– Извини. Значит, год Быка?

– Именно. Он обещает быть благоприятным.

– Что это значит?

– Счастливым.

– Для всех?

– Не знаю. Сама жалею, что сказала. Какой ты все-таки зануда.

Сьюзан надулась, и я получил передышку кое-что обдумать. Замужем за одним американцем. Сам Карл в этом деле сотрудничал с ФБР. Значит, он намекал, что Сьюзан работает на ЦРУ или разведку Госдепа. Но если учесть, что госдеповцы падали в обморок при виде оружия, оставалось предположить ЦРУ. Конечно, мог обнаружиться и какой-нибудь иной игрок, например, военная разведка. В любом случае «спать с врагом» – не очень верное выражение, правильнее было бы сказать «спать с конкурентом». Или Карл пудрил мне мозги, что случалось не впервые. Или ошибался, что тоже было не в первый раз.

– Я сделала заказ на ранний ужин, – прервала мои мысли Сьюзан. – Здесь предполагается грандиозный новогодний стол. Потом пройдемся по Старому городу, посмотрим гулянья – танцы дракона, театр марионеток, – послушаем музыку и все такое. А затем сходим в собор на вечернюю службу.

Определенно из ЦРУ, подумал я. Кто еще с такой самонадеянностью станет планировать мой вечер?

– Ты меня слушаешь? – спросила Сьюзан.

– Знаешь, давай пораньше поужинаем и завалимся в номер...

– Пол, это Новый год.

– Новый год был месяц назад.

– Здесь сегодня канун Нового года.

– Я в это не верю. Пересекая демаркационную линию суточного времени, можно выиграть или потерять день, но никак не месяц.

– Думаю, нам стоит подняться в твой номер. Ты примешь душ – ты ведь явно этого не делал. Потом мы с удобствами ляжем к тебе в постель. А затем переоденемся к ужину.

Я не нашел никаких изъянов в ее программе и поэтому встал.

– Пошли. У меня в номере есть мини-бар. Вставай.

– Завелся?

– Да. Трогаемся.

Мы вышли в вестибюль, вызвали лифт, и я привел Сьюзан в свой номер.

– Очень мило, – заметила она. – А у меня малюсенькая комнатенка на первом этаже окнами на улицу. Номер сто шесть.

Сьюзан приблизилась к застекленной двери и вышла на лоджию. Я последовал за ней.

Берега реки Перфум, связывая Новый город со Старым, соединяли два моста. Рядом с тем, что был ближе к нам, сохранились развалины другого, видимо, разрушенного во время войны.

На другом берегу стоял обнесенный стенами город Хюэ, также известный как Цитадель – императорская столица. С высоты пятого этажа мы могли заглянуть за стены, и меня поразило, что в центральной части недоставало половины строений – вместо них зияли пустые пространства, и только фундаменты обозначали былое положение домов.

– Видишь те стены внутри городских стен? – спросила Сьюзан. – Это императорский чертог. А внутри есть еще стены – там Запретный Красный город. Туда допускались только сами императоры, их наложницы и евнухи.

– Значит, мне туда не войти. А ты можешь.

– Очень смешно! Большинство старинных зданий разрушено в шестьдесят восьмом году, – продолжала она урок.

– Я догадался. – Вот там внизу завтра в полдень или немного позже я должен встретиться со связным. Я очень надеялся, что это не женщина.

– Гид сообщил мне, – продолжала Сьюзан, – что американцы тридцать дней нещадно бомбили Хюэ и разрушили большинство старинных зданий.

У меня не было желания оправдывать огонь по площадям, но все-таки я заметил:

– Северяне взяли город неожиданно, в канун Тета, когда было объявлено перемирие. Потребовался месяц бомбежек, артобстрела и наземных операций, чтобы отбить его обратно. Такова война.

Сьюзан кивнула:

– Но все-таки какой позор!

– Коммунисты пришли со списком тех, кто подлежал ликвидации. И расстреляли три тысячи военных и гражданских. Про это тебе твой гид рассказал?

– Нет.

Я посмотрел на северо-запад.

– Вон там, у подножия холмов, как-то окопалась моя рота. Мы наблюдали, как разворачивалось сражение в Хюэ и Куангчи. А потом выдвинулись вперед, чтобы блокировать отступавшие части северян и не дать им просочиться в горы.

Сьюзан обвела взглядом пейзаж.

– Значит, ты был прямо здесь?

– Да.

– И бои шли в самом городе?

– Да. На этом берегу, где сейчас мы, занимали позиции морские пехотинцы и удерживали Новый город. А Куангчи примерно в шестидесяти километрах к северу по шоссе номер один.

– Тебе надо обязательно туда съездить.

– Думаю, что получится, раз уж сюда добрался.

– Если ты не против, я бы хотела поехать с тобой. Я кивнул.

Участок шоссе от Хюэ до Куангчи французские солдаты назвали Безрадостной улицей. Странное имя. Но мы тоже так его звали, хотя некоторые предпочитали другие имена – Дорога Засад или Выдолбанное шоссе № 1.

– А где долина Ашау? – спросила она.

Я показал на запад.

– Прямо за горами, в семидесяти километрах, рядом с лаосской границей. Изолированное место, со всех сторон склоны – скорее каньон, чем долина. И круглый год над ней нависают облака. Туда, наверное, непросто добраться.

– Я бы добралась.

Я посмотрел на нее и улыбнулся:

– Неужели ты была когда-то занудой?

– Занудой и неженкой. Закатывала истерику, если обслуживали недостаточно быстро.

Я бросил последний взгляд на Хюэ и вышел с лоджии.

Потом принял душ, мы занялись со Сьюзан любовью в удобной постели, и я уснул.

Встали мы в шесть, оделись и спустились в гостиничный ресторан, где был накрыт новогодний ужин-буфет.

Все места были заняты, нашелся только столик на двоих рядом с прибрежным садом. Где-то неподалеку, как говорила Сьюзан, был закопан ее пистолет.

Все гости были европейцы и американцы, и я заметил тех троих ребят, которых видел вчера. Они сидели за столиком с женщинами, и по жестам я понял, что эти дамы – не жены и не подружки. Мужики дурачились, а дамы то ли веселились вместе с ними, то ли притворялись.

Оркестр играл бодрые мелодии. В зале – море улыбок, блеск драгоценностей, суета официантов. В 68-м я не подозревал, что такое возможно.

Один стол-буфет был накрыт вьетнамскими праздничными национальными блюдами с табличками на нескольких языках, чтобы люди поостереглись. Другой – с псевдовьетнамскими, китайскими и западными. Мы со Сьюзан ели, как настоящие свиньи, – палочками, ножом и вилкой и просто пальцами.

В девять мы вышли из гостиницы и по берегу добрались до моста Трангтьен. Небо разъяснилось, и ночь была свежей. Ярко сияли звезды, а луна превратилась в тоненький ободок, который должен был вскоре исчезнуть. По тенистой набережной между стенами Цитадели и водой бродило множество людей. Город был разукрашен флагами, и контуры зданий выделялись в свете китайских фонариков.

Центр праздника находился у флаговой башни напротив главных ворот. Здесь сидели и прогуливались целые семьи и желали друг другу счастливого Нового года.

– Фейерверки частным лицам запрещены, – объяснила Сьюзан. – Но город, наверное, запустит несколько ракет, как это бывало в Сайгоне. Когда я туда приехала три года назад, фейерверки еще разрешали, и казалось, что в городе идет бой.

– Я знаю, как это бывает.

За флаговой башней я увидел распахнутые массивные ворота Цитадели, а за ними – украшенный орнаментом мост к императорскому дворцу. Дворец был массивным, из камня и лакированного красного дерева, под традиционной черепичной крышей. Его праздничное убранство заливали потоки света. Я удивился, как это место уцелело после бомбардировок.

– Люди и организации всего мира пожертвовали деньги, чтобы восстановить его в первоначальном виде, – развеяла мои сомнения Сьюзан.

– Отлично. Пошли. Я тоже пожертвую пятерку.

– Сегодня туда не попасть. Видишь солдат? Они не пускают людей. Видимо, намечается официальная церемония.

– Тогда я дам десятку.

– Успокойся. У тебя и без того полно неприятностей.

Мы продолжили прогулку по набережной и попали в город через маленькие ворота.

Там уже было полно народу. Мы посмотрели танец дракона и идиотское марионеточное представление в передвижных театрах. Там и сям играли музыканты, извлекая из струнных раздражающе-радостные мелодии.

Большинство кафе и ресторанов оказались закрыты, но мы нашли одну маленькую кафешку, которой владели муж и жена католики, горбатившиеся за всех своих коллег-буддистов.

За столиками сидели и вьетнамцы, и иностранцы. Но нам удалось найти место и выпить кофе.

– Здесь хорошо. Я рад, что мы пришли, – сказал я Сьюзан.

– Я тоже, – ответила она.

– Ты пропустила вечеринку у Винсентов в Сайгоне.

– Мне с тобой лучше, чем где бы то ни было.

– И я тоже так чувствую.

Мы допили кофе и, поскольку ни такси, ни велорикш не было, пошли пешком к реке и перебрались на другую сторону, в Новый город, по мосту Фухуан. Там, как сказала Сьюзан, находился католический собор.

С моста я заметил на берегу большой спортивный комплекс с теннисными кортами, бассейном и игровыми полями.

– Cercle Sportif[67], – объяснила Сьюзан. – Французский спортивный клуб. Такие есть в Сайгоне и в других крупных городах. Раньше ими пользовались исключительно белые, а теперь – партийные бонзы.

– Комми играют в теннис?

– Не знаю. Наверное. А почему бы и нет?

– Пытаюсь представить полковника Манга в белом теннисном костюме.

– Когда никто не видит, свиньи ходят на задних ногах, – рассмеялась Сьюзан.

– Я слышал.

Мы шли по мосту, когда небо озарили оранжевые вспышки, а потом послышались взрывы. Я вздрогнул, но тут же понял, что это праздничные ракеты. Сердце бешено колотилось, я перевел дыхание.

Сьюзан покосилась на меня. Мне стало стыдно, и я попытался отшутиться:

– Решил, что красные пошли в наступление.

– Именно поэтому я заранее предупредила тебя о фейерверке, – отозвалась она.

На другом берегу я собрался перейти на противоположную сторону улицы, но Сьюзан остановила меня.

– Видишь будку на углу? Это пост полицейского контроля. Давай обойдем стороной. Я уже испытала: они иногда пристают к иностранцам.

– Ко мне полиция не цеплялась с вечера четверга, и я чувствую себя заброшенным. Пойдем полаемся.

– Что ж, вперед!

Но мы не стали ругаться – перешли улицу не на перекрестке, а в середине квартала.

– Нам обязательно на службу? – спросил я Сьюзан.

– Ты должен на коленях благодарить Господа, что доехал сюда в целости и сохранности.

Я понял, что мессы не избежать. Мы шли к собору, а улицы постепенно пустели.

– Сейчас все вьетнамцы садятся за праздничный стол, – прокомментировала Сьюзан.

– А почему буддисты не ходят в пагоды на вечернюю мессу?

– Я не уверена, что у них это называется именно так. Они молятся, когда чувствуют в этом потребность.

Мы подошли к собору без пятнадцати двенадцать. Люди все еще прибывали – главным образом пешком. В большинстве – вьетнамцы, но попадались и круглоглазые.

Собор впечатлял, хотя не очаровывал стариной – судя по всему, был построен не так давно во вьетнамо-готическом стиле. И я решил, что все старые церкви были разрушены во время войны. Мы нашли место на скамьях ближе к выходу.

– Послушай, – повернулся я к Сьюзан, – если сегодня буддийский праздник, почему служат в католическом соборе?

– Не знаю. Ты у нас католик. Спроси по электронной почте у папы.

Месса началась. Служба и гимны произносились по-вьетнамски, что показалось мне забавным, словно я смотрел дублированный фильм. Я не пошел к причастию, но большинство паствы, включая Сьюзан, двинулось к алтарю. В соборе не было никаких шумоприглушающих покрытий, как теперь в Штатах, и мне это понравилось, поскольку здешние люди не будут пожимать руки, а станут кланяться и биться лбами об пол.

Я заметил, что жители Хюэ одеты лучше, чем их соотечественники, жившие к югу от Облачного перевала. Наверное, решил я, потому, что здесь холоднее, или благодаря атмосфере самого города.

Наконец обогащение многонациональным культовым опытом завершилось, и мы вышли на плац перед собором.

Люди все еще стояли и болтали. Не знаю уж как, Сьюзан разговорилась с вьетнамской четой. Их покорили ее свободный вьетнамский и рудиментарный французский, на котором они тоже говорили.

Короче, мы получили предложение отобедать с семейством Фам. И пока шли в самой гуще их клана, я спросил у Сьюзан:

– Ты им сообщила, что у меня плохой характер?

– К счастью, они не спрашивали ни о тебе, ни обо мне.

По дороге она просветила меня, как вести себя за столом у вьетнамцев.

– Никогда не оставляй палочки воткнутыми в рис – это символ смерти, как поминальные свечи в чашах на могилах и в семейных алтарях. Все передается только на деревянных дощечках. Если тебе что-то передали, ты должен это попробовать. Если ты допил из стакана, тебе его автоматически наполнят. Так что, если больше не хочешь, оставляй половину.

– Совсем как в Южном Бостоне.

– Слушай и не отвлекайся. Вьетнамцы не рыгают, как китайцы, чтобы продемонстрировать, что еда им понравилась. Они, как и мы, считают это неприличным.

– Я не считаю это неприличным. Но не забывай, что я из Джуниор лиг.

Сьюзан нетерпеливо махнула рукой.

– Когда наешься, сунь палочки в ноздри.

– Ты уверена?

– Слушай, что я говорю.

Семейство Фам жило в удобном частном доме неподалеку от собора. Эти люди явно неплохо зарабатывали.

Рис сыпался у меня из ушей после ужина в гостинице. Но это был не повод отказываться от еды.

За столом я оказался зажатым между столетней бабулей и сопливым пацаненком. Зато напротив сидела первейшая красавица этих мест. Она немного говорила по-английски, но недостаточно, чтобы я продемонстрировал ей, какой я обворожительный. Наверное, она была чья-то, но постоянно улыбалась, хихикала и все время предлагала мне дощечки.

Каждый за столом знал по десять английских слов, но все – разные, поэтому разговор шел вполне успешно. Кроме того, большинство из них говорили по-французски, и ко мне внезапно вернулось ограниченное владение этим языком. А те фразы, которые я твердо усвоил по-вьетнамски, никак не подходили для семейного ужина. Хотя мне приходило в голову, не попросить ли мою визави "показать документы".

Сьюзан сидела на другом конце стола и развлекалась вовсю.

Вьетнамцы в окружении семьи выглядели вполне мило, в то время как общественная и деловая жизнь страны летела ко всем чертям.

Рядом со Сьюзан сидел вьетнамец лет тридцати.

– Мистер Бреннер, – произнес он на английском, который я сумел понять, – мисс Сьюзан сказать, вы здесь в шестьдесят восемь?

– В Куангчи, – ответил я.

– Вы сражаться с коммунисты?

– За этим меня сюда прислали.

– Вы убить?

– Ну, возможно...

– Хорошо. – Он встал, что-то сказал остальным и поднял бокал. – За смелого солдата, который убить, – он наклонился к Сьюзан и что-то спросил, – который убить антихристов.

Все выпили, и мне пришлось встать. У меня сложилось ощущение, что здесь собрались одни антикоммунисты, и я бы не удивился, если бы дверь распахнулась и нас всех забрали головорезы из министерства общественной безопасности. Я тоже поднял бокал.

– За храбрых вьетнамских католиков. Хороший красный – мертвый красный.

Публика на мгновение смутилась, но Сьюзан перевела, и все зааплодировали.

Я посмотрел на Сьюзан и заметил, как она закатила глаза. Сел и все ждал, когда распахнется дверь.

В два часа я решил, что пора совать палочки в ноздри, но мы просидели в гостях до трех. Улицы опустели, а я немного подвыпил.

– Получилось очень здорово, – сказала Сьюзан.

– Да, – рыгнул я.

– Я отлично провела время.

– Очень рад, – снова рыгнул я.

– Милейшие люди.

– Согласен. Немного кровожадные, но очень симпатичные.

– Уен, который сидел рядом со мной и предложил тост за тебя, сказал, что коммунисты в шестьдесят восьмом расстреляли многих его родственников. Вот поэтому они так ненавидят нынешний режим.

– Знаешь, здесь все полны сдерживаемой ярости и ненависти из-за того, что случилось. Полковник Манг, этот Уен, каждый. С удовольствием бы снова вцепились друг другу в глотки.

Сьюзан не ответила.

– Но Фамам следует поостеречься, – продолжал я. – Министерство общественной безопасности шуток не шутит.

– Они стерегутся.

– Но они нас даже не знают.

– Мы американцы и к тому же католики. Один из нас католик.

Забавно, что вьетнамцы считают всех американцев антикоммунистами. Подозреваю, что им не приходилось встречаться с профессорами из Лиги плюща. Вслух я сказал:

– Думаю, когда мы шли из собора, за нами не следили. И сейчас не следят. Но ты оказала Фамам медвежью услугу, навязавшись к ним в гости. А поскольку они наверняка на примете, и не в одном учреждении, то и нам тоже.

Сьюзан помолчала.

– Принимаю, – наконец проговорила она. – Но думаю, что даже копы сегодня выпивают.

– Надеюсь.

Мы шли по притихшим улицам.

– Тебе, кажется, доставляло удовольствие общество юной дамы напротив.

– Какой дамы?

– Той, с которой ты трепался весь вечер.

– Ах той... Она монахиня.

– Вот уж не думаю.

– Сьюзан, я устал, у меня болит голова, и мы заблудились.

– Мы не заблудились. Гостиница в той стороне.

За углом в самом деле обнаружился наш отель.

– Пол! – Сьюзан внезапно остановилась.

– Что?

– Тебе же надо было отметиться в иммиграционной полиции.

– Я был сегодня занят. Схожу завтра.

Мы продолжали идти.

– Ты должен был сегодня. В полиции знают, что ты приехал. Гостиница сообщила о регистрации.

– Знают, и ладно. Пошли они подальше. Полковник Манг держит меня на длинном поводке – хочет понять, что у меня на уме.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– А как же с завтрашней встречей? Что, если за тобой следят?

– Секретные встречи всегда планируют таким образом, как если бы за тобой следили. Поэтому они и называются секретными. Придется попросить тебя завтра не входить в Цитадель.

– О... хорошо...

– Если только не ты моя связная.

– Было бы забавно.

Мы подошли к гостинице.

– Давай обойдем вокруг, – предложил я. – И ты мне покажешь, где он зарыт.

– Завтра.

– Сейчас.

– О'кей.

Дорожка вела в сады позади отеля. Вся местность понижалась к реке; тропинки устроили террасами и осветили маленькими наземными фонариками.

Мы спустились по дорожке к самой воде, и Сьюзан кивнула направо.

– Вот они. Видишь – райские птицы?

– Это такие цветы, которые едят мух?

– Нет, Пол. Так ты видишь или нет?

– Вижу. И это где-то там?

– Да. На фут правее среднего садового фонаря. Земля такая жирная, что я могла копать рукой.

– Понятно. Заберу его перед тем, как мы уедем.

– Заберу его я.

Я не ответил.

Мы стояли в саду и смотрели на реку. В этот час, кроме нас, там никого не было. А потом повернулись и пошли к отелю.

В вестибюле я справился насчет сообщений. Мне пришло целых два. Я расписался в получении.

Мы поднялись на лифте в мой номер, и я рухнул в кресло.

– Господи, старею.

– Ты в прекрасной форме. Вскрывай конверты.

Сначала я распечатал тот, что был меньше, и прочитал: Завтра утром вам надлежит отметиться в иммиграционной полиции.

– А поводок не такой уж длинный, – заметила Сьюзан.

– Достаточно длинный, – отозвался я. – Если бы они разозлились на самом деле, то давно бы сидели здесь.

– Не забывай, сегодня канун Нового года. А что в другом конверте?

Я вскрыл большой пакет и вынул из него факс. Он оказался от Карла, и я прочитал текст про себя: Дорогой Пол, возможно, в прошлом письме я выразилась недостаточно ясно. Ты определенно должен порвать эту связь. Пожалуйста, успокой меня, сообщи, что ты это сделал. И подпись: Любящая тебя Кей.

Почему мне нравится пребывать в отставке – не надо исполнять ничьих приказов.

Далее следовал постскриптум: Привет от С. Увидимся в Гонолулу.

Не исключено, это чистая лажа, чтобы привести меня в чувство. Но в любом случае ситуация в отношении Сьюзан осложняется.

Сьюзан посмотрела на меня.

– От кого сообщение?

– От Кей.

– Все в порядке?

– Да.

– А по тебе не скажешь. Можно мне посмотреть?

– Нет.

Это ее как будто задело, обидело, вывело из себя.

Я встал, направился к лоджии, но на полпути повернулся и дал ей факс.

– От мисс Кей. Того же самого типа.

Сьюзан прочитала записку и протянула обратно.

– Думаю, что сегодня мне стоит спать в своей комнате.

– Да, наверное, так и надо.

Сьюзан поднялась, не колеблясь пошла к двери и закрыла за собой створку.

А я вышел на лоджию и стал смотреть на город по другую сторону реки. Праздничная иллюминация еще горела – в основном красная, как и должно быть в стране красных.

Я вспомнил семейство Фам и подумал, что от дыма и пожарищ войны над Вьетнамом нависло тяжелое облако и сеет на головы людей горе, недоверие, ненависть.

Хуже другое – это облако, или, как выражался Карл, тень войны, до сих пор омрачало и мою страну.

Поистине Вьетнам – это самое дурное, что случилось с Америкой в двадцатом столетии, но, наверное, справедливо и обратное утверждение. Зазвонил телефон, я вернулся в номер и поднял трубку.

– Алло?

– Хотела пожелать тебе спокойной ночи.

– Спасибо.

– Если с тобой что-нибудь случится и мы больше не увидимся...

– Сьюзан, не забывай, телефоны здесь ненадежны. Я знаю, что ты хочешь сказать, и сам только что собирался тебе позвонить.

– Хочешь, я к тебе приду?

– Нет. Мы оба устали и только поцапаемся.

– Хорошо. Где и когда мы встретимся завтра?

– В шесть, в ресторане. Я закажу тебе выпивку.

– О'кей. А если ты опоздаешь?

– Тут же отправь факс мисс Кей. Номер знаешь?

– Помню.

– Сообщи ей обо всех деталях. И не отходи от факса, пока передают сообщение, или иди в Главное почтовое управление.

– Я знаю.

– Не сомневаюсь. Ты же профи.

– Пол... Я не имела права расстраиваться по поводу того постскриптума. Извини.

– Проехали.

– Что есть, то есть. Мы сейчас и здесь. Я говорю правду.

Я не ответил.

– Вот что, – сказал я ей, – у меня был хороший день. С Новым годом.

– И у меня. И тебя тоже.

Мы повесили трубки. Итак, у меня любовные осложнения в недружественной стране на другом конце света, меня хотят то ли арестовать, то ли убить, сейчас четыре утра, спозаранку мне надо идти в полицию, а в час – на, возможно, опасное рандеву. Но по каким-то причинам ничто из этого меня не волновало. Не взволновало даже приключение на шоссе № 1 – убийство двух полицейских, возвращение к прошлому и все прочее.

Я узнал это ощущение – настрой на выживание. Сложности остались позади. Все свелось к единственному стремлению – как бы вернуться домой, в самый последний раз.