Я посчитал, что должен получать теперь половинную зарплату, так как половину времени провожу в офисе в Локаст-Вэлли, хоть дверь там и закрыта на замок и на звонки никто не отвечает. Но я еще чувствую некоторую ответственность за дела своих старых клиентов и стараюсь, по мере возможности, привести их в порядок или передать другим адвокатам в более или менее приличном виде. Мой бизнес на Уолл-стрит, похоже, подошел к концу. Тамошние клиенты разрывают контракт с адвокатом, если тот не отвечает на два их звонка подряд, поэтому по отношению к ним у меня нет глубокого чувства ответственности. Но мне еще надо урегулировать отношения с моими партнерами. Вероятно, в какой-то момент я наведаюсь на Уолл-стрит и решу все вопросы.

Теперь о судебном процессе «Правительство США против Фрэнка Белларозы». Дело движется гораздо медленнее, чем это обещал мистер Феррагамо. До сих пор не только не назначена дата начала процесса, но я не имею даже возможности побеседовать ни с одним из федеральных свидетелей по этому делу.

— Они все находятся под защитой федеральной программы, — поведал мне в телефонном звонке Альфонс. — Мы прячем их в надежном месте, они очень запуганы: ведь им придется выступать в открытом судебном процессе против главаря мафии.

— У нас нет такого понятия — «мафия», — возразил я.

— Ха-ха-ха, — загрохотал Альфонс и пояснил: — От показаний Большому жюри они не отказывались, а теперь у них дрожат коленки.

— У четырех колумбийских головорезов и у подружки наркобарона дрожат коленки?

— Почему бы и нет? Вот по этой причине, мистер Саттер, я и ходатайствовал об отсрочке судебного процесса. Я буду держать вас в курсе дел, — пообещал он и добавил: — Зачем вы так спешите? По-моему, вам нет никакого резона торопиться. Возможно, в какой-то момент свидетели откажутся от своих показаний.

— Возможно, они лгали с самого начала, — уточнил я формулировку.

— Какой интерес им это делать?

И он и я знали ответ на этот вопрос, но мне было велено не злить его больше.

— Может быть, — сказал я, — они просто обознались. Ведь все итальянцы похожи между собой, не так ли?

— Ну, это преувеличение, мистер Саттер. Я, к примеру, совсем не похож на Фрэнка Белларозу. Кстати, о тех, кто обознался. Я выяснил, что четырнадцатого января вы обедали вместе со своей женой в вашем местном клубе. Обед был в час дня.

— Что с того? Я увидел Белларозу первый раз около девяти часов, а затем около полудня.

— Но вы же должны были после верховой прогулки пойти домой, принять душ, переодеться. А в клубе вы появились уже в час дня.

— Меня недаром зовут суперменом.

— Хм-м, — промычал Альфонс, вероятно, вообразив, что он — следователь Порфирий Петрович, «раскалывающий» бедного Раскольникова, я же считал его обыкновенным занудой.

Теперь, как никогда раньше, я был уверен, что дела у Альфонса пробуксовывают, и так будет продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь с улицы не решит эту проблему за него. Ну что ж, ждать ему оставалось недолго.

Что касается моих отношений с родственниками и друзьями, то они также пребывали в «замороженном» состоянии. Частично из-за того, что я затаился и нигде не показывался. В наши дни осуществить такое не слишком просто. Попробуйте, если не верите. Мне пришлось отключить мой домашний факс, сменить номер телефона, а всю поступающую ко мне корреспонденцию перевести на абонентский ящик в почтовом отделении, где я никогда не показывался. К тому же Этель оказалась весьма свирепым сторожем, и, когда она на воротах, никому не удается проникнуть в усадьбу. А когда она отсутствует, ворота на замке.

Дженни Альварес. Эти отношения тоже, можно сказать, «заморожены», что в общем-то хорошо для обеих сторон в тех случаях, когда мужчина и женщина не могут до конца разобраться в своих чувствах. Честное слово, нет никакого смысла усложнять ситуацию, она и без того достаточно запутана. Я даже не знаю, вспоминает ли Дженни Альварес обо мне, — было бы лучше, если бы оказалось, что она меня забыла. Хотя при этом я испытал бы боль и разочарование. Но почти каждый вечер я вижу ее по телевизору в одиннадцатичасовом выпуске новостей. Сюзанна даже поинтересовалась, не стал ли я телеманьяком, не могущим прожить и часа без свежих новостей. У супругов, которые что-то замышляют, действительно обычно начинаются отклонения в поведении, но можно ли судить об этом по вниманию к выпускам новостей, вот в чем вопрос. Скоро вы убедитесь, что, оказывается, можно.

Я продолжал смотреть эти выпуски и надеялся, что в один прекрасный вечер Дженни Альварес не выдержит и закричит из студии: «Джон! Джон! Я не могу без тебя!» или хотя бы во время одного из репортажей с мест она отвернется от этого толстого ведущего (его, кажется, зовут Джефф) и скажет: «Ну вот, видишь, я повернулась к тебе, Джон». Но ни того ни другого не случилось, по крайней мере, в те вечера, когда я смотрел телевизор.

Я переехал в одну из комнат для гостей, самую маленькую и плохо обставленную, мы селили в нее обычно тех людей, от которых хотели как можно скорее избавиться.

— Я понимаю причины, по которым ты отказываешься спать со мной в одной постели, но рада, что ты решил не уезжать из дома. Я очень хотела, чтобы ты остался, — однажды призналась мне Сюзанна.

— Хорошо, я остаюсь. Сколько мне нужно будет платить за проживание?

— За эту комнату я буду брать с тебя не больше двадцати долларов, а если ты захочешь переехать в большую, то будешь платить всего-навсего двадцать пять.

— Я останусь в маленькой.

Мы продолжали шутить, и это было добрым знаком. Верно? Вот когда все ходят мрачные, то, значит, дела совсем плохи. Так мы и жили в состоянии полной неопределенности, дожидаясь того момента, когда один из супругов либо начнет паковать вещи, либо бросится в объятия другого с клятвами в вечной любви, что на языке супружества обозначает примерно дней тридцать.

Если честно, то особенно обиженным, мстительным и злым я бывал по утрам. Но уже к полудню я начинал смотреть на вещи философски, я смирялся со своей участью и желал, чтобы все шло своим чередом. По вечерам же меня мучило одиночество, я готов был все простить и забыть, не ставя при этом никаких условий. Но на следующее утро все начиналось сначала. К несчастью, Сюзанна однажды позвонила мне из Хилтон Хед в восемь утра, когда я пребывал еще в первой фазе своего дневного цикла, и я наговорил ей много такого, о чем жалел уже вечером того же дня.

— Как там поживает этот старый хрен Уильям? — Вот такие примерно вопросы стал задавать я ей по телефону.

— Уймись, Джон, — пыталась она меня образумить.

— Не хочешь ли побеседовать с Занзибар? — не унимался я.

— Иди лучше выпей кофе, потом перезвонишь.

Я ей, кстати, уже перезванивал ночью, но ее не было на месте. Ну что ж, через недельку-другую она вернулась домой — к тому времени я перестал быть дикарем и образумился.

Итак, мы сидели все вместе «У Джулио» и ужинали, что само по себе уже было странным с учетом всех обстоятельств. Но мой клиент так сильно настаивал на приглашении, что я не мог отказаться, хотя о причинах такой настойчивости оставалось только догадываться. Возможно, он просто очень любил бывать в Маленькой Италии, ведь там все знали, кто он такой. Эта известность, однако, могла выйти ему боком. Если за ним действительно шла охота, то одному из посетителей ресторана ничего не стоило позвонить своему приятелю, который запросто мог оказаться головорезом. Один телефонный звонок — и убийца уже знает, где искать Фрэнка Епископа Белларозу. Но я не думаю, что семнадцатого сентября того года дело обстояло именно так. Я почти уверен, что в тот день босса «заложил» его же охранник, Ленни.

Как бы то ни было, я принял приглашение участвовать в этом ужине: отказавшись, я поступил бы вопреки законам мудрого Макиавелли. Объясню подробнее. Я до сих пор еще не простил старого Фрэнка и миссис Саттер, хотя и старался не подавать виду, что злюсь на них. В противном случае это их насторожило бы, а такой вариант меня не устраивал. Солгал ли я тогда Фрэнку и самому себе? Собирался ли я все-таки расквитаться с ним? Попробуйте догадаться сами. Пока я не имел ни малейшего представления о том, что нужно делать, но хотел, во-первых, чтобы они ни о чем не подозревали, а во-вторых, чтобы у самого меня были развязаны руки.

Мы слушали музыку, пили кофе и заедали его пирожными. Безопасность обеспечивали Ленни и Винни, устроившиеся за их любимым столиком, мы же сидели за любимым столиком Фрэнка, расположенном в дальнем углу ресторана. Фрэнк восседал на своем излюбленном месте, лицом — к залу, спиной — к стене.

— Как мило с твоей стороны, что ты угощаешь своих людей ужином за свой счет, — сказала в какой-то момент Сюзанна. — Другие просто отсылают машину с шофером до того момента, когда надо будет возвращаться.

Не знаю, чего было больше в этом замечании — наивности или многозначительности. Я уже упоминал, что Сюзанна любит иногда изображать из себя наивное создание, но действует она всегда с большим умом.

Я украдкой взглянул на Анну Белларозу. Мы с ней не разговаривали с того самого утра, когда арестовали Фрэнка. Бесспорно, она была благодарна мне за избавление ее мужа от тюрьмы, но я также не сомневался в том, что истинная итальянка никогда сама первой не позвонит, не напишет письма и не явится в гости к мужчине, если только этот мужчина не ее отец или брат. Насколько же забиты эти женщины, подумал я, как же они зависимы от своих мужей во всем, что касается их мнений и даже чувств. У Анны не было даже водительского удостоверения. Интересно, нет ли у нее незамужней сестренки для меня? Если нет, тогда придется просить у дона руки Филомены.

Могло показаться, что мы прекрасно проводим время за ужином, однако это ни в коей мере не соответствовало действительности. Фрэнк, с одной стороны, начал менять свое отношение к Сюзанне, с другой — перестал нахваливать меня, как лучшего адвоката в Нью-Йорке. Он явно пытался продемонстрировать мне, что между ним и моей женой ничего нет. В то же время он прилагал немало усилий к тому, чтобы мы с Сюзанной помирились. У Белларозы имелись несомненные способности во многих областях, но в деле примирения супругов он оказался весьма неуклюж.

От его безуспешных попыток Сюзанна чувствовала себя совсем неуютно. Кроме того, как вы сами понимаете, она страшно нервничала.

Временами в разговоре возникали напряженные паузы. Фрэнк сник, как только понял, что его задумка на этот вечер не удалась. Анна тоже не могла этого не заметить. Интересно, догадывается ли она, в чем причина? Временами я готов был сообщить ей: «Твой муж, дорогая, трахает мою жену». Но если эта женщина не верит, что ее муж — главарь мафии, то с какой стати она поверит, что он ей изменяет? Да и, в любом случае, что она сможет сделать? Ничего.

В конце ужина Фрэнк расплатился наличными. Ленни и Винни уже ждали его у двери.

— Посидите пока здесь и попейте кофе, — распорядился Фрэнк, обращаясь к нам. — А я пойду, посмотрю, как там с машиной.

Анна потупилась и смиренно кивнула. Она знала свое место. Сюзанне, конечно, не терпелось поскорее выйти на свежий воздух, но она тоже осталась сидеть на своем месте, так как, подобно Анне, не могла ослушаться приказа Большого Фрэнка. Мне же вовсе не хотелось оставаться в женской компании, в то время как Настоящий Мужчина пойдет на разведку. Поэтому глупый Джон встал со своего места и сказал:

— Я пойду с тобой.

И пошел. Мы с Белларозой приблизились к двери. Я увидел, что Винни уже стоит на тротуаре и осматривает окрестности. Подъехала наша машина — длинный черный «кадиллак», который Фрэнк специально заказал для этой поездки в компании по прокату автомобилей. Ленни сидел за рулем. Винни подал нам знак, мы вышли из дверей и очутились на тротуаре.

Стоял прекрасный вечер, уже слегка чувствовалась осень. По улице прогуливались несколько прохожих, но никто из них не казался подозрительным. Ведь, как обычно, ни одна живая душа, кроме самого дона Белларозы и его жены, не знала, где он будет проводить сегодняшний вечер. Даже я и Сюзанна до последнего момента не знали об этом, хотя я и предполагал, что он повезет нас ужинать именно к «Джулио». Ленни и Винни также, наверное, больше склонялись к этому варианту, но вообще мы могли направиться в любой из трех тысяч ресторанов Нью-Йорка, Нью-Джерси, Коннектикута или Лонг-Айленда. Винни весь вечер был у нас на виду. А Ленни отсутствовал какое-то время, пока ставил машину в гараж в конце улицы. Как я уже говорил, в принципе, любой из посетителей ресторана мог позвонить по телефону, но я нисколько не сомневаюсь, что своего шефа заложил именно Ленни-кретин.

Их было двое, оба одеты в длинные черные плащи, на руках — перчатки. Откуда они появились, я не могу сказать, они выросли словно из-под земли, и друг от друга нас отделял только лимузин. Возможно, они сидели на корточках с той стороны, где находится водитель, и выпрямились в тот момент, когда Винни дернул за ручку и в салоне «кадиллака» зажегся свет. Должно быть, это послужило сигналом, невольно поданным Винни для того, чтобы эта парочка появилась из своего укрытия, так как я четко помню, что эти два события оказались взаимосвязаны. Винни продолжал держаться за ручку двери, которая, по всей видимости, была заблокирована изнутри, затем забарабанил кулаком в боковое стекло.

— Эй, Ленни, открой эту чертову дверь, ты что, заснул, дурень? — заорал Винни. Тут он поднял глаза и увидел поверх автомобиля этих двоих. Я услышал, как он пробормотал: — О Матерь Божья...

Хочу вам заметить, что в тот вечер за ужином, когда женщины вышли «припудрить носики» (такой предлог выдвинула Анна для посещения туалета), я сказал Белларозе:

— Фрэнк, тебе не кажется, что это не самое лучшее место для ужина?

— Тебе не нравится музыка?

— Брось. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— А-а, к черту. — Таков был его ответ.

Я попробовал выбросить из головы эти мысли. Все равно сделать я ничего не мог и поэтому больше об этом не заговаривал. Надо еще иметь в виду, что самолюбие Белларозы не позволяло ему вносить серьезные изменения в свой образ жизни. К тому же мистер Павлин хотел во что бы то ни стало распустить хвост перед миссис Саттер. Теперь понятно?

Но вернемся к кошмарам того вечера. Я пялился на этих двух ребят и через секунду осознал, что на меня уставились дула двух двуствольных дробовиков. Расстояние до них было футов десять, не больше. Оба стрелка использовали в качестве опоры для стрельбы крышу лимузина, хотя с такого расстояния промазать было очень трудно. Все это, конечно, произошло очень быстро, в доли секунды — при этом убийцы действовали без спешки и хладнокровно, словно для них это была каждодневная работа.

— Фрэнк... — прошептал я и толкнул его в бок.

Винни, естественно, полез за своей «пушкой», но первый же выстрел отбросил его на пару футов назад и буквально снес ему череп, его мозги полетели в меня и в Белларозу.

Фрэнк повернулся лицом к убийцам как раз в тот момент, когда первый выстрел обезглавил Винни. Беллароза сделал шаг назад и поднял руки — словно для того, чтобы закрыться от дроби.

— Эй, эй! — закричал он.

Один из стрелков дал залп из обоих стволов, и Фрэнк, стоявший в футе-двух от моего левого плеча, получил дробь из двух стволов прямо в грудь. Его сбило с ног и отбросило назад; падая, он вышиб витринное стекло ресторана «У Джулио».

Тот, кто первым же выстрелом снес голову Винни, уставился мне в лицо, а я таращился на ружье, нацеленное на меня. Но я же мирный адвокат, так чего мне опасаться? Верно? Верно, я вас спрашиваю? Тогда почему же он целится в меня? Я понял, что сейчас увижу вспышку от выстрела, но звука выстрела уже не услышу. Люди, переживавшие в своей жизни такие моменты, говорят, что в эти мгновения «перед глазами проходит вечность». Ну что ж, они правы. В те секунды у меня перед глазами промелькнула вся моя жизнь.

Пожалуй, я имею возможность рассказывать вам сейчас о случившемся только по той причине, что второй стрелок подмигнул мне, а я, желая сказать последнее слово, поднял руку вверх в итальянском приветственном жесте. Убийца улыбнулся, отвел от меня свой дробовик и выстрелил. Я услышал, как заряд дроби просвистел слева от меня, словно стая пчел, вслед за этим раздался стон Белларозы. Я посмотрел в его сторону и увидел, что он лежит на спине, его туловище распростерто на полу ресторана, а ноги торчат наружу. Брюки разорваны в клочья. Я понял, что последний выстрел изуродовал дробью его ноги. На уровне лодыжек, по носкам текла кровь, туфли с него в какой-то момент слетели, кровь была и на тротуаре.

Сзади я услышал как будто звук еще одного выстрела. Обернувшись, я увидел, что убийцы нырнули в лимузин, а звук, который я принял за выстрел, был всего лишь звуком захлопнутой с силой дверцы. Длинная черная машина не спеша тронулась с места. На мостовой валялись брошенные дробовики. Взглянув себе под ноги, я увидел Винни, его обезглавленное тело истекало кровью в паре футов от меня. Я сделал шаг назад.

Ни на улице, ни на тротуаре рядом со мной никто не бежал, не кричал, все свидетели этой сцены замерли на своих местах. Такие вещи, конечно, случаются на Мотт-стрит далеко не каждый день, но люди здесь сообразительные, никто из них не будет говорить потом, что слышал, как дети баловались хлопушками. Нет, все прекрасно понимали, что здесь произошло, но сделали вид, что ничего не видели.

Из глубины ресторана, однако, доносились вопли. Могу себе представить, что там творилось — битое стекло повсюду, тело Белларозы, распростертое у окна, и кровь, заливающая белую плитку на полу.

На улице делать было нечего, поэтому я повернулся и вошел в ресторан. Необходимо заметить, что между тем моментом, когда я увидел двух вооруженных людей, и моментом, когда я вошел снова в двери ресторана, прошло не больше двух минут. Сюзанна и Анна находились все еще за своим столиком в углу, правда, как и все остальные посетители, они вскочили на ноги. Анна смотрела на меня расширившимися от ужаса глазами. Сюзанна также глядела на меня, затем ее взгляд скользнул поверх моего плеча, словно ища Фрэнка Белларозу. Похоже, ни та ни другая до сих пор не осознали, что именно Фрэнк Беллароза проломил своим телом витрину ресторана. Я повернулся к окну и понял причину их неведения: дело в том, что Фрэнк, разбив витрину, сдернул на себя красную тяжелую портьеру с окна, и она закрыла его лицо и часть тела. Кроме того, у разбитого окна уже успела собраться небольшая толпа из посетителей ресторана. Руки Фрэнка были раскинуты в стороны, голова уперлась в ножку стола, стоявшего недалеко от окна.

Битое стекло сплошь покрывало низкий подоконник пол и самого Фрэнка Белларозу.

Немую сцену, в которой замерли ее участники, нарушил вопль Анны.

— Нет! Нет! — закричала она. — Фрэнк! Это Фрэнк! Боже! О Боже!

Я сделал несколько шагов по направлению к телу и тут же увидел слева от себя Сюзанну, во все глаза смотревшую на Белларозу. Она была бледна, но, кажется, держала себя в руках. Потом она повернулась в мою сторону, и наши взгляды встретились. По-моему, у меня вся одежда и даже лицо были заляпаны кровью, ошметками мозгов и еще чем-то — я был уверен, что это не моя кровь, а то, что осталось от головы Винни. Сюзанна, конечно, не могла этого знать, однако она не сделала никакой попытки приблизиться ко мне, чтобы поинтересоваться, как я себя чувствую.

Анна же, распихивая в стороны официантов, ринулась к своему мужу. Она упала на колени прямо на битое стекло, в кровавое месиво на полу, и взяла голову мужа в свои руки. Она страшно завывала, затем, начав гладить окровавленное лицо Фрэнка, зашлась в рыданиях.

Я в этот момент, видимо, отключился, так что не могу утверждать, что описываю все именно так, как это происходило. Возможно, и Сюзанна была в шоке, поэтому так странно реагировала на происходящее.

Но мне удалось взять себя в руки — я опустился на колени в огромную лужу крови рядом с Анной. Я собирался утешить ее и попытаться увести от тела. Но в этот момент портьера соскользнула с лица Фрэнка, и на меня взглянули его глаза. Это не был взгляд мертвеца, Фрэнк просто смотрел на меня широко открытыми глазами, которые были даже полны слез и подергивались от боли. Его грудь начала медленно вздыматься и опускаться — он дышал. Откинув в сторону красную портьеру, я увидел, что, несмотря на изрешеченные дробью галстук, рубашку и пиджак, в груди его не было ни одной большой, открытой раны, а ведь выстрел из двуствольного дробовика должен был наверняка превратить его сердце и легкие в кровавое месиво. Я разорвал рубашку у него на груди и, конечно же, удостоверился, что на нем надет бронежилет, в ткани которого застряли десятки медных дробинок.

Я снова перевел взгляд на лицо Белларозы и заметил, что его губы медленно шевелятся, но что еще более важно, я увидел, по какой причине образовалась огромная лужа крови на полу: в его шею сбоку вонзился осколок стекла. Из раны на уровне воротника на пол продолжала хлестать кровь. Он истекал кровью.

Скверное дело, не так ли? Однако, вот оно, быстрое и простое решение всех моих проблем. Хотя, пока Фрэнк не заплатил мне за мои услуги, я мог засчитать это только как приобретение нового жизненного опыта. Он не стал бы возражать против такой формы оплаты.

Тем временем все посетители ресторана и официанты продолжали толпиться вокруг раненого. Врача в этом заведении, естественно, не было, и никто не понимал, что Беллароза сейчас нуждается в первой медицинской помощи. Анна по-прежнему голосила, сжимая в ладонях голову своего мужа.

Фрэнк снова открыл глаза — мы посмотрели друг на друга. Мне показалось, что он улыбнулся, но, возможно, я ошибался. Несомненно, этот дробовой залп переломал ему ребра, я понимал, что, если его начнут переносить в другое место, осколки ребер повредят легкие. Но пока у него кровь горлом не шла и дыхание было ровным, хотя и очень слабым. Так что же делать? Ты бойскаут или кто! Да, в сущности, я и есть бойскаут. Из отряда «Орел», если быть точным.

Итак, я расстегнул воротник рубашки Фрэнка и увидел, что, скорее всего, повреждена сонная артерия. Нащупав ладонью пульс ниже раны, я зажал в этом месте пальцами сосуд, и кровь перестала течь. Затем я приподнял его голову и прижал к ране салфетку. Мне было неизвестно, каковым будет результат моих манипуляций, но мистер Дженкинс, командир нашего отряда бойскаутов, наверняка мог бы гордиться действиями своего бывшего ученика.

— Пожалуйста, отступите назад, — сказал я, обратившись к толпе. — Кто-нибудь, уведите его жену. Благодарю вас.

Вот так я и сидел, весь в ошметках головы бедного Винни, в луже крови Фрэнка Белларозы, намертво вцепившись пальцами в горло дона, именно в том месте, где я хотел их сомкнуть несколько раньше, но с другой целью. Словом, если все взвесить, то этот вечер никак нельзя было счесть лучшим вечером в моей жизни.

Краем глаза мне удалось взглянуть на свои часы — я увидел, что уже почти двенадцать. Лицо Белларозы стало белым как полотно, поэтому щетина на его подбородке казалась черной. Однако дыхание было ровным, пульс — удовлетворительным. Я чувствовал, как «соус шлюхи» поднимается у меня по пищеводу вверх, но усилием воли переборол приступ рвоты.

Снова взглянув на лицо Фрэнка, я заметил, что он смотрит на меня, хотя взгляд его затуманен.

— Держись, Фрэнк, — сказал ему я. — Все в порядке, ты — молодец. Все будет хорошо. Тебе сейчас надо просто расслабиться. — И так далее. С тяжелоранеными надо обязательно разговаривать, чтобы у них не наступило шоковое состояние. Тем временем мне на помощь никто не приходил, во рту у меня пересохло, голова кружилась, меня тошнило. Держись, Саттер.

Я услышал вой полицейской сирены и, выглянув в окно, увидел, что на улице собралась толпа, образовав полукруг возле обезглавленного тела Винни. Сирена выла прямо под окном, затем к ней присоединился и сигнал «скорой».

Оторвав взгляд от окна, я снова посмотрел в зал и в нескольких футах от себя увидел Сюзанну. Она сидела на стуле, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, словно страшно злилась на меня за что-то.

Рядом с рестораном появились полицейские, я взглянул в окно и увидел одного из них.

— О Господи! Где же его голова? — воскликнул он.

У меня на галстуке.

В зал ресторана ввалились двое полицейских, держа наготове свои «пушки». Они сразу оценили ситуацию и убрали оружие.

— У этого человека повреждена артерия, — предупредил я их. — Поэтому не просите меня отойти в сторону. Позовите сюда ребят со «скорой помощи».

Они так и сделали.

Двое санитаров выслушали меня и взялись за дело. Они осторожно положили Белларозу на носилки на колесах — так, чтобы не повредить ему легкие осколками ребер. Полицейский в это время вместо меня продолжал зажимать артерию на шее Фрэнка.

Я отошел в сторону и дал профессионалам выполнять свои обязанности. Полицейские, видимо, сразу узнали — от официантов, а не от меня, — кто такой этот тяжелораненый. Теперь им предстояло решать, зажимать рану или оставить этого человека истекать кровью по дороге в госпиталь Святого Винцента. Это уже были не мои проблемы.

Теперь я мог отправляться домой, на этот вечер приключений было достаточно. Но наша машина умчалась с неизвестными людьми, в неизвестном направлении, а наш шофер Ленни-крыса сейчас, вероятно, уже сидит в самолете, летящем в Неаполь.

Пока я приходил в себя, приехала бригада следователей и сразу же вообразила, что я должен во что бы то ни стало отправиться вместе с ними в полицейский участок и подробно рассказать им о случившемся.

— Отложим до завтра, — предложил я. — Сейчас я в шоке.

Но они настаивали на своем, и тогда я заключил с ними сделку: они отвозят Сюзанну на Лонг-Айленд, а Анну — в госпиталь Святого Винцента. В обмен на это я еду с ними в полицейский участок. В этом городе ничего не следует делать задаром, особенно когда имеешь дело с полицейскими. Верно, Фрэнк?

Пока мы договаривались, Лючио, владелец злополучного заведения, принес мне горячее влажное полотенце, и я стер с лица и с рук то, что осталось от головы Винни, а также кровь Фрэнка.

— Извините, что все так вышло, — пробормотал я, обращаясь к Лючио, хотя в случившемся никакой моей вины не было. Но никто же вокруг не собирался извиняться за разбитое окно, за скандал и за бесплатный ужин. А мне, честно говоря, нравились Лючио и его жена. Он, однако, быстро утешится, ведь теперь его ресторан попадет в число тех знаменитых заведений, где вместе с ужином вас всегда попотчуют рассказом об имевших здесь место перестрелках.

Подумав об этом, я сразу вспомнил о прессе. Они наверняка уже мчались сюда на всех парах, а я вовсе не горел желанием встречаться с репортерами и выслушивать их глупейшие вопросы типа: «Видели ли вы лица убийц, стрелявших во Фрэнка Белларозу?» Возможно, я бы остался, если бы наверняка знал, что сюда приедет Дженни Альварес, но сейчас была ночь с пятницы на субботу, и она, скорее всего, сидит у себя дома с книжкой в руках.

Поэтому я сказал следователю:

— Забирайте меня отсюда.

— О'кей. Поехали.

— Минутку. — Все еще держа в руках полотенце, я подошел к стоявшей в стороне Анне. Ее поддерживали сразу трое полицейских. — С ним все будет в порядке, — произнес я. — Обещаю.

Она посмотрела так, словно не узнала меня, глаза ее застилали слезы. Но потом протянула руку и дотронулась до моей щеки.

— Джон... О Джон... — еле слышно проговорила она.

— Я постараюсь заехать в госпиталь, — сказал я.

Я отошел от Анны и направился к Сюзанне, все еще сидевшей на том же стуле.

— Тебя отвезет домой полиция. А мне надо ехать с ними в участок.

Она кивнула.

— У него есть шанс выкарабкаться, — сообщил я.

Она снова кивнула.

— С тобой все в порядке?

— Да.

Мне опять показалось, что она чем-то очень недовольна. То, что произошло, в самом деле почти никого не устраивало.

— О'кей. До встречи, — кивнул я.

— Джон?

— Да?

— Ты спас ему жизнь? Я правильно поняла?

— Да, я попытался это сделать.

— Но зачем?

— Он мой должник.

— На твоем месте я не стала бы этого делать, — проговорила она.

Любопытно.

— Увидимся дома. — Я повернулся и направился к следователю, который ждал меня, но снова услышал за спиной голос Сюзанны:

— Джон.

Я оглянулся. Она улыбнулась мне, затем сложила свои пухленькие губки в поцелуй. Мадонна, да она сумасшедшая. Но чем я лучше, если до сих пор люблю ее?

Я пошел вслед за следователем на улицу. Полиция к этому времени уже очистила и оцепила целый квартал на Мотт-стрит. Сине-красные вращающиеся «мигалки» бросали отсветы на окна домов, улица была совсем непохожа на ту Мотт-стрит, которую я наблюдал совсем недавно.

— Это ваша жена? — поинтересовался следователь.

— Да.

— Красивая.

— Спасибо за комплимент.

Мы прошли к обычной машине, на которой не было даже «мигалки».

— Вы, случайно, не его адвокат? Не Саттер? Адвокат Белларозы? — спросил он меня.

— Точно, он самый.

— Наверное, поэтому они и не стали стрелять в вас. Адвокатов они не трогают.

— Значит, мне повезло.

— Ваш костюм пропал, мистер Саттер, — заметил следователь, открывая для меня дверцу машины.

— Ерунда, он все равно был старым. — А вот галстук я надел сегодня в первый раз.

Следующие несколько часов я провел в полицейском участке Южного Мидтауна в компании двух следователей, рассказывая им о событиях, которые произошли у выхода из ресторана и заняли в общей сложности не более десяти минут. Я отвечал на все вопросы, несмотря на то что в качестве адвоката, а тем более адвоката потерпевшего, я имел полное право в любой момент развернуться и уйти. Тем не менее, когда они попытались узнать мою точку зрения по поводу того, кто мог быть организатором преступления, я попросил их задавать вопросы только фактического плана. Однако один из следователей никак не унимался и время от времени продолжал расспрашивать меня о Салли Да-Да. Пришлось послать его к самому Салли Да-Да, чтобы он у него выведывал все, что ему нужно. Но мистер Да-Да, как выяснилось, в настоящий момент находился во Флориде. Ах, как кстати!

Мы вновь и вновь ходили по одному и тому же кругу вопросов, и тот из полицейских, который играл роль «плохого» следователя, спросил меня: