Я не успел никак среагировать. С обеих сторон нас блокировали по три больших «таргана». У тех, что впереди, были приварены сзади тяжелые рельсы, и судя по тому, как были оборудованы ехавшие сзади — такими же рельсами, только на передних бамперах, — назначение этих машин было универсальным. Они могли использоваться в качестве преграды как спереди, так и сзади. Предусмотрительность сидевших в движущихся ловушках бандитов, может быть, и не впечатляла, но заставляла относиться к ним серьезно. Так я и поступил — сбавил скорость, чтобы не врезаться в баррикаду, и сразу же снова поехал быстрее, желая избежать подталкивания сзади. Будда дважды оглянулся, поискал на моем лице объяснения происходящему, но волноваться стал лишь тогда, когда на крыльях «тарганов» появились неприятного вида фигуры с мрачными черными автоматами в волосатых лапах. Может, они были и не столь волосатыми, но великолепно подходили к злобно оскалившимся физиономиям, уставившимся, в нашу сторону. Взгляд в монитор убедил меня, что сзади происходит примерно то же самое. Лишь тогда у меня возникло желание использовать при их описании слово «морды».

— У тебя есть оружие? — спросил Будда. Губы его были сжаты, кулаки стиснуты, а взгляд пылал жаждой убийства. — Есть?

— Успокойся. У них бронированные машины. Чем ты хочешь их продырявить? — Я то нажимал, то отпускал педаль газа, пытаясь не дать уменьшиться еще имевшемуся вокруг нас свободному пространству. Бандиты вели себя как ковбои — гнали скот в загон. Я посмотрел на барьер, разделявший автостраду на две половины, — слишком прочный. Естественным казалось бы искать спасения, съехав вправо, но и эта мысль была неудачной — глубокий кювет, ну и этот чертов лес. — Пока придется ехать так, как нам велят, — подытожил я.

— Пока? — Он ударил кулаком по дверце, явно начиная терять самообладание. — Мать твою…

— Брат не должен говорить такое брату, — процедил я. Я был зол на Будду — его бессильная ярость вызывала взрывы радостного смеха у сидевших на крыльях бандитов. — И вообще — побольше достоинства. В конце концов, нас еще не раздели до трусов.

— Послушай, ты сам где-то писал, что если нападающий не прячет лицо, то жертва должна как можно быстрее помолиться. А где ты видишь у них маски?

Передняя баррикада неумолимо замедляла ход, заставляя и нас снижать скорость. Плавность и согласованность действий выглядели вполне профессионально. Я медленно опустил руку под сиденье. Прикосновение к холодной рукоятке «элефанта» слегка меня приободрило. Будда заметил мое движение.

— Ну наконец-то. Доставай свою летающую подводную лодку. Пригодится…

— Если ты сейчас же не закроешь пасть, я тебя на дорогу вышвырну! — заорал я. Морды на крыльях начали хлопать себя по коленям, показывая на нас руками. — Обращаюсь к тебе в последний раз — если не умеешь вести себя достойно, то катись вон, или я дам тебе пушку, и пусти себе сам пулю в лоб. И лучше помолчи, ладно?

Я выключил автоматику и вдавил газ почти до упора. Шины тонко взвизгнули, нас рвануло вперед. Я целил в среднюю машину, удар оказался достаточно сильным, но именно на это я и рассчитывал. «Тарган» вздрогнул. Сидевший на крыле бандит комично поднял брови и закричал якобы от страха. Его приятели захохотали. Кто-то небрежно наклонил ствол автомата, но тот, что был на левом фланге, громко свистнул, призывая остальных к порядку.

— Похоже, шеф хочет покататься на твоей тачке. Мой нагоняй подействовал на Будду безупречно — голос его снова был спокоен, а когда я посмотрел на него, он слегка пошевелился на сиденье, но не отрывал взгляда от происходившего впереди. Видно было, как напряглись у него мышцы на скулах. Я открыл рот, чтобы его похвалить, но тут же закрыл, не издав ни звука. Обстоятельства не способствовали раздаче медалей за самообладание. Мы миновали еще один правый поворот, и неожиданно лес кончился. У меня сильнее забилось сердце. Я резко затормозил. Ехавшие сзади почти одновременно ответили ревом сигналов, но тоже затормозили — отчасти машинально, отчасти помня, что должны заполучить нашу машину неповрежденной. Я рванулся вперед, Будда что-то прошептал. Кто-то из конвоиров слегка приподнял автомат и послал пулю, едва не зацепившую крышу «бастаада». Я быстро кивнул, мол, больше не буду, и одновременно, стараясь замаскировать движения правой руки, сунул Будде под зад «биффакс» и прошептал:

— Когда я скажу, начинай стрелять, не высовываясь из машины. Выстави только руку… — Я осторожно перенес руку с руля на панель управления и закодировал несколько команд для компа. — У самого края леса… — шепнул я.

Мы приближались к следующему участку придорожного леса. Его отделял от шоссе все тот же несчастный кювет, который «бастаад» мог преодолеть без проблем, но это требовало времени, что позволило бы противникам обрушить на нас град пуль. Их калибр мог пробить не слишком прочную броню, и я не хотел строить предположений, как среагирует на них мое собственное тело. Я подождал еще мгновение, откинулся на спинку сиденья и сказал:

— Давай.

Я ткнул большим пальцем в клавишу. «Бастаад» мягко переключился на привод на все четыре колеса, мы почти не ощутили толчка. Прошло две секунды; машина замедлила скорость, затем рванулась вперед, одновременно выстрелив обоими тормозными парашютами. Передние колеса повернулись и, вспарывая асфальт, толкнули нас в сторону кювета. «Бастаад» отстегнул парашюты, которые с громким шелестом устремились к баррикадировавшим нас сзади «тарганам», накрыв их плотной завесой. Те, что были впереди, повели себя так, как я и предполагал — начали поднимать крышки люков, но выхваченный из-под сиденья «элефант» уже был у меня в руке, а окна — открыты. Будда выставил наружу руку и самозабвенно палил из «биффакса», словно забыв об ограниченном объеме магазина; пули ударялись о кузова, не причиняя им вреда, но явно раздражая находившихся в машинах. Мы мчались к кювету, а я, высунувшись, выстрелил по очереди во все три вездехода. Люки опустились, стрелки начали просовывать стволы своих автоматов в бойницы, но мы были уже на краю канавы. Комп молниеносно обследовал покрытие и выбрал оптимальную передачу, а также передаваемую колесам энергию. Медленно, но верно мы сползли на дно кювета, на мгновение полностью скрывшись из виду для преследователей; «бастаад» прибавил скорость, мы проехали по дну кювета полтора десятка метров и начали взбираться на противоположный склон. Я рассчитывал, что при большой доле везения преграждавшие нам путь сзади еще не успеют выпутаться из полотнищ синтетического шелка, а если авангард противника не сумеет предвидеть моего бегства через кювет и не проедет в быстром темпе несколько десятков метров, то, когда мы начнем выезжать из кювета, левая машина заслонит нас от огня остальных. Естественно, следовало учесть несколько моментов: и ровный, то есть гладкий, но крутой противоположный склон, и возможность попадания пули в колесо, что даже при двухкамерных шинах всегда влияет на маневренность автомобиля… От крена Будда едва не свалился на меня, ствол «биф-факса» уткнулся мне под ребро, я уже попрощался с жизнью, но, к счастью, стрелок не нажал на спуск — возможно, обойма была уже пуста. Я был жив. «Бастаад» с низким ворчанием выполз из-за края кювета. Я развернулся на сиденье, заряжая «элефант». По полотнищам парашютов пробегали волны, поднимаемые нервными движениями рук придавленных несколькими сотнями квадратных метров ткани противников, так что еще по крайней мере секунд пятнадцать их можно было не опасаться. Я высунулся из машины и дважды выстрелил, целясь в заднюю шину ближайшего «таргана». Уже первая пуля разнесла колесо в клочья, машина, продолжавшая двигаться вперед, дернулась и совершила несколько зигзагов на шоссе. Конец рельса заскрежетал по асфальту, а сидевшие внутри оставили мысли о стрельбе, цепляясь за все, за что можно было ухватиться. Кто-то из второй машины успел выстрелить, удар по капоту «бастаада» едва не оглушил нас и содрал кусок покрывавшей автомобиль эмали. Кто-то еще решился на выстрел, я выпустил оставшиеся пули в сторону авангарда и спрятался в кабине.

— Пригнись! — Голова Будды ткнулась мне в спину, «бастаад» рявкнул, окончательно выбираясь из кювета, затем тональность звука двигателя изменилась. Мы резко набрали скорость, я слегка приподнялся и схватился за руль. Будда подвинулся, давая мне возможность взять управление на себя. Я выключил комп, вдавил газ до упора и плавно свернул влево. Сзади слышались выстрелы, одна из пуль пролетела рядом с нами, срезая верхушки высокой травы. Мы все больше удалялись от сбитых с толку бандитов, приближаясь к краю леса, за которым я надеялся скрыться из поля зрения стрелков. — Кажется, все, — сказал я, внешне спокойно, но сам слышал недоверие в собственном голосе. — Можешь выйти на поверхность.

— Они будут нас преследовать, — не то сказал, не то спросил он.

— На «тарганах»? С этими рельсами им из кювета не выбраться. Больше они нас беспокоить не будут.

— Может, вызовут на помощь остальных?

— Не преувеличивай — ты что, имеешь в виду вер-олеты?

— Ну да. — Он явно успокоился.

Некоторое время мы ехали по лесу молча. «Бастаад» довольно шумно пробивался сквозь высокие густые заросли, кусты то и дело хлестали по имитации радиатора или бамперу. Я посмотрел на брата, все еще державшего в руке пистолет. Оружие было на предохранителе.

— А ты неплохо управляешься с оружием, — похвалил я. — Знаешь эту марку?

— Нет… Вернее, да… — пробормотал он. — В общем, я не стрелял из него, но в руках держал.

Я подумал, что, идя на дело, он мог бы и похвастаться своими познаниями, даже едва не сказал ему этого вслух, но мы уже свернули за первые деревья, выстрелы прекратились, и я замедлил ход, чтобы сориентироваться на местности.

— Лучше все же будет сменить маршрут…

— Ага…

Я посмотрел на него, заинтригованный его тоном. Будда всматривался в край леса, притворясь, будто не видит моего испытующего взгляда, но долго не выдержал.

— Что ты так на меня смотришь?

— Что это было за «ага»?

— Ну… Просто «ага».

— Не бывает просто «ага». Любое слово имеет значение. Не смейся, давай говори…

— Меня просто удивила твоя предусмотрительность. — Он почесал за ухом, наморщив физиономию, словно молодой бладхаунд. — До сих пор мне казалось, что ты не особо заботишься о… Как бы это сказать… О подстраховке?

— Вот ты и ошибаешься, без подстраховки я даже в уборную не захожу…

— И даже прежде всего в уборную… — подхватил он. — Ты не боялся?

— Конечно. Конечно, да. Мне нравится жизнь, и больше всего мне не хотелось бы, чтобы какая-нибудь сволочь меня ее лишила. Это ведь так неэстетично — дать себя убить кому попало, как считаешь?

— О, да-да!

Я снова вернулся к изучению карты. Будда вытянул шею и оглянулся назад, затем столь же тщательно обследовал оставшиеся три направления и в конце концов упал на сиденье. Вскоре он, видимо, задумался, так как из слегка вытянутых вперед губ начало доноситься тихое беззвучное посвистывание. Причем достаточно странное — он пытался, и это ему удавалось, насвистывать простенькую мелодию, как выдыхая воздух, так и втягивая его: фью-фи-фью — на выдохе, фи-фью-фью — на вдохе, выдох: фью-фи-фью, фью-фью — вдох. Я делал вид, будто все еще изучаю перемещающуюся по экрану карту и прислушивался к его шепоту-свисту. Не потому, упаси господи, что это меня как-то привлекало, но потому, что он впервые выглядел расслабленным. Или наоборот — сосредоточенным. Первое было бы понятно, второе — удивительно, если учесть, что у него уже по крайней мере несколько раз имелись причины углубиться в размышления, но он сделал это лишь теперь. Какое-то время я обдумывал возможные причины, но, как оказалось, брата я знал настолько мало, что мне в голову ничего не приходило. Я стер с экрана карту и медленно тронулся с места. Несколько секунд спустя Будда вернулся с неба на землю.

— Ну что, поехали? — бодро спросил он, словно только что проснулся.

Мозг молниеносно подсунул несколько коротких ответов на его банальное замечание. Я сдержался.

— Слегка бочком, но как-нибудь доползем, — сказал я.

Полчаса спустя мы были уже на второстепенном местном шоссе, с которого мы смылись при первой же подходящей возможности и на всякий случай, если вдруг бандиты решат не оставлять нас в покое, слегка запутали следы. Моя чрезмерная склонность к подстраховке позволила — на что я не замедлил обратить внимание Будды — нам к двум часам оказаться на окраине Тралсы, точнее говоря, в нетипичной двухэтажной забегаловке, где Будда принялся на первом этаже за лепешки-тако, а я, съев гамбургер, поднялся на второй этаж чего-нибудь выпить.

Я допивал пиво, когда на пороге появился Будда, быстро окинув взглядом посетителей, то есть меня и еще двоих. Половина из них вела себя так, будто праздновала бегство жены с лучшим другом семьи. Будда укоризненно засопел.

— Я слышал мнение, что слишком много пьет этот твой герой. То есть ты… — бросил он.

Я пожал плечами — мой любимый ответ на глупые замечания.

— То есть ты, — повторил Будда. Старший брат, черт бы его побрал…

— С точки зрения статистики, — сказал я, отпив глоток, — девяносто два процента людей умирают трезвенниками. Умирают, понимаешь? Когда я об этом узнал, решил перейти в другую часть человечества, понимая это так, что остальные не умирают. — Я посмотрел из-за края кружки на Будду. Все его чувства были видны на его лице столь же отчетливо, как на физиономии матроса, стоящего перед дверью публичного дома. — Успокойся, — пошел я на примирение. — Когда-нибудь…

— Эй! — заорал один из посетителей. — Джин с тоником — два бакса, так? Я беру без тоника и плачу два пятьдесят?

— Прошу прощения… — устало сказал бармен, видимо, уже не первый раз отвечая на претензии того же самого клиента. — Пожалуйста… — Он показал на овальную белую табличку с надписью большими черными буквами: «Джин & Тоник — $2.00. То же, по рецептуре клиента — $2.50». Это была несомненная цитата, только я не мог вспомнить откуда. — И имейте в виду, — процедил бармен, — что даже собственноручно смешанный джин без ничего мы подаем только до определенного момента.

Клиент пытался пронзить мрачным, зловещим взглядом стоявшего за стойкой, но у него слишком бегали глаза, что, в свою очередь, раскачивало голову, и все его усилия уходили на то, чтобы удерживать ее на месте. О каком-либо диалоге уже не могло быть и речи. Я допил пиво и наклонился, собираясь встать. Буд-да придержал меня за рукав.

— Что «когда-нибудь»? — спросил он.

— Когда-нибудь мы еще поговорим на эту тему, — пообещал я и встал, ненароком проверяя прочность рукава. Рукав выдержал. — Пошли…

Я вышел первым, собственно, меня гнала вперед злость. Как всегда, когда кто-то пытается меня поучать… «О, черт бы тебя побрал», — подумал я.

— Мать твою! — рявкнул я, стоя на крыльце. Машину я, правда, оставил в тени, но злорадное солнце переместилось и атаковало заднюю часть «бастаада»: наполовину он был белым, как и положено «бастааду», вторая же половина нагрелась и порозовела, словно небрежно ощипанный цыпленок. Будда высунулся из-за моего плеча и захохотал. — Убью… — пообещал я всему миру.

Будда остался на месте, продолжая радостно хихикать, я же, если бы мог, открыл бы дверцу машины пинком, но это было невозможно. Включив комп, я начал ругаться с ним на тему «окраска-хамелеон». Он упрямился как мог, ссылаясь на отсутствие доступа к функциям нижнего уровня, но в конце концов я добился, чего хотел. Будда уже сидел в машине, сжав губы и наморщив лоб.

— Ну, все? — рявкнул я. — Отсмеялся?

Он фыркнул еще раз, разрушив своим смехом всю мою злость. Я захихикал, а потом расхохотался во весь голос. Все шло к долгой сцене безудержной радости героев, но мне внезапно расхотелось смеяться, словно я неожиданно заглянул в сценарий и увидел ремарку режиссера: «Вычеркнуть смех, вставить что-нибудь более осмысленное, может быть, задумчивость?» Я рванул рычаг ручного переключения скоростей, включил первую передачу. Двигатель послушно включился, и я тронулся с места. Я всегда пользуюсь ручным управлением, когда нетрезв. Пима пыталась когда-то объяснить мне, что я поступаю нелогично, осложняя себе жизнь как раз тогда, когда она и без того достаточно осложнена, но не настаивала на том, чтобы я в точности придерживался ее советов. И за это я ее тоже люблю.

— На хрена тебе это? — спросил Будда, с некоторым интересом пополам с неудовольствием наблюдая за моими ногами и рукой на рычаге переключения скоростей.

Я немного подумал — нет, пожалуй, Будда мне не нравился. Ему я этого говорить не стал и сосредоточился на том, чтобы вести машину, не вызывая у обгоняющих нас водителей желания вызвать полицию или дорожную помощь. Будда замолчал, не то испугавшись, не то задумавшись. Мы ехали так несколько минут. Неожиданно дорога вывела нас прямо на берег моря, опоясывая склон невысокого холма. Я посмотрел вправо. Волны, словно дисциплинированные шеренги солдат, невозмутимо раз за разом совершали десант на песок пляжа, который столь же неизменно поглощал их. Дорога свернула влево, на юг, затем сменила свои намерения и повернула на север, почти соприкасаясь с пляжем, словно окончательно с ним прощаясь. Сразу же после на обочине появился узкий ряд придорожных магазинов, дорога расширилась, и я не заметил, как по обеим ее сторонам появились дешевые жилые дома. Я съехал на обочину под предлогом, что хочу проверить в компе адрес, впрочем, это тоже пригодилось, но я уже был настолько спокоен, что, когда мы поехали дальше, руки мне требовались только для управления рулем.

Понятия не имею, почему я не сообразил, что у меня попросту неудачный день. Здоровая честная самооценка — одна из нескольких сотен моих сильных сторон. Обычно… вернее, всегда — бывает так: ни с того ни с сего я слышу где-то в грудной клетке, не в голове, а именно ниже, отчетливый, словно вой полицейской сирены, голос: «Не дергайся, это твоя пятница, тринадцатое, тринадцатого месяца тринадцатого года тринадцатого века. Сегодня, даже будь ты девственницей, тебя обвинят в изнасиловании четырех стариков». Может, голос и отзывался, но его заглушили триумфальные фанфары по поводу удачного бегства из-под стволов бандитов — не знаю. Меня не заставило задуматься даже замечание Будды:

— А тебе не нужно открыть себе какой-нибудь заказ на работу?

Я оторвал взгляд от шоссе и признательно кивнул.

— Ты меня поймал. Я совсем об этом забыл. — Я откинул клавиатуру и, не глядя, набрал данные заказа. Заказчиком был Будда, я слегка поколебался, прежде чем набрать фамилию. — Как там тебя…

— Я же говорил: Будда Гамильтон.

— Ну да.

Вводя персональные данные Будды, я услышал тот самый предупреждающий голос, но тут обгонявший меня автомобиль неожиданно рванулся вправо, преграждая нам дорогу, мышцы у меня напряглись, Будда воспринял маневр машины точно так же — что-то прошипел и быстро полез под сиденье, но «корвиера» перед нами, вместо того чтобы хлестнуть огнем по переднему стеклу, свернула в поперечную улицу и исчезла. Мой пассажир начал, не стесняясь в выражениях, комментировать случившееся, и я забыл о нашептывавшем мне голосе. Тем более что, когда до дома Джереми Красин-ски оставалось полквартала, мы наткнулись на стоявшие поперек улицы два полицейских автомобиля.

— Это еще что?! — прошептал Будда.

— Точно не могу сказать. — Я плавно затормозил и некоторое время разглядывал преграждающие дорогу машины. — Полагаю, это полиция. Сделать подобные выводы мне позволяют некоторые невидимые для неопытного глаза детали: сине-красные мигалки, окраска автомобилей, а также надписи на их кузовах…

— Заткнись! — заорал он во все горло.

Честно говоря, своим воплем он меня напугал. Я посмотрел на него. Моя шутливая фраза довела его чуть ли не до удара, лицо его приобрело свекольный цвет, на вспотевшем лбу проступили синие жилы. Впервые я видел пот у него на лбу. Костяшки судорожно стиснутых на коленях пальцев побелели, но он этого не чувствовал, вглядываясь вытаращенными глазами в преграду. Только теперь я понял, что он боится. Я задумался — мне никогда еще не приходилось оказываться в одной машине с впавшим в истерику старшим братом.

— Спокойно, у меня нет к тебе никаких претензий, — сказал я, стараясь не шевелить все еще лежащими на руле руками. Прежде я не мог даже предположить, что у меня может возникнуть мысль: «Лучше его не трогать, а то укусит!» — Ты честный гражданин, пока не начнешь убегать при виде первого же постового. О'кей?

Несколько секунд спустя я вынужден был признать, что он чрезвычайно быстро умеет овладевать собой, так же как и я. Может быть, даже быстрее. За несколько мгновений страх его исчез без следа, пот то ли испарился, то ли впитался в кожу на лбу, заодно погасив пурпурный цвет лица. Остались лишь пища для размышлений и воспоминание, притом что я сам всегда старался не придавать воспоминаниям особого значения.

Две банки пива в желудке напирали на его стенки, и пришлось подвинуть назад сиденье, чтобы вылезти из машины. Я огляделся по сторонам, даже забрался на ступеньку и с этой перспективы изучил улицу за кордоном. Возмущенное резкими движениями тела пиво послало на разведку в сторону пищевода кисло-горький комок, у меня неожиданно возникло непреодолимое желание спокойно подремать в траве, под каким-нибудь монотонно шумящим листвой деревом, возле ручья, журчащего по камням. С ящиком пива… О! Я понял, что, раз я думаю о пиве, приступ кратковременной хандры, видимо, прошел. Я спрыгнул со ступеньки. Ко мне приближался молодой полицейский, которого явно заинтересовала моя личность. Прежде чем он успел подойти, я выхватил из кармана лицензию, держа ее так, чтобы было видно серебристую букву «А».

— Добрый день. — Он отдал честь, бросил взгляд на лицензию и снова посмотрел мне в лицо. — Постовой седьмого района, третьего комиссариата Джон Фэзен-хилл. — Он вежливо замолчал.

— Оуэн Йитс… — Я хотел продолжить, но внезапно с ужасом понял, что тоже замолкаю, и притом явно с единственной целью: чтобы услышать столь милые сердцу слова: «Знаю, знаю! Читал ваши книги…» Мысленно взвыв, я пообещал себе в ближайшее время сходить к психоаналитику. — Я здесь по делу, как бы мне пройти к дому номер четырнадцать?

Он вздрогнул и хотел повернуть голову, но его явно удерживали от этого инструкции, полученные за время только что законченной учебы. Можно было не сомневаться, что причина блокирования улицы находится как раз в доме номер четырнадцать. Я постарался, чтобы мои предположения никак не отражались на моем лице, — по инструкции в первую очередь полагалось стрелять в подозрительно догадливых субъектов. Несколько секунд мы стояли неподвижно, наконец Джон Фэзенхилл сказал:

— Сейчас выясним. — Он отошел от нас, причем весь вид его говорил о том, что ему не хочется терять меня из поля зрения, и еще больше не хочется, чтобы мы слышали его разговор с начальством.

Будда вышел из машины и, положив локти на крышу «бастаада», ядовито улыбнулся.

— У тебя будет повод отличиться, — бросил он, с интересом глядя на меня. Сейчас у него были бы неплохие шансы в конкурсе на самое ехидное выражение лица.

— О чем ты?

— Как это? У тебя жизнь идет как главы в книге, почти по сценарию: куда бы ты ни приехал — какое-нибудь дело, что ни город, то драка, что ни девица — просто куколка, ну и маленькие приключения между делом, дракой и девицей. Рай для такого супермена, как ты… — Он оскорбительно захихикал.

Сперва я хотел ему объяснить, почему я снисходительно отношусь к людям, которые пережили стресс и не могут прийти в себя иначе, кроме как набрасываясь на первого попавшегося прохожего, а лучше всего му иса. Или брата. У меня уже вертелись на языке несколько острых словечек, но я вдруг подумал, что мало кто из старших братьев позволит себя воспитывать младшему. Никто, и уж точно не Будда. Я отказался от нотации, даже не показал ему язык, продемонстрировав немалое чувство такта и огромное терпение.

— Иди выговорись в другом месте, — мягко сказал я и, больше не обращая на него внимания, посмотрел на полицейского Фэзенхилла. Получив какое-то распоряжение, он подтвердил его кивком и направился в мою сторону.

— Сейчас здесь будет детектив Крабин, — сказал он, остановившись в метре от меня.

Он не походил на посыльного, который уйдет, выполнив свою задачу. Скорее, он намеревался следить за нами, нами обоими и автомобилем, так долго, как его этому учили. Отныне и всегда.

— Не могли бы вы… — легкомысленно начал я и тут же замолчал. — Э… Ничего.

— Детектив Крабин уже идет.

Я сократил время ожидания, углубившись в размышления о проблеме жестокости ближних друг к другу, а также о тех мучениях, которым приходится подвергаться ни в чем не повинным детективам-писателям, и о том, одобрил ли бы Господь Бог силовое решение моих… их проблем? Веснушек на лице детектива Крабина было, наверное, больше, чем у целого класса начальной школы. Что касается цвета волос, то о нем ничего нельзя было сказать за исключением того, что какой-то цвет они все же имели. Он не улыбался до ушей, но и враждебности в его облике тоже не чувствовалось. Для человека, который руководил оцеплением квартала, он выглядел удивительно спокойно. Подойдя ко мне, он пожал мне руку, чуть ли еще не до того, как я успел ее протянуть. Мне следовало сделать соответствующие выводы, но, как я уже упоминал, до меня не дошло, что для меня началась неудачная полоса. Прежде чем я успел раскрыть рот, он уже говорил:

— Я знаю, кто вы, и примерно знаю, что я должен делать на основании вашей лицензии класса «А». Так что…

— Но мне ничего не нужно! — Я жестом отверг его еще не сформулированные предложения. — Я собирался посетить одного человека, который по стечению обстоятельств живет именно на этой улице.

— Гм? Могут быть проблемы, большинство жителей мы эвакуировали из домов, они собраны в пяти гостиницах и двух мотелях. А кто вам нужен?

Он говорил настолько быстро, что я едва успевал понимать его слова, а ответы выдавались с такой скоростью, будто он читал мои мысли. За несколько минут он заболтал меня до полного отупения.

— Джереми Красински, — сказал я, сам не зная, зачем делюсь с первым встречным копом почти всей имеющейся у меня информацией.

— Здесь его нет. — Он решительно покачал головой.

— Ага… нет? Вы точно уверены?

— Конечно. Именно его дом был проверен тщательнее всего, и я уверен в том, что говорю.

— А… может, какой-нибудь след? — Почти сразу же я понял, что вне всякого сомнения именно мне Крабин воткнет клизму, если захочет символически прочистить самую выдающуюся задницу среди детективов.

— След… — задумчиво повторил он. — Как раз след и вызвал всю эту суматоху. — Он не стал показывать на оцепление, и я был ему благодарен — видимо, он решил, что к подобным выводам я могу прийти и сам. — Супруга Красински держит в заложниках нескольких детей… — Он повернулся и жестом пригласил меня следовать за ним. — Пойдемте, я хотел бы быть поближе к своему «штабу». — Я двинулся за ним, предусмотрительно не позвав Будду, но тут же услышал, как хлопнула дверца, и его тень догнала мою. Крабин сделал вид, будто не замечает подобного нарушения правил. — Четыре дня назад она ни с того ни с сего позвонила в участок, требуя триста тысяч баксов и микроавтобус. Мы начали переговоры, определили ее местонахождение и так далее… — Я кивнул. Он кивнул в ответ и продолжил: — Вообще, это довольно смешно, у прессы аж колики от смеха, а у комиссара изжога — она раньше работала в полиции. Правда, меньше года, достаточно быстро выяснилось, что ее интересовала исключительно власть, а также неформальные выгоды, которые давало ей ее положение и которыми она пользовалась в меру и сверх меры. Садистка и взяточница. И вот теперь этой гниде снова захотелось иной жизни за легкие деньги.

Последнюю фразу он произнес необычно медленно — для него. Видимо, он был очень зол, впрочем, я на его месте тоже был бы в ярости.

— Насчет детей — это точно? — спросил я. Он с явным интересом посмотрел на меня.

— Что вы имеете в виду?

— У нее на самом деле в заложниках дети? Может, она блефует?

— Мы их слышали, мальчик и девочка, и вроде бы у нее еще трое.

— Именно столько было заявлений о пропавших детях?

— В ближайших окрестностях — нет… — Темп его речи стал еще медленнее, а я принял это за восхищение моим дедуктивным методом.

— Трудно предположить, чтобы она тащила пятерых детишек издалека или собирала их у себя на черный день. — Меня так и подмывало дать пинка в его самоуверенную задницу. — Кроме того, нужно провести компьютерный анализ голоса и интонации… Есть ли у этой бабы психологическая карта, и если есть, то какая? — Он медленно открыл рот, и я проникся уверенностью, что сейчас он начнет каяться за совершенные промахи, которые я только что перечислил. — И еще одно: вы держите ее в оцеплении четыре дня, а воду и электричество отключили? Это ее несколько смягчит.

— Уффф… Спокойнее, придержите лошадей. — Он дружелюбно улыбнулся и поскреб подбородок. — Мы как раз получили результаты анализа, голоса детей достаточно искусно подделаны, от электричества и воды

мы ее сразу отрезали, даже велели передать по радио, будто бы вертолет оборвал линию электропередачи недалеко отсюда. А что касается самой этой бабы, то она на самом деле тупая, просто думает о себе бог знает что.

Пришлось проглотить пилюлю и улыбнуться. Одновременно я решил, что, если Будда начнет хихикать, я при ближайшей возможности разобью ему нижнюю губу. Как ни странно, он с этим согласился, пусть и сам того не зная. Крабин посерьезнел.

— Через полчаса пригоняем автобус и берем ее. Все же у нее были неплохие результаты по стрельбе, а психологи утверждают, что ей в голову может прийти все что угодно, так что рисковать не будем. — Он серьезно посмотрел на меня. — Вы ведь, кажется, любите подобные шоу?

Именно поэтому я воздержался от фразы, которая уже успела сложиться у меня в мозгу: «Да, вот только сегодня я уже поел, а получить пулю на полный желудок…»

Это прозвучало как неудачная ложь, собственно, так оно и было. На меня нахлынула волна горечи, я жестоко разочаровался в самом себе, не мог понять, как может человек так поступать сам с собой. На несколько минут я утратил способность мыслить логически, не говоря уже о способности логично поступать.