12

Двое суток спустя я понял, что определение «немало» было весьма и весьма оптимистичным. Мы сидели в номере отеля, раздавленные семью тысячами сообщений, которые добросовестный полицейский компьютер обрушил на наши головы. Выйдя из-под душа, я остановился в дверях и, посмотрев на механически стучащего по клавишам Будду, понял, что наше расследование дошло до критической точки — или мы выйдем из этого номера, или останемся в нем до конца жизни, поскольку коми подозревал почти каждого американца втом, что он является замаскированным Мануэлем Эдвардом Ласкацио.

— Хватит, — сказал я. — У тебя десять минут, чтобы принять холодный душ, и уезжаем.

Будда поднял на меня мутный взгляд, в котором мелькнула надежда — похоже, он не верил в собственное счастье.

— Я серьезно, — заверил я его. — Через пятнадцать минут нас уже здесь не будет, так что поторопись.

Он помчался в ванную, радуясь, словно ребенок, которому обещали новый «роллс-ройс». Я сел за клавиатуру и вывел на экран распределение частоты появлений предполагаемого Мануэля на территории Штатов. Недрогнувшей рукой я стер третий, четвертый и последующие графики. Первый я просмотрел, прежде чем Будда вернулся из ванной.

— Смотри. — Я ткнул пальцем в экран монитора. — Здесь он появлялся семьдесят раз, при этом, по моему мнению, в сорока случаях это был несомненно он. В остальных случаях сомнительный процент значительно выше, так что можно предположить, что наш Мануэль обретается прежде всего в Трентоне и его не слишком отдаленных окрестностях. Достаточно ли нам этого? Да! Может, это не Мануэль, может, стоит еще немного поанализировать… — Я рассмеялся бы при виде испуганного взгляда Будды, если бы сам не возненавидел тысячи фотографий. — … Но мы этого делать не будем, — решил я, прежде чем мой компаньон успел открыть рот. — Означает ли это, что мы отсюда уезжаем? Да. Почему я не вижу радости на твоем лице? — Я махнул рукой и пошел к шкафу. — Собираемся.

Еще до того, как он собрал вещи, я заказал два билета на самолет и автомобиль в аэропорт. Вообще, я все делал вдвое быстрее него, может быть, даже втрое. Я успел заснуть еще до того, как самолет взлетел, зато у Будды была вдвойне несчастная физиономия, когда после двухчасового сна я разбудил его, напоил кофе и сунул ему в руки клавиатуру компа, поручив не терпящим возражений тоном:

— Проверь как следует все случаи появления Мануэля, которые мы сочли правдоподобными.

Он посмотрел на меня так, словно я отобрал у него самый прекрасный собственноручно украденный фрукт, затем с явным отвращением поглядел на клавиатуру.

— Не бойся, не укусит, — проворчал я.

— А ты?

— Что я?

— Что ты будешь в это время делать?

— Я буду спать. — Выдвинув свою клавиатуру, я — не к чему скрывать — с отвращением нажал клавишу рестарта системы. — А те, кто задает слишком много вопросов, кончают… Знаешь как?

Он передернул плечами. К счастью, он не стал расспрашивать о судьбе таких людей, ибо вдохновение меня покинуло. Я посмотрел туда, куда мне меньше всего хотелось, — на экран монитора, и тщательно просмотрел информацию обо всех визитах «Мануэля» в магазины, которых было больше всего; несколько раз камеры отмечали «его» присутствие в аэропорту, четыре раза в гаражах, два раза в бильярдной.

— Ну и? — спросил я через сорок минут.

— По-моему, компы оказывались правы тридцать семь раз…

— Я насчитал на семь случаев больше, но видел только фотографии. Что еще?

— В основном он вращается в кругах, находящихся ближе к дну общества…

— О! — Я на мгновение задумался. На это я внимания не обратил. — Молодец. Естественно, это я про тебя, а не про Мануэля. Если, понятное дело, мы вообще говорим о нем.

— А ты?

— Я тоже молодец.

— Тяжело с тобой… — Он надавил на клавиатуру животом и подтолкнул руками, пока она полностью не скрылась в своей нише.

— Ну ладно. Я обратил внимание на тот факт, что если кого-то и видели с Мануэлем, то только один раз, самое большее два.

— У него нет друзей?

— Нет. Скорее, у него какие-то делишки с достаточно широким кругом людей.

— Погоди. — Будда неожиданно вскочил с места, почти встал, схватил меня за плечо и сильно встряхнул. — Мануэля уже нет в Трентоне, верно? Последнее сообщение было месяц назад! Черт! — заорал он во все горло, не обращая внимания на заинтригованные взгляды, уже довольно давно направленные в его сторону. Пассажиры бизнес-класса были не менее любопытны, чем летающие эконом-классом. — Он смылся!

Я открыл рот, желая его утихомирить, и тут меня осенило. Правда о Мануэле Ласкацио отдавалась в моей голове мрачной барабанной дробью, заглушая звуки из салона самолета. Я сумел поднять руку и удержать Будду от дальнейших воплей.

— Стоп… Мне надо подумать… — пробормотал я. — Красински еще раньше смылся на ту сторону, а теперь к нему присоединился Ласкацио. Умно?

Теперь уже задумался Будда, но я знал, что он не может со мной не согласиться, разве что только проверял другие возможные варианты.

— Может быть и так, что Красински отправили на третью сторону, в могилу, как Ласкацио Первого, — с умным видом сказал он.

— А может и так, что Ласкацио Второй присоединился к Первому.

— Может быть. — Он сильно прикусил нижнюю губу. — И что тогда?

— Последуем за ними, — сказал я таким тоном, будто доверил ему величайшую тайну.

Он посмотрел на меня, все еще закусив губу; наверное, он должен был выглядеть смешно с сосредоточенным лицом, нахмуренными бровями и неестественной серьезностью во взгляде, но почему-то так не выглядел.

— Ладно, — сказал он.

И это вовсе не прозвучало как шутка. Я подумал над возможным ответом, но, видимо, слишком мало взял их с собой в ручной клади; я подвигал бровями, пошевелил губами, почесал за ухом. Краем глаза я заметил приближающуюся стюардессу; она отреагировала на мой взгляд, словно охотничий пес на окропленный кровью след раненого зверя.

— Еще два кофе, но чтобы было как четыре. — Это одна из моих относительно удачных фраз; если даже она и не повышает качества принесенного кофе, то по крайней мере вызывает улыбку по ту сторону прилавка. Улыбку я получил, а вскоре нам принесли и кофе. Обычный, ничем не отличающийся от стандарта, что стало ясно уже после первого глотка. Я мило улыбнулся ожидающей благодарности стюардессе, и она удовлетворенно скрылась на камбузе, или как там называется ее кухня. — Видимо, все из-за давления или высоты, — буркнул я Будде.

— Что?

— То, что кофе в самолетах всегда жидковат. — Он посмотрел в свою чашку, наполненную светло-коричневой подслащенной жидкостью, и поднял на меня непонимающий взгляд. — Даже на Луне и то лучше. — Он все еще не понимал, о чем речь, и я махнул рукой, едва не опрокинув свою чашку. — Неважно, ты не поймешь, о чем я, если пьешь кофе со сливками. Я тебя уже спрашивал, появлялся ли Мануэль… А, знаю, спрашивал. — Я переставил свою чашку на его столик и снова выдвинул клавиатуру. — 01 Нам предстоит посетить два бара, в них видели Мануэля трижды, и кегельбан, там он был два раза. — Я повернулся к Будде и замер. — О господи!.. Ну и идиот же я! — Если бы места было больше, я бы ударил со всей силы по чему-нибудь важному, но свобода моих движений была ограничена. — Болван, дурак, дурак, дурак и еще раз дурак! — Будда открыл рот и удивленно посмотрел на меня. — Знаешь какие-нибудь крепкие слова, которые я мог бы употребить по отношению к себе? — В салоне самолета раздалась мелодичная трель, я бросился к клавиатуре, но было уже поздно. «Самолет заходит на посадку. Просим занять свои места и положить руки на подлокотники. Спасибо». Тот же текст появился на экране, на котором часть пассажиров смотрела какой-то фильм. С трудом сдержав злость, я задвинул отключенную клавиатуру на место. — Не волнуйся, уже все прошло, — сказал я Будде. — Я забыл… Ну и дурак же я… — Я коротко рассмеялся. — Ведь одновременно нужно было проверить и Красински! Если бы мы хотя бы раз встретили Мануэля вместе с Красински, у нас был бы чистый как девственница и надежный как ее принципы след. — Я застонал, потрясенный собственной глупостью.

— Ясное дело. Только что это значит — девственница? — Не ожидая ответа, он прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Из подголовника выдвинулись два мягких рожка и остановились на уровне наших лбов, спинка загудела моторчиком и обхватила тело боковинами, широкие скобы пригвоздили к подлокотникам руки, что всегда меня раздражало. Мне постоянно казалось, что в случае аварии я не смогу освободиться из их захвата.

Отказавшись от дальнейших попыток обвинить себя в умственной отсталости, я смирился с процедурой посадки, позволив креслу пришпилить меня к своей поверхности.

— Мистер Оуэн Йитс, — услышал я и машинально попытался выпрямиться. — Вам звонят, — продолжал профессионально приятный голос. — У вас около шести минут на завершение разговора. Соединяю…

С правой стороны кресла выскочила дуга с микрофоном.

— Оуэн? — послышался веселый голос Пимы. — Эй? Ты там?

— Да-да! Кресло только что своими объятиями возбудило мои эрогенные зоны.

— Ты говоришь так, как будто у тебя есть какие-то другие, — рассмеялась она. — Но к делу, как я понимаю, у тебя мало времени, так вот, звонил откуда-то из Европы некий Дембски…

— О нет…

— Да. И он просил тебе кое-что передать. Что он чувствует себя глупо, так как оказалось, что не столь уж трудно отыскать дедушку в газетных архивах. Что неожиданно для себя самого он нашел удовольствие в поисках собственных корней. Что старик иногда…

— Aral Если еще раз позвонит, то скажи, что я просто места себе не могу найти от счастья… Черт! — Самолет спикировал, и мне несколько секунд пришлось сражаться с выливающимся через пищевод кофе. — Извини, нашему пилоту не терпится… А чтоб его!.. — Нас тряхнуло так, что я ударился лбом о торчащие над головой предохранительные выступы. — Слушай, похоже, что это наш последний разговор, так что не будем тратить время на этого маньяка. Лучше скажи, что натворил Фил?

— Ничего.

— Не верю. Может, просто не знаешь?

— Нет. Я встречалась с миссис Фишер и разговаривала с ней.

— Фишер?

— Ну, Шпротой…

— А!

— У нее нет претензий к нашему сыночку. Доволен? Я переждал еще один приступ нарушения двигательных функций у командира экипажа.

— Что ты молчишь? Слов нет?

— Нет, я просто раздаю пассажирам петицию, в которой предлагаю, чтобы управление взял на себя автопилот. — Рядом со мной прошла стюардесса, видимо, она услышала мои последние слова и одарила меня через плечо холодной улыбкой. Я мысленно соединил выражения «последние слова» и «холодная улыбка», повеяло кладбищенским холодом. И тут же нас подбросило вверх, меня вдавило в кресло так, что у меня на мгновение отвалилась челюсть. Я сглотнул слюну, но сказать уже ничего не успел. В наушнике раздался громкий щелчок, и я услышал вежливый голос стюардессы:

— Пожалуйста, заканчивайте разговор.

— Пима? Слышала, они не хотят, чтобы кому-то в руки попала запись, сделанная во время последней авиакатастрофы. Пока, и поцелуй малыша.

— Залезай в черный ящик, они всегда уцелевают…

Щелк. Микрофон подпрыгнул вверх и исчез за защитными рожками, благодаря которым все мы походили на хмурых пчел. Я повернул голову и посмотрел на Будду. Он посмотрел на меня и натянуто улыбнулся.

— Стюардесса, похоже, подслушивала, во всяком случае, внимательно к тебе приглядывалась. Боюсь, больше тебе билетов этой авиакомпании не продадут.

— Ну и прекрасно, иначе я мог бы забыть, что тут сегодня со мной вытворяли, и попытаться еще раз с ними полететь.

Последнюю фразу я произнес достаточно громко для того, чтобы все в салоне могли меня услышать. Я получил в ответ несколько одобрительных реплик, и сразу ясе после этого нас тряхнуло, колеса коснулись земли, еще через минуту кресла выпустили нас из своих механических объятий, а динамики передали стандартный прощальный текст, которого никто не слушает даже в обычных условиях, а тем более после такой встряски, какую нам устроили. Я встал в одну из трех очередей к выходу; как раз в ней стояли самые недовольные, у каждого из выходящих было что сказать стюардессе; какой-то старичок впереди меня потребовал «скорой» для себя и расследования по делу о допуске к управлению самолетом слушателя первого года школы пилотов. Проходя мимо стюардессы, я прочитал в ее глазах: «Доволен, сволочь?» Я внимательнее посмотрел на нее. Нет, это не было слово «сволочь».

— Я посмотрел в туалете номер самолета, — сказал я, толкнув ее в плечо. — Эта серия была снята с эксплуатации четыре года назад.

Ей пришлось бы наложить на лицо намного больше румян, чтобы скрыть синюшный оттенок, изогнутые в улыбке губы затвердели так, что она могла бы раздавить ими стальную трубу.

— И еще вы подслушиваете телефонные разговоры, — бросил я напоследок через плечо.

Кто-то позади меня начал требовать объяснений. Будда помахал мне рукой, я показал ему направление и повел к выходу. В начинающихся сумерках мы нашли на стоянке взятый напрокат автомобиль, я вставил в щель считывателя полученную в Спокейне квитанцию и показал Будде на место водителя, а сам упал на сиденье рядом и занялся компом. Будда сосредоточенно готовился к поездке, настраивая высоту руля, положение кресла, яркость индикаторов, так что я успел найти на плане несколько ближайших отелей и даже заказать в одном из них номера, прежде чем он был готов покинуть стоянку.

— Езжай туда. — Я постучал пальцем по экрану компа. — Поедим и пойдем спать. По крайней мере, я намерен это сделать. А завтра займемся поисками. — Будда кивнул, включил двигатель, выехал со стоянки и, поглядывая на экран с указывающим направление курсором, поехал в сторону отеля. — Будда, послушай… — Я закурил «голден гейт» и выпустил облако дыма. — Завтра мы начинаем заниматься действительно серьезным делом. Следи за тем, что говоришь, мне бы не хотелось, чтобы ты опять что-нибудь ляпнул, как в комиссариате у Крабина, понял? — Он кивнул. — И еще одно — мне понравилось, как ты вел себя тогда возле сортира. В самом деле.

— Угу.

— Но я хотел бы, чтобы на будущее, — предупредил я, — ты более тщательно выбирал воспитательные методы. Не старайся убить каждого, кто размахивает у тебя перед носом кулаками. Достаточно будет, если ты вывихнешь ему палец.

— Ладно. — Он на мгновение отвел взгляд от дороги и весело посмотрел на меня. — Только продиктуй мне свой кодекс, что, кому и за что можно вывихнуть, и уже завтра у местных травматологов будет полно работы.

Мы подъехали к отелю. На табличке было лишь две звездочки, но заслуженных — швейцар выбежал к нам столь проворно, словно хотел остановить автомобиль своим телом, портье едва не пришел в восторг, услышав наши фамилии, лифт ехал наверх мягко и бесшумно.

— Либо мертвый сезон, либо в отеле эпидемия чумы, либо позвонили из аэропорта и предупредили о тебе, других вариантов не вижу, — ошеломленно сказал Будда. Впрочем, я был ошеломлен не меньше.

— Может, мы за границей, — прошептал я. И громко спросил сопровождавшего нас коридорного: — Что тут происходит?

Он вставил ключ в щель и отступил, пропуская меня в номер.

— Мы заботимся о наших уважаемых клиентах, — со смертельной серьезностью сказал он. — Особенно если учесть, что три дня назад нас купили и будет сокращение.

Я посмотрел на Будду, словно говоря: «Вот видишь? И все выяснилось», и полез в карман.

— К сожалению, вынужден отказаться, — сказал коридорный. Его взгляд устремился куда-то над нашими головами, к неопределенному месту на потолке, туда, где специалисты по охране любят ставить свои камеры. — Но благо отеля превыше всего. А передать… — добавил он шепотом, не шевеля губами, — … можете через портье. Желаю приятного пребывания в отеле «Барни», — закончил он нормальным голосом.

Он показал Будде дорогу и пошел впереди. У меня улучшилось настроение, по этому случаю я позволил себе выпить две рюмочки. Выпив, я посмотрел было на комп, но подумал, что если не найду следов Красински, то уже не буду чувствовать себя столь хорошо, и отложил поиски приятеля Ласкацио на завтра.

13

Меня разбудила собственная внутренняя энергия, желание жить и все такое прочее, что столь охотно описывают женщины в женских романах. Обычно к подобным утрам я отношусь достаточно подозрительно, и в этот раз я тоже сперва подумал о том, что меня ждет сегодня и на чем я могу поскользнуться, а потом, не видя невооруженным глазом никаких поводов для беспокойства, решил быть оптимистом. Еще лежа в постели, я инициировал сеанс связи с компом, выгреб из распухающего с каждым днем архива данные о Красински и поручил машине искать среди отмеченных вероятных случаев появления Мануэля те, где он наличествует вместе с Красински. В качестве района для поиска я задал Трентон. Прежде чем решить, с какой ноги вставать, я разбудил Будду и лишь затем отправился в ванную. Я разглядывал свое отражение в зеркале, размышляя о том, почему утреннее пребывание в ванной с возрастом занимает все больше времени, когда кто-то постучал в дверь, игнорируя звонок. Выставив голову за дверь, я крикнул: «Входите» — и, увидев Будду, направился голышом за сигаретами.

— Ты позавтракал? — спросил он.

— Утром у меня единственное желание — чтобы быстрее наступил день. Не люблю… — Меня прервала приятная птичья трель сигнала компа. — Ах ты пташка моя… — сказал я ему, а Будде: — Посмотри, что он нашел. Там должен быть свежий след дружбы Мануэля Эдварда Ласкацио с Джереми Красински.

Я не успел еще сунуть ноги в брюки, когда громкое шипение Будды заставило меня взглянуть на экран монитора. На нем виднелись лица тех, кого мы искали уже вторую неделю. Ласкацио слушал что-то оживленно рассказывающего Красински, у обоих были радостные лица, с тем особым выражением, которое бывает у людей, рассчитывающих на крупную сумму. К сожалению, камеры в общественных местах обычно не соединены с микрофонами, а наши искатели удачи беседовали друг с другом в уже намеченном нами для проверки