Похлопал ободряюще ладошкой по моей руке нервно постукивающей чайной ложкой.
      – Завидую я, Неле, твоему жениху. Такую красотку отхватил! Я на тебе бы хоть сейчас женился. А то! Выходи за меня.
      – Все б тебе шутить Янкевич!
      – Кроме шуток, я своих страшил враз побросаю. Зачем мне чужая горбушка, когда рядом свой тортик! За границей хочешь жить? Оформлюсь на ПМЖ, в Америку, в США.
      Лет десять нас помурыжат, да отпустят с легкой душой. Что взять с Борьки Янкевича?
      – А как же любовь, Боренька?
      – Стерпится – слюбится. Я тебе подарки делать буду. Корзина "Юбилейного" подойдет?
      – Сам лопай свое печенье, у меня до сих пор стойкое отвращение к продукции нашей славной фабрички! Переела в свое время. Спасибо тебе, Борис, за совет, за ласку.
      – Всегда обращайтесь. Теперь не шутя, Неле, если от меня что-нибудь будет зависеть, все сделаю. Держи меня в курсе. Звони. На свадьбу не забудь пригласить.
      – Почетным гостем будешь!
      На этом мы и расстались.
      Объяснения с Янисом вышло каким-то неуверенным. Ничего не понимающий, он несколько раз переспросил меня – не шучу ли я? Сказать твердо, что я люблю другого, у меня не хватило духу. Пролепетала что-то про то, что так будет лучше для нас обоих, что выхожу замуж за иностранца и, скорее всего, скоро покину Россию. Скомкала конец разговора и, пожелав ему счастья, повесила трубку. Еще один камень с души.
      Но слишком рано я посчитала себя свободной.
      На следующий день, утром, открыв дверь на звонок, я от неожиданности присела в коридоре. Янис собственной персоной. Протянув через порог руку, больно сжал мой локоть и дернул меня к себе. Выскочив на лестничную клетку, я захлопнула дверь квартиры.
      – Ты, зачем…? – пролепетала я.
      – Я решил приехать сам, хочу выяснить, что это за бред, смотря тебе в глаза. Кто он? Когда вы познакомились? Что за чушь ты несешь о каком-то замужестве?
      – Янис, войдем в дом, не будем беспокоить соседей, – попыталась я погасить назревающий конфликт.
      – Нет. Иди, соберись, посидим где-нибудь, поговорим, – он подтолкнул меня к двери.
      – Хорошо, я быстро. Только, пожалуйста, войди в дом.
      – Нет.
      Я собралась быстрее, чем солдат на утреннюю поверку. Лерка следила за мной, покачивая головою.
      – Что, систер, земля горит под ногами? Женихи-то весь подъезд теперь испишут.
      Рядом с "Цой – жив" корявенько "Нелька – дура". Только вот, на каком языке? На латышском или на французском? Какому отдаешь предпочтение?
      – Изыди, Лерка!
      – И тебе удачи, систер.
      Янис ждал меня сидя на ступеньках. Спустились вниз, не говоря ни слова. Я шла конвоируемая Янисом вдоль нашего дома к кинотеатру "Рубин". Зашли в кафетерий расположенный рядом. Вкусно пахло кофе. Уборщица мыла полы, шаркая затхлой тряпкой и зло громыхая ведром. Я давно заметила, что человек, который моет полы отчего-то и на кого-то злится, будь-то мужчина или женщина, уборщица по профессии или просто домохозяйка.
      – Слушаю тебя. Только давай честно, – сказал Янис.
      Вместо того, что бы честно все выложить Янису, я начала юлить. Мне попросту было страшно. Скулы его играли желваками, глаза метали молнии. Я не ожидала подобных эмоций от всегда уравновешенного и, казалось, ничем непробиваемого Яниса. "Напрасно побеспокоился", "можно все решить по телефону", "не стоит выеденного яйца" – мои аргументы.
      – Ты мне уже все объяснила, по телефону. Я ночь не спал. С чего ты сорвалась? Я думал, что тебя устраивают наши отношения, – он отодвинул чашку с кофе, и, глядя мне в глаза, продолжил. – Во всяком случае, ты неоднократно мне об этом говорила.
      Говорила, что не хочешь выходить замуж, что тебе удобней меня встречать и провожать, что необременительные отношения на расстоянии – лучший вариант взаимоотношений мужчины и женщины. Никто никому ничего не должен. Твои слова?
      Я утвердительно кивнула головой.
      – А я, дурак, соглашаюсь и корчу из себя того, кого, по твоим словам, ты хотела иметь! – Янис в непонимании развел руками. – Какого же черта ты собираешься выходить замуж, к тому же за другого мужчину! Что изменилось? – он не дал мне ответить на заданный вопрос, нервно двинув стулом, продолжил. – Хотела и раньше?
      Так сказала бы: "Я хочу замуж". И все. Три года бы уже жили вместе.
      – Янис, прости меня. Но я не обманывала тебя. Мне действительно было так удобно.
      Ты приезжал, уезжал…
      Он прервал мои оправдания:
      – А в это время, другие, более сообразительные и настойчивые… Продолжать?
      – Хочешь обидеть? Никого у меня прежде не было. Это случилось три недели назад, – ответила я.
      – Какое продвижение за три недели! Познакомились, слюбились, и замуж сговорились!
      А сейчас-то, этот человек-ракета, где?
      – Уехал в Париж, – проговорила я тихо.
      – Недолго музыка играла… Дорогая, я тебя не узнаю, ты никогда не отличалась легкомысленностью. Рушишь наши отношения ради мимолетного романа?
      Вот тут-то и взыграло ретивое. Посыпалось как из рога изобилия. Оправдания вперемешку с утверждениями о внезапной, поразившей как электрический заряд, любви. Янис зло усмехался, слушая меня.
      – Красиво. Только в этой сказке нет места для меня. А я как же, Неле? Ты меня считаешь бездушным, неспособным на чувства эгоистом? Если я скажу, что люблю тебя с первой нашей встречи в том проклятом кабаке, это может что-нибудь изменить?
      – Умоляю Янис, отпусти меня. Три года нам было хорошо вместе, но о любви ты заговорил лишь сейчас. Это ревность, не любовь.
      – Да, пусть ревность. В конкретном случае, ревность есть производное от любви и обиды, – он пододвинул чашку к себе, но не сделал и глотка. – Я твой первый мужчина, и это не пустой звук.
      – Прости меня, – я протянула руку к его пальцам, но прикоснуться не решилась. – В самом деле, прости, Янис. Не вышло бы у нас…
      – Не перехитри себя! Предлагаю, – он решительно сжал кулаки, – брось эти фантазии, выходи за меня. Скоро Латвия будет для вас также недосягаема и привлекательна, как и Франция. Клянусь, не вспоминать, что между вами произошло.
      – Да, только я забыть не смогу.
      Звук пощечины всколыхнул сонную атмосферу кафетерия. Кроме нас посетителей не было, и буфетчица, привлеченная нашим бурным объяснением, оторвалась от кроссворда и сердито спросила:
      – Ты чего, парень?!
      – Сучка, – Янис схватил меня за шею и пригнул мою голову к столу. Щека горела от удара, слезы стояли в горле, было страшно и очень неприятно касаться лицом поверхности стола с лужицами выплеснутого кофе.
      – Видно хорошо он тебя трахал. Не трепыхайся, шлюха, ты же любишь, когда я обращаюсь с тобой жестко, – он сильнее сжал пальцы на моей шее. – Как говорил маркиз де Сад: "Немного боли никому не повредит". Посадить тебя на короткий поводок надо было давно, а я, как дурак, цацкался с тобой, политесы разводил.
      Лежать, сука!
      Буфетчица, видя такой разворот событий, вышла из-за стойки и, подбоченившись, завопила:
      – Сейчас милицию позову!
      Янис продолжал удерживать мою голову, больно сдавливая шею. Молоточки стучали в висках, я больше не делала попыток освободиться.
      – Отпусти девку, кому говорят! – буфетчица, грозно выпятив грудь, но все-таки с осторожностью, приближалась к нам.
      Янис отпустил меня, напоследок больно стукнув виском о мокрый пластик.
      Наклонился к моему уху:
      – На коленях приползешь ко мне, когда твой кобелек тебя бросит. А я еще посмотрю – принять тебя или нет? Как просить будешь. А придется много просить.
      Янис брезгливо отодвинулся и, бросив на стол купюру, вышел из кафетерия.
      С мужской агрессией направленной лично на меня я сталкивалась впервые. За мою маленькую жизнь мне никогда не причиняли боль – за исключением сексуальных, на грани, игр с Янисом, никогда не унижали меня, тем более в присутствии третьего лица. Меня любил и лелеял папенька, окружающие меня мужчины относились с вниманием, и всегда дружелюбно. Проявление симпатии выражалось во флирте, комплиментах, маленьких подарках, и высказанных словами надеждах на продолжение отношений. Никогда мне еще не признавались в любви и не выражали желание таким звериным образом. Ударил меня! Вел себя как капризный мальчишка, у которого отняли игрушку – не моя, так сломать ее! Было ужасно неудобно перед буфетчицей, за пролитый кофе, за брошенную, как гулящей, купюру, за растрепанные волосы и промоченный в кофе воротник блузки. Захотелось взглянуть на себя в зеркало, но не посмела попросить буфетчицу, и, извинившись, поторопилась покинуть кафетерий.
      В огромные витрины кинотеатра "Рубин", где висели аляповатые афиши, нарисованные пьянчугой-художником Петькой Дубовым, светило солнце – из них, как из зеркала, на меня смотрело отражение, которого ожидала, но и боялась увидеть. Покрасневшая, даже припухшая щека и синяки на шее. Нахлынули слезы обиды и жалости к себе. Не часто ли я стала плакать, хоть и зарекалась Аллочке? Куда ж я теперь с такими побоями? Носа из дома не высунешь, да и родителям придется объяснять.
      Представила злорадствующую Лерку, и подумала, что лучше бы исписали подъезд.
      Захотелось завыть и отчего-то по библейски посыпать голову пеплом.
      Четыре дня я врала Анри – у меня и вправду болело горло, но не от простуды. Свой позор я приняла как великомученица, без оправданий себя. Янис выглядел жертвой обстоятельств, а я – спровоцировавшей конфликт безжалостной стервой. История в такой интерпретации понравилась Аллочке, она несколько раз просила меня пересказать, как Янис жалел, что не относился ко мне более жестко, и грозил заставить ползать на коленях и умолять принять меня назад. Уж не знаю, какие картинки рисовались в ее мозгу, но Аллочка, хватаясь за сердце, вскрикивала:
      – Вот это любовь! Отелло! Не то, что твой Анрюшка – муси-пуси!
      – Участь Дездемоны не радует меня, – поспешила я сообщить разошедшейся Аллочке.
      – Подумаешь, придушил немного. Ты тоже хороша, не могла пилюлю подсластить.
      – Не ты ли, подруга дорогая, называла Яниса лопухом и считала, что он переживет наш разрыв? – возмущенно спросила я.
      – Ага. Как обухом по голове. Приласкала бы последний разочек, глядишь, он и доволен. И вправду, вдруг вернуться надумаешь, так в открытые объятья все ж приятней, чем ползая на коленях.
      – К этому извергу? Ни за что! – я содрогнулась от одной мысли о напророченном способе возвращения и потрогала синяки на шее.
      Пришлось отказаться от поездки в Пирогово, Мишель и Аллочка на выходные решили сделать вылазку с ночевкой в кемпинге, искупаться и приготовить барбекю.
      Благодаря Янису я была одинока, вечера мои были не веселее, чем будничные утра.
      Единственными светлыми моментами были разговоры с Анри. Я воодушевлялась его воспоминаниями и тоской по Москве, подбадривала его и молила быстрее вернуться ко мне.
      В понедельник, ожидая, как всегда опаздывающую Аллочку, я поправила завязанный на шее шелковый платок. После проведенных на природе дней она выглядела усталой, и улыбнулась мне виноватой улыбкой. Уж не за мое ли одиночество она переживала, и чувствует себя виноватой от того, что счастлива?
      Отбиваясь от сослуживцев, устроивших на меня охоту с намерениями оценить мои "засосы", я провела рабочие часы, отвечая на телефонные звонки клиентов. Аллочка была притихшей и необщительной. "Ничего не случилось. Отлично отдохнули. Мишель сожалел, что ты не смогла поехать с нами". Покрасневшую (от стыда?) Аллочку мне доводилось видеть только в начальных классах нашей многострадальной школы.
      Чувствуя, что она не хочет открыться мне, я не стала настаивать. Наверное, поругалась с Мишелем, решила я. Ничего, потом расскажет.
      Вечером, во время ужина с семейством, раздался телефонный звонок. Ответив: "Алло!", я услышала мягкий французский акцент:
      – Добрый вечер.
      Но это был не Анри. Мишель. Он сказал, что ждет меня в машине около кинотеатра "Рубин", я вздрогнула от произнесенного названия, и спросила:
      – Зачем?
      – Нужно поговорить. Тет-а-тет, – вежливо попросил он.
      Надела кофточку с высоким воротом, припудрила лицо и подкрасила губы. Пообещав маменьке, что скоро вернусь, я сбежала по лестнице.
      "Мерседес" стоял за кинотеатром, рядом с молодыми кустами акаций. Было безлюдно, только начался сеанс. Мишель, завидев меня, вышел навстречу и открыл дверь, приглашая в салон. Я села на велюровое сиденье, Мишель, хлопнув дверью, отрезал звуки стихающего города. Он закурил, не спросив разрешения, чем поверг меня в уныние – повод для разговора был неприятным.
      – Я все знаю, – он выпустил тонкую струйку дыма и затянулся снова.
      – О чем?
      – О твоем любовнике, который приезжал к тебе.
      – Ты что, шпионил за мной? – спросила я.
      – Я обязан присматривать за невестой своего друга, – уклончиво ответил Мишель.
      – Ну, если так, то ты знаешь, чем закончилась наша встреча.
      – Хочу послушать тебя.
      Дым от сигареты Мишеля, серенькими полосками тянулся к моему лицу. Я отвернула голову к стеклу, но вдруг вспомнила о синяках на шее, и инстинктивно схватилась за ворот кофточки. Видел или нет?
      – Я знал, что тебе нельзя верить! – закричал на меня Мишель. – Ты изменяешь Анри, ты врешь, ты ищешь выгоду, ты используешь его!
      Я вжала голову в плечи, держала побелевшими пальцами ворот кофточки. Молчала.
      Что я могла сказать?
      – Зачем он тебе, ты же сломаешь ему жизнь, он не такой стальной, как ты думаешь!
      Теперь я поняла, почему Аллочка выглядела такой виноватой. Проговорилась. Только, что она рассказала Мишелю, я не знала. Поэтому, что бы еще больше не навредить самой себе, решила молчать.
      – Видел я твои следы от поцелуев, можешь не прятать, – сбавил тон Мишель.
      Я замотала головой, отрицая обвинение Мишеля. Но ничего не сказала.
      – Тебе же все равно, кто будет твоей жертвой, – он сделал глубокую затяжку, прищурил черные глаза и предложил. – Раз ты решила добиться своего любой ценой, давай договоримся.
      Сигарета в пальцах Мишеля тлела около фильтра, и ее умирающий огонь притягивал мой взгляд.
      – Если ты любишь Анри, как уверяешь, то оставь его. Я сильнее Анри и смогу противостоять тебе. Все будет по-честному.
      Мишель опустил стекло, бросил окурок на асфальт, я заворожено смотрела на гаснущую точку и молчала. Мишель деловито продолжил:
      – Условия нашей сделки: выходишь замуж за меня, я тебя вывожу во Францию – ты забываешь кто такой Анри, даже его имя. По рукам?
      – А как же Аллочка? – пораженная коварством Мишеля, только и смогла спросить я.
      – Какие мы заботливые! Про Анри не спросила. Это хорошо, значит, согласна, – Мишель удовлетворенно потер руки. – С Аллой проблем не будет. Кажется, она с первого дня подозревает, что ты интересуешь меня гораздо больше.
      – Это что, признание? – я отказывалась верить в сказанное Мишелем и просила подтверждения.
      – В любви? Нет. Ты меня интересуешь как сильный противник и вызываешь простое животное желание. Знала бы ты, сколько раз я пожалел, что уступил тебя Анри, – пожаловался мне он, и тут же оговорился. – Но он мой единственный друг, и сейчас я стою на защите его интересов.
      – Я не понимаю… – пыталась вставить слово я.
      Но Мишель не был настроен выслушивать.
      – Все предельно ясно, русские понимают аргументы только с позиции силы. Я позвоню Анри, скажу ему, что ты передумала, когда он вернется в Москву, я сделаю так, что бы у вас не было возможности столкнуться. Как только получим сертификат, первым рейсом в Париж. Устрою. Все-таки моя жена, – лицо его было напряжено, а глаза стали непроницаемо черного цвета.
      Пауза. В глубине у меня поднималась волна протеста. Они что, с ума все сошли?
      Втаптывают меня в грязь! Какое они имеют право!
      Усмешка тронула тонкие губы Мишеля, и в глубине черноты заплясали похотливые бесы.
      – Скрепим наш договор поцелуем. Может тебе понравится?
      От пьянящего чувства безнаказанности и моего молчаливого "согласия" Мишель распоясался до того, что положил свою горячую ладонь на мое колено и приблизил лицо.
      Со всей злости, вложенной в мой кулачок, я ткнула Мишеля по породистому носу. Он охнул и поднес обе ладони к переносице. Открыв дверь, и чувствуя себя в недосягаемости, я выкрикнула, чтобы оглушенный Мишель мог услышать:
      – Что-то за последнюю неделю все хотят на мне жениться! А теперь послушай меня – ни Анри, ни Аллочке я о твоем предложении не скажу. Пользуйся, пока я добрая. Но если, мразь, ты мне мешать будешь, я тебя не пощажу. Потеряешь и друга и…любимую девушку.
      Я хлопнула дверью "Мерседеса" оставляя Мишеля останавливать носовое кровотечение.
      За него я не беспокоилась. Нос я ему не сломала, а платок, у такого чистюли всегда с собой.
      Я была разочарована предательством Мишеля и не сдержанностью Аллочки. Предсказания китайского печенья сбывались.
 

Глава десятая