Я не смотрел в это время на «любителя» и потому не видел, но каким-то образом почувствовал, что он не против использования его некомпетентности в качестве аргумента, и даже этим доволен. А может быть, и нет, но у меня не было времени даже чтобы посмотреть на Будду, поскольку Робин одним глотком допил виски и со стуком поставил стакан на стол.

— Ясно. — Он поднялся и отряхнул брюки, хотя я не видел на них ни крошек, ни песка. — Что ж, желаю удачи. А то, что я говорил насчет того, что хотел бы принять участие в каком-нибудь деле, — правда. Иногда я подыхаю со скуки. — Он протянул руку, собираясь прощаться.

— Знаю, — сказал я и сунул ему в руку банковскую карточку.

Подбросив в воздух пластиковый прямоугольник, он направился к компу, набрал первую последовательность цифр и бросил через плечо:

— Откуда ты знаешь, как я скучаю?

— Я много о чем знаю.

Он перевел сумму на свой счет, вернул карточку и хлопнул в ладоши:

— Ну что ж… всего хорошего! — Робин пожал мне руку, попрощался с Буддой. У меня возникло впечатление, что он колеблется, ожидая каких-то действий с моей стороны, и я даже догадался, что он имеет в виду — подстраховку, как на плоскогорье Клемента, но мне пришлось бы выйти с ним, а это было бы нечестно по отношению к Будде, а меры предосторожности, о которых знают трое, перестают иметь какой-либо смысл, значение и ценность. — Пока.

Когда он ушел, я обнаружил, что у нас с Буддой почти одинаковые прощальные улыбки на лицах. Я налил себе еще несколько капель и бросил в стакан лед.

— Ему тяжело было с собой расстаться, — безразличным тоном заметил Будда. Сообразительный, однако. Я сам, пусть и поверхностно, но все же немного зная Робина, с трудом заметил его колебание, а тут — пожалуйста! Я почувствовал легкие угрызения совести, которые начали упрекать меня в покровительственном отношении к брату. «Брату», — подумал я. Кажется, впервые мне пришло в голову это слово без сопровождавшего его знака вопроса.

— Думаю, он хотел поговорить насчет подстраховки, — согласился я.

— И наверняка он был прав, — сказал Будда, закуривая и выпуская в мою сторону облако дыма. — Может, этот твой Саркисян? В конце концов, он специалист, и с немалыми полномочиями.

Я немного подумал; собственно, думать уже было не о чем, отказываться от подстраховки было бы легкомыслием, но раньше мне это в голову не пришло, а мой принцип состоит в том, чтобы полагаться на интуицию, которая в конечном счете является результатом подсознательной мыслительной деятельности. Однако вряд ли я сумел бы объяснить все это Будде, так что в итоге согласился с его предложением. Набрав номер Саркисяна и воспользовавшись давно обговоренным кодом, я защитил информацию от преждевременного и несанкционированного доступа, затем кратко изложил суть дела, сославшись на Джонсона и Крабина и перечислив все фамилии, даты и названия городов, которые знал. Закончив запись, я забрал у Будды его документы, упаковал их в конверт, добавил к ним свою лицензию, банковскую карточку, водительские права и отправил все на адрес «до востребования».

— Теперь можно? Будда посмотрел на часы:

— Сейчас только четыре, пожалуй, надо еще подождать. Есть время выпить еще по стаканчику. У меня предчувствие, что вечер будет весьма интересным.

Без каких-либо возражений я согласился с ним по всем трем пунктам. Сняв часы, я надел новые и защелкнул браслет. Теперь без прочных ножниц и моего участия снять укулеле было невозможно. Я перехватил полный сомнений взгляд Будды; увидев, что я смотрю на него, он показал бровями в сторону «Циттера»:

— Надеешься, что эта штука тебе поможет?

Я протер стекло рукавом рубашки, взглянул на табло и кивнул:

— Уверен. Я предполагаю, что придется кое в чем убедить несколько человек, можно это сделать просто словами или описывая дулом пистолета круги перед лицом собеседника. Так вот, в слова я не верю, а оружия У меня нет, вернее, не будет, когда возникнет такая необходимость. Этот же приборчик выглядит вполне невинно и должен подействовать как надо.

Я налил себе небольшую порцию виски и спросил Будду о его планах. Он согласился с моими, и мы вместе закурили. Однако через две минуты тишина начала нас угнетать. Вдруг почувствовав себя неловко, я начал избегать взгляда Будды, опасаясь, что он это заметит. Допив свою порцию, я бодро воскликнул:

— Поехали! — Фальшь в моем голосе была столь явственной, что — а может быть, мне только показалось, — даже экран компа приобрел хмурое выражение. Это мне напомнило кое о чем важном. Подойдя к клавиатуре, я тщательно удалил из памяти машины все следы нашей деятельности. На всякий случай я связался с моим компом, который в отношении следящего и дезинформирующего обеспечения мог бы сравниться с компьютерами Совета Национальной Безопасности. Машины некоторое время пообщались, после чего гостиничный комп мог бы под присягой показать, что я включал его два раза, чтобы сделать короткие заметки. Если бы кто-то дотошный постарался, после некоторых усилий он мог бы узнать и содержание этих заметок — одна касалась изменения имени героини, а вторая — наброска ситуации. Я отошел от клавиатуры и обвел взглядом комнату. — Кажется, все, проверь, не оставили ли мы тут чего лишнего.

Будда выполнил поручение буквально, обойдя комнату и заглянув в ванную и туалет, затем задумался, блуждая взглядом по стенам.

— А план на сегодня?

— Простой. Нужно установить контакт.

— Действительно, черт возьми. А если нас здесь подслушивали?

— Тогда у нас будут проблемы. Недосмотр, но, может быть, наши приятели не столь подозрительны. Кроме того, самые очевидные поступки часто недооцениваются. Ну и, собственно, мы уже мало на что можем повлиять… Погоди, кое-что мы можем сделать! — Я включил комп и связался со своим. Все свои действия я описывал Будде, чтобы не повторять ему еще раз, а заодно проверить себя на возможные ошибки. — Ищем в Трентоне в достаточной степени компьютеризированный отель — раз. Два — регистрируемся задним числом… Не хочет? А для чего нам отмычки, заплатим ему вперед, может, будет более уступчив. Ну вот, видишь! Проглотил. Добавляем еду, напитки, какой-нибудь телефонный разговор, но номер скрываем. Пребывание завершаем сегодняшним днем. Что-нибудь еще? — Я повернулся, ожидая дополнений, но Будда покачал головой. — Ну значит, все. Ага! Через час уничтожить записи о нашем пребывании здесь, деньги перевести на счет. Конец.

Я набрал «ex t» и, развернувшись вместе с креслом, спросил Будду, есть ли у него еще какие-либо сомнения. Таковых не имелось.

— Ни пописать перед уходом, ни выпить?

— Нет.

Он выглядел слегка возбужденным, у него побелел кончик носа и мочки ушей. Видимо, он сам почувствовал, что мерзнет, поскольку на несколько мгновений закрыл уши руками, почесал бакенбарды и принужденно улыбнулся. Я попытался пошутить, чтобы разрядить напряжение, но на него это не подействовало. Ну, нет так нет. Я бросил в сумку свою косметику, сгреб со стола сигареты и зажигалку.

— Черт, я же еще не собрался, — вскочил Будда.

— Спокойно, у нас еще полно времени…

Он бросился к двери, не слушая меня. Я вышел за ним, протиснулся в не до конца закрытую дверь. Он выбежал из ванной с несколькими десятками флакончиков, тюбиков и коробочек. Все рассыпалось, покатилось, загрохотало, падая на пол. К моим ногам подкатились два белых цилиндрика. Я поднял их, машинально взглянув на надписи.

— Господи, Будда! Зачем тебе тампоны?

— Потому что мне так нравится! — рявкнул он. — Не люблю, когда у меня задница потеет, ясно? Доволен?

Меня так и подмывало прорычать что-нибудь на тему того, насколько меня волнует пот у него в заднице, и чтобы вместо тампонов он засунул в это место свои комплексы и не орал на людей, которым совершенно неинтересно, что и куда он себе засовывает, особенно если речь идет о подобных местах, но мне каким-то образом удалось сдержаться. Скажем так, почти.

— Тогда нацепи себе под нос слюнявчик, а под мышки подушки, только, пожалуйста, не ори, чтобы удар не хватил. Ладно?

Он извинился или посчитал, что извиняется, бормоча что-то себе под нос и собирая свои сокровища. Если бы он не оказался столь чувствителен, я отпустил бы какую-нибудь шуточку насчет того, что он напоминает мне озабоченного хомяка или взволнованного Деда Мороза, у которого сбежали последние санки. Воздержавшись от насмешек, я сообщил Будде, что подожду его в машине на улице, и вышел. Я помнил о том, чтобы дать служителю гаража несколько баксов для прекрасного, компетентного и не поддающегося искушениям обслуживающего персонала, ибо иначе этот самый персонал готов был запомнить нас не с самой лучшей стороны, впрочем, служитель и так смотрел на меня косо, видимо, коридорный донес ему, какая я скотина. Во всяком случае, я сделал, что мог. А потом выехал на улицу и подобрал Будду. Он уже успокоился и выглядел нормально. «Во всяком случае, не как мужик с тампоном в заднице», — подумал я. Хотя, чего я цепляюсь к этим идиотским тампонам? Никого еще с их помощью не убили. Невинный продукт обработки целлюлозы, и тем не менее он неприятно застрял у меня в памяти. Я не мог вспомнить, беспокоили ли меня когда-либо прежде мысли по поводу ваты. «Отцепись от ваты, Оуэн, — подумал я. — Старый ты ворчливый брюзга, Оуэн, или брюзгливый ворчун».

— Будда? — Да?

— У нас есть один шанс установить контакт с Ласкацио. Сегодня. Если не получится — второй возможности не будет. Мы можем продырявить их систему безопасности лишь один раз, за счет неожиданности. Даже если полиция какое-то время спустя попыталась бы еще раз, ничего не выйдет — они уберутся отсюда, сменят обслугу, какие-нибудь пароли… Даже если нам придется сжечь эту будку на колесах, мы должны получить аудиенцию у Ласкацио и дать ему послушать тиканье моих часов. Он кивнул.

— У тебя есть какие-нибудь сомнения? — Не отрывая взгляда от почти пустой дороги перед нами, он покачал головой, слегка быстро на мой взгляд, но наверняка он все уже продумал заранее, как и я. — Ничего тебе не приходит в голову? Может, мы чего-то не учли?

Он посмотрел на меня и растянул губы в слабой улыбке.

— Хочешь меня спросить или просто занять конкретными мыслями? Не беспокойся, глупостей делать не буду и не вижу никаких пробелов в нашем плане. Извини — в твоем плане.

— Рад за тебя, — с легким сожалением сказал я, остановив машину в начале улицы, поворот с которой вел на площадь с кегельбаном. — А у меня предчувствие, будто я что-то недоглядел, что-то не так, как должно быть, но никак не могу понять, что именно.

— Обязательно надо ехать прямо сейчас? — В его голосе послышалось беспокойство. — Мы смело можем отложить визит…

— Нет, — прервал я его, опасаясь, что его колебание может и у меня вызвать пораженческие настроения. — Сегодня, — твердо сказал я.

— Ладно, сегодня, но можно ведь и через час, и через два.

Я набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, насвистывая первые четыре такта «К Элизе». Выпятив живот и изогнув спину дугой, я с хрустом потянулся.

— Все дело в том, что никак не могу сообразить, в чем дело. Будем надеяться, что это какая-нибудь дерь-мовая мелочь. Может, я просто забыл закрыть кран в ванной? Поехали…

— А часто у тебя бывают такие предчувствия, и оправдываются ли они?

— Э… Нет!

Ну вот, пожалуйста, Оуэн Йитс — чемпион мира по лжи в виде одного слова!

— Знаешь, если это для тебя действительно важно то лучше было бы отложить…

— Нет. — Я нажал на газ и тронулся с места. — Предчувствие, что сегодня — наш шанс, сильнее всех прочих. Забудь о моих сомнениях. Пойдем напролом. — Я посмотрел на него. — Как вы там разогревались на стадионе? «Мы самые, самые, самые лучшие!»

— Ага, но не все. Другая часть, поменьше — это не предназначалось для камер и публики — обращалась к родословной противников и их гениталиям.

Я свернул на стоянку и направился к ближайшему просвету в сомкнутых рядах автомобилей разных марок, форм и цветов.

— А ты принадлежал к какой части?

— К первой.

— Так я и думал.

Я припарковал машину. «И почему я так люблю врать», — подумал я. Если бы это еще имело хоть какой-то смысл, но ведь я был уверен, что Будда увлеченно крыл соперников на чем свет стоит, а я ему сказал нечто совершенно обратное. К чему бы это? Я выключил двигатель.

— У тебя есть в карманах какие-нибудь бумаги? — спросил я, вынимая свои. Будда провел ладонями по телу и покачал головой. — Ну, пошли.

Я выскочил из машины, хлопнул дверцей и, не дожидаясь Будды, направился к уже знакомым дверям. Войдя, я подтвердил бронь, подошел к четвертой дорожке и сбросил пиджак на стул. Будда еще спокойно перебирал пальцами по застежкам куртки, когда мой шар уже свалил первые шесть кеглей. Вторым я сбил пять, а третьим — восемь. Будда пробормотал что-то, что я принял за похвалу, схватил шар, подождал, пока автомат установит кегли, некоторое время примеривался и с четырех шагов разбега пустил шар. Я окинул взглядом зал. Знакомого ковбоя нигде поблизости не было. Вообще, одни незнакомые. Я закурил, наблюдая за игрой Будды. Три броска, и не меньше восьми кеглей в каждом. Он оглянулся и спросил:

— Сыграем?

Я согласился. Что нам еще было делать? Когда Будда набрал сотню, я отставал от него на одиннадцать очков — отвратительный результат, особенно если учесть, что мой противник сосредотачивался на игре лишь на несколько секунд — перед тем как пустить шар. Все остальное время он спокойным, безразличным взглядом скользил по стенам помещения и людям. Ничего не происходило, за исключением того, что он у меня выигрывал, а я ему проигрывал. Остальные игроки не обращали на нас внимания и, откровенно говоря, не особо увлекались игрой. Шум катящихся шаров и грохот падающих кеглей не помешали бы даже озабоченному филологу писать статью о давно умершем авторе буколических произведений. Я начал волноваться не как спортсмен перед стартом, но скорее как хирург, который до сих пор не видит на столе пациента. Если Ковбой вообще не появится, если вообще никто не обратит на нас внимания, это будет означать, что либо мы пошли по неверному следу, либо след оказался верным, но мы лишь вызвали панику и след оборвался, или еще что-нибудь, в любом случае малоприятное.

— Я пошел за пивом, — сообщил я после очередного раунда. Заказав две кружки, я обратился к худому бармену: — Я ищу, вернее, жду одного из здешних работников — румяный, хорошо сохранившийся, лет сорок с небольшим.

— Не знаю такого, — процедил он. От такого тона пиво должно скисать еще в бочках, прежде чем попадет в кружку.

Я положил на стойку двадцатку и подтолкнул ее к бармену:

— Без сдачи. А где его можно найти?

Он провел тряпкой по стойке — та лишь размазывала влагу, но банкноты тем не менее стирала бесследно.

— В служебном отделении есть комната под номером 4А, если его там нет, то не знаю.

— Спасибо.

Забрав пиво, я вернулся к столику. Будда перехватил мой взгляд и понял его правильно. Бросив шар и больше им не интересуясь, он подошел и сел на стул.

— Выпей, если хочешь, конечно. Наш провожатый должен быть где-то в служебном отделении. Сейчас мы туда пойдем.

Почти одновременно мы выпили пива и взяли по сигарете. Пиво было великолепное, чуть горьковатое, в меру холодное, язык приятно пощипывали микроскопические пузырьки воздуха. И каждый глоток слегка отличался по вкусу от предыдущего. Я начал жалеть, что именно сегодня у нас неотложные дела, похоже было, что это неплохой день для пива, так же, как бывают хорошие дни для рома, вечера для коньяка, ночи для водки.

— Ты знаешь, что всю эту рекламу пива, все эти струи золотистого напитка, ударяющие в дно бокалов, все эти водовороты и пузырьки на самом деле снимают с помощью масла? Якобы так проще. — Будда старался говорить спокойно, но взгляд его бегал по сторонам, то и дело соскальзывая с моего лица и обследуя ближайшее окружение.

— Что ты говоришь? Черт побери, зло повсюду. — Я сделал большой глоток. — И никто не знает его творцов. Как и создателей анекдотов.

— Гм… Неправда. — Он стер пену с верхней губы.

— Что неправда? Про зло?

— Я сам придумал один анекдот.

— Да? — Я огляделся по сторонам. — Валяй.

— Эскимос просыпается и спрашивает закутанную в шкуры жену: «Эй! Что так холодно?» — «Не помнишь? — ворчит женщина. — Четыре дня назад ты нашел выброшенный на берег бочонок виски. Две стены ты использовал, чтобы его охладить». — «А остальные две?» — «Ты не охотился, дети съели», — сообщает из-под мехового капюшона жена. Эскимос озадаченно чешет голову, оглядывается и спрашивает: «А что тогда вокруг нас?» — «Полярная ночь», — отвечает жена. У меня было искреннее намерение рассмеяться или крайней мере широко улыбнуться, но в поле моего рения, в дверной щели, на мгновение появился Ковбой и тут же исчез, хотя нас даже не заметил, скорее, его просто кто-то позвал. Я быстро допил пиво.

— Пошли.

Я решительно направился вперед, Будда не отставал. Мы дали Ковбою лишь несколько секунд. Я толкнул дверь и вошел в коридорчик. Здесь было ослепительно светло, одна из стен, начиная с метровой высоты, представляла собой одно большое окно, разделенное на сегменты тонкими металлическими рамами. Пространство под окном заполняли полки с шарами, кег— лями, канатами, деталями каких-то механизмов, банками с клеем, лаками и сотнями других, видимо, необходимых в кегельбане, предметов. Ковбой уже готов был скрыться в одном из помещений, но, услышав тихий скрип двери, обернулся и сказал:

— Прошу прощения? Вы, кажется, ошиблись дверью? — На его лице застыла служебная улыбка, которая должна была исчезнуть, когда он нас узнал, но не исчезала. Ковбой направился к нам, все еще притворяясь, будто видит меня впервые в жизни. — Это служебное помещение, так что…

Я облокотился о полку — та тонко пискнула, но выдержала — и вытянул в его сторону руку с сигаретой.

— Без шуток, коллега. Мы ищем Красински, а ты знаешь, где он. Если здесь его нет, только скажи нам, где его искать, и мы тут же испаримся. Но… — я стряхнул пепел с сигареты, — ни секундой раньше.

Ковбой остановился в шаге от меня, наклонил голову и с видимой иронией долго меня разглядывал. У меня возникли сомнения в действенности каких-либо разговоров с ним. Он явно был в чем-то уверен, и это что-то очень мне не нравилось.

— Я уже вчера вам сказал, что эта фамилия ни о чем Мне не говорит. У остального персонала я тоже спрашивал. — Он развел руками. На мгновение мне показалось, будто он держит в руках проблемы для нас, большие, огромные проблемы. — Эта фамилия никому ничего не говорит.

— Опусти лапки, ты что, Христа изображаешь? — Я обронил окурок, не заботясь о том, чтобы затушить его подошвой ботинка. — Фамилия Ласкацио тоже ничего никому не говорит?

Выражение его лица оставалось все таким же безразличным, но от этой маски так и несло фальшью. Он должен был задуматься, хотя бы на секунду. Но нет.

— Тоже. Катись отсюда, приятель, ясно? — Он шагнул ко мне и толкнул рукой в грудь. — Про-ва-ли-вай!

С огромным удовольствием я развернулся кругом, потянул его за руку и толкнул назад, поставив ступню на пути его неуверенно топчущихся по полу ног. Он споткнулся и начал падать, но попал в зону влияния Будды, кулак которого вошел в контакт с подбородком Ковбоя. Полет к земле оказался на мгновение нарушен, нижняя часть тела явно стремилась осесть на пол, верхняя же подпрыгнула вверх, словно желая посмотреть Будде в глаза.

— Ох, Бобби! — сказал я, когда уже отзвучал грохот коленей, локтей и головы, ударяющихся о пластиковое покрытие пола. — Любишь же ты кому-нибудь врезать, а?

Я шагнул к двери, у которой недавно стоял Ковбой, сделал еще шаг и застыл. Из-за двери появился тип примерно моего телосложения и чуть моложе меня, но впечатление производил отнюдь не возраст — в руке он держал обрез, в стволах которого могли бы устроить себе гнездо голуби. Я отвел руки в стороны, чтобы у него не оставалось никаких сомнений.

— Мы хотели бы поговорить с мистером Ласкацио, — сказал я.

— Слишком многие верят в разговор как средство достижения цели. — Он ошеломил меня как своей речью прямо из Клебер-хаус-колледжа, так и справедливостью сказанного. — Кроме того… — Он слегка изменил позу, чтобы подчеркнуть, что держит на мушке и БУДДУ — — Чтобы имел место диалог, должны наличествать две стороны. Я вытаращил глаза и оглянулся на Будду. Взгляд его сразу же стал безразличным.

— Понятное дело, что я не собираюсь болтать сам с собой, — сказал я, изображая полное понимание. — Мы ищем Джереми Красински, а если его здесь нет, то, может, Мануэль Ласкацио знает, где он может быть. И все.

«Если сейчас из комнаты выйдет Красински и скажет: „Я их не знаю“, — подумал я, — то я прибавлю в весе ровно столько, сколько весит один заряд. Почему мы решили, что Красински смылся из этого мира? Нашего мира?»

Человек с обрезом задумался.

— А кого бы я представил мистеру Ласкацио, если бы я его знал?

— Я Ари Зона Стейтс, и если тебе это кажется смешным, то предлагаю убрать пушку. А это Роберт Друдман. Ведь это вам и так известно?

— Мистер Ласкацио вас не знает.

— Мы его тоже. Мы ищем Джереми.

Он поднял ствол обреза, словно желая отдать салют, но лишь почесал дулом щеку. Если бы он сейчас нажал на спуск, то забрызгал бы весь потолок. Но он не производил впечатления легкомысленного. Сзади что-то пошевелилось, чуть ниже уровня моих колен.

— Ну так как? — поторопил я. — Мне вовсе не улыбалось, чтобы Ковбой начал сейчас, при огневом перевесе, отыгрываться на моих почках за собственную неуклюжесть. — Мы можем поговорить?

— Минутку. — Он посмотрел мне за спину. — Встаньте рядом друг с другом, — велел он Будде и добавил, бросив взгляд вниз: — Обыщи их. Без драки.

Будда встал рядом со мной, я поднял руки. Я почувствовал на себе прикосновение ладоней Ковбоя, который яростно сопел и дергал нас во все стороны. Я подумал, не преподать ли ему еще один урок, но решил, что человек с обрезом может из чистого чувства солидарности выпалить дробью — хорошо если дробью! — в нашу сторону. Впрочем, у Ковбоя в кармане, как я успел почувствовать, лежало что-то неприятно твердое и угловатое. Явно не гаечный ключ.

— Чисто, — проворчал Ковбой.

— Тогда прошу за мной.

В комнате он усадил нас в удобные мягкие кожаные кресла у стены, которые охотно приняли нас в свои объятия и охватили со всех сторон. Их гостеприимство исключало какие-либо резкие движения, а чтобы достать оружие из заднего кармана, мне потребовалось бы не менее полминуты. Я поблагодарил Бога, что не взял с собой никакого оружия.

— Итак, еще раз, все сначала, — велел эрудит, кладя обрез на стол перед собой.

— Мы ищем Джереми, — сказал я и уселся поудобнее, стараясь ослабить объятья кресла.

В комнате наступила тишина столь внезапно, что хотелось сказать: «Раздалась тишина». Ковбой перестал сопеть, Будда сидел неподвижно, тише воды, ниже травы. Я решил дождаться конца допроса.

— Гм, это мы уже слышали.

— Знаю, но что мне еще сказать? Что мне, каждый раз говорить что-то другое? Нам нужен Красински, вот и все. Если его нет нигде поблизости — я хотел бы поговорить с мистером Ласкацио. Джереми, когда о нем упоминал, сказал, что у него может быть для меня работа. У друга тоже нет работы, денег, крыши над головой. Неужели это так трудно понять? Если да, то мы сматываемся отсюда, и — к черту!

— Эй, не так быстро! — не выдержал Ковбой, которого сдерживало присутствие старшего по рангу коллеги, но он не мог с этим примириться. — Никто вас сюда не приглашал, но раз уж вы пришли…

— О господи! — вмешался Будда. — Что это — Форт-Нокс? Куда это мы попали? — спросил он меня. Я пожал плечами. — Черт побери, я так Джереми по морде надаю, что он в штаны наложит!.. Куда это он нас направил?

— Может, какая-то секретная контора? — иронически заметил я, стараясь по мере возможности придерживаться своей роли. Я — Ари Зона Стейтс, и ничего больше. — А может, вы тут держите свои сокровища?

Шеф почесал кадык, выпятив челюсть и задрав ее вверх. Без тени смущения он переводил взгляд с Будды на меня и обратно, но это не выглядело как наслаждение властью только что до этой власти дорвавшегося человека. Если кто-то тут и был опасен, то именно он. Он опустил руку и предложил:

— Не могли бы вы рассказать что-нибудь о себе?

— Нет, — коротко ответил я.

— Вряд ли, — одновременно сказал Будда. Мы одобрительно переглянулись.

— Почему?

— Я перестал ходить в церковь, чтобы не исповедоваться, — гордо сказал я.

— Вот придурок! — рассмеялся Ковбой.

Я сжал зубы и постарался изобразить на лице бледность, помня, что я чертовски неуравновешенная личность. Которой потребовалось несколько десятков пуль, чтобы отомстить за собственное унижение.

— Еще раз так мне скажешь, и узнаешь! — процедил я сквозь стиснутые зубы.

— Спокойно, — небрежно бросил шеф. — У тебя нет автомата в лапах.

Я немного задумался, потом до меня «дошло». Я вскочил с кресла. Шеф даже не дрогнул, впрочем, рука его и так лежала в четырех сантиметров от спускового крючка, а ствол ехидно смотрел на меня одним глазом.

— Откуда… — Я злобно посмотрел на Будду. — Ну и дружки у тебя, черт бы тебя побрал!

— А что я? Этих я не знаю! Джереми про них тоже ничего не говорил, — обиделся Будда. — На черта они мне? Если будут и дальше дураков из нас делать, то плевать я хотел на Джереми и всех остальных.

— Еще раз повторяю — спокойно. — Шеф пододвинул к себе обрез, а сам присел на спинку кресла. — Мы вас сюда не звали, но раз уж вы у нас, так сказать, дома, то ведите себя так, как удобнее хозяевам. За что тебя ищут копы? — Он посмотрел на меня.

— Пришил ухажера жены. — Я постарался, чтобы мои слова прозвучали не слишком охотно, и, похоже, именно так они и прозвучали.

— И ничего больше?

— Не знаю. Если у человека нет своего дома, то на него всегда найдется что навесить. — Делая вид, что не замечаю напряжения в его взгляде, я небрежно полез в карман и достал пачку «голден гейта».

— Однако ты куришь довольно дорогие сигареты, — заметил шеф.

Я осмотрел пачку со всех сторон.

— Привычка. Когда плохо с деньгами, курю другие, но предпочитаю эти.

— А ты? — Шеф вздохнул и посмотрел на Будду.

— Я курю другие сигареты, и мне нечего сказать, — спокойно ответил он.

— Можешь остаться без работы…

Будда строптиво пожал плечами. Шеф взглянул на меня.

— Ну что ж, очень жаль. Я не могу разговаривать с незнакомыми, может, что-нибудь для вас бы и нашлось, но в данной ситуации…

Я посмотрел на Будду с сожалением во взгляде, вздохнул и сказал шефу:

— Что ж,., нет так нет.

Ковбой шагнул ко мне и схватил меня за плечо:

— Что ты о себе мнишь? Приходишь, уходишь…

Я ударил его сверху по локтю, он заорал и замахнулся, целя справа в мой нос, но зацепил лишь щеку и самый кончик носа. Я бросил взгляд на шефа — тот откинулся на спинку кресла, направив ствол на Будду и с интересом ожидая, как будут развиваться события. Ковбой получил удар справа в печень, я отскочил, чтобы дать ему возможность согнуться, но он пытался воспользоваться паузой, чтобы вытащить из кармана пистолет. Я пнул его в запястье, а он в ответ угодил мне ногой в ягодицу, хотя, естественно, метил в пах. Я перехватил его ногу и дернул вверх; падая на спину, он выстрелил второй ногой, и ему удалось попасть мне в солнечное сплетение. Я услышал собственный стон. Ковбой перевернулся на бок и снова потянулся к карману. Второй пинок в то же самое место, и когда он задрал руку, я добавил носком ботинка в ребра под мышкой. Не знаю, как у кого, но у меня там множество чувствительных клеток. У Ковбоя они тоже имелись. Он взвыл и снова перекатился на бок. Бросившись на него, я выдернул пистолет, швырнул его в сторону шефа, а Ковбоя приподнял за рубашку на груди и так врезал по роже, что он вылетел в коридор. Я выскочил за ним. Противник ударился телом о полку со снаряжением, пытаясь за что-нибудь схватиться, но ему попались шары. Два упали на пол, третий ему удалось схватить и широким замахом метнуть в меня. Гуаяковое дерево, вспомнил я. Вес — от 1,8 до 2,16 кг. Твердое. Я едва успел уклониться, а Ковбой уже мчался ко мне. Я присел и, когда он обрушился на меня, вскочил, перебросив противника через голову. Послышался вопль, а затем грохот, что-то забренчало, словно катящаяся по полу крышка. Я поднялся с пола и вошел в комнату. Ковбой лежал неподвижно между креслами. Будда спокойно смотрел на него, шеф — на его столе лежал пистолет, видимо, он, как я и предполагал, поймал его на лету — бросил на меня короткий взгляд и жестом снова предложил сесть.

— Нет, спасибо, — сказал я, тяжело дыша и стряхивая с рукавов невидимую пыль. — К черту такие знакомства…

— Не волнуйся, приятель…

— В гробу я видел таких приятелей! — прошипел я, но все же сел. Шеф бросил пистолет в ящик.

— Мне нужны люди… Точнее — мне нужны мужчины, — сказал он.

— Мужчины… — повторил я. — Женский бордель?

— Нет, требуются крепкие парни. Мужская работа. Ты подойдешь, — развеял он мои сомнения.

— Мужская работа бывает разная. — Я коротко рассмеялся. — Можно драться на ринге — этого я не люблю и не умею. Можно кого-нибудь охранять, это бы нам подошло, а? — Будда кивнул, хотя и без особого энтузиазма.

— Нет, не совсем то. — Шеф встал и подошел к шкафчику. За деревянной дверцей скрывался холодильник. Достав из него бутылку минеральной воды, он подал ее мне, показав взглядом на Ковбоя. Я был уже своим, в этом не было никаких сомнений. Теперь оставалось лишь договориться о цене. Я передал бутылку Будде. — Мне нужна небольшая команда опытных парней…

— Погодите, — прервал я. — А вы кто?

Он перестал ходить и недовольно посмотрел на меня. У меня засвербило под ребрами с правой стороны.

— Ласкацио, к вашим услугам.

— Ага, так это вы, — быстро сказал я, опасаясь, что сейчас Будда издаст удивленный возглас или наивно воскликнет: «Неправда! Мануэль Ласкацио выглядит совершенно иначе», но он все же удержался. — Можно было догадаться.

Некоторое время он стоял неподвижно, пристально глядя на меня — может, у него тоже где-то засвербило? — затем подошел к все еще открытому холодильнику.