— Выпьем пива, — сказал я. — Посмотрим. Спросим о Ласкацио. И все.

— И все?

— Угу. Что бы они тут ни делали, им наверняка не понравится, что какие-то двое никому не известных типов пытаются влезть в их дела.

— Будут нас проверять?

— Наверняка, но и этого может оказаться мало. Ты же видел, как легко подделать чужую жизнь. Ласкацио может об этом знать.

— Ну и что будем делать?

— Не знаю. — Я свернул налево, опередив ищущий место для парковки «форд». — Что-то делать придется, — сказал я, чтобы полностью не лишать его надежды.

Мои слова подействовали на него не лучшим образом; всю остальную часть пути он молчал, видимо, размышлял над планом, полагая, что младший брат утратил способность что-либо планировать, если она когда-либо вообще у него была. Меня так и подмывало спросить, что такого умного он придумал, но мы уже подъехали к плоскому остекленному звездообразному сооружению, предлагавшему жаждущим развлечений трентонцам целое множество разновидностей кегель — слингер, керлинг, боччия, скиттл, боулз, кегли на траве и на льду и, естественно, кегли в их традиционном варианте. Со стоянки стекались к дверям в разных секциях ручейки спортсменов; некоторые несли шиповки и шлемы, другие — тяжелые сумки с глухо постукивающими внутри шарами, большая же часть шла с пустыми руками, как мы, — либо любители пива, либо их снаряжение было заперто в клубных шкафчиках. Я припарковал машину, и мы вышли. «Сегодня! Демонстрация профессионального керлинга! Секция X, в 18.15!!!» Буквы бегущей строки на крыше на мгновение замерли, словно специально для нас, и понеслись в погоню за предшественницами, а на их месте появились другие, сообщающие об очередных мероприятиях.

— Наверное, куплю себе что-нибудь такое, — сказал я, наблюдая за движением на стоянке. — Смотри, середина недели, а тут толпы! Деньги текут рекой.

Будда обошел машину и остановился напротив меня: — Ты серьезно? Я сам когда-то думал о подобном, но нужно немало денег для начала, мне бы потребовался компаньон.

— Да? — Я наблюдал через его плечо за стягивающимися к кегельбану людьми. — Я думал, ты уже составил обо мне мнение и никогда не согласишься… Как там говорил отец? Что он никогда не… — Я щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить поговорку, которую не слышал уже много лет. — Погоди… что-то насчет поля?.. Помнишь? А! Что он никогда с таким на одном поле даже срать не сядет! — вспомнил я. Будда смотрел на меня с нескрываемым отвращением. — Что случилось?

— Этакий маленький тестик, да? — процедил он сквозь зубы.

— Отстань. Я сейчас занят совсем другим, успокойся. — Я прошел мимо него, толкнув в плечо. — Идем, я уже знаю, куда нам следует направить свои стопы. — Я показал на два луча «звезды», надписи и лазерные картины на которых приглашали сыграть в традиционные кегли. За моей спиной послышался сочный плевок, но поскольку я не почувствовал удара слюны о мою спину, не принял это на свой счет, даже не обернулся. Я первым вошел в здание и нашел вход на балкон. Он был узким и пустынным, вся общественная и спортивная жизнь сосредоточилась внизу. Остановившись у барьера, я увидел, что направо тянутся восемнадцать дорожек для американских кеглей, в противоположном направлении катились шары играющих в девятишаровые кегли, в самой же дальней части находились две дорожки для игры в раздвижные кегли, не столь популярной, что видно было хотя бы по царившей в их окрестностях пустоте. По остальным дорожкам почти беспрерывно катились шары, но сопровождавший их движение грохот заглушался общим шумом — криками болеющих жен и девушек, похвалами игроков, обещаниями и угрозами в адрес соперников, стуком падающих кегель и воплями возбужденных участников. Группы дорожек отделял друг от друга комплекс баров — солидная пивная, в которой было даже несколько сортов разливного пива; кафе, почти пустое, ибо кто же смешивает пиво с кофе, разве что ему охота просидеть полвечера над унитазом; далее находился бар, тоже довольно пустой, но я догадывался, что, как только закончатся первые матчи, а особенно реванши, игроки хлынут туда, чтобы истратить выигрыши и оплатить долги. И наверняка это будет продолжаться весь вечер — одни и те же люди будут то проставляться, то требовать угощения.

Я огляделся по сторонам и встретил настороженный взгляд Будды.

— Пройди до конца балкона и посмотри, может, здесь уже есть кто-то из знакомых, и вообще, приглядись. Возвращайся через пять минут.

Он кивнул и пошел вдоль барьера; я бы предпочел, чтобы он не выглядел как полицейский, разыскивающий вора, крадущего презервативы, но не исключал, что он может вызвать интерес у тех, кого мы ищем, а это, в свою очередь, облегчило бы с ними контакт. Разве что это будет контакт посредством воткнутого в темном коридоре ножа. Я машинально посмотрел назад и сместился чуть в сторону, чтобы потенциальному противнику пришлось сначала сделать несколько шагов. Теперь я стоял боком к барьеру, наблюдая за спортивной жизнью внизу и имея в поле зрения вход на балкон. «Перебарщиваю», — подумал я. Трудно предполагать, чтобы после минутного наблюдения кто-то решил нас убрать. Если бы так относились ко всем любопытным, балкон был бы скользким от крови, а возле задних дверей должен был бы стоять передвижной морг. Однако позы я менять не стал. Я посмотрел через плечо на Будду, который зондировал взглядом всех и вся, и наверняка уже должен был попасться на глаза наблюдателю. Тем не менее мы торчали на виду уже несколько минут, и никто пока нами не заинтересовался. Я оторвался от барьера и подошел к Будде.

— Пошли вниз. Покажешь, как в это играть.

У входа в зал мы остановились возле автомата для резервирования дорожек. Ближайшую свободную мы могли получить через сорок минут, я потребовал абонемент на две недели, заплатил и направился в пивную. Взяв два больших «будвайзера», я перенес кружки на столик и подозвал Будду.

— Заметил кого-нибудь знакомого?

— Да, ту, вторую, официантку. — Он выпил пива, Утер рот тыльной стороной руки, а потом большим и Указательным пальцами. Жест, старый как мир, как пиво и усы. — То есть ту, которая вообще к ним не под. ходила. Инструктора не вижу, остальных не знаю.

— Все сходится, у меня точно такая же информация, Бобби, — подмигнув, сказал я.

Он спокойно посмотрел на меня, видимо, немало по. работал над тем, чтобы вбить себе в голову новое имя. Я одобрительно кивнул, отхлебнул пива, почти окунув нос в пену, и уселся поудобнее — нога на ногу, локоть на спинке свободного стула, полная независимость и свобода; сидит себе человек и ждет свободной дорожки. Еще раз отхлебнув пива, я показал подбородком на кружку.

— Неплохо, хотя как-то раз я был в пивоварне… — Будда слегка прищурил глаза, медленно потянулся к своей кружке и не спеша поднес ее ко рту. — У них там… — На столик упала чья-то тень, я обернулся, но мне пришлось поднять голову, чтобы увидеть вежливую улыбку спортивного вида мужчины лет пятидесяти, явного завсегдатая подобных заведений. Рубашка в клетку, узкие джинсы, широкий ремень с пряжкой, под которой можно было бы спрятать Библию, шляпа, видимо, висела где-то на оленьих рогах. — Привет, — сказал я знакомому мне по фотографиям человеку, которого мы назвали инструктором.

— Прошу прощения, может, я лезу не в свое дело, но.,.

— Именно так, но извинения принимаются. — Я вернулся к прерванному рассказу. — Не поверишь — там были бочки с пивом, которые никому не позволялось выносить из подвала, так как якобы любое сотрясение могло его убить, они даже так и говорили, «убить». Они относились к пиву с почтением… — Я посмотрел на инструктора — загорелое лицо стало еще более загорелым, зубы уже не были ослепительно белыми, но это меня не удивляло — только в фильмах мексиканцы могут сжимать зубы и одновременно демонстрировать их, не выглядя при этом как некто страдающий запором в катастрофических масштабах. — Послушай, — раздраженно сказал я. — Тебе что-нибудь нужно? За пиво я заплатил, за дорожку заплатил…

— Именно о том и речь, автомат ошибся. Собственно, даже не автомат — девушка забыла перенастроить его на день, зарезервированный для…

— Слушай, ты… — Я встал и выпрямился. — Может быть, тебе, папаша, кажется, что ты все еще играешь в рекламном ролике «уинстона», но если ты немедленно не скроешься с моих глаз, то появишься в рекламе каких-нибудь протезов под слоганом «Это невероятно!». Сечешь?

— Объясняю. — Подбородок у него затрясся от злости, и из-за этого он начал говорить неразборчиво. — Свободных дорожек сегодня нет. Четверг — день для владельцев абонементов, вы не можете….

Одной рукой я подтянул его к себе, другой выдернул из кармана рубашки абонемент и сунул ему под нос:

— Видишь это? Видишь? Ну вот и проваливай, приятель! — Я толкнул инструктора, он пошатнулся, но удержал равновесие, прежде чем налететь на соседний столик, откуда с большим интересом прислушивались к нашей беседе. — И не подходи сюда больше, а то дам кружкой по башке!

Кто-то за спиной громко рассмеялся. Девушка — впрочем, какая «девушка», ей было лет сорок пять, может быть, сорок восемь — наградила меня аплодисментами. Ее подруга что-то пропищала и, подмигнув мне, подняла большой палец. Эта, в свою очередь, напоминала Венеру Милосскую — ей многого не доставало, чтобы выглядеть по-человечески. Несмотря на это, я улыбнулся обеим женщинам и сел, повернувшись спиной, чтобы, упаси Боже, они не приперлись, преисполнившись надежд на дармовое пиво и петтинг в салоне «шевроле-комби». Успокоив взглядом Будду, я глотнул пива и ударил своей кружкой о его:

— Твое здоровье!

— Не перебарщиваешь? — спросил он, поднося кружку ко рту.

— Нет, из моих бумаг следует, что я жутко нервный. Но будь осторожен, может быть, этому типчику захочется стукнуть меня стулом по макушке. Кстати, тебе не обязательно выражаться как портье из «Уолдорфа» у тебя тоже в бумагах отмечено отсутствие образования верно?

— Я думал, мы здесь в роли просителей, — тихо сказал он.

— Именно так, но у нас есть деньги. Кроме того, есть мы сами. Не самый худший товар, во всяком случае, что касается меня.

— О, я смотрю, ты уже заводишься! — Он рассмеялся и толкнул мою кружку. — Допивай, принесу еще, здесь, похоже, не принято сидеть с пустой посудой.

— Верно. — Я допил пиво, Будда покончил со своим чуть раньше и направился за новой порцией. Я огляделся. Мой неудачливый вышибала куда-то исчез, я не заметил ни Красински, ни Ласкацио, впрочем, ничего странного — оба не появлялись в кегельбане уже несколько недель. «Если ни одного из них уже нет по эту сторону, то для нас все кончено, — подумал я. — Хотя какие-то представители оттуда должны действовать и теперь?» Будда прервал мои мысли, со стуком поставив кружку рядом с пустой. Я поблагодарил. — Когда начнем играть?

Он посмотрел на часы.

— Через пятнадцать минут. Ты серьезно никогда не держал в руках шары?

— Нет, только яйца. Лучше скажи — для какой разновидности кеглей служит наша дорожка?

— Для американской. — У него была физиономия человека, застигнутого врасплох абсурдным вопросом.

— Ну конечно, какой же я дурак. Какая еще разновидность чего бы то ни было может быть лучшей в мире? Американская, естественно.

— Гм, а что в этом плохого?

— То, что мы взяли от всего мира все, что можно было взять, переделали на свой лад и бросили обратно миру — смотрите, самое лучшее, американское! Футбол, кино, музыку, шахматы, колу и так далее…

— Ну и что?

— Меня удивляет твое невежество. Что произошло несколько десятилетий назад? Мир сперва позволил нам себя захлестнуть, а потом отшвырнул нас. И знаешь, что говорят о нас, о нашем искусстве, о нашей науке? Правду — отсталость, провинциализм, технологическая ограниченность. Все правильно, разве нет? — Я приложился к кружке, но жестом не дал Будде возразить. — Оставим в покое общегосударственные рассуждения, хорошо? Мы здесь совсем для другого… — Из-за головы Будды, в дверях служебного входа, появился инструктор, пробежался глазами по залу, не глядя на нас, и снова исчез. — Пошли играть, надеюсь, что здесь как в покере — новичкам везет.

Вставив два пальца в отверстия, я осторожно попробовал пустить шар по дорожке. Шар повис на среднем пальце, а когда я мяукнул и дернул руку назад, шар послушно вернулся, затормозив о левое колено. Гуаяковое дерево — одна из твердых пород, именно этим и руководствовались, выбирая этот сорт для изготовления кегельных шаров. Будда поправлял шнурки, делая вид, что не замечает моих неудач. Я примерился для второго броска. Уже лучше — шар оторвался от пальцев почти безболезненно, но его начальная скорость оказалась не выше скорости страдающей ревматизмом улитки. Американские дорожки не имеют углублений, которые помогают шару катиться в нужном направлении.

— Усовершенствовали, называется! — проворчал я. — Я к тебе обращаюсь! — рявкнул я в сторону Будды.

Третий шар отправился следом за вторым, догнав его в желобе, и оба с глухим щелчком скрылись из виду.

— Теперь ты, — предложил я. — А я посмотрю.

Он не глядя вложил два пальца в отверстия — уже в этом он оказался успешнее меня, — затем прицелился, замахнулся назад, пробежал несколько шагов и пустил шар, выбросив руку вперед. Собственно, он сделал то, что я множество раз видел по телевидению и не считал ни особо увлекательным, ни слишком сложным. Шесть кеглей, не слишком выдающийся результат, и я дал Будде это прочувствовать. Он улыбнулся и бросил второй шар. Видимо, моя физиономия его раздражала, поскольку он сбил только четыре. Мрачно сосредоточившись, он бросил третий шар. Восемь.

— До ста?

Я принял предложение. Не потому, что мне очень хотелось повыламывать себе пальчики тяжелыми шарами, но что-то ведь надо было делать. Я уступил Будде право первого броска. Пока он небрежно колдовал с шарами, прицеливаясь, разбегаясь и бросая, я незаметно наблюдал за происходящим вокруг, одновременно тренируясь во вставлении пальцев в отверстия и особенно — в быстром вынимании их оттуда. Тренировка дала кое-какие результаты, наблюдение же — никаких. При счете 67:14 в пользу Будды я перестал смотреть по сторонам. Мои шары, в среднем каждый третий, достигали цели, но либо пролетали сквозь кегли подобно буре, сметая одну или две, или, если я пытался синхронизировать скорость с меткостью, скатывались в боковые желоба. Я сбросил жилетку и подвернул рукава, что позволило мне достичь тридцати очков. Как раз тогда Будда набрал сотню.

— Реванш, естественно. Я читал в правилах, что самое важное в кеглях — реванш.

— Может быть. Я не знаток, но вижу, как наш Ковбой поглядывает на часы. Вряд ли он позволит тебе оставаться на дорожке хоть секундой дольше.

Остыв, я медленно натянул жилетку и закурил.

— Несложная игра. — Я восхищенно покачал головой. — А какая захватывающая! Поздравляю. — Я протянул руку Будде, тот пожал ее с покровительственной усмешкой.

— Это было не так уж и трудно.

— Наверняка. Как-нибудь приглашу тебя на партию в пресснер, вот это действительно спорт.

— Никогда не играл.

Еще бы. Название игры я придумал секунду назад, еще через несколько секунд я объяснил бы ему правила, но тут увидел, что к нам приближается Ковбой, и изобразил на лице некое подобие постной улыбки.

— Уже уходим! — крикнул я, прежде чем он успел открыть рот, чтобы прогнать нас с дорожки. — Сам видел, я играю как последняя задница. — Он остановился, явно застигнутый врасплох моей самокритикой. Я подошел ближе и тихо спросил: — Джереми Красински, знаешь такого? Подумай, ответ может стоить мне две сотни.

Ясно было, что две сотни — не та цена, за которую он выдал бы чье-либо местонахождение, но подобного вопроса он, очевидно, не ожидал. С одной стороны, он колебался, не вышвырнуть ли нас из заведения, с другой — мы явно располагали какой-то информацией, и он должен был выяснить, что и сколько мы знаем. Правый уголок его губ дрогнул, он тряхнул головой.

— Не знаю такого, — медленно проговорил он.

— Ясно. Трудно предположить, чтобы ты знал всех, кого я хочу видеть. Но, может, немного подумаешь, может, все же что-нибудь вспомнишь. У меня до недавнего времени был приятель, которого Джереми соблазнял хорошими бабками. Юр Хоббер, увы, его уже нет в живых, но я до сих пор мечтаю немного подзаработать. — Я лихорадочно пытался сообразить, знал ли уже Джереми Мануэля, будучи приятелем Юра, и могу ли я назвать его фамилию, но не в состоянии был проделать в памяти сложную процедуру синхронизации дат. Ласкацио я решил оставить в покое, его всегда можно было выпустить на ринг позже. — Ну так как? Подумаешь? — Он смотрел на меня и не отвечал, видимо размышляя, не вышвырнуть ли нас вон. Я решил слегка подсластить разговор: — Не злись на меня за ту сцену в баре, но ты подошел ко мне со спины и сразу что-то понес, а я немного нервный. У нас… — я кивнул в сторону Будды, — нелегкая жизнь, черт бы ее побрал.

Похоже, я окончательно сбил его с толку лавиной слов и сведений, ему требовалось время, чтобы проанализировать мою болтовню или поделиться услышанным с кем-то поважнее. Я надеялся, что он запутается, пытаясь воспроизвести мою тираду, что затрет возможные нестыковки и вызовет у шефа желание встретиться со мной. Если он окажется достаточно разговорчивым, одни лишь вопросы могут помочь дать ответ. Самый худший вариант допроса — вынудить кого-то рассказывать и вмешиваться в поток слов, он сам наделает глупостей. Но мало кто в состоянии выдержать подобного рода поединок. Ковбой, по крайней мере пока, показывал себя с самой лучшей стороны. Я надеялся, что его босс окажется более легкомысленным, так часто бывает.

— Мы пойдем пить пиво. — Я показал в сторону пивной. — Постарайся подумать.

Он молча повернулся и ушел. Я кивнул Будде и пошел впереди. Заказав четыре кружки, я оперся локтями о столик.

— Ты слышал, Бобби, что я ему сказал. — Я надеялся, что у Будды не возникнет желания именно сейчас, когда за нами могут наблюдать и подслушивать, рассуждать по поводу наших активов и пассивов. Он кивнул. Я тоже. — Будем пить пиво. И посмотрим.

Мы молча опорожнили по кружке. Я смотрел на других игроков — все играли на несколько порядков лучше меня. Венере Милосской, может быть, и недоставало красоты, но руки у нее имелись, и она катала шары по дорожке с достойной зависти ловкостью. Раз или два она бросила взгляд на меня, я почувствовал, что нам пора сматываться, но я надеялся на ответ Ковбоя. Он появился, когда четыре кружки уже опустели. На этот раз он не стал подходить ко мне со спины, видимо, проконсультировавшись насчет того, как себя вести, с кем-то извне, или просто хотел, чтобы это выглядело именно так; так или иначе, он громко хлопнул входной дверью и подошел к нам.

— Я ничего не понял из твоей болтовни, приятель, но играть здесь может кто угодно. Только лучше запишитесь, дорожек все еще не хватает. На завтра, например, уже почти все занято. — Он пожал плечами и, не прощаясь, вышел.

Делать здесь больше было нечего, разве что посетить туалет. Уходя, в автомате у дверей я набрал обе наших фамилии. Я вовсе не удивился, увидев, что А. 3. Стейтс и Р. Друдман — чуть ли не единственные, кто записался на завтра. От каких-либо многозначительных жестов я воздержался, зато Будда, правда, уже в машине схватил меня за плечо и несколько раз потряс. Он пребывал почти в экстазе, и мне пришлось долго его убеждать, чтобы не устраивать празднование уже сегодня. Но от двух «манхэттенов» я отказываться не стал. У меня слабая воля. Когда мне этого хочется.