H.M.Демурова
      Алиса в Стране чудес и в Зазеркалье
      Первый критический отзыв на "Алису в Стране чудес", появившийся в 1865 г. - год опубликования сказки - в обзоре "Детские книжки" журнала "Атенеум", гласил: "Приключения Алисы в Стране чудес. Льюис Кэрролл. С сорока двумя иллюстрациями Джона Тенниела. Макмиллан и КЬ. - Это сказка-сон, но разве возможно хладнокровно сфабриковать сновидение со всеми его неожиданными зигзагами и пересечениями, оборванными нитями, путаницей и несообразностью, с подземными ходами, которые никуда не ведут, с послушной паломницей Сна, которая так никуда и не приходит? Мистер Кэрролл немало потрудился и нагромоздил в своей сказке странные приключения и разнообразные комбинации и мы отдаем должное его стараниям. Иллюстрации мистера Тенниела грубоваты, мрачны, неуклюжи, несмотря на то, что художник чрезвычайно изобретателен и, как всегда, почти величествен. Мы полагаем, что любой ребенок будет скорее недоумевать, чем радоваться, прочитав эту неестественную и перегруженную всякими странностями сказку" {"The Atheneum", 1900 (December 16, 1865), p. 844. Цит. по кн.: Aspects of Alice. Lewis Carroll's Dreamchild as Seen through the Critics' Looking-Glasses. 1865-1971. Ed. by Robert Phillips. L., 1972, p. 84. Дальнейшие ссылки на это издание: A.A.}. Прочие критики проявили, пожалуй, несколько больше учтивости по отношению к никому до того не известному автору, но смысл их высказываний немногим отличался от первого. В лучшем случае они признавали за автором "живое воображение", но находили приключения "слишком экстравагантными и абсурдными" и уж, конечно, "не способными вызвать иных чувств, кроме разочарования и раздражения" {Ibid, p. 7.}. Даже самые снисходительные из критиков решительно не одобряли Безумного чаепития; в то время как другие, не видя в сказке Кэрролла "ничего оригинального", недвусмысленно намекали, что он списал ее у Томаса Гуда {Последний отзыв появился в 1887 г.; речь шла о книге Гуда "Из ниоткуда к Северному полюсу" (Thomas Hood. From Nowhere to the North Pole). В 1890 г. Кэрролл воспользовался удобным случаем указать, что книга Гуда была опубликована лишь в 1874 г., то есть спустя девять лет после "Страны чудес" и три года - после "Зазеркалья". См. АА, р. XXVI.}.
      Не прошло и десятилетия, как стало ясно, что сказка Кэрролла, вызвавшая при своем выходе в свет раздражение критиков, - произведение новаторское, совершившее подлинный "революционный переворот" {Слова эти принадлежат Ф. Дж. Харви Дартону, крупнейшему авторитету в области английских детских книг. См.: F. J. Harvey Darton. Children's Books in England. 2 ed. Cambridge, 1970, p. 268.} в английской детской литературе, которая насчитывала к тому времени свыше века оригинального и плодотворного развития и по праву гордилась многими именами. Кэрроллу поклоняются; его осаждают просьбами интерпретировать "Страну чудес" и вышедшую шестью годами позже "Алису в Зазеркалье"; ему пытаются - безуспешно - подражать. В 1871 г. - год публикации "Зазеркалья" - Генри Кингсли писал Кэрроллу: "Положа руку на сердце и хорошо все обдумав, я могу лишь сказать, что Ваша новая книга самое прекрасное из всего, что появилось после "Мартина Чезлвита"..." {АА, р. XXVI.}. Само сопоставление Кэрролла с Диккенсом говорит о многом...
      С наступлением нового века сказка Кэрролла (речь идет, конечно, об обеих "Алисах") получает новое осмысление; становится очевидно, что она гораздо больше, чем произведение одной лишь детской литературы и что круг ее воздействия очень широк. Видные писатели признают свой долг перед Кэрроллом; его сказочные образы все больше и больше проникают в литературу "для взрослых" и высокую поэзию; его неологизмы входят в словари и живую английскую речь; о нем размышляют писатели и критики самых различных направлений; ему посвящают свои произведения. В странах английского языка сказка Кэрролла занимает одно из первых мест по количеству упоминаний, цитат и ссылок, уступая лишь Библии и Шекспиру. Происходит "втягивание" двух небольших детских сказок в серьезную литературу, взрослую классику.
      Сказка Кэрролла представляет собой в этом смысле разительный пример обратной "миграции". На протяжении веков традиционным путем развития детской литературы было включение "взрослой" классики в круг детского чтения. Народные сказки и баллады, рыцарские и плутовские романы, "Гаргантюа и Пантагрюэль", "Гулливер" и "Робинзон Крузо", Диккенс и Стивенсон, Честертон и Киплинг осваиваются детьми, становясь в известном смысле - поначалу в переработанном или сокращенном виде, позже, особенно с наступлением XX в., нередко полными оригинальными текстами - их достоянием. Процесс этот, который хочется порой назвать "узурпацией" - настолько энергично, даже по отношению к неадаптированной литературе, действуют дети, - вряд ли стоит понимать однозначно: "исчерпанные" взрослыми произведения и темы с течением времени, словно платье с родительского плеча, переходят детям {См. в этой связи статью: J. В. Gordon. The Alice Books and the Metaphors of Victorian Childhood (AA, pp. 93-113). Гордон распространяет идеи Арьеса и Брука о происхождении детской литературы и на викторианскую детскую литературу. По его мнению, сказки об Алисе являются "скорее всего продуктом разложения взрослой литературы". Сошлемся также на работы: Ph.. Aries. At the Point of Origin. - "Yale French Studies", 1969, N43, pp. 15-23; Peter Brooks. Towards Supreme Fiction (ibid., pp. 5-14). См. также монографию Арьеса: Ph. Aries. L'Enfant et la oie familiele sous l'ancient regime. P., 1960 (английский перевод: Ph. Arifs. Centuries of Childhood. A Social History of Family Life. Transi, by R. Baidick. NY, 1962).
      Заметим, что, поскольку Арьеса и Брука в первую очередь интересует становление самой концепции детства в историческом контексте культуры, они не рассматривают дальнейшее (после XVI-XVII вв.) функционирование отдельных его атрибутов (в частности, литературы), а сосредоточивают свое внимание на первичном их выделении.}. Скорее следует говорить о том, что произведение получает нового адресата, не теряя в то же время полностью и старого, и начинает функционировать на двух уровнях, взрослом и детском. Само собой разумеется, что для такой "миграции" (употребим этот термин условно, ибо, обретая новую "сферу функционирования", произведение не покидает и старой, а лишь по-иному реализуется в ней) оно должно обладать совершенно особыми свойствами и, конечно, отвечать также различным историколитературным требованиям "узурпирующей" эпохи.
      Сказочная дилогия Кэрролла об Алисе - едва ли не единственный в истории литературы пример произведения, написанного первоначально для детей и "узурпированного" впоследствии взрослыми. Самый факт "узурпации" (при сохранении и первоначальной сферы "функционирования") был признан достаточно широко уже в 1932 г., когда Англия отметила столетие со дня рождения Кэрролла национальными торжествами, завершившимися присуждением оксфордским колледжем Крайст Черч, с которым была связана вся научная жизнь Кэрролла, почетной докторской степени восьмидесятилетней миссис Харгривз - Алисе Лидделл, вдохновившей некогда писателя на создание его сказки.
      В середине XX в., отмеченной научно-технической революцией и важными достижениями в области психологии и философии, сказка Кэрролла обнаружила и свой глубокий естественнонаучный и философский подтекст, на который, правда, указывали и ранее такие прозорливые мыслители, как Бертран Рассел. К ней обращаются математики и физики, психологи и историки, философы и логики, находя в ней немало материала для своих специальных раздумий. Среди них имена таких ученых, как А. С. Эддингтон, Климент Дьюрелл, Уоррен Уивер, Эрик Партридж, Роберт Сазерленд, Элизабет Сьюэлл. В последние годы было сделано несколько попыток созвать "симпозиумы" - пока что заочные - представителей различных отраслей знаний, которым книга Кэрролла дорога не менее, чем историкам литературы или просто читателям: детям и взрослым {Назовем два репрезентативных сборника такого рода: Alice's Adventures in Wonderland. A Critical Handbook. Ed. by Donald Rackin. Belmont, California, 1969; A. A. CM. также работы советских исследователей: В. Важдаев. Маленькая Алиса и ее Англия. Предисловие к книге: Л. Кэрролл. Алиса в Стране чудес. Пер. А. Оленича-Гнененко. М., 1958; Он же. Льюис Кэрролл и его сказка. Иностранная литература, 1965, Э 7, стр. 214-219; Д. М. Урнов. В Зазеркалье. Предисловие к изданию: L. Carroll. Through the Looking-Glass and What Alice Found There. Moscow, 1966; Он же. Непременность судьбы. Предисловие к изданию: L. Carroll. Alice's Adventures in Wonderland. Moscow, 1967; Он же. Как возникла "страна чудес". M., 1967.}.
      Необычайная судьба сказок об Алисе отражает во многом необычайный характер их создателя и предложенного им жанра, а также особые историко-литературные контексты, порождением одного из которых они были и в которые они позже вписывались. "Книги имеют свои судьбы" - выйдя из рук своего создателя, они обретают порой смысл, далекий от субъективных намерений автора, становясь частью все новых и новых историко-культурных построений, играя свою, подчас неожиданную, роль в литературных баталиях будущего. Никто не понимал этого лучше самого Кэрролла, который как-то заметил: "Слова, как вы знаете, означают больше того, что мы имеем в виду, пользуясь ими, а потому целая книга означает, вероятно, гораздо больше того, что имел в виду писатель..." {Ответ читателям, домогавшимся авторской интерпретации поэмы "Охота на Снарка". Цит. по кн.: The Annotated Snark. Ed. by M. Gardner. Harmondsworth, 1967. p. 22 (1 изд. 1962 г.). С текстом поэмы читатель может также ознакомиться по вышедшей у нас книге: Topsy-Turvy World. M., 1974, pp. 75-97 (составитель, автор предисловия и комментария Н. Демурова).}.
      Такова "Алиса" Кэрролла: спустя столетие после своего рождения, она живет - "живее некуда", как сказал о ней один из англосаксонских гонцов, обнаруживая все новые и новые значения.
      * * *
      Несмотря на то, что о Кэрролле написаны многие тома, приходится призвать, что биография его на деле изучена очень мало. Исследователи вынуждены ограничиваться скудными сведениями, восходящими к весьма немногочисленным источникам. Это, в первую очередь, воспоминания его племянника С. Д. Коллингвуда, опубликованные через год после смерти писателя, которые были составлены в строгом соответствии с викторианскими канонами семейных мемуаров, а также записи людей, знавших Кэрролла детьми или встречавшихся с ним в Оксфорде {S. D. Collingwood. The Life and Letters of Lewis Carroll. L., 1899; E. M. Arnold. Reminiscences of Lewis Carroll. "Atlantic Monthly", CXLIII, June, 1929; Isa Bowman. The Story of Lewis Caroll. L., 1899; Alice's Recollections of Carrollian Days. As Told to her Son, Caryl Hargraves. - "The Cornhill Magazine". July 1932; etc.}. И те, и другие представляют Кэрролла весьма односторонне. Не менее односторонни появившиеся позже психоаналитические штудии, содержащие подчас интересные биографические материалы {Наиболее основательны в биографическом плане работы Ф. Б. Леннон; F. В. Lennon. Victoria Through the Looking-Glass. NY, 1945; idem. Lewis Carroll. L., 1945; idem. The Life of Lewis Carroll. NY, 1962. См. также биографический и психоаналитический разделы в AA.}.
      Несмотря на многочисленные публикации, связанные с празднованием столетнего юбилея, и более поздние издания, в биографии Кэрролла все еще встречаются многочисленные белые пятна. Очень мало известно о жизни Кэрролла в Оксфорде и его роли в научных и общественных баталиях тех лет, об отношениях со знаменитыми современниками, многие из которых жили в Оксфорде или были связаны с ним, о взглядах Кэрролла на литературу, науку и пр. Архивы Кэрролла еще только начинают изучаться: опубликованы - со значительными пропусками - дневники Кэрролла и выдержки из его переписки; готовится первое собрание писем {L. Carroll. The Diaries. Ed. and suppl. by R. L. Green, vv. 1-2. L., 1953. Некоторые письма Кэрролла см. в биографии Коллингвуда, а также в приложении к кн.: The Lewis Carroll Centenary in London, 1932; также в кн.: The Works of Lewis Carroll. Ed. and intr. by R. L. Green. Feltham, 1965, pp. 699-730. О подготовке собрания писем см. в журнале: "Jabberwocky". The Touraal of the Lewis Carroll Society, Summer, 1975, v. 4, N 3, p. 59 (The Letters of Lewis Carroll, ed. by M. Cohen and R. L. Green). Там же интересное изложение переписки Кэрролла с Робертом Сесилем, маркизом Солсбери, лордом-казначеем Оксфордского университета (pp. 59-65).}.
      Чарлз Лютвидж Доджсон (таково было настоящее имя Льюиса Кэрролла, неизменно настаивавшего на том, что "ж" в его фамилии должно писаться, хоть оно и не произносится) родился в небольшой деревушке Дэрсбери в графстве Чешир 27 января 1832 г. Он был старшим сыном скромного приходского священника Чарлза Доджсона и Фрэнсис Джейн Лютвидж. При крещении, как нередко бывало в те дни, ему дали два имени: первое, Чарлз - в честь отца, второе, Лютвидж - в честь матери {Впоследствии из этих двух имен путем двойной переверзии и возник его псевдоним: Кэрролл "перевел" их на латынь, получив "Каролус Людовикус", поменял местами и снова "перевел" на английский.}. Он рос в большой семье: у него было семеро сестер и три брата. Дети получили домашнее воспитание; обучал их закону божьему, языкам и основам естественных наук, "биографии" и "хронологии" отец. Чарлз Доджсон был человеком незаурядным: глубокая религиозность и университетская образованность сочетались в нем с той склонностью к эксцентрическому, которая нередко отличала в Англии духовных лиц.
      Приведем в качестве примера письмо, которое он, отправившись по делам в Лидс, написал восьмилетнему Чарлзу, просившему его привезти напильник, отвертку и кольцо для ключей: "Я не забыл о твоем поручении. Как только я приеду в Лидс, я тотчас выйду на середину главной улицы и закричу: "Жестянщики! Жестян-щи-ки!" Шестьсот человек ринутся из своих лавок на улицу - побегут во все стороны - зазвонят в колокола - созовут полицию - поднимут весь город на ноги. Я потребую себе напильник, отвертку и кольцо для ключей, и, если мне их не доставят немедленно, через сорок секунд, я не оставлю во всем славном городе Лидсе ни одной живой души, кроме разве котенка, и то только потому, что у меня просто не будет времени его уничтожить!"
      Отец не только не подавлял в детях стремление к всевозможным играм и веселым затеям, но и всячески им содействовал. Изобретателем всех игр неизменно был Чарлз. Он придумал игру в "железную дорогу", в которую самозабвенно играло в саду все семейство. Игра была снабжена подробно разработанными "Правилами езды по железной дороге", составленными Чарлзом.
      С помощью деревенского плотника Чарлз смастерил театр марионеток; он писал для него пьесы, которые сам и разыгрывал. Нередко, переодевшись факиром, он показывал взволнованной аудитории удивительные фокусы. Для своих младших братьев и сестер он "издавал" целую серию рукописных журналов, в которых все - "романы", забавные заметки из "естественной истории", стихи и "хроники" - сочинял сам. Он не только переписывал сам от первой до последней страницы своим мелким и четким почерком, но и иллюстрировал их собственными рисунками (он был неплохим рисовальщиком, хоть анатомия человеческого тела не давалась ему и в поздние годы), оформлял и переплетал.
      Нам известны восемь таких домашних журналов, которые издавал Чарлз: "Полезная и назидательная поэзия", "Ректорский журнал", "Комета", "Розовый бутон", "Звезда", "Светлячок", "Ректорский зонт" и "Миш-мэш" (слово, по собственному признанию редактора, заимствованное в несколько искаженном виде из немецкого языка и означающее "всякая всячина"). Первый из них увидел свет в 1845 г., последний выходил на протяжении 1855-1869 гг., когда, будучи студентом, а потом юным оксфордским преподавателем, Чарлз приезжал на каникулы домой. Два последних журнала были в 1932 г. целиком опубликованы; два первых хранятся в семье; четыре средних потеряны. Уже в этих ранних опусах явно ощущается склонность юного автора к пародии и бурлеску. Юмористическому переосмыслению и переиначиванию подвергаются известные строки классиков - Шекспира, Мильтона, Грея, Маколея, Колриджа, Скотта, Китса, Диккенса, Теннисона и др. В этих "первых полусерьезных попытках приближения к литературе и искусству" {Lewis Carroll. The Rectory Umbrella and Misch-Masch. With a Foreword by Florence Milner. L., 1932, p. VI. В нашем распоряжении была перепечатка 1971 г.} юный автор обнаруживает широкую начитанность и несомненную одаренность.
      Вольной домашней жизни скоро пришел конец. Когда Чарлзу исполнилось двенадцать лет, его отдали в школу - сначала в ричмондскую, а потом в знаменитый Рэгби. Воспетый в многочисленных произведениях {Наиболее известными произведениями этого рода в 50-е годы были "Школьные годы Тома Брауна" Томаса Хьюза (Т. Hughes. Tom Brown's Schooldays, 1857) и "Эрик, или Мало-помалу" Ф. У. Фаррара (F. W. Farrar. Eric, or Little by Little, 1858). Хьюз (1823-1896), так же как и Кэрролл, окончил Рэгби; подобно Чарлзу Кингсли, он был "христианским социалистом"; писательство, по его собственным словам, давало ему "возможность проповедовать". Он был сторонником так называемого "мускулистого христианства". Фаррар (1831-1903), известный педагог и проповедник, окончивший свою карьеру настоятелем Кентерберийского собора, в отличие от Хьюза, сосредоточил свое внимание не столько на коллективном духе "публичной школы", сколько на религиозном прозрении и спасении отдельных ее членов. Обе книги, положившие основу "школьной повести для мальчиков", были чрезвычайно популярны; Кэрролл, конечно, знал их.} "славный" дух "публичной школы" (так назывались и до сих пор называются в Англии закрытые мужские школы привилегированного типа) с его регламентированностью, христианством, культом спорта и силы, институтом "рабства" и подчинения младших школьников старшим вызывал в Чарлзе самую решительную неприязнь. "Не могу сказать, чтобы школьные годы оставили во мне приятные воспоминания, - писал он много лет спустя. - Ни за какие блага не согласился бы я снова пережить эти три (sic!) года".
      Ученье давалось Чарлзу легко. Особый интерес он проявлял к математике и классическим языкам. В латинском стихосложении, занимавшем немаловажное место в школьной программе, он нередко выказывал пренебрежение к общепринятым правилам; правда, все его отклонения были всегда строго логически оправданы, что признавали даже его наставники. Вот что писал, по словам Коллингвуда, его воспитатель мистер Тейт в своем отзыве о четырнадцатилетнем Чарлзе: "При чтении вслух и в метрической композиции он часто сводит к нулю все представления Овидия или Вергилия о стихе. Более того, он с удивительным хитроумием подменяет обычные, описанные в грамматиках, окончания существительных и глаголов более точными аналогиями или более удобными формами собственного изобретения". Уже в эти годы в нем пробудился тот интерес к слову и к логическим, "выравнивающим" тенденциям в языке, которым будут позже отмечены сочинения Льюиса Кэрролла.
      Дальнейшая жизнь Чарлза Лютвиджа Доджсона связана с Оксфордом. Он окончил колледж Христовой церкви (Крайст Черч Колледж), один из старейших в Оксфорде, с отличием по двум факультетам, математике и классическим языкам случай, редкий даже для тех далеких лет. В 1855 г. ему был предложен профессорский пост в его колледже, традиционным условием которого в те годы было принятие духовного сана и обет безбрачия. Если бы он решил жениться, ему пришлось бы оставить колледж. Последнее условие не волновало молодого математика, ибо он никогда не испытывал тяги к матримонии; однако какое-то время он откладывал принятие сана, ибо опасался, что ему из-за этого придется отказаться от страстно любимых им занятий - фотографии и посещения театра, - которые могли счесть слишком легкомысленными для духовного лица. В 1861 г. он принял сан диакона, что было лишь первым, промежуточным шагом. Однако изменения университетского статута избавили его от необходимости дальнейших шагов в этом направлении.
      Доктор Доджсон посвятил себя математике. Его перу принадлежат солидные труды - "Конспекты по плоской алгебраической геометрии" (1860), "Формулы плоской тригонометрии" (1861), "Элементарное руководство по теории детерминантов" (1867), "Алгебраическое обоснование 5-й книги Эвклида" (1874), "Эвклид и его современные соперники" (1879) и вышедшее в 1885 г. "Дополнение" к этой книге, которую сам Кэрролл считал основным трудом своей жизни. Современные историки науки отмечают глубокую традиционность этих книг. Совсем по-другому относятся они к логическим сочинениям Кэрролла "Логической игре" (1887), "Символической логике" (1896) и парадоксальным логическим задачам, вошедшим посмертно в различные сборники. "Особой виртуозности, - пишут советские исследователи, - Кэрролл достиг в составлении (и решении) сложных логических задач, способных поставить в тупик не только неискушенного человека, но даже современную ЭВМ. Разработанные Кэрроллом методы позволяют навести порядок в, казалось бы, безнадежном хаосе посылок и получить ответ в считанные минуты. Несмотря на столь явное превосходство, методы Кэрролла не были оценены по достоинству, а имя его незаслуженно обойдено молчанием в книгах по истории логики" {Льюис Кэрролл. История с узелками. Пер. с англ. Ю. Данилова. Под ред. Я. А. Смородинского. Предисловие Ю. Данилова и Я. Смородинского. М., 1973, с. 7-8.}. В этих работах современные ученые находят идеи, предвосхищающие математическую логику, получившую особое развитие в наше время.
      Доктор Доджсон вел одинокий и строго упорядоченный образ жизни: лекции, математические занятия, прерываемые скромным ленчем - несколько глотков хереса и печенье, чтобы не нарушать ход мысли, - снова занятия, дальние прогулки (уже в преклонном возрасте по 17-18 миль в день), вечером обед за "высоким" преподавательским столом в колледже и снова занятия. Всю жизнь он страдал от заикания и робости; знакомств избегал; лекции читал ровным, механическим голосом. В университете он слыл педантом; был известен своими меморандумами и брошюрами, которые печатал и распространял за собственный счет по самым незначительным поводам. Он был Эксцентриком, чудаком - явление нередкое в английской университетской жизни. У него были собственные привычки и чудачества, которые, по меткому замечанию Эдит Ситвелл, суть не что иное, как "застывшие жесты", подчеркнутое "преувеличение отдельных поз, присущих жизни", иногда даже самой "обыденности" жизни {Edith Sitwell. English Eccentrics. Harmondsworth, 1973, p. 17, etc. (1 изд. 1933 г.). Э. Ситвелл принадлежит к семье, чья роль в теоретическом и практическом освоении английской эксцентриады весьма значительна. См., например, рассказы ее брата Осберта Ситвелла, собранные в книге "Тройная фуга" (Osbert Sitwell. Tripple Fugue. L., 1924), а также его автобиографические книги.}. Он писал множество писем - то все еще было время подробнейших корреспонденции, нередко между людьми, которые встречались совсем нечасто или даже не встречались никогда, хотя великая пора эпистолярного искусства XVII и XVIII вв. давно отошла в прошлое. В отличие от своих современников, однако, он завел специальный журнал, в котором отмечал все посланные и полученные им письма, разработав сложную систему прямых и обратных ссылок. Впоследствии он описал эту систему в брошюре с необычным названием: "Восемь-девять мудрых слов о том, как писать письма" (Eight or Nine Wise Words About Letter Writing). За 37 лет - он начал вести свой журнал в 1861 г. - он отправил 98721 письмо (последнее было отправлено за неделю до смерти).
      Перед тем, как сесть за письмо, он тщательно выбирал лист бумаги такого формата, чтобы исписать его полностью, и аккуратно заполнял его, строчку за строчкой, своим каллиграфическим почерком. Он вел дневник, в который вносил мельчайшие подробности обыденного течения своей жизни однако о вещах глубоких и потаенных, о том, что порой прорывается, словно вздох, в его детских книжках - раздумья о жизни и смерти, о боге, науке и литературе, о своих привязанностях и неосуществленных мечтах, об одиночестве и тоске, - он не писал ни слова.
      Доктор Доджсон страдал бессонницей. По ночам, лежа без сна в постели, он придумывал, чтобы отвлечься от грустных мыслей, "полуночные задачи" алгебраические и геометрические головоломки - и решал их в темноте {Pillow Problems. L., 1893. См. также русское издание: Льюис Кэрролл. История с узелками, с. 85-187.}. Невольно вспоминается сцена из "Зазеркалья". "И все-таки здесь очень одиноко!" - говорит Алиса, заливаясь слезами. - "Ах, умоляю тебя, не надо! - отвечает Белая Королева, ломая в отчаянье руки. Подумай о том, сколько в тебе росту! Подумай о том, сколько ты сегодня прошла! Подумай о том, который сейчас час! Подумай о чем угодно - только не плачь!" - "Разве когда думаешь - не плачешь?" - спрашивает Алиса. "Конечно, нет, - отвечает Королева. - Разве можно делать две веши сразу?"
      Позже Кэрролл опубликовал эти головоломки под названием "Полуночные задачи, придуманные бессонными ночами". Изменив во втором издании "бессонные ночи" на "бессонные часы", он пояснил это с присущей ему любовью к точности следующим образом: "Это изменение было внесено для успокоения любезных друзей, которые в многочисленных письмах выражали мне сочувствие по поводу плохого состояния моего здоровья. Они полагали, что я страдаю хронической бессонницей и рекомендую математические задачи как средство от этой изнурительной болезни. Боюсь, что первоначальный вариант названия был выбран необдуманно и действительно допускал толкование, которое я отнюдь не имел в виду, а именно: будто я часто не смыкаю глаз в течение всей ночи. К счастью, предположение моих доброжелателей не отвечает действительности... Математические задачи я предлагал не как средство от бессонницы, а как способ избавиться от навязчивых мыслей, которые легко овладевают праздным умом. Надеюсь, что новое название более ясно выражает тот смысл, который я намеревался в него вложить. Мои друзья полагают, будто я (если воспользоваться логическим термином) стою перед дилеммой: либо обречь себя на длинную бессонную ночь, либо, приняв то или иное лекарство, вынудить себя заснуть. Насколько я могу судить, опираясь на собственный опыт, ни одно лекарство от бессонницы не оказывает ни малейшего действия до тех пор, пока вы сами не захотите спать. Что же касается математических выкладок, то они скорее способны разогнать сон, нежели приблизить его наступление" {Там же, с. 86.}. "Я рискну на миг обратиться к читателю в более серьезном тоне и указать на муки разума, гораздо более тягостные, чем просто назойливые мысли. Целительным средством от них также служит занятие, способное поглотить внимание. Мысли бывают скептическими, и порой кажется, что они способны подорвать самую твердую веру. Мысли бывают богохульными, незванно проникающими в самые благочестивые души, нечестивыми, искушающими своим ненавистным присутствием того, кто дал обет блюсти чистоту. И от всех этих бед самым действенным лекарством служит какое-нибудь активное умственное занятие. Нечистый дух из сказки, приводивший с собой семерых еще более порочных, чем он сам, духов, делал так лишь потому, что находил "комнату чисто прибранной", а хозяина праздно сидящим сложа руки. Если бы его встретил "деловой шум" активной работы, то такой прием и ему, и семерым его братьям пришелся бы весьма не по вкусу!" {Там же, с. 88-89.}.
      Признание это важно не только для понимания личности Кэрролла, но и - в известном смысле - для понимания его творчества.
      Вероятно, тем же целям "активной работы" служили бесконечные небольшие изобретения Кэрролла, педантичное участие во всех университетских делах и спорах, а также его "хобби". Кэрролл страстно любил театр. Читая его дневник, в который он заносил мельчайшие события дня, видишь, какое место занимали в его жизни не только высокая трагедия, Шекспир, елизаветинцы, но и комические бурлески, музыкальные комедии и пантомима. Позже, когда, будучи уже известным автором, он лично наблюдал за постановкой своих сказок на сцене, он проявил тонкое понимание театра и законов сцены. О том же свидетельствует его многолетняя дружба с семейством Терри и с самой талантливой его представительницей, вошедшей в историю не только английского, но и мирового театра, - Эллен Терри.
      В ранней юности Доджсон мечтал стать художником. Он много рисовал карандашом или углем, иллюстрируя собственные юношеские опыты. В 1855 г. год получения профессуры в Оксфорде - он послал серию своих рисунков в "Юмористическое приложение к "Таймс"". Редакция их отвергла. Тогда Доджсон обратился к фотографии. Он купил фотографический аппарат и всерьез занялся этим сложным по тем временам делом: фотографии снимались с огромной выдержкой, на стеклянные пластинки, покрытые коллодиевым раствором, которые нужно было проявлять немедленно после съемки. Доджсон занимался фотографией самозабвенно и достиг больших успехов в этом трудном искусстве. Он снимал многих замечательных людей своего времени - Теннисона, Кристину и Данте Габриэля Росетти, Джона Рэскина, который в те годы преподавал историю искусств в Оксфорде (и давал Алисе Лидделл уроки рисования), английского художника-прерафаэлита Дж. Э. Миллеса, Эллен Терри, Фарадея, Томаса Гексли. Но больше всего он любил снимать детей. Спустя почти сто лет, в 1949 г. в Англии вышла книга X. Гернсхайма "Льюис Кэрролл-фотограф", в которой собраны шестьдесят четыре его лучшие работы {H. Gernsheim. Lewis Carroll Photographer. L., 1949.}. Они производят глубокое впечатление - недаром специалисты отводят Кэрроллу одно из первых мест среди фотографов XIX в. Особенно удавались Кэрроллу портреты детей и сложные композиции. Фотографии Кэрролла поражают даже человека XX в. глубиной психологического проникновения и художественностью. Интересно, что одна из фотографий Кэрролла была включена в 1956 г. в знаменитую международную выставку "Род человеческий", побывавшую во многих городах мира, в том числе и в Москве {Позже, фотографии, представленные на этой выставке, вошли в кн.: The Family of Man. Created by Edward Steichen. NY, 1965.}. Из английских фотографов XIX в., работавших с очень несовершенной техникой, был представлен он один.
      Однако больше всего доктор Доджсон любил детей. Чуждаясь взрослых, чувствуя себя с ними тяжело и скованно, мучительно заикаясь, порой не будучи в состоянии вымолвить ни слова, он становился необычайно веселым и Занимательным собеседником, стоило ему оказаться в обществе детей. "Не понимаю, как можно не любить детей, - писал он в одном из своих писем, - они составляют три четверти моей жизни".