- Полковник, по крайней мере вы можете сказать нам, известно ли вашему правительству, что мы находимся здесь? - спросил Пул.
      - Нет, не могу, - ответил Холлис и посмотрел на Остина. - Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне, как Додсон выбрался отсюда?
      - Об этом знает лишь небольшая горстка людей. И, пользуясь вашей аргументацией, скажу, что вам это знать необязательно, - ответил Остин.
      - Если они поймают Додсона, - добавил Пул, - то будут пытать его так же, как капитана Ромеро, и заставят назвать имена тех, кто состоит в "комитете по побегу". Потом они подвергнут пыткам и этих людей, чтобы выяснить, имеет ли еще кто-нибудь отношение к этому. И среди них будем мы с генералом Остином. Поэтому, если мы расскажем вам, как Додсону удалось сбежать, они могут выпытать у нас, что вам известен этот секрет. Затем они опять примутся за вас, а потом казнят и вас, и мисс Родз. Они позволяют нам многое, однако они не допустят попытки побега. Так что если вы по-прежнему хотите узнать, как Джек Додсон выбрался отсюда, то рискуете угодить в кровавую бойню, последующую за его поимкой. Мы вас предупредили.
      Холлис посмотрел на Лизу и кивнул.
      - Хорошо, - сказал Остин. - Катапульта. Мы сами рубим лес, чтобы топить камины. Мы спроектировали катапульту, разобрали ее на части и разбросали их по всему лесу. Однажды, несколько недель назад, когда начались холода, мы собрали ее, завернули майора Додсона в войлочные одеяла и перебросили через колючую проволоку. Мы собирались перекинуть еще троих человек, затем разобрать катапульту по частям и сжечь ее в наших каминах. Но совершенно случайно между проволочными оградами проехал моторизованный патруль, он направил на нас фары и осветил катапульту. Мы все бросили и спрятали части катапульты по домам. Но поднялась тревога, и поэтому у Джека Додсона осталось очень мало времени, чтобы скрыться. - Остин перевел взгляд с Холлиса на Лизу. - Как видите, им уже известно, как Додсон выбрался отсюда. Я проверял вашу храбрость.
      - Мы не нуждаемся в подобной проверке, генерал.
      - Я этого не знаю. И даже не знаю, что привело вас обоих сюда.
      - Судьба и рок привели нас сюда, генерал, - произнес Холлис.
      - Мы воспринимаем ваше появление здесь как хороший знак, - добавил Остин. Он наклонился на своей качалке к Холлису. - Скажу вам еще кое-что, полковник. Поскольку нам всем хотелось бы оказаться дома, то я думаю, что мы все пожертвовали бы своими жизнями, если бы знали, что хоть один человек выберется отсюда и расскажет об этом проклятом месте миру. Если этим человеком будете вы и если у вас есть какой-нибудь план, то вам достаточно сказать только слово. Мы уже готовы на все. Холлис утвердительно кивнул.
      - Это очень смело, - сказала Лиза, глядя на Холлиса. - Ну что, Сэм?
      Тот промолчал. Тогда заговорил Пул:
      - Что касается катапульты, полковник, то она сейчас находится за зданием штаба и охраняется двадцать четыре часа в сутки. Никто не рассказал нам зачем, но мы и сами уже догадываемся. А вот вы догадываетесь? А вы, мисс Родз?
      Холлис и Лиза не ответили, и Пул продолжил:
      - Если они схватят Додсона, он станет первым... и на этот раз его не будут заворачивать в одеяла. Если они не найдут его и не узнают, кто состоит в "комитете по побегу", то просто-напросто выберут человек десять из нас, наугад. Так что даже если вы считаете нас презренными предателями, то не думайте, что мы послушные домашние животные у русских. Мы предприняли кое-что, рискнув своими жизнями.
      - Я не сужу вас, - сказал Холлис Пулу. - Я просто напоминаю вам, что, сотрудничая с врагом, все вы нарушили Кодекс поведения военнопленных. Да, конечно, то же в некоторой степени совершил и я. И поскольку мы все осознаем это, то, значит, можем продолжать претворять в жизнь следующее положение статьи III этого Кодекса. А это означает побег. Я не считаю побег двух человек за двадцать лет вашим достижением.
      Лицо Пула побагровело.
      - Не хотите ли вы сказать, полковник, что...
      - Полковник совершенно прав, - перебил Остин. - Много лет русские уничтожали тех из нас, кто отказывался сотрудничать с ними, другие совершали самоубийства, активно или пассивно, неважно. И те, кого вы видите здесь, полковник Холлис и мисс Родз, - предатели. Вот почему мы остались живы. И вот почему Эрни Симмз погиб вместе с остальными. Верно, полковник?
      - Верно, генерал.
      Пул поднялся и сказал:
      - Полковник, позвольте я процитирую вам некоторые правила относительно военнопленных. Первое: "Даже попав в плен, вы продолжаете считаться гражданами Соединенных Штатов, и вы не будете забыты". Второе: "Будут использованы все возможные способы установить с вами контакт, чтобы поддержать вас и добиться вашего освобождения". Глядя мне в глаза, полковник, - продолжал Пул, - подтвердите, что правительство выполняет свой долг по отношению к нам. Подтвердите, что мы не забыты и не брошены на произвол судьбы. Подтвердите, что они просто не знают, где мы находимся.
      Холлис, глядя Пулу прямо в глаза, ответил:
      - Если бы там знали, что вы здесь, коммандер, они бы что-нибудь предприняли, чтобы вызволить вас отсюда.
      Пул пристально посмотрел на Холлиса и глубоко вздохнул.
      - Тогда позвольте я расскажу вам, чем мы тут занимаемся вместо того, чтобы бежать. У нас есть оправдание того, что мы еще остаемся в живых. Если мы сможем прожить достаточно долго, чтобы дать возможность выбраться отсюда хоть одному из нас, то сможем предупредить нашу страну о существовании этого места. И в этом есть доля правды, полковник. Поскольку, как видите, здесь не просто лагерь военнопленных и действуют иные правила. Мы стараемся сохранить нашу офицерскую честь и достоинство. Для примера могу сообщить вам, что среди нас не было ни одного доносчика. Мы можем доверять друг другу, и никогда, ни разу мы не вступали в дружеские отношения ни с одним русским. Разумеется, ситуация сложилась весьма и весьма необычная, и мы стараемся действовать по мере ее развития. С этой целью генерал Остин основал офицерский комитет. - Пул посмотрел на Лизу и Холлиса. - Надеюсь, что вы не пробудете здесь двадцать лет, но если это случится, думаю, вам удастся сохранить чувство долга и чести.
      - Вы хотите сказать, что было бы неплохо, если бы я взял свои слова обратно, - проговорил Холлис.
      - Совершенно верно, - твердо ответил Пул.
      - Что ж, возможно, я сделаю это, - сказал Холлис, вставая.
      Лиза тоже поднялась и обратилась к Пулу и Остину:
      - Судя по тому, что я видела и слышала, я... я считаю, вы делаете все, что от вас зависит.
      - Ну, мы-то знаем, что это не совсем так, - вздохнул генерал. - И ваш друг это тоже понимает. - Он взглянул на Холлиса и добавил: - Крах во Вьетнаме, позор Уотергейта, иранские контрас, постыдные эпизоды с заложниками в Иране, Ливане и много еще чего. Почти два десятка лет мы были удаленными свидетелями бедствий и унижений Америки. Однако мы не воспользовались этим, чтобы оправдать свой собственный позор и слабость.
      Генерал поднялся с кресла и направился к двери, давая понять, что разговор закончен.
      - Вам не надо оправдываться передо мной или перед кем-либо еще, кроме специального и в должное время назначенного конституционного расследования, которое состоится, если вы когда-нибудь вернетесь домой.
      Мысли Остина, казалось, где-то блуждали, и Холлис подумал, а слышал ли он его вообще. Наконец генерал задумчиво произнес:
      - Домой... знаете, мы все смотрели пленку, как военнопленные возвращались из Вьетнама. Мы видели знакомые лица. Некоторые из нас увидели даже своих жен и детей. Люди бескорыстно делились радостью с семьями тех, с кем они переживали общее горе. Не думаю, что русские смогли бы изобрести более жестокую пытку для нас, чем показать это.
      Лиза повернулась и быстро вышла. Холлис направился к двери.
      - Мы читали о постоянных попытках частных лиц и семей обнаружить местонахождение военнопленных. И заметьте, не правительства, - остановил его Пул. - Вы понимаете, как это мучило нас? И почему никто не оказался достаточно умен, чтобы провести некоторые сопоставления? Ракеты класса "земля-воздух", сбивавшие американских летчиков... Господи, да русские и северные вьетнамцы были союзниками. Насколько надо быть тупым, чтобы не понимать этого? Почему ни у кого даже мысли не возникло, что мы можем оказаться здесь? В России? - Пул испытующе разглядывал лицо Холлиса. - Или они все-таки догадались об этом? И Вашингтон слишком обеспокоен тем, что это может вызвать нежелательный резонанс? И поэтому ничего не предпринимает? Так? А, полковник?
      - Я не могу ответить ни на один из этих вопросов, - сказал Холлис и добавил: - Но даю вам мое личное честное слово, что сделаю все, что в моих силах, чтобы возвратить всех вас домой. Спокойной ночи, генерал, спокойной ночи, коммандер. - Холлис взял фонарик и вышел из избы вслед за Лизой.
      Она плакала. Сэм взял ее за руку, и они отыскали в темноте тропинку. Вернувшись на главную дорогу, они зашагали к своему коттеджу.
      Успокоившись и взяв себя в руки, Лиза проговорила:
      - Ты был жесток.
      - Знаю.
      - Но почему... как ты мог быть настолько жестоким с людьми, претерпевшими столько несчастий?!
      - Я не могу одобрить их действия.
      - Не понимаю тебя. Не понимаю твоего кодекса и твоего...
      - Тебе не нужно этого понимать. Это мой мир, а не твой.
      - Иди ты к черту! Из-за твоего мира я угодила сюда.
      - Нет. Ты угодила сюда из-за КГБ, - возразил Холлис. - Здесь творится огромная несправедливость, которую необходимо исправить, Лиза. Я не судья и не жюри присяжных, а просто чертовски беспристрастный свидетель. Я прекрасно разбираюсь в том, что вижу, и твердо знаю, что я - не один из тех преступников, которые находятся здесь. И заруби себе это на носу.
      Она посмотрела на него, и до нее наконец дошло, что Сэм очень расстроен этой встречей.
      - Ты поставил себя на их место? - спросила она. - Когда-то они были твоими согражданами. И ты не испытываешь к ним гнева или презрения. Только жалость, настолько глубокую, что она не вмещается в тебе. Ведь так?
      Он кивнул.
      - Да, это так. - Сэм обнял ее за плечи. - Я не могу подать им надежду, Лиза. Это было бы более жестоко, чем любые мои обвинения. И они прекрасно все понимают.
      Она прижалась к нему.
      - Эрни Симмз погиб и похоронен, Сэм. Теперь ты обретешь мир.
      Глава 35
      Хэллоуин встретил их холодным и морозным рассветом. Холлис вылез из постели и прошел в ванную. Вода казалась едва теплой, значит, газовая колонка опять барахлила.
      Лиза проснулась и, накинув на ночную рубашку халат, пошла разжигать камин и готовить кофе.
      Холлис побрился, принял душ и надел спортивный костюм. Они взяли кружки кофе в гостиную и уселись возле камина.
      - Завтра твоя очередь готовить кофе и разжигать камин, - сказала Лиза.
      - Я знаю.
      - Ты хорошо спал?
      - По-моему, да.
      - Ничего, что мы спали вместе и не занимались любовью?
      - Нет. Правда, у тебя были очень холодные ноги.
      - Я тут подумала, что как бы ни было примитивно это жилище, это дворец по сравнению с избой генерала Остина. У нас есть электрокофеварка, тостер, электроплитка, холодильник, туалет внутри, горячая вода...
      - Ты, наверное, хотела сказать - теплая.
      - Опять?
      - Я разберусь с ней попозже.
      - Хорошо, когда в доме есть мужчина.
      - Для ремонтных работ.
      - Мне очень жаль, что так получается с сексом...
      - Мне тоже. Но честно говоря, у меня тоже нет настроения заниматься любовью. По-моему, это место подавляет мое либидо.
      Она обеспокоенно посмотрела на него.
      - Ты серьезно?
      - Да. Я больше не чувствую, что мне это нравится.
      - Ты уверен? - спросила она, ставя кружку на стол.
      - Совершенно.
      Лиза задумалась.
      - Ну... они не в состоянии сотворить подобное с нами.
      - Верно.
      - Нет, неверно. - Она положила руку ему на плечо. - Почему бы нам не пойти... не вернуться в постель?
      - Не уверен, что у меня все получится, как надо.
      - Ты будешь великолепен, Сэм, поверь.
      - Что ж... хорошо. - Он встал, и они вернулись в спальню. Холлис взглянул на икону, которая теперь висела над двуспальной кроватью. - Разве это подходящее место для религиозной живописи? - спросил он.
      - Ода.
      - Ну, если ты так утверждаешь... - Он взглянул на кровать. Они оба в нерешительности стояли возле нее, чувствуя себя неловко, как будто это происходило с ними впервые. Лиза скинула халат и ночную рубашку. Яркие оранжевые блики от решетки обогревателя играли на ее белой коже.
      Холлис разделся, и они обнялись. Он целовал ее губы, грудь, встав на колени, кончиком языка лаская ее живот, опускаясь все ниже и ниже...
      - О... Боже... - Она тоже опустилась на колени рядом с ним, и они начали нежно ласкать друг друга.
      - Ты в полном порядке, Сэм, - простонала Лиза. - Ты обманным путем выманил меня из одежды!
      - Не я.
      Он взял ее на руки и положил на постель. Она привлекла его к себе и обняла изо всех сил.
      - Сэм... - шептала она... - Какая же я была дура... вот что мне было нужно, а я... мне была нужна твоя любовь!
      - Это все, что нам здесь осталось, Лиза.
      - Сэм, я хочу жить! Нам надо побольше бывать вместе... слишком быстро все кончается...
      - Да, это случится очень быстро. Я люблю тебя, Лиза. Помни это.
      Они двигались медленно, не спеша, как люди, знающие, что в их распоряжении много часов, но не так уж много дней. Так солдат, получивший отпуск с войны, измеряет время минутами, и каждую такую минуту хочет прожить так, чтобы запомнить и сохранить в своей памяти. Они долго ласкали друг друга и оба достигли вершины блаженства.
      Потом они оба лежали, слушая тишину.
      - Это наша победа, - прошептала она, прижимаясь к нему.
      * * *
      Они совершали пробежку трусцой по главной дороге, приветливо улыбаясь пробегавшим мимо обитателям лагеря.
      - Какая тут дружественная обстановка, - заметила Лиза, переводя дыхание. - Прямо как субботним утром в Си Клифф. Но где же женщины?
      - Думаю, что русские женщины не бегают, - ответил Сэм.
      - Верно. Я ни разу не встречала в Москве женщин, бегающих по утрам.
      Они свернули с дороги и несколько сотен метров решили пройти пешком.
      - Куда мы направляемся? - спросила Лиза.
      - Хочу заглянуть к Бурову домой.
      - Иди туда без меня. Я не пойду домой к этому человеку.
      - Он просил нас к нему заглянуть.
      - Меня это совершенно не волнует. Ты что, не понимаешь? Тогда постарайся, пожалуйста, поставить себя на мое место. Ты хочешь, чтобы он на меня пялился? Он и так торчал тогда в камере, когда меня обыскивали.
      - Я понимаю тебя, - кивнул Холлис. - Я скажу ему, что ты неважно себя чувствуешь.
      - Зачем тебе вообще понадобилось туда идти?
      - Это моя работа. Я все должен увидеть.
      - Но зачем?
      - Точно не знаю, но не хочу оказаться неподготовленным, что бы здесь ни произошло.
      - Ладно, - согласилась Лиза. - Иду с тобой. Я тоже не хочу оставаться неподготовленной.
      Они остановились у железной ограды, окружавшей дом Бурова. К ним тут же подошли двое пограничников.
      - Убирайтесь! - приказал один из них. - Вон!
      - У нас назначена встреча с полковником Буровым, - по-русски сказал Сэм. - Я - полковник Холлис.
      - Вы новые американцы, прибывшие сюда?
      - Совершенно верно.
      Охранник смерил его свирепым взглядом, повернулся и подошел к караулке, откуда позвонил по телефону. Затем он сделал Холлису с Лизой знак, и они прошли через ворота, Сэм старался внимательно все рассмотреть. К караульному помещению примыкала огромная псарня из проволочной сетки, за которой, грозно рыча, носились немецкие овчарки. Дача Бурова представляла собой двухэтажный деревянный коттедж. Рядом с домом под навесом стоял "понтиак Транс Ам". Холлис подошел к двери и постучал.
      Дверь отворил пограничник и пропустил их внутрь. Они вошли в просторную прихожую, где стоял стол для дежурного.
      Охранник повел их через большую красивую гостиную в кабинет Бурова.
      - Доброе утро, - поздоровался он.
      Холлис, не обращая внимания на приветствие, осматривался вокруг. Мебель советского производства 30-х годов - массивная, полированная. На стенах огромные картины с изображением счастливой советской действительности.
      - Не хватает только портрета Сталина, - заметил Холлис. - Вы ведь сталинист, Буров?
      - Мы не употребляем этого выражения, - сказал он. - Но, безусловно, меня восхищал этот человек и его методы. Садитесь, пожалуйста. - Буров указал им на кресла у русской печи, выложенной фарфоровыми изразцами, сделал знак охраннику, тот вышел.
      - Если бы мне пришлось оценивать ваш вкус, полковник, то я сказала бы, что он у вас есть, - проговорила Лиза.
      Буров недоверчиво улыбнулся. Лиза рассматривала картину, изображавшую колхозников, убирающих пшеницу: красивые и сильные мужчины и женщины со счастливыми улыбающимися лицами.
      - Я ничего подобного ни разу не встречала в сельской местности и подозреваю, что художник тоже, - заметила Лиза.
      - Это то, что мы называем идеалом, - произнес Буров, усаживаясь напротив них на диван, отделанный в тон креслам. - Ну, как поживаете?
      - Мы находимся в тюрьме, - ответил Холлис. - Так как, вы думаете, мы можем поживать?
      - Вы не в тюрьме, - резко возразил Буров. - Все-таки скажите, что вы думаете о нашей школе?
      - Я поражен, - ответил Холлис.
      Буров кивнул с таким видом, словно ожидал подобного ответа.
      - Сначала о деле. Вы избили Сонни Эймза.
      - Почему бы в первую очередь не обсудить то, как вы, Вадим и Виктор избили мисс Родз и меня?
      - Это было не избиением, а официальным делом, и так как это произошло до вашего вхождения в мир нашей школы, то не подлежит обсуждению. За что вы ударили Сонни? Потому что он оскорбил мисс Родз?
      - Нет, это входило в мои служебные обязанности.
      - Здесь правила диктую я, полковник Холлис. И я очень суров во всем, что касается правил и приказов. И очень справедлив. За драки и подобные провинности мы сажаем курсантов в карцер. Заключение в карцере грозит им и за приставание к женщинам, воровство и прочие штучки. Однажды я расстрелял одного курсанта за изнасилование. Чтобы здесь шла нормальная работа, необходимо установить закон и порядок. Тут вам не Америка. Если вы решили остаться, то я проведу тщательное расследование этого инцидента и выясню, кто из вас виновен.
      - Лэндисы тут ни при чем, - вмешалась Лиза. - Из-за нас они попали в сложную ситуацию. Все это касается только меня и Сонни. Этот тип - свинья!
      - Вот как? - ухмыльнулся Буров. - Он был таким милым мальчиком до того, как насмотрелся американских фильмов.
      Лиза встала.
      - Всего хорошего, - сказала она.
      Буров знаком приказал ей сесть.
      - Нет, будьте любезны, сядьте. Хватит болтовни. Я должен кое-что обсудить с вами.
      Лиза неохотно вернулась на место.
      - Я создал здесь лучшую шпионскую школу во всем мире, Холлис. И вы должны знать, что мной руководило. Первое: моя глубокая, неизменная ненависть к Западу. По иронии судьбы с тех пор, как я начал работать с сотнями американцев, возросла моя ненависть к их культуре, их похабным книжонкам и журнальчикам, к их бессмысленным фильмам, к их самолюбивым, эгоистичным людишкам, полному отсутствию чувства истории, к их безудержному потреблению всяких бесполезных товаров, их сервису, и превыше всего - к их откровенно слепой уверенности в том, что им всегда удастся выйти сухими из воды.
      - Да, это перекрывает все остальное, - улыбнулся Холлис. - Но, разумеется, вы научились всему этому не от ваших заключенных?
      - Инструкторов, - сухо поправил Буров. - Нет, западную мерзость я изучил по тому, с чем мне самому пришлось сталкиваться. Эти летчики, возможно, являются лучшими представителями вашего инфантильного общества. Мои же курсанты, приехав в Америку, будут трудиться усерднее, лучше, компетентнее и станут более законопослушными гражданами, чем коренные жители.
      - Наверное, они и налоги платить собираются, не так ли? - съязвил Холлис.
      - А второе мое побуждение чисто интеллектуального характера. Меня увлекает сама возможность превращения русских в американцев. Не думаю, что когда-либо делалось нечто подобное в таком масштабе. И еще принесет свои плоды в будущем. Вы согласны?
      - Боюсь, что да.
      - Разумеется. Планируется открытие и других подобных школ.
      - А где вы раздобудете инструкторов?
      - Похитим их так же, как вас и тех американских женщин. Возможно, в районе Бермудского треугольника, - усмехнулся он.
      - Как вас может это смешить? - с удивлением спросила Лиза. - Какая жестокость!
      - Это война, - коротко отрезал Буров. - За десять лет мы создадим школы по образцу каждой крупной белой нации в мире. Во все нации Европы, Южной Америки, Канады, Южной Африки, Австралии, Новой Зеландии - в любую страну, где русский сможет сойти за местного уроженца, в каждую из этих национальных структур мы внедрим русских. К концу этого столетия мы заселим земной шар мужчинами и женщинами, вылитыми немцами, французами, англичанами, да кем угодно, только работать все они будут на нас. Ну, что вы думаете об этом? обратился он к Холлису.
      - Весьма амбициозное стремление для государства, которое семьдесят лет создавало Нового Советского Человека, да так и не смогло.
      В комнату вошла пожилая русская женщина с подносом, на котором стояли чайник и чашки. Она поставила поднос на стол и вышла.
      - Наливайте себе, не стесняйтесь, - предложил Буров.
      - Если эта женщина заключенная, то я даже не притронусь к тому, что было приготовлено рабыней, - проговорила Лиза.
      - Ай-яй-яй, какая же вы, однако, щепетильная! На самом деле эта женщина - моя дорогая матушка. - Он налил всем чаю. - Да, представьте себе, у меня есть мать. И жена тоже, и милая малышка Наталия. Я все думаю, мисс Родз, а не захотите ли вы работать здесь, в этом доме? Научите английскому мою Наташу. Ей сейчас десять лет. Может быть, смогли бы стать кем-то вроде гувернантки.
      - Вы, наверно, шутите, полковник Буров.
      - Ничуть. Хотите я вас с ней познакомлю?
      - Нет.
      - Вы всех нас находите такими отталкивающими?
      - У меня очень много русских друзей. Однако вас нет среди них.
      - Посмотрим, - пожал плечами Буров. - Как говорится, время лечит.
      - Это была единственная причина, по которой вы пригласили нас сюда? спросил Холлис.
      - Нет, я должен вам сообщить кое-что. Начальство в Москве не согласилось предоставить вам неделю на размышление. Так что вам придется сообщить мне о своем решении прямо сейчас.
      - Мой ответ - нет, - сказал Холлис и поднялся с кресла.
      Буров с сомнением посмотрел на него:
      - Значит, вы не будете работать на нас?
      - Вы слышали мой ответ.
      - В таком случае вас еще раз допросят, а затем расстреляют.
      - Поэтому я ничего не потеряю, если убью вас прямо сейчас.
      Буров поставил чашку и на шаг отступил от Холлиса. Сэм шагнул к Бурову. Лиза тоже встала.
      - Вы что, вооружены?
      - Чтобы убыть вас, мне не понадобится оружия, - ответил Холлис.
      - Неужели? Вы считаете себя настолько сильным? Я тоже не слабак.
      - Вот и прекрасно. Мне будет только интереснее. - С этими словами Холлис еще ближе подошел к Бурову.
      - Оставайтесь на месте! - рявкнул тот.
      - Сэм, ну, пожалуйста, - заговорила Лиза и повернулась к Бурову. - Я буду на вас работать. - Она обратилась к Холлису. - Прошу тебя, Сэм... Мы все обсудим. Это не стоит наших жизней. Скажи ему "да". Пожалуйста. - Она схватила его за руку. - Ну, какая разница, если на двух инструкторов будет больше? - Она снова повернулась к Бурову. - Он согласится. Только дайте мне немного времени.
      Буров, казалось, размышлял.
      - У меня приказ получить от вас ответ сегодня. Если в шесть часов вечера вы не скажете "да", вас тотчас же отправят в камеры. Вам ясно?
      Лиза кивнула. Буров продолжал:
      - У меня сегодня с утра превосходное настроение, и скажу вам почему. Майор Додсон схвачен. Он не дошел до западной стены вашего посольства двухсот метров. Так на чьей стороне судьба?
      Холлис промолчал и повернулся, собираясь уйти.
      - Да, теперь вы можете идти, - сказал Буров. - В шесть часов вечера доложите мне о своем решении в моем офисе. - Он указал на выход.
      Холлис и Лиза вышли в холл, охранник открыл им дверь и проводил до ворот.
      - Тебе хотелось выиграть время, верно? - спросила Лиза.
      Холлис кивнул и сказал:
      - Но ты не должна была этого делать.
      - Я сделала это ради тебя, Сэм. Я поняла, что на сей раз твое эго пошло наперекор здравому смыслу. Никогда не думала, что ты можешь настолько потерять контроль над собой.
      - Когда я пришел к нему, со мной все было о'кей, - ответил Холлис. Но... вот я начал думать о нем...
      - О нем и обо мне? Не надо было мне ничего тебе говорить.
      Холлис промолчал.
      - И еще тебя вывели из себя его слова об Америке.
      - Больше всего. Спасибо, что хоть ты сохранила хладнокровие в такой ситуации. Тебе ведь это тоже было нелегко.
      - Ты мой должник.
      - Верно. И еще я не забыл про ужин в ресторане.
      - Они схватили Додсона.
      - Для Додсона это дерьмово, - кивнул Холлис. - Но, может быть, теперь прекратят давить на Бурова, требуя ликвидировать лагерь.
      - Если тебя интересует, останется ли школа здесь, значит, у тебя есть надежда, что кто-то придет за нами.
      - Неплохо. Ты начинаешь размышлять как офицер разведки. Если начнется операция по нашему спасению, то полагаю, лучше будет, если мы останемся здесь, а не где-нибудь еще. И не дави на меня, Лиза. Иногда я даже размышляю вслух, поскольку мне не с кем обсудить все это. Сейчас дай мне подумать.
      Айлеви, разумеется, знал, что их с Лизой похитили, и, в сущности, он предвидел это похищение. Вот почему Сэз пытался уговорить Лизу отказаться от полета. И не просто так он расспрашивал Холлиса о характеристиках советского вертолета МИ-28. Он уже тогда планировал провести эту операцию.
      Но затем в Шереметьеве Айлеви упомянул об обмене, теперь, когда появилась возможность наложить лапу на большинство из трех тысяч выпускников "школы обаяния" в Штатах. Вообще-то Сэз никогда не лгал своим коллегам; просто он давал десять верных ответов на один и тот же вопрос.
      Холлис пытался просчитать ход мыслей Айлеви. В этом не было ничего невозможного, поскольку они оба занимались одним и тем же делом. Холлис был уверен в том, что Айлеви не только знал об их похищении, но и догадывался, что их доставят в "школу обаяния". Айлеви не хотел бы, чтобы Лиза долго пробыла в руках Бурова, ведь он все еще любил ее.
      Его размышления прервала Лиза:
      - Думаю, мы недооцениваем ум Бурова, - сказала она.
      - Да. Меня поразила его маленькая речь, - согласился Холлис и добавил: - Он во власти навязчивой идеи. Проще говоря, маньяк.
      - А чем ты собираешься заниматься до шести часов вечера?
      - Думать. Изучать. Ты готова к долгому дню?
      - Конечно. Мне нравится наблюдать за твоей работой. Ты меня интригуешь.
      Он взял ее под руку, и они зашагали по дороге мимо торгового центра, здания штаба, пока не пришли к дому ветеранов иностранных войн.
      Холлис и Лиза поднялись на крыльцо и вошли в дом. В комнате отдыха было многолюдно. Они увидели Пула с тремя курсантами за карточным столом.
      - О, привет, полковник, - поздоровался Пул, поднимая глаза от карт. Доброе утро, мисс Родз. Не хотите присоединиться и сыграть в покер?
      - Нет, спасибо. Кто-то сказал мне, что вы состоите в комиссии по заготовке дров.
      - О, разумеется. Я подойду к вам через секунду. Дайте мне закончить кон.
      Холлис и Лиза сели за ближайший столик. Мужчины разыграли кон, и один из курсантов выложил комбинацию из тузов и шестерок. Пул обратился к игрокам.
      - Это называется "комбинацией мертвеца".
      - Почему? - спросил один из игроков.
      - Такую комбинацию набрал Дикий Билл Хикок, когда кто-то выстрелил ему в спину в Дэдвуде. Это городок где-то на Западе Америки. Не помню название штата. Но это несчастливая комбинация, даже если ты выигрываешь с ней. Тузы на шестерках. Когда у кого-то в покере набирается эта комбинация, вы говорите "комбинация мертвеца". - С этими словами Пул встал из-за стола. Вернусь чуть позже. Не соприте мои денежки.
      Молодые люди заулыбались. Пул вместе с Лизой и Холлисом вышли на улицу.
      - Вообще-то "комбинация мертвеца" состоит из тузов и восьмерок, заметил Холлис.
      - Правда? Как глупо с моей стороны! - Пул усмехнулся и сказал шепотом: - По крайней мере раз в день я должен кого-нибудь из них надуть, иначе скверно себя чувствую.
      - Вас когда-нибудь ловили на этом? - спросила Лиза.
      - Разумеется. Примерно с дюжину раз. После чего Лена - это моя жена на неделю попадала в каталажку. А ей все равно. Она гордится мною всякий раз, когда ее уводят в карцер. Прежде чем угодить сюда, она провела четыре года на лесоповале. По сравнению с тем, где она побывала, здешние камеры напоминают комнаты отдыха. В карцере ей не приходится стирать или застилать постель, поскольку там постелей просто нет. Когда она возвращается домой, я готовлю ей отменный обед.
      - Но если им взбредет в голову учинить с ней что-нибудь похуже, как, собственно, и с вами?
      - Могут. Однако не решаются. Я уже объяснял вам, теперь они чаще используют пряник, чем кнут. Но в один прекрасный день они снова вернутся к суровым мерам. Почему-то у меня такое чувство, что это не за горами.
      - И вы по-прежнему будете нести всякий вздор о жизни Америки?
      - Конечно. Видите ли, мисс Родз, вам это может показаться не очень серьезным - я имею в виду такую мелкую ложь, например, как с тузами и шестерками. Но я не забываю правдивую историю, которую как-то прочел об одном английском летчике, заключенном вместе с другими летчиками в немецком замке во время второй мировой войны.