21

Почему этот сукин сын еще спит, подумал я, а потом еще подумал: кто? То есть — кто еще спит и кто думает? Как это кто? Я. Я? Почему я называю себя в мыслях сукиным сыном? Потому что это не я о себе думаю, только… Нет, что-то не так. О, опять думаю: просыпайся же, сукин сын! Сейчас, что-то опять не сходится, почему… Нет, об этом я уже думал. Ох, у меня голова треснет от этих мыслей! Может быть…

— Оуэн! Оуэн, черт бы тебя побрал…

«Нет, не может быть, чтобы я звал сам себя, — подумал я. — В молодости — да, порой мне случалось настолько забыть об окружающем мире, что приходилось самого себя призывать вернуться, но сейчас? Что-то не то, только что? Надо бы…»

— Оуэн…

Я определил положение собственных век и попытался их поднять; как ни странно, мне это удалось. Что-то чавкнуло, и в зрачки ударил свет, который я тут же проклял, но закрыть глаза я был уже не в силах. А когда я наконец обрел власть над веками, свет уже не столь жестоко бил в глаза, а увиденное требовало определенного анализа. Я долго вглядывался в два неподвижных силуэта, но ни они сами, ни их позы, ни вообще что бы то ни было не стоили той боли, которой сопровождались мои усилия. Короче говоря — у противоположной стены лежали Будда и сержант Теодор Л. Лонгфелло. Глупые имена и претенциозное «Л», на черта мне было их знать? Закрыв глаза, я переждал приступ боли, а потом почувствовал себя просто прекрасно, во всяком случае, я не ощущал пут на запястьях и лодыжках. Но они наверняка были, ведь иначе я не лежал бы как баран, а действовал, верно? Оуэн Йитс — мастер действия. Даже некоторые критики это признают: язык у него убогий, в сокровищницу человеческих знаний он ничего не вносит, но что касается действия — он изворотлив как змея. Я снова открыл глаза.

— Сейчас перестанет болеть, — сочувственно сказал Кашель.

— У тебя то же самое было? — пробормотал я.

— Да, что-то на основе картенопила…

— Дерьмо, — согласился я. — За применение этой дряни нужно бить цепями по… У-у-хх.. — Волна боли прокатилась под черепом, словно карательный батальон.

— Три приступа, у нас было именно столько, — услышал я голос Будды. Теперь я уже знал, что это он назвал меня сукиным сыном. — Потом будет легче…

— Наверняка, — сказал я лишь затем, чтобы продемонстрировать свою невосприимчивость к боли.

— Плохо переносишь?

— Плохо, если принять во внимание, что со стороны водителя окно было открыто и почти вся порция угодила ко мне в легкие. — Я стиснул зубы, дернулся и сел. Особо болезненных ощущений не наблюдалось. Ну и хорошо. Кашель сидел на полу ближе к двери, выпрямив ноги и положив руки на колени. Будду бросили на покрытый искусственным паркетом пол, возле закрытого ставнями окна, с наручниками на лодыжках и запястьях. Как и у меня.

Кашель язвительно усмехнулся:

— О вашей шкуре они не заботятся так, как о моей. Вряд ли его следовало понимать буквально.

— Думаешь, у нас мало времени? — спросил я. Он кивнул. Будда беспокойно пошевелился.

— Я тоже знаю, что времени у нас немного… — Он застонал и дернулся, пытаясь изменить позу. — Но вы еще кое-что знаете. — Он явно заволновался.

— Они заботятся о состоянии кожи сержанта на случай возможного вскрытия, поэтому его не сковали, лишь опрыскали каким-то обездвиживающим аэрозолем. Для нас вскрытия не предполагается, так что скрывать им нечего. — Я проанализировал содержание своей речи и не нашел в ней ни единого изъяна. — Если мы можем что-то сделать, то нужно делать это сейчас, подобного рода смеси, — я. показал подбородком на Кашля, — действуют недолго.

Я перехватил обеспокоенный взгляд сержанта, но сделал вид, что этого не заметил, Будда же среагировал так, как я и предполагал, — рванулся и, довольно ловко извиваясь на полу, в конце концов сел на корточки.

— Сделай так же, — потребовал он.

— У нас тут что, соревнования по гимнастике? — спросил я. — Хочешь перегрызть мои наручники? Слюной изойдешь.

Он посмотрел на меня, и взгляд его действительно был полон ненависти, не так, как обычно бывает в книгах или фильмах, но настоящей кровавой ненависти.

Нечеловеческим усилием воли он удержался от немедленного комментария, но я видел, что он размышляет над тем, что и как сказать, чтобы его слова попали точно в цель. Впрочем, его намерениям не суждено было сбыться. Дверь бесшумно открылась, и на пороге появился полковник Даркшилд. Спокойно окинув взглядом всех троих, он отошел в сторону, уступая дорогу шедшим следом. Вошли двое могучих детин, еще один нормального телосложения и женщина.

— Полный комплект, — немедленно выдал я. — Как там говорится: один читает, другой пишет, а двое их охраняют.

Кто бы мне дал под зад, подумал я сразу же после того, как стены приняли на себя эхо моей эпохальной шутки. Почему я всегда начинаю столь грубо? Почему… Заткнись, рявкнул кто-то другой в моей голове. Начинаешь грубо, потому что до сих пор это всегда давало явный и долговременный эффект, так что почему бы и нет. Ладно, согласился первый, будем играть дальше.

Даркшилд и его команда явно не имели прежде дела с такими идиотами. Все пятеро переглянулись и зашевелились. Полковника моя болтовня тронула меньше всего, он лишь поднял руку, чтобы кто-то из охраны не выстрелил без нужды, а стрелять им было из чего, и задумчиво сказал:

— Если бы у меня не было определенных сомнений, вы даже не проснулись бы от заслуженного сна. Никто… — Он подошел ближе ко мне, я инстинктивно напрягся, и не ошибся. — … и никогда не делал из меня такого посмешища, как ты. — Он пнул меня в ногу, едва не переломав кости плюсны. Я чуть не застонал от пронзительной боли. Я ожидал удара ногой, это было наиболее вероятно, но настраивался на удар в живот, печень, пах, ступня же была предоставлена сама себе, и в итоге я поплатился за собственное легкомыслие. Боль была адской, к ней прибавилось еще несколько стандартных пинков по почкам, от которых я сумел защититься, одновременно не лишая противника удовольствия. На этот раз я позволил себе застонать — почти непритворно. Даркшилд с безразличным видом шагнул к Будде, но, видя, что тот весь ощетинился, лишь негромко фыркнул и переместился к сержанту.

— К тебе у меня больше всего претензий, приятель, — с грустью в голосе сказал он. — В твоем мире из тебя делали половую тряпку, я тебя вытащил со свалки, а ты меня так благодаришь?

Я перевернулся на спину; ступня болела так, словно ее поверхность составляла два акра. Я лег так, чтобы хоть как-то защитить ее от повторных ударов.

— Он вынужден был так поступать, — простонал я. — Вообще, мне на него наплевать, но если уж требуется что-то уточнить, то пусть…

— Перестань, Оуэн, — прошипел Кашель. — Слишком долго я болтался в этом болоте, чтобы теперь притворяться, что ничего не произошло.

Даркшилд повернулся и с интересом посмотрел на меня:

— Оуэн?

Если бы я мог, я бы пнул сержанта даже больной ногой.

— А что, нельзя? — улыбнулся я.

— Здесь ты оказался под другим именем, — сказал полковник.

— Не может быть, разве что кто-то у вас что-то напутал. — Внезапно я встретил напряженный взгляд Лонгфелло, и меня осенило — чтобы выиграть время, сержант вводит в головоломку, которую собирается разгадать противник, новые элементы, которые подходят к ней с трудом или не подходят вообще. Даркшилд слегка прищурился. — А может, я сам ошибся, когда представлялся, или…

— Заткните ему пасть, разве вы не видите, что он несет черт знает что! — прошипела женщина.

Я повернулся к ней, делая вид, будто внимательно ее разглядываю. Она не была ни красивой, ни стройной, может, будь она в молодости богата, то сделала бы что-нибудь со своим телом, но богатства ей тогда явно не хватило, а теперь это была просто самая обычная некрасивая баба, цель жизни которой заключалась в том, чтобы служить кому угодно и чему угодно. И жить надеждой, что эти что-то или кто-то станут настолько важными, что смогут поделиться своим богатством с верной прислужницей.

— Спокойно, сестричка, — небрежно сказал я. — Когда придет время сводить счеты, ты окажешься в первых рядах, а на черта тебе это? Займись чем-нибудь женским, чем-нибудь важным, плетением кружев, например, это тебя облагородит, обогатит внутренне…

— Не твое дело, что у меня внутри!

— Слабое возражение, — сказал я Даркшилду. Он стоял посреди комнаты, явно не зная, что делать — боялся заткнуть мне пасть и потерять шанс получить какую-нибудь невольно выданную информацию и вместе с тем жаждал моей крови. — Как-то раз я подобным же образом задел другую энергичную бабенку, так она мне сказала, что у себя внутри позволяет копаться только любовникам, и при том не словесно и не пальцами. Вот это ответ!..

Женщина подпрыгнула и вскочила на мою избитую ступню, попав не совсем точно, но тут же молниеносно повторила попытку. Боль оказалась даже меньшей, чем я думал. Самое большее восемь баллов по одиннадцатибалльной шкале Йитса, ну, пусть будет — порывами до девяти. Я рассмеялся.

— Если бы ты хотела, чтобы я почувствовал настоящую боль, следовало бы обречь меня на выслушивание твоих доверительных бесед в постели, — сообщил я, уклоняясь от яростных, но любительских пинков, некоторые из которых я даже принимал на себя, но так чтобы она оказывалась все ближе — у нее на ремне висел пистолет. Я уже был близок к тому, чтобы его выдернуть, когда шеф схватил ее за плечо и оттащил от меня. — Хватит, Венди… Я сплюнул на пол.

— Если бы я знал, что эту дамочку зовут Венди, я вообще бы даже с ней не разговаривал.

Полковник толкнул Венди в сторону двери, неподвижно стоявшие гориллы расступились и снова сомкнули ряды, как только она прошла; при желании они могли бы перекрыть своими телами железнодорожный тоннель. Даркшилд поскреб подбородок.

— У тебя какая-то своя игра, приятель, — сказал он. — И как я вижу, ты ведешь ее и сейчас. Вот только — какая?

Я убрал с лица улыбку и натянул серьезную маску, делая вид, что размышляю. Ему пришлось бы быть телепатом, чтобы выражение моего лица не смогло его обмануть — сейчас я владел им в совершенстве. Кроме того, я действительно размышлял, что-то ведь нужно было делать, а мне казалось, что я и сам не знаю, что за игра тут ведется. И вдруг…

— Ладно, — сказал я. — Тебе говорит что-нибудь фамилия Притч? Должна говорить, раз ты ковыряешься в той дыре между мирами. — Даркшилд нахмурился. — Камендор Притч, не ищи его среди интендантов, — вдохновенно продолжал я, спокойно глядя на присутствующих; лишь во взгляде Будды я заметил искорку понимания, хотя, скорее всего, он просто вспомнил, что так звали человека, который с той стороны ликвидировал первый проход между нашими мирами. — За тобой следят, Даркшилд, и притом не со вчерашнего дня. Наше… ха-ха… «похищение» должно было дать тебе шанс изящно выкрутиться из всей этой аферы. Множество серьезных людей полагают, что ты сам себя подставляешь — все эти делишки Ласкацио, кегельбан, люди с той стороны… — Я отвернулся и с отвращением сплюнул. — Все это давно уже никому не нужно, полковник. Ты проиграл…

Даркшилд выглядел так, словно, сев в любимое кресло, угодил в барсучий капкан. Он несколько раз открыл и закрыл рот, сперва не отрывая взгляда от меня, а затем со столь же ошеломленным видом уставившись на своих спутников. Наступила столь глубокая тишина, что ее можно было бы измерить чем угодно — термометром, штангенциркулем и даже шагами. Если бы не серьезность момента, я бы расхохотался.

— Погоди… — заикаясь, сказал Даркшилд. Он был ошеломлен и подавлен, его можно было брать голыми руками. Крупнейшая жертва моего актерского таланта. Где, черт побери, те, кто присуждает Оскара? Всегда не там, где действительно что-то происходит… — Я не совсем понимаю: откуда ты все это знаешь? — пробормотал он.

— А как ты думаешь? — Я пошевелился на полу, пытаясь принять более удобную позу. — Если бы водитель хоть что-нибудь помнил, то сказал бы тебе, что в составе транспорта наемников кое-что изменилось на трассе между воротами и частью, в связи с чем предлагаю тебе самому немного подумать и не спрашивать, в чем заключалось это изменение, поскольку часть его ты видишь перед собой. — Я грустно покачал головой, чтобы Даркшилд понял, что я ему немного сочувствую. — А теперь, прежде чем вы нас освободите, я попрошу чего-нибудь обезболивающего для ноги, вам действительно удался пинок, полковник.

Он состроил такую гримасу, словно обнаружил под языком оставшуюся от обеда перчинку и даже зная, что ничего приятного его не ждет, не может удержаться от того, чтобы ее разгрызть; затем посмотрел на четвертого из мужчин, который, как и гориллы, не произнес ни слова с тех пор, как появился в комнате, а поскольку внешность его была не слишком впечатляющей, он, видимо, обладал иными достоинствами; я опасался, что в данной компании он играет роль мозга. Полковник наконец разгрыз свою перчинку.

— Дай ему тот препарат. — Он еще пытался сохранить лицо, небрежно бросая слова, все эти «ему», «тот», что должно было свидетельствовать о том, что он владеет ситуацией. Мозг обошел невозмутимых, словно Геркулесовы столбы, горилл и скрылся. — Сейчас мы все проверим, — пригрозил Даркшилд.

Я сочувственно кивнул и хотел кое-что сказать, но сказал совсем другое. Снова ко мне пришло вдохновение.

— Проверь заодно, что за взрыв был у нас в казарме!

— Это мы знаем — случайный снаряд с полигона.

— Как же! Ты куда более наивен, чем я полагал.

Я позволил себе усмехнуться, глядя ему в глаза. Вид у него теперь был действительно жалкий. Осторожно помассировав избитую ступню, я посмотрел на него снизу, но при этом как бы несколько «свысока». Он судорожно сглотнул слюну. Мне не хотелось, чтобы он передо мной извинялся, но я не мог отказать себе в коротком взгляде на Кашля и Будду. Оба были в нокауте. Я даже начал им слегка завидовать, что они наблюдали мой бенефис со стороны, с лучших мест. Вернулся Мозг и из-за спин столпов Гибралтара бросил мне упаковку арксестила. Я с удовольствием стащил ботинок и опрыскал ступню через носок, затем отставил в сторону баллончик и сел поудобнее, воздерживаясь от торжествующих взглядов на Будду и Кашля, а тем более в сторону Даркшилда. Полковник явно не знал, что ему делать — сдаться, освободить нас и рассчитывать на шанс объясниться перед начальством — или же по-быстрому нас прикончить, переработать тела на технический жир и забыть о случившемся. Я не торопил его, но предпочел бы, чтобы он побыстрее нас освободил и позволил уехать, он же, однако, топтался на месте, поглядывая то на меня, то на своих горилл, то на Будду, избегая лишь Кашля. Прошла третья минута, на лестнице послышались шаги, гориллы дрогнули и разошлись в стороны, когда кто-то сзади толкнул их в спины. Мозг. Он посмотрел на шефа. Даркшилд нетерпеливо махнул рукой.

— Насчет камендора Притча все сходится, командир подразделения, принимавшего активное участие в ликвидации первого официально обнаруженного прохода, получил повышение и так далее. Зато нигде нет ни слова…

— Ну конечно! — прервал я его. — Секретную внутреннюю операцию мы засунем в комп, чтобы любой достаточно дотошный мог проверить наши личные данные. Не будьте смешным, полковник. — Быстро поразмыслив, я пришел к выводу, что он все же должен сам прийти к оправдывающему нас заключению. — Не хочу вас торопить, но когда нас освободят наши, не будет и речи о смягчающих обстоятельствах. К тому же…

Невозмутимые гориллы дрогнули и сделали по полшага вперед, между их тушами протиснулась Венди. Мне хватило четверти взгляда на нее, чтобы понять: мгновение спустя она изрубит нас на куски и сожрет сырыми. Ничего придумать я не успел.

— Я получила анализ голоса этих… — Ей не хватило слов, и она показала на нас рукой. — Этот у нас есть! — Она направила палец на Будду.

Даркшилд подскочил на месте, развернулся в воздухе и — по крайней мере, так я догадывался, поскольку не видел его лица — уставился на Будду. Стало невесело. Все мои аргументы оказались сметены одним махом. Я уже не… Стоп! Что она сказала? Что у них есть запись характеристик голоса Будды? Откуда? Если бы такую запись делали нам всем, то у них была бы и моя, однако она сказала только про Будду. Мою она наверняка проверила бы в первую очередь. Мысли сорвались с привязи и помчались галопом во все стороны, не оставляя мне шансов обуздать хотя бы одну из них.

— Ну?! — поторопил полковник.

— Сейчас, давайте выйдем, — прервал их Мозг. — Не волнуйтесь. Никуда они от нас не сбегут.

И как только некоторые могут одной точной фразой подытожить все сказанное ранее! Все трое вышли, причем парочку Даркшилд-Венди прямо-таки распирали чувства, его — любопытство и злость, ее — торжество. Гориллы остались. Дверь бесшумно закрылась. Я посмотрел на Будду:

— Может, я и поступаю неправильно, может быть, пленники всех стран мира должны объединяться, но на том свете ты от меня схлопочешь по морде, и не только. Ты что, тут в какие-то свои игры играл, сукин ты сын? Вскочил мне на хребет и знай пришпоривал, сволочь-Будда не удостоил меня взглядом, задумчиво уставившись в пол возле своих ног. «Заткнись, Оуэн, — подумал я, — он все равно тебя не слышит, у него в башке дела поважнее. Его раскрыли, кем бы он ни был. Черт побери, его должны тут знать, то есть он уже давно водит меня за нос. То есть — он мной ворочал как хотел, аккуратно направляя именно туда, куда ему было нужно. Я почувствовал, как у меня застучало в висках».

— Я, кажется, к тебе обращаюсь! — рявкнул я.

Он на мгновение оторвал взгляд от узора на паркете и презрительно посмотрел на меня:

— Заткнись. Облажался, так заткнись.

Один из горилл вдруг захихикал. Второй глянул на коллегу и тоже рассмеялся, затем через плечо посмотрел назад, на дверь.

— У вас что, проблемы? — спросил он.

Вопрос прозвучал столь неожиданно, что это помогло мне остыть. Я вытаращил глаза, уставившись на гиганта. Тот подмигнул мне. Что за дебильный юмор?

— Шеф так мало платит, а? Может, попробуете нас перекупить? — Детина толкнул локтем коллегу. — Я больше зарабатывал, когда делал парики для змей…

— Сколько? — последовал заученный вопрос.

— Ни шиша…

Оба загоготали. Придурки. Увидев мою физиономию, они посмотрели на выражения лиц остальных и расхохотались еще громче.

— А я… — начал второй, но его тут же скрутило со смеху, и он смог продолжить лишь через несколько секунд: — Я зарабатываю здесь меньше, чем сценарист в порнофильмах! Ха-ха-ха…

— Гы-гы-гы!!!

Троглодиты смеялись до слез, показывая на нас пальцами. Дебилы. Чувство нереальности происходящего, постоянно ощущавшееся со времени перехода на ту сторону, перешло все возможные границы, я ощутил нарастающий приступ тошноты. Во рту стало кисло и неприятно, хуже чем с похмелья. Я решил, что, если от шуточек троглодитов я начну блевать, я сделаю все, чтобы перепачкать их с ног до головы. Впрочем, до этого не дошло — дверь открылась, и в ней появились три силуэта. Когда они вошли в помещение и я посмотрел на их лица, я начал искать подходящее слово, чтобы описать их выражение, — слова «торжествующее» было бы недостаточно. Они могли ничего не уже говорить. Даркшилд посмотрел сначала на Будду, потом окинул взглядом Кашля, меня и вернулся к Будде. Он столь откровенно переживал миг своего торжества, что я начал ему завидовать.

— Ну что, попался, Шелтон? — сказал Даркшилд. Вопрос был явно обращен к Будде. Мне стало интересно, что ответит Будда, но ответа не последовало. — Тебя подвел твой голос — наверняка ты не думал, что дашь мне шанс провести его анализ. — Полковник покачался на пятках. — Ты даже не возражаешь… — Он покачал головой и посмотрел на меня. — А ты, чертов хитрец, едва меня вокруг пальца не обвел!

— Не понимаю — это просто констатация факта или комплимент? — безразличным тоном сказал я. — Констатация ни к чему, поскольку у меня есть глаза, а комплимент — чересчур слабый. Не нужно большого искусства, чтобы обводить вокруг пальца недоразвитых…

Венди подпрыгнула, ее пальцы выпрямились, готовые нанести несколько смертельных ударов, но Даркшилд рявкнул: «Спокойно!», и боевой пыл его сообщницы тут же угас. Полковник посмотрел на свою компанию.

— Идем, — бросил он. — Нужно еще кое-что сделать, а потом мы сюда вернемся. Ох…

Он повернулся и вышел, не уточняя, что имел в виду под «ох». Просто пустая графа, в которую можно вписать любые буквы. Дверь закрылась. Глубоко вздохнув, я посмотрел на Кашля, в глазах которого читался немой вопрос. Умник, да и только. Я повернулся к… Будде? — Поздравляю, — сказал я. Меня не волновало, что в комнате наверняка установлен микрофон, эмоции я контролировал. — Здорово же ты меня провел. И притом просто, чисто, изящно…

Он спокойно смотрел мне в глаза — в них не было никаких эмоций, лишь обычный интерес. Я бросил взгляд на сержанта. Он был куда больше заинтригован, чем Буд…

— Как тебя, собственно, зовут? — Он промолчал. Подождав немного, я вспомнил, как назвал его Даркшилд. — Шелтон? Теперь-то я вижу, каким дураком был, — сказал я Кашлю. — Знаешь, этот тип оставляет следы величиной с котлован под фундамент, а я ничего не замечаю. Просто унизительно.

— Какие следы? — заинтересовался мой экс-брат. Я слегка пошевелился, перенеся вес тела на другую часть ягодиц.

— Во-первых, когда ты волнуешься, то почесываешь шрамы. Я глупец, ведь мне же знаком этот симптом. Во-вторых, ты поглаживаешь сбритые усы или, как, например, было в кегельбане, пытаешься стереть с них пиво. Но прежде всего я должен был заинтересоваться тобой тогда, когда узнал, что ты засовываешь тампоны себе в задницу. Ни один из Йитсов этого не делал и не стал бы делать. Меня также мучил вопрос, к сожалению, не сильно, почему ты не обиделся, когда я назвал тебя «любителем», наверняка ты тогда мысленно хихикал надо мной, а? — Он улыбнулся, словно почувствовав, насколько я попал в точку. — Мне также следовало задуматься, почему ты хотел подстраховаться со стороны Саркисяна. Наверняка ты решил, что, когда избавишься тут от меня и вернешься, Дуг не станет подозревать брата жертвы. Кроме того, меня смущало, например, почему ты сказал… Это было, когда я «выписался» из лазарета, ты сказал что-то вроде: «Ты здесь в первый раз…» Уже позже это начало меня озадачивать, но лишь подсознательно, а потом времени на размышления просто не было. Второй раз ты подставился, предложив отвезти полковника домой. Ты сказал, что там будет тихо и спокойно. Да, ты ошибся, это факт, но ты знал, что он живет один, а никто об этом не говорил.

— Он холостяк, действительно живет один, но у него было время вызвать подкрепление, пока мы спали после газовой атаки, — уточнил мои слова Лонгфелло.

— Вот именно, — согласился я. — Представь себе… — повернулся я к нему, — что мне на голову сваливается новый старший брат, и я даю себя обмануть. Утешаю себя лишь тем, что трюк был настолько идиотским, что никак не мог быть продуманным планом, впрочем, возможно, я сам запутался в рассуждениях типа «если бы это был план, то он был бы умнее, поскольку столь глупым может быть только…» И — как я теперь понимаю — в течение всего времени нашего знакомства меня аккуратно переставляли с клетки на клетку. Когда ходов у меня больше не оставалось, ты подсказывал мне следующий своими «глупыми» вопросами, а я радовался тому, какой я умный…

— Павлин рядом с тобой сдох бы от стыда, — неожиданно сказал Будда. — Эпитета «надутый» не стоит употреблять никому, кто не видел тебя. — Он довольно весело рассмеялся.

Я был уверен, что сейчас самое подходящее время и место, чтобы выдать какое-нибудь трехэтажное ругательство, но я обычно делаю это для собственного удовольствия, а не ради удовлетворения третьих лиц. Укротив собственный язык, я привел в действие все свои мозговые резервы. На расстоянии вытянутой руки от меня был баллон с арксестилом, чуть дальше — двое, кому еще недавно я мог полностью доверять, но несколько минут назад один из них перешел на другую сторону баррикад и, собственно говоря, хотя и не пользовался уважением моих противников, стал еще одним из моих врагов. Мы с сержантом остались одни. Я натянул на ногу ботинок, предварительно еще раз опрыскав ступню; баллон я сперва хотел спрятать за спину, но оказалось, что мне потребовалась бы неделя, чтобы его оттуда извлечь, так что я просто отложил его в сторону, так чтобы он был под рукой и одновременно не ассоциировался однозначно со мной. Оба моих сокамерника с интересом следили за моими манипуляциями.

— Может, отложим пока претензии друг к другу? — тихо предложил Будда. — Сперва выберемся отсюда, а потом уже можем решать…

— Не может быть и речи, — прервал я его. — Ты уже достаточно нарешал, хватит!

— Не обижайся, нужно…

— А ты меня не учи и на меня не рассчитывай, — не позволил я ему закончить. — У меня есть еще кое-какие козыри, но я не собираюсь их зря тратить на подобную гниду. Впрочем, один раз я тебя уже послушал, помнишь пункт проката трейлеров в Саксон-Хилл? Помнишь? Ну так вот, и я помню… — Я закрыл глаза и оперся головой о стену.

Абсурдность моих упреков должна была дать понять Будде, или как там его звали, что за нами непрерывно наблюдают, и в данной ситуации пытаться вслух обсуждать создание коалиции против охранников, мягко говоря, глупо. Вместе с тем мне не хотелось терять союзника, кем бы он ни был. «Союзник? — лениво подумал я. — Несколько недель он дурачил меня, ведя по своей шахматной доске, словно собачку по парковым аллеям. У него были здесь какие-то свои дела, а сам он не в состоянии был найти нужные ему следы и потому нанял меня, хотя я мог быть вовсе не первым детективом, которому он поручил искать дыру между мирами. Может быть, несколько неудачников уже поплатились жизнью, не выполнив задания? Меня он пока что лишь обманул — он наверняка не был моим братом, хотя откуда-то знал некоторые подробности… Впрочем, неважно, пока что надо думать, как освободиться из-под опеки этих контрабандистов. Контрабандистов?» Я открыл глаза.