Глава 13

Мы ехали к генералу.

— Знаешь, я, кажется, представляю себе эту измученную, несчастную молодую женщину...

— Поправь зеркало заднего вида.

— Не надо, Пол.

— Прости.

Я, наверное, задремал, потому что почувствовал, как Синтия толкнула меня в бок.

— Ты слышат, что я сказала?

— Да. Ты сказала «не надо».

— Нет, я сказала, что Кент что-то скрывает.

Я выпрямился и зевнул.

— Да, есть такое впечатление... Не могли бы мы где-нибудь остановиться и выпить по чашке кофе?

— Не могли бы. Лучше скажи, ты действительно подозреваешь Кента?

— Как тебе сказать... Подозревать многих можно, теоретически. Мне, например, не нравится одно обстоятельство: у него жена уехала, и некому подтвердить его алиби. Большинство женатых мужчин утром дома, в постели с женами. А когда жена в отъезде и такое происшествие, невольно задумываешься: дикое совпадение или что-нибудь другое?

— Как тебе Ярдли?

— Не так глуп, как кажется.

— Совсем не глуп. Мне приходилось работать с ним год назад, когда я вернулась из Европы. Один солдат изнасиловал мидлендскую девушку, и я имела удовольствие познакомиться с шефом Ярдли.

— Дело знает?

— Еще как! Помню, он говорил: военные прибывают и убывают, а он тридцать годков за порядком наблюдает, его тут знает каждая собака. Вдобавок умеет быть обаятельным, когда нужно, и хитрющий как змей.

— И вдобавок оставляет пальчики — там, где они уже могли быть.

— Кент тоже оставляет. И мы с тобой.

— Верно. Но мне точно известно, что я не убивал. А ты?

— Я спала, — спокойно сказала Синтия.

— Одна? Это плохо. Пригласила бы меня к себе. У нас у обоих было бы алиби.

— Уж лучше быть подозреваемой.

Дорога была длинная, прямая и узкая, как глубокий черный рубец на теле высоченных сосен. От раскаленного асфальта волнами поднимался горячий воздух.

— В Айове так же жарко?

— Да, только воздух суше.

— Никогда не думаешь вернуться туда?

— Иногда думаю. А ты?

— Я частенько бываю в родных местах. Но от моего южного Бостона мало что осталось. Город изменился.

— Айова все та же, зато я изменилась.

— Ты еще молоденькая. Запросто можешь уволиться и начать карьеру на гражданке.

— Я люблю свою работу.

— Такую же работу можно и в Айове найти. Запишись в полицию округа. Возьмут, с твоим-то опытом.

— Последнего уголовника в округе нашли умершим от скуки десять лет назад. В полиции десять дюжих мужиков. Заставили бы меня варить кофе и трахаться с ними.

— Ну что ж, кофе, по крайней мере у тебя получается отличный.

— Пошел ты знаешь куда...

Получил, Бреннер? Так тебе и надо.

Трудно найти верные слова и тон, когда встречаешься с женщиной, которую видел голой, с которой спал или разговаривал ночь напролет. Нельзя быть равнодушным, притворяться, что этого не было, но не следует вести себя развязно только потому, что этого больше нет. Не надо давать волю языку и рукам. Ее не потреплешь по щечке и не похлопаешь по попе — как бы тебе этого ни хотелось. Но не нужно бояться сердечного рукопожатия, опасаться положить руку ей на плечо или ткнуть пальцем в бок, как это делала сейчас Синтия. Должно быть руководство по общению в таких ситуациях, если его нет; еще лучше выпустить закон, запрещающий бывшим возлюбленным приближаться друг к другу ближе, чем на сто ярдов. Все это, естественно, в том случае, если ты не хочешь возобновить отношения.

— У меня всегда было ощущение, что у нас с тобой все осталось в подвешенном состоянии.

— А у меня всегда было ощущение, что ты испугался встречи с... моим женихом и попросту сбежал. — Синтия помолчала, потом добавила: — Наверное, из-за меня не стоило затевать историю.

— Что ты говоришь? Он угрожал убить меня. Осторожность неотделима от храбрости.

— Может быть. Но иногда нужно драться — если действительно хочешь чего-то добиться. У тебя же есть награда за храбрость.

Она ставила под сомнение мою мужественность, и это меня раздражало.

— К вашему сведению, мисс Санхилл, я получил Бронзовую звезду за то, что взял какую-то долбаную высоту, о которой знать не знал и слышать не слышал. Но будь я проклят, если соглашусь играть роль доблестного рыцаря вам на потеху... Кроме того, я что-то не припомню, чтобы ты давала мне надежду.

— Я не знала, кого из вас выбрать, и потому решила, что буду с тем, кто останется в живых.

Синтия посмотрела на меня. Я видел, что она улыбается.

— Неостроумно, — заметил я.

— Извини. — Она похлопала меня по колену. — Люблю, когда ты сердишься.

Я ничего не сказал. Дальше мы продолжили путь молча.

Мы подъезжали к окраине военного городка. Показался ряд старых крупнопанельных строений и большой щит с надписью: «Учебный центр сухопутных войск США по подготовке специалистов для ведения психологической войны. Посторонним вход воспрещен».

— Заедешь сюда после встречи с генералом?

— Постараюсь, — ответил я, поглядев на часы.

Быстрее, быстрее. Вдобавок к проблеме «остывания» следов я чувствовал, что чем больше у людей в Вашингтоне и Форт-Хадли будет времени на размышление, тем вероятнее меня ждет головомойка. Не пройдет и семидесяти двух часов, как база будет кишмя кишеть фэбээровцами и чинушами из УРП, жаждущими набрать очки, не говоря уже о журналистской братии, которая собралась, конечно, в Атланте и ломает голову над тем, как попасть оттуда сюда.

— Как мы поступим с этой дрянью из подвала? — спросила Синтия.

— Не знаю. Хорошо, если бы она нам вообще не понадобилась. Пусть полежит несколько дней.

— А если Ярдли найдет эту комнату?

— Пусть он тогда и думает, что делать с этой дрянью.

— В этой дряни, может быть, и скрыт ключ к преступлению.

Я смотрел в боковое стекло на сооружения базы.

— Нет, в той комнате полно компромата, от которого зависит жизнь и карьера многих людей, судьба ее родителей, посмертная репутация Энн.

— Неужели это говорит Пол Бреннер?

— Это говорит кадровый офицер Пол Бреннер, а не сыщик Пол Бреннер.

— Я понимаю. Это правильно.

— Конечно, правильно. Я бы то же самое для тебя сделал.

— Благодарю, но мне нечего скрывать.

— Ты замужем?

— Тебя это не касается.

— Что верно, то верно.

Мы подъехали к официальной резиденции генерала, именуемой Бомон. Это был большой, сложенный из кирпича дом с множеством белых колонн. Стоял он на засаженном деревьями участке в несколько акров на восточном краю военного городка, этакий оазис с магнолиями, величавыми дубами и клумбами посреди армейской простоты.

Бомон — осколок эпохи, которая предшествовала Гражданской войне, родовое гнездо могущественного клана Бомонов, чьи потомки по сей день обретаются в округе. Дом не был подмят сапогами солдат Шермана, шагающих к морю, так как находился в стороне от главного направления марша, но сильно разграблен и порушен мародерами и дезертирами. Местные жители рассказывают, что всех женщин в роде изнасиловали, путеводитель по округу утверждает, что Бомоны бежали на несколько шагов впереди наступающих янки.

Дом был экспроприирован оккупационными войсками и использовался как штабной пункт, потом на каком-то этапе его возвратили законным владельцам, а затем, в 1916 году, продали вместе с плантациями федеральному правительству, которое назвало это место лагерем Хадли. Так дом снова перешел в собственность армии, ближние хлопковые поля стали военным городком, а остальные сто тысяч акров лесистой местности — территорией для учений и маневров.

Трудно установить, какой отпечаток на местное население наложила история, но было понятно, что влияние истории в здешних краях не поддается разумению парнишки из южного Бостона или девчонки с фермы в глубине Айовы. В результате встреча такого человека, как я, с таким человеком, как Ярдли, не становится встречей умов и сердец.

Мы вылезли из машины.

— У меня колени дрожат, — призналась Синтия.

— Прогуляйся по парку. Я один справлюсь.

— Ничего, постараюсь взять себя в руки.

Мы поднялись по ступеням к портику с колоннами, я нажал кнопку звонка. Дверь открыл красивый молодой лейтенант, на его нагрудной карточке значилось имя — Элби. Я сказал:

— Уорент-офицеры Бреннер и Санхилл прибыли к генералу и миссис Кемпбелл по его просьбе.

— Да-да... — Он быстрым взглядом окинул неформальную одежду Синтии и впустил нас. — Я личный помощник генерала. С вами хочет поговорить адъютант генерала, полковник Фаулер.

— Я должен видеть генерала по его просьбе.

— Я знаю, мистер Бреннер. Но сначала поговорите с полковником Фаулером, прошу вас.

Мы с Синтией прошли за ним в просторный передний зал, убранный в стиле и духе тех времен. Подозреваю, что обстановка и вещи здесь не принадлежали первоначально Бомонам, а прикуплены с бору по сосенке у разорившихся плантаторских потомков. Лейтенант Элби провел нас в приемную, почти полупустую, если не считать множества стульев. Образ жизни плантатора, убежден, сильно отличается от современного генерала, но есть между ними и общее — посетители-просители, много посетителей. Торговцев направляли к заднему входу, плантаторов сразу же провожали в гостиную, а посетители, прибывшие по официальному делу, допускались только до этой приемной комнаты вплоть до выяснения их социального положения.

Элби вышел, а мы стоя ждали полковника Фаулера.

— Это тот молодой человек, который ухаживал, по словам полковника Кента, за Энн Кемпбелл. Симпатично выглядит, — сказала Синтия.

— Он выглядит как щенок, который мочится в постели.

Она переменила тему:

— Тебе никогда не хотелось быть генералом?

— Мне бы в своем уорент-офицерском звании удержаться.

Синтия попыталась улыбнуться, но слишком нервничала. Я тоже был не в своей тарелке. Чтобы разрядить напряженность, я выдал старую армейскую хохму:

— Чтобы надеть штаны, генерал сначала поднимает одну ногу, потом другую — как и прочие смертные.

— А я сажусь на кровати и натягиваю штаны на обе ноги одновременно.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Может, мы поговорим с адъютантом и смоемся?

— Нельзя. Он славится учтивостью и может обидеться. Они такие.

— Я больше из-за его жены нервничаю... Мне надо было переодеться.

Зачем я пытаюсь раскусить этих людей?

— Это скажется на его карьере, правда? — сказала Синтия.

— Все зависит от исхода дела. Если мы не найдем преступника и никто не найдет ту комнату и не натащит грязи, для него все обойдется благополучно. Его любят. Но если заварится каша, то придется уйти в отставку.

— Тогда конец его честолюбивым политическим планам...

— А у него есть политические планы?

— Газеты пишут, что есть.

— Пусть пишут. Меня это не касается.

В действительности же это могло коснуться и меня. О генерале Джозефе Лайоне Кемпбелле говорили, что на очередных выборах партия, возможно, выдвинет его кандидатом на пост вице-президента. Его имя упоминалось также в качестве возможного посланца от родного штата в сенат или кандидата в губернаторы Мичигана. Его называли и преемником нынешнего начальника штаба сухопутных сил, что принесло бы ему четвертую звезду, и подходящим человеком на должность главного военного советника самого президента.

Множество перспектив, открывающихся перед генералом Кемпбеллом, имело один источник — его участие в войне в Персидском заливе. До тех событий о нем никто не слышал. Однако по мере того, как тускнела память о войне, из общественного сознания выветривалось имя генерала. Это был либо какой-то хитроумный план самого Джозефа Кемпбелла, либо он действительно не хотел иметь ничего общего с политикой.

Как и почему вояку Джо Кемпбелла назначили в это болото, именуемое Форт-Хадли, — одна из тех тайн, которую могли объяснить только пентагоновские спецы по служебным игрищам и интригам. Но у меня вдруг возникло подозрение, что политические воротилы в Пентагоне осведомлены о том, что у генерала Кемпбелла имеется на крепостном валу лишняя пушечка, и эту пушечку зовут Энн Кемпбелл.

Тем временем в комнату вошел высокий человек в форме защитного цвета, с полковничьими орлами, знаком принадлежности к службе генерального адъютанта, и именной карточкой на груди — Фаулер. Он представился адъютантом генерала Кемпбелла. Вообще-то среди военных достаточно назвать имя и звание, но люди ценят, когда добавляется должность.

Мы обменялись рукопожатиями, и полковник Фаулер сказал:

— Да, генерал желает видеть вас. Но мне бы хотелось сначала поговорить с вами. Может быть, присядем?

Я разглядывал полковника Фаулера. Он был чернокожий, и мне представилось, как жившие здесь бывшие рабовладельцы переворачиваются в гробу. Фаулер был изысканно одет, прекрасно говорил и держался с отличной военной выправкой. По-видимому, он был идеальным адъютантом, то есть человеком, совмещающим обязанности офицера-кадровика, главного советника, передатчика генеральских пожеланий и прочее, и прочее. Адъютант — это не то что заместитель командира, который, как и вице-президент США, конкретно ничем не занят.

Я обратил внимание, что у Фаулера длинные ноги. Казалось бы, какое это имеет отношение к делу? Между тем адъютант обязан совершать бесконечные переходы от генерала к его подчиненным и обратно, дабы передать распоряжения и принести донесения. Бегать при этом не полагается, так что приходится вырабатывать особую адъютантскую походку, которая особенно требуется на парадах, где коротконожка может испортить весь строй. Словом, Фаулер с головы до пят был офицером и джентльменом. В отличие от белых вроде меня, которые допускают некоторую неряшливость, чернокожий офицер, как и женщина-офицер, должен постоянно что-то кому-то доказывать. Любопытно, что чернокожие и женщины по-прежнему придерживаются стандартов и идеалов белого офицерства старой школы, хотя эти идеалы и стандарты не более чем миф. На пятьдесят процентов армия вообще видимость.

Полковник произнес:

— Курите, если желаете. Может быть, выпить?

— Нет, сэр, спасибо.

Фаулер похлопал по ручке кресла и начал:

— Случившееся, конечно, трагедия для генерала и для миссис Кемпбелл. Нам следует позаботиться, чтобы это не стало трагедией всей армии.

— Да, сэр. — Чем меньше слов, тем лучше. Если ему хочется говорить, милости просим.

— Смерть капитана Кемпбелл, которая произошла на базе, где начальник ее отец, и таким образом, как она произошла, определенно вызовет сенсацию.

— Да, сэр.

— Думаю, мне нет необходимости напоминать вам обоим, что никаких разговоров с прессой.

— Разумеется, нет.

Фаулер глянул на Синтию:

— Как я понимаю, вы наложили арест на виновника того изнасилования. Как по-вашему: между двумя происшествиями есть связь? Не было ли двух преступников? Или, может быть, вы задержали не того человека?

— Это исключено, полковник.

— Но это возможно. Не стоит ли вам еще раз продумать и проверить?

— Нет, полковник, это два совершенно различных происшествия, — решительно ответила Синтия.

Было ясно, что ближайшее окружение генерала уже собиралось для выработки линии поведения и какой-то умник выдвинул эту идею как вероятную, желательную или официальную, а именно: жалкая кучка новобранцев на базе гоняется за бедными, ничего не подозревающими женщинами-военнослужащими.

— Все это липа, полковник, — сказал я.

Он пожал плечами и обратился ко мне:

— У вас есть подозреваемые?

— Нет, сэр.

— А какие-нибудь зацепки?

— Пока тоже нет.

— Но у вас должна быть какая-нибудь версия, мистер Бреннер?

— Да, но это только версии. И вы им не поверите.

Очевидно, недовольный моим ответом, Фаулер подался вперед:

— Я не хочу верить, что изнасилована и убита женщина-офицер, а преступник на свободе. Остальное меня не волнует.

Поспорим? Но сказал другое:

— Я слышал, что генерал хочет отстранить меня и мисс Санхилл от расследования этого дела.

— Думаю, что это была его первоначальная реакция. Но он поговорил с некоторыми людьми в Вашингтоне и теперь изменил свое мнение. Поэтому он и хотел встретиться с вами и мисс Санхилл.

— Чтобы дать рекомендации? Понимаю.

— Может быть... Если вы, конечно, не захотите самоустраниться. Если да, то это никак не скажется на вашей карьере. Напротив, вам будет объявлена благодарность за активное начало расследования и обоим предоставлен тридцатидневный административный отпуск, начиная с сегодняшнего дня. В этом случае особой причины для встречи с генералом нет и вы можете быть свободны.

В общем, неплохая предложена сделка, и чтобы не думать о ней, я сказал:

— Мой непосредственный начальник полковник Хеллман поручил мне и мисс Санхилл расследовать это происшествие. Мы приняли задание. Вопрос закрыт, полковник.

Фаулер кивнул. Откровенно говоря, я еще не подобрал к нему ключ. За строгой внешностью адъютанта скрывался, очевидно, ловкий карьерист. Он должен держаться за свою должность, которая по всем воинским стандартам была поганой. Но человеку никогда не стать генералом, если он не пообтерся в ближайшем генеральском окружении. Судя по всему, полковнику Фаулеру оставалось сделать тройной прыжок до первой Серебряной звезды.

Фаулер задумался, в комнате воцарилась тишина. Сказав свое слово, я вынужден был ждать ответа. У старших офицеров есть пренеприятная привычка погружаться в долгое молчание. Неопытный младший офицер решает заполнить паузу каким-нибудь замечанием и получает ледяной взгляд, а то и выговор. Это как обманный маневр в футболе или войне. Я мало знаком с полковником Фаулером, но мне хорошо известен такой тип офицеров. Он явно испытывал мои нервы и решимость — для того, может быть, чтобы понять, с кем имеет дело — с дурачком-энтузиастом или такой же продувной бестией, как и сам. Надо отдать должное Синтии: она тоже благоразумно молчала.

Наконец Фаулер сказал, обращаясь ко мне:

— Мне известно, зачем мисс Санхилл находится здесь, в Форт-Хадли. Но что привело в нашу скромную обитель следователя из особой группы УРП?

— Я прибыл сюда по секретному заданию и под чужим именем. Один из уорент-офицеров на оружейном складе базы решил открыть собственное дельце. Я избавил вас от некоторых неприятностей. Там надо усилить охрану... Уверен, что начальник полиции ввел вас в курс дела.

— Да. Это было несколько недель назад, когда вы прибыли.

— Значит, вы знали, что я здесь?

— Да, но я не знал, зачем вы здесь.

— Как вы думаете, почему полковник Кент попросил меня заняться убийством капитана Кемпбелл? Никто не хотел браться за это дело.

Фаулер подумал секунду-другую.

— Видите ли, полковник Кент недолюбливает начальника нашего отделения УРП майора Боуза. Ваше начальство в Фоллз-Черч все равно поручило бы это расследование вам. Полковник Кент поступил так, как считал удобным для всех.

— Включая полковника Кента. Из-за чего у них нелады?

Он пожал плечами:

— Вероятно, из-за полномочий. Качают права.

— Ничего личного?

— Не знаю. Спросите у них сами.

— Непременно спрошу, — сказал я, а пока спросил полковника Фаулера: — Вы лично знали капитана Кемпбелл?

Он кинул на меня испытующий взгляд:

— Да, знал. Между прочим, генерал попросил меня сказать надгробное слово.

— Понятно. Вы работали с генералом Кемпбеллом до того, как получили назначение сюда?

— Да, я был под началом генерала Кемпбелла еще в то время, когда он командовал бронетанковой дивизией, дислоцированной в Германии. Потом вместе воевали в заливе, и вот теперь служим здесь.