Гораздо важнее знать, кто побывал там, где совершено убийство. Мы практически установили, что там был полковник Чарлз Мур, но в какое именно время он находился и что конкретно делал — нуждается в уточнении.

Теперь полковник Уильям Кент. Человек, у которого возникли проблемы по службе, не говоря уже о том, что ему предстоял малоприятный разговор с миссис Кент. У меня, слава Богу, таких проблем нет.

Собственно говоря, Кент сам признался в половой распущенности, использовании служебного положения и поступках, недостойных офицера, — если назвать только три обвинения, которые может предъявить ему Главная военная прокуратура. В делах об убийстве преступники часто приносят на алтарь Фемиды небольшие жертвы, надеясь, что богиня примет их и станет искать того, кто должен принести в жертву жизнь, где-нибудь в другом месте.

Характеристика, которую Синтия дала Кенту, ценна вдвойне, потому что никто не заподозрил бы в нем страстного ревнивца. Она интуитивно уловила то, чего не понял я. Теперь мы твердо знали, что полковник Уильям Кент состоял в половых отношениях с капитаном Энн Кемпбелл. Не верю, что он трахал ее из спортивного интереса. Следовательно, Кент был влюблен в нее...

Хорошо, когда у следствия полно экспертов, можно приврать и припугнуть подозреваемого, хотя инструкции на этот счет молчат. Нужно только знать, что он был там-то и там-то и делал то-то и то-то. Тогда, бывало, сплетешь словесную удавку, надавишь на подозреваемого, и он готов. Таким манером я и вытянул из Кента самообвинения.

Мои мысли возвратились к экрану. Энн Кемпбелл стояла передо мной и говорила, обращаясь прямо ко мне. Мы словно смотрели в глаза друг другу. На ней была летняя форменная зеленая юбка и рубашка с короткими рукавами. Иногда она отходила от кафедры и становилась у самого края возвышения. Ее движения, жесты, выражение лица были свободны, разнообразны и красноречивы.

Вопреки распространенному мнению о необщительности Энн Кемпбелл, на лекции она выглядела совершенно иной. Улыбалась, смотрела прямо в глаза тому, кто задавал вопрос, смеялась собственной шутке или остроумному замечанию кого-нибудь из сотни слушателей, собравшихся в зале. У нее была соблазнительная привычка откидывать голову, смахивая с лица длинные светлые волосы. Иногда Энн, задумавшись, закусывала губу, с интересом, широко раскрыв глаза, выслушивала какую-нибудь забавную байку, каких полно у бывалых солдат, или сама задавала каверзный вопрос. Словом, на кафедре стоял не запрограммированный манекен, бубнящий заученные фразы — таких лекторов-манекенов хватает и в армии, и на гражданке, — а живая женщина с пытливым умом, тонко чувствующая, когда говорить и когда самой слушать, увлеченная своим несколько необычным предметом. Временами камера проходила по рядам. Мужской аудитории явно нравилось то, что Энн слышит и реагирует на их шутки.

Я наконец врубился в содержание лекции Энн Кемпбелл. Она сейчас говорила о психологическом воздействии на конкретные лица.

— "Мы с вами рассмотрели психологические операции, направленные на солдат, непосредственно участвующих в боевых действиях со стороны противника, на тыловой персонал и гражданское население в целом. Теперь мне хотелось бы остановиться на том, какое психологическое воздействие можно оказать на представителей командного состава и политических лидеров".

Подошла Синтия и села рядом. В руках у нее была кружка со свежим кофе и тарелка с пончиками.

— Интересное кино?

— Да.

— Можно выключить?

— Нет.

— Пол, тебе надо поспать.

— Тише, дай послушать.

Синтия отошла. Я продолжал слушать Энн Кемпбелл.

— "Последний раз мы эффективно использовали это средство против военных и политических вождей Третьего рейха. Нам удавалось узнать кое-что из их служебной деятельности и личной жизни, о предрассудках и половых пристрастиях, вере в оккультные силы и дурные приметы. Мы собирали сведения из различных разведывательных источников. В результате мы располагали биографическими и психологическими портретами нацистских лидеров, могли вести, так сказать, прицельный психологический огонь по ним, играть на их слабостях и ослаблять сильные стороны, вносить ложную информацию в процессе принятия ими важных решений. Короче говоря, нам удавалось поколебать их уверенность в себе, а то и полностью деморализовать в ходе того, что иногда называют траханьем мозгов — извините за выражение. — Кемпбелл подождала, пока стихнут смех и аплодисменты, и продолжила: — Назовем это перетряхиванием мозгов, поскольку нас сегодня записывают. Хорошо, но как перетряхнуть мозги у того, кто находится за тысячу миль от нас, в глубине своей, для нас — вражеской, территории? Примерно так же, как вы проделываете это с женой, подружкой, боссом или надоедливым соседом. Прежде всего надо убедиться, что вы хотите и должны это сделать. Далее нужно знать умонастроение этого человека: чем он дышит, что его волнует или беспокоит, чего он боится. Невозможно управлять механизмом, если не знаешь, как работают рычаги, рубильники, выключатели, кнопки. И наконец, надо находиться в контакте с этим человеком. Контакты устанавливаются на нескольких уровнях: личные опосредованные, с помощью третьего лица, далее, контакты письменные — в виде документов, газет, писем, сбрасываемых с самолета листовок, радиоконтакты в форме пропагандистских передач или дезинформации, рассчитанной на вражеский радиоперехват, и так далее.

Самый надежный и самый древний способ вступить в контакт с высокопоставленным человеком из неприятельского лагеря — личное знакомство или знакомство через третьих лиц. Установить такой контакт трудно, зато и результаты он приносит отличные. Очень эффективен особый вид личного контакта с врачом — половой, вспомним Мату Хари, Делайлу, других знаменитых сирен и соблазнительниц, а также соблазнителей. Официально в нашей армии к такому контакту не прибегают... Если когда-нибудь американская женщина станет командующим, потребуются такие храбрецы, как вы, чтобы ночью забраться в ее палатку".

По рядам прокатился смешок, и кто-то из слушателей сказал, что ради государственного флага он готов поставить пистон почтенной даме-генералу, накинув ей на лицо эту самую «Старую славу».

Потом кто-то спросил:

— "Если уж вошли в непосредственный контакт с вражеским руководителем, почему бы его не прикончить?"

— "В самом деле, почему? — отвечала Энн Кемпбелл. — Оставим в стороне моральные и официальные соображения. Главное в том, что скомпрометированный, напуганный, психически расстроенный вражеский руководитель стоит десяти пехотных дивизий на передовой. Вред, который он нанесет своим войскам, огромный. Мы, военные, должны научиться извлекать уроки из прошлого. Опыт истории показывает, что армия не может сражаться, если солдаты тоскуют по дому, охвачены сомнениями и иррациональными страхами. Так же и в генералах надо сеять семена сомнения и страха!"

Я встал и выключил плейер. Все, что Кемпбелл объясняла, было умно и логично. Свои теоретические посылки она осуществляла на практике. Если верить Кенту, Энн Кемпбелл вела продуманное и подлое психологическое наступление на своего отца. Но может быть, он заслуживает этого? Что говорил Мур о ее неизвестном убийце? Считал, что тот поступает справедливо. Очевидно, и Энн считала, что поступает правильно. Значит, он сделал что-то такое, что заставило ее мстить и в конце концов привело ее к гибели. Что могло заставить дочь так ополчиться на отца? Напрашивался ответ: половое надругательство и кровосмешение.

Именно сексом объясняли психиатры подобные ситуации, с которыми я сталкивался. Но если имело место половое надругательство, единственный надежный свидетель, жертва этого надругательства, был мертв. Конечно, подтвердить или опровергнуть эту версию мог бы генерал Кемпбелл, но даже Пол Бреннер не осмелится коснуться этой темы. Правда, можно провентилировать вопрос окольными путями и, может быть, даже деликатно расспросить миссис Кемпбелл об отношении ее дочери к отцу. Какого черта мне бояться, свои двадцать лет я оттрубил!

Но как говорил Кент, зачем копаться в дерьме, которое не имеет никакого отношения к убийству. Однако кто знает, какое дерьмо имеет к нему отношение, а какое нет?

Итак, действительно ли генерал убил дочь, чтобы прекратить ее безумные выходки или заткнуть ей рот? Или это сделала в силу тех же причин миссис Кемпбелл? И какова в этой грязной истории роль полковника Мура? Чем дольше я копался в дерьме, тем больше учтивых господ и обаятельных дам в Форт-Хадли оказывалось запачканными.

Подошла Синтия и сунула мне в рот кусок пончика. Похоже, мы с ней балансируем на грани чего-то более интимного, нежели общие автомобиль, ванная и пончик. Но если хотите знать правду, в моем возрасте в два часа ночи после напряженного дня мой дружок вряд ли вытянется в струнку.

— Когда закончишь дело, — сказала Синтия, — попроси в прокуратуре, может, тебе отдадут эти видеопленки.

— Лучше попрошу пленки из ее будуара.

— Ты несносен, Пол, это нездоровый интерес.

Я промолчал.

— Знаешь, девчонкой я влюбилась в Джеймса Дина. Допоздна сидела перед теликом, смотрела «Бунт впустую» и «Гиганта», а потом плакала, пока не засыпала.

— Поразительное признание в некрофилии. Ты это к чему?

— Ни к чему, просто так. Послушай последние новости. Полосы от колес на пятом стрельбище оставлены автомобилем Мура. Отпечатки пальцев на его щетке для волос идентичны двум отпечаткам на палаточном коле, шести отпечаткам на джипе и одному отпечатку, обнаруженному в мужской уборной. Там же, в уборной, в рукомойнике на решетке слива, найден еще один волос. Установлено, что он тоже принадлежит Муру. Весь мусорный мешок захватан руками Мура и Энн Кемпбелл, также сапоги, кобура, фуражка. Это значит, что они вместе складывали ее вещи, физические доказательства говорят, что ты верно воспроизвел их действия. Поздравляю.

— Спасибо.

— Его повесят?

— По-моему, офицеров расстреливают. До разговора с Муром я уточню.

— Дело, выходит, закрыто?

— Узнаю у полковника Мура.

— Если он не признается, ты обратишься в прокуратуру с тем, что у нас набралось?

— Не знаю. Стопроцентной уверенности пока нет.

— У меня тоже, — согласилась Синтия. — Прежде всего меня смущает разнобой во времени появления зажженных фар. Ты это правильно подметил. Мур, разумеется, побывал на месте преступления, но у нас нет доказательств, что именно он задушил ее. Кроме того, нам неизвестны его мотивы, если убийца — он.

— Верно, а без серьезного мотива судьи будут тянуть волынку. Вдобавок существует вероятность несчастного случая.

— Естественно, Мур сошлется на непреднамеренность случившегося — если вообще захочет говорить.

— Он еще приведет в трибунал шайку закомплексованных коллег, которые будут объяснять, что такое сексуальная асфиксия и как Мур переоценил физическое состояние Кемпбелл, когда искусственной стимуляцией доводил ее до оргазма. Судьи, естественно, развесят уши, засомневаются и решат, что имеющиеся улики не доказывают изнасилования. Участники события хотели, мол, как лучше, да дело обернулось худо. Я даже подозреваю, что они не признают факта убийства. Два взрослых человека с обоюдного согласия занимаются своеобразным сексом, и один из них неумышленно причиняет другому смерть. Обвинение в лучшем случае сформулируют как преступную неосторожность.

— Да, половые преступления с трудом поддаются расследованию, — заметила Синтия. — В каждом деле масса привходящих обстоятельств.

А мне вспомнился другой случай, которым занимался мой знакомый. Какому-то мужику по причине непроходимости кишок прописали клизмы. Женщина, приставленная к нему, ввела слишком большую дозу, у того произошло прободение. Потеря крови, заражение и в итоге — смерть. Наши ребята, а также люди из прокуратуры тогда достаточно побегали, но в конце концов решили не возбуждать дела. Медичке, молоденькому лейтенанту, предложили уволиться из армии, а беднягу, пожилого главного сержанта, у которого вся грудь была в медалях, похоронили со всеми воинскими почестями, для пользы дела.

Секс. Девяносто процентов полового влечения идет из головы, и если с головой у тебя не в порядке, то и с сексом тоже не в порядке. Но если вы занимаетесь любовью по обоюдному согласию, то нет факта насилия. Если произошел несчастный случай, то нет и факта убийства. Просто человеку надо лечить голову.

— Мы производим арест? — спросила Синтия.

Я отрицательно покачал головой.

— Я тоже думаю, что целесообразнее выждать.

Я взял телефонную трубку и набрал номер полковника Фаулера. Ответил сонный женский голос. Я назвался и услышал полковника:

— Да, мистер Бреннер?

— Полковник, я подумал, что в настоящий момент нет особой необходимости опечатывать кабинет полковника Мура или изымать оттуда вещи. Мне хотелось, чтобы вы это знали.

— Хорошо, теперь я это знаю.

— Вы просили сообщать вам о предполагаемых арестах. Так вот, я не буду брать его под арест.

— Я не знал, что вы собирались арестовать его, мистер Бреннер. Но если вы снова передумаете, будьте добры, разбудите меня попозже, чтобы я мог вести счет.

— Разумеется, полковник. — Люблю ироничных людей. — И еще я хочу попросить вас никому ни о чем не рассказывать. Это может повредить расследованию.

— Понимаю, но генералу я все-таки доложу.

— Думаю, это ваша обязанность.

— Прямая. — Фаулер кашлянул. — У вас еще есть подозреваемые?

— В настоящий момент — нет. Есть, правда, кое-какие соображения.

— Уже хорошо. Что-нибудь еще, мистер Бреннер?

— У меня появились свидетельства, что капитан Кемпбелл... как бы это выразиться... вела активную светскую жизнь.

Гробовое молчание. Я продолжал:

— Это должно было так или иначе вылиться наружу. Не знаю, связано ли это с убийством, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы свести до минимума вред Форт-Хадли и армии в целом, если информация дойдет до прессы.

— Может быть, нам стоит обговорить это подробнее за кофе? Скажем, у меня дома часиков в семь?

— М-м... мне не хотелось бы беспокоить вас в такой час.

— Мистер Бреннер, ваше поведение граничит с неподчинением. Кроме того, вы наносите мне личную обиду. Жду вас точно в семь ноль-ноль.

— Слушаюсь, сэр.

Фаулер положил трубку.

— Надо поговорить со связистами, — сказал я Синтии. — Какие-то перебои с телефоном.

— Что он сказал?

— Полковник Фаулер просит пожаловать к нему на чашку кофе. В семь ноль-ноль.

Синтия посмотрела на часы:

— Успеем немного поспать. Готов?

Я оглядел помещение. Большая его часть была погружена в темноту, и многие уже спали на походных кроватях, хотя иные трудоголики еще гнулись над микроскопами, анализными трубками, пишущими машинками.

Мы пошли к выходу. Я спросил:

— В том мешке с одеждой не было ее уэст-пойнтского кольца?

— Нет.

— И в домашних вещах не нашли?

— Нет. Я спрашивала Кэла.

— Странно.

— Может быть, Кемпбелл его потеряла или отдала почистить? — предположила Синтия.

— Все может быть.

— Пол, если бы ее нашли живой и если бы сейчас она была с нами, что бы ты ей сказал?

— А что бы ты сказала? Твоя работа — утешать изнасилованных.

— Я тебя спрашиваю.

— Хорошо, попробую... «Энн, — сказал бы я ей, — я не знаю, что произошло у тебя в прошлом, но постарайся смотреть на вещи спокойнее, не мучая себя воспоминаниями, не доводя до исступления. Тебе нужен добрый совет. Постарайся преодолеть ту боль, которую ты испытала, постарайся найти как бы духовный противовес. Не надо мстить человеку или нескольким людям, которые... которые дурно обошлись с тобой». Я бы напомнил ей, что она полноценная человеческая личность и впереди у нее целая жизнь. У нее появятся хорошие друзья, и они будут заботиться о ней, если она сама не махнет на себя рукой... Вот в этом духе.

— Да, именно это Кемпбелл надо было услышать при жизни. Может быть, кто-нибудь и говорил ей это. С ней случилось что-то очень нехорошее, и она не нашла другого выхода. Такое поведение со стороны умной, образованной, привлекательной, добившейся служебного успеха женщины — это результат тяжелой душевной травмы.

— Какой, например? — спросил я.

Мы вышли из ангара на свежий воздух. Луна зашла, и миллиарды звезд усеяли ясное небо над Джорджией. Я смотрел на раскинувшееся передо мной пространство Джордан-Филдз и вспоминал, как каждую ночь здесь зажигались огни и три раза в неделю после полуночи на аэродром приземлялся следовавший спецрейсом самолет.

— Я разгружал тут мертвых из Вьетнама, — сказал я.

Синтия ничего не ответила.

— Если ее будут хоронить в Мидленде, здесь соберется народ после отпевания. Наверное, завтра или послезавтра.

— Ты тоже будешь?

— Естественно.

Мы подошли к автомобилю. Синтия сказала:

— Ты спрашиваешь, какая травма... Я думаю, ключевая фигура во всей этой истории — ее отец. Властный человек, заставивший дочь поступить на военную службу и, в сущности, распоряжавшийся ее жизнью, слабовольная мать, частые отлучки, мотание по всему свету, полная зависимость от отца. Вот Энн и взбунтовалась. Все это подробно описано в учебниках.

Мы сели в машину.

— Наверное, ты права. Однако есть миллионы дочерей с похожей биографией...

— Понимаю. Но так обстоит дело.

— Я о другом думаю. Не объясняется ли ее ненависть какими-нибудь ненормальными отношениями с отцом?

Мы двинулись к выезду с аэродрома.

— Догадываюсь, что ты имеешь в виду. Но как ни трудно доказать факт изнасилования и убийство, еще труднее доказать кровосмешение. На твоем месте, Пол, я не стала бы касаться этой темы. У тебя могут быть неприятности.

— Могут. Первое дело, которое мне поручили в УРП, была кража в казарме. Видишь, как далеко я пошел. Еще один шаг, и — на краю пропасти.