«Клифтерия» стояла неподвижно. Затемненные стекла не давали возможности увидеть нутро машины, но у меня возникло ощущение, что там как минимум двое, может быть, даже больше. Если я не ошибался, то вряд ли в отношении меня у них были добрые намерения — никто не спорит так долго о том, кому выйти и поговорить с водителем другого автомобиля. Зато можно обсуждать, как лучше его перехитрить. Но эту гипотезу следовало подвергнуть экспериментальной проверке.

— Старт… — Я чуть не свалился на второе сиденье, ударился затылком о стекло в дверце и уперся ногами в пол.

— Картинку на стекло.

Сзади поднялось облако пыли. Я посмотрел на карту и протянул руку к «биффаксу». Его тяжесть сразу же перевесила все мои сомнения, они вылетели из машины через выхлопную трубу, если у «трафальгара» таковая имелась. Я вдруг понял, что ничего так на свете не желаю, как того, чтобы «клифтерия» действительно намеревалась меня атаковать. Когда показания спидометра перевалили за девяносто, я увидел на заднем стекле радиатор белой дамы. Она мчалась за мной, явно наверстывая упущенное на старте. Я сунул половинку сигареты в пепельницу, сел поудобнее и схватился за руль. «Трафальгар» передал мне управление очень мягко, машина не отклонилась от трассы даже на сантиметр. Я вдавил педаль акселератора и слегка повернул руль.

— Выведи на карту наше местонахождение, — бросил я компу.

Мы неслись по совместно выбранной дороге, начинавшейся ни с того ни с сего и заканчивавшейся на Седьмой Штата. Поворот руля породил новое облако пыли, но «клифтерия» смело в него нырнула. Возможно, у них был инфракрасный экран, а я сидел не в «бастааде», оборудованном сюрпризами для настырных преследователей. До конца шоссе оставалось еще неполных три километра, я качнул рулем, сперва отдаляясь от цели, а затем, пока «клифтерия» еще мучилась в пыли, повернул обратно. Педаль акселератора уперлась в пол. Я выиграл метров пятнадцать. Я снова повернул руль, но это уже не сбило преследователей с толку. Я увидел, как открывается окно с правой стороны, и резко рванул руль, чтобы кузов «клифтерии» заслонил меня от взгляда высовывающегося из окна человека. Это не могло продолжаться вечно — если я хотел попасть на шоссе, приходилось подставить свой бок под выстрел. Противник пока не стрелял, видимо, хотел точнее прицелиться. Я воспользовался этим моментом, чтобы совершить маневр, благодаря которому я, правда, развернулся так, как хотел, но который одновременно позволил погоне приблизиться на расстояние в пятьдесят метров. Стрелок поднял руку с чем-то напоминавшим пистолет, но со странно длинным дулом. Оружие могло быть достаточно метким. «Клифтерия» почти не раскачивалась. Все играло на руку противникам.

— Можно включить второй двигатель? Это увеличит скорость?

— Да, но несовпадение тактов выведет из строя оба привода.

— Не рассуждай! Быстро!

Машина дернулась, к низкому ворчанию электропривода добавился туберкулезный кашель двигателя внутреннего сгорания. Преследователь выстрелил, пуля зацепила кузов по правую сторону от меня, и в сорока метрах впереди поднялось маленькое облачко пыли. Подождав две секунды, я одновременно вдавил акселератор и свернул вправо, а потом влево. До шоссе оставалось пятьсот метров. Преследователи выбирались из пылевого облака неожиданно долго, стрелок два или три раза нажал на спуск. Все пули прошли мимо, но этой дряни у него могло быть еще много.

— Покажи, с помощью чего можно управлять вручную…

Вся панель передо мной отскочила, перевернулась и исчезла где-то под передним стеклом. Я увидел три ряда одинаковых рычажков, обозначенных цифрами.

— Возможен аварийный сброс пневматики?

— Да. Передние: рычаг номер четыре; задние: номер пять. Восстановление давления займет пятнадцать минут, при неподвижном автомобиле.

— Чудесно!

Спидометр показывал то сто тридцать девять, то сто сорок, словно бился о стекло, преграждавшее ему путь к более высоким скоростям. Я влетел в разъезженную грязь в начале шоссе. Стиснув зубы и молясь о долгой жизни для конструкторов — при условии, что они хорошо выполнили свою работу, — я на полной скорости промчался через опасный участок. Три секунды спустя то же сделали мои преследователи. Начало шоссе выглядело удачно — плавный полукилометровый поворот налево. Стрелок снова высунулся и выпустил очередь. Одна пуля попала в заднюю часть машины, послышался громкий удар. Вторая застряла в кузове, похоже, где-то над левым передним колесом. В обычном автомобиле своего времени я задумался бы о том, что вышло из строя — радиатор, топливный насос? Здесь же мне некогда было заглядывать под капот, я даже не знал, где находятся двигатели. Я замедлил ход.

— Где выключатель стоп-сигналов? — крикнул я.

— Рычаг восемнадцать.

Я выключил стоп-сигналы. «Клифтерия» приблизилась уже настолько, что я видел, как камешки из-под моих колес ударяются о ее радиатор. Блондин с развевающимися волосами что-то заорал и снова поднял ствол. Я выехал на короткий прямой отрезок, щелкнул рычагом номер пять и как можно сильнее вдавил педаль тормоза. Отпустив руль, я упал в кресло, вернее, сел на пол, спиной опираясь о край сиденья. Что-то ударило в заднюю часть «Трафальгара», голову отбросило назад, в глазах потемнело, но мне удалось увидеть, как перед лобовым стеклом пролетает рама «клифтерии». Меня снова швырнуло, на этот раз вперед, и я стукнулся подбородком о руль. «Клифтерия» зарылась носом в шоссе, отскочила, какое-то время неслась вперед с задранным носом, в конце концов еще раз грохнулась передом и въехала на вершину склона, вдоль которого мы только что мчались. Я затормозил и рванул дверцу. «Клифтерия» совершила полуоборот в воздухе и начала кувыркаться вниз. Я бежал за ней с «биффаксом» в руке, думая о том, может ли взорваться конденсат, о котором упоминал Джонатас. Он не взорвался. «Клифтерия» наконец перестала кувыркаться и застыла на боку. Я с разгона налетел на нее, она покачнулась и упала на колеса. Дверцы открывать было незачем — стекла полностью отсутствовали. Водитель сидел в более-менее нормальной позе, пристегнутый ремнями, но залитое кровью лицо было повернуто назад так, словно ему хотелось бросить взгляд на собственную спину — последний. Стрелок остался в автомобиле лишь наполовину. Вторая часть его тела несколько раз попала между кузовом и землей, пока машина совершала кульбиты по склону. Чтобы его обыскать, потребовалось бы сито и пожарный шланг. Я открыл дверцу со стороны водителя и обшарил карманы его жилетки. Ничего. Я обошел машину вокруг. Хвост койота еще держался на бампере. Бампер держался на кузове. Чрезвычайно прочная тачка. Я спрятал пистолет и вернулся к «трафальгару». По пути я наткнулся на оружие, из которого стреляли в меня две минуты назад. Оно было залито кровью, ствол сломан. Я оставил его там, где оно лежало.

— Автомобиль в порядке? — спросил я.

— Можно продолжать поездку. В течение десяти минут просьба не превышать скорость сорок километров в час. Необходимо восстановить давление в пневматике. Кроме того, сообщаю, что мистер Джонатас Апнэм извещен о повреждениях. Он на линии.

— За кого ты меня принимаешь? — пробормотал я. — Соедини… Добрый день! — бодро крикнул я, услышав сопение в динамике. — Знаете, у меня тут случилась неприятность… А машина и в самом деле отличная…

— Ничего удивительного! — торжествующе рассмеялся он. — Примерная стоимость ремонта составляет две с половиной тысячи, — добавил он тем же тоном.

— Как их вам перевести?

— В смысле? Ведь машина застрахована, — удивился он, а я мысленно обругал себя за глупость. — Хорошо, что с вами все в порядке. Комп мне все передал. Очень хитро, очень! — похвалил он меня.

— Надеюсь, это останется между нами?

— Даже Торквемаду удивило бы мое нежелание отвечать на вопросы.

— Ну, тогда спасибо вам огромное. До свидания.

— Удачи, — бросил он и отключился.

Я потянулся к холодильнику и попытался немного остыть с помощью банки холодного пива. Закурив, я вообще почувствовал себя прекрасно. Правда, мелькнула ехидная мысль: «А если это были просто любители сильных ощущений? Или ребята из-под знака Заводного Апельсина? А?», но я с такой силой ее пнул, что она со свистом скрылась за горизонтом. Прежде чем она успела исчезнуть, до меня донесся ее вопль: «Ты убил двух человек!» Скрывавшийся где-то под черепом услужливый эгоизм тотчас же крикнул в ответ: «А что, я должен был позволить себя продырявить?» — и завилял хвостиком. Я погладил его по голове и угостил солидной порцией бурбона. А потом налил вторую себе.

Правление корпорации ЭТВИКС находилось на площади Лифтмайера. Я нашел отель, из окон которого мог при желании наблюдать за главным входом в это здание. С желанием этим я не в силах был справиться, точно так же как и не в силах был найти ему объяснение. Тем не менее, сняв номер и войдя в комнату, я даже не подошел к окну. Вместо этого я опустился в кресло. Оно пошевелилось и спросило тихим приятным голосом:

— Не желаете ли массаж?

Мне стоило немалых усилий не вскочить, отчаянно ругаясь.

— Нет. И на будущее прошу ко мне без разрешения не обращаться.

Я закурил и, усевшись поудобнее, бросил спичку в уже ожидавшую пепельницу. Настырность предметов обстановки ассоциировалась у меня с наглыми боями, которые вымогают чаевые, а потом презрительно усмехаются в коридоре. Достаточно успешно установив голосовой контакт с компом, я еще раз затребовал все данные об ЭТВИКС. Фамилии, прежде всего фамилии. Я вчитывался в длинные ряды фамилий членов правления, затем крупных акционеров, затем главных сотрудников, менее важных сотрудников, рядовых сотрудников. Я почти выучил их наизусть, но ни одна из них не отозвалась эхом в моем мозгу. Я подкормил пепельницу четырьмя окурками, но ни она, ни я не подпрыгнули от радости. Мне недоставало творческой мысли, вследствие чего нужно было начать что-то делать, ибо только таким образом можно заставить себя генерировать идеи. Я спустился на подземный этаж, в торговый центр. Лишь два или три магазина обслуживали люди, и я прошел мимо. Сперва я задержался в салоне «Цейсе». В нем стояли удобные кресла, а на крышке стола сразу же расцвел приветственный текст.

— Мощный бинокль и… — я поколебался, но добавил: — Фотоаппарат.

— Уточните: светочувствительная пленка, однократные отпечатки, цифровой носитель?

— Хорошо, уточняю: фотоаппарат с телеобъективом, высшего класса, фотографии тоже должны быть высшего класса. Большой емкости.

— В таком случае предлагаем «Юпитер-Л», емкость диска пять тысяч шестьсот шестьдесят снимков. Полная совместимость…

— Хорошо, пусть будет. Бинокль также большой мощности, с ноктовизором. Ага! Еще штатив и кабели. Сколько мне ждать?

— Полторы минуты. Каким образом предпочитаете рассчитываться?

— Со счета.

Экран погас, но едва я облокотился о стол, на нем появился текст. Я бросил на него взгляд.

«Второе Братство Искателей Истинной Харизмы. Ищешь утешения? Сомневаешься? Не уверен в собственных силах? Тебя гнетет бремя собственных ошибок? »

Я вытаращил глаза. Казалось, будто эти слова адресованы прямо мне. У меня пересохло в горле.

«Для таких, как ты, как мы! Созданная ВБИИХ программа отпущения грехов дает тебе шанс в любой момент найти утешение в Покаянии! В программу внесены свыше трех тысяч стандартных грехов, а также возможность соединения их в различных комбинациях. В случае особого, индивидуального греха программа укажет ближайший по своей сути грех, чтобы ты мог немедленно приступить к Покаянию, для завершения которого можешь выбрать удобное для тебя время и место. Программа выдает свидетельство о принесенном Покаянии. Перечень грехов: Аберрация молитвенная. Абъюрация случайная. Абъюрация повторная. Абляция веры…»

Из пола выдвинулся легкий, с плавными очертаниями, автомат на широкой подставке. Он подъехал ко мне и открыл крышку, под которой находилось нечто, что должно было быть биноклем, и второе нечто, чему я дал рабочее название фотоаппарата. Вера фирмы в мои умственные способности меня рассмешила, я захохотал, но быстро замолчал, смущенный последовательным перечислением стандартных грехов: «Анестезия к проявлениям Харизмы. Ангелизм…» Быстро набрав на выдвинувшейся клавиатуре свой банковский код, я подождал, пока комп его подтвердит, и выскочил с покупками из салона. Воспользовавшись информационным табло табачного автомата, стыдливо спрятанного в дальнем углу, я окончательно выяснил вопрос с «Голден гейтом». Его прекратили выпускать шесть лет назад. Мне стало жаль самого себя, а также того себя, который мучился именно сейчас. Вырвав из лап автомата заказанные «Мальборо», я купил еще пачку черного «Дракона», сунул в щель десятку и, не дожидаясь сдачи, с чувством отвращения вышел в коридор. Навьючив покупками ближайшую тележку, я направился в секцию одежды. Мне удалось найти нечто более-менее приличное — у брюк были только две штанины, рубашки не пели, белье не ласкало низ живота, носки не измеряли температуру, а ботинки не пытались определить азимут. Все это обладало постоянным, неизменяемым цветом и, видимо, лежало на самом дне подземного склада, поскольку комп предупредил о задержке с доставкой заказанного товара. Во мне нарастала злость. Лишь после часа в горячей ванне и стаканчика виски я снова смог несколько успокоиться.

Двадцать минут спустя я установил возле окна бинокль и фотоаппарат. Взглянув на себя со стороны, я сделал объективный вывод о том, что выгляжу смешно. Но я не смеялся. Из двух упаковок от дисков я соорудил изящную подставку, на которой начал размещать сигареты, зажигая их одну за другой. Пришлось слегка сразиться с пепельницами, отважно бросившимися в схватку за пепел. Мне он тоже был нужен, так что пришлось все их перевернуть и держать на расстоянии. Через четверть часа я отказался от борьбы, собрав полстакана черного пепла. Пепельницы дергались, пытаясь поднять свои насекомоподобные тела, кресло прыгнуло к столу, но было уже поздно. Мне удалось найти общий язык с компом, результатом чего стал маленький матричный принтер, предложенный мне сверх стандартного набора. В сумке, заполненной содержимым контейнера из котловины, я нашел конверт с президентским документом, вставил его в принтер, из которого вынул картридж с тушью, и поставил принтер на ребро. Посыпав листок пеплом, я набрал и отпечатал нужный мне текст, сдул неиспользованные излишки, проверил, что буквы держатся, и упаковал документ в прозрачный конверт. Часть плана была реализована. Решив немного расслабиться, я немного понаблюдал в бинокль и сфотографировал какую-то китаяночку, выходящую из подъезда ЭТВИКС. Чтобы наловчиться, я слегка поиграл с аппаратом, а когда мне удалось за несколько секунд навести его на надпись на очках девушки, я счел, что достиг своей цели.

Для перехода к следующей части плана нужно было проверить, какое положение в служебной иерархии занимает Дуг, но еще в моем времени я поклялся, что скорее дам руку на отсечение, чем стану выяснять судьбу кого-либо из известных мне людей. Если бы кто-то спросил меня, зачем я подавляю собственное неукротимое любопытство, я бы ответил, что подобное подглядывание за будущим кажется мне более отвратительным, чем копрофагия или насилование пятилетних девочек. Если бы о том же спросил кто-то из друзей, я мог бы добавить, что, по теории Хейруда, а до сих пор у нас не было причин сомневаться в ее истинности, каждое, даже самое мелкое, вмешательство оставляет после себя след. Мне не хотелось бы вернуться в свое время и узнать, что Саркисян работает воздушным гимнастом в цирке, а Оуэн Йитс кончил свои дни на виселице в Мексике.

Я надел чистую одежду — черт побери, я вынужден был признать, что она оказалась удобной, — и включил комп.

— Соедини меня с…

Вот именно. Лучше всего было бы с ЦБР, но вдруг там я попаду на… С полицией будет безопаснее. Только с кем? С комиссаром? Сразу станет известно. Но низшие чины могли быть воспитаны в духе полной субординации. Может, с каким-нибудь специальным отделом?

— Отменяю. Дай мне схему городской полиции. У меня полномочия «двадцать три нуля».

Я посмотрел на схему. Сразу бросились в глаза три находившихся чуть в стороне отдела, и я нашел то, что мне было нужно, — Отдел по Борьбе с Терроризмом. Любимый терроризм! Не вымер, золотой ты мой! Дождался раздираемого сомнениями Оуэна. Ах ты мой сладкий!..

— Соедини меня с начальником Отдела по Борьбе с Терроризмом. Стоп! Как его зовут?

— Тандерберд Хиттельман. Соединять?

Я наверняка не знал никакого Тандерберда, а тем более человека, который мог бы назвать сына в честь модели автомобиля двухвековой давности. Какое-то время я пытался вспомнить, как называлась машинка, пластиковый кузов которого могли бы разорвать на куски две непослушные девочки: «вагант»? «бирбант»? «Трабант»! Да, «трабант»! Мне стало смешно при мысли, что я мог бы дать сыну имя Трабант. Трабант Йитс. Я решил как можно быстрее забыть о подобном способе давать имена детям. Впрочем, Филу имя дала Пима. А если бы, например, Пиму звали…

— Хватит! Э-э… Соедини меня с мистером Хиттельманом. И включи изображение.

Я ждал полминуты. Танди, видимо, допивал кофе или застегивал ширинку. Увидев его недовольную физиономию, я лишь уверился в собственных догадках. Сохраняя смертельно серьезное выражение лица, я наклонил голову:

— Добрый день. Я говорю с начальником ОБТ?

— Да. — При виде моего каменного лица он явно заинтересовался.

— Я бы хотел с вами встретиться. Это займет несколько минут, но место встречи должно быть полностью экранировано.

— Довольно странное предложение, вам не кажется? — спросил он, что выглядело не менее странным для шефа антитеррористического отдела. Разве что по этой фразе включалась запись разговора.

— Странно, что вы удивляетесь. У вас нет помещения для встреч с осведомителями?

Теперь он уже по-настоящему удивился.

— Осведомителями? — повторил он. — Да кто же сейчас так говорит? Если бы кто услышал…

— Наверное, не имеет значения, как это называется? — Я едва удержался, чтобы не стереть пот со лба. — Где и когда? Это должно быть сегодня, как можно быстрее. Не буду утомлять вас уверениями, что дело серьезное и требует решительных действий.

— А могу я узнать, с кем имею честь? — Он поскреб подбородок, похоже, лишь затем, чтобы бросить взгляд куда-то вниз.

— Прошу сохранить наш разговор в тайне, — четко проговорил я. — Я мог бы постараться связаться с вами и не раскрывая своих данных, а раз я этого не делаю, значит, доверяю вам и вашему профессионализму. Прошу немедленно стереть запись. Где и когда?

Он несколько раз коротко энергично кашлянул и сделал быстрое движение рукой.

— Через час начинается матч «Небоскребов» с «Таксами». В кассе вас будет ждать билет, на вашу фамилию… — Я был прав, он успел определить мои данные во время разговора. — Место справа займет мой человек. Он проводит вас ко мне.

— Хорошо.

Часть этого часа я потратил на знакомство с более или менее интересными фрагментами футбольных матчей. Правила остались без изменений, мяч нафаршировали датчиками, гигантские экраны обрушивали на зрителей целый потоп сведений: «…пробежал с мячом столько-то сантиметров, после чего ударил по нему с силой…», «удар придал мячу ускорение…», «тела игроков … и … столкнулись с силой…» Однако в самой игре были моменты, от которых порой замирало сердце.

За тридцать минут до матча я проверил, каким образом можно попасть на стадион, оставил «трафальгар» в руках гостиничной обслуги и частично пешком, частично — уже на территории Спортпола — по движущемуся тротуару добрался до касс стадиона. Практически все ограждение было одной большой кассой, которая поспешно глотала оплату и исчезала, пропуская болельщика. То, что я два дня назад принял за ошеломление видом разноцветных карнавальных костюмов, как оказалось, было лишь следствием моего невежества и провинциальной отсталости. Я позавидовал дальтоникам, отскакивая с дороги у парочки молодых людей, упакованных в толстые надувные матрацы. Они бежали, не обращая внимания на испуганно рассыпающуюся толпу, каждые полтора десятка метров бросались головой вперед, отталкивались от асфальта, сохранившегося здесь в качестве пола, летели по инерции, каким-то чудом приземлялись на ноги и неслись дальше. До меня начало доходить, что, столь спокойно шагая на матч, я выделяюсь из толпы, словно девственница на площади Четырех Мельниц. На фоне надписи «Бар Дух» я вытянул вверх руку и рявкнул:

— В гроб!

— Смерть! — подхватила сорокалетняя пара, шедшая справа от меня.

— В клочья! — добавил я.

— В клочья! — повторили чьи-то голоса сзади.

Я сообразил, что не знаю, о какой команде идет речь. Пришлось оперировать общими выражениями.

— Уничтожим их!

— У-ни-что-жим!

— Уни-чтожим!

— У-НИ-ЧТО-ЖИМ!

Взревели уже несколько сотен глоток. Я присел, якобы чтобы поправить носок. Мне удалось скрыться с глаз находившихся в эпицентре стихии, которую я сам же и вызвал. От курения я воздержался, будучи, похоже, единственным рабом дурной привычки в этой чертовой толпе. Я немного подождал, желая быть уверенным, что меня не схватит за руку безмозглый, жаждущий крови поклонник одной или другой команды и не потребует продолжения ритуала. Сохраняя дистанцию, я обогнул самое большое скопление болельщиков и подошел к ряду касс-входов в относительно свободной части ограждения.

— Хоуэн Редс, — прошептал я в отверстие автомата.

Из горизонтальной щели тотчас же высунулся розовый жетон, совсем как язык изо рта непослушного ребенка. По примеру других болельщиков я приложил жетон к датчику и вошел на территорию стадиона. Минут пятнадцать я потратил на то, чтобы преодолеть полную водоворотов и ложных течений толпу, прежде чем оказался в нужном мне ответвлении. Еще немного потоптавшись по пяткам идущих впереди и ощущая ботинки идущих сзади на собственных пятках, я наконец добрался до своего места. Три кресла справа были еще свободны. Хиттельман задерживался, возможно, проверял, не привел ли я с собой охрану. Может, я и зря дурачился на аллее. Я огляделся по сторонам, но здесь тоже никто не курил. Перехватив лавирующий между рядами автомат с напитками, я взял у него четыре банки пива и сразу выпил две. Без сигареты оно показалось мне невкусным.

— Простите… — услышал я.

Хиттельман прошел передо мной и поднялся по лестнице на верх стадиона. Вздохнув и взяв оставшиеся две банки пива, я двинулся следом за ним. Словно по команде, раздался звук сирены. «Небоскребы» набросились на «Такс», раскрылись несколько тысяч глоток, раздался рев. Я осушил еще одну банку. Я был единственным стоявшим на лестнице болельщиком, единственным, кто покидал сектор. Рев стадиона прозвучал для меня словно прощание. Я выпил второе пиво.

Я ожидал, что Хиттельман отведет меня в какую-нибудь тесную душную кладовую с лампочкой на голом проводе и запрет за нами дверь из прокатанной стали, покрытой несколькими слоями облупившейся и веками не чищенной краски. Мы спустились на уровень раздевалок и реабилитационных кабинетов, прошли несколько поворотов. За нами закрылась тонкая стеклянная дверь. Комната была светлой, чистой и угрюмой, словно трезвый гробовщик. Хиттельман сразу же вписался в обстановку — сел за стол, наверняка поставленный здесь на случай конфиденциальной беседы, и посмотрел на экран компа, причем явно с целью неуклюжей провокации. Если он ждал, что я начну бормотать что-нибудь о тайне исповеди, то я вынужден был его разочаровать. Поскольку второго стула не было, я сел на край стола и протянул Хиттельману пачку «Мальборо». Он закашлялся и вскочил. Я радостно констатировал, что глупость копов столь же неизменна, как и трудолюбие японцев.

— Убери это с глаз моих! — заорал он. — И перестань разыгрывать сценки из второразрядных фильмов!

— Почему? — удивился я, беря сигарету в рот. — Вы, как я вижу, прекрасно знаете свою роль…

Я закурил, выпустил пробный клуб дыма, сразу же после еще четыре кольца, одно чуть менее удачное, чем остальные, и стал ждать стандартного продолжения. Хиттельман удивил меня, играя именно так, как я и предполагал.

— Послушай-ка, детектив. Мне ваше позерство ни к чему. Может, на Гавайях ты что-то из себя и представлял. Здесь — нет. Если что-то знаешь — выкладывай. Поправка к конституции об обязанности сотрудничать тебе известна…

Соскочив со стола, я топнул ногой, чтобы штанина лучше улеглась на ботинке, и сделал два шага к двери.

— Именно на этом я буду основываться, обвиняя вас в пренебрежении служебными обязанностями. Это которая поправка? — Я посмотрел на него через плечо.

— Эй! — молниеносно среагировал он. Я начал подозревать, что все это время он просто дурачился. В противном случае он остывал бы дольше. — Мы можем спокойно поговорить?

— Исключительно спокойно…

— Ну, я уже спокоен.

— А я все время был спокоен. — Я не мог не удержаться, чтобы не закончить эту часть разговора своей точкой над «i».

— Ладно. Выбрасываю белый флаг. Что мне еще сделать?

Я вернулся к столу и, не садясь, обвел взглядом комнату. Хиттельман театрально вздохнул, подошел к стене с компом, вытащил из-под ящика под клавиатурой складной стул и аккуратно поставил его рядом со мной. Я кивком поблагодарил его, и мы сели.

— Если я вам скажу, что занимаюсь делом государственной важности и ожидаю от вас помощи с сохранением высшей степени секретности, то этого будет недостаточно для того, чтобы вы мне эту помощь оказали, верно?

Он прищурился, пошевелил челюстью и долго смотрел на меня. Я выпустил еще четыре колечка, на этот раз все удачные.

— После такого начала я полагаю, что у тебя есть нечто, что меня убедит. Так ты, по крайней мере, считаешь…

Я достал из кармана бумажный конверт, из него, в свою очередь, вынул конверт из прозрачного пластика и показал его Хиттельману, так, чтобы он не видел письма.

— Прошу оказать Хоуэну Редсу любую необходимую помощь, не вникая в суть дела, которое он ведет, с соблюдением полной секретности. Печать, подпись, — процитировал я по памяти. Прежде чем Хиттельман успел среагировать, я встал, подошел к компу, вставил письмо в щель считывателя и запустил программу верификации. Дома я уже успел потренироваться, так что все прошло прекрасно. Комп, в соответствии с важностью задачи, посвятил проверке шесть или семь секунд.

«Аутентичность бумаги (лист номер три), подписи и печати подтверждена», — объявил он.

Я выдернул лист из щели, стер с экрана текст, спрятал конверт в карман и вопросительно посмотрел на Хиттельмана. Он снова пошевелил челюстью, но на этот раз не столь заметно.

— Что-то больно старая подпись, — сказал он. — Хоксбольт был президентом двадцать семь лет назад.

— Сколько, по-вашему, мне лет? — нахально спросил я. Если бы об этом спросил меня он, у меня были бы проблемы.

— Тридцать два.

— На самом деле мне тридцать девять, я занимаюсь этим делом уже двадцать семь лет, без нескольких дней, — сказал я, отдавая себе отчет в том, что на самом деле солгал лишь в отношении собственного возраста. — Будем еще об этом? — закончил я, подчеркнув слова «об этом».

— Ну ладно, все равно вы мне большего не скажете. — Он никак не мог решить, как ко мне обращаться. — Чем могу помочь?

— Во-первых, прошу проследить, чтобы из мировой истории исчезла информация о нашем общении. И во-вторых, я хотел бы, чтобы вы проверили во всех возможных отношениях корпорацию ЭТВИКС. Мне нужны сведения о ее деятельности за последние двадцать семь лет, все, что только удастся откопать. И о ее руководстве — здесь тоже, за как можно больший период и максимум данных: контакты, связи, инвестиции и так далее. Понимаете? Я убежден, что они в этом замешаны. Мне нужно лишь найти узелок, за который можно потянуть.

Я стрельнул окурком в сторону компа, слегка запоздавшая пепельница подскочила и сгребла его в свое нутро. Окурок с тихим шипением попрощался с миром. Я посмотрел на шефа ОБТ. Он снова проверял работу своего дантиста. У меня зачесался кулак.

— Хорошо. Это срочно?

— Срочно, — ответил я и задумался. До первой возможности вернуться я наверняка не успею, вторая через шесть дней. Если я что-нибудь сумею сделать — это тоже будет чудом. — Могу дать самое большее четыре дня. Но я требую немедленной передачи информации мне, без какого-либо контроля.

— Так что, я должен отдать в ваше распоряжение своих людей?

— Гм… нет. Достаточно, если вы обещаете не интересоваться их отчетами.

— А может, я и сам для чего-нибудь пригодился бы?

Я притворился, будто думаю. Затем отрицательно покачал головой:

— Мне очень жаль, но — нет. Я не могу ввести вас в курс дела, а без этого вы не отличите существенной информации от ничего не значащей. Хотя… — Мне пришла в голову счастливая мысль, нужно было немного умилостивить Хиттельмана. Заодно он мог и помочь. — Если бы вы занялись недавней сделкой ЭТВИКС? Как вам? Они купили полторы тысячи квадратных километров бесплодной земли. Мне хотелось бы знать, не стоит ли за этим кто-нибудь.

— Надо полагать, дело не в налогах?

— Не-ет… Сама сделка вполне легальна, но достаточно невыгодна для ЭТВИКС. Мне интересно, почему они ее тем не менее совершили. Может быть, они были лишь посредниками, и тогда меня очень бы интересовала третья сторона сделки. Вы меня поняли?

Он вернул челюсть на место, кивнул, встал и протянул руку. Я попрощался с ним со всей серьезностью, едва сдерживая улыбку. У двери я вспомнил еще об одной мелочи:

— Да! И позаботьтесь о том, чтобы канал связи с отелем был чист.

— Ведь все каналы связи с полицией полностью экранированы? — удивился он.

Я вспотел и мысленно взвыл, чувствуя, словно какой-то невидимый палец стучит меня по лбу.

— Береженого Бог бережет, — сказал я и махнул рукой.

— У меня есть кое-какой опыт.

Я быстро вышел. Этажом выше меня догнал и окружил рев тысяч глоток. Мне казалось, будто я слышу:

«Смерть! Смерть!» На всякий случай я сплюнул через левое плечо, скрестил пальцы и едва не начал искать ближайший комп, чтобы спросить, что еще можно сделать. В отеле я выпил на счастье стаканчик джина с тоником и сел к телевизору, от которого клонило в сон столь же успешно, как и тридцать лет назад. Несмотря на это, еще никому в голову не пришла мысль создать специальную усыпляющую программу.