1

По возвращении в гостиницу Даша и Кервель, не сговариваясь, сразу же разошлись по своим номерам. Есть не хотелось, говорить тоже. Для Филиппа это, наверное, была первая трагическая смерть, с которой пришлось столкнуться воочию, и он переживал ее со всей остротой своей тонкой натуры. Даша хотя и была более закаленной, но и ее добил тот факт, что Роман Георгиевич, так же, как и его брат, умер по дороге на встречу. Еще один несчастный случай, еще на одного претендента становится меньше. Нет, это не может быть простой случайностью. Что-то определенно происходит, но что?

Ворочаясь с боку на бок, Даша вспоминала каждый свой шаг за последние три дня. Кроме извечного нытья Полетаева, ничего особенного.

«Хотя нет, постойте…» Даша присела. Да как же это у нее вылетело из головы! Ведь за ней кто-то следил. Тот самый человек, которого она заметила еще в гостинице. А если быть точнее, целых два человека. Но почему двое? Хорошо. Если допустить, что один из них коллега подполковника, тогда получается, что второй… убийца!

Из темных углов комнаты неспешной дымкой поползли зловещие тени. Так вот зачем за ней следили: она находила кандидатов в наследники, а их сразу же убивали. И значит… И значит, сейчас он находится где-то рядом? Возможно даже за этими подрагивающими занавесками?!

Неподдельный страх сковал внутренности рыжеволосого детектива. Натянув одеяло до подбородка, Даша пыталась вспомнить всех, с кем сталкивалась за последние дни: постояльцев гостиницы, прохожих, пассажиров в самолете — не мелькали ли среди прочих те два типа, которых она обнаружила в ГУМе… Ерунда, никого она не вспомнит. От страха ее стало трясти.

Но кто он и зачем ему это надо? Вопрос риторический. Кто-то устраняет наследников. Но кто? Кто вообще был в курсе того, что она ищет наследников? Семь человек, восемь? Ерунда! Где знает третий, знает и свинья. Это только Марья Андреевна, старушка-божий одуванчик, верит в благородство душ людских.

Разболтать о ее миссии мог кто угодно, начиная от сушеного поверенного и заканчивая… ею самой. Даше захотелось дать себе пинка. И зачем она рассказала о своем задании такому количеству людей? Поди теперь, сыщи предателя.

Она снова улеглась и, уставившись в потолок, попыталась найти возможную точку утечки информации.

Полетаев отпадает — он слишком честный.

Тишков тоже — слишком ленивый.

Кудрявый вообще не в счет. Если он кого и убил бы, то только ее саму и только с целью собственного спокойствия.

Кто еще? Константин Георгиевич? Но его убили с самого начала.

«С самого начала…» Даша хотела поправить сбившуюся подушку, но рука так и застыла в воздухе. «А что, если он…»

Только сейчас ей пришло на ум, что она понятия не имеет, насколько Скуратовы были осведомлены о своих предках. Да, баронесса действительно не знала, что у ее брата были дети, но сам-то Николай Андреевич об этом знал! И вполне мог рассказать об истории семьи своему сыну Георгию, пока мальчик еще был с ним, а тот впоследствии — уже своим детям. Или только одному из них. Например, тему же самому Константину Георгиевичу.

Даша шлепнула себя по лбу. Так вот почему тот не был удивлен ее звонком! Он знал, о чем пойдет речь.

Теперь многое становилось на свои места. Константин Скуратов понял, что вскоре сможет получить значительное наследство и поделился еще с кем-то. Этот «кто-то» тут же убил его и стал следить за ней. Он прилетел вместе с ней в Крым одним рейсом и разделался с Романом Георгиевичем до того, как она успела с ним встретиться. А все почему? А все потому, что тоже является кандидатом в наследники!

Логическая цепочка выглядела безупречной. Однако сразу же возникал вопрос: кому Константин Скуратов мог поведать о столь радостном и интимном событии? Один брат пропал, со вторым он много лет не общался… Ответ вспыхнул огромной неоновой рекламой. Разумеется, своим детям и… бывшей жене!

«Ах ты, гадина, лиса прибалтийская!»

Даша подскочила на кровати. Скорее всего, это действительно так: убийца — расчетливая и практичная Илзе Сауш. Женщина, которую Константин Скуратов продолжал любить несмотря на все, что она ему сделала. Мерзавка. И наверное, ее сыновья все-таки близнецы. Один остался создавать алиби за двоих, л второй прилетел, укокошил папашу, а потом и дядю. А добрая мамаша морочила ей по телефону голову: «Не могу позвать мальчиков, это их очень расстроит!» Черта с два! Вот уж поистине: яблоко от яблони недалеко падает. Но как это возможно — убить собственного отца?

Сон не шел. Даша ворочалась в кровати, придавленная собственным открытием и размышляла, стоит говорить об этом Филиппу или лучше все же сначала переговорить с Полетаевым. Так и не придя ни к какому выводу, она уснула, и всю ночь ей снились гадкие тяжелые сны.

2

Едва солнце тронуло балконную занавеску, как в дверь осторожно постучали. Даша долго продиралась сквозь влажные сновидения, но внешние раздражители оказались сильнее.

— Кто там?

— Ди-ди, дорогая, пустите меня. Даша приподнялась на локте.

— Филипп, я раздета.

— Какие пустяки! Прошу вас, я не спал всю ночь. Завернувшись в простыню, Даша доковыляла до двери.

— Войдите!

Не дожидаясь, пока француз войдет, она прошмыгнула в ванную комнату. Кое-как умывшись и вычистив зубы, влезла в гостиничный халат и вышла.

На Кервеля было страшно смотреть. Он был жалок, словно заблудившийся котенок. Под глазами синяки, волосы взлохмачены и только одежда оставалась безупречной.

— Ди-ди, скажите мне правду: как и отчего умер Константин Георгиевич?

Даша устало присела. Значит, нежного бабкиного пасынка ночью мучили те же кошмары, что и ее.

— За полчаса до нашей встречи ему на голову упал строительный блок.

— Mon Dieu! Но почему вы мне сразу об этом не сказали?

— Зачем? — Молодая женщина зябко поежилась: ее знобило. — Вряд ли бы это изменило положение дел.

— А теперь?

— Теперь не знаю.

— Вы что-то подозреваете? Даша растирала плечи и молчала.

— Ди-ди?

Даша оказалась в затруднительной ситуации. Разумеется, ей необходимо сообщить о своих подозрениях Кервелю, но вдруг его это так перепугает, что он совершит что-нибудь необдуманное? Она пока не могла предположить, что именно, но от дражайшего Филиппа можно было ожидать самых неадекватных поступков.

— Понимаете, Фи-фи… — Она встала, потом села, потом опять встала. — У меня нехорошее предчувствие.

Кервель не дал ей договорить. Он приблизился, вцепился в ее руки и прошептал дрожащими губами в самое ухо:

— Ди-ди, я страшно виноват перед вами. Я скрыл одну очень важную вещь.

Даша почувствовала, как в желудке становится пусто.

— Бога ради, не пугайте меня.

Филипп отпустил ее руки и принялся терзать свои.

— Поверьте, здесь не было злого умысла. Маман не хотела… смущать вас. Она боялась, что, узнай сразу всю правду, вы откажетесь искать наследника.

Придерживаясь за спинку кровати, Даша села.

— Говорите, Филипп. И, прошу вас, на этот раз ничего от меня не скрывайте.

— Я не говорил об этом раньше, потому что считал… Мне не хотелось выглядеть в ваших глазах…

— Господи, да говорите же!

— На вашем роду лежит страшное проклятье!

— Ах! — Даша шарахнулась, пребольно ударившись затылком о стену.

Удар пришелся весьма кстати — в голове немного прояснилось.

— Что за… что за смешные вещи вы мне рассказываете, — неуверенно произнесла она, потирая затылок. — Какое еще проклятье?

Ломая руки, Филипп принялся расхаживать по номеру.

— Именно с этим проклятьем и связана странность завещания. — Филипп остановился и посмотрел на нее глазами, полными ужаса.

Даша указала на кресло.

— Так, Фи-фи, для начала успокойтесь и расскажите мне все по порядку. Да сядьте же вы!

Француз буквально рухнул в кресло.

— Это случилось очень давно.

— Я надеюсь… — пробормотала Даша.

— Один из ваших предков, Мельхиор первый…

— Тот самый?

— Тот самый. Он был воином. Но, откровенно говоря, если смотреть на его поступки глазами современника, так и вовсе разбойником. Им восхищались и его ненавидели. Он покровительствовал своим друзьям и беспощадно преследовал врагов. Так вот, у него был друг, юноша. Рода не знатного, но храбрец и преданный ему без меры. Однажды этот юноша полюбил. Девица была благородного происхождения, и шансов у бедняги добиться благословения ее родителей было мало. Тогда он обратился к своему другу и покровителю с просьбой о помощи. Мельхиор, разумеется, согласился. Он решил не только выступить в роли свата, но и дать своему юному другу немалую сумму. Итак, он отправился к родителям той самой девицы. День нет никаких известий, два ничего не слышно, а вскоре страшный слух докатился: Мельхиор девицу убил, а затем и всех ее родственников.

В замке недоумевали — что такое могло произойти? Разве что рыцарь умом помешался, если вместо свадьбы кровавую резню устроил. Все ждали возвращения Мельхиора, и только юноша, узнав о смерти своей возлюбленной, дожидаться не стал. Он поднялся на крепостную стену замка.

— Еще кости моей любимой не истлеют, как рухнут эти проклятые стены! Пусть ветер развеет в пыль не только камни, но само твое имя! Будь проклят твой род, пусть никогда никому больше не принесет он такого горя, как мне! — выкрикнул несчастный и бросился вниз.

Всего чуть-чуть задержался Мельхиор в дороге, немного не хватило ему, чтобы поведать своему другу о том, как все было на самом деле.

Оказывается, девица та, лишь только завидела славного рыцаря , влюбилась в него без памяти и бросилась к родителям своим со слезами и просьбами не выдавать ее за слугу, а уговорить самого господина жениться на ней. Родителям, разумеется, такой поворот пришелся по душе, и они стали всячески опаивать и ублажать славного рыцаря, чтобы выдать за него свою беспутную дочь. Когда же Мельхиор раскусил их план, он пришел в ярость, и дело, к сожалению, кончилось великим побоищем.

Узнав о самоубийстве друга, долго плакал храбрый воин над его искалеченным телом. И не столько безвременная смерть печалила его — в те времена друзей теряли чаще, чем ныне, — нет, его съедала мысль, что тот умер, держа в сердце лютую ненависть к нему.

Но время шло, через год началась война, в замке случился великий пожар, и стены его рухнули. Тогда-то и поняли все, что проклятие начало сбываться. Тем временем Мельхиор нашел себе достойную подругу и женился. Родилось у него трое сыновей. И у двоих старших были только девочки, а младший вел беспутную жизнь и совсем жениться не собирался. Перед самой смертью явилась во сне Мельхиору покойная его матушка и напомнила о проклятии: замок уже рухнул, теперь может и род их прерваться. Тогда Мельхиор созвал всех своих сыновей и сообщил свою последнюю волю: наследство делиться не будет, а все без остатка перейдет тому, у кого окажется наибольшее число сыновей…

Даша слушала, раскрыв рот. Месье Кервель продолжал свой рассказ:

— …Но даже это условие не смогло полностью преодолеть проклятье. — Здесь он кинул боязливый взгляд на затянувшееся облаками небо. — Потомки Мельхиора делали все возможное, чтобы стать наследниками, но род все равно угасал, пока последний из Вельбахов не потерял своего имени. И только тогда, казалось, проклятье отступило.

— Что вы хотите этим сказать? — хрипло спросила Даша. Промокнув лоб платком, Филипп устало пояснил:

— Пока Вельбахи носили другую фамилию, жизнь их была вне опасности. Однако стоило им узнать имя свое — и все.

— Что «все»?

— Проклятье вступало в силу! — прошептал Филипп. — Поверьте, Ди-ди, здесь бессмысленно пытаться что-либо сделать.

Даша вскочила и начала прохаживаться по комнате. Если бы Филипп обвинил в этих убийствах ее, и в этом случае она была бы меньше потрясена. Средневековые проклятья! Это выше сил и понимания.

Даша схватилась за голову. Как истинно русский человек, она одновременно была и атеисткой, и верующей, и язычницей. Никакого противоречия не ощущалось, ибо все эти три мировоззрения замечательно уживались в ней, словно три основных религии в Иерусалиме. В силу этого обстоятельства она не могла поднять Филиппа на смех, но по той же самой причине не в состоянии была поверить его сумасшедшему рассказу.

— Вы в самом деле верите этому проклятию?

— А как же иначе объяснить эти смерти?

Даша обкусывала губу. Может это и смешно, но версия Филиппа выглядела логичнее ее собственной. Для того чтобы сбылось проклятье, нужно только сообщить наследникам настоящую фамилию. Чтобы убить людей, находящихся за тысячи километров друг от друга, требуются гораздо большие усилия и подготовка. Подготовка! Вот что смущало Дашу в ее желании повесить на бывшую жену Скуратова всех собак. Та может быть и стерва, но не профессиональный же убийца. Если, конечно, этим не промышляют ее сыновья или любовник.

Растирая виски, Даша вышла на балкон и вдохнула полной грудью влажный морской воздух. Остаться бы здесь, и провались пропадом все замки со дворцами!

Сзади послышалось нервное сопение француза.

Не отрывая глаз от тяжелых сверкающих волн, Даша произнесла:

— Не будем впадать в панику раньше времени, mon cher Филипп. У нас есть еще минимум три человека в запасе. Пока мы не встретимся с ними лицом к лицу, я предлагаю ничего не сообщать ни о титуле, ни о наследстве.

— Согласен. — Француз чуть приободрился, но все же в его глазах оставалось сомнение. — А вы уверены, что этим мы сумеем обмануть рок?

— Рок не рок, но молчание нам не повредит.

Валентина Георгиевна Калинина, в девичестве Скуратова, оказалась полной седой женщиной. Она сердечно расцеловалась с Дашей и Филлипом.

— Ну надо же… Вот уж никогда бы не подумала, что такое возможно. Кем же вы мне приходитесь?

— Сестрой.

— Сестрой. — Валентина Георгиевна покивала. — Вы на Лешу похожи. Рома в мать пошел, мы с Костей — середка на половинку. А вот Лешенька весь в отца был. Рыжий, рыжий… — Она приложила к глазам мокрый платок. — Господи, с одних похорон на другие. Видно, уже наш черед приходит.

— Зачем вы так… — Даша посчитала своим долгом успокоить бедную женщину. — Несчастье со всяким произойти может — и с пожилым, и с молодым. Вы были близки с братьями?

— Да как сказать… Конечно, больше всех видались с Романом. Живу-то я в Одессе. Хотя Костя мне больше по сердцу был. Да только он как обиделся на нас, так все связи и порвал.

— А из-за чего ссора-то вышла? — не удержалась от вопроса Даша.

Пожилая женщина усмехнулась:

— Да из-за чего мужики ругаться могут? Из-за женщины, конечно. Костя очень талантливый был, в консерватории учился, там с Лизой и познакомился…

— С кем? — удивилась Даша.

— С Лизкой своей белобрысой.

— А разве его жену не Илзе звали?

Сухие, потрескавшиеся губы дрогнули в недоброй усмешке.

— Звали… Да ведь ее имя только с мороза и выговоришь. Лиза — все-таки легче…

— Простите, я перебила вас. Так как же произошла их ссора? Сложив измятый платок, Валентина Георгиевна сунула его в карман кофты.

— Давно это было. В деталях все и не вспомнишь. Очевидно ей просто не хотелось выносить сор из избы. Но Даша решила настоять:

— И все-таки?

— Да глупость какая-то… — Калинина все еще колебалась. — Решил Костя свою будущую с нами со всеми познакомить. В гости позвал. Рома первый пришел, выпили они, мало показалось, Костя в магазин побежал — у него ведь никогда спиртного не было — а вернулся и застал картину…

— В смысле?

— Да вот в таком и смысле! — Мягкие морщинки вокруг губ стали сердитыми. — Срам один, да и только… Целовались они там или просто обнимались, теперь уже правды все равно не дознаемся, но скандал был — не дай Боже! — Валентина Георгиевна, обхватив руками круглое лицо, закачала головой. — Костя-то, он ведь с Ромкиной женой вернулся. А та, даром что маленькая, так мужа сковородкой отходила, что врача вызывать хотели.

— Ну и дела. — Даша передернула плечами. Семейные скандалы ее всегда пугали.

Филипп, напротив, был заворожен поведанной историей.

— О-ла-ла! — радостно провозгласил он. — Какой темперамент! Во всем перст Божий и женский.

— Да при чем здесь Бог? — Калинина пыталась сдержать гнев. — Бесстыжая она просто была, эта Лизка, я так понимаю. А Косте еще тогда сказала: беги ты от нее, пока не поздно. Да разве ж присушенный слушать будет? А! — Она махнула рукой.

— Но почему вы не возобновили отношения, когда они разошлись?

— Откуда ж я знала, что они разошлись? Костя как уехал из Ленинграда, так больше о нем ни слуху ни духу.

— Кстати, — Даша глянула на Филиппа, — а что произошло с Алексеем, с третьим братом? Все говорят, что он пропал…

— Пропал. — Валентина Георгиевна сокрушенно вздохнула. — Прямо загадка бермудская. Вечером вышел человек из дома и больше его никто не видел.

— Без вещей?

— Вот в чем был, в том и ушел. Мы уж и в розыск подавали, и знакомых всех на ноги подняли — как сквозь землю провалился.

— А не могла ли и здесь быть замешана женщина? — поинтересовался Филипп.

В заплаканных глазах промелькнула хитринка.

— Чего ж не могла… Ой как могла! Лешенька, он ведь по женской части слаб был. Бывало, ко мне от жены отдыхать приезжал, ох! — Калинина покачала головой, впрочем, без осуждения. — Думаю, по нашей улице ни один его мальчонка бегает…

Стараясь не выдавать волнения, Даша покосилась на Филиппа. Тот, впрочем, выглядел на удивление спокойным.

— Значит он мог заранее подготовиться и сбежать к одной из своих любовниц?

Валентина Георгиевна хотела ответить сразу, но замешкалась.

— Трудно сказать. Сбежать-то он мог, но чтобы десять лет носа не казать к нам… Мне-то должен был довериться. Я ведь его с детства покрывала. Напроказит что — Валенька, спасай. Нет, сердце мне дурное подсказывает.

Даша успокаивающе погладила ее по руке.

— Надежда умирает последней.

— Так все равно же умирает. — Глаза смотрели устало и без надежды.

Осторожно приоткрылась дверь. В комнату заглянул зять Скуратова — Михаил. Без формы он выглядел еще моложе и бесшабашнее.

— Здрасьте всем. Вы кушать-то идете?

— Я вас умоляю, какая еда! — Дашу удивил его задор. — Как можно думать о еде в такой день.

Михаил хотел что-то возразить, но промолчал.

— Как там? — Варвара Георгиевна кивнула на дверь. — Может мне пойти подсобить?

— Да пока не надо, сидите, тетя Валя, отдыхайте. — Он взял стул и подсел к остальным.

Сестра покойного все же поднялась.

— Схожу, Лялю проведаю. Надо еще продуктами заняться… Она тяжело поднялась и вышла из комнаты.

— На похороны-то останетесь? — Видно было, что зять Скуратова хотел спросить о чем-то другом.

Даша испуганно вскинула глаза.

— Нет. Думаю, что нет. У нас очень мало времени, да и мероприятие это… сами понимаете.

— Значит, поедете дальше наследников искать? — Он достал из коробка спичку и принялся ее грызть.

— А что нам остается делать? — В глаза Михаилу она старалась не смотреть.

— Неужели у женщин совсем никакого шанса?

— Увы. Мы вчера с вами это уже обсуждали.

— А у Никиты?

— Какого Никиты? — Даша медленно повернула голову. Филипп тоже замер.

— Питерского. Такой козел… — лейтенант сдержался, — каких свет еще не видывал.

Вытащив из кармана блокнот, молодая женщина принялась лихорадочно листать страницы.

— Странно… Я не помню такого имени. Никита, Никита… Кто он?

— Сын Романа Георгиевича. — Михаил выглядел крайне удивленным.

— Сын? — Даша опустила блокнот на колени. — А разве его сына зовут не Анатолием?

— Толик — это Тонькин брат.

— Чей брат?

— Антонины, жены моей. — Зять Скуратова заерзал. — Я же вам вчера говорил. А Никита — сын от первой жены. Ну той самой, что тестя сковородкой. — Очевидно стены в этом доме были слитком тонкие. — Честное слово, такой… гм, ну вы меня поняли.

Филипп и Даша переглянулись.

— А Никита женат? Сморщившись, Михаил нехотя ответил:

— Не знаю. Мы не общаемся. Неужели он тоже может деньги получить?

— Все зависит от обстоятельств, — пробормотала Даша. — Черт побери, ему должно быть не меньше тридцати…

— А выглядит, как пацан. Так вы о нем ничего не знали?

— У вас есть его адрес?

Теперь Михаил выглядел расстроенным. Очевидно он жалел о том, что рассказал.

— Нет. Ни адреса, ни телефона. С ним никто не общался. Даже дядя Рома.

— Послушайте, Михаил, — Даша кинула быстрый взгляд на Филиппа, — я очень хорошо понимаю ваше состояние, скажем так — обиды, и нахожусь в таком же. Не могу обещать наверняка, но если ваши сведения помогут найти наследника, я постараюсь сделать все, чтобы вы получили достойное вознаграждение. — Вы согласны, месье Кервель?

— Да-да, конечно! — Филипп закивал. — Баронесса вне всякого сомнения оценит вашу помощь.

Михаил вздохнул.

— Да честно — не знаю. Мы и видели его всего-то раз. Он приехал отдохнуть к отцу, ну, к Роману Георгиевичу, значит… Только прожил всего день. Они так поругались, что чуть не до драки. Больше и не виделись.

— Понятно. — Даша вздохнула. — Ну хоть какие-нибудь еще сведения вспомните: когда родился, где…

— У жены надо спросить.

— Кстати, а когда у нее день рождения? — негромко спросил Филипп.

Лейтенант обернулся:

— Уже прошел. Месяц назад. Филипп протянул чек:

— Это наш подарок к прошедшему празднику. Пожалуйста, поговорите с ней прямо сейчас и спросите все, что она знает о своем сводном брате.

— Постараюсь. Может все-таки останетесь на похороны?

— Как-нибудь в другой раз, — пробормотала Даша, думая о своем. — При следующей оказии…

Михаил внимательно посмотрел на нахохлившихся детективов и, ничего сказав, направился к выходу.

4

Как только за лейтенантом захлопнулась дверь, Даша бросилась к Филиппу.

— Фи-фи, мы немедленно вылетаем в Санкт-Петербург! Француз на всякий случай поинтересовался:

— Зачем?

— Мы должны увидеть Никиту раньше, чем он узнает о наследстве. И раньше, чем… его увидит кто-нибудь другой.

— Кого вы имеете в виду? — вытянул шейку француз.

— Это не важно. — Даша решила не баламутить Кервеля до того, пока сама окончательно не разберется в ситуации. — Главное, увидеть его как можно раньше. Он единственный, о ком мы ничего не знаем даже приблизительно. Возможно, он счастливый отец пятерых мальчиков, и наша задача уберечь его от… проклятий и прочих неприятностей.

— Вы полагаете, это реально? — Кервель жалобно, словно перепуганный теленок, смотрел на свою спутницу. — Может нам сообщить о произошедшем маман?

Даша испытала непреодолимое желание погладить сводного дядю по белокурой голове.

— Фи-фи, милый, давайте сначала прилетим в Питер, встретимся с Никитой, а потом уже решим, стоит нам беспокоить Марью Андреевну или нет.

— Вы правы. — Француз немного приободрился. — Ее ведь это может расстроить?

— Даже не сомневайтесь.

— Тогда вперед!

— Вперед!

1

Москвичи делятся на две категории: тех, кто любит Питер, и тех, кто его не любит. В отличие от самих питерцев. Те не любят Москву всем коллективом — на берегах Невы это испокон веков считалось хорошим тоном.

Даша город неуемного Петра не любила. Ей не нравился его холодный простор, его запах — края нежилого, болотистого, самой историей, казалось, не приспособленного для обустройства здесь человека. Сей помпезный кусок Европы, в одночасье силком перетащенный на подгнившие берега Невки, выглядел на них нарочито, бесконечно неудобно, словно прусский парик на широком рязанском лице. Однако еще более нарочитыми казались Даше сами питерцы со своей «национальной идей» интеллигентского превосходства, причем не над всем миром, а только над жителями Первопрестольной. По счастью, идеи едва хватало на поддержание самое себя, и в нее можно было верить лишь до тех пор, пока не покинул эти берега, пропитанные сырым, нездоровым духом застоявшейся воды и облупившейся позолоты.

Кроме того, в Питере проживало слишком много людей, чтобы с ходу отыскать в нем Никиту Романовича Скуратова.

— Надо было назвать его Малютой.

— Что, простите?

Филипп выглядел скверно. Он еще не до конца оправился от крымской трагедии, совершенно не выспался, а сырой холодный воздух второй столицы и вовсе действовал на него удручающе.

— Малютой, говорю. Надо было назвать его ни Никитой, а Малютой, — повторила Даша.

— Почему именно Малютой?

— Ну, во-первых, это исторично. А во-вторых, человека по имени Малюга Скуратов найти гораздо легче. Что как дадут нам Никит сто или двести! Чего прикажете с ними делать? Времени у нас не так много.

Месье Кервель дотронулся до кармана, в котором лежали сведения со скрипом выжатые из мисхорского оперуполномоченного.

— Не забывайте: у нас есть и дополнительная информация. Год рождения, имя его матери…

— Блажен, кто верует, — вздохнула Даша, — тепло ему на свете. — И застегнула куртку до носа.

Нет, Питер не тот город, который можно любить. По крайней мере в конце октября месяца.

2

Только невероятное упрямство рыжеволосого детектива и кошелек Филиппа позволили добиться невозможного: через час они имели подробное досье на человека, о существовании которого день назад даже не подозревали.

«Никита Романович Скуратов, 1968 года рождения, семейное положение — холост…»

Даша оторвалась от анкеты и испытующе заглянула в глаза честного работника военкомата, ставшего сегодня чуть-чуть богаче.

— Здесь указано, что Скуратов не женат, но вдруг он разведен и у него есть дети?

Бравый капитан, который уже получил все, что хотел, теперь мечтал только об одном — поскорее выставить настырных посетителей. Убирая папку, он нехотя буркнул:

— А вы спросите его сами. Адрес у вас есть.

— Ну да, ну да… — Даша аккуратно сложила бумажку и убрала ее в сумочку. — Хотя некоторые вещи лучше знать заранее.

Сотрудник военкомата спрятал недобрый взгляд. Он не любил москвичей. Даже дающих ему взятки.

3

А потом все полетело в тартарары.

Едва завидев потенциального наследника, Даша сразу же поняла, отчего это Никита Романович Скуратов до сих пор не осчастливил никого штампом в паспорте. Невысокий, худощавый, с нехорошей кожей, на которой кое-как, проплешинами, пробивалась щетина — уж по задумке ли какой или просто по небрежности, определить было сложно. Взгляд у Никиты был, как у подросшего уличного щенка, острый и недоверчивый. Он сильно сутулил плечи, приподнимаясь на мысках при каждом шаге, из-за чего походил на всадника, скачущего на собственных ногах. Позади его сухонькой фигурки в черном джинсовом костюме семенила девица, еще более субтильная и невзрачная, чем он сам.

Оставалась одна радость — Никита Скуратов добрался до них живым и невредимым.

— Добрый день! — Даша старалась говорить громко и радостно. — Как я счастлива, что вы… так быстро.

— Здрасьте. — Подошедший дернул локтем, словно хотел вынуть руку из кармана, но в последний момент передумал. — Это ты мне звонила?

— Я, — с некоторой задержкой кивнула Даша. «Может теперь в Питере принято ко всем незнакомым обращаться на „ты“? — Да, это звонила я, ваша тетя, и очень рада вас увидеть, мой дорогой племянник. — Ей почти удалось заставить голос звучать искренне.

Девица, стоявшая за Скуратовым, неожиданно захихикала, прикрыв рот ладошкой в цыпках. Сам Никита руки из карманов так и не вытащил, вместо того он прижал локти к талии, словно ожидая удара. Маленькие темные глаза стали еще меньше и теперь, как два злых жука, изучали благую вестницу.

— Чего-чего?

— Здравствуйте, я ваша тетя. — Даша все еще пыталась шутить. Но сердце уже чуяло недоброе.

— Тетя?

— Самая что ни на есть настоящая. Хотя и сводная. Девица снова хихикнула. Она выглядела так, словно находилась под действием наркотиков.

— Вы мне не верите?

— Я что, похож на идиота? Ты кто такая?

Не переставая улыбаться, Даша обернулась к белому, как его собственные одежды, Филиппу и быстро проговорила по-английски:

— Фи-фи, Михаил был прав, он действительно похож на урода. И девица с ним — наркоманка. Боюсь, что бабушка преждевременно скончается, как только увидит такого наследника… Идемте отсюда. Сделаем вид, что его в природе не существует.

Но не успел Филипп и рта раскрыть, как Никита сделал резкий шаг вперед и его покрытое оспинами лицо оказалось всего в паре сантиметров от перепуганного лица молодой женщины.

— Еще раз назовешь меня уродом, я тебе рожу разобью, поняла? Что за бабка?

Даша в ужасе попятилась, пытаясь укрыться за неширокую спину месье Кервеля. Маневр не удался, так как тот отползал вместе с ней. В результате они отошли метра на полтора. Скуратов не стал преследовать их на таком расстоянии.

— Что за бабка? — повторил он.

Стараясь не вдыхать запах плохо вычищенных зубов, Даша отступила еще на одни шаг и уже готова была пуститься наутек, когда Филипп проявил незаурядное мужество. Выйдя на первый план, он протянул изящную кисть, затянутую в нежно-сливочную перчатку, но протянул ее ладонью вниз, как это обычно делают женщины:

— Филипп Кервель. — Француз гнусавил больше обычного.

Скуратов на рукопожатие ответил, однако с вопросом обратился опять-таки к Даше:

— Он что, пидор?

Несмотря на непогожий день, Даше стало жарко.

— Месье Кервель — француз, — выдавила она словно пасту из засохшего тюбика. — К тому же прекрасно понимающий русский язык. — Даша бросила быстрый взгляд на застывшее лицо Филиппа — может все-таки не понял?

— И что, все французы такие? — В голосе Никиты слышалось столько пренебрежения, что стало по-настоящему тошно.

Господи, да неужели фортуна так слепа, что готова отдать хотя бы два франка этакому чудовищу?!