Обучение, видимо, проходит «один на один». Инструктор и ученик. Когда-нибудь эта школа будет выпускать несколько сотен агентов в год. Однако нельзя сбрасывать со счетов, что некоторые из русских отсеиваются, что кое-кто из американских инструкторов тоже отсеивается в полном смысле этого слова. И мы не думаем, что высшие учебные заведения КГБ здесь, в Москве, или в Ленинграде поставляют достаточно талантливых учеников в эту особую школу. Майор Дод-сон называл ее «Школой обаяния миссис Ивановой», видимо, в насмешку. Пока не известно, каково ее русское название. И у нас пока нет полной уверенности, что все ее выпускники уже внедрены в Штаты. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, я бы предположил, что их в Америке от полутора до двух тысяч человек. А может, и больше.
– Вы хотите сказать, что в Америке живет две тысячи русских агентов, выдающих себя за американцев?
– Выдающих себя за американцев – не совсем точные слова. Они американцы. И первые выпускники этой школы попали в страну около пятнадцати лет назад. За это время они успели жениться и заиметь детей, которые уже играют в Малой лиге[15], а также нанести реальный вред.
– И никого из них не арестовали?
Айлеви отрицательно покачал головой.
– Я об этом не слышал. Ни одного из них даже не заметили. А кого нам искать? Того, кто пьет чай из стакана и путает при написании С и К?
– Кого-нибудь, кого уличат в шпионаже.
– Они, возможно, вовсе не занимаются шпионажем в традиционном смысле этого слова. Видимо, эти люди разделены на несколько категорий: «замороженные» агенты, всплывающие на поверхность после периода забвения, агенты на местах, агенты-вербовщики и тому подобное. У них надежные прикрытия, и они никогда не привлекают к себе внимание. Даже если мы уличим кого-нибудь в шпионаже, будет чрезвычайно трудно доказать, что этот парень родился и вырос в Волгограде, настолько крепкой окажется его легенда.
– Если вы приставите к его яйцам электроды и будете трясти, пока он не заговорит по-русски, то узнаете все.
– Вы в этом абсолютно уверены? А я вот не думаю, что этот парень заговорит по-русски. Ну, хорошо, даже если он выдаст себя, то какая от этого польза? Он же не является членом какой-либо ячейки. Они стремятся к тому, чтобы каждый действовал самостоятельно, оставаясь самим собой.
– Однако должен существовать «контролер». Кто-нибудь в советском представительстве в Вашингтоне, в делегации ООН в Нью-Йорке или в консульстве в Сан-Франциско. А какая от него польза, если он действует по собственной инициативе? Каким образом он сообщает о результатах своей работы? Не по рации же и не в записках.
– Он просто едет, как и любой другой американец, в отпуск за границу. Возможно, он даже отправляется в туристическую поездку в Москву. Насколько нам известно, все агентурные контакты происходят за границей.
Холлис подошел к высокой застекленной антикварной горке. На полочках стояли маленькие фарфоровые статуэтки: дамы восемнадцатого века в декольтированных платьях с золотыми локонами и кавалеры в панталонах и париках. Сэм подумал, что они могли бы быть французами или англичанами той же эпохи, но что-то в них было не то, что-то отличало их от того, что он видел в лондонском антикварном магазине. Холлис открыл дверцу и взял шестидюймовую статуэтку мужчины в костюме для верховой езды.
– Что это, Сэз? – спросил он. – Чье тут влияние? Татарское? Или казацкое? Почему они не совсем такие, как мы? Знаю, они могут внешне походить на скандинавов или немцев, как Буров, но дело не просто в генетике. Дело в абсолютном отличии в складе души и психологии, в наследственной памяти. Здесь сказались и долгие морозные зимы, и монгольские нашествия, и вечное чувство непохожести на людей с запада, и презрительное отношение Европы, и кириллица, и славянский фатализм, и отпечаток христианства... и кто знает, что еще здесь намешано, черт возьми. Но как бы там ни было, вы безошибочно определяете это, узнаете их, как знаток живописи распознает подделку с первого взгляда. – Холлис взглянул на статуэтку и бросил ее Айлеви. – Понимаете?
Сэз ловко поймал статуэтку.
– Разумеется, понимаю. Но подобным способом мы не сможем найти эти две тысячи человек. – Айлеви поставил статуэтку на место.
– Да, – согласился Холлис. Закрывая дверцу горки, он заметил палехскую шкатулку, купленную Лизой на Арбате. У него появилась странная мысль, что она сама могла оказаться продуктом этой школы, но, конечно же, это было невозможно, принимая во внимание ее прошлое, дважды проверенное службой разведки госдепартамента. Однако если и его пронзила такая мысль, то он представил себе, какое недоверие и подозрительность безудержно распространились бы в американском обществе, если бы стало известно, что в стране находятся две тысячи агентов КГБ.
– По-моему, мы обнаружили двух из них, – сказал Айлеви. – Здесь. В посольстве, Сэм. Прямо под нашим носом. У вас возникают какие-либо предположения?
Холлис задумался. Можно исключить мужчин и женщин, имеющих допуск к особо секретной работе. Тогда остаются неработающие жены, охранники из морской пехоты и обслуживающий персонал. Вдруг в памяти всплыли два имени, словно он знал об этом с самого начала. Ему припомнились обрывки разговоров, мелкие детали, показавшиеся ему немного странными, которым он, однако, не придал никакого значения, поскольку тогда не знал еще о «школе обаяния».
– Келлумы? – спросил Сэм.
– Тот же вывод сделали и мы, – подтвердил Айлеви. – Когда их нанимали, то подвергли всего лишь небольшому опросу, соответствующему их работе. Недавно я телеграфировал в Лэнгли. Как выяснилось, их прошлое неясно. Я предпринял новую проверку бармена, поваров, шоферов и всего американского обслуживающего персонала. Мы думали, что, сокращая русский обслуживающий персонал, избавляемся от проблем. Но как раз когда в обслуге стали работать американцы, бдительность охраны снизилась. Они свободно проходят куда угодно, ведь они американцы. Но, очевидно, среди них есть русский волк в овечьей шкуре, скопированной с авторской модели.
Холлис представил, как Келлумы шарят в его комнатах, в письменном столе, в его письмах. Буров знал даже то, сколько он пьет виски и какое нижнее белье предпочитает. Он мысленно представил себе Келлумов – симпатичную супружескую пару средних лет родом якобы из Милуоки – и вспомнил свои короткие разговоры с ними.
Казалось, Айлеви прочел его мысли.
– Ну что, вы и теперь будете утверждать, что Келлумы совсем непохожи на нас?
– Да нет, но и мы все непохожи друг на друга. Америка настолько же разнородна, как и Советский Союз. Мы с вами немного напоминаем прибалтийцев здесь, в России, однако в Прибалтике мы сошли бы за украинцев или белорусов. Они, должно быть, действуют также. Тот, кто разрабатывал, ну, скажем, бостонское произношение и легенду, не станет действовать в Бостоне, поскольку там это у него не пройдет. Да, Келлумы обвели меня вокруг пальца.
– Меня тоже. Но теперь это выяснилось, и мы можем немного очистить помещение. Тем не менее нанесен огромный вред. Мы вычислили только двоих, а предстоит разыскать еще около двух тысяч. Черт побери, нам придется придумать более эффективный способ выявления этих людей, рассеянных по всей Америке. Не говоря уже о военных базах и наших посольствах.
– Вы говорили, Сэз, что эти советские агенты уже переженились, завели знакомства, связи, имеют американских детей, ведут добродетельный образ жизни.
– И никто, никто из них не перебегал, отчасти потому, что у них нет причин для измены. А может быть, наградой за пятнадцати– или двадцатилетнюю службу служит выход в отставку – в Америке, если они пожелают. Насмешка или превратности судьбы... Разумеется, существуют и другие причины для ведения двойной жизни: идеологические соображения, деньги и страх. КГБ обладает возможностью стереть с лица земли семью человека и в России, и в Америке, если он их предаст. Но нельзя забывать, что эти люди – отборные агенты. Большинство из них не соблазнить «американским образом жизни», демократией или еще чем-нибудь...
– Вы так считаете?
Айлеви потер виски и ответил:
– Видите ли, Сэм, мы склонны переоценивать соблазны и высокий уровень нашей жизни. Я понимаю, это – ересь, однако это правда. Двести миллионов Иванов и Наташ не хотят ехать в Америку только потому, что у нас свобода и посудомоечные машины. В этом – некая чистота русской души, определенный фанатичный патриотизм, отчасти похожий на наш, и еще сохранившаяся ослиная вера в то, что в один прекрасный день у них все изменится в лучшую сторону. Русские всегда твердо стояли и боролись за то, чтобы защитить свою самобытность, культуру, язык и родину. Но вернемся к теме нашей встречи. Итак, у нас две проблемы. Первое – обнаружить и обезвредить тех, кто уже внедрен в американское общество. Второе – принять меры, чтобы эта школа прекратила свое существование.
– Вы забыли о третьей проблеме, Сэз. Надо вытащить оттуда летчиков.
– Да. Но это лишь часть ликвидации школы. А она крепкий орешек, если уже две тысячи агентов закрепились в Америке. Мне бы очень не хотелось говорить и даже так думать, но нам придется прожить с этим еще сорок или пятьдесят лет.
– Если Америка протянет так долго, – заметил Холлис.
– Итак, вот история, которую вы помогли раскрыть, Сэм.
– Что мне делать с этой информацией?
– Ну, полковник, несколько дней назад у нас было несколько решений. Однако сейчас, когда Додсон где-то на свободе, Фишер мертв, а вам удалось кое-что разнюхать да вдобавок раздразнить Бурова и теперь им известно о нашей осведомленности, эти решения накрылись. Они собираются тоже прикрыть свою школу и уничтожить все улики. Просто перенесут ее в другое место и предложат американской делегации посетить этот лес. К тому времени там окажется дом отдыха для московских пенсионеров или что-нибудь подобное. Так что, как вы верно заметили, нам нельзя медлить.
– Почему бы не начать с ареста Келлумов и заставить их говорить?
– Мне бы очень этого хотелось, но у нас пока нет доказательств того, что они русские агенты. КГБ не должен догадываться, что мы знаем больше, чем они полагают. Поэтому мы будем действовать по отношению к Келлумам очень осторожно. К тому же они могут оказаться настоящими американцами с полным набором гражданских прав.
– Так вы просите у меня помощи или нет?
– Вы можете помочь тем, что не будете создавать проблем.
– Я никогда не создавал проблем. Я хочу вытащить летчиков из тюрьмы и буду добиваться от вас этого, иначе буду действовать по собственному усмотрению.
– Да, – кивнул Айлеви. – Конечно, вы так и поступите. Думаю, если бы вы или любой другой военный рисковали жизнью трехсот агентов ЦРУ, то я поступил бы так же. Преданность – замечательная штука.
– Мне не нужна ваша похвала.
– Послушайте, Сэм, я посвятил вас абсолютно во все – в государственные секреты, в дипломатическую политику и настолько взрывоопасные проблемы, что они могут разрушить к чертовой матери советско-американские отношения на много лет. Я старался убедить вас в том, что мы не зеваем и не тянем время, как вы думаете. Мы разрабатываем план возвращения домой. И я искренне верю, что вы проявите благоразумие. Не надо, чтобы ваши люди в Пентагоне вмешивались во все это. О'кей?
– Хорошо, – ответил Холлис. Он ни секунды не сомневался, что последние слова Сэза – ложь.
– Ничего не рассказывайте Лизе. Ваше дело – удерживать ее от каких-либо действий. О'кей?
– Хорошо.
– Помните, что ваш статус персоны нон грата автоматически лишает вас дипломатической неприкосновенности. И предупредите об этом Лизу. Будьте предельно осторожны.
Глава 23
Холлис стоял в гостиной среди упакованных коробок и ящиков. Он услышал, как открылась входная дверь, и решил, что пришла Лиза.
Она просила ключ от его квартиры, и Сэм дал ей его. Холлис вышел на лестницу и сверху увидел, что к нему направляются Келлумы.
– О, привет, полковник, – улыбнулся ему Дик Келлум. – Мы не ожидали, что вы у себя.
Сэм улыбнулся в ответ.
– Мне больше нечего делать в офисе, – сказал он, пропуская Келлумов в гостиную.
Энн Келлум несла таз с выстиранными вещами.
– Может быть, нам зайти к вам в другой раз? – извиняющимся тоном спросила она.
– Нет-нет, миссис Келлум, можете приходить когда угодно и делать уборку.
– О, они уже все упаковали.
– Да, почти все. Поэтому, если будете убираться, то только в ванной и на кухне.
Дик Келлум, с ведром в руке, подошел к коробке.
– Знаете, полковник, иногда мне интересно, что думают о нас русские, зная, что для упаковки вещей мы нанимаем немцев, своих больных отправляем лечиться в Финляндию и Англию, а для мелкого ремонта в посольстве приглашаем европейцев. Должно быть, это немного оскорбляет их, верно?
«И это говоришь мне ты, Иван», – подумал Холлис, а вслух сказал:
– Их не так-то просто обидеть, Дик.
Он посмотрел на Келлумов. Обоим было около пятидесяти. Оба смуглые, с черными, тронутыми сединой волосами и темными глазами. Походка их говорила о том, что всю жизнь они исполняли тяжелую работу прислуги.
– А ваш пылесос упаковали? – спросила Энн Келлум.
– Вероятно. Да вы не беспокойтесь. Сделаете уборку для будущего жильца после моего отъезда.
– А уже известно, кто заменит вас, полковник?
– Да, полковник Филдз. Я знаком с ним и его женой. Он приезжает на днях, а его жена чуть позже.
– Не знаете, дама будет работать?
– Полагаю, будет. Она учительница и, видимо, постарается получить место в англо-американской школе.
– О'кей, – сказала миссис Келлум. – Значит, с распорядком дня будет проще.
– Наверное, – ответил Холлис.
Мистер Келлум взял свое ведро:
– Отнесу наверх, – сказал он и отправился в ванную на второй этаж.
Миссис Келлум проводила мужа взглядом и, понизив голос, обратилась к Холлису:
– Полковник, это, конечно, меня не касается и вы можете приказать мне заткнуться, но вы вернетесь к миссис Холлис? Она все еще в Лондоне?
– Не знаю, миссис Келлум.
– Знаете, полковник, нам с Диком вы очень нравитесь, и я разговаривала с ним об этом, однако, по-моему, вы должны знать, что ваша жена... миссис Холлис... – Она пристально взглянула на него, затем отвернулась. – Ну, ее видели тут с одним джентльменом из коммерческого отдела. Я не могу назвать его имя, но всякий раз, когда вы уходили в город или ездили по делам в Ленинград, он заглядывал сюда.
Холлис услышал, как снова открылась входная дверь. Миссис Келлум схватила тряпку и ушла на кухню.
Но на этот раз это оказалась Лиза.
– Ты один? – окликнула она Сэма, поднимаясь по лестнице. – Эй, я поймала тебя? Ты что, там с кем-то трахаешься?
Холлис вышел ей навстречу.
– Привет, Лиза.
– По крайней мере, ты в трусах, – заметила она.
– Здесь мистер и миссис Келлум.
Она с притворно-испуганным видом приложила ладонь ко рту, и щеки ее покраснели.
– Что же ты мне раньше не сказал, идиот?! – прошептала она.
– Я только что это сделал.
– Как ты думаешь, они меня слышали?
Она уткнулась лицом ему в грудь и с трудом сдерживала смех.
– Через час это разнесется по всему посольству. О, Господи, ну и отмочила я номер.
– Они люди осторожные, – сказал Сэм, целуя ее. – Почему бы нам не пойти к тебе?
Лиза огляделась вокруг.
– У меня тоже страшный беспорядок. Давай выйдем в город. Сегодня замечательная погода.
Холлис секунду поколебался, потом согласился.
– Хорошо. Миссис Келлум! Я ухожу! – крикнул он.
Та появилась на пороге гостиной.
– О, мисс Родз, а я не знала, что вы здесь.
Лиза обменялась с Холлисом понимающими улыбками.
– Привет, Энн, – поздоровалась Лиза. – Тут дел много, не так ли?
– Да. Вас тоже упаковали?
– Все-все упаковали.
– Вам грустно, что уезжаете?
– Очень.
– Не понимаю, почему бы им не дать вам еще какую-нибудь возможность?
– Ну, тут даже самое маленькое нарушение очень серьезно воспринимается.
– Здесь все – нарушение! Ни тебе свободы, ничего... К вам кто-нибудь переедет?
– Не думаю, что пришлют замену. По-моему, бесполезно присылать сюда кого-нибудь, если уже приходится...
– Пошли, Лиза, – перебил Холлис. – Всего хорошего, миссис Келлум. Еще увидимся до отъезда.
– Надеюсь, полковник.
Он взял Лизу за руку и потащил ее вниз по лестнице.
Они вышли на улицу через калитку у казарм морских пехотинцев.
– Куда бы ты хотела пойти, Лиза?
– Да никуда конкретно. Давай просто прогуляемся по улице Горького, зайдем в кафе, выпьем там кофе со сливками и пирожным.
– Ладно, пошли.
– Ты знаешь, Сэм, во мне развилась какая-то извращенная любовь к этому городу и его жителям.
– И кое-кто из них следует за нами.
– Разве за нами следят? – Лиза осмотрелась по сторонам.
– Именно так.
– Ты уверен? Не думаю, что за мной все время следили.
– Ну, время от времени они следят за каждым. Но что касается военных атташе, то тут они все время ходят по пятам. Мы должны оторваться от них. И это довольно легко делается в метро. Просто держись за меня. Вот тебе пять копеек.
– О'кей. А кого это волнует, если даже за нами следят. Мы ведь ничего особенного не делаем.
– Дело принципа. К тому же у них для нас готов номер в Лефортове.
– О!
На метро они доехали до центра и сделали несколько пересадок на наиболее многолюдных станциях.
– Мы оторвались от них на площади Революции, – успокоил ее Сэм.
– Откуда ты знаешь?
– Я заметил их на платформе, когда поезд уже отходил.
– Ты уверен, что это были они?
– Надеюсь, да.
– Ловко! Вот это – романтика! Удирать от КГБ! – Она посмотрела на часы. – Скоро час. Я голодна как волк. Чья очередь покупать еду?
– По-моему, в «Лефортово» ты забыла расплатиться. Значит, твоя.
– Хорошо, – она коснулась его руки. – А знаешь, Сэм, мой босс Кей Хоффман посоветовала мне не связываться с женатым мужчиной.
– Неужели? Она случайно не ведет рубрику полезных советов?
– Будь серьезен, Сэм. Она нечто вроде моего наставника. Кей говорит, что любой женатый мужчина возвращается к своей жене или просто видит в тебе «промежуточную женщину».
Они вышли из метро на станции «ВДНХ», и Холлис повел Лизу через Проспект Мира к отелю «Космос».
– Ты приглашаешь меня на ленч?
– Нет.
В отеле Холлис отыскал бюро по обслуживанию иностранных туристов и нанял машину с водителем.
– Куда мы поедем? – спросила Лиза.
– Это сюрприз.
К ним подошел мужчина лет тридцати и представился как Саша. Он подвел их к черной «волге». Холлис написал что-то по-русски на клочке бумаги и протянул листок водителю. Тот взглянул на него и отрицательно покачал головой.
– Нельзя, – по-русски сказал он.
Холлис протянул ему десятидолларовую купюру и снова по-русски попросил:
– Ну будьте же хорошим парнем. Ведь никто не узнает.
Саша посмотрел на Холлиса, взял десятку и включил двигатель.
– О'кей.
Лиза быстро скользнула в машину и прижалась к Холлису.
– Это нарушение и маршрута, и обращения с валютой. На этот раз ты превзошел самого себя.
Они направились по проспекту Мира на север, выехали на Окружную и свернули на юго-восток.
Саша свернул на автостраду Минск – Москва. Лиза повернулась к Холлису:
– Надеюсь, это не Бородино?..
– Ну что ты...
Через несколько минут он кивнул ей на указатель:
– Переделкино! – воскликнула она и поцеловала Холлиса в щеку. – О, до чего же ты милый!
Саша остановил машину у небольшой калитки в стене.
– Приехали.
На засыпанном снегом кладбище собрались юноши и девушки. Они стояли вокруг белой надгробной плиты, на которой было вырезано лицо и простенькая надпись: «Борис Пастернак, 1890 – 1960». На снегу лежали живые цветы, а по рукам ходила книга стихов, которые молодые люди читали по очереди. Они сразу заметили Лизу и Холлиса, и когда одна из девушек как бы вопрошающе подняла книгу, Сэм сказал:
– Мне бы очень хотелось что-нибудь прочитать. – Он выбрал одно стихотворение из «Доктора Живаго» и заметил, что это вызвало у Лизы улыбку. Холлис передал ей книгу, и Лиза прочитала из «Гефсиманского сада»:
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом он молил отца.
На обратном пути в Москву она спросила:
– Ты бы мог вообразить такое в Америке? Людей, приехавших на могилу поэта?
– Нет, думаю, не смог бы. Однако, по-моему, русские делают это не только из любви к поэзии, но и из чувства протеста. Если бы власти превратили эту могилу в место национального поклонения, ты бы встретила там намного меньше любителей поэзии.
– Как это цинично с твоей стороны. По-моему, ты не прав.
– Возможно.
Они попросили Сашу прокатить их по Москве. Когда они приехали на Ленинские горы, уже смеркалось. Лиза и Холлис смотрели на город с площадки обозрения. Она крепко прижалась к Сэму и прошептала:
– Спасибо тебе за этот прекрасный день.
Саша стоял в нескольких шагах от них и курил сигарету. Он поймал взгляд Холлиса и улыбнулся:
– Многие влюбленные приходят сюда. И вон туда... видите этот холм? Это Поклонная гора. В древности, отправляясь в военный поход или просто в путешествие в дальние страны, русские отдавали здесь последний поклон, прощаясь со своей родиной, со своим городом. Вон там внизу киностудия «Мосфильм». Видите эти дома? А вон – гостиница «Украина». Сталин знал, как строить здания, чтобы они сохранялись на века. Там Киевский вокзал, а вон – новый цирк... видите купол? А здесь, где мы с вами стоим, каждый декабрь собираются студенты в годовщину смерти Джона Леннона и поют песни. Вас это удивляет? Русские любят поэтов и музыкантов.
Лиза указала на золотые купола.
– Скажите, Саша, это не Новодевичий монастырь?
– Совершенно верно. Царь Петр заточил сюда свою первую жену и сестру Софью на всю жизнь. – Он улыбнулся Холлису. – Правда, и сейчас непросто избавиться от некоторых женщин. Вы бы съездили туда в воскресенье. В соборе идет служба. Это очень... интересно. Посмотрите кладбище. Вам нравятся наши писатели? Там похоронен Чехов.
– А Гоголь? – спросил Холлис.
– Его могила тоже там. Еще там похоронен Хрущев и другие члены партии, – продолжал Саша. – Они все хотели лежать в освященной земле. Парадокс, правда?
– Нам пора, – сказал Холлис.
– У вас осталось еще два оплаченных часа, – заметил Саша.
– По-моему, достаточно.
– Тогда приглашаю вас к себе домой на обед. Моя жена всегда хотела встретиться с американцами. Я обещал ей, что приведу кого-нибудь домой. Вы первые из всех американцев, кого я возил, так хорошо говорите по-русски. К тому же вы мне нравитесь.
– Спасибо вам огромное, но мы не можем.
– Я знаю, кто вы. Вчера вечером я видел ваши фотографии по телевидению. У нас теперь гласность и это не имеет значения.
– Боюсь, что это все же имеет значение. Для вас, а не для нас. Вы знаете, где находится американское посольство?
– Кто же этого не знает?
– Сейчас мы поедем туда.
Они направились к «волге».
В машине Лиза положила руку Холлису на плечо.
– Ты занят сегодня вечером?
– Примерно до девяти, у меня назначена встреча.
– Я думала, что ты освобожден от своих обязанностей.
– Я только проведу краткий инструктаж.
– Я буду тебя ждать, Сэм.
– Если хочешь, я переселюсь к тебе на всю оставшуюся неделю.
– Отлично, – обрадовалась она. – Перебирайся. Подразним наших сослуживцев. – Помолчав, спросила: – Ты по-прежнему занимаешься этим делом, Сэм, правда? Ты все еще работаешь с Сэзом?
– На этой войне от службы сразу не освобождают.
Он наклонился вперед к водительскому сиденью.
– Не притормаживайте, пока не доедем до ворот посольства, и остановитесь как можно ближе к ним, – попросил он Сашу. – Мы сразу выскочим из машины, так что давайте попрощаемся сейчас.
– До свидания, – вздохнул Саша. – Жаль, что вы не заехали ко мне на обед.
Холлис надвинул шляпу на лоб и скользнул пониже на сиденье. Лиза опустилась рядом с ним.
– Так нужно? – спросила она.
– Нет, просто я решил позабавиться.
Они уже подъезжали к посольству. «Волга», не сбавляя скорости, резко вильнула к тротуару, Саша резко затормозил. Холлис открыл дверцу, и они с Лизой выскочили из машины. Он схватил ее за руку и потащил мимо милицейского поста.
– Стой! Паспорт! – заорали милиционеры.
Холлис окликнул морского пехотинца:
– Побыстрее, сынок!
Ворота начали медленно открываться. Сэм пропихнул Лизу в образовавшуюся щель, затем проскочил за ней. Он оглянулся на двух милиционеров, свирепо смотревших ему вслед.
– Думаю, на сегодня мы наигрались в «плащи и шпаги», – облегченно вздохнула Лиза. – Пойду-ка я чего-нибудь выпью, а потом перенесу твои вещи к себе, пока ты будешь заниматься своими делами. Может быть, мне помогут Келлумы.
– Нет, лучше мы это сделаем вместе, когда я освобожусь. О'кей?
– Хорошо. Спасибо тебе за сегодняшний день, Сэм.
Глава 24
Холлис застегнул пуговицы на своем кителе ВВС и затянул галстук.
– Ну как я выгляжу?
– Сексуально, – отозвалась Лиза. – Ты научишь меня складывать твою форму?
– Не стоит. Я вполне могу сам это делать.
– А твоя жена делала это?
– По-моему, она не знала даже, что я служу в армии. У тебя есть виски?
– На кухне осталась бутылка. Помоги мне с молнией.
Холлис застегнул молнию на спине ее шелкового платья, обнял и поцеловал в шею. Они спустились вниз, в кухню. Холлис налил два стакана и добавил лед.
– Эти упакованные коробки действуют мне на нервы, – сказала Лиза.
– А где икона?
– Там, на книжной полке. Хочу послать ее моему боссу из Информационной службы в дипкорпусе. Я написала ему и попросила ее сохранить. Ты вложишь икону в дипломатический багаж?
– Я сказал, что сделаю это.
– Спасибо. Ты сможешь захватить ее с собой, когда поедешь в Вашингтон?
– Конечно. – Он снял икону с книжной полки и стал рассматривать. На ней был изображен какой-то святой, но Холлис не знал, кто именно. – Что это за парень?
– Это архангел Гавриил. Видишь трубу?
– Да.
– Эта икона написана на лиственнице. Многие иконы писались на сосне, но она деформируется и трескается.
– Понятно.
– Я люблю ее. Посмотри на лицо. Оно излучает свет и покой, тебе не кажется?
– О да. И сколько?
– Сколько она стоит? Ну, на Западе ее трудно оценить. Однажды я, правда, показала ее одному специалисту по исторической живописи. Он определил, что эта икона шестнадцатого века. Наверное, ее цена примерно двадцать пять тысяч.
– Боже! А что, если я ее потеряю?
Она подлила ему в стакан скотча.
– Даже представить себе не могу, чтобы шпион терял вещи. И я доверяю тебе.
– О'кей. – Он осторожно поставил икону обратно на полку.
– Меня немного волнует этот прощальный вечер, Сэм.
– Почему?
– Не люблю оказываться в центре внимания, особенно, когда вечер посвящен моему изгнанию из страны.
– Раньше я не замечал в тебе робости. А вообще все это довольно смешно. Однажды я угодил на такой вечер в Софии. Помощник шефа ЦРУ соблазнил жену какого-то болгарского дипломата или что-то в этом роде. Короче говоря, его застукали и дали пинка под зад. Тем не менее, вечеринка продолжалась весь уик-энд, и этот бедняга... Да что случилось?
– Какие мужчины все-таки свиньи! И вовсе это не смешная история, Сэм!
– О! Тогда это казалось очень забавным. Может быть, если бы тебе пришлось там побывать...
– Знаешь, все эти шпионские страсти – это что-то такое... во всяком случае, не твое. Ты мог бы оставить это? Вернее, хотел бы ты оставить это?
– Мне бы хотелось снова летать.
– Правда? Ты только сейчас счел нужным мне об этом сказать?
Холлис сел на коробку и замолчал.
– Извини, Сэм. Я слишком много выпила. Ты же не моя собственность. – Она допила скотч. – Выпьем еще по одной?
– Нет.
– А я, пожалуй, выпью. Очень нервничаю.
– Я заметил.
Раздался звонок в дверь.
– Я открою, – сказала Лиза, спустилась вниз и вернулась вместе с Чарлзом Бенксом.
– Привет, Сэм, – поздоровался тот. – Лиза уверяет, что я не помешаю своим несколько бесцеремонным приходом.
– Значит, не помешаете. Снимайте пальто, Чарлз.
– Нет, благодарю, я зашел всего на несколько минут.
– Выпьете? Правда, у нас только скотч.
– Совсем чуть-чуть. С содовой или водой.
Лиза подала Бенксу стакан со скотчем.
– Прежде чем начался прощальный вечер, позвольте мне первому искренне пожелать удачи в вашей работе и личного счастья.
Они чокнулись и выпили.
– За свою жизнь я довольно часто сталкивался с подобными скандалами, – продолжал Бенкс. – Мой отец ведь тоже был дипломатом. Он работал здесь в 1933 году в первой дипломатической миссии после революции. Тогда мне было восемь лет, и я немного Помню Москву. В то время она выглядела весьма мрачно. Когда мне было лет десять, я видел Сталина.
– Поразительно! – воскликнула Лиза. – Вы помните его?
– Помню запах табака, исходящий от него. Отец тогда в шутку сказал мне, что я вижу царя всех русских. Я рассмеялся, а моя мать чуть не упала в обморок.
– Значит, вы не всегда были таким вежливым и сдержанным, не так ли? – улыбнулся Холлис.
– Да, это была моя первая дипломатическая бестактность. – Он огляделся. – Было бы неплохо поставить какую-нибудь музыку.
Лиза кивнула и подошла к магнитофону.
– Чарлз, вы знаете Жанну Бичевскую – русскую Джоан Бейз?
– Боюсь, что я не слишком хороший знаток современной русской музыки.
Мягкие звуки гитары и чистый русский голос заполнили комнату.
– Ее песни навевают на меня меланхолию, – сказала Лиза. – Я попыталась устроить ее турне с концертами по Америке, но они не дают ей выехать из страны.