409
      почувствовать то-то и то-то - ничего не выйдет. Нельзя захотеть по приказу. Но можно сделать "окрашенный жест", и воля мгновенно подчинится. Кстати, все глаголы в речи - это жесты, но они в душе. Это психологические жесты. Может быть психологический жест роли, отдельной сцены, всего спектакля - в музыке, в живописи и т.д.
      Очень часто актер может сам чувствовать, но не знает, как эти чувства перекинуть в зрительный зал. Но ведь актер не может работать "для себя", как поэт например. В своих ранних ролях я приставала к знакомым: "Ну придумайте мне какой-нибудь жест!.." Сейчас жест, пластика вырабатываются сами собой. Импульс идет из головы, а там, еще до игры, должна вырисоваться стройная картина.
      Найти точный пластический рисунок роли - половина дела. И необязательно для этого заниматься изнурительным спортом, как сейчас модно, - многие актеры думают, что все проблемы решат накачанные бицепсы. Но куда деть эти мышцы, когда нужно сыграть хилого, болезненного человека? Пластика роли рождается не извне, а изнутри. Но знать свое тело, манеру рук, сутулость плеч, длину шеи и т.д. необходимо.
      У меня всегда в прихожей одну из стен занимало зеркало. Прихожая маленькая. А зеркало большое, чересчур, может быть, большое для того, чтобы взглянуть на себя, прихорошиться, подправить прическу. Похожие зеркальные стенки сооружаются в балетных классах, чтобы танцовщики могли корректировать движения и позы. Старая легенда рассказывает, что Федор Волков спустил последний кафтан, чтобы на вырученный целковый приобрести зеркало. Разучивая роли, он отрабатывал по нему мины и ужимки.
      В наше время драматические артисты почти не репетируют перед зеркалом. Контролирующей инстанцией стал режиссер. Актерская самооценка не слиш
      410
      ком принимается во внимание: в ее объективность не очень верят. И в самом деле, актеры - люди, а человеку трудно быть к себе беспристрастным. И зеркало, как инструмент самоконтроля, корректировки ненужных жестов и постепенной, точно вырабатываемой пластики, является очень хорошим помощником.
      Для каждой роли я по-разному тренирую жест и движение. В актерских работах мне нравится насыщенная пластика. Думаю, что речь и мимика без жеста, без пластического рисунка могут обескровить театр. Я люблю спектакли, в которых, не понимая смысла слов, я понимаю сюжет и намерения. А это можно передать только через психическую энергию, заключенную в пластике.
      Итак, подытоживая все мои рассуждения об актерском труде, можно работу актера разделить на три основных этапа, как это и делали, кстати, много веков назад в японском театре "Но":
      1) подготовка;
      2) осуществление;
      3) результат как движение живой материи. Как видите, в актерской профессии остались те же законы, что были и раньше и нет никакой другой тайны в театре, кроме тайны актера и той энергии, которой он обменивается с теми, кто пришел его смотреть. И не удержусь привести здесь цитату знаменитого английского актера XIX века Ирвини: "Драматическое искусство требует такой двойственности в уме, при помощи которой актер в полном разгаре увлеченья мог бы следить за каждой подробностью своей игры".
      411
      ВСЕ ЛИ АКТЕРЫ АЗАРТНЫ?
      1975 год, 17 ноября. Весь день провела на ипподроме. Проиграла все деньги. Простудилась...
      Я всегда подозревала, что азартна, но у меня не было повода это проверить.
      Как-то во времена ранней "Таганки" с Николаем Робертовичем Эрдманом завсегдатаем ипподрома, после репетиции мы пошли на бега. Там провели целый день, и я проиграла все, даже то, что заняла. И остановиться не могла.
      Потом, много лет спустя, в Довилле и Виши, в те времена, когда мы знали о рулетке только из Достоевского, я попадала в знаменитые игорные дома и ставила там небольшие деньги. И каждый раз неудачно. Значит, поняла я, когда я пытаюсь вмешаться в игру случая, то всегда проигрываю. И если на гастролях все садились за карты, я тоже садилась и тоже всегда проигрывала. Но сам процесс мне очень нравился.
      ...В Париже у меня был приятель Анатоль Засс. Он играл всю жизнь. С ним мы пошли однажды на бега в Булонский лес. Поскольку у него была своя лошадь, мы сидели на трибуне для избранных. А рядом с ней - небольшой круг, куда выводят лошадей для показа перед заездом. Мы проигрывали. Тогда я говорю: "Боби (он Анатоль, но мы его звали так), это из-за меня. Я всегда проигрываю".
      412
      В один из перерывов к нам подошел пожилой человек с помятым, изношенным, но чуть аристократическим лицом. Мы познакомились. Он говорил по-русски. Они с Боби обсудили бега, потом я услышала, что этот Вова заработал много денег, продав куда-то партию кофе. Когда он ушел, я спросила о нем Боби. "Ну, Алла, вам грех не знать. Это сын Кшесинской от Великого князя Романова, брата вашего царя, - Владимир Романовский".
      Мы поставили на ту лошадь, которую посоветовал Вова, и все вместе проиграли. Осталось два заезда, и я сказала: "Попробуем разделиться". И пошла к кругу, где лошадей готовили к заезду. Смотрю, стоит Бельмондо хозяин лошади, идущей в забег. В серой тройке, сером цилиндре, одна рука в брюки. Я подумала: "О, эти мне актерские замашки..." - и вычеркнула его лошадь (эта лошадь, кстати, потом пришла одной из последних).
      Я стала рассматривать лошадей как абитуриентов театрального института. Вижу идет одна взмыленная, гарцующая, словно сейчас побежит и выиграет. Я думаю: "Нет. Эти внешние эффекты мне тоже не нравятся". Некоторые лошади были только красивы. Потом какая-то мне понравилась. Вроде бы незаметная, но в ней была такая затаенная сила. Она шла, "повернув глаза зрачками в душу", ей было все равно, как на нее смотрят. Я ее отметила. Когда мы встретились с Боби, он сказал: "Ну, Алла, эта лошадь не фаворит, она из плохой конюшни, она не придет". Но она пришла... И, оттого что на нее никто не ставил, я выиграла очень много денег. И покрыла все наши проигрыши - и мои, и Боби...
      После этого Боби познакомил меня со своим приятелем, который примерно с 30-х годов издавал специальную газету о лошадях, жокеях и забегах. Как-то все вместе мы поехали на бега в Довилль: Боби, этот
      413
      Лева Бендерски и я (хотя им было за 70, их звали Боби, Лева и т.д. Все они дети первой волны эмиграции) . В тот день после забега устроили аукцион беговых лошадей. Народу в помещении было много, и я долго не понимала, как все происходит: никто не поднимал руку, не кричал, сколько платит. Все было тихо, а лошади тем не менее продавались. В какой-то момент я подняла руку к волосам, меня Боби одернул: "Алла! Ты сейчас купишь лошадь!" Я говорю: "Как?! Каким образом?" - "А ты разве не замечаешь эти мелкие движения рук?"
      ...Они поднимали руки не выше головы и чуть-чуть шевелили пальцами. Например, поднял два пальца - значит, дает на две тысячи больше. Все происходило как во сне...
      На этом аукционе я поняла, что есть другой азарт, с другими средствами выявления, и он мне ближе. Ведь когда бежала та лошадь, на которой я выиграла, я смотрела и на себя, и на нее со стороны. Я не включалась, мне было как будто все равно. Мне потом сказали, что такая тихая пассивность свойство очень азартных людей. С тех пор каждый раз, когда я приезжала в Париж, мои друзья возили меня на бега. И всегда в самый последний момент подсказывали нужную лошадь, как бы давая заработать.
      Принято считать, что актеры азартны по профессии, но вообще-то актерский азарт - другой. Когда начинаешь поворачивать какую-то классическую роль непривычной для восприятия стороной, то появляется азарт: примут или не примут, выиграешь ты на этом или нет. Кстати, это ведь разные понятия азартный человек и игрок: игрок всегда знает, на чем сегодня можно выиграть. Вот, например, Высоцкий был азартен во всем, но не был игроком.
      Я не сценарист своей жизни, сама ничего не придумываю, но, если складываются обстоятельства, азарт
      414
      но ныряю в любую авантюру. Собственно, у меня так жизнь и строилась. Авантюрой было идти в университет, вместо того чтобы добиваться театрального училища, и авантюрой же было потом, после университета, поступать в училище. И спустя годы - создавать свой театр и работать с Теодором Терзопулосом на чужом языке... И то, что я сейчас постоянно езжу играть для нерусскоязычных зрителей, - авантюра. Но это, правда, по необходимости. Хотя все, что необходимо и обязательно, мне претит. Становится скучно жить, возникает вечный вопрос "А заче-е-ем?", на который нет ответа.
      Мне всегда нравилось азартное состояние на грани провала. Как у Вознесенского: "Провала хочу, провала..." Азарт в том, чтобы его не допустить. В желании неведомого, в стремлении куда-то прорваться и стать победителем.
      На Икше я очень люблю ходить за грибами с моей приятельницей Неей Марковной Зоркой. Она доктор наук, специалист по кино, выпустила много книг, но мы с ней обожаем лазать в чужие сады. На Икше есть два нежилых сада, в которых растут сливы, терновник, смородина, цветы. Иногда мне хочется лезть туда под забором, иногда - нет. Вот, например, Нея полезла за яблоками. Я сказала: "Мне сегодня что-то не хочется лезть. Я буду стоять на стреме и, если кто-то пойдет, стану кричать: "Микки! Микки!" (Маша и Микки были, конечно, со мной). И вот кто-то появился, я закричала и вижу: этот профессор, доктор наук с испугом лезет под забором обратно. Мы похохотали и полезли, уже вместе, в другой сад, куда надо было ползти по-пластунски. Не просто открыть калитку и войти, а - ползти. И в этом - только азарт, потому что сливы и яблоки продаются на каждом шагу. И вот мы лезем, и с нами собаки. Но Микки так любит поскандалить (я уже не говорю о Маше), что, если кто-то проходит за километр от нас, он начинает радостно лаять.
      415
      Мы собираем сливы, а в это время к соседней даче подъезжает машина и останавливается за углом. И Микки по своему характеру должен бы обязательно залаять, но оттого, что мы притаились, как сучочки, мои собаки тоже притаились. И вот мы вчетвером превратились в четыре сучочка. Послышались голоса. Я говорю: "Вея! Нам нужно быстро отсюда выходить". Нея поползла и застряла в дыре. И как я ее потом проталкивала!..
      Я до сих пор помню ощущение азарта, когда мы, живя летом у бабушки, лазали в чужие сады, хотя был свой. Это детское ощущение, любовь делать то, что не принято, у меня осталось.
      Недавно я посмотрела польский фильм про одну актрису, которая уехала за границу, вышла замуж за богатого и перестала играть. И вот она приезжает в гости в Польшу, собираются друзья, родственники. А потом выясняется, что у кого-то что-то пропало, и оказывается, что взяла эта женщина. Ей не нужно, она богаче всех, но она плачет и говорит, что взяла не из-за денег, ей нужен был азарт, потому что она перестала быть актрисой. Ей хотелось снова испытать этот страх. Среди актеров вообще много такого: азарт, обман, кураж, внутренний подхлест - без этого скучно жить. Недаром Меркурий - бог воров, цыган, торговцев и актеров.
      ЖОРЖ СИМЕНОН
      ? ? ?<^JL в Швейцарии с группой фильма "Ты и я" режиссера Ларисы Шепитько. В Швейцарии властвует хоккей. Мировой чемпионат. Все говорят только об этом. Но нам и нужен хоккей: эпизод, который мы снимаем, происходит на мировом хоккейном чемпионате.
      Швейцария. Женевское озеро. Дворец наций. Шильенский замок с автографом лорда Байрона на каменной колонне (оказывается, великие тоже любили расписываться на стенах), сумбур впечатлений... И вдруг... это решилось в пять минут - я еду к Сименону!
      Жорж Сименон - легенда, Жорж Сименон - загадка: более 200 романов, один увлекательнее другого. Когда меня спрашивали, кто мой любимый писатель, я отвечала, полушутя: Сименон. Конечно же, есть писатели, любимые по-настоящему. Но любовь к ним слишком трепетна и сложна, чтобы сказать о ней одним словом. Я брала книги Сименона в поездки, читала в поезде, в самолете. Последней книгой, которую я прочитала перед поезкой в Швейцарию, был... роман Сименона "Кафе мадам Каллас" - еще даже не изданный, в рукописи переводчика..
      Скажу честно: Сименон меня не приглашал. Я увязалась в эту поездку вместе с четырьмя журналистами. Сименон ждет журналистов - при чем здесь я?.. Решение приходит мгновенно: я буду тоже корреспондентом. Я буду спрашивать Сименона про кино.
      Сименон живет в 65 километрах от Женевы, неда
      417
      леко от Лозанны, в старинном маленьком городке Эпаленж.
      Едем по новой, только что открытой скоростной дороге. Скорость - 180 км. Страшновато. Притормозили. "Почему так ползем?" Взглянула на спидометр 120. Как быстро привыкаешь к скоростям! Во всем бы так!
      Сияет солнце, внизу блестит озеро.На другом берегу озера - горы. Но там уже Франция.
      Мы подъезжаем. Слева - высокая каменная не то стена, не то скала. Более осведомленные журналисты объясняют мне - скала искусственная. Над ней - дом Сименона. Наверное, потому, что от скоростной дороги шумно, писатель решил забраться повыше. Понятно, но все же немного парадоксально: Сименон, который пишет свои стремительные, динамичные романы за неделю (об этом я читала), бежит от шумных примет нашего скоростного века!
      Так я думала тогда. Теперь же - год назад - я ехала по той же дороге в санаторий в Монтре. Жила на берегу озера и наслаждалась красотой, тишиной и одиночеством... Как и тогда, гуляю по берегу Женевского озера и учу роль для предстоящей работы у Анатолия Васильева в "Дон Жуане". Мне не давалось одно пушкинское стихотворение - "Плещут волны Флегетона...", и тогда я стала его перекладывать на картинки, которые видела перед собой: волны Флегетона это, конечно, волны Женевского озера; "вдоль пустынного залива..." - и я иду, загибая угол перед Шильонским замком, и учу эту строчку и т.д. Потом, когда играла, каждый раз мысленно шла вдоль Женевского озера.
      Я хожу по темным катакомбам замка, где на сей раз, кстати, не нашла роспись Байрона, но зато прочитала у Гоголя в переписке с Жуковским, как он "нацарапал свое имя русскими буквами в Шильонском под
      418
      земелье, не посмел подписать его под двумя славными именами творца и переводчика "Шильонского узника" (то есть Байрона и Жуковского). И далее читаю у него: "...внизу последней колонны, которая в тени, когда-нибудь русский путешественник разберет мое птичье имя, если не сядет на него англичанин..." Имя Гоголя я тоже, к сожалению, не нашла, но русских отметин тут много... Да и вообще, русские всегда стремились к Женевскому озеру.
      Недалеко от моего санатория - гостиница, где последние годы жил Набоков. Но осенью народу мало, и я хожу, не стесняясь вслух учить роль, на берег, а у себя в комнате бренчу на кастаньетах, которые мне тоже нужны для роли. Выучила на них даже швейцарскую медсестру, которая по утрам мне приносила лекарство.
      Ну так, Жорж Сименон...
      Въезжаем в ворота. На столбиках - по букве S. Как будто герб, как будто фабричная марка. И в самом деле - там за воротами живет человек, который, подобно фабрике, выбрасывает роман за романом.
      Вымощенный двор. Несколько построек, среди которых - небольшая белая двухэтажная вилла. Горничная проводит нас в холл. Окна во всю стену, за окнами - гладко выбритая лужайка. Я уже чувствую себя корреспондентом. Достаю блокнот, лихорадочно записываю все, что потом ускользает из памяти: большая синяя рыба на белой стене... Картины - абстрактная живопись. Телевизор, белые полки с книгами, ковер на полу, камин. Не хватает только Сименона.
      И вот он входит из боковой двери, не заставляя ждать нас ни минуты, человек семидесяти лет, среднего роста, бодрый, сухощавый, с трубкой в зубах. Желтая рубашка, желтые носки, черная бабочка. Увидев женщину, он извиняется, хочет надеть пиджак,
      419
      но - жарко, и Сименон, не особенно наставивая, остается в рубашке. Знакомимся. Задавать вопросы особенно не приходится. Наверное, журналисты здесь частые гости, и писатель изучил круг обязательных вопросов.
      - Да, пишу быстро. Хочу, чтобы мои романы читали за один вечер. Семь дней пишу, четыре - правлю рукопись. Почему так быстро? Это привычка. Я вхожу в образы.. Все во мне зудит (так он и сказал), требует немедленного выплеска. Если бы писал дольше - образы выветрились бы, испарились. Пишу быстро, чтобы концентрировать себя на одном. ("Может быть, затянутые ритмы русского театра - от долгих расхолаживающих застольных репетиций?" - при этом думала я.) Надо делать все быстрее, заинтересованнее. И включаться в ритм сегодняшнего дня.
      Я вспомнила вдруг: в Репино, в Доме творчества кинематографистов, жил высокий худой старик в очках с толстыми стеклами - старейший режиссер Александр Викторович Ивановский. Он любил стоять в коридоре в длинном своем халате и, едва завидев кого-нибудь из молодежи, тотчас несказанно оживлялся: "А ну-ка, идите-ка сюда, молодой человек... Скажите, что главное в кинематографе?" - и сам себе отвечал уверенно: "Ритм! Ритм!" - и объяснял, как он это понимает. Тогда мы слушали больше из вежливости, но сейчас, у Сименона, я еще раз убеждаюсь, как прав был высокий, худой старик в Репино...
      Хочется задержаться на этой теме, поговорить подольше - но... беседа уже ушла вперед, и за своими мыслями я и так что-то пропустила: кажется, Сименон говорил о проблемах современного романа.
      - Да, - продолжает он, - по переводам занимаю второе место. После Ленина. Потом идет Шекспир...
      - Что Вы скажете об Агате Кристи? Отвечает быстро:
      - Не знаю, не читал. Наверное, она идет после Шекспира.
      420
      (Знал бы Сименон о миллионных тиражах Марининой, Дашковой, Поляковой, Незнанского и других современных детективщиков!.. Сименона я уже давно не читаю, а нынешние детективы читаю иногда в бессонные ночи.)
      Впечатление такое, что идет хорошо отрепетированный монолог. Сименон говорит: "Да, во время работы пью холодный чай, с сахарином, чтобы не толстеть", - но глаза его существуют словно сами по себе, они подолгу останавливаются на каждом из нас, словно изучают, запоминают.
      И, будто угадав мои мысли, Сименон объясняет:
      - Никуда не хожу, не езжу. Но люблю принимать гостей.
      Да, да, потом каждого из гостей можно найти в его романах - он преображает их в персонажи...
      Не кажется ли ему, что это узковатый круг впечатлений для писателя?
      - Нет, не кажется. Сколько людей - столько характеров. Для меня главное - обнаженный характер. Остальное читатель домыслит сам. Читатель стал образован и эрудирован. Ему не нужны эпитеты. Если действие происходит на набережной в Киеве (он так и сказал - именно в Киеве) - не нужно ее описывать. Это уже сделало радио, телевидение, кино, географические путеводители. Нужно только будить фантазию. Так делали Чехов, Достоевский, Хемингуэй...
      С этим я - "корреспондент" - не могу согласиться. В прозе должны оставаться и прилагательные, и глаголы. Это драматург пусть орудует только глаголом, оставляя прилагательные на выбор актера (незачем, например, описывать, какой Гамлет. Это сыграет актер). Но здесь говорит Сименон, и единственное, что я могу сделать, - это изменить русло разговора, произнося, наконец, слово "кино".
      В ответ - такая же уверенная реакция:
      421
      - Так и в кино. Слишком много логичных фильмов: завязка, кульминация, развязка. Все последовательно и скучно. Нужно больше алогизма. Эта новая манера имеет большое будущее - и в кино, и в литературе, и в театре.
      - Не видно ли в этом опасности увлечения формальными приемами?
      - Да, есть некоторая опасность символизма, но это не страшно. Искусство болело символизмом лет 20, потом это прошло. Будущее за реализмом. Но это не исключает поиска, не так ли? ...Так вы спрашивали про кино? Люблю Феллини. Это здоровый малый с медленными жестами, говорит спокойно, а внутри - самый неспокойный человек на свете. Как Достоевский. Из этого беспокойства состоят и все его фильмы. И это нельзя передать в старых традициях. Он пробивается, как боксер, - напролом...
      Сименон ходит по комнате. Кажется, увлекся разговором, во всяком случае, выходит за рамки обязательного:
      - Все в наш век развивается бурно, очень бурно, это отражается на искусстве. За последние сто лет человечество пережило, по крайней мере, два ренессанса. Бурное развитие печати, фото, кино, воздухоплавания, электроники, жесточайшие войны - все это подхлестнуло и искусство. Сейчас назревает какой-то новый взрыв... Какой?.. Если бы я знал - сам бы ринулся впереди всех.
      - Может быть, это декаданс? - спросила тогда я первое, что пришло в голову. Сименон посмотрел на меня своими внимательньми глазами и быстро ответил:
      - Нет, я верю в человечество.
      Но время идет, а впереди еще предусмотренная экскурсия по дому. Откладываю блокнот, и мы отправляемся в путь.
      В этом кабинете Сименон только пишет.
      Красный пол, красные сафьяновые папки на пол
      422
      ках. Любимые книги - в основном по медицине. Ведь Сименон учился на врача, и девять десятых его друзей - врачи... Все прибрано и аккуратно. Ничего лишнего. Трубки, на маленьком столике - пишущая машинка.
      - Инструмент пыток, - говорит Сименон и показывает твердую мозоль на указательном пальце.
      На стене - фотография, единственная в доме. Человек со спокойным взглядом, усы, трубка.
      - Мегрэ? - невольно спрашиваю я.
      - Нет, - Сименон качает головой. - Это мой отец. Он умер, когда мне было 16 лет, и я вынужден был бросить медицину.
      - И занялись?..
      - Вначале - чем придется, потом - начал писать.
      Специальная комната в доме Сименона отведена его книгам, изданным во всех концах земли. Здесь его переводы - по одному экземпляру. Отдельная полка - издания на русском языке, их явно меньше, чем издано в Советском Союзе. Спрашиваю - почему?
      Сименон пожимает плечами:
      - Я не коллекционирую специально. Здесь только то, что мне присылают. Я получаю много писем и посылок из России, но в основном это - подарки. Русские любят дарить...
      Он рассказывает, что был в Советском Союзе дважды. Первый раз - в 1932 году, месяц жил в Батуми, месяц - в Одессе. Второй раз - в 70-х годах. Круиз по Черному морю и опять Батуми, Одесса, Ялта, Новороссийск.
      Через маленький коридорчик идем в другой кабинет. Здесь происходят деловые встречи, здесь Сименон диктует секретарше ответы на письма, здесь он принимает гостей.
      423
      Он любит гостей, это единственное окно в жизнь.
      У него много друзей среди актеров. Почти все французские, английские актеры побывали здесь, в этом кабинете. Его старший сын женат на французской актрисе Милен Демонжо. Незадолго до нас у Сименона побывали Симона Синьоре и Жан Габен...
      - Кстати, вы ведь спрашивали о кино. Я всегда его очень любил. Особенно раньше - в двадцатые годы, когда кино было молодым и задиристым. Мы были друзьями с Рене Клером, Ренуаром. Знал и Эйзенштейна. Тогда все мы были такими же молодыми и задиристыми. Боролись за новые направления. В парижских кафе доходило до драк... - Сименон улыбается. - Вызывали жандармерию...
      Несколько раз он был в жюри международных кинофестивалей. Например, в 1959 году в Каннах.
      Но Сименон - домосед, испытывает страх перед толпой. Внизу, в подвале дома, у него - маленький кинозал. Ему привозят новые фильмы и старые - и он смотрит их в полном одиночестве.
      Или еще - телевизор. Недавно видел фильм <<Кот>> с Синьоре и Габеном, поставленный по его роману. Это редкий случай. Из пятидесяти пяти экранизаций своих романов Сименон видел только три...
      И смотреть не любит. На экране - совсем другое, чем было в голове (сценарии пишет не он). Обидно и досадно. Такое впечатление, словно родная дочь вернулась домой после пластической операции.
      Хотя нет, видел фотографию советского актера Тенина в роли Мегрэ для телевизионного спектакля. Очень, очень похож! Пожалуй, больше всех. Передайте это ему, если встретите.
      Два часа мы были в этом доме. Мы ходили по комнатам, по которым до нас прошли сотни других корреспондентов.
      Седой, приветливый гид водил нас по дому, где
      424
      сотни раз рождался заново Мегрэ; водил, рассказывая о себе, как биограф.
      В этом рассказе одинаково важным было все: и то, что думает месье Сименон о современной молодежи, и то, как месье Сименон плавает по часу в день в собственном роскошном бассейне.
      Он казался мне то неглубоким (с "внимательными" для корреспондентов глазами), то усталым, то ироничным, то рисующимся.
      Только одно было неизменным - испытующие, действительно умные глаза, подмечающие каждый жест, каждый поворот головы.
      Когда мы прощались, Сименон выглядел простым, радушным и довольным. Может быть, оттого что его обязанности гида кончились, и теперь он мог снова засесть за свой "инструмент пыток" и писать новую повесть о похождениях Мегрэ.
      И когда мы вновь проехали мимо ворот с буквой S на столбиках, я представила себе новую главу его очередного романа, где будем все мы: и я, и журналист из "Огонька", и корреспондент "Комсомольской правды", и наш фотограф, и Жан Габен, бывший у Сименона до нас...
      Теперь, когда я бываю в Швейцарии, мы с друзьями иногда проезжаем мимо дома Сименона. На воротах по-прежнему сверкают буквы S, но вилла пустует, как пустует и вилла его друга Чарли Чаплина в десяти километрах отсюда. Деревья вокруг домов выросли, и вилла Чаплина еле-еле видна сквозь чугунную ограду и разросшийся парк. Но зато внизу, у озера в Лозанне, стоит на земле, среди клумб, в рост человека бронзовый Чарли с тросточкой и в котелке и с ним можно сфотографироваться...
      А наложение одного времени на другое я давно полюбила. И для меня Сименон до сих пор живет на своей вилле, наверху - над Женевским озером...
      ПЛОХОЙ - ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК...
      Когда я поехала в Эполенж, меня предупреждали, что встреча с Сименоном вряд ли будет интересной, что он будет отыгрывать маску интервьюируемого модного литератора. И это оказалось, в общем, так. Он рассказывал про свою внешнюю жизнь, а свои душевные болезни, одиночество, разочарования оставлял себе как материал для творчества. А мы подыгрывали ему в этой несколько надуманной игре - интервью...
      Я заметила, что почти все люди, которые живут внутренне насыщенной жизнью, замкнуты в себе, чуждаются общения с внешним миром и, как правило, неинтересные собеседники. Особенно при первом, поверхностном знакомстве. Чтобы не прослыть совсем уж нелюдимыми, у них есть готовый набор рассказов, фраз, шуток. Но все это мало касается их сущности. Раскрываются они редко и только среди своих. В то время как обычный человек ищет подтверждение своим мыслям, словам и поступкам в общении с другими, то есть вне себя, талантливый человек, как правило, имеет критерий истинности в себе самом и не нуждается во внешних подтверждениях своих выводов:
      "Ты сам - свой высший суд..."
      Труднее всего и мучительнее самому человеку от своего таланта. Талант это дар для других, а для носителя таланта - это наказание. Жить рядом с талантливым человеком очень трудно. Два таланта, как пра
      426
      вило, не уживаются. Взаимоотталкиваются. Эту мысль, кстати, я хотела сыграть в фильме Конрада Вольфа "Гойя" в роли герцогини Альбы, которая для меня была, безусловно, талантливым человеком. В силу ее происхождения и времени ее талант не оставил результатов в искусстве, но она сумела разжечь костер творчества в Гойе. Он был прекрасным придворным портретистом, но как кремень о камень высекает искру, так после встречи и разрыва с Альбой Гойя пошел по другому творческому пути. Возникли его гениальные чудовища - "капричос".
      Мне, к сожалению, не пришлось сыграть Альбу, все осталось на уровне кинопроб и благих намерений. Тогда, после "Шестого июля", я была в так называемых "черных списках", и Комитет кинематографии не утверждал меня на главные роли, считая, что я несу какой-то ненужный советскому кино отрицательный заряд. Конрад Вольф не добился для меня разрешения и пригласил на роль герцогини Альбы Оливеру Вуче - югославскую певицу - полную противоположность мне. Она сыграла только секс. Но когда фильм озвучивали на русский язык, то Конрад Вольф попросил меня ее озвучить. После этой работы и еще одного раза, когда я озвучивала Андерсен в "Красных колоколах", - я зареклась близко подходить к дубляжу. Оба режиссера, и Вольф, и Бондарчук, хотели к сексу примешать сухую речь "интеллектуалки". Выносить "золотые горшки" за кем-то - из этого мало что получается...
      Посмотрела я как-то прелестный спектакль в Театре имени Станиславского - "Хлестаков" режиссера Мирзоева с неожиданным решением главной роли в исполнении Максима Суханова. Хлестаков предстает перед нами в разных ипостасях - от лагерного "урки" До некрофила... Впрочем, и спектакль, и эта роль тре
      427
      буют отдельного разбора. Я сейчас вспомнила об этом, потому что в конце спектакля мой не очень глупый приятель меня спросил: "Интересно, Суханов и в жизни такой же? Я бы побоялся с ним встретиться в темном переулке"...
      Я часто слышу слово "самовыявление". Но если мы беремся утверждать, что почти в каждой роли актер ищет себя в предлагаемых обстоятельствах (а особенно это относится к кино, где любая фальшь видна), как же обстоит дело с отрицательными персонажами? Что, специально отыскивать злодеев, чтобы сыграть Смердякова?
      Играть отрицательные роли - занятие неблагодарное. Это повелось с давних пор. В средневековые времена актер, изображавший в церковной мистерии первосвященника, получал вдвое-втрое больше, чем тот, кто играл дьявола или Иуду. Сейчас подобное происходит, когда дело касается уже не материального, но морального вознаграждения актерского труда.
      Помню, как на одной из встреч после "Шестого июля" меня с многозначительным подтекстом спрашивали: "А что, вы и Фанни Каплан согласились бы играть?"
      Впрочем, истории театра известны и более драматичные случаи. В 1909 году в Чикаго один офицер, присутствовавший на спектакле "Отелло", был настолько возмущен гнусностью Яго, что, не раздумывая, выхватил пистолет и застрелил актера, игравшего эту роль.
      Как-то так случилось, что за мной, особенно в кино, утвердилось амплуа сильных, волевых женщин. Может быть, потому, что часто играла отрицательные роли. Хотя, что значит отрицательные? Видимо, те, в чьих характерах отрицательных черт решительно больше, чем положительных.
      428
      Мне доводилось замечать, что на встречах со зрителями меня поначалу, как правило, принимают холодно.