Приложив палец к сенсору, я открыл дверь, вошел и снял с нее почтовый ящик. Время от времени я обнаруживал в нем, кроме телексов, факсов и прочих разновидностей реальной и виртуальной почты, какую-нибудь открытку, автор которой полагал, впрочем справедливо, что так его будет труднее найти, чем с помощью нескольких нажатий на соответствующие клавиши компа. С папкой под мышкой и кассетой в руке я пошел к столу. Меня встретил недельный слой пыли и запах тухлятины, вполне подходивший для склада гробов. Я несколько раз пытался избавиться от этого запаха, но новые полы и свежие краски самое позднее через полгода пропитывались старой вонью. Повернув до упора регулятор кондиционера, я стер бумажным полотенцем пыль со стола и включил пылесос. Когда он медленно двинулся по комнате, оставляя за собой отчетливый светлый след на полу, я сел в кресло и начал просматривать почту. В ней я нашел чек на тридцать долларов — последний взнос одной старушки, которой я год назад отыскал сыночка среди местных подонков. В коротком письме она извещала меня, что парень образумился, работает и нежно заботится о матери. Ну и хорошо. Затем я выковырял из конвертов два счета за аренду и электроэнергию. Выписав чек на недостающие сорок долларов, оба счета и чек я сунул в щель компа. Получив секунду спустя подтверждение перевода, я спокойно просмотрел остальную почту. Рекламные листовки, предложения и письмо без адреса. Разорвав конверт и бросив взгляд на подпись, я увидел большое «Джи» и четкие, остроконечные буквы, складывавшиеся в слово «Миллерман». Осторожно набрав в грудь воздуха, я начал читать.

Объявляю тебя своим единственным наследником. Адвокат выплатит тебе всю сумму за вычетом расходов на похороны и поддержание могил какое-то время в порядке. Можешь делать с этими деньгами что хочешь, хотя я предпочел бы, чтобы ты не тратил их на какие-нибудь банальные благотворительные цели, но просто работал бы так же, как и до сих пор. Может быть, благодаря этим деньгам — чуть более независимо и успешно. Если тебе удастся хотя бы немного исправить этот мир, это будет стоить намного больших денег, чем те, которые я тебе оставляю. Не сердись на меня.

Дж. Миллерман

Я смотрел на ровные ряды слов; их было не более восьмидесяти, каждое само по себе невинное или по крайней мере нейтральное, но в таком сочетании, в такой роковой последовательности — холодное и гнетущее. Я положил листок на стол и, протянув руку к ящику, достал своего огромного «Доктора Макса» и банку «Дюк оф Этернити». Набив трубку, я раскурил ее, смел на пол ладонью крошки табака со стола и пинком развернул пылесос. Тот проглотил мусор и вернулся на свою трассу. Клубы дыма волнами плыли над столом, опускались ниже и, вытягиваясь в узкие струйки, исчезали в щели вытяжки. Я погрузился в некоего рода оцепенение или транс. Звонок в дверь показался мне приглушенным и каким-то бесцветным. Встав, я отодвинул висевший на двери календарь и заглянул в глазок. За дверью стоял почтальон. Среди моих знакомых не было никого, кто предпочитал бы живого письмоносца молниеносной почте. На всякий случай сунув руку в пустой карман, я открыл дверь.

— Экспресс, сэр, — сказал парень и протянул руку с маленьким конвертом.

Я взял его и подписал квитанцию. Почтальон повернулся и исчез из поля зрения. Я вернулся в контору, разорвал конверт и посмотрел на отпечатанный на диктофоне текст.

Уважаемый мистер Йитс.

Три дня назад я Вам звонила. Я хотела бы нанять Вас для расследования обстоятельств смерти моего мужа Питера. Вы наверняка знаете об этом из прессы, мне необходимо выяснить все до конца. Позвоните мне, пожалуйста. Я весь день буду дома.

Внизу стояла подпись матово-серебристыми чернилами — Пима Гордениус. Склонившись над компом, я вызвал из памяти телефонные разговоры. Первый, трехдневной давности, был именно тем, о котором говорилось в письме.

— Говорит Пима Гордениус. Пожалуйста, свяжитесь со мной как можно быстрее. У меня к вам очень важное дело. Цена не играет роли. До свидания.

Я выключил комп и задумался. Если бы Пима позвонила сегодня, стечение обстоятельств было бы как минимум удивительным. К счастью, она звонила три дня назад, то есть тогда, когда никто не мог знать, что я извлеку на свет свое досье. Я вставил письмо Пимы с узкой магнитной полоской наверху в щель телефона. После третьего гудка кто-то поднял трубку.

— Это Оуэн Йитс, — сказал я. — Вы хотели со мной поговорить?

— Да. Можете приехать ко мне? Естественно, все расходы с этого момента я беру на себя.

— Не уверен, что возьмусь за это дело, — медленно проговорил я. Часто, когда я лгу, я говорю медленно.

— Вы заняты? — Меня тронуло разочарование в ее голосе.

— Нет, но считаю, что заслужил право самому выбирать себе дела.

— Это дело не для кого попало, — услышал я в трубке.

На какое-то мгновение у меня возникло желание предложить ей включить видеофоны. Таковой у нее наверняка имелся, раз у нее была автоматическая пишущая машинка, но в конце концов я не стал ничего говорить.

— Ваш выбор мне льстит. Буду через двадцать минут.

— Жду.

Несколько секунд я вслушивался в тихие гудки, затем положил трубку на место. Еще раз проверив дату и время первого звонка Пимы Гордениус, я убрал письмо Джорджа в ящик и вышел из конторы.

Пришлось очистить стекла машины от пачки реклам, засунутых за оба стеклоочистителя, я выбросил их, не читая, хотя они пищали и заигрывали со мной, предлагая многоголосым хором отличные возможности приобретения дешевых товаров, и поехал в сторону Западных Ворот, через которые вела дорога на Корриетто. Такой путь проложил навигатор, в который я вставил письмо Пимы с адресной полосой. Естественно, автомат выбирал кратчайший маршрут, что не всегда соответствует истине; я застрял в нескольких пробках в центре и провел полчаса в тени офисных небоскребов. Едкий запах бензидола вынудил меня закрыть крышу и включить воздушные фильтры, я сидел, словно ценная живая рыба в герметичном аквариуме, видя, как по тротуарам пробегают немногочисленные пешеходы, прижимая платки к носам и ртам. Продавец в киоске быстро надел респиратор и вывел на экран на крыше призывную надпись. Десятка полтора прохожих воспользовались предоставленной возможностью и удалились с желтым тампоном на лице. Я вспомнил Карла, приходившего в неистовство при виде огромных пилонов, покрытых хромированной оболочкой, наэлектризованная поверхность которых притягивала пыль и грязь. Он считал, что нужно просто беречь воздух, а не загаживать его сперва до грани возможного, а потом очищать. Он не мог понять, что установка фильтров — дело предпринимателя, а чистый воздух — дело граждан, то есть государства. Поэтому города нашпигованы гигантскими серебристыми колоннами, по которым туда и обратно ездят кольца отсосов. Подобным же образом дело обстояло и с бензидолом, заменившим бензин. Он не должен был загрязнять воздух, что я сейчас ощущал на собственной шкуре. В конце концов несколько полицейских патрульных машин и вертолет разгрузили Миддл-стрит, и я, выехав на Девятнадцатую, через несколько минут был уже на мосту, именовавшемся Западными Воротами. Притормозив у шлагбаума, я бросил полдоллара в щель автомата и выехал на шоссе, ведущее в сторону Корриетто.

Кроме меня, на дороге не было никого, и я вдавил педаль газа, с удовольствием вдыхая намного более приятный воздух. Справа и слева тянулись самые большие, какие я только видел в жизни, кукурузные поля, которые каждые несколько сот метров пересекали дороги. Один раз, почти на горизонте, мелькнула силосная башня, а вскоре над шоссе пролетел вертолет. Пилот не выключил распылитель, и мне пришлось затормозить и закрыть окна; я въехал в легкий туман и включил стеклоочистители. Увидев по правой стороне станцию техобслуживания, я на всякий случай свернул в ответвление и проехал через туннель мойки. Черт его знает, чем удобряют кукурузу, если каждый початок весит по килограмму.

Прошел час со времени разговора с Пимой Гордениус, прежде чем я добрался до обширного фешенебельного района и нашел ее дом на пересечении двух улочек, поросших густыми кустами серпии. Когда я вышел из машины, она уже стояла на небольшом крыльце и ждала, положив руку на дверную ручку. Я остановился перед ступеньками. Несколько секунд мы разглядывали друг друга — ее стройные длинные ноги были просто великолепны, и остальное не слишком меня занимало. Ей, видимо, хорошо была видна моя лысинка на макушке, так что мы предстали друг перед другом совершенно с разных точек зрения. Видимо, моя внешность ее устроила, поскольку она сказала:

— Может, войдем?

Она двинулась вперед, благодаря чему я мог еще раз рассмотреть ее фигуру, на этот раз сзади, и снова признать, что Создатель отменно справился со своей работой. Мы вошли в большую гостиную с огромным телевизором во всю стену. Полукруглый диван со столиком посредине и несколько легких стульев, расставленных тут и там, дополняли обстановку. Одной стены не было, через нее можно было выйти в цветущий сад, может быть, чересчур пестрый на мой вкус, но я бы не отказался созерцать подобный вид, лежа на диване. Миссис Гордениус, все так же молча, показала рукой на диван, а сама вышла. Когда она вернулась, на ней было другое платье, однотонное и более длинное. Проходя мимо телевизора, она взяла пульт и, сев напротив меня, нажала две клавиши. Сад скрылся за блестящим стеклом, а с другой стороны, видимо из кухни, вкатился солидных размеров бар и остановился возле Пимы. На раме садового стекла были установлены несколько мини-генераторов импульсов, исключавших подслушивание лазером, а бар мог бы обслужить прием для всех желающих в Парке Наполеона. Похоже было на то, что журналисты зарабатывают у нас побольше детективов. Я открыл рот, но не успел издать ни звука.

— Это все Питер. Мы богаты, так что он покупал каждую игрушку, какая только появлялась в продаже. У нас дом, в котором все двигается и облегчает жизнь, и будь он жив, он продолжал бы покупать все новые и новые приспособления. Наверняка он провел бы час возле вашей машины. — Она протянула руку к нижней части буфета и достала два высоких бокала.

— Может быть, даже дольше. У меня в машине есть парочка интересных штучек, в моей работе это необходимо, — деликатно напомнил я ей о цели своего визита.

— Понятное дело. Мартини? — Она подняла бутылку и вопросительно посмотрела на меня.

— И пару капель рома, спасибо. — Я остановил ее, ибо лила она без всякой меры. Себе она налила на две трети «кампари» и добавила до краев водки. Я мысленно застонал.

— Я хочу, чтобы вы выяснили обстоятельства смерти Питера, — сказала она и неожиданно поставила бокал на стол.

— А что в них неясного? — Я протянул руку к термосу со льдом и два раза нажал на кнопку. Четыре маленьких кубика льда выскочили из щели в упали в подставленный бокал.

— Все. Не верю я в этот однократный иммунитет! — решительно сказала она, хотя мне показалось, что слово «иммунитет» она произнесла с некоторым трудом. Впрочем, у меня тоже немеют губы после хорошей выпивки.

— По мнению специалистов, такое вполне возможно, — медленно сказал я.

— Может быть. Но я знаю, что Питер был осторожен и что перед очередными прививками он проходил анализы. Не знаю в точности, какие именно, Питер не рассказывал мне обо всех своих делах. Ни к чему себя обманывать — наши чувства давно уже отцвели и поблекли, но я знаю, что он несколько раз ездил в город именно затем, чтобы пройти всестороннее обследование.

— А кому и зачем понадобилось бы его убивать? Можно? — Я достал сигареты.

Она кивнула:

— Угостите и меня.

Я протянул ей пачку и подал зажигалку. Затем закурил сам и стал ждать ответа.

— Питер напал на след какой-то аферы, связанной с Дональдом Инглхардтом.

Я причмокнул губами.

— Бумажная промышленность, переработка целлюлозы, пара десятков буровых платформ. В сумме полмиллиарда долларов.

— Да, примерно столько подсчитал и Питер. За месяц до смерти, как раз во время тех прививок, он сказал, что, если бы он захотел, Инглхардт отдал бы ему не моргнув глазом треть своего состояния. Но при этом добавил, что так легко отделаться он этой сволочи не позволит. Наверняка он его шантажировал, а Инглхардт почуял неладное и подослал Питеру убийцу.

— Ваш муж говорил об этом кому-нибудь, кроме вас?

— Не думаю. Мне он тоже ничего бы не сказал, но он плохо себя чувствовал после прививки и слишком много выпил; вообще он пил мало, поскольку был слаб на голову, а тут дал себе поблажку. Но я знаю, что он был несколько раз у Инглхардта, делал вид, что берет интервью, а сам что-то разнюхивал. И… — Она не договорила. — Нет… Это потом. Сначала вы начните, а потом я вам кое-что покажу. Пока это неважно, но через несколько дней может пригодиться. Хорошо?

— Предпочел бы увидеть это нечто прямо сейчас, — сказал я, глядя ей прямо в глаза.

— Его тут сейчас нет. Может быть, завтра. Но это на самом деле не так уж важно, просто доказательство того, что у Питера было кое-что против Инглхардта. Ведь сегодня вы можете временно принять это за аксиому?

— Могу. Ладно. — Я встал с дивана и забрал со столика зажигалку, оставив сигареты Пиме. — Что-нибудь еще? — Она отрицательно покачала головой. — Мой гонорар составляет пятьдесят в день…

— Я дам больше, — быстро перебила она.

— …и пятьдесят процентов премии со всей суммы в случае успешного завершения дела. Если же удастся доказать, что ваш муж погиб случайно, я буду это также считать успешным завершением — вам понятно?

— Да. Согласна. Когда вы начнете?

— Я уже начал, выехав к вам из своей конторы. В моем компе уже щелкает счетчик на вашу фамилию.

Она тряхнула головой и впервые улыбнулась мне. Потом встала и взялась правой рукой за левый локоть.

— А вы не филантроп, — сказала она, продолжая улыбаться.

— О нет! Я не верю в филантропию, подобное могут позволить себе только богачи, а поскольку их немного — ибо в богатстве никто не признается — то и польза от этого невелика. Скорее уж я предпочел бы быть Робин Гудом. — Она наморщила лоб, и мне пришлось добавить: — Это такой благородный разбойник, грабил богатых и раздавал награбленное бедным. Результаты вроде как были неплохими. Иногда он еще решал всякие криминальные загадки. — Я чуть подмигнул, но Пима словно вдруг вспомнила, что она вдова и наняла детектива именно для того, чтобы он нашел убийц ее мужа. Она посерьезнела и на мое подмигивание прореагировала словно каменная стена, то есть никак.

Я направился к выходу первым, хотя довольно долго ждал ее, желая еще раз проверить, не ошибся ли я в оценке ее форм.

— Позвоню завтра, — сказал я, открывая дверь. — У вас «цербер»? — Я показал на маленький столбик у стены. Так чаще всего, к радости воров, маскировали охранные автоматы. Гордениус, похоже, тоже не отличался особой изобретательностью.

— Да, но я сама его боюсь. Включаю только на ночь и прячусь в спальне.

— Ага. До свидания. — Я спустился с крыльца.

Хлопка двери я не слышал, но, когда вышел за калитку, щелкнул замок. Я сел в машину, не спеша завел двигатель, подождал пару секунд и, более не видя никаких причин не ехать, направился в сторону города.

Южный парк — самый старый в городе. По площади он вдвое меньше Парка Наполеона, но тот, разбитый тридцать лет назад на месте бывших негритянских трущоб, представлял собой всего лишь огромный неуютный сквер с быстрорастущими тополями и преднамеренно неровно подстриженными газонами; в Южном же действительно властвовала природа, хоть это и было заслугой вовсе не изысканного вкуса садовников, а всего лишь худой городской казны.

Я поколебался, думая, где припарковать машину — на краю парка, и совершить небольшую прогулку, или же проехать дальше и побыстрее решить дело. В конце концов победили взгляды эстетически-оздоровительного плана, и я прошел почти километр пешком, прежде чем оказался возле небольшого озерца в западной части парка.

Я сел на скамейку и закинул руки за ее спинку. Аллея была совершенно пуста, впрочем, здесь всегда было пустовато: утром матери и няньки с детьми держались поближе к автостоянкам, вечером же никто в здравом уме не забирался в глубь парка, а днем он был пуст просто потому, что никому не приходило в голову заглянуть сюда в это время. Я посидел немного, потом встал и, пройдя до перекрестка, свернул направо. Сделав несколько шагов, я прыгнул в густые кусты рядом с дорожкой и припал к земле. Несколько секунд спустя за углом послышались быстрые мягкие шаги, ритм которых существенно замедлился у самого поворота. Я увидел сквозь густые ветви узкие серые штанины в мелкую клетку и ботинки на толстой подошве. Ноги через несколько шагов скрылись впереди, я немного подождал и, особо не скрываясь, вылез из кустов. Я вернулся к перекрестку, откуда пришел, и свернул направо. Здесь аллея вела вдоль берега небольшой бухточки; я посмотрел на другой берег, где худой тип, которого я уже заметил в городе, повернулся и быстро пошел назад. Я тоже развернулся, нащупал в кармане ключ от квартиры, сжал его в руке и медленно пошел навстречу «прилипале». Мы встретились на «моей» аллейке, тощий субъект с усеянным угрями лицом с безразличным видом прошел мимо, уставившись на поверхность воды. В полушаге за ним я развернулся и ударил его концом ключа в позвоночник, а когда он застонал и обеими руками схватился за ушибленное место, изогнувшись именно так, как я себе и представлял, я левой ногой подставил ему подножку и толкнул вперед. Он рухнул на асфальт аллеи даже лучше, чем я ожидал, треснулся рожей и застыл неподвижно. Я снова повернул назад и на этот раз уже беспрепятственно добрался до небольшой площадки на берегу озера. Свернув к киоску с майкорном, я сложил в несколько раз пятидесятку и, обернув однодолларовой купюрой, подал продавцу.

— Двойную, — сказал я.

Он кивнул и подал мне большой пакет с кормом для лебедей. Я взял его и, грызя набухшие сладковатые зерна кукурузы, пошел по дорожке, ведшей вокруг бухточки. Скамейки стояли у самой воды, и на одной из них, третьей с краю, сидел человек, наклонившись к воде и бросая корм причалившим к берегу пяти лебедям. Я сел на другой конец скамейки и тоже щедро сыпанул из пакета.

Два ближайших лебедя подплыли и не спеша попробовали моей кукурузы. Они плыли бесшумно, и лишь потому я услышал тихое:

— Привет. Что нужно?

Я огляделся по сторонам и бросил взгляд на редкие кустики метрах в пятидесяти позади нас.

— Дональд Инглхардт. Что у него может дурно пахнуть. Питер Гордениус, журналист. Умер недавно от укуса какой-то змеи. И что эти двое могут иметь между собой общего.

Я насыпал лебедям еще майкорна и подвинул пакет с маленьким конвертом на дне в сторону Лэнга.

— Одной порции хватит? — спросил я, вставая со скамейки.

— Да, — прошептал он. — Мне уже много не надо.

— Ты все так же не хочешь лечиться?

— Оставь, Оуэн. Это давно уже не имеет никакого значения. Пока. — Он бросил в воду несколько белых шариков, но лебеди, видимо, уже насытились, поскольку степенно уплывали прочь, не замечая новой порции лакомства.

Я не стал его больше уговаривать — мне самому хорошо было известно, что единственное, что может ему сейчас повредить — это отсутствие наркотика. Я возвращался той же аллеей; прыщавый уже пришел в себя и исчез, а может быть, кто-то ему помог — во всяком случае, аллея была пуста. Беспрепятственно вернувшись к машине, я поехал в центр, где пообедал в баре «Все за доллар», отличной ловушке для наивных, где действительно можно было съесть отличный стейк за доллар, что обычно приводило любого клиента в прекрасное настроение, но, поскольку действительно все — телефон, пиво и туалет — стоило столько же, сколько и стейк, почти никому не удавалось уйти, не оставив в кассе семи-восьми баксов. То есть столько же, сколько стоил обед в ресторане среднего класса.

Выйдя из бара с зубочисткой в зубах, я некоторое время размышлял, опершись о крышу автомобиля. Затем я сменил зубочистку на сигарету и, докурив ее до середины, решил навестить Дональда Инглхардта. Сев в «бастаад», я связался со своим компом. Дождавшись через полминуты ответа, я дал команду на поиск адреса Дональда Инглхардта и снова стал ждать. Внезапно до меня дошло, что благодаря Джорджу я относительно богат, так что смело могу войти в федеральную сеть и мгновенно получить адрес. Впрочем, меня это как-то не особо обрадовало. Я продолжал терпеливо ждать, пока на экран не выползла строчка желтых букв: «Дональд Инглхардт, Улиточный ручей, Массенис». Одновременно навигатор сообщил мне кратчайший маршрут до Массениса и владений Инглхардта.

— Ну да, конечно! Сам поезжай, — сказал я, склонился над экраном и выбрал другой вариант. Потом из любопытства потребовал сообщить маршрут длиннее кратчайшего на тридцать процентов, и он оказался вполне неплохим; восстановив некоторое доверие к навигатору, я двинулся через путаницу боковых узких улочек, чтобы выбраться наконец на самую старую выездную дорогу из города. Это не означало, что она была в плохом состоянии, нет, покрытие было идеальным, полосы с разными скоростями были выложены разноцветной массой. Я выскочил на желтую и помчался по дороге миллионеров в Массенис.

Владения Инглхардта я нашел без труда — подобные вещи обладают тем приятным свойством, что находятся на довольно большом расстоянии друг от друга, дома не соприкасаются с другими, взгляд простирается далеко, а резиденция Инглхардта к тому же лежала в долине, так что, едва въехав на какой-то холм, я увидел внизу ручей, действительно на некотором отрезке извивавшийся спиралью, словно раковина улитки. Дом более короткой своей стороной выходил на ручей, а размерами, как мне с этого расстояния казалось, он походил на футбольное поле. Сзади я увидел ряд гаражей, в которых поместились бы, наверное, все модели мировых фирм этого года. Спереди был лишь газон и, конечно, бассейн. Размеры обоих соответствовали размерам дома: переплыв бассейн, я вряд ли уже был бы в силах преодолеть газон, и, наоборот, перебежав через газон, я наверняка бы утонул. Несколько сидевших на берегу фигур не выглядели, однако, столь же измученными жизнью, как я. Я выключил двигатель и на холостом ходу съехал с холма. Остановившись перед воротами, я достал из ящичка новую пачку сигарет, закурил и вышел. Хотя ворота и ограда своим видом не внушали уважения, у меня по спине пробежали мурашки при мысли о том, что могли бы скрывать в себе столь легкие столбики и тоненькая сетка, натянутая между ними. Я подошел к воротам и нажал клавишу вызова.

— Улиточный ручей, слушаю? — послышался милый девичий голос.

— Оуэн Йитс. Я хотел бы поговорить с мистером Дональдом Инглхардтом. По личному делу. Коротко, — добавил я, поскольку голос молчал, словно чего-то ожидая.

— Минутку.

Я заметил, как один из сидевших у бассейна, тип с самой пышной серебристой шевелюрой, какую я только видел в жизни, поднес что-то к уху, а затем снова положил на столик.

— Входите, пожалуйста, — вежливо чирикнул голосок, и левая створка ворот открылась.

Я с безразличным видом миновал усеивавшие стойку ворот датчики и анализаторы и ступил на газон. Никакой тропинки не было, лишь дорога для автомобилей, и я шагал прямо по траве, думая о том, как им удается избежать ее вытаптывания. Лишь у самого бассейна я сообразил, что достаточно время от времени передвигать ворота в сторону, а затем до меня дошла и иная разгадка — никто не входил сюда пешком. По крайней мере, именно такое впечатление производило общество у бассейна. Седоволосый встал и сделал два шага в мою сторону, на один шаг больше совершил низенький японец, сидевший на солнце чуть дальше и единственный среди всех одетый.

— Инглхардт, — сказал седой и протянул мне руку.

— Оуэн Йитс. — Я пожал ладонь, стоившую пятьсот с небольшим миллионов. — Я хотел бы с вами поговорить, — добавил я, бросая многозначительный взгляд на дом.

— Хорошо. Разрешите мне представить вам… — Он обвел рукой остальных. — Моя правая рука в делах и друг дома Перси Фаррел. — Крепкий тип с лицом цвета бронзы чуть кивнул, не поднимаясь с кресла. — Моя дочь Милдред. — Он посмотрел назад; она как раз выходила из бассейна, и я почувствовал себя грязным, вонючим и старым. Воплощение невинности, молодости, красоты и очарования махнуло мне рукой, после чего прыгнуло в бассейн. Прыжок, к счастью, был не слишком удачным, что позволило мне прийти в себя. — И моя жена Анджела. — Из-за цветастой ширмы вышла женщина, которая наверняка не давала отдыха целой армии косметологов, педи— и маникюрщиков, хирургов и массажистов. На лице ее не было ни единой морщины, пышный бюст походил на две скалы, впрочем, скорее всего, заполненные силиконом или физиологическим раствором, небрежно всклокоченные волосы наверняка стоили парикмахеру нескольких часов тяжкого труда, а ее мужу — нескольких сотен. Хуже выглядели ноги: кожа на них, правда, была столь же натянутой и гладкой, но лишь загар маскировал искусство хирургов. В свою очередь, ультрафиолет иссушал кожу, делая ее хрупкой; впрочем, подобные обстоятельства Анджелу, похоже, не слишком волновали. Подняв правую руку, в которой держала очки от солнца, она два раза помахала мне. Я слегка поклонился. — А это Химару Ясэ. — Я повернулся к японцу и сказал:

— Самый дорогой частный учитель карате-мацу, дзюдо и нескольких иных способов молниеносно выводить противника из строя. Надеюсь, я вам понравился. — Я улыбнулся ему. Секунду спустя его губы чуть дрогнули в ответ.

— А вы… Минутку! — Инглхардт поднес к уху небольшую трубку и некоторое время слушал. — Частный детектив, — сообщил он достаточно громко, убирая трубку, — сотрудничающий, что весьма странно, с нашей полицией. Возможно, потому, что хорошо знает капитана Вуди. Пока все. — Он показал рукой на кресло и сам опустился на свое.

Я чуть подвинулся, чтобы оказаться в тени, и заметил:

— Вам незачем было связываться с компьютером. Я бы и сам это сказал.

— А с чего вы взяли, что с компьютером? Я отказался от него несколько лет назад. Человека ничто не заменит, компьютер не умеет сопоставлять, если только у него не чудовищная память. Я не говорю, что вообще им не пользуюсь, но именно эти данные помнит моя секретарша, лишь остальное она получит из банка данных. Но к делу…

— Я хотел бы поговорить с вами наедине. — Я смотрел на Милдред, рассекавшую гибким телом воду, и никак не мог сосредоточиться.

— Пожалуйста. — Он встал и первым пошел в сторону дома.

Я поспешил за ним, слегка поклонившись остальным и отдельно — Химару. Через несколько шагов я догнал хозяина, и дальше мы шли вместе; не люблю идти за кем-то, даже если при этом меня овевает явный запах долларов. Мы вошли в огромный пустой холл, Инглхардт свернул налево, я за ним. Он толкнул одну из дверей, и я увидел кабинет, размеры и вид которого меня приятно удивили. Я ожидал чего-то вроде небольшого зала для бадминтона, моему же взгляду предстала уютная комната со стеклянными шкафами вдоль всех стен. За стеклами стояли несколько тысяч фигурок, изготовленных, похоже, из всех возможных материалов.

— Я слушаю. — Инглхардт уселся в кресло, которому было, наверное, лет двести, показав пальцем на стоявшее рядом, столь же старое. Я сел.

— Вы знаете Питера Гордениуса? — спросил я.

— Знал. Он был у меня раза три. Его уже почти год как нет в живых. Впрочем, вам, похоже, об этом известно, — спокойно ответил он.

— Да. Я веду следствие по делу его смерти. — Я не стал объяснять собственную оговорку, хотя в его словах слышалось явственное раздражение.

— Ведь он умер от укуса змеи. — Он поднял бровь.

— Не все в это поверили.

Я нашарил в кармане сигареты, но не стал их доставать.

— О чем вы разговаривали с Гордениусом? — спросил я.

— Обо всем. — Он пожал плечами. — О моих финансах, о взглядах на политику, об искусстве. В своем цикле статей он хотел показать людей, которые, как он говорил, того стоят. Не знаю, почему именно меня он оценил столь высоко. Но я с удовольствием это купил.

— Он утверждал, что Дональд — единственный известный ему честный бизнесмен, и к тому же не испытывающий склонности к политике, — сказал кто-то от дверей.

Я обернулся и увидел Фаррела. Как он вошел, я не слышал, и мне подумалось, не стоял ли он там и раньше, чтобы в соответствующий момент подкинуть вопрос Инглхардту.

— Этого действительно хватило бы, чтобы в нашей стране поставить вам памятник. Сколько раз Гордениус был у вас?

Он задумался.

— Кажется, три… Один раз на малом приеме, это в последний раз, и, кажется, два раза до этого. Конечно, я могу сообщить точные данные. — Он показал на стол с компьютерным терминалом.

— А в последний раз?

— Где-то за месяц до смерти. Было несколько знакомых и семья. Потом он сказал, что получил еще кое-какую информацию по мелочам, и теперь мой портрет приобрел ту «искорку», которая оживляет любую картину.

— Но материал не пошел?

— Видимо, нет — я не читал и не слышал, чтобы его где-то напечатали. И я отнюдь не собираюсь звонить в редакцию со скандалом. — Он начал постукивать пальцами по подлокотнику кресла.

— Ясно, — я встал. — Спасибо.

Повернувшись, я направился к выходу, но остановился перед одной из витрин. На полке стояла небольшая фигурка сидящего на корточках существа с искаженным от ярости лицом. Длинный пенис свисал у него почти до пят. В правой руке существо держало тонкий стилет.

— О господи! Это кошачий глаз? — изумленно спросил я.

— Да, — ответил Инглхардт и подошел ко мне, приятно удивленный моим интересом.

— Наверное, самый большой кусок кошачьего глаза, какой только удавалось найти до сих пор. — Я покачал головой.

— Видимо, так. Это воин шевиатов, так, по крайней мере, утверждает Перси. Именно он нашел и купил для меня эту фигурку. Я очень ценю его подарок.

Я посмотрел на Фаррела. В его голубых глазах мелькнула неприязнь, он явно был зол на меня — я только не знал почему.

— Воин шевиатов? Ну-ну. Грозно выглядит. — Я повернулся к хозяину и протянул ему руку: — Спасибо за беседу, до свидания.

— Я вас провожу, — неожиданно сказал он и снова пошел впереди. Я кивнул Фаррелу, который тоже двинулся за нами, и мы строем прошли через холл к двери. По обеим ее сторонам торчали замаскированные «церберы». У меня вдруг возникло желание разозлить Инглхардта.