Дверь отперла миловидная черная дама в летнем платье цвета морской волны. Она натянуто улыбалась. Я хотел представиться, но она опередила меня:

— Мисс Санхилл и мистер Бреннер, если не ошибаюсь?

— Да, мэм. — Я готов был простить ей, что она первым назвала явно более молодого и стоящего ниже по званию уорент-офицера.

Гражданские, даже полковничьи супруги, вечно путают, да и различие в званиях среди уорент-офицеров все равно что девственность у проституток.

После секундного замешательства миссис Фаулер повела нас по просторному коридору.

— У вас прекрасный дом, — заметила Синтия.

— Благодарю вас.

— Вы хорошо знали капитана Кемпбелл? — не отставала Синтия.

— О нет... не очень...

Странный ответ. Как могла жена адъютанта генерала Кемпбелла не знать его дочь? Миссис Фаулер была растеряна, нервничала, если забыла маленькие светские условности, которые должны быть второй натурой у полковничьих жен.

— Вы видели миссис Кемпбелл после трагедии? — спросил я.

— Миссис Кемпбелл? Нет... Я была... слишком потрясена.

Наверное, все-таки не так потрясена, как ее мать. Странно, что она не нанесла визит с выражением соболезнования.

Я хотел задать еще один вопрос, но мы уже ступили в застекленную веранду на задней стороне дома, где нас ждал полковник Фаулер. Он был одет по форме, пуговица на вороте рубашки застегнута, галстук аккуратно повязан, правда, куртка висела на стуле. Полковник разговаривал по телефону; увидев нас, он сделал знак рукой, и мы сели в плетеные кресла за небольшим столом.

Военные в Штатах являются последним, пожалуй, оплотом определенных обычаев: ответственности, долга и хороших манер. В случае необходимости вы можете обратиться к шестисотстраничному пособию для офицеров, где подробно объясняется, что такое жизнь и как с ней бороться, поэтому малейший непорядок вызывает растерянность.

Миссис Фаулер, извинившись, вышла. Полковник выслушал своего телефонного собеседника, потом сказал:

— Хорошо, сэр. Я им передам. — Положив трубку, он обратился к нам: — Доброе утро.

— Доброе утро, полковник.

— Кофе?

— Если можно.

Он налил две чашки, показал на сахар и без лишних слов начал:

— Я редко сталкивался с дискриминацией в армии. От имени других национальных меньшинств я имею право заявить, что принадлежность к той или иной расе не является препятствием в армии и продвижению по службе. Среди рядового состава иногда возникают проблемы на расовой почве, но систематической расовой дискриминации не существует.

Я пока не улавливал, к чему он клонит, и положил в чашку сахару.

Полковник обратился к Синтии:

— Вам случалось испытывать дискриминацию по признаку пола?

Поколебавшись, Синтия ответила:

— Пожалуй... несколько раз.

— Вам приходилось подвергаться домогательствам?

— Да.

— Вы были когда-нибудь объектом недостойных намеков, слухов, сплетен, клеветы?

— Кажется, была... один раз.

Полковник Фаулер кивнул:

— Ну вот видите. У меня, черного мужчины, меньше проблем, чем у вас, белой женщины.

— Мне известно, что в армии косо глядят на женщин-военнослужащих. В мире вообще женщин ставят ниже мужчин. Но что вы хотите этим сказать, полковник?

— Я хочу сказать, мисс Санхилл, что капитану Энн Кемпбелл здесь, в Хадли, приходилось нелегко. Если бы она была сыном генерала и сражалась в Персидском заливе, Панаме или Гренаде, ее обожали бы в войсках, как это бывало с сыновьями великих военачальников во все времена. Вместо этого кое-кто распускает слухи, что она трахалась направо и налево, извините за выражение.

— Если бы капитан Энн Кемпбелл была сыном боевого генерала, — вступил в беседу я, — вернулась с полей сражений, увенчанная славой и наградами, и перетрахала бы здесь весь женский личный состав, ей никогда не пришлось бы самой платить в офицерском клубе за выпивку.

— Совершенно верно, — согласился Фаулер. — К сожалению, в отношении мужчин и женщин действительно существует двойной стандарт, которого мы никогда не потерпим в межрасовых отношениях. Итак, если вы располагаете неприятной информацией о любовных похождениях капитана Кемпбелл, я готов выслушать вас, хотя мне глубоко безразлично, правдива эта информация или нет.

— В настоящий момент я не имею права разглашать источники имеющейся у меня информации, — сказал я. — Но смею вас заверить, полковник, мой единственный интерес к «любовным похождениям» капитана Кемпбелл заключается в том, связаны ли они с ее убийством, и если да, то каким образом. У меня нет намерения рассматривать ее половую жизнь как пикантный комментарий к изнасилованию и удушению, которые произошли на стрельбище. — На самом деле капитана никто не насиловал, но никто посторонний не видел заключения патологоанатома.

— Я верю в вашу искренность, мистер Бреннер, и не хочу ставить под сомнение вашу профессиональную этику. Но вам следует держать ту связь, о которой вы говорите, при себе и не превращать расследование в охоту на ведьм.

— Полковник, я понимаю вашу озабоченность и горе родителей погибшей, но речь идет не о слухах и сплетнях, как вы считаете, а о неприятных фактах, которыми я располагаю. Энн Кемпбелл вела не просто активную половую жизнь, что при ее положении в армии, состоящей преимущественно из мужчин, отнюдь не является сугубо личным делом, она вела потенциально опасную половую жизнь. Мы можем целое утро дискутировать насчет двойных стандартов, но если я узнаю, что дочь генерала спала с половиной высшего комсостава в части, то начинаю думать о подозреваемых, а не о крикливых заголовках в «желтой прессе». В моей сыщицкой голове не вертятся слова «шлюха» или «потаскуха», а совсем другие, вроде «шантаж» или «мотив». Я достаточно ясно выражаюсь, полковник?

Фаулер, видимо, соглашался, поскольку кивал, пока я держал речь, или же взвешивал что-то в уме.

— Если вы подвергнете кого-нибудь аресту, могу ли я заручиться вашим обещанием, что в отчете будет фигурировать только необходимый минимум такой информации?

Меня подмывало рассказать ему о тайном убежище, где Энн Кемпбелл предавалась сексуальным утехам, но я ограничился лишь следующим:

— Вещественные доказательства, обнаруженные в доме капитана Кемпбелл, могли и должны были бы стать, строго говоря, достоянием шефа Ярдли, но мы с мисс Санхилл решили сделать упреждающий ход. Теперь ни одна вещь в доме незамужней и привлекательной женщины-офицера не будет выставлена на потребу невзыскательной публики и не причинит вреда ее родителям и армии. Поступки говорят громче всяких слов. Это единственное обещание, какое я могу вам дать.

Полковник снова кивнул и вдруг неожиданно сказал:

— Я рад вам. Навел о вас обоих справки — отзывы самые хвалебные. Нам выпала большая честь, что именно вы направлены на это задание.

— Это очень любезно с вашей стороны, — уклончиво произнес я.

Фаулер налил себе еще кофе.

— Итак, у вас есть главный подозреваемый — полковник Мур.

— Совершенно верно.

— Почему вы его подозреваете?

— Есть доказательства, что он был на месте происшествия.

— Понятно... Но прямых улик, что убил именно Мур, нет?

— Нет. Весьма вероятно, что он был там до совершения убийства или после него.

— А у вас нет свидетельств, что там побывал кто-то еще?

— Убедительных — нет.

— Разве это не означает, что он основной подозреваемый?

— Да, означает... на данный момент.

— Если он сам не выступит с признанием, вы выдвинете против него обвинение?

— В таких случаях я могу только рекомендовать. Окончательное решение относительно обвинения будет принимать Вашингтон.

— Мне кажется, ваши отчет и рекомендации станут решающим фактором.

— Это будет единственным фактором, поскольку ни у кого другого нет ключа к случившемуся... Я должен вот что сказать, полковник. Слухи о связях Энн Кемпбелл касаются даже прокурора части и других лиц, которые могут быть недостаточно объективными. Мне ни в коем случае не хочется сеять семена недоверия. Я только передаю то, что слышал.

— От кого?

— Этого я, к сожалению, не могу сказать, но источник надежный, и вы знаете, как широко распространилась эпидемия. Дезинфицировать свой дом, Форт-Хадли, вам самим не удастся. Многим слишком трудно отмыться. Но может быть, нам с мисс Санхилл это под силу.

— Я как раз об этом разговаривал с генералом Кемпбеллом, когда вы приехали. Возник ряд новых обстоятельств.

Не люблю новых обстоятельств, ничего хорошего они не обещают.

— Каких же?

— Министерство юстиции провело совещание, на котором присутствовали Главный военный прокурор, ваш начальник полковник Хеллман и другие заинтересованные лица. Принято решение назначить на это расследование людей из ФБР.

Черт, подумал я и сказал:

— Ну что ж, может, оно и к лучшему, что ликвидировать последствия происшествия придется не мне. Вы и все остальные понимаете, к чему это может привести.

— Это они с перепугу. Никто в Пентагоне понятия не имеет, как важно ликвидировать последствия, и потому там не стали возражать. Правда, в последний момент был достигнут компромисс... — Ни Синтия, ни я не потрудились спросить, какого рода компромисс, поэтому Фаулер продолжат: — Вы оба продолжаете вести расследование до полудня завтрашнего дня. Если к тому времени вы не произведете ареста подозреваемого и не представите соображения относительно обвинения, то передаете свои полномочия людям из ФБР и остаетесь при них консультантами.

— Понятно... — протянул я.

— Следственная бригада собирается сейчас в Атланте. Она состоит из фэбээровцев, нескольких человек из Главной военной прокуратуры, кое-кто из министерства юстиции и ваши коллеги из Фоллз-Черч.

— Десант, конечно, разместится, на базе, в гостинице для приезжих.

Полковник Фаулер натянуто улыбнулся:

— Нам этот десант, естественно, ни к чему, да и вам тоже. Но если вдуматься, такая акция неизбежна.

— Полковник, капитанов в мирное время не каждый день убивают, это понятно, — сказала Синтия, — но такое количество народа — это что-то сверхъестественное, отдает журналистикой, а не следственной наукой.

— Этот вопрос поднимался. Но реальность такова, что это была женщина, ее изнасиловали, и она была дочерью генерала Кемпбелла... Несмотря на принцип равной справедливости, некоторые получают ее побольше, — добавил он.

— Я отдаю себе отчет в том, что решение принято без вашего участия. И все же не могли бы вы поговорить с генералом Кемпбеллом о том, как бы отменить его или по крайней мере изменить?

— Это уже сделано, отсюда и компромисс. Вы были отстранены от дела вчера в двадцать три ноль-ноль. Генерал Кемпбелл и полковник Хеллман добились отсрочки решения. Они аргументировали тем, что вы близки к завершению задания. Поэтому если у вас есть неопровержимые доказательства причастности полковника Мура, арестуйте его, мы возражать не будем.

Я немного подумал. Получается, что Мур — самый популярный кандидат в козлы отпущения. Почему бы и нет? Человек он чокнутый, занимается какими-то странными засекреченными изысканиями, одевается неряшливо, генералу Кемпбеллу, по словам Кента, не нравились отношения между ним и его дочерью, у Мура нет значительных наград, и вообще его не любят. Даже полицейский капрал рад-радехонек затравить его. Словом, Мур сам лезет в петлю, уткнувшись носом в книжку с ницшеанскими бреднями.

— Ну что же, — сказал я, — у меня есть еще тридцать часов. Постараюсь их использовать.

Полковник Фаулер ждал от меня, по-видимому, другого ответа.

— Что вас удерживает? Если есть доказательства — действуйте.

— Маловато их, полковник.

— Судя по всему, вполне достаточно.

— Это вам полковник Кент сказал?

— Да... Кроме того, вы сами утверждаете, что полковник Мур был на месте преступления.

— Но остается несколько вопросов, — объяснил я. — Нестыковка во времени, неясность мотива, характер самого преступления. У меня есть основания полагать, что полковник Мур так или иначе связан с тем, что произошло, но я не могу с уверенностью утверждать, что он действовал один и злонамеренно, не могу обвинить его в убийстве. Арестовать и спихнуть дело в суд — проще простого. Нет, надо еще поработать.

— Понимаю вас. Как вы думаете: он признается?

— Сначала надо допросить.

— Когда собираетесь это сделать?

— Обычно я допрашиваю, когда мы оба — я и подозреваемый — созрели. Не исключаю, что в данном случае я отложу допрос до последней минуты.

— Хорошо. Вам нужна помощь нашего УРП?

— Мне сказали, что майор Боуз тоже был любовником погибшей.

— Это слухи.

— Допустим. Но если я... Нет, полковник, если об этом спросите вы, он, может быть, скажет вам правду. В любом случае нам ничего не известно наверняка, и потому у него нет права участвовать в расследовании. Помощь его людей мне тоже не нужна.

— Понимаю, мистер Бреннер, но малообоснованное обвинение, даже признание в половой связи с жертвой не лишает автоматически майора Боуза такого права.

— По моему мнению, лишает. Более того, он автоматически попадает во вторую или третью очередь подозреваемых — пока не докажет свое алиби... Поскольку мы коснулись этой темы, могу я начать наше официальное собеседование, полковник?

Недрогнувшей рукой Фаулер налил себе еще кофе. Солнце поднялось еще выше, и на веранде сделалось жарче. В животе у меня бурчало от кофе и отсутствия чего-либо более существенного, и голова была не такая ясная, как хотелось бы. Я посмотрел на Синтию — она выглядела лучше, чем мне показалось полтора часа назад. Но поскольку предельный срок — завтрашний полдень, то приходится выбирать между сном, едой, сексом и работой. Вступает в действие второй вариант.

— Позвольте предложить вам завтрак?

— Нет, полковник, спасибо.

— Тогда открывайте огонь.

Я открыл огонь.

— Вы спали с Энн Кемпбелл? — спросил я.

— Нет.

— Знаете ли вы тех, кто спал?

— Полковник Кент сам признался в этом. Других имен называть не буду, чтобы они не попали в ваш список подозреваемых.

— Хорошо, перейдем к этому списку... Знаете ли вы, у кого мог быть мотив для убийства?

— Нет, не знаю.

— Вам было известно, что помощник генерала Кемпбелла, лейтенант Элби, был увлечен Энн?

— Да, известно; внимание к дочери своего начальника — что тут необычного или неприличного? Оба молоды, привлекательны, офицеры. Из таких получаются отличные семейные пары... И я уважаю его за выдержку.

— А Кемпбелл отвечала ему взаимностью?

Полковник Фаулер секунды две подумал, прежде чем ответить.

— Энн не знала, что это такое — отвечать мужчине взаимностью. Она сама начинала знакомства и сама же прекращала их.

— Неожиданное с вашей стороны заявление, полковник.

— Бросьте, мистер Бреннер, вам не хуже меня все известно. Я не собираюсь обелять репутацию Энн Кемпбелл. Она была... не могу подобрать слова... не соблазнительница и не совратительница, нет... И не то чтобы примитивная потаскушка... — Он повернулся к Синтии: — Помогите найти слово.

— Я думаю, что лучше всего определить ее словом «мстительница», — сказала Синтия.

— Мстительница?

— Она вовсе не была жертвой слухов и сплетен, в чем нас пытаются убедить, не предавалась распутству в общепринятом смысле и не страдала нимфоманией. Она использовала свои чары и тело для того, чтобы мстить. И вы это прекрасно знаете, полковник.

Фаулеру не понравилась эта характеристика. Очевидно, Кент передал ему отредактированную версию того, что он поведал нам, умолчав, что половая жизнь Энн Кемпбелл имела определенную цель — выставить папочку последним ничтожеством.

— Да, она ненавидела армию! — вырвалось у Фаулера.

— Она ненавидела своего отца, — поправила его Синтия.

Первый раз на протяжении всего разговора полковник растерялся. Мужик он стойкий, его меч и доспехи были испытаны в сражениях, и вот Синтия сказала, что тыл у него незащищен.

— Генерал всей душой любил дочь, — медленно заговорил он. — Поверьте, это так. Но Энн была одержима какой-то беспричинной ненавистью к отцу. Я консультировался у одного знакомого психиатра, и хотя точно проследить механизм этого явления невозможно, он сказал, что у дочери генерала, вероятно, одна из промежуточных форм расстройства психики.

— Из того, что нам известно, не такая уж промежуточная, — заметила Синтия.

— Разве разберешь, что они говорят, эти медики?

Я не все понял, но смысл сводится к тому, что дети высокопоставленных и влиятельных людей, которые пытаются следовать по стопам отца, часто разочаровываются, потому у них наступает период сомнения в собственной значимости. Затем у них появляется желание доказать себе и другим, что они чего-то стоят. Чтобы не вступать в прямое соперничество с отцом, они берутся за дело, далекое от его профессии, поэтому многие из них, как сказал мой знакомый, становятся социальными работниками, учителями, сиделками, людьми других душеспасительных занятий... включая психологию.

— Ничего себе, душеспасительное занятие — психологическая война, — заметил я.

— Соглашусь с вами, но вот здесь и начинается исключение из правила. Психиатр, с которым я консультировался, утверждает, что если сын или дочь начинает работать в той же области, что и отец, то часто это происходит потому, что они хотят причинить ему вред. Им трудно соперничать с отцом, они не хотят или не могут идти своей дорогой и ведут, образно выражаясь, партизанскую войну — от мелких беспокоящих стычек до крупных диверсионных актов... Для них это единственный способ отомстить, вы верно подметили, мисс Санхилл, за обиды, якобы нанесенные им. В этом смысле капитан Кемпбелл находилась в уникальном положении. Отец не мог уволить ее, она выстроила надежную линию обороны. Многие дети, испытывающие отрицательные чувства в отношении отца, ведут, как сказал мой психиатр, беспорядочную половую жизнь, пьют, играют, совершают всякие антиобщественные действия, чтобы скомпрометировать влиятельного отца. Капитан Кемпбелл, вероятно, пользуясь своими познаниями в психологии, пошла еще дальше — стала совращать мужчин из отцовского окружения. — Фаулер подался вперед. — Надеюсь, вы понимаете, что поступки Энн не поддаются разумному объяснению и не связаны с отношением генерала к ней. У каждого из нас есть воображаемые враги. А когда таким врагом оказывается отец, самая горячая родительская любовь и забота не могут вытравить идею фикс из головы сына или дочери. Энн была нездорова, нуждалась в медицинской помощи, но не получала ее. Мало того, этот сукин сын Мур только раздувал пламя ее неприязни в своих интересах. Думаю, ему хотелось посмотреть, как далеко она зайдет, наблюдать за ней, как за подопытным кроликом, и контролировать события.

Наступило длительное молчание, потом Синтия сказала:

— Неужели генерал не мог принять какие-либо решительные меры? Не похоже на человека, который вывел танковую дивизию к Евфрату.

— Ну, это было нетрудно, обуздать Энн — куда сложнее. Еще год назад генерал подумывал об этом, но наш специалист-консультант рекомендовал воздержаться. Генерал мог добиться перевода Мура в другое место или, например, приказать Энн пройти курс лечения, на что он, как ее командир, имел полное право, но это могло осложнить ситуацию, поэтому он решил положиться на естественный ход вещей.

— Кроме того, бороться с Муром и дочерью, пользуясь своим положением и званием, означало бы признать, что проблема существует. А это могло отразиться на его карьере, — заметил я.

— Ситуация сложилась очень деликатная. Миссис Кемпбелл, мать Энн, считала, что предпринимать ничего не нужно и дочь одумается, но генерал все-таки решил действовать... Это произошло неделю назад. Увы, было поздно.

— И как же он решил действовать? — спросил я.

Полковник Фаулер помедлил.

— Остальное уже не имеет отношения к происшествию.

— Позвольте мне самому это решить.

— Ну хорошо... если вы настаиваете. Несколько дней назад генерал предъявил дочери ультиматум. Точнее, предложил ей на выбор три условия. Первое — уволиться из армии. Второе — оставить Учебный центр и пройти курс лечения по его усмотрению. Если Энн не примет ни одно из этих условий, он поручит прокурору части расследовать ее поведение и передать материалы в трибунал.

Я чувствовал, что ультиматум — если Фаулер говорил правду — ускорил ход событий, которые привели к трагической развязке.

— Как Энн реагировала на этот ультиматум?

— Она сказала отцу, что ответит в течение двух дней, но не успела. Ее убили.

— Может быть, это и был ее ответ.

Фаулер весь встрепенулся:

— Что вы хотите этим сказать?

— Подумайте, полковник.

— Неужели то, что полковник Мур помог ей совершить это дикое самоубийство?

— Может быть... Скажите, не было ли в прошлом какого-либо события, которое объясняло бы ее вражду?

— Например?

— Ну, например... соперничество матери и дочери... что-нибудь в этом роде.

Полковник пристально смотрел на меня, словно я переступил черту между расследованием убийства и недопустимого нарушения профессиональной этики и правил поведения.

— Не знаю, куда вы клоните, мистер Бреннер, — произнес он холодно, — и никаких объяснений я слушать не желаю.

— Хорошо, сэр.

— У вас все?

— Боюсь, что нет. Дело становится еще запутаннее и грязнее. Вы сказали, что не спали с погибшей. Почему?

— Что значит — почему?

— Я хочу спросить, почему Энн не заигрывала с вами? Или вы отвергли ее авансы?

Взгляд полковника скользнул на дверь, как будто он хотел убедиться, что поблизости нет миссис Фаулер.

— Она никогда со мной не заигрывала.

— Потому что вы чернокожий или Кемпбелл знала, что это бесполезно?

— Думаю... думаю, второе... Она встречалась с несколькими чернокожими офицерами... правда, не здесь, в Хадли... Должно быть, Энн знала, что я не люблю разврат, или же... — он первый раз улыбнулся, — или же считала меня уродом.

— Вы далеко не урод, — сказала Синтия, — но внешность не имела для Энн Кемпбелл никакого значения. Я подозреваю, что она все-таки заигрывала с вами, но вы остались верным жене и командиру. Это противоречило вашим моральным принципам. Таким образом, вы стали ее врагом номер два.

— Такого тяжелого разговора у меня в жизни не было, — вздохнул Фаулер.

— Это потому, что вы никогда не были связаны с расследованием убийства.

— Поскорее бы его закончили.

— Оно закончится, когда я передам материалы в трибунал. Я редко делаю ошибки, полковник, а когда все-таки совершаю, стараюсь их исправить.

— Я это ценю, мистер Бреннер, но полковник Мур лучше меня рассеет ваши профессиональные сомнения.

— Он будет пытаться это сделать, но у него может быть иная версия событий. Хорошо, когда у тебя есть несколько версий, легче отсеять словесную шелуху.

— Ну что ж, поступайте, как считаете нужным.

— Полковник, у капитана Кемпбелл есть братья или сестры? — спросила Синтия.

— Есть брат.

— Что вы о нем можете сказать?

— Он живет на Западном побережье в... забыл название городка... что-то испанское.

— Он не военный?

— Нет. Он... он перепробовал много профессий.

— Вы знакомы с ним?

— Да, знаком. На праздники он часто приезжает сюда.

— Как вам показалось — брат не страдает такими же проблемами, как его сестра?

— В известной мере... Но он держится как бы в стороне от отца. Во время кампании в Персидском заливе телевизионщики хотели взять у него интервью, но не сумели его разыскать.

— То есть он отчужден от родителей? — продолжала спрашивать Синтия.

— Отчужден? Нет... я бы сказал — отдален. Но когда он приезжает, ему здесь рады и жалеют, когда он уезжает.

— И какие же были отношения между братом и сестрой?

— Замечательные, насколько я мог понять. Энн была очень терпима к нему.

— Терпима — к чему? К его образу жизни?

— Да. Дело в том, что Джон Кемпбелл — так его зовут — голубой.

— Ясно. И как относился к этому генерал Кемпбелл?

Фаулер немного подумал.

— Он был снисходителен. Джон Кемпбелл — человек деликатный, никогда не приводил домой своих дружков-возлюбленных и одевался как нормальные люди. Если бы у генерала не были заняты руки неблагоразумной дочерью, он, вероятно, был бы недоволен сыном. Но рядом с Энн Джон — образец порядочности и благовоспитанности.

— Это понятно, — прокомментировала Синтия. — Как вы думаете, может быть, генерал заставил дочь заняться традиционно мужским делом — я имею в виду Уэст-Пойнт и армию вообще — именно потому, что по его стопам не захотел пойти сын?

— Многие так думают. Но как это чаще всего бывает в жизни, не так все просто. Энн с удовольствием училась в Уэст-Пойнте и после четырех лет обязательного срока службы осталась в армии. Нет, я не думаю, что отец заставил ее пойти по нашей части или выражал недовольство, если она откажется поступить в академию. Пусть психологи говорят что хотят, но дела обстояли прямо наоборот. Я помню Энн еще в школе. Она всегда была девчонкой-сорванцом и подходила к воинской службе. Ей хотелось продолжить семейную традицию. Ведь ее дед со стороны отца тоже был кадровым офицером.

— Но вы сказали, что Энн ненавидела армию.

— Да, сказал... Но вы верно меня поправили — она ненавидела отца.

— Значит, ошиблись?

— Как вам сказать...

Во время допроса или собеседования всегда полезно подчеркнуть даже обмолвку или небольшую неправду. Это сразу ставит свидетеля или подозреваемого в оборонительную позицию.

Фаулер искал, как лучше согласовать свои противоречивые заявления.

— Сначала Энн любила армию, но что касается последнего времени, не могу сказать с уверенностью. Ее слишком разбирало зло, и у нее были свои причины оставаться в армии.

— С этим пунктом, по-моему, ясно. Полковник, вы не могли бы охарактеризовать взаимоотношения Энн Кемпбелл с матерью?

Фаулер ответил не сразу.

— Взаимоотношения у них были вполне приличные. Миссис Кемпбелл, вопреки мнению некоторых, сильная женщина, но сознательно подчинила свою жизнь интересам мужа. Она ездила с ним по всему свету, включая места, где ей быть не обязательно, и принимала людей, которых лично могла и не любить. У нее старая выучка, как и у самого генерала. Такие женщины, выходя замуж, остаются верны супружескому долгу или же расторгают брак, если передумают. Они не хнычут, не жалуются на судьбу, как многие теперешние жены, которые хотят, чтобы и волки были сыты и овцы целы. Миссис Кемпбелл умеет достойно встретить и радость, и беду, никогда не поставит мужа в неудобное положение, знает себе цену как жене и другу и не начнет, например, заниматься торговлей недвижимостью, чтобы доказать свою независимость. У нее нет генеральских звезд, но она понимает, что без ее поддержки и преданности их не было бы и на погонах мужа. Вы спросили у меня об отношениях Энн с матерью, а я рассказал вам об отношениях миссис Кемпбелл с мужем. Вывод вы можете сделать сами.

— Вполне, — сказал я. — Энн не пыталась повлиять на мать в смысле жизненной философии?

— Поначалу пыталась, но миссис Кемпбелл определенно заявила, чтобы дочь не совала нос куда не положено.

— Хороший совет, но это, наверное, осложнило их отношения?

— Я плохо разбираюсь в вопросе «дочки-матери». Нас в семье было четверо мальчишек, у меня самого растут три сына. Я вообще не понимаю женщин, но знаю, что миссис и мисс Кемпбелл никогда не ходили вместе за покупками, не играли в теннис и не устраивали вечеринок. Правда, иногда обедали вдвоем. Этого вам достаточно?

Синтия кивнула и продолжала:

— Миссис Фаулер хорошо знала Энн Кемпбелл?

— Неплохо. Мы все — одного круга.

— Полагаю, что миссис Фаулер хорошо знает и миссис Кемпбелл. Может быть, я переговорю с вашей супругой по вопросу «дочки-матери»?

Полковник колебался.

— Миссис Фаулер сильно переживает случившееся, вы, вероятно, заметили. Если вы не настаиваете, я бы попросил отложить разговор на несколько дней.

— Но миссис Фаулер никуда не уедет, чтобы прийти в себя?

— Улавливаю подтекст и заявляю: миссис Фаулер — гражданское лицо, имеет право уезжать и приезжать, когда и куда ей заблагорассудится.

— Уловили верно, полковник. Мне не хотелось бы прибегать к повестке о вызове для дачи свидетельских показаний. Я должна поговорить с миссис Фаулер сегодня. У нас нет нескольких дней.

Фаулер вздохнул. У нас на руках было больше козырей, чем он рассчитывал, и вообще полковник не привык к такому нажиму со стороны младших по званию. То обстоятельство, что мы с Синтией были в гражданской одежде, помешало ему выкинуть нас вон, так мне кажется. Идя на грязное дело, как выражаются в определенной социальной прослойке, нам, следователям, сподручнее надеть штатское.

— Я посмотрю, будет ли она в состоянии побеседовать в полдень, — произнес наконец Фаулер.

— Спасибо, — сказала Синтия. — Лучше, если она побеседует с нами, чем с людьми из ФБР.

Полковник понял намек.

— Мне нужно спросить вас для протокола: где вы находились в ту ночь, когда была убита капитан Кемпбелл?

Фаулер улыбнулся.

— Я думал, вы меня об этом первым делом спросите. Где я был? До девятнадцати ноль-ноль работал у себя, потом присутствовал на прощальной вечеринке по случаю отбытия одного офицера, устроенной в гриль-баре офицерского клуба. Я ушел оттуда рано и уже в двадцать два ноль-ноль был дома. Посмотрел кое-какие документы, сделал несколько звонков, и в двадцать три ноль-ноль мы с женой легли спать.

Было бы глупо спрашивать, может ли миссис Фаулер это подтвердить, поэтому я спросил о другом:

— В течение ночи не произошло ничего необычного?

— Нет.

— Когда вы проснулись?

— В шесть часов.

— А потом?

— Принял душ, оделся и приблизительно в семь тридцать прибыл к себе в штаб. Между прочим, я уже должен быть сейчас там.

— И около восьми часов позвонили капитану Кемпбелл и оставили сообщение на автоответчике.

— Совершенно верно. Меня попросил об этом генерал Кемпбелл. Он позвонил мне из дома.

— Почему он не захотел сам сделать этот звонок?

— Миссис Кемпбелл была очень встревожена, генерал ее успокаивал и попросил позвонить меня.