– Предоставляю гадать вам.
Полковник Манг задумался.
– А здесь вы связывались с вашим консульством?
– Через знакомого, – ответил я. – Сообщил, что прибыл в Хошимин, о возникших в аэропорту проблемах, о том, что у меня отобрали паспорт, и о дате моего приезда в Ханой. – И добавил: – Мой знакомый должен связаться, если уже не связался, с нашим посольством в Ханое.
Полковник Манг не ответил.
Мне понравилась тема посольства, и я постарался ее развить:
– Я считаю, это очень хорошо, что Вашингтон и Ханой установили дипломатические отношения.
– А я нет.
– А я – да. Настало время похоронить прошлое.
– Мы еще не похоронили всех убитых, мистер Бреннер.
Я хотел ему сообщить, что знаю, как коммунисты сносили бульдозерами кладбища южновьетнамских солдат. Но он начинал меня доставать, и я сказал:
– Если бы здесь не было американских дипломатов, кому бы я стал жаловаться на ваше поведение?
Полковник Манг улыбнулся:
– Мне гораздо больше нравилось, как здесь было в семьдесят пятом.
– Не сомневаюсь. Но теперь новый мир и наступает Новый год.
Он не ответил и спросил:
– Вы рассказали вашему знакомому мистеру Стенли о своих планах поездок?
– Да.
– Отлично, – улыбнулся Манг. – Значит, если с вами что-нибудь произойдет в пути или вы не объявитесь в Нячанге, в Хюэ или в "Метрополе" в Ханое, ваше посольство и полиция объединятся и станут наводить справки.
– Я не собираюсь подвергать себя опасностям, но если что-нибудь произойдет, наше посольство в курсе, с кого начинать наводить справки.
Полковнику Мангу, казалось, нравилось обмениваться скрытыми угрозами и контругрозами. Прежде он оценивал меня одним образом, но постепенно заподозрил, что мы с ним коллеги. Я со своей стороны не сомневался, что полковник Манг стоял на несколько ступеней выше обычного офицера иммиграционной полиции. А эту крысиную дыру позаимствовал в отделе С, где было полно молодых туристов и плакатов с изображением презервативов. Его настоящий дом находился в отделе А или В; отдел С служил всего лишь прикрытием – сбивал с толку подозреваемых, лишал их настороженности. Зато посольство и Карла больше интересовала моя информация о госбезопасности или внутренней полиции, а не об иммиграционной.
Во всем этом проглядывалась некая ирония и симметрия: я никогда не служил поваром, а полковник Манг не состоял в иммиграционной полиции. И ни один из нас не претендовал на премию за лучшую актерскую роль.
– Полковник, – сказал я, – мне надо возвращаться в "Рекс", иначе я рискую не уехать. Спасибо, что потратили на меня время и дали ценные советы.
Он сделал вид, что не расслышал. И, взглянув на счет, спросил:
– Дорогой ужин. Вы были один?
– Нет.
Больше он не задал никаких вопросов и не попросил денег. Взял листок дешевой бумаги, что-то на нем написал, извлек из стола резиновую печатку и приложил к бумаге.
– Будете показывать это в иммиграционной полиции, куда бы ни приехали. – Он подал мне листок, мой паспорт, визу и другой квадратный листок с буквой "С", только желтый. – Это пропуск. Отдадите при выходе. – Он улыбнулся и добавил: – Не потеряйте, мистер Бреннер. Иначе вы никогда не выйдете из здания.
У полковника Манга было убогое чувство юмора, но он по крайней мере старался шутить.
Я встал и кивнул:
– Было очень интересно, но не смею дольше задерживать.
Он пропустил это мимо ушей.
– Если надумаете отклониться от плана, немедленно сообщите в ближайшее отделение иммиграционной полиции. Всего доброго.
– Благодарю, что вернули в номер мой маленький сувенир, – напоследок ляпнул я.
– Это все, мистер Бреннер, – оборвал меня Манг.
Но я не устоял и сказал:
– Чак мунг нам мой.
– Уходите, пока я не передумал.
Ни один из нас не желал такого оборота событий, и поэтому я ушел.
За дверью конвоира не оказалось, и я самостоятельно двинулся по коридору. В вестибюле отдал часовому желтый пропуск, и тот кивнул на дверь:
– Проходите.
Министерство общественной безопасности оказалось плохим подобием оруэлловского министерства любви, но в нем ощущалась власть полиции, чувство накапливаемого десятилетиями страха и унижения во время допросов – кровь, пот и слезы.
Я вышел из здания на солнце. Как и предсказывала Сьюзан, такси поблизости не оказалось. Пришлось пройти целый квартал, прежде чем я сумел поймать машину. Забрался на сиденье и сказал:
– Отель "Рекс".
И пока мы ехали, стал рассматривать записку, которую дал мне полковник Манг. Она состояла из одной длинной фразы на вьетнамском языке, кроме моего имени и фамилии. И еще я узнал слово "ми" – американец. Полковник расписался полным именем – Нгуен Куй Манг, а далее следовало его звание – дай-та. Кругом одни нгуены. На красной печати было тоже много слов и среди них – фоне кван ли нгуой нгоай. Я положил бумагу в карман – то еще положение: приходится таскать писульку из их полиции.
Шел десятый час, и через несколько минут я возвратился в "Рекс". Сьюзан сидела в вестибюле и смотрела на дверь. На ней были свободные брюки, кроссовки и бежевая рубашка с закатанными рукавами. Завидев меня, она встала и быстро пошла навстречу, словно мы любовники и спешили на свидание.
Но никто из нас не хотел проявлять излишней пылкости, и мы только пожали друг другу руки – даже не обнялись и не чмокнулись.
– Ну как? – спросила Сьюзан.
– Отлично. Свободен как ветер. А что с билетами?
– Заказаны на поезд.
– Потрясающе.
– Но билет не здесь, а отправление в десять пятнадцать.
– А до вокзала далеко?
– В это время минут двадцать. Так что сказал полковник Манг?
– Учил уму-разуму.
Сьюзан улыбнулась:
– Надеюсь, вы держали свой ехидный рот на замке?
– Старался. Он утверждал, что проститутки, наркотики, караоке и вы скоро канете в Лету. Естественно, не вы лично, – добавил я.
– Вы же понимаете, если выгонят одного, то выгонят всех, – ответила Сьюзан.
– Так бы и случилось, если бы на месте полковника Манга были вы. Но у него раздвоение сознания. Я опасаюсь, как бы не дошло до нервного срыва. Но все-таки, когда доставят мои билеты?
– С минуты на минуту. Кстати, спасибо за глобус со снегом. Это мне?
– Да. Это немного, но вам и не нужно много.
– Главное – забота.
– Вот именно, – согласился я. – Кстати, мне необходимо утрясти дела со счетом...
– Все уже сделано.
– В этом не было необходимости.
– Зато мы можем выкроить время и обсудить ваш массаж стоимостью двадцать долларов. – Она улыбнулась.
– Погорячился с чаевыми, – объяснил я, и больше мы об этом не разговаривали – Полковник Манг хочет, чтобы ваш тур-агент немедленно с ним связалась. Извините, если из-за меня появятся проблемы, но он настаивает.
– Все в порядке. "Видотур" докладывает обо всем, а частные агенты – нет, если только их специально не просят. Я ей позвоню.
– Скажите, Билл пользуется ее услугами?
– Иногда. А что?
– Это он обратился по моей просьбе к турагенту. Не хотелось светить ваше имя.
– О! Ну... хорошо. Я все улажу.
– Поблагодарите от меня Билла за то, что он помог мне убраться из Сайгона. Это его умаслит.
Сьюзан ничего не ответила и спросила:
– Полковник Манг дал вам какую-нибудь бумагу или записку?
– Вот. – Я показал ей листок. – Что там сказано?
Сьюзан прочитала и вернула мне бумагу.
– Сказано: следует зарегистрировать адрес Пола Бреннера, американца, дату прибытия и убытия и средство перемещения в вашу и из вашей местности.
Я кивнул. Записка умалчивала, что все эти сведения следует сообщить в госбезопасность. Но это подразумевалось само собой.
– Регистрироваться в иммиграционной полиции – общее правило для всех иностранцев с Запада, – объяснила Сьюзан. – В дополнение к паспорту и визе следует получить разрешение на проезд в тот или иной район. Хотя в последние годы ограничений стало меньше.
– Только не для меня, – хмыкнул я.
– Получается, что так. Попробую кое-кому позвонить. Возможно, найдутся люди, которые имеют влияние на полковника Нгуена Куй Манга. – Сьюзан отошла к двери, где сигнал был лучше, и сделала несколько звонков. Терпеть не могу, чтобы другие таскали за меня чемоданы, и в личной жизни не позволяю себе ничего подобного. Другое дело задание. Задание всегда на первом месте, затем Пол Бреннер, а уж потом все остальные. Это, конечно, не относилось к Сьюзан и не должно бы касаться Билла Стенли. Не велико дело, хотя я заметил, что Сьюзан озабочена или раздражена.
Она закончила разговаривать и присоединилась ко мне.
– Ну вот, все улажено.
– Билл рад, что я дал его фамилию полковнику Мангу?
– Лучше бы дали мою.
– Вот уж нет. Не желаю, чтобы наш приятель вызвал вас на допрос и обнаружил несоответствие в моих ответах.
– А я решила, что вы так поступили из рыцарского духа.
– Напишите по буквам.
Я заметил паренька лет двенадцати. Сьюзан подошла к нему и что-то сказала. Он отдал ей конверт и получил взамен чаевые. Сьюзан бросила несколько слов моей знакомой Лан и увлекла меня к двери.
Надо было спешить.
– Вот мое такси, – показала она. – Ваши вещи в багажнике. Двинули.
Мы влезли в машину, Сьюзан переговорила с шофером, и машина тронулась с места.
– Вам вовсе не обязательно тащиться со мной на вокзал, – заметил я.
– Со мной все пойдет быстрее, если вы, конечно, за последние несколько часов не научились говорить и читать по-вьетнамски.
– О'кей. Спасибо. Давайте билет.
– Пусть пока будет у меня. Мне надо показать его на станции. У вас билет без места – только номер вагона. Второй класс – там будет полно вьетнамцев. Если предложить пять долларов, любой уступит сиденье и постоит. В первом классе этот номер не пройдет – там едут в основном европейцы и вас просто пошлют подальше. Идет?
– Когда вернетесь к себе на работу, – сказал я ей, – пошлите в мою контору факс или электронную почту, сообщите, что я уехал в Нячанг. И что полковник Манг потребовал, чтобы я отметился в тамошней иммиграционной полиции. Но я считаю, что задание не сорвано, хотя сам я, возможно, под наблюдением. Понятно?
Сьюзан немного помолчала.
– Я решила, что у вас там как на иголках – ждут не дождутся результатов вашей встречи с полковником Мангом. И среди прочих звонков позвонила в консульство. Попросила человека, который в курсе вашей миссии. Думаю, он из ЦРУ. Сказала, чтобы он связался с вашей фирмой. Но на случай, если звонок перехватят, ограничилась всего несколькими словами: "Ему разрешили ехать. Передайте в его контору". Нормально?
– Нормально, – ответил я, немного подумав. – Но когда возвратитесь на работу, пошлите факс или электронное сообщение с полным отчетом.
– Обязательно.
Вокзал располагался к северу от центра, и через пятнадцать минут мы подкатили ко входу и встали рядом с дюжиной других такси и автобусов посреди толпы людей.
Сьюзан дала шоферу пятерку, мы вылезли из машины, он щелкнул замком багажника, и я достал свои вещи. Рядом лежал большой желтый рюкзак. Сьюзан достала его из багажника, захлопнула крышку и натянула лямки на плечи.
– Ну, пошли.
– Эй... подождите-ка...
– Быстрее, Пол, мы опоздаем на поезд.
Мы?Я последовал за ней, волоча чемодан через большой центральный зал. Сьюзан посмотрела на табло:
– Пятый путь. Это туда.
Мы пробрались сквозь толпу пассажиров.
– Можем попрощаться и здесь, – предложил я.
– Ненавижу прощания, – отозвалась моя спутница.
– Сьюзан...
– Я чувствую себя в ответе за то, чтобы доставить вас в Нячанг. А дальше поступайте как знаете. Хорошо?
Мы подошли к платформе, Сьюзан показала женщине на контроле два билета и обменялась с ней несколькими словами. Потом дала доллар, и контролерша махнула нам рукой.
Мы поспешили по платформе.
– Девятый вагон, – сообщила Сьюзан. – Как назло, в противоположном конце состава.
Мои часы показывали двенадцать минут одиннадцатого. И кондуктор уже кричал по-вьетнамски, чтобы пассажиры занимали места. Его речь звучала настолько забавно, что, будь я в хорошем настроении, непременно бы посмеялся.
Вот и вагон № 9. Я закинул чемодан на площадку, вскочил сам, втянул Сьюзан и стоял, тяжело дыша, потея и отдуваясь. Кондуктор крикнул в последний раз, двери закрылись, и поезд тронулся в путь, все быстрее и быстрее удаляясь от вокзала.
– Сколько я вам должен за билет? – спросил я Сьюзан.
– Потом рассчитаемся, – улыбнулась она.
– Вот уж чего не ожидал, так не ожидал.
– Прекратите. Вы же шпион. Вы видели, что я одета не для работы. Я не выпускала билеты из рук. Уже позвонила в консульство. Перестала проситься поехать вместе с вами. Вызвалась провожать вас на вокзал. Заранее уложила ваши вещи в багажник такси и спрятала там свои. Что из этого вы заметили в первую очередь?
– Все.
– Тогда не притворяйтесь.
– Хорошо.
– Хотите, чтобы я отвязалась?
– Да.
– Хорошо. Я пробуду в Нячанге несколько дней, а потом вернусь в Сайгон.
– Вы заказали гостиницу?
– Нет. Разберемся на месте. Может быть, остановимся в той, куда вы ездили на побывку, если она еще существует.
Я выглянул из тамбура в вагон: все пространство было забито людьми, багажом, ящиками – буквально всем, не было только скота.
– Давайте лучше постоим здесь, – предложил я.
– До Нячанга четыре или пять часов, – ответила Сьюзан. – Сейчас купим два места.
Поезд проезжал по северным окраинам Сайгона, и я заметил, как в небе на посадку заходил "МиГ". Видимо, на бывшую американскую авиабазу Бьенхоа – мой второй дом, пока я находился вдали от собственного дома.
В тамбур вышел кондуктор. Сьюзан отсчитала ему двенадцать долларовых бумажек, и он удалился.
– Он все устроит, а сдачу возьмет себе.
Рельсы повернули на восток, к побережью, а за окном все еще катился Сайгон – маленькие домики, не больше чем убогие хижины. Я вспомнил 1972 год. Тогда из деревень в относительно безопасный город нахлынул почти миллион людей.
– Мне в самом деле очень нравится взморье, – объявила Сьюзан. – У вас есть купальный костюм?
– Обязательно. Когда шпики роются в твоем чемодане и находят плавки, им начинает казаться, что ты обыкновенный турист.
– Вы, шпионы, все такие умные.
– Я не шпион.
– Ну конечно, конечно. А я, как видите, еду налегке. Всего на несколько дней. Только купила купальник. На пляже так чудесно.
– А пляж, конечно, топлес.
– Одно и то же на уме, – улыбнулась она. – Нет, здесь такое не пройдет. Вьетнамцы не поймут. И все же на Вунгтау есть уединенные местечки, где французы купаются и загорают нагишом. Но если застукает полиция, у вас будут неприятности.
– Вас уже ловили?
– Я ни разу не появлялась топлес или нагишом. Хотела бы, но я здесь живу и не могу на все плевать. Значит, вы ездили в Нячанг на побывку?
– Да. В шестьдесят восьмом. Погода была чудесной.
– А я считала, что в увольнительную вас вывозили из страны.
– В Нячанг на три дня посылали отличившихся.
– Ясно. И чем же отличились вы?
– Придумал новый рецепт соуса чили.
Сьюзан помолчала.
– Надеюсь в следующие несколько дней вы расслабитесь и расскажете мне, что вам пришлось испытать во Вьетнаме.
– А вы, – отозвался я, – расскажете, почему сюда приехали и почему здесь живете.
Она не ответила.
Поезд уже шел по другому берегу реки Сайгон – мимо деревень и рисовых полей. Я повернулся к Сьюзан. Она смотрела на меня. Мы улыбнулись.
– Что бы вы делали без меня?
– Понятия не имею. Выясним после того, как вы возвратитесь в Сайгон.
– После трех дней со мной научитесь всему.
– После трех дней с вами мне будет причитаться трехдневная увольнительная.
– Для такого старикана вы неплохо сохранились. Плаваете?
– Как рыба.
– Любите гулять?
– Как горный козел.
– Танцуете?
– Как Джон Траволта.
– Храпите?
Я улыбнулся.
Поезд все быстрее удалялся от Сайгона, от нового Хошимина, на север, в Нячанг, обратно, в май 68-го.
Книга III
Нячанг
Глава 16
Кондуктор провел нас на свободные места, которые нам уступили два вьетнамских паренька. Я забросил чемодан на верхнюю багажную полку, сел, а сумку засунул под сиденье. Сьюзан устроилась рядом у прохода и зажала рюкзачок между ступней.
Скамья оказалась деревянной, и перед ней хватало места только для безногого. По ширине нам было как раз, но на других скамьях сидели, как правило, по трое, да еще с детьми и грудничками на коленях.
Мы сидели справа по ходу состава и с определенного времени могли наслаждаться видом на Южно-Китайское море. Кондиционеры отсутствовали, но несколько окон были открыты, и установленные по углам маленькие вентиляторы постоянно гоняли по вагону сигаретный дым.
– Может, лучше стоило нанять машину с водителем? – предположил я.
– Шоссе номер один в проблематичном состоянии, – ответила Сьюзан. – И к тому же вы получаете отличный опыт.
– Спасибо, что беспокоитесь о развитии моей личности.
– На здоровье.
– А что сюда привлекает юных рюкзачников? – спросил я.
– Вьетнам – дешевая страна. Секс, наркотики. Очень притягательно.
– Понятно.
– Молодежь общается друг с другом по Интернету, в результате здесь сформировался горячий район.
– Он был еще горячее, когда нас отправили сюда. Только не пойму, почему их тянет в тоталитарное государство.
– Просто они мыслят не так, как вы. Половина даже не знает, что Вьетнамом правят коммунисты. А другой половине – начхать. Это вам не все равно. Вашему поколению. Вьетнам был вашей страшилкой. А нынешние варятся в мирном котле – международное взаимопонимание через сношение.
– А ваше поколение? Почему его тянет во Вьетнам?
– Из-за денег.
– У вас не бывает ощущения, что вы что-то теряете в жизни? Что не во что верить, незачем жить, кроме себя самой?
– Антагонистический вопрос, но я над ним подумаю. Мы живем в невероятно скучные времена. Я хотела бы учиться в колледже в шестидесятые. Но этого не случилось. Так что большая часть нашей мелочности и пустоты не моя вина и не вина моего поколения.
– Так кто кого формирует: время поколение или поколение время?
– Вы мне совсем заморочили голову. Неужели нельзя потрепаться о пустяках?
И мы стали говорить о пейзаже за окном. Во влажном воздухе висело облако сигаретного дыма, на рельсах так подбрасывало, словно их взорвали вьетконговцы и до сих пор не восстановили. Неужели шоссе № 1 еще хуже?
Через шестьдесят километров поезд сделал первую остановку. Здесь, в местечке Хуанлок, располагался лагерь базы "Черная лошадь", где находился штаб одиннадцатой бронекавалерийской дивизии. Я повернулся к Сьюзан.
– Тот господин К., с которым мы общались из вашего кабинета, в шестьдесят восьмом был расквартирован именно здесь.
– В самом деле? А почему он не приехал с вами?
– Интересный вопрос. Ему бы понравился полковник Манг. Они из одного теста.
Пассажиры вышли, пассажиры вошли. Баланс и гармония восстановились, и поезд двинулся дальше.
– Хуанлок был последней точкой сопротивления южновьетнамской армии перед тем, как пал Сайгон, – объяснил я.
Сьюзан зевнула.
– Я слишком бессодержательна и эгоцентрична, чтобы это меня колыхало.
Мне показалось, что я все-таки ее разозлил. Или все дело в разнице поколений? Внезапно я ощутил себя пожилым человеком.
Мы поздно легли и рано поднялись, и вскоре Сьюзан уснула, уронив голову мне на плечо. А через несколько минут задремал и я.
Проснулись мы часа через четыре, когда поезд приблизился к бухте Камрань. Я посмотрел на широкий залив и заметил часть бывших американских морских сооружений. На якоре стояло несколько серых военных судов. А дальше, на полуострове, который окаймлял бухту, некогда располагалась крупная американская авиабаза. Сьюзан тоже проснулась.
– Были когда-нибудь там? – спросил я ее.
– Нет, – ответила она. – И никто не был. Туда нет допуска. А вы?
– Однажды. Недолго. В семьдесят втором году, – в тот раз мы выполняли полицейскую миссию: надо было взять двух солдатиков, которые наделали всяких безобразий, и поместить их в Эл-Би-Джей – тюрьму в Лонгбинх в окрестностях Бьенхоа. В шестьдесят восьмом, когда президентом был еще Джонсон, мы говорили: Эл-Би-Джей взял тебя в первый раз, а теперь – во второй[50]. Доходит?
– А об этом есть в учебнике истории?
– Скорее всего нет.
Я снова выглянул в окно. Американские морские и авиационные сооружения в Камрани в то время считались одними из лучших на Тихом океане. В 75-м новый режим передал весь комплекс советским.
– Русские все еще здесь? – спросил я у Сьюзан.
– Говорят, сколько-то осталось. Но в основном базой пользуются вьетнамские военно-морские силы. Глубоководный порт, – добавила она. – Здесь могли бы швартоваться контейнеровозы и танкеры, но Ханой наложил на это место запрет. Вы бы тоже не сумели пройти на базу. А если бы попытались, вас бы просто застрелили.
– Понятно. – Вот уже два места: Бьенхоа и Камрань, – куда я не могу вернуться как к себе домой.
Поезд остановился у платформы. Но на этот раз сошли всего несколько человек. А вошли в основном вьетнамские моряки и летчики и остались стоять в тамбуре.
Сьюзан достала из рюкзака литровую бутылку с водой, открыла, сделала глоток и передала мне.
Поезд тронулся и снова побежал на север.
Я замечал то бомбовую воронку, то разбитый танк, то теперь разрушенный, а некогда сложенный из мешков с песком блокпост, то французскую сторожевую вышку. Но в целом война ушла из пейзажа, хотя, наверное, не из умов людей, которые, как и я, ее пережили.
Из рюкзака Сьюзан появились стаканчик с йогуртом и пластмассовая ложка.
– Хотите? – спросила она.
В последний раз я съел гамбургер в "Ку-баре", но скорее заморил бы себя голодом, чем прикоснулся к йогурту.
– Спасибо, – ответил я.
Она отправила в рот ложку слизистой жижи.
– В этом поезде есть вагон-ресторан?
– Разумеется. Сразу за вагоном-баром и обзорно-панорамным вагоном.
На голодный желудок я соображал хорошо и догадался ей не поверить. И к тому же заметил, что все вокруг ели и пили свое. Пришлось просить у нее йогурт.
Сьюзан сунула мне в рот полную ложку клейкой субстанции. Но она оказалась не такой противной, как я ожидал.
Мы прикончили воду и йогурт. И Сьюзан захотела поменяться местами. Но в проходе все было забито, и ей пришлось лезть по моим коленям. Я пересел на ее место и предложил:
– Может, повторим?
Она улыбнулась и закурила послеобеденную сигарету. Достала лондонский "Экономист" и выдохнула дым в трещину в окне.
Через полчаса после остановки в бухте Камрань и примерно через шесть часов после того, как мы отправились из Сайгона, поезд начал тормозить – мы приближались к Нячангу.
Мы подъезжали с запада и имели возможность полюбоваться прекрасным видом спускающихся к морю отрогов гор. Их подножия пестрели кирпичными башнями – башнями чамов, как выразилась Сьюзан, хотя я понятия не имел, что она имела в виду. Слева на холме красовалась огромная статуя Будды, а впереди, на отлогом склоне напротив вокзала, стоял построенный в готическом стиле католический собор. Этот собор я помнил.
Поезд замедлил движение и остановился у перрона.
Нячанг был конечной станцией, и пассажиры, подхватив детей и багаж, стали пробираться к выходу, а те, что стояли на платформе, рвались в вагон, чтобы поскорее занять места.
– Толкайтесь, – подбадривала меня Сьюзан. – Вы самый крупный мужчина в поезде. И все, кто позади, рассчитывают только на вас.
Наконец нас вынесло на платформу.
Здесь было прохладнее, чем в Сайгоне, и воздух в тысячу раз чище. Небо отливало голубизной, и по нему плыли прозрачные облака.
Мы прошли через здание небольшого вокзала и оказались на площади, где в надежде на заработок стояла дюжина такси.
В машине Сьюзан что-то сказала шоферу, но тот переспросил еще раз, прежде чем тронуться от станции.
– Что вы помните о той гостинице, куда приезжали в отпуск? – спросила она меня.
– Она стояла к югу от побережья. Французская колониальная постройка. Кажется, три этажа. Вроде бы белая. Или бледно-голубая.
– Очень приличная память для пожилого человека, – хмыкнула Сьюзан и повернулась к водителю. Тот выслушал ее и кивнул.
Мы миновали Нячанг – городок, который ничем не отличался от других курортных местечек, – белые оштукатуренные дома, красные черепичные крыши, пальмы и крутые тропинки. Город выглядел лучше, чем я его помнил, – тогда он был забит военными грузовиками и солдатами. Он был убежищем от войны, и я не помню, чтобы Нячанг пострадал от серьезных разрушений, хотя время от времени с окрестных холмов его обстреливали из минометов. И еще здесь размещались службы ЦРУ – верный признак относительной безопасности и наличия приличных ресторанов и баров.
Через несколько минут такси свернуло на юг и покатило по дороге вдоль побережья. Справа мелькали дома – то убогие хижины, то современные гостиницы и морские приюты. А слева проносились мили белого песка, прибрежные рестораны и бирюзовая вода под залитым солнцем небом. Пляж раскинулся в форме полумесяца, концы которого на севере и на юге выдавались в Южно-Китайское море, где зеленели островки самой причудливой формы.
– Как красиво! – заметила Сьюзан.
– Красиво!
– Вы так все и помните?
– Я был здесь всего три дня, и из них ни минуты трезвым.
Такси остановилось, и водитель что-то сказал Сьюзан. Впереди в сотне метрах вдоль дороги бежала бетонная балюстрада большого белого трехэтажного здания. Центральную секцию справа и слева обрамляли крылья. И все здание венчали бело-голубые буквы "Гранд-отель".
– Шофер говорит, что это одна из гостиниц, где жили американцы во время войны. Она и в то время называлась "Гранд-отелем". Потом коммунисты переименовали ее в "Нхакхач сорок четыре", что значит просто гостиница номер сорок четыре. Но теперь она снова "Гранд-отель". Вспоминаете?
– Как будто. Спросите его, работает ли в баре официантка по имени Люси?
Сьюзан улыбнулась и что-то сказала водителю, и тот повернул между двумя колоннами на круговую дорожку, в середине которой находился разукрашенный прудик.
Место показалось мне знакомым, особенно веранда, на которой сидели, ели и пили люди. Мне даже представилось, что обслуживала клиентов та самая Люси.
– Вроде бы это место, – сказал я.
Водитель высадил нас перед центральной лестницей, мы забрали из багажника вещи, и я расплатился.
И только когда такси уехало, я сообразил, что в гостинице могло не оказаться номеров.
– Деньги сделают свое дело, – заметила Сьюзан.
Мы поднялись по лестнице и через решетчатые двери попали в вестибюль. Он показался мне убогим и неухоженным, но на потолке трехметровой высоты сохранилась потрескавшаяся лепнина, и я понял, что когда-то он выглядел изящным. По правой стене располагалась регистрационная конторка, а за ней стеллаж для ключей. За конторкой на стуле спал служащий.
– Так это точно то место? – спросила меня Сьюзан.
Я посмотрел налево: из вестибюля сквозь арку виднелся ресторан и дальше – веранда со столиками.
– То самое, – кивнул я.
– Потрясающе!
Она звякнула в колокольчик на столе у портье, и тот подскочил так, словно услышал над ухом свист летящего снаряда.
Но тут же пришел в себя, и Сьюзан приступила к переговорам. А потом повернулась ко мне.
– Он говорит, что остались только дорогие номера. Оба на третьем этаже. В каждом своя ванная и по утрам – горячая вода.
Комнаты большие, хотя понятие "большие" здесь относительно. Он попросил семьдесят пять долларов в сутки за каждую – пошутил. Я предложила по две сотни за неделю. Пойдет?
Когда я был здесь в прошлый раз, за все платила армия. И сейчас снова расплачивалась армия.
– Прекрасно. Так вы остаетесь здесь на неделю? – спросил я.
– Нет. Но так получается выгоднее. Он жаждет долларов.
Я достал портмоне и отсчитал четыре сотни, но Сьюзан настояла, что за себя она заплатит сама.
– Скажите ему, что я жил здесь во время войны. Горячая вода текла двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. И когда гостиницей управляла американская армия, здесь было намного чище.
– Ему это до лампы, – охладила мой пыл Сьюзан.
Мы заполнили регистрационные карточки и показали паспорта и визы. Портье стал настаивать, что в соответствии с законом должен держать их у себя, но вместо документов получил от Сьюзан десять долларов.
Мы дали ему по две сотни и получили чек всего на сто – забавный обмен. Портье выдал нам ключи и брякнул в колокольчик. Тут же появился посыльный – на вид мальчонка лет десяти – он очень резво пробежал три пролета лестницы с рюкзаком Сьюзан и моим чемоданом.
На верхней площадке Сьюзан не выдержала и спросила:
– А что, лифт не работает?
Оказалось, что лифт прекрасно работал, только не в этом, а в соседнем новом, прекрасном здании.
– Переезжайте, если хотите, – предложил я. – А я остаюсь здесь.
– Хорошо, хорошо, я нисколько не жалуюсь. Здесь просто... очаровательно. Необычно.
Мы поднялись на третий этаж. Коридор был широким, а потолок высоким. Над каждой дверью занавешенная фрамуга для сквозной вентиляции.