в правом нижнем углу, и Гарно на секунду зажмурился. Справа и слева от пылающей кильватерной струи корабля тянулось черное и темно-фиолетовое пространство пустоты. В миллиардах километров позади светлая полоса терялась в изумрудном тумане среди бесчисленных звезд.

— Оседлавшие свет, — сказал Кустов. — Это мы.

В его голосе слышалась ирония и грусть. И Гарно внезапно осознал, что положение действительно очень серьезно. Еще более серьезно, чем думали Арнгейм и навигаторы.

— Вы не справитесь?

— Как повезет. Заметьте, компьютер папочки Арнгейма даже рассчитал наши шансы. Но я опасаюсь, что мы ничего не сможем, Гарно. — Он поднял левую руку и посмотрел на хронометр, который оставшаяся на Земле жена подарила ему двадцать лет назад. — Примерно через два часа, если мы не найдем гениального решения, произойдет гигантский взрыв.

— Но Арнгейм говорил только о втором генераторе. Он поручил мне разработать план эвакуации, чтобы…

— Боюсь, я не полностью его информировал, — спокойно сказал Кустов. — Видите ли, я не думаю, что всю колонию следует известить о близком конце. Вы знаете взгляды Арнгейма…

— А вы? Знаете ли вы мои взгляды?

— Увы, очень приблизительно. — Во взгляде Кустова появилось глубокое утомление. — Но я ничем не рискую, даже если ошибусь.

— То есть?

— Мне очень жаль, Гарно, но вы останетесь с нами.

Он спустился в аппаратный зал. Гарно побежал за ним и схватил его за плечо.

— Черт возьми, Кустов, вы что, с ума сошли? Вы могли бы просто ничего мне не говорить.

— У вас есть глаза и эта ваша интуиция. Десять минут здесь и три слова с персоналом, и вы все поняли бы.

— А Арнгейм? А другие?

— Они сюда не попали бы, даже если бы захотели. Да и в любом случае… — Он указал на хронометр. — У нас остается очень мало времени.

Гарно умолк, хотя в голове у него пронеслась добрая сотня фраз. Он одновременно и бесился, и восхищался Кустовым.

Элизабет… Сын… Даже если бы Кустов не задержал его здесь, у него все равно не хватило бы мужества, чтобы вернуться и лгать им…

Выброс прошел через омываемую потоками энергии пустыню, в которой перекрещивались разнообразные силы тяготения. Теперь он приближался к цели, указанной Исходным Комплексом. По его приказу выброс разветвился и немного изменил свою структуру, чтобы сразу передать ему поглощенную энергию.

Источник ее был теперь в нескольких мгновениях роста. Выброс сравнил свою скорость со скоростью источника и передал Комплексу удивительный результат. По-видимому, источник был самым быстродвижущимся объектом в этой части пространства.

«Скорее!» — скомандовал Комплекс.

Разветвления бесчисленными нитями пронизали пространство. Выброс дотянулся до источника, передал информацию об этом и стал ждать ответного приказа. Приказ пришел почти сразу: «Анализ, врастание».

Выброс продвинулся к могучему источнику чистой энергии, сводя все разветвления в одну точку.

«Поглощение!» — приказал Комплекс.

— Чуть больше полутора часов, — сказал Кустов.

Четыре человека продолжали возиться у панелей управления. Трое других находились дальше, внутри нервной системы двигателей, и пытались приостановить реакцию, начавшуюся несколько часов назад.

— Там происходит черт знает что, — сказал Кустов. — А мы не можем передать никаких сведений для будущих экспедиций. Это дефект конструкции, Гарно. Катастрофа назревала постепенно, но ее можно было предупредить. И то же самое может произойти десятки раз, прежде чем…

Он вдруг замолчал. Один из техников бежал к ним, размахивая руками.

В ту же секунду Гарно увидел, что многие сигнальные лампочки погасли. Он решил, что это взрыв, и его мышцы напряглись. Он ни о чем не мог думать и секунду чувствовал себя словно на грани сна и смерти. Потом все опять стало обычным. Под ногами по-прежнему чувствовалось биение могучих двигателей, но… было ли оно таким же, как раньше?

Кустов уже стоял перед контрольной панелью. Он по очереди нагнулся к нескольким сигнальным лампам, хлопнул по плечу техника, который его позвал, и вернулся бегом.

— Черт возьми, лекарь! Энергию как языком слизнуло!

Гарно сдвинул брови.

— Так значит, им удалось? Двигатели…

Буря мыслей и чувств смела последние следы страха. Кустов встряхнул его, словно хотел поднять в воздух.

— Да нет! Энергия исчезает, вот и все! Эти проклятые двигатели останавливаются, но мы тут ни при чем! Совершенно!

Он потянул психолога к циферблатам и показал на бегущие по ним цифры, на стрелки, медленно ползущие к зеленому сектору.

— Смотрите! Тут, тут и вот тут… Все падает! Вы что-нибудь понимаете? Совершенно сумасшедшая история!

— Почему? — Гарно встряхнул головой. — Разве вы ничего для этого не сделали? Да и, в конце концов, реакция могла прерваться сама.

— Ну нет! Все идет так, словно пространство высасывает нашу энергию. Всю сразу. Вы понимаете? Всю сразу!!

С внезапной тревогой они снова посмотрели на циферблаты. Техники столпились вокруг них — безмолвные, с блестящими каплями пота на лицах.

Потом Гарно нахмурился.

— Прислушайтесь! Что-то не так…

Только через несколько секунд они поняли, что урчание двигателей смолкло.

Массированное поглощение энергии чуть было не привело к распаду сложной структуры выброса, но быстрая перестройка его спасла. Ему удалось усвоить необходимое количество энергии и даже некоторый излишек, посланный Исходному Комплексу.

Исходный Комплекс познал чувство удовлетворения, и ему вдруг почудилось, что он, конечно же, сможет расти и расти, пока не достигнет других питающих планет. Пустое пространство — всего лишь трудный участок пути к иным питательным средам.

Выброс продолжил анализы и обнаружил, что Движущийся Источник составлен из тесно связанных и очень чистых металлов. Однако объем Движущегося Источника был очень невелик, и его поглощение принесло бы гораздо меньше пользы, чем изучение.

Выдвинув экстра-тонкое ответвление, выброс ввел его внутрь корабля.

Ответвление прошло по трубам между стальными стенками, проникло в вентиляционный канал, добралось до гидропонических ванн и мимоходом исследовало растения.

Его кончик оказался в трубке, по которой текла жидкость чрезвычайно сложного молекулярного состава, и двинулся вдоль нее. Этим путем он проник в тело ребенка, спящего в гипнории.

До сих пор Комплекс ни разу не встречал структуры, сопоставимой с его собственной. Он всегда считал себя Первичной и Единственной Жизнью.

Через посредство своего выброса он впервые обнаружил совокупность органов с различными функциями, обнаружил другое живое существо.

Первое соприкосновение с мозговой системой этого существа пробудило в нем новую эмоцию. Это было восхищение, страх… или любопытство?

— Все сигналы прекратились, — сказал Кустов. — Светобатареи мертвы. Все выглядит так, словно у нас никогда и не было фотонных двигателей. Теперь мы можем подготовить торможение с помощью вспомогательных двигателей.

— И у нас нет никакого объяснения, — задумчиво сказал Арнгейм. Он, не отрываясь, смотрел на экран, на котором поблескивала серебряная капелька — далекая луна Винчи-7. Самой планеты, газового гиганта типа Юпитера, на экране не было видно.

— Некий Ванберг много лет назад говорил о полях поглощения, — сказал Кустов и пожал плечами. — Тогда я не обратил на это никакого внимания. Но теперь…

— С инструментами ничего не произошло, — сказал Арнгейм. — Они просто зарегистрировали остановку двигателей. Если бы такое поле существовало, мы должны были бы обнаружить хоть какие-то его следы, ведь так?

— Я уже сказал, что у меня нет никакого объяснения. Теория Ванберга — единственное, на что можно было бы опереться. Батареи мертвы. Как это объяснить? Все это сбивает меня с толку, Арнгейм.

— И все это нас спасло. — Капитан встряхнул головой. Потом на его тонких губах появилась улыбка, и он посмотрел на Гарно. — Вот теперь у вас все-таки появилась работка, Поль. — Гарно поднял брови, и он объяснил: — Верующие среди колонистов! Вы представляете, что они могут вообразить?

— Я их заранее извиняю, — негромко сказал Гарно. — Я так же сбит с толку, как и Кустов, как и вы. — Он добавил, глядя на Кустова: — Действительно, сколького мы еще не знаем.

Он вошел в свою квартирку, томимый чем-то вроде тревожного предчувствия. Элизабет смотрела на экран. Арнгейм объяснял колонии, что угроза миновала и что путешествие близится к концу.

Когда жена посмотрела на него, он понял, о чем она хочет его спросить, и улыбнулся.

— Чудо далеких небес, — сказал он. — Вот и еще одно название фильма. Вроде «Оседлавших свет». — Он погладил ее по подбородку. — Сказка для внуков цирцейских поселенцев.

— Кустову удалось?..

— В том-то и дело, что нет. Никто ничего не понимает. И я тоже все думаю, как и они, хотя это не мое дело. Вот послушай…

Он попытался описать ей, что произошло, прекрасно понимая, что главное от них ускользнуло, что они могут только строить гипотезы.

— Ну, теперь ты и в самом деле можешь сыграть свою великую роль, — сказала она с насмешливой улыбкой.

— Ты говоришь совсем как Арнгейм.

— Может быть, но когда все станет известно, очень многие решат, что это чудо.

— Арнгейм не собирается сообщать…

— Ну и что? Ты, кажется, забыл, что мы живем в яйце, населенном болтливыми насекомыми.

— Может быть, успокоившись, они станут менее любопытными.

— Вовсе нет. Послушай. Как истинная женщина я ищу какую-нибудь слабинку в вашем сказочном происшествии. Ведь всего несколько часов назад двигатели отказывались останавливаться. И вы ничего не могли поделать. Так почему вас так беспокоит, что все переменилось?

— Потому что этому нет никакого разумного объяснения!!

— Ну, не будем ссориться из-за того, что мы спаслись, — сказала она мягко.

В сонных грезах ребенка возник вопрос. Его можно было сформулировать как «что?» или «кто?». Но он охватывал огромный комплекс понятий, которые были труднодоступны для сонного сознания.

Наконец пришел неуверенный ответ. Что-то вроде «малыш», а потом — «Бернар». И какие-то представления, в которых главную роль играли чувства, воспоминания о чувствах: «Голод… сон… боль… игра…»

Последнее понятие Исходный Комплекс не сумел расшифровать. Собственно, почти все принятые им понятия требовали и дополнительных исследований. Но Комплекс прекрасно понимал всю важность сделанного открытия. Он встретил клеточный конгломерат, более или менее сходный с ним самим, хотя и гораздо меньший по объему. Но возможности этого мозга были, наоборот, обширны и разнообразны. Поэтому следовало действовать с величайшей осторожностью. Пока сам выброс обосновался в мозгу спящего ребенка, разветвления изучали его непосредственное окружение. Исходный Комплекс скоро получил подтверждение своих предварительных предположений: Движущийся Источник действительно перемещался в пустом пространстве по определенной траектории. В ближайшем будущем он достигнет других питательных планет. Собственно, Движущийся Источник, где находилось клеточное существо, направлялся прямо к одной из тех планет, о существовании которых Комплекс догадывался. Таким образом, Комплекс должен был просто ждать конца этого путешествия. Поскольку выброс обосновался внутри Движущегося Источника, Комплекс мог позволить себе сэкономить некоторое количество энергии и уделить несколько больше внимания ответам Нового Существа.

Комплекс снова послал вопрос: «Что?» Но на этот раз он сопроводил его образами, которые были понятны ему самому: «Черное — твердое — металл — голод — скала… ночь — день — голод». Время, протекшее между заданным вопросом и ответами существа, показалось ему очень долгим. Однако он понял, что сознание его собеседника обладает различными уровнями, которые, по-видимому, лишь с трудом сообщаются между собой. Как оказалось, один из них, в самой глубине, был особенно важен, особенно богат образами — воспоминаниями и понятиями. Другой передавал чрезвычайно интенсивные эмоции-воспоминания, которые Комплексу приходилось ослаблять, прежде чем начать исследование.

«Что?» — повторил он.

У него еще не сложилось общее представление о Существе. Он предчувствовал наличие множества ответвлений, в которые ему не удалось проникнуть. Были, кроме того, цвета и ощущения, в которых ему не удавалось разобраться. Но из всех полученных сведений как будто следовало, что Новое Существо растет очень медленно — с такой медлительностью, какую Комплекс едва мог вообразить. Оно обитало в Движущемся Источнике, и Источник отделял его от пустынной среды, которая означала для Существа «конец жизни». Комплекс долго трудился над этой последней идеей. В конце концов ему удалось ассоциировать ее с его собственным понятием «конец энергии». Если Новое Существо покинет Движущийся Источник, оно не сможет больше ни расти, ни думать. Его функции поглощения и мышления прекратятся. То же случилось бы и с Комплексом, если бы он не нашел питательных планет, сложенных из плотных скальных пород и металлов. Но теперь ему представлялось, что конец его существования наступит лишь где-то в отдаленном будущем, сопоставимом с вечностью. А потому он отнес идею «конец жизни-роста» к тому разряду абстрактных проблем, о которых размышлял иногда, раз или два в столетие.

Он возобновил медленный разговор с Новым Существом. Но теперь Комплекс знал, что это Существо для него — не препятствие. Оно, собственно, представляет собой конгломерат, столь же поддающийся поглощению, как и скалы. Он сможет подавить это Существо и питаться им, когда сочтет нужным.

— Расстояние девять миллионов километров, — сказал Вебер, выпрямляясь. — Собственно говоря, мы почти прибыли.

— Осталось несколько часов, — сказал Арнгейм. — Поэтому я вас и созвал.

И действительно, зал управления был полон. Гарно слушал капитана довольно рассеянно. Невольно он всматривался в мириады звезд, плывущих за куполом. Невольно он искал среди них «нечто», которое было способно поглотить энергию световых батарей. «Нечто», спасшее корабль, уже, казалось, целую вечность несущийся среди неисчислимых звезд.

Он обрадовался, когда Арнгейм объявил о начале процесса посадки, и умолк. Теперь все пойдет логичным и заранее предвиденным порядком. Для этого они и прожили тут двадцать лет. Вся операция репетировалась уже столько раз, что Гарно воспринимал ее, как старый фильм… «Оседлавшие свет».

— Вот открытие, которое вас заинтересует.

Он, вздрогнув, обнаружил, что перед ним стоит Кустов. Главный инженер двигателей держал в правой руке смятый листок. Он протянул его Гарно, но психолог увидел только какие-то цифры и указание времени.

— Ну и что?

— Я вам сейчас переведу. Примерно полчаса назад меня позвал один из моих техников. Он обнаружил обрыв провода во вторичной цепи…

— В световых батареях?

— Нет. В системе управления главным посадочным шасси. Но важно не это, а характер повреждения. — Он протянул руку и взял у Гарно листок. — Я разобрался в его утверждениях и провел небольшое исследование. И обнаружил кое-что любопытное. Провод был перерезан у самой обшивки, а рядом я нашел что-то вроде… вроде студня.

— Вы взяли образец?

— Я позвонил в химическую лабораторию и попросил прислать Рицци со всем необходимым. Но когда я вернулся к обрыву, там больше ничего не было.

— Обрыв не восстановился?

— Нет. Но больше не было никаких следов этого студня.

Они медленно шли к выходу из зала управления. Позади них, собравшись вокруг Арнгейма, шумно спорили техники.

— Что-то уж очень много тайн, — сказал Гарно. — У вас есть какая-нибудь гипотеза?

— И даже много. Но я боюсь, как бы меня не увлекло мое воображение. Все-таки славянская кровь.

Элизабет вошла в комнату с ворохом цветов. Гарно не сразу понял, что это маргаритки.

— Господи! — выдохнул он. — Ты получила права на цирцейские шахты, раз можешь себе это позволить?

Она засмеялась и начала лепить из пластика вазу. Ее ловкие пальцы бегали по прозрачному материалу, и ваза уже появлялась, простая и красивая. Окончив работу, она опустила вазу в фиксирующую жидкость.

— Просто я встретила Люсиль, жену ботаника Принже.

Он кивнул, думая о следах студня, который где-то в корабле перерезал кабель.

— Теперь, — сказала Элизабет, поправляя цветы в вазе, — может выйти малыш.

Только тут он заметил, что дверь гипнория открыта. Свет внутри был ярким и голубым. Он шагнул к двери.

Реанимация завершалась. Лицо ребенка уже не было таким бледным. Губы стали ярко-красными и раздвинулись в сонной улыбке, открывая зубы.

Гарно подошел к ребенку, наклонился и коснулся пальцами гладкого лба, отодвигая прядь волос.

— Все будет хорошо, — сказал он. — Теперь все будет хорошо.

Но в глубине души он в это еще не верил.

Тысячи тончайших волокон пронизали тело Нового Существа, и выброс знал теперь всю схему функционирования его органов. Он понял также почти все его психические возможности и заключил сообщение, посланное Исходному Комплексу, соображением о бесполезности дальнейших исследований. Согласно его анализам, Новое Существо было вполне отъединено от Движущегося Источника. А полезным мог быть только источник. Без особой затраты энергии он донесет выброс до новой питательной планеты.

Исходный Комплекс взвесил все в последний раз. Действительно, это медлительное, почти неподвижное живое существо, чьи физические аспекты во многом сбивали его с толку, могло послужить лишь источником весьма маловажной информации. Комплекс предпочел бы сохранить все свои способности для питательной планеты, в которой направлялся Движущийся Источник, для веков поглощения и выработки новых бесчисленных выбросов, уходящих в пространство.

«Уход!» — скомандовал он выбросу, внедрившемуся в Новое Существо.

Выброс повиновался. Слишком быстро.

У Исходного Комплекса был один недостаток — отсутствие любопытства. И этот недостаток исказил его выводы.

Все анализы, все вопросы не помогли ему понять, что существует особое состояние — сон. И он не мог знать, что Новое Существо выходит теперь из этого состояния и переходит в фазу полной жизни.

Выброс покидал тело, и как ни был он тонок, это движение породило множество нервных сигналов.

Гипноз кончился, кончилось и действие анестезаторов, и открывший глаза малыш ощутил короткую, но жгучую боль. Он вскрикнул: «Ай!», потому что был всего только маленьким ребенком, и протянул руки к склонившемуся над ним отцу. И потому что он был всего только маленьким ребенком, в его голове вспыхнули обида и ненависть к тому, что причинило ему боль. Сильнейшая обида и сильнейшая ненависть.

Никогда еще выброс не получал такого мощного психического шока. Выброс тут же распался, но шок успел промчаться по нитям и достигнуть Исходного Комплекса.

Обида ребенка подействовала на психические центры Комплекса, как настоящая бомба. Она выплеснула огонь, который стер запоздавшую мысленную защиту и разлился по всем жизненным разветвлениям.

Исходный Комплекс умер, не успев даже узнать, что такое удивление.

На поверхности восьмой планеты Винчи и далеко в пространстве начали распадаться выбросы.

Бернар совсем проснулся. Секунду Гарно стоял неподвижно. Он держал сына за руку, недоумевая, что вызвало этот крик боли.

— Что с тобой?

Подошла встревоженная Элизабет. Он пожал плечами и выпустил руку мальчика.

— Дурной сон, — сказал он. — Просто дурной сон.

И в это мгновение он ощутил глухую вибрацию заработавших атомных двигателей, которые начали тормозить гигантский корабль, переводя его на посадочную траекторию. Элизабет схватила сына за руку и с притворной строгостью сказала:

— Ну, вставай, цирцеец! Не теряй ни минуты! Пора начинать приносить пользу!

Гарно улыбнулся, но думал он совсем о другом.