15

Меня разбудили чьи-то разгневанные голоса. Я вслушивался секунд пятнадцать, но ни одного из них не узнал. Подняв слипающиеся веки, я обнаружил, что лежу на спине в углу комнаты, шум разговоров доносился откуда-то справа. Я поднял голову. Будда сидел в окружении еще нескольких человек. Он не замечал, что я проснулся, пока один из сидевших ко мне лицом не толкнул его и не показал на меня. Я сел, встряхнув головой, затем посмотрел на собравшихся. Их было девять, плюс мы двое — всего одиннадцать. Что касается девятерых, то в отношении них не было никаких иллюзий — это были отнюдь не растерянные интеллигенты, в их взглядах отсутствовала та глубина мысли, которая была свойственна читателям моих книг.

— Это… — Будда сделал едва заметную паузу, — Ари Зона. — Я ожидал как минимум легких смешков и не ошибся, ожидания оправдались с лихвой. Не было никакого смысла ввязываться сейчас в драку, но рано или поздно придется все равно, такое уж это общество. — Вставай-вставай! — поторопил он меня. — Через полчаса вроде как отправляемся.

Я криво улыбнулся, встал и, подойдя к умывальнику, ополоснул лицо.

— А уже известно куда? — спросил я, обращаясь к стене.

— Нет, но мы пытаемся угадать, — радостно похвастался Будда, словно было чем хвастаться. — Все считают, что в Южную Америку.

— Ну да, как же! — Настроение у меня окончательно испортилось. Я немного подумал, не ввязаться ли все же в драку, которая установила бы иерархию в нашей группе. Идея казалась соблазнительной — в группе не было явного лидера, может быть, поэтому среди них не было никого, кто выделялся бы фигурой, весом или ростом. Их нельзя было назвать обычным сборищем уголовников, но и коллекцию крышек от пепси-колы я бы тоже на их попечение не оставил. — Тогда почему нам сразу этого не сказали? А?

Все молчали. Я вытер лицо чистым куском полотенца и посмотрел на собравшихся. Они вглядывались в меня столь сосредоточенно, что даже начали мне нравиться. Я подошел к ним, достал из нагрудного кармана пачку «голден гейта» и закурил. Вместе со вторым облаком дыма открылась дверь, и на пороге появился высокий блондин. Он потер руки, словно собираясь сесть с нами обедать.

— Ну? Прошу. — Он отошел в сторону и показал на дверь. Поскольку я был единственным стоявшим, я первым направился в указанную сторону. Перешагнув порог, я оказался в другой комнате, намного большей. В ней также имелись окна и две двери — одна, через которую я вошел, а вторая — точно по диагонали от нее. Одно из окон было приоткрыто, словно помещение проветривали после визита вспотевшей команды. Я подошел к окну и, высунувшись наружу, выплюнул почти целую сигарету в густую траву у стены, естественно оглядевшись при этом по сторонам. Пейзаж за окнами ничего мне не говорил, мы могли находиться где угодно, начиная от Канады и закачивая Бельгией. Я сел на стул в последнем ряду. Вскоре в дверях появились наши новые знакомые; Будда вошел вторые или третьим, удивительным образом успев вписаться в группу, и сел рядом со мной. Я осторожно огляделся, но тревогу вызвало не увиденное. Несколько секунд я принюхивался, не хуже, чем Феба у столбика, затем провел анализ результатов, толкнул Будду и сказал ему на ухо:

— Если я сейчас начну оседать на пол — постарайся удержать меня на стуле, ясно? Если у тебя не получится и кто-то заметит, скажешь, что несколько дней назад у меня было пищевое отравление. — Он начал медленно поворачиваться ко мне. Я придавил каблуком его ногу. — Попробуй только повернуться! — прошипел я прямо ему в ухо. — Убью, если сейчас что-нибудь испортишь!

Он перестал поворачиваться и замер, но это видел только я, прижавшись к его боку. Зацепившись за ножки стула ногами, я устроился на сиденье, стараясь принять устойчивую позу. Набрав полную грудь воздуха, я медленно выдохнул, затем повторил эту процедуру еще и еще раз. В зал вошел еще один незнакомец с военной выправкой и такой же внешностью и остановился перед первым рядом стульев — он был пуст, занят был только последний ряд и часть предпоследнего. Я дышал как можно глубже. Наш командир откашлялся и тряхнул головой.

— Скоро вы отправитесь в путь. — В его голосе прозвучало нечто, из-за чего я начал глубоко дышать с еще большим энтузиазмом. — Не удивляйтесь, что мы не разрешаем вам ничего взять с собой. Таково желание заказчика… — Он врал как по писаному, но крайне не убедительно. — … а вы — наемники. Все, что вам принадлежит, останется здесь. Можете уже начинать раздеваться.

Неожиданно он замолчал, почти на полуслове, и быстро вышел, прежде чем кто-либо успел что-то сказать. Я обернулся. Окно таинственным образом закрылось. Я вздохнул в тридцать седьмой раз, чувствуя, как у меня немеют губы и пальцы, потом еще раз. Перед глазами у меня все завертелось, но я еще успел услышать отчетливое шипение, а затем чей-то крик:

— Травят!

Я провалился в мягкое облако, лишившее меня возможности двигаться, видеть и чувствовать. Затем я понял, что прихожу в себя, но не выдал себя ни единым Движением.

— Что-то маловато, а? — услышал я. Это мог быть голос блондина.

— В самом деле, не так уж много, — ответил кто-то. Почти каждое слово отделяла от другого пауза, заполненная негромким стоном. «Переносят тела», — подумал я, но ошибся. Я почувствовал прикосновение, загремел резко передвинутый стул, с пола послышался какой-то шорох.

— А этот что? Проверял? — крикнул кто-то над самым моим ухом.

— Да, он первым свалился, — крикнул в ответ блондин.

— Как это свалился, если он сидит?

— Не свисти! Сидит, но отрубился первым. Раздевай его и не болтай зря.

— Давай ты раздевай, у меня тут еще двое.

— Ну и лентяй же ты…

— Чего? — рявкнул незнакомец. — Какой, мать твою, лентяй? Я что, ничего не делаю? Не раздеваю этого парня?

— Заткнись. Заткнись! — повторил блондин, причем второй раз это прозвучало так, словно он держал бритву у горла второго; на его месте я бы заткнулся. — И разденешь всех остальных. И не пытайся их обокрасть, гнида!

В зале наступила тишина, может, и не совсем тишина, но ссора прекратилась. Незнакомый все еще возился с чем-то на полу; я понял, что он раздевает лежащего Будду. Я приготовился к обыску, а перед этим — что меня швырнут на пол, но в незнакомом, видимо, еще осталось немало человеческого. Схватив меня за плечи, он довольно мягко уложил меня на пол, я почувствовал, как он быстро проводит пальцами вдоль шва рубашки, как расстегивает ее и ловко сдирает с меня. Почти сразу же после я почувствовал его пальцы на браслете «Циттера»; сначала он аккуратно пытался его расстегнуть, потом начал дергать сильнее, а в конце концов начал крутить его так, что еще немного, и оторвал бы мне руку.

— Ну, что там? — услышали я и стоявший рядом со мной.

— Браслет, мать твою, не расстегивается. — Обыскивавший меня рванул со всей силы и громко засопел. — Отрезать чем-нибудь, что ли?

— Чем-нибудь? Чем-нибудь! — передразнил его блондин. — Чем? — Я услышал приближающиеся шаги, зашуршала подошва. — Покажи… — Моя рука перешла к очередному владельцу. Блондин некоторое время крутил запястье, так что оно аж трещало, и я начал опасаться, что сейчас заору по-настоящему, а не только мысленно. — Нет, ну что за дерьмо?! — восхищенно, так мне по крайней мере показалось, сказал блондин. — Отрежем ему лапу, и все. — Он бросил мою руку на пол.

Он произнес это столь естественным и небрежным тоном, что, даже учитывая потребность во мне как в наемнике, я начал задумываться: одним наемником больше, одним меньше, одна рука плюс-минус… имеет ли это для них хоть какое-то значение? В любом случае это не представляло опасности ни для кого, кроме меня. От паники меня удержала лишь мысль, что сейчас они могут внимательно наблюдать за моим лицом.

— А, черт с ним! — неожиданно рявкнул блондин. — Бросай его в машину и поехали, иначе все начнут просыпаться, только этого нам не хватало.

Меня схватили под мышки и куда-то поволокли. Судя по шороху и структуре грунта под пятками мне удалось сделать вывод, что мы покинули знакомую комнату; я насчитал две ступеньки, гладкую поверхность, видимо, покрытую линолеумом, порог и несколько более свежий воздух — мы были на улице.

— Сколько еще? — крикнул издали еще один незнакомый мне голос.

— Этот и еще двое! — крикнул тот, что меня тащил. Кто-то другой схватил меня за лодыжки, поднял и уложил на холодный металлический пол. Кто-то вскочил в кузов машины, за меня снова взялись как минимум три пары рук, и вскоре я сидел в чем-то наподобие спального мешка; молния была застегнута, на голову был натянут капюшон, насколько я мог судить, доходивший мне до колен. На высоте груди, пояса и бедер меня привязали ремнями, не слишком крепко, просто чтобы не перекатывался по кузову во время езды. Я услышал, как трое соскочили и, беседуя друг с другом, направились к остальным, но не открывал глаз. Прошло еще несколько минут, прежде чем принесли оставшихся, Будду и еще кого-то, посадили в мешки и пристегнули. Затем хлопнула металлическая дверь, и наступили темнота и тишина. Я подождал еще несколько минут, и лишь затем, успокоенный отсутствием подозрительных звуков, не меняя положения головы, открыл глаза и огляделся. В полумраке виднелись лишь пол и чьи-то ноги. Не зная, нет ли случайно у водителя какого-нибудь монитора — а это было бы весьма кстати, — я не шевелился. Потом мы, однако, тронулись с места, и, покачивая головой в ритме движения машины, я смог обследовать все ее нутро. Ничего интересного. Здесь сидела вся наша компания, все новые приятели Будды. Чем-то мы напоминали сюрреалистическую балетную труппу — все синхронно покачивались, совершая головами в унисон одни и те же движения. Я с удивлением обнаружил, что нигде не видно глазка камеры. Однако на всякий случай я не стал демонстрировать свое хорошее настроение, присоединившись к остальным, продолжавшим размеренно раскачиваться. Так прошло минут двадцать. Потом машина замедлила ход и в конце концов начала двигаться в темпе хромой улитки, это продолжалось минуты две или три, в щели под потолком потемнело — мы въехали в какое-то закрытое помещение. Мне пришлось снова опустить голову и замереть в покаянной позе, я мало что видел, но и смотреть было не на что. Машина остановилась, двигатель смолк. Вспыхнул свет. Кто-то о чем-то спросил водителя, последовал ответ, но я не расслышал ни того ни другого. Где-то в дальнем углу помещения что-то пискнуло, а затем раздалось низкое гудение какого-то большого двигателя. Решив, что в такой момент никто не будет наблюдать за тем, что происходит внутри фургона, я поднял голову, но увидел лишь, как гаснет свет. Тон звука изменился, теперь он напоминал шум работающего под большой нагрузкой электромотора. Меня тряхнуло, тряхнуло нас всех, тряхнуло машину. Все тело словно закололо тысячами мелких иголок; я вздрогнул и увидел, что все сидящие в машине тоже задрожали, видимо, это было нечто, вызывавшее невольное сокращение мышц. Свет усилился. Звук измученного двигателя стих, и заработал обычный стартер нашей машины. Автомобиль дернулся и покатился вперед. Как понял, мы были уже на той стороне мира. Выехав из помещения, мы покатили по какой-то покрытой ямами и выбоинами дороге, затем нас окружили деревья, тени которых падали на машину. Лес. Воздух и свет здесь были такими же, как и у нас. Покрытие дороги было отвратительным, и она постоянно извивалась, словно глиста; мы ехали так полчаса с лишним, постепенно дорога становилась все лучше. Затем машина неожиданно резко затормозила, не жалея шин. Щелкнул замок дверцы водителя, машина покачнулась, дверца хлопнула. Водитель вышел из машины; я слышал отголоски разговора, различая вопросительную интонацию и интонацию ответов, но ничего больше разобрать не мог. Кто-то дернул за ручку.

— Этот и этот, — сказал голос, знакомый мне тем, что участвовал в разговорах при нашей погрузке. Вероятнее всего, он показывал на меня и Будду. — Проверены в полицейском компе, у них на счету как раз столько, чтобы не слишком брыкались.

— Проверены… — с сомнением пробормотал новый голос. Я подумал, что, если сейчас именно этот тип найдет часы, это закончится для меня бетонными сапогами. Видимо, о том же подумал и водитель, только его беспокоило другое. Если бы новое начальство нас отвергло, ему пришлось бы снова вытаскивать нас из машины, так что лень перевесила, и водитель не сказал ни слова по поводу еще одного сомнительного момента — часов. — Ладно…

Хлопнула дверь. Двое еще некоторое время разговаривали, я в это время не шевелился, но как только машина тронулась с места, я быстро огляделся и с удовлетворением обнаружил, что все мы сидим закутанные в одинаковые спальные мешки. Я потянул за молнию, отстегнулся и сполз с сиденья. До сих пор мои действия выглядели достаточно естественно — человек очнулся и, понятно, пытается освободиться. Я подождал несколько минут, делая вид, что рассматриваю внутренность фургона, а затем быстро схватил третьего от двери парня, отстегнул его ремни и перебросил на свое место; то же самое я сделал с четвертым от Будды. Пристегнувшись к сиденью, я опустил голову. Либо все удалось, и — если они не слишком старались запомнить лица — под подозрением окажутся сидящие на наших местах, либо же они имели удовольствие наблюдать, как подозрительный тип затирает за собой следы. Ничего не поделаешь — приходилось рисковать. Иначе у меня было бы намного больше шансов потерпеть неудачу там, уже на месте.

Машина продолжала ехать дальше.

Я не заметил, как дорога улучшилась и начала напоминать нечто вроде автострады; место переброски было удачно расположено — недалеко от хорошей быстрой дороги и вместе с тем достаточно далеко для того, чтобы можно было проверить и при необходимости не пропустить каждую направляющуюся в ту сторону машину. Что ж, подумал я, если бы этим занимались неумелые любители, в это дело не пришлось бы вмешиваться самому Оуэну Йитсу. Самому великому Оуэну… Великому… Черт побери, а ведь я устал, с некоторым удивлением констатировал я. Может быть, уже не для меня эти забавы, может быть, я должен закончить свою карьеру лекциями в академии ЦБР? Как сказал когда-то Саркисян: «Оуэн, те, что выдержат учебу у тебя, будут считаться по-настоящему преданными, готовыми пожертвовать собой во имя ЦБР агентами. Только такие — или агенты какого-нибудь чертова Моссада — дотянут до конца учебы». Я подумал, что будет, если я достану сигарету и закурю — станет ли это для возможного наблюдателя признаком того, что я пришел в себя, или еще нет.

Машина совершила крутой поворот, все тела, подчиняясь законам чего-то там — гравитации? — наклонились в противоположную направлению движения сторону. Несколько голов ударились о металлическую стену, то же должно было произойти и с моей, но я оберегал ее; внезапно меня охватило чувство, что я в последний раз выбираюсь куда-то из дому, без семьи, без палатки и туристского снаряжения, что это моя последняя работа, завершение карьеры, какой бы она ни была. Это была единственная мысль, которая приходила мне в голову, я чувствовал себя не столько уставшим, сколько измученным усилиями, которые приходилось предпринимать из-за таинственных дел Будды. Никогда до сих пор мне не приходилось чувствовать себя именно так. Это сигнал свыше, понял я. И это значит, что к нему следует отнестись со всей серьезностью. Конец детективной карьере. Конец… Ну, может быть, не прямо сейчас, может, какое-то время спустя.

Взвизгнули тормоза. Я едва не свалился на пол, но всех нас удержали ремни. Нас сильно качнуло, раз и другой, машина переезжала через поребрики или железнодорожные пути, затем проехала немного по прямой и остановилась. Хлопнули обе дверцы кабины водителя, кто-то прошел вдоль машины, постукивая кулаком по металлическому боку — может быть, собирался разбудить таким образом сидевших внутри? Заскрежетала дверь, и стало светло.

— Ладно, пересаживаем и поехали дальше, — сказал кто-то, затем вскочил внутрь и дернул за ремни первого с краю. — Этих двоих, этого и этого, — он явно показывал на них кому-то, — посади рядом с собой, на первые места. Они поступили в последний момент, и надо бы их проверить…

— Как их зовут?

— А черт его знает! Когда их проверят, то тебе все скажут.

— Угу. Бери…

Я не открывал глаз во время всей процедуры пересадки. Я слышал, Kak двое, насколько я понял, водитель с «нашей» стороны и второй, уже с «той» стороны, постанывая и тихо ругаясь, взваливали себе на спину очередного наемника и переносили на несколько шагов, где загружали его в другую машину. Кто-то третий стоял на страже, поскольку время от времени оба носильщика отпускали шуточки в его адрес, но вызвано это было исключительно завистью — он стоял и смотрел, они же таскали тяжелых неуклюжих мужиков, обвисавших и изгибавшихся в мешках-коконах. Когда дошла очередь до меня, я проследил, чтобы моя рука с часами не высунулась из мешка и чтобы голова была настолько спрятана под «капюшоном», насколько это было возможно. И то и другое мне удалось. Меня относительно мягко усадили в кресло, глубокое и удобное, благодаря чему уже не нужно было связывать нас ремнями. Я понял, что вскоре мы въедем в зону, в которой полтора десятка связанных ремнями голых мужчин могут вызвать у полицейского желание задать ряд вопросов, без ремней же мы могли бы сойти за группу педиков, любителей йоги или обычных захмелевших мужиков, возвращающихся с нудистского пляжа.

— Может, они и нетяжелые, но у меня каждый раз спину ломит, — пожаловался тот, что с «той» стороны. Меня обрадовало, что здесь существуют столь знакомые понятия, как ревматизм, так что, возможно, существовало и виски с пивом.

— Радуйся, что не работаешь в конюшне сумистов, — захихикал второй, «наш», взваливая себе на спину очередного наемника.

Несколько минут спустя новая машина тронулась с места. Подвеска у нее была намного лучше, двигатель гудел тихо, но энергично. Я уже знал, что мы сидим в

микроавтобусе и что ни водитель, ни конвоир — если только у них не было специальных устройств для наблюдения — не могли видеть, что происходит в глубоких удобных креслах за их спиной. Я сразу же устроился так, чтобы опираться лбом о стекло, и видел все — двор, охранника, ряд высоких сосен, прикрывавших территорию для пересадки от вида с шоссе. Охранник был мне незнаком, одежда и оружие предполагали одно из двух — либо он и его снаряжение прибыли вместе с нами, либо «здесь» почти не отличалось от «там», «наш мир» от «их мира».

Мы выехали со двора другой дорогой и включились в поток машин на автостраде, ведшей в другом направлении. Так мы ехали минут пять, когда меня начал грызть червь сомнения, через десять минут он уже гарцевал у меня в голове, словно дикий мустанг в тесном загоне, через пятнадцать мне пришлось открыть загон. Червь подбежал ко мне, подбоченился и смело спросил:

— Эй, ты?! Ты видел когда-нибудь страну, охваченную войной или космическим вторжением, в которой за пятнадцать минут езды не заметил бы ни следа мундира, ни единого ствола, нацеленного в каком бы то ни было направлении, ни миллиметра колючей проволоки, ни тени затемнения, ни малейшего окопа, даже вырытого руками ребенка?

Я поморщился и зашипел, чтобы он не орал так громко. Он притих, но не спускал с меня полного сомнений взгляда. Я вынужден был признать, что в его длинном вопросе, состоявшем из нескольких примеров, каждый был вполне обоснован. Нас обгоняли обычные «форды», «ниссаны», «меркурии» и «меркаторы», «мазды», «кобры», грузовые «маки» и «гарпии» и множество других, но мне ни разу не удалось увидеть в окне ничего, что не было бы знакомо мне раньше. В голове промелькнула абсурдная мысль — это вовсе не «та сторона», это наша прекрасная Америка, именно здесь нужно навести порядок. Может, кто-то собирался совершить переворот, может, он хочет свергнуть власти штата? Я почувствовал, как по лбу стекает холодный пот, но вспомнил недавнее краткое онемение и швырнул этим аргументом в сомневающегося червя. Тот великодушно согласился, что это, скорее всего, не Америка, наша Америка, но повторил вопрос про убежища. Я дал уклончивый ответ, сказав, куда он может меня поцеловать.

По краям дороги появились дома, сначала изредка и довольно далеко от шоссе, к каждому, видимо, вела собственная дорога, но, судя по виду этих домов или по великолепным деревьям, заслонявшим их от шоссе, плата за дороги и стоимость их содержания вряд ли существенно отражались на кошельках владельцев. Через несколько минут дома приблизились к автостраде, здесь жили достаточно богатые, но не крезы, затем дома попросту прижались к обочине, невысокий забор, живая изгородь или редко посаженные рябины, видимо, исполняли роль защиты от шума. Через каждые несколько сот метров жил кто-то, кому этого не хватало, но таких было немного. Большинство жителей периферии выросли среди городского шума, привыкли к нему и чувствовали себя лишенными чего-то существенного, когда он утихал. Я помнил, как мне самому приходилось привыкать к тишине дома Пимы, когда я переселился туда из квартиры в центре Чикаго.

Через несколько километров появился второй ряд домов, на первый план выдвинулись мастерские, магазины, мотели, отели — все то, что живет за счет потока путешествующих, перемалывая все — людей, автомобили, отходы, добрые и извращенные намерения, — собирая деньги и поджидая очередных супругов, заглянувших ненадолго, чтобы изменить с секретаршей, супруг, привозящих с собой жеребцов ради нескольких минут удовлетворения, скрежещущие коробки передач, протекающие бензобаки, хрипящие радиоприемники.

Предместья.

Неуловимая граница между началом собственно города и концом периферии. О, кажется, проехали? Начались улицы, несколько развязок, плавные улитки, клеверные листы. Здесь архитекторам хватало места, а городским властям — денег. Потом стало теснее и дороже. Я пытался углядеть какую-нибудь деталь, которая позволила бы мне однозначно определить, где мы, по какую сторону мира. Ничего. Гамбургеры, кола, распродажа, уценка, картошка-фри, цыплята, рыба, мода, шик, дешево и так далее и тому подобное… Не прозевай, не проспи, не забудь… Я на мгновение прикрыл глаза.

— Еще не проснулись? — послышалось спереди. — Уже пора, а?

Обрадовавшись, я едва не изобразил первые признаки пробуждения, но сдержался и не пошевелился, решив подождать, пока кто-нибудь очнется первым. Один раз я уже подставился с часами, было бы идиотизмом все время лезть на первый план. Я продолжал сидеть, скорчившись, как и прежде, и через несколько минут услышал:

— Ну что, умник? До сих пор никто еще не дал себя поймать на твой трюк! — торжествующе рассмеялся водитель.

Второй презрительно передразнил его смех:

— Хе-хе-хе! Потому что никто раньше времени не очнулся и не притворялся. Но когда-нибудь это произойдет, и тогда я его накрою. — Мне стало его жаль, и я едва не сказал ему, как он почти обманул меня, а это уже кое-что. — Как иначе узнаешь, что никто тебя не обманывает?

— Как? — Водитель резко свернул и снова весело рассмеялся. — Уж лучше скажи, что на самом деле мы делаем из них собачьи консервы, и подожди бунта. Бели он и впрямь начнется — значит, обманывают, хе-хе-хе!

«Ну вот, уже что-то, — подумал я. — Уже какой-то намек… Они… Что это?» Какая-то витрина привлекла мое внимание, мы проехали мимо нее слишком быстро, я зажмурился и начал восстанавливать по памяти то, что мелькнуло на сетчатке глаза. Прежде всего — рекламные щиты возле той витрины, по одну и другую сторону, были намного менее агрессивными, словно приглушенные выставленным товаром. А что там было? Что-то на «а», может, на «о»? Омле… А! Амулеты!!! Да, амулеты! Гм, я бы не удивился, если бы кто-то открыл такой магазин в центре города, но о подобном мне прежде слышать не доводилось. Я позволил себе легкую, тщательно скрытую под капюшоном улыбку, но мне не дано было ее завершить. Внезапно над городом взвыли сирены, прохожие метнулись к подворотням. Они не спешили, не паниковали, похоже было, что у них уже в крови: сигнал — прячься. Яркие агрессивные рекламы на экранах и щитах начали гаснуть, только теперь я заметил большие цифры, видневшиеся почти возле каждой подворотни. Именно туда бежали прохожие. Я заметил, что некоторые, находясь в шаге от каких-либо ворот, пробегали несколько десятков метров до других, видимо, они прекрасно знали местонахождение убежищ и не боялись налета. Учения! Автомобили сворачивали вправо, освобождали средние ряды и останавливались. Водители быстро, но без страха в глазах запирали машины и исчезали в ближайших воротах. Наша машина ехала дальше, даже прибавила скорость. Но никого это не удивляло, никто не удостаивал нас даже мимолетным взглядом. Это могло означать лишь одно: общество вынуждено подчиняться приказам, но все знают, что это учения, или в состоянии отличить учебную тревогу от настоящей. Наша машина тоже не столь уж выдающееся событие, вероятно, по городу ездит не один подобного рода привилегированный автомобиль. Мелькнула мысль, что я не принимал во внимание возможность участия так называемого государства в афере с переброской наемников через границу между мирами. Машина резко затормозила.

— Всегда они тут стоят, — процедил сквозь зубы водитель. — Чер-рт бы их побрал!.. Здравствуйте! — громко крикнул он, не скрывая неприязни. — У меня пропуск на стекле, в чем дело?

— Проверка, — буркнул кто-то из-за машины. Сирены смолкли. Наступила тишина, необычная тишина в центре большого города. — Спасибо, — сказал полицейский. — До свидания.

— Как бы не так, — проворчал водитель и резко рванул с места.

Сквозь стекло я увидел барьер, полицейскую машину с вращающимся маячком на крыше и троих полицейских. Поблескивающий маячок был, похоже, единственным движущимся предметом в поле зрения, по крайней мере в моем. Машина прибавила скорость и помчалась по освобожденным другими водителями улицам, со стороны это должно было выглядеть как кадр из постапокалиптического фильма, и все происходящее начинало меня интриговать. Что ж, прекрасно. Я уже опасался, что переживу очередное приключение, не принимая в нем особого участия, впервые в жизни. Водитель выжимал из машины все, что было у нее под капотом, видимо, желая воспользоваться спокойствием на улицах. Конвоир даже что-то пробормотал на одном из эффектно украшенных скрежетом шин поворотов, но водитель лишь захихикал.