VIII

— Что они сделали с тобой?

Петрониус лежал на голых досках. Руки были подняты вверх, чтобы раны подсыхали. Ожоги горели, будто их натерли перцем. Над ним на коленях стояла монахиня, лицо которой было трудно различить под надвинутым на глаза капюшоном. Петрониус снова лежал в своей комнате на полу, закутанный в одеяло, что немного удерживало холод, идущий снизу. Он боли подмастерье едва не терял рассудок. Нежными движениями монахиня втирала мазь в раны. Каждое движение отдавалось в мозгу, выключая сознание.

— Петрониус, ты меня слышишь?

Художник пробудился от полузабытья и прислушался. Чей это голос?

— Петрониус, ты очнулся?

Теперь юноша узнал голос и открыл глаза. Их взгляды встретились. Зита улыбнулась.

— Ты с ума сошла? Зачем пришла сюда? — простонал он. Лицо Зиты стало серьезным.

— Он не может быть везде, а мы должны ухаживать за тобой. Сейчас он на допросе. — Девушка помолчала. — Ты вовремя впал в забытье, иначе они превратили бы тебя в кусок мяса. Тот, кто находится в бессознательном состоянии, не может отвечать на вопросы.

Петрониус кивнул, хотя понял лишь часть сказанного. Он хотел спать, ничего больше, только спать. Если бы не адская боль…

— Ты в силах идти?

Вопрос Зиты звучал настойчиво, и Петрониус постарался сосредоточиться на нем, удерживая открытыми глаза, которые упорно закрывались.

— Не знаю, — пробормотал он. — Помоги, пожалуйста, встать.

Зита подхватила юношу под руки и помогла подняться на ноги.

— Петрониус, — прошептала она ему в ухо, — соберись с силами. Нельзя позволить им снова отправить тебя в тюрьму. Это будет означать смерть. Надо уходить отсюда. Непременно. За последние дни я узнала путь, которым можно уйти из города. Мне надо знать, сумеешь ли ты идти.

Петрониус тяжело дышал. Он облизал губы языком, который, казалось, увеличился вдвое. Клейкая слюна повисла на сухой, потрескавшейся коже. Боль в руках отзывалась в голове так, что становилось дурно. Дважды комок подступал к горлу. Во рту стояла горечь. Нужно бежать из этой кельи, из этого дома. Второго допроса он не выдержит.

— Пошли же! — выпалил он и поплелся к двери. — Давай.

— Подожди! — воскликнула Зита. — Мы должны подготовиться.

Она провела Петрониуса к стулу, усадила и проследила, чтобы он не упал. Затем поспешила к двери и постучала. В появившуюся щель Зита прошептала несколько слов и затем повернулась к Петрониусу:

— Сейчас придет сестра Конкордия.

Едва Зита произнесла эти слова, как заскрипела дверь и вошла сестра. Петрониус не отрываясь смотрел на крышку стола. Ему было все равно, сколько сестер в комнате, лишь бы они не оставляли его одного.

— У вас есть одежда?

Сестра Конкордия кивнула, достала из-под просторного одеяния еще одно и протянула художнику. Зита осторожно накинула сутану на Петрониуса. Тот не сопротивлялся.

— Рукопись, — прошептал он слабым голосом, когда его взгляд упал на стопку бумаги на столе. — Взять рукопись.

Но ни Зиту, ни Конкордию не волновало его желание. Петрониус неловко потянулся к столу.

— Быстро! Сестра Конкордия останется здесь вместо тебя. Она моя должница. С ней ничего не случится. А теперь не волнуйся и предоставь все мне.

Зита снова постучала в дверь, а монахиня растянулась на полу и притворилась спящей. Доминиканец, стоявший на посту в коридоре, открыл дверь, осмотрел их и пропустил. Близорукий старик поднял руку вверх и благословил их. Насколько Петрониус мог судить сквозь боль и страх, путь вел вниз по лестнице, но они повернули не налево, а направо и скользнули за каменный парапет спуска. Оттуда узкий проход вел к двери, через которую беглецы попали на улицу Куде-Дизе, среднюю из водных артерий, пронизывающих Ден-Бос. В нос ударил запах соленой воды и гниющих растений.

Зита поторапливала Петрониуса. Она втащила его на мостик и взяла одну из привязанных лодок. Деревянная конструкция, державшаяся на пустых бочках, раскачивалась на воде так, что Петрониус, споткнувшись, упал прямо в плоскодонку. Ловким движением Зита набросила на юношу покрывало и оттолкнулась от берега шестом. Затем воткнула шест в болотистое дно и без напряжения пробежала вдоль борта лодки. Девушка толкала лодку перед собой, потом в последний момент вытащила шест и поспешила в носовую часть. От волн подмастерье впал в состояние между сном и бодрствованием.

Петрониуса переполняли мысли. Легкость, с которой им удалось вырваться из дома инквизитора, отсутствие охраны и случайных встреч казались ему странными. И почему его принесли назад в комнату? Разве палач не должен ждать, пока жертва очнется, чтобы продолжить пытки? Вопросы ускользали из сознания подмастерья, но он пытался понять их, когда пробуждался от беспокойного сна.

Петрониус почувствовал, как после бесконечной качки Длинный Цуидер и кто-то еще помогли вытащить его из лодки, положили между канатами и тюками и переодели.

На измученного юношу набросили брезент, потому что начался дождь, который вскоре полил потоками. Прохладная сырость облегчала боль, но вместе с холодом началась лихорадка — художника трясло, он стучал зубами. Петрониус даже не почувствовал, как Зита легла рядом и укутала его своим шерстяным плащом. Позже он ощутил тепло девушки, ее дыхание у себя на затылке.

— Наверное, это неправильно, — прошептала она ему на ухо, — но я люблю тебя. Давай уедем из этого города, от этой картины, куда-нибудь. Ты талантливый художник и везде найдешь работу у мастера, который позаботится о твоем содержании. Я буду тебя сопровождать. — Произнося эти слова, Зита ближе прижалась к юноше и обняла его. — Если ты возьмешь меня с собой…

В этот миг над головами беглецов раздались крики, прошлепали босые ноги. В воздухе просвистели канаты и глухо ударились о землю. Петрониус услышал шум большого судна, снимающегося с якоря. Один из матросов затянул песню, и команда сразу же подхватила припев, который звучал грубо и фальшиво, но был таким реальным и живым в холодном воздухе. Матросы пели старую брабантскую песню о черной воде каналов и бесконечных болотах, о ветре и жертвах старым и живущим ныне богам.

В сознании Петрониуса вновь возник человек-дерево, чья лодка плыла по черной воде каналов. Рядом с ним в спешке скользили фигуры на коньках, хорошо знающие эту ледяную поверхность, голые, однако не чувствовавшие холода и ледяного ветра.

Он смутно услышал из-под брезента, как городская таможня ненадолго остановила лодку, как открылся шлюз, освободив путь из порта в море. Только когда судно от удара ветра в натянутые паруса накренилось на бок, Петрониус отбросил брезент. Перед ними расстилалась равнина Брабанта, ведущая в Утрехт. За спиной остались недостроенные башни собора Святого Иоанна. Они покидали Хертогенбос.

— Ты возьмешь меня с собой? — снова прозвучал вопрос. Петрониус обернулся и только сейчас заметил, что Зита сменила монашескую одежду на простое платье. От ее волос пахло тимьяном.

Художник закрыл глаза.

— Если ты опять не станешь монахиней.

IX

Убедившись, что на дороге нет людей, Петрониус повернул направо.

— Туда! — решил он и потащил Зиту, не дожидаясь ее согласия.

Дождь промочил их насквозь. Волосы и одежда прилипли к телу Петрониуса, а Зита напоминала ему голое дерево. Даже лицо девушки словно размылось и опухло от дождя. Луг перед ними весь утопал в воде, только несколько островков с травой торчали из этого моря. Петрониус с Зитой прыгали с кочки на кочку, добираясь до единственного возвышения, которое казалось сухим среди океана дождя. На четвереньках они ползли под лиственной крышей небольшой березовой рощи, пока Петрониус не убедился, что их не видно с дороги.

— Зачем нам сюда, Петрониус? Мы должны как можно быстрее добраться до Оиршота.

— Мне нужны чувства!

Воздух будто стал стеклянной водяной стеной, сквозь которую сверкала яркая молодая зелень. Мягкие гребешки травы в этом зеленом озере напоминали застывшие морские волны. В некоторых местах земля немного возвышалась, и холмики поросли редкими деревцами. В низинах рос камыш в человеческий рост, с черно-желтыми головками. Поднимался серый туман, будто земля и вода кипели.

Петрониус подставил руки дождю — холод благотворно действовал на него. Он смотрел на дорогу и залитые водой луга. Внезапно юношу охватила невероятная усталость.

— Ты не находишь, что все прошло удивительно гладко?

Вопрос Петрониуса повис в воздухе, как капли дождя на листьях березы.

— Ты о чем?

— Представь себе, что ты хочешь узнать, где спрятана картина. Я не говорю тебе. Ты предполагаешь, что я буду искать это место, когда окажусь на свободе. Что ты сделаешь, Зита?

Зита убрала волосы с лица, по которому постоянно стекали струйки дождя.

— Я дам тебе убежать и последую за тобой.

Петрониус закусил губу.

— Точно.

Они замолчали. Зита, дрожа от холода, прижалась к Петрониусу. Он обнял ее, насколько позволяли больные руки. Холод смягчал боль.

— Если нас преследуют, то должны пройти здесь, мимо нас.

Беглецам не пришлось долго ждать. Под темными сводами деревьев появился всадник. По фигуре было видно, что он разглядывает землю. Конь шел спокойно. На всаднике был тяжелый фетровый плащ, похожий на остроконечную палатку. Грива коня прилипла к шее.

— Вот он, — прошептал Петрониус.

— Разве мы оставили следы?

— Вероятно, опытному глазу они видны даже в дождь. Смотри, он идет прямо по пятам.

Преследователь слез с коня в том месте, где они свернули с дороги, присел на корточки и ошупал землю. Затем выпрямился и огляделся. Незнакомец смотрел в их направлении; казалось, его взгляд проникает сквозь заросли. Неожиданно он поднял правую руку и помахал:

— Зита, Петрониус!

Художник замер — их обнаружили. Зита встала первая и раздвинула заросли с улыбкой, которая очень удивила Петрониуса.

— Длинный Цуидер! — закричала она.

Неохотно выбираясь из укрытия, художник не верил своим глазам. Нищий на коне, в перчатках? Один только конь стоит больше, чем Цуидер мог заработать за все время своего пребывания в Ден-Босе.

Цуидер ждал их у обочины дороги. Его ухмылку было видно за десять шагов.

— Я так и знал, что смогу найти вас. Вы оставляете следы. Даже слепой обнаружит их своей палкой.

Петрониус посмотрел на коня, затем на одежду нищего. Из-под фетрового плаща торчат кожаные сапоги, на руках мягкие кожаные перчатки, камзол, как и конская сбруя, отделан металлом.

— Откуда у тебя эти вещи, Цуидер?

Вопрос прозвучал резко, и нищий озадаченно посмотрел на художника:

— Ты мне не доверяешь?

— Я ждал, что патер пошлет за нами шпиона.

Длинный Цуидер поперхнулся, затем понимающе покачал головой:

— Верное предположение. Иначе как нищий вроде меня добудет такую одежду? Но объяснение простое. Я помог вам сесть на корабль. Когда спускался на берег, то заметил парня. Он смотрел на борт судна, будто выискивая что-то. У меня зародилось подозрение, что это шпион, и я остался на ночь поблизости. Когда корабль отплыл, парень отправился за вами, но наткнулся на мою палку.

Произнося последние слова, нищий так махнул палкой, что она засвистела в воздухе.

— Кроме того, жизнь в Ден-Босе становится опасной. Патер Берле снова отдал приказ об аресте адамитов.

Петрониус помрачнел. Не обращая внимания, идут ли за ним Цуидер с Зитой, он направился в сторону Оиршота.

Тяжелые капли, падавшие с деревьев, били юношу по лицу. Во что он впутался? Безумцы приносят в жертву людей только потому, что те думают иначе и имеют другие представления о вере, проводят мессы, соблюдая собственный ритуал. И при этом все верят в одного Бога, в одно избавление, в один рай. И адамиты, и патер Берле.

Петрониус услышал позади стук копыт. Его нагонял Длинный Цуидер.

— Я ухожу. Брюгге и Гент — более свободные города, в них меньше власть католиков. Там не сжигают нищих только за то, что они сидят с протянутой рукой. Пойдемте со мной!

Петрониус обернулся. Зита по-прежнему казалась мокрой и размытой, а нищий снова облачился в свой фетровый плащ.

— У нас есть еще дела. Мы должны…

Страх комом встал у него в горле. Зита стояла перед художником в промокшей одежде, в одном льняном платье. Петрониус с самого момента побега не вспомнил о рукописи. Ни у него, ни у Зиты не было сумки, куда ее можно было спрятать.

— Зита! — с ужасом вымолвил он. — Рукопись! Где я оставил ее?

Зита улыбнулась. Вода стекала по ее лицу, на ресницах висели капли.

— Я не забыла о ней, Петрониус. Опасно держать рукопись при себе. Требовался не вызывающий подозрения посыльный, который понесет нашу рукопись. Мы должны были встретиться только в Оиршоте.

Цуидер ухмыльнулся и похлопал рукой по плащу.

Хруст веток заставил Петрониуса вздрогнуть. Они стояли недалеко от развилки дорог, ведущих в Ниимвеген. Напротив зеленела рощица, где беглецы только что скрывались.

— У леса есть уши, а у поля — глаза. На дорогах слишком много сброда и ищеек инквизитора.

Петрониус жестом потребовал отдать рукопись. Медленно, словно не желая расставаться с сокровищем, нищий распахнул плащ, снял с плеча сумку и протянул ее.

Художник пожал плечами, повесил сумку на шею и отвернулся. Затем опомнился, снова обернулся и протянул нищему руку:

— Спасибо. И удачи!

Длинный Цуидер ответил на рукопожатие. Зита подарила ему улыбку, а нищий подмигнул ей в ответ. Цуидер мгновенно вскочил на коня и двинулся к перекрестку. Он поспешил в Ниимвеген.

В кустарнике снова затрещали сучья. Петрониус схватил Зиту за локоть и потянул за собой. Сумка билась о бедро. Уже на перекрестке дорогу им преградил человек удивительнейшей наружности. Седые волосы свисали на лицо, войлочной маской приклеились к носу, и только глаза были хорошо видны. Темная, пропитанная водой одежда висела на незнакомце балахоном. То ли она была слишком широкой, то ли тело — очень худым. На пальцах левой руки виднелись следы пыток. Кости срослись неправильно, ногти были сорваны.

Петрониус невольно отступил на шаг, притянул к себе Зиту и сжал сумку. Он осторожно оглядывался в поисках палки. Ничего.

— Стойте!

— Если бы мы шли быстрее… — пробормотал художник, отпуская руку Зиты. — Беги налево, через поле.

X

— Картина там!

— Одни мы ее не нашли бы, Майнхард.

Петрониус оглянулся.

— Значит, в качестве проводника я оказался вам полезен, — ответил тот и, кряхтя, открыл дубовую дверь церкви Святого Петра.

Над рыночной площадью висел густой туман, на равнину перед городом опускалась ночь.

Итак, вместо разбойника Петрониус встретил считавшегося мертвым возницу Майнхарда. Он не сразу узнал на заросшем лице живые глаза Майнхарда, а когда-то полное тело возницы из Аахена стало тощим как палка.

Петрониус, как безумный, танцевал вокруг Майнхарда, пока не выдохся.

— Я думал, ты умер!

— Так решил и собака инквизитор. Но чтобы отправить Майнхарда из Аахена в ад, понадобится не пара святых монахов, хотя я едва не задохнулся под грудой одежды. Macтер Босх вернул меня к жизни. У вашего мастера золотые руки, и ему ведомы всякого рода методы врачевания. А теперь он послал меня показать вам дорогу.

— Он ждет нас?!

Петрониус повернулся к Зите и сквозь потоки дождя смотрел на нее. Она кивнула и опустила голову.

— Это я рассказала мастеру Босху.

— А как дела у стариков, Майнхард?

— Женщина чувствует себя хорошо, а вот фресочник умирает. Его единственным утешением является то, что он увез картину из города. Охрана поверила басне о заразной болезни. Бедняга жалко выглядел, когда приехал сюда.

Всю дорогу до Оиршота они обменивались впечатлениями о произошедших событиях. Мастер Босх спрятал Майнхарда в своем имении в Оиршоте, там возница отдохнул и подлечился. Только левая рука так и осталась изуродованной. Возница встретил картину за стенами города и доставил ее в Оиршот. Иероним Босх пошел навстречу желанию Майнхарда сопровождать Зиту и Петрониуса и, если потребуется, защитить их.

Они вошли в собор, величественно возвышавшийся в центре города. Петрониус осмотрел огромную площадь перед собором, которую окружали хилые дома, что пригибались под тенью собора, будто он не только излучал великолепие, но и наводил страх и ужас. Чем темнее становилось на улице, тем более угрожающим казался вид церкви на фоне неба в потоках дождя. Башня напоминала падающего на город сокола.

Путники прошли ворота — охране Майнхард сказал, что это гости Иеронима Босха. Очевидно, у Босха в этом городе была хорошая репутация.

Чернота наступающей ночи окутала собор. Перед алтарем горел огонь, бросая красноватые отблески на Петрониуса, Зиту и Майнхарда. Петрониус и Зита дрожали от холода, но художник настоял, чтобы их прежде всего отвели к триптиху.

— Где он, Майнхард?

— Перед алтарем. Идите, я подожду здесь.

Петрониус потащил Зиту через пустую церковь. Каждый шаг отдавался эхом. Капли с одежды разлетались по полу и стенам. Черные призраки наступали на них с настенных картин.

На мольберте стоял триптих.

— Нам нужен свет! — прошептал Петрониус.

Почти на ощупь они пробирались к картине, загадочно блестевшей в темноте. Зита пробежала вперед, ощупывая ниши в стенах; художник ждал и нетерпеливо смотрел на картину.

— Вот свечи! — радостно воскликнула Зита и протянула одну свечу Петрониусу. — Можно зажечь от лампады.

Петрониус, спотыкаясь, прошел к единственному источнику света в помещении и дрожащей рукой поднес фитиль к пламени.

— Если огонь горит ночью особенно ярко, значит, к покойнику, — изрекла Зита, когда заметила вспыхнувшее пламя свечи.

— Ты веришь в этот бред?

Зита не ответила на вопрос и зажгла свою свечу. Затем оба подошли к картине. Пламя беспокойно подрагивало.

Из тьмы появилась фигура: бледный человек-дерево, ноги на лодках, несущихся по замерзшему пруду.

Петрониус вскрикнул, опустился на пол и выронил свечу.

— Что с тобой?

Подмастерье сидел на полу, обхватив голову руками, будто ударился. Зита посветила на правую часть картины и увидела там человека-дерево, чье лицо было похоже на лицо Якоба ван Алмагина, не считая взгляда, мрачного и темного.

— Ты боишься картины?

— Не картины, а своих снов, Зита!

Петрониус медленно поднялся, поднес свечу и осветил часть триптиха сверху вниз и обратно.

— Вот уже несколько дней я вижу во сне образ человека-дерева. Я просыпаюсь ночью весь в поту, потому что перемещаюсь в тело этого существа; ворочаюсь, боюсь закрыть глаза и увидеть его снова. Я еще ни разу не видел этой картины. Никогда, Зита. Почему во сне ко мне приходит то, что нарисовано здесь?

Зита перевела взгляд с картины на Петрониуса. Даже в мерцании свечи она поняла, что у него лихорадка.

Юноша пристально смотрел на картину и беззвучно шевелил губами.

— Бог мой, Зита, это больше чем изображение ада. Мастер Босх показал нам Апокалипсис, пожар миров. Ты только посмотри на небо!

Художник осветил верхний край триптиха. В мерцающем свете свечи картина будто ожила. Горящие строения на заднем плане были как настоящие. Пламя колебалось на горизонте, погрузившемся в красновато-голубой свет. Посреди этого адского огня шевелились люди: они несли шесты, взбирались по лестницам, пытаясь спастись, или, смирившись, ждали последних минут, пока жар и огонь не смилостивятся над ними. Сквозь пустые глазницы руин на озеро перед городом падал резкий свет, и вода отражала красноватое сияние. А пока город горел, армии опустошали страну, сметая все на своем пути.

— Содом и Гоморра! — отважилась прошептать Зита, не выпуская из виду Петрониуса. Юноша слегка пошатывался.

От изображенного на картине у девушки перехватило дыхание, по телу побежали мурашки, однако она встряхнулась, пытаясь побороть неприятное чувство.

— Весь мир скатывается в пропасть, — произнес Петрониус хрипло, — и огонь исходит из самой земли, а вода… вода тоже загорелась и пылает. А ветряная мельница? Видишь ее, Зита? Лопастей уже нет. Воздух превратился в горящее дыхание. Огонь пожирает все. Город погружается в пылающее дыхание жары, превращаясь в пыль и пепел. Огонь поймал все четыре элемента и уничтожил их. Что будет потом?

У Петрониуса подкосились ноги, но Зита поддержала его. Юноша тяжело дышал, хрипел и с трудом произносил слова:

— Босх нарисовал мои кошмары, Зита! Ты понимаешь, мои кошмары, не свои! Как он узнал о моих кошмарах, как?

Звонкий смех, огласивший церковь, заставил Зиту и Петрониуса обернуться.

— Кто это? — спросил Петрониус.

Он дрожал, все его чувства обострились до предела. Холод, дождь, лихорадка, образы картины слились в мозгу в один сплошной туман. Смех раздался снова, эхом отражаясь от мощных стен. Сначала Петрониус подумал о видениях смятенного духа. Может, смеялся он сам и спутал свой голос с чужим?

— Черт! — вскрикнула Зита и прижалась к Петрониусу.

— Черт может застать везде, но не станет смеяться над нами, — прошептал Петрониус, пытаясь взять себя в руки и отыскать источник смеха.

Акустика собора пугала его.

— Кто бы ты ни был, выйди и покажись!

— Вы разрабатываете новую теологию, Петрониус Орис, или снова напали на след тайны? Вы не узнаете меня, вашу совесть?

Петрониус закрыл глаза, чтобы узнать искажаемый эхом голос. Зита подняла голову и тоже прислушалась. Неожиданно Петрониус понял.

— Якоб ван Алмагин!

— Да, — прошептала Зита, — это меестер!

— Вы осмотрели картину, Петрониус Орис? Вы видели Апокалипсис? Конец света. И в воздухе будет летать птица, огромная, как город, и огонь будет идти дождем, пока не сгорит земля и не высохнет вода, пока воздух не сгорит и пламя не уничтожит оставшихся людей.

Петрониус отпустил Зиту и повернулся, не открывая глаз. Он хотел определить, где находится Алмагин, связать голос с телом, но не смог установить, откуда шел звук. Казалось, ученый летал по церкви, произнося каждое слово в разных местах. Как художник ни старался сосредоточиться, он не смог различить шагов.

Охрипшим голосом он выкрикнул в темноту:

— Что вам нужно от нас? Исчезните из нашей жизни, Якоб ван Алмагин. Нам больше нечего сказать!

Снова раздался смех — еще выше, еще резче, чем в первый раз.

— Не будьте таким примитивным, Петрониус. Нам еще надо поговорить. Я хотел бы узнать, давит ли на вас кошмар, видите ли вы меня во сне — человека-дерево, который был для вас сосудом и оболочку которого вы хотите стряхнуть с себя?

Петрониус закашлялся и упал на пол. Зита не удержала его. Ноги и руки художника горели, лицо, казалось, вздулось от жара. Он дрожал как осиновый лист. Юноша хватал воздух ртом, пытаясь собраться с мыслями, но они ускользали от него. Воск свечи, которую он все еще держал в руке, капал на пол. Перед внутренним взором Петрониуса возник образ человека-дерева.

— Ваше лицо, — пробормотал он упрямо. — Ваше лицо! — закричал юноша, пытаясь перекрыть свое эхо. — Это ваше лицо!

В воображении вдруг всплыла сцена рая и слилась с изображением человека-дерева. Петрониус умер и стал дуплом. Казалось, пришло его время, настал его час, как у дубов, которые погибают, выеденные грибком.

— Хотите узнать, почему у вас перед глазами стоят кошмары ада? Вы не поверите!

Петрониус закашлялся. Вязкая мокрота застряла в грудной клетке и никак не хотела выходить.

— Вы играли моими страхами, меестер Якоб.

— Не вашими страхами, нет. Вашими кошмарами. Они помогли нам больше, чем Ян де Грот. Он был ничтожным существом по сравнению с вами, негодным медиумом.

— Вы дьявол! — из последних сил выкрикнул Петрониус в пустоту, и слова эхом отразились от стен.

Звонкий смех заглушил крик. Подмастерье вспомнил о крюках в стене перед его окном, которые обнаружил нищий. Якоб ван Алмагин поднимался туда и обрабатывал юношу своей мазью, как и мастера Босха! Но почему он не просыпался? Может, ему добавляли в пиво или другое питье порошок? Разве ученый не говорил о ядах?

Жар делал мысли неясными и сбивчивыми, но из многих деталей складывалась совсем иная картина.

— ы несправедливы к себе, Петрониус Орис. Вы внесли большой вклад в это произведение. Вы — духовный творец створки ада! Вы должны гордиться.

— И сдохнуть от этого! — прокашлял в ответ художник. Зита явно потеряла терпение. Она схватила Петрониуса и потащила к выходу.

— Майнхард, Майнхард! — позвала девушка, и возница тотчас же вышел из тьмы.