Школа в Филлиморе.

Курсы пилотов-любителей — инструктор Боб Вильс.

Два этапа профессиональной подготовки — двое инструкторов, трое более-менее близких друзей, скорее всего, несущественно.

Четыре попытки работы в качестве пилота-профессионала — мало шансов за что-либо зацепиться.

Несчастный случай.

Лечение.

Период скатывания по наклонной плоскости в преступный мир — семь фамилий.

Глядя на последнюю точку, я допил вторую банку пива. Начав читать с самого начала, я открыл третью. Четвертая ушла на размышления. Затем я затребовал данные о ближайших знакомых Манктелоу. С четверыми он в течение последних двух лет виделся довольно часто. Пока что я вычеркнул их из списка подозреваемых — наверняка полиция накинулась на них, как блохи на только что выкупанного мопса. После ее визитов они либо спрятались сами, либо их спрятали — под толстым слоем земли. Оставались еще трое, с одним он виделся лишь два раза, и то довольно давно. Айвор Паунси, маленький частный аэродром с ангаром на несколько мест и мастерской, в которой не поместился бы даже детский воздушный змей. Перед взлетом или посадкой кому-нибудь приходилось пройтись по траве, чтобы разбросать ногами кротовые холмики. Так, по крайней мере, мне казалось. Личность без каких-либо перспектив для меня. Двое остальных — Финтан Уорм-би и Стивен Макфарден — были его дружками по преступному ремеслу. Первый уже отсидел половину срока, второй скатился до торговли наркотиками в туалете на аэродроме.

Ничего. Ноль.

Я перевернулся на диване и улегся поудобнее, сбросив пустые банки на ковер. Проще всего было бы найти того, кто убил Манктелоу. Или того, кто привез его на Голубиный остров. Или того, кто его нанял. Может быть, это один человек, может быть, два, может быть, три. Но поскольку полиция, располагая любым количеством людей и средств, не нашла никаких явных следов, у меня на это было столько же шансов, сколько у кита наткнуться на гроздь бананов. Нужно было искать что-то другое, что позволило бы мне сдвинуться с места. Лежа, я пытался найти это «что-то» час с лишним, потом вышел из дома и направился в сторону полуострова. Там я улегся на мягкую траву, у двухметрового обрыва над водой, и начал лениво считать волны. Минут через пятнадцать на пляже появилась Тада. Она сбросила одежду и вошла в воду. Прежде чем волны достигли ее колен, к ней подошел Навуходоносор и с достоинством погрузился в воду. Тада бросилась следом за ним, положив руки ему на загривок, но гигант повернул голову и посмотрел на нее так, что она быстро убрала руки. Я прекрасно ее понимал. Можно танцевать на одной ноге, но без одной руки? Я подумал о том, что завтра улечу на континент. Потом — что Таду я вижу обнаженной второй и наверняка последний раз. Сразу же после этого мозг щелкнул и выдал результат. Я не был столь наивен и не поверил ему с ходу, но он упрямо не желал менять своего решения, подсказывая, что два — мое счастливое число. Так что я поблагодарил его и незаметно вернулся в дом.

В комнате я поговорил по телефону с Гайлордом и заказал «пионер» на десять утра. Заснул я в радостном настроении, возбужденный приближающимся следующим днем. Честно говоря, я пытался убедить себя, что у меня столько же права на радостное ожидание рассвета, сколько у осужденного в камере смертников, но здравый рассудок занимает в моем разуме далеко не самое большое место. Тем более что свободного места там не так уж и много.

Пима была права — «бастаад» ждал меня, опутанный множеством кабелей, соединявшими комп с самыми важными узлами машины. Каждые три дня комп включал на несколько минут двигатель, проверял давление в шинах, схождение колес, тормозную систему, тестировал приборы, обновлял данные в памяти и так далее. Можно было трогаться с места хоть через две секунды, но я не спешил. Сев в машину, я включил радио и откинулся на спинку сиденья. Послышался тихий вздох выдвигающейся из приборной панели пепельницы. Из динамика донеслись аплодисменты и смех.

— Доктор! — услышал я высокий скрипучий голос.

— Слушаю? — вежливо ответил второй, с претензиями на баритон.

— Дайте мне таблеток от жадности. Только побольше. Побольше! ПОБОЛЬШЕ!!!

Публика взревела. Волна аплодисментов достигла микрофонов, захлестнула их и хлынула в мой «бастаад». Я слегка поправил положение спинки, хотя сразу же подумал, что самое большее минут через пятнадцать снова сменю его на прежнее, затем проверил специальные кобуры под креслом и бардачок. Аплодисменты в динамике утихли.

— Знаешь, я работаю над эликсиром молодости… — сообщил баритон.

— А мне дашь немного?

— Гм… ладно. У тебя бутылка найдется?

— Вот, держи. А если вдруг не получится?

— Получится, получится…

— А если нет?

— Наверняка получится!

— Но все-таки, если нет?

— Ну тогда верну тебе бутылку!.. Помощник режиссера вывел на световое табло надпись «Бурные аплодисменты и смех», толпа отреагировала соответствующим образом. Я тоже, выключив радио.. В наступившей тишине я включил зажигание и подождал несколько секунд, пока не послышался тихий писк сигнала готовности топливной смеси. Я едва не прослезился от этих простых действий, от ощущения почти душевного контакта с собственным автомобилем — словно приветствовал своего любимого коня, словно прощался со своим сожженным фашистами танком, словно… Тьфу! Подъехав к ближайшему бару для автомобилистов, я заполнил холодильник пивом, бутербродами, а оба термоса наполнил кофе, попробовав его предварительно на вкус. Толстощекая официанточка с вздернутым носиком и небольшой примесью черной крови жалобно посмотрела на меня, словно завидуя; я так и ждал, что она скажет: «Умоляю, заберите меня отсюда. Я задыхаюсь!» Однако если ей и было тут плохо, то все же не настолько.

Расплатившись, я включился в неспешный, не слишком плотный в это время поток автомобилей. Приближаясь к границе города, я проверил на экране трассу и с некоторым опасением вставил в щель компа отмычку. На этот раз я добыл ее из другого источника и не был уверен, что она столь же хороша, как и те, которыми я пользовался два года назад. К счастью, все было в порядке — я получил разрешение перейти на самую быструю полосу и приоритет на ней. В течение двух часов я выжимал из машины все, что было возможно; это был, конечно, не «дагхил», но именно это мне в ней и нравилось. В том демоне скорость практически не ощущалась, просто все окружающее быстро перемещалось за окнами автомобиля. «Бастаад» же вибрировал и дрожал, приборы сообщали о сражении компа с топливными насосами и трансмиссией. Машина буквально ластилась ко мне, будто говоря: «Смотри, как я стараюсь!» И я это ценил. На третьем часу я включил автопилот и позавтракал. Я ощущал странное возбуждение, словно ехал на первую в жизни оргию или вечеринку с наркотиками. Через час, съехав с главной дороги, я увидел, что горизонт явно поднялся выше. Поля солнечных батарей! Несколько минут спустя дорога вместе со мной углубилась в густой лес высоких столбов, с овальными пластинами батарей на вершинах. Под столбами, насколько хватало взгляда, тянулись ряды торчащей из земли ботвы ананасов и прочей капусты. Огромный щит с гордостью извещал, что я еду через крупнейшее в стране поле солнечных батарей, одно из немногих, не занимающих впустую плодородной земли.

Еще через двадцать минут я замедлил ход и свернул в узкое боковое ответвление. Столбы приблизились, и я, почти как в «Коралловом Гроте», пересекал полосы солнечного света и тени. Потом поле кончилось, и я проехал мимо ржавых ворот с надписью: «Айвор Паунси. Авиетки. Флаеры. Ремонт и прокат». Остановившись за воротами, я посидел несколько минут, докуривая сигарету и размышляя над тактикой беседы. Я не заметил никакого движения на аэродроме, никто не выходил ни из одного из трех зданий. Единственным движущимся предметом был выцветший рукав-ветроуказатель, уныло развевавшийся в воздухе, словно убогая реклама противозачаточных средств. Включив передачу и стараясь не шуметь, я подъехал к ближайшему зданию. «Конторы». Меня рассмешило множественное число. Втянув носом воздух и не чувствуя запаха топлива, я закурил и вошел в здание. Контора выглядела именно так, как и можно было ожидать: календарь на этот год, являвшийся самой новой вещью в помещении, стол из пластика, давно уже отказавшегося от имитации дерева, несколько листов бумаги, придавленных куском латунной трубы. Три стула у стены. Телефон с разбитым корпусом. На столе — стакан с остывшим чаем, а на подоконнике — детский телескоп. Я медленно подошел к двери возле полки с телефоном и открыл ее. В темной комнате сопел на койке какой-то мужчина. Вернувшись на цыпочках обратно, я быстро обыскал стол. В самом верхнем ящике обнаружился старенький пистолет типа «том». Самое ненадежное оружие в мире. В ближайшее время в этом предстояло убедиться Айвору Паунси.

Снова подойдя к двери, я резко рванул ее на себя и столь же энергично захлопнул.

— Эй! Есть тут кто? Шеф! — крикнул я. Щелкнула ручка, и в контору вбежал тот, кого я

только что видел спящим.

— Айвор Паунси? — спросил я.

— Да… — Он был явно удивлен при виде потенциального клиента. — Слушаю вас?

— Флаер на семь дней?

Он схватился за волосы на затылке и резко дернул, затем вытянул губы и некоторое время думал.

— Увы… — наконец выдавил он. — Сейчас ничем не могу помочь… — В голосе его слышалось явное сожаление.

Я не замедлил воспользоваться его замешательством.

— Если бы не левый товар, ты бы давно уже разбогател. Причем совершенно честным способом. Разве не так? — Я театрально подмигнул.

Он повел себя столь же театрально: сперва прищурился, потом окинул меня тяжелым, по его мнению, взглядом и презрительно выпятил губы.

— Немедленно убирайтесь! — рявкнул он.

Мое сердце радостно забилось. Его правая рука чуть передвинулась. Моя же потянулась к носу, который я начал чесать указательным пальцем. Некоторое время мы смотрели друг на друга, наконец Паунси не выдержал:

— Вон отсюда! И бегом! — заорал он.

Я расхохотался — настолько презрительно, насколько это было возможно. Рванув ящик стола, он неуклюже вытащил из него «том».

— Тоже мне — профессионалы… Любой, кто имеет хоть какое-то понятие об оружии, называет это устройство «том-металлолом»… Его ненадежность превышает сто процентов…

Паунси мне не поверил. Быстро щелкнув предохранителем, он выстрелил мне в живот. Меня аж скрутило со смеху.

— Но на всякий случай… — с трудом выговорил я, — я вынул патроны.

Он замахнулся и швырнул в меня этим куском железа. Я не успел уклониться, бок заболел от удара, но сердце снова радостно забилось. Айвор Паунси прыгнул ко мне, пытаясь с разбегу нанести некое подобие прямого справа. Без особых усилий отодвинув его кулак от своего лица, я с размаху ударил его в грудь. Он застонал и отшатнулся, но от своих намерений не отказался. Встав в стойку, он посмотрел на мой живот. Я подождал, пока он замахнется для пинка, развернулся, словно тореадор, и не слишком сильно стукнул его по носу. Затем блокировал хук слева (если это молено было так назвать) и двинул его в живот, после чего еще успел добавить коленом в пах. Я слегка отодвинулся, чтобы он не порвал на мне одежду, оседая на пол, и закурил. Прежде чем он со стоном поднялся с пола, я успел вдоль и поперек изучить календарь.

— В чем дело? — простонал он. — Что тебе надо?

— Мы уже на «ты»? — удивился я.

Он переместился к столу и с нескрываемым облегчением на лице оперся о него задом. Я шмыгнул носом.

— Ну, так чего вам надо?

— Калп Манктелоу… — сказал я, внимательно глядя ему в глаза. — Это ведь твой дружок, верно?

Он искренне удивился. И перепугался.

— Да я его уже несколько лет не видел!.. — возмущенно ответил он. — Да и вообще, я только однажды выпил с ним водки, и еще в другой раз мы немного поболтали. У меня не было для него работы. И все…

С сожалением покачав головой, я бросил на пол наполовину выкуренную сигарету и раздавил ее носком ботинка. Паунси слегка выпрямился и неожиданно швырнул в меня стаканом с остатками холодного чая. На этот раз он угодил мне в локоть, и это было не слишком приятно. Сразу лее после броска он снова шагнул вперед, на этот раз пытаясь поступить более здраво. Не слишком убедительный удар пришелся мне в живот, мне удалось дважды ответить ударами в лицо, один раз под глаз, другой в губы. Чуть сильнее прежнего я пнул его в пах и, чтобы зря его не уродовать, завершил серию резким ударом в подбородок. Он беспомощно раскинул руки, ноги его подогнулись, и он рухнул на пол.

Я тщательно обследовал стол, а затем перешел в спальню. Там тоже не оказалось ничего интересного. Достав из багажника «бастаада» моток веревки — Пима была права, — я привязал Паунси к стулу, вытянув его руки на крышке стола, после чего слегка подстроил телескоп и установил его на штативе. Затем закурил и принес из ванной кружку холодной воды. Реакция Паунси была вполне адекватной. Дождавшись, когда он окончательно придет в себя, я переставил принесенный из спальни стул так, чтобы он меня видел, и сказал:

— Слушай меня, и желательно внимательнее. Я хочу знать, кто и зачем нанял с твоей помощью Манктелоу. Раз! — Я поднял указательный палец. — Два — когда это было. Три — подробности. И чем больше, тем лучше. Все. Посмотри налево… — а когда он бросил туда взгляд и увидел установленный на штативе телескоп и поднимающийся от прожженной крышки стола дымок, я закончил: — Эта белая точка через минуту доберется до твоей руки и начнет по ней путешествовать, оставляя весьма заметный след. И это только начало. Короче говоря, здесь не останется камня на камне; я уже знаю, где ты хранишь канистры с топливом, и сровняю с землей твое убогое заведение. От тебя тоже мало что останется. Даю слово! Я должен выйти отсюда с необходимыми мне сведениями, и я выйду. А тебе выходить не обязательно. Все ясно?

Паунси дернулся, однако поза, в которой он пребывал, давала не слишком много возможностей для сопротивления. Повернув голову, он посмотрел на телескоп. Короткая дорожка черного обугленного пластика уже почти касалась его руки.

Я не слишком изящно зевнул и потер лоб. Чувствуя на себе испуганный взгляд пленника, я примерился к телефону. Провод был достаточно длинным, так что я не стал его обрывать, а просто запустил аппаратом в стекло. Когда оно разлетелось вдребезги и наступила тишина, я объяснил:

— Здесь будет сильно вонять. Немного свежего воздуха нам не помешает. Есть у тебя чего-нибудь выпить?

Предоставив ему возможность наедине с собой изрыгать самые изощренные ругательства, я достал из холодильника в машине две банки пива; одну выпил сразу, а со второй в руке вернулся в контору Паунси. Он дернулся, пытаясь отодвинуть руку от пятнышка сфокусированного солнца. Пока что ему удавалось это сделать ценой врезавшихся в запястья пут. Я небрежным движением открыл банку.

— Я же уже говорил, — простонал он. — Я его несколько лет не видел, это правда. Меня спрашивали о нем из полиции, дней пять назад. Я все им сказал. Все… Гос-с-споди!..

Жар коснулся его руки. Я глотнул из банки и снова зевнул.

— Отпусти меня! — завопил он. — Садист!

— Ну?! — прорычал я, вскакивая со стула. — Только еще раз попробуй сказать!

Он замолчал, вернее, застонал. Я видел, что нацеленное на крышку стола пятнышко жара расползлось на его руке и, собственно, не причиняет ему боли. Тем не менее он скулил совершенно искренне. Я отхлебнул пива.

— Не знаю, — выдавил он сквозь сжатые зубы. — Ничего не знаю. Не видел я этого придурка… Даже полиция мне поверила.

— Полиция — это полиция, — философски заметил я. — А я — это я… Что-то мне кажется, что я не слишком точно настроил линзу…

Я протянул руку к штативу и начал манипулировать верньерами.

— Сейчас настрою… — пробормотал я, откручивая винт, — и займусь… канистрами. Ну вот, наконец-то, — сообщил я Паунси. — Теперь будет лучше.

— А-а-а!.. — заорал он, как только пятно легло на тыльную сторону его руки. — Хватит!!! Все скажу!

— Да брось, — махнул я рукой. — Раз ты ничего не знаешь, то что ты можешь мне сказать? Пойду лучше…

— Не-ет! Скажу! Скажу… Это я нанял Калпа! Быстрее! Убери эту дрянь…

Я сбросил штатив со стола и придвинулся так, чтобы Паунси мог на меня смотреть.

— Ну, быстро. Уважай мое время и нервы. Итак?

— Скажу… О господи… Две недели назад… Может быть, шестнадцать дней… Кто-то мне позвонил… Не знаю кто… В самом деле! — Он поднял ко мне вспотевшее лицо. — Я не вру! — крикнул он, увидев, что я встаю.

Я отвязал длинные куски веревки. Теперь он мог сидеть, мог двигать руками. Достав из внутреннего кармана пиджака «биффакс», я положил его на колени и глотнул пива.

— Покажи ручками, где живет Боженька. И говори! — Он послушно поднял руки.

— Сначала он сказал мне, что знает, чем я занимаюсь…

— А кстати, чем? — заинтересовался я.

— Контрабанда, конечно, — удивился он. — Что удастся — люди, экзотические животные, иногда немного конопли…

— Ладно, и что дальше?

— Ну, этот тип сказал, что ему нужен кто-то для быстрой работы на один раз. Мол, хорошо заплатит, и мне тоже что-то перепадет. Я спросил, что за работа, но он засмеялся и сказал, что детали обговорит с исполнителем, ну, я и перестал допытываться. Тогда он сказал, что ищет кого-то, кому нужны деньги, кто хорошо соображает, и лучше, если это будет не мой знакомый. Я задумался, но тут как раз заходил на посадку флаер, и я вспомнил про Калпа Манктелоу. Я назвал своему собеседнику это имя и последний адрес Калпа. И все. На следующий день я получил две сотни. Больше ничего…

— Несколько дней назад ты еще мог их потратить на цветы для Калпа. Теперь далее с этим ты опоздал… — сказал я.

— Ка… Калп?.. — заикаясь, переспросил он.

— Калп, Калп! — передразнил я. — Подставил ты своего дружка. Теперь он для святого Петра бочки крутит…

— А я?.. — простонал он.

Я удивленно посмотрел на него. Он был прав.

— Ну… Раз ты еще жив…

— Меня здесь не было всю последнюю неделю, — быстро пояснил он.

— Ну что ж, тогда будь осторожнее, чтобы слово «последняя» не приобрело слишком неприятный для тебя смысл, — посоветовал я. — Вспомни хорошенько, это все, что ты знаешь? Поскольку мне кажется, что…

— Нет! Клянусь! Ничего больше. Я… Я был уверен, что этому незнакомцу нужен пилот. Даже брякнул что-то насчет того, что и сам мог бы полететь, но он только рассмеялся.

— А деньги? Как ты их получил?

Он тряхнул головой, разбрызгивая вокруг капли пота и воды:

— Нашел на столе. Был в городе, а когда вернулся, нашел.

Я встал и потянулся. Паунси вытаращил глаза и открыл рот.

— Как-то все не сходится, — бросил я в сторону разбитого окна. — Оставлю-ка я тебя привязанным и смотаюсь в одно место, а ты за это время пока подумай. Когда вернусь, еще поговорим…

— Клянусь…

— На кого ты работаешь?

Он отрицательно покачал головой.

— Да что с тобой говорить! — махнул я рукой. — Ну что ж, подожди, пока сюда придут не как я, за информацией, а чтобы убрать следы…

— Нет!.. Скажу, мать твою, все скажу! Меня убьют…

Он назвал две ничего не говорившие мне фамилии. Немного подумав, я развязал его. Он всхлипывал и растирал запястья и в конце концов отважно накинулся на меня с кулаками. Уважив его усилия, я сразу влепил средней силы прямой ему в челюсть. Затем бегло обследовал мастерскую и два остальных здания, но не особо старался, так что результаты оказались соответствующими. На всякий случай вернулся в контору и стер свои отпечатки пальцев со стола, телефона и телескопа, потом забрал пустые пивные банки и уехал. На алее Света и Тени я никого не встретил, и вообще ехал минут пятнадцать в одиночестве, прежде чем меня обогнала какая-то «ланчия». На автостраде я подключился к навигационной сети и помчался на юг. Дорога была прямая и вполне приятная.

План, постепенно выкристаллизовывавшийся у меня в мозгу, тоже был не слишком сложным и — по крайней мере на данный момент — вполне симпатичным. Для его реализации мне требовалась помощь, и именно за ней я и ехал.

Дверь была заперта, и я, казалось, чувствовал доносившуюся из квартиры глухую неприятную тишину. Я дал о себе знать несколькими способами — звонком, текстом, произнесенным в интерком, несколькими пинками в дверь и, наконец, несколькими крепкими словами, адресованными потолку. Пришлось спуститься к «бастааду» и долго копаться в забитом разным хламом бардачке, прежде чем мне удалось найти отмычку. Вернувшись к двери и приложив отмычку к замку, я запустил программу поиска кода, которая сработала чрезвычайно быстро — код был по-детски простым, прямо-таки провоцирующим. Нащупав в кармане «биффакс», я шагнул в квартиру. В странном пятиугольном коридорчике были распахнуты настежь все двери; я по очереди обследовал ванную, спальню и кухню. Четвертая дверь вела в гостиную. Ник сидел в кресле с огромным стаканом в руке, всматриваясь в дверной проем прищуренными глазами, с презрительным выражением лица. Пепельницу перед ним заполняли остатки примерно трех пачек сигарет в виде окурков. Некоторые из них погасли на крышке стола, и, судя по запаху, еще несколько — в дебрях пушистого ковра. Весьма удручающее зрелище. Вздохнув, я вернулся в кухню. Найдя в холодильнике лед, я не спеша, в соответствии с инструкцией, загрузил в термос семьдесят два кубика, затем выстрелил для пробы двумя в раковину, с трудом найдя для них место в Джомолунгме грязной посуды. На самом верху я обнаружил один стакан, и, о чудо, когда я его взял, вся остальная гора не рухнула. Тщательно вымыв стакан, я высушил его сперва под горячей, а затем холодной струей воздуха. Больше здесь делать было нечего, я взял термос и стакан и вернулся к Нику. Изменилось лишь то, что из его стакана основательно убыло, а в пальцах он держал новую сигарету. Воспользовавшись случаем, я пошел в кухню, чтобы очистить пепельницу, но когда вернулся, выбора у меня не оставалось — нужно было начинать говорить. Сперва я налил себе несколько капель «шен-ли». Ник спокойно наблюдал за моей возней и пошевелился лишь тогда, когда я выстрелил в стакан двумя кубиками льда.

— Не-пло-хая идея, — медленно и очень отчетливо проговорил он.

— Само собой. Любой справочник потребителя содержит раздел «Культура пития». К сожалению, большинство читателей его пропускает или доходит только до раздела «Коктейли»…

— От-ва-ли, Оуэн… — сосредоточенно произнес Ник.

— Ладно, давай уже, выкладывай все сразу, поскольку вряд ли у тебя еще остались иллюзии. Я что, рисковал несколькими месяцами тюрьмы, чтобы вломиться сюда, и теперь прямо с порога должен обидеться и уйти? Извини…

— Ну тогда… — Он набрал в грудь воздуха и опорожнил свой стакан.

Несколько секунд Ник сражался с собственным пищеводом, но одержал победу. Утерев губы тыльной стороной руки, он с комично-серьезным видом потянулся к сигарете — предыдущая свалилась на ковер, и я придавил ее ногой. Я чувствовал, что моей помощи он не желает, так что подождал, пока он попадет огнем зажигалки в кончик своего «голден гейта», и лишь потом закурил сам.

— Иногда, — задумчиво сказал я, — серьезные проблемы можно решить очень легко.

— Да-а?.. —заинтересовался Ник.

— Мой любимый сержант Кассель устроил нам как-то раз учения по ночному ориентированию. Завел нас на лесную поляну и сказал: «А теперь все посмотрите вверх. Найдите на небосклоне Полярную звезду…» — «Сержант! — крикнул один из нас. — У нас каски сваливаются!» — «Ага! — говорит сержант. — Ну, тогда… Всем два шага назад — марш!»

Ник несколько секунд изучал потолок, а потом почти трезвым взглядом посмотрел на меня, улыбнулся и фыркнул:

— Погоди…

Выбравшись из кресла, он вышел из комнаты, пытаясь контролировать каждый шаг. Послышался звон каких-то предметов в ванной, яростные ругательства, а потом в дно глубокой квадратной ванны ударили струи воды. Судя по стону и сочным проклятиям, вода была холодная, даже ледяная. Я вздохнул, влил в стакан остатки виски, бросил в него кубик льда и с удовольствием выпил, не давая льду попасть в рот. Рев Ника становился все отчаяннее, у меня же улучшалось настроение. Я встал и прошелся по комнате. Судя по отсутствию пыли на мебели и порядку, который нарушали лишь стол и ковер вокруг кресла Ника, он начал напиваться самое раннее вчера. Я заглянул в бар. Четыре гнезда для бутылок выглядели свежеразмороженными — подобное количество выпитого меня впечатлило. Еще немного послушав стоны Ника, я переместился в кухню. Когда он вернулся в гостиную, в халате, растрепанный, яростно вытирая волосы полотенцем,„я уже ждал его со стаканом мутной жидкости в руке. Он отрицательно покачал головой.

— Блевать не буду, — сказал он.

— Это не то. Прими, придешь в себя, минут через пятнадцать даже сможем спокойно выпить по чуть-чуть.

Он понюхал содержимое стакана, а затем, все с тем же сомнением на лице и внимательно глядя мне в глаза, выпил.

— Бррр! — содрогнулся он. — Если бы я тебе не доверял, дал бы в морду. — Он посмотрел на меня. — Ну и рожа у тебя. Ты мне сейчас напоминаешь одного типа… — Он замолчал, сообразив, что сказал что-то не то, но тут же закончил: — Когда я был в команде Вуди… Мы тогда пошли к одному типу, он должен был совершить самоубийство, но мы не застали его дома. Как раз тогда у нашего шефа физиономия была как у тебя сейчас. — Он вздохнул. — Старые дела…

Ник сел и протянул руку к сигаретам, но лишь постучал пальцем по пачке и откинулся на спинку кресла.

— Это имеет к чему-то отношение? — спросил я.

— Хе… — фыркнул он. — Слегка. — Он посмотрел на меня. — Хочешь послушать?

— Зачем спрашиваешь? Ты же знаешь, что я любопытный, как…

— Отношение такое, что… — Он посмотрел на крышку стола. — Вчера я узнал из газеты, что один мужик застрелил свою жену. Именно из-за них я оказался в компании твоего «друга» Вуди. — Несколько секунд он молчал. — Ты никогда меня не спрашивал, как я туда попал.

— У меня были другие вопросы, поинтереснее…

— Ну так вот… За два года до того, как меня завербовали в шайку с «той стороны мира», я работал жеребцом в одной из лучших конюшен, мужском борделе Кратчлейзена. Однажды меня послали к женщине по фамилии Лэтроп. Мэллори Лэтроп. Сеанс состоялся, все было совсем даже неплохо. Шеф заплатил мне, я вернулся домой и вдруг почувствовал, что не могу заснуть. Перед глазами у меня стояла эта Мэллори, я вдруг почувствовал аромат ее духов и ее собственный запах. Я вспомнил ее глаза и лишь сейчас понял, что один — серо-зеленый, а другой — зелено-серый, явственно увидел шрам на бедре, о существовании которого даже не задумывался, хотя почти час он был у меня перед глазами, услышал ее голос, дыхание, судорожные вздохи столь отчетливо, что стал оглядываться по сторонам в поисках источника звука. Впервые в жизни я слышал грохот в ушах — сердце билось так, словно принимало участие в соревнованиях по скорости сердцебиения. Дошло до того, что я вслух посмеялся сам над собой, но тут лее понял, что смех мой звучит фальшиво. Я метался по дому, как безумный, в конце концов позвонил знакомой девушке, которая давно хотела со мной потрахаться. Понятное дело, меня это не слишком забавляло. В «конюшне» мы даже смеялись над теми, кто берет работу на дом. Сейчас же я потребовал, чтобы она пришла как можно быстрее, и выложился до конца, чуть не убил несчастную. Утром она выглядела как выжатый лимон, смотрела на меня преданными глазами и умоляла о любви, а я знал, что в следующий раз попросту ее прикончу, поскольку она — не Мэллори. Впрочем, я тоже чувствовал себя так, словно свалился с небоскреба на мешок шишек. У меня болело все, что могло болеть, включая волосы. Я не мог надеть брюки… Полдня я пролежал в ванне с успокоительной смесью, смягчая боль внутри нескончаемыми количествами водки. После полудня позвонил шеф и поручил обслужить миссис Лэтроп. Я чудом доехал невредимым до ее квартиры и сразу лее с порога сказал, что люблю ее. Впрочем, это было ни к чему, поскольку она выглядела точно так же, как та моя несчастная девушка. Она первая прокричала мне в лицо, что не может без меня жить. И знаешь, что мы делали всю ночь?

Я немного подумал. — Держались за руки и шепотом признавались ДРУГ другу в любви… — сказал я.

Он долго смотрел на меня, прикусив губу.

— Только не говори, что издеваешься…

— Вовсе не издеваюсь… Именно так я вижу себя в подобной ситуации.

— Именно так все и было. Я бился в судорогах, глядя на нее, говоря с ней, слушая ее, думая о ней. Настоящее обоюдное помешательство. — Он снова потянулся к пачке и на этот раз, уже не колеблясь, закурил. — Мы даже не особо друг с другом разговаривали, то есть что-то говорили друг другу, но важен был сам звук голоса, выражение лица, сами движения губ. Мы встречались каждый день. Два или три раза мы выходили из квартиры, но нам мешали другие люди, самим своим существованием. — Ник сильно затянулся, на его сигарете далее не успел образоваться пепел. — Так продолжалось два месяца с небольшим. Знаешь, каков был финал? Совершенно идиотский — из Европы вернулся ее муж. — Он посмотрел на меня.

— Это, надо полагать, не все? — помолчав, спросил я.

— Нет. Ее мужем оказался мой друг юности. Я потерял с ним контакт, когда он уехал в Европу, почти забыл о нем. Я не знал о том, что он женился, поэтому даже фамилия не вызвала у меня никаких ассоциаций. Лишь когда он вернулся…

— Ну, так… — начал я.

— Нет, погоди. Я вовсе не хочу сказать, что поступил благородно, вовсе нет. Я просто впал в какое-то тупое идиотское отчаяние, мне стало страшно жаль себя… Постоянно вертелась в голове одна и та лее мысль: как так можно? Кто виноват, что женщина моей жизни — жена друга? Почему? Вместо того чтобы трезво подумать, как достойно выйти из этой ситуации, я жалел себя, понимаешь? Себя!.. В конце концов я так запутался… Даже Мэллори была не в состоянии вытащить меня из этого океана жалости к самому себе. Не знаю, как это объяснить, видимо, слегка съехала крыша. Однажды ночью я вскочил с постели, собрался за десять минут и уехал на запад. Там я пил и плакал, плакал и пил… Мне хватило денег на полгода, потом я немного пришел в себя, позвонил им… Они уехали в Европу. Я даже пальцем не пошевелил, чтобы узнать адрес, еще какое-то время пил, но кончились деньги. Тогда я и встретил одного из банды Вуди, согласился на него работать и работал почти год. А потом мы с тобой встретились…