Хвостова кипа тут лежала,
      А Беранже не уцелел!
      За то его собака съела,
      Что в песнях он собаку съел!
 

 
      Я в Курске, милые друзья,
      И в Полторацкого таверне
      Живее вспоминаю я
      О деве Лизе, даме Керне!
 

 

ДЛЯ ВЫПУСКА ВОСПИТАННИЦ ХАРЬКОВСКОГО ИНСТИТУТА

 
      Три или четыре голоса
      Подруги, скорбное прощанье
      И нам досталось на удел!
      Как сновиденье, как мечтанье,
      Златой наш возраст пролетел!
      Простите… Жизненное море
      Уже принять готово нас;
      На нем что встретим? Счастье ль, горе?
      Еще судьбы безмолвен глас!
      Один голос
      Но не безмолвен голос сердца!
      Он громко мне благовестит:
      Кто здесь призрел меня, младенца,
      Меня и там приосенит.
      И наша матерь, наше счастье,
      Отрада стороны родной,
      Нам будет в жизненном ненастье
      Путеводительной звездой.
      Хор
      Свети, свети, звезда России,
      Свети, бескровных благодать!
      Пусть долго с именем Марии
      Мы будем радость сочетать.
      А ты, святое провиденье,
      Внемли молению детей:
      Она всех бедных утешенье,
      За них воздателем будь ей!
 

 

106. В АЛЬБОМ Б. П. ЩЕРБИНИНОЙ

 
      (В ДЕНЬ ЕЕ РОЖДЕНИЯ)
      Как в день рождения (хоть это вам забавно)
      Я вас спешу поздравить, подарить!
      Для сердца моего вы родились недавно,
      Но вечно будете в нем жить.
 

 

107. (РУССКАЯ ПЕСНЯ)

 
      И я выду ль на крылечко,
      На крылечко погулять,
      И я стану ль у колечка
      О любезном горевать;
      Как у этого ль колечка
      Он впоследнее стоял,
      И печальное словечко
      Мне, прощаючись, сказал:
      За турецкой за границей
      В басурманской стороне,
      По тебе лишь, по девице,
      Слезы лить досталось мне!..
      ….
      ….
 

 

108. ‹РУССКАЯ ПЕСНЯ›

 
      Как за реченькой слободушка стоит,
      По слободке той дороженька бежит,
      Путь-дорожка широка, да не длинна,
      Разбегается в две стороны она:
      Как налево – на кладбище к мертвецам,
      А направо – к закавказским молодцам,
      Грустно было провожать мне, молодой,
      Двух родимых и по той, и по другой:
      Обручальника по левой проводя,
      С плачем матерью-землей покрыла я;
      А налетный друг уехал по другой,
      На прощанье мне кивнувши головой.
 

 

109. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      По небу
      Тучи громовые ходят;
      По полю
      Пули турецкие свищут.
      Молодцу ль
      Грома и пули бояться?
      Что же он
      Голову клонит да плачет?
      Бедному
      Жаль не себя, горемыки,
      Жаль ему
      Душечки красной девицы!
      Девушку
      Грозный отец принуждает,
      Красную
      Жалобно матушка молит:
      "Дитятко!
      Выдь за богатого замуж!
      Милое,
      Верь, и не вспомнишь солдата!"
      1828 или 1829
 

110. ОТСТАВНОЙ СОЛДАТ

 
      (Русская идиллия)
      Солдат
      Нет, не звезда мне из лесу светила:
      Как звездочка, манил меня час целый
      Огонь ваш, братцы! Кашицу себе
      Для ужина варите? Хлеб да соль!
      Пастухи
      Спасибо, служба! Хлеба кушать.
      Солдат
      Быть так,
      Благодарю вас. Я устал порядком!
      Ну, костыли мои, вам роздых! Рядом
      Я на траву вас положу и подле
      Присяду сам. Да, верст пятнадцать
      Ушел я в вечер.
      1-й пастух
      А идешь откуда?
      Солдат
      А из Литвы, из виленской больницы.
      Вот как из матушки России ладно
      Мы выгнали гостей незваных – я
      На первой заграничной перестрелке,
      Беда такая, без ноги остался!
      Товарищи меня стащили в Вильну;
      С год лекаря и тем и сем лечили
      И вот каким, злодеи, отпустили.
      Теперь на костылях бреду кой-как
      На родину, за Курск, к жене и сестрам.
      2-й пастух
      На руку, обопрись! Да не сюда,
      А на тулуп раскинутый ложися!
      Солдат
      Спасибо, друг, господь тебе заплатит! -
      Ах, братцы! Что за рай земной у вас
      Под Курском! В этот вечер словно чудом
      Помолодел я, вволю надышавшись
      Теплом и запахом целебным! Любо,
      Легко мне в воздухе родном, как рыбке
      В реке студеной! В царствах многих был я!
      Попробовал везде весны и лета!
      В иных краях земля благоухает,
      Как в светлый праздник ручка генеральши -
      И дорого, и чудно, да не мило,
      Не так, как тут! Здесь целым телом дышишь,
      Здесь все суставчики в себя впивают
      Простой, но сладкий, теплый воздух; словом,
      Здесь нежишься, как в бане старых бар!
      И спать не хочется! Играл бы все
      До солнышка в девичьем хороводе.
      3-й пастух
      И мы б, земляк, играть не отказались!
      Да лих нельзя! Село далеко! Стадо ж
      Покинуть без присмотра, положившись
      Лишь на собак, опасно, сам ты знаешь!
      Как быть! Но вот и кашица поспела!
      Перекрестяся, примемся за ужин.
      А после, если к сну тебя не клонит,
      То расскажи нам (говоришь ты складно)
      Про старое свое житье-бытье!
      Я чай, везде бывал ты, все видал!
      И домовых, и водяных, и леших,
      И маленьких людей, живущих там,
      Где край земли сошелся с краем неба,
      Где можно в облако любое вбить
      Крючок иль гвоздь и свой кафтан повесить.
      Солдат
      Вздор мелешь, малый! Уши вянут! Полно!
      Старухи врут вам, греясь на печи,
      А вы им верите! Какие черти
      Крещеному солдату захотят
      Представиться? Да ныне ж человек
      Лукавей беса! Нет, другое чудо
      Я видел, и не в ночь до петухов,
      Но днем оно пред нами совершилось!
      Вы слышали ль, как заступился бог
      За православную державу нашу,
      Как сжалился он над Москвой горящей,
      Над бедною землею, не посевом,
      А вражьими ватагами покрытой, -
      И раннюю зиму послал нам в помощь,
      Зиму с морозами, какие только
      В Николин день да около Крещенья
      Трещат и за щеки и уши щиплют?
      Свежо нам стало, а французам туго!
      И жалко, и смешно их даже вспомнить!
      Окутались от стужи чем могли,
      Кто шитой душегрейкой, кто лохмотьем,
      Кто ризою поповской, кто рогожей,
      Убрались все, как святочные хари,
      И ну бежать скорее из Москвы!
      Недалеко ушли же. На дороге
      Мороз схватил их и заставил ждать
      Дня судного на месте преступленья:
      У божьей церкви, ими оскверненной,
      В разграбленном анбаре, у села,
      Сожженного их буйством! – Мы, бывало,
      Окончив трудный переход, сидим,
      Как здесь, вокруг огня и варим щи,
      А около лежат, как это стадо,
      Замерзлые французы. Как лежат!
      Когда б не лица их и не молчанье,
      Подумал бы, живые на биваке
      Комедию ломают. Тот уткнулся
      В костер горящий головой, тот лошадь
      Взвалил, как шубу, на себя, другой
      Ее копыто гложет; те ж, как братья,
      Обнялись крепко и друг в друга зубы
      Вонзили, как враги!
      Пастухи
      Ух, страшно, страшно!
      Солдат
      А между тем курьерский колокольчик,
      Вот как теперь, и там гремит, и там
      Прозвякнет на морозе; отовсюду
      Везут известья о победах в Питер
      И в обгорелую Москву.
      1-й пастух
      Э, братцы,
      Смотрите, вот и к нам тележка скачет,
      И офицер про что-то ямщику
      Кричит, ямщик уж держит лошадей;
      Не спросят ли о чем нас?
      Солдат
      Помоги
      Мне встать: солдату вытянуться надо…
      Офицер
      (подъехав)
      Огня, ребята, закурить мне трубку!
      Солдат
      В минуту, ваше благородье!
      Офицер
      Ба!
      Товарищ, ты как здесь?
      Солдат
      К жене и сестрам
      Домой тащуся, ваше благородье!
      За рану в чистую уволен!
      Офицер
      С богом!
      Снеси ж к своим хорошее известье:
      Мы кончили войну в столице вражьей,
      В Париже русские отмстили честно
      Пожар московский! Ну, прости, товарищ!
      Солдат
      Прощенья просим, ваше благородье!
      Офицер уезжает.
      Благословение господне с нами
      Отныне и вовеки буди! Вот как
      Господь утешил матушку Россию!
      Молитесь, братцы! Божьи чудеса
      Не совершаются ль пред нами явно!
      ‹1829›
 

 
      (Идиллия)
      (Посвящается В. И. Григоровичу)
      "В кущу ко мне, пастухи и пастушки! В кущу скорее,
      Старцы и жены, годами согбенные! К чуду вас кличу!
      Боги благие меня, презренного девой жестокой,
      Дивно возвысили! Слабые взоры мои усладились
      Светлым, небесным видением! Персты мои совершили,
      Смертные, дело бессмертное! Зов мой услышьте, бегите
      В кущу ко мне, пастухи и пастушки! В кущу скорее,
      Старцы и жены, годами согбенные! К чуду вас кличу!"
      Так по холмам и долинам бегал и голосом звонким
      Кликал мирно пасущих стада пастухов ионийских
      Ликидас юный, из розовой глины творивший искусно
      Чаши, амфоры и урны печальные, именем славный,
      Пламенным сердцем несчастный! Любовь без раздела – несчастье!
      Ликидас, всеми любимый, был презрен единой пастушкой,
      Злою Харитой, которою он безрассудно пленился!
      "Образ Хариты! Харита живая! Харита из глины!" -
      Разом вскричали вбежавшие в кущу. Крики слилися
      В радостный вой, восходящий до неба, и в узкие двери,
      Словно река, пастухи потекли, толпа за толпою.
      "Други, раздайтесь! – им Ликидас молвил. – Так, образ Хариты,
      Девы жестокой, вы видите! Боги сей подвиг великий
      Мне помогли совершить и глину простую в небесный
      Облик одели, но в прочности ей отказали! Раздайтесь,
      Други, молю вас! Может иной, в тесноте продираясь,
      Вдруг без намеренья ринуться прямо на лик сей и глину
      Смять и меня еще в злейшую долю повергнуть! Садитесь,
      Крайние, вы же все замолчите, вам чудо скажу я!
      Много дней и ночей, томим безнадежной любовью,
      Сна не знал я, пищи не брал и дела не делал.
      Словно призрак печальный, людей убегая, блуждал я
      Вдоль по пустынному брегу морскому; слушал стенанье
      Волн и им отвечал неутешным рыданием. Нынче
      Ночью – как и когда, не припомню – упал на песок я,
      Смолк и забылся. К утру, чувствую, теплой рукою
      Кто-то плечо мое тронул и будит меня, и приятно
      На ухо шепчет: "Ликидас, встань! Подкрепи себя пищей,
      В кущу иди и за дело примися! Что сотворишь ты,
      Вечной Киприде в дар принеси: уврачует богиня
      Сердце недужное!" Взоры я поднял – напрасно! Поднялся -
      Нет никого ни вблизи, ни вдали! Но советы благие
      В сердце запали послушное: в кущу иду я и глину
      Мну и, мягкий кусок отделивши, на круг повергаю;
      Сел я, не зная, что делать; по глыбе послушной без мыслей
      Пальцы блуждают, глаза не смотрят за ними, а сердце -
      Сердце далеко, на гордость Хариты, несчастное, ропщет!
      Вдруг, как лучом неожиданным в бурю, меня поразило
      Что-то знакомое, я встрепенулся, и сердце забилось.
      Боги! на глине я вижу очерк прямой и чудесный
      Лба и носа прекрасной Хариты, дивно похожий!
      Вижу: и кудри густые, кругом завиваясь, повисли;
      Место для глаз уж назначено, пальцы ж трудятся добраться
      В мякоти чудной до уст говорливых! С этого мига
      Я не знаю, что было со мною! Пламя, не сердце,
      Билось во мне, и не в персях, а в целом разлитое теле,
      С темя до ног! И руки мои, и глина, и куща,
      Дивно блистая, вертелись! Лишь помню: прекрасный младенец
      Стрелкой златою по глине сверкал, придавая то гордость
      Светлому лбу, то понятливость взгляду, то роскошь ланитам.
      Кончил улыбкой, улыбкой заманчиво-сладкой! Свершил ось!
      С места восстал я, закрыл рукою глаза, а другою -
      Кудри свои захватил и подернул: хотел я скорее
      Боль почувствовать, все ли живу я, узнать! – "Совершилось
      Смертным бессмертное! – голос священный внезапно раздался. -
      Эрмий, раскуй Промефея! Старец, утешься меж славных
      Теней! Небесный огонь не вотще похищен был тобою!
      Пользой твое святотатство изгладилось! Ты же, мгновенной,
      Бренной красе даровавший бессмертье, взглянь, как потомкам
      Поздним твоим представятся боги в нетленном сияньи,
      Камень простой искусством твоим оживить в их подобьи,
      Смертных красой к небесам восхищать и о Зевсе глаголать!"
      Где я? Стрела прорезала небо! Олимп предо мною!
      Феб-Аполлон, это ты, это ты! Тетива еще стонет,
      Взор за стрелой еще следует, славой чело и ланиты
      Блещут; лишь длань успокоилась, смерть со стрелою пустивши!
      Мне ли пред вами стоять, о бессмертные боги! Колени
      Гнутся, паду! Тебе я сей лик приношу, Киферея,
      Дивно из моря исшедшая в радость бессмертным и смертным!
      Слепну! Узрел я Зевеса с Горгоной на длани могучей!
      Кудри, как полные грозды, венчают главу золотую,
      В легком наклоне покрывшую вечный Олимп и всю землю!"
      Между 1825 и 1829
 

112. К П***

 

 
      Броженье юности унялось,
      Остепенился твой поэт,
      И вот ему что отстоялось
      От прежних дел, от прошлых лет.
      Тут все, знакомое субботам,
      Когда мы жили жизнью всей
      И расходились на шесть дней:
      Я – снова к лени, ты – к заботам.
 

 
      Увижу ль вас когда-нибудь
      С моею нежной половиной,
      Увижу ль вас когда-нибудь,
      О милый свадрик с плоховиной!
 

 

114. ЧЕТЫРЕ ВОЗРАСТА ФАНТАЗИИ

 
      Вместе с няней фантазия тешит игрушкой младенцев,
      Даже во сне их уста сладкой улыбкой живит;
      Вместе с любовницей юношу мучит, маня непрестанно
      В лучший и лучший мир, новой и новой красой;
      Мужа степенного лавром иль веткой дубовой прельщает,
      Бедному ж старцу она тщетным ничем не блестит!
      Нет! на земле опустевшей кажет печальную урну
      С прахом потерянных благ, с надписью: в небе найдешь.
 

 
      Не осенний частый дождичек
      Брызжет, брызжет сквозь туман:
      Слезы горькие льет молодец
      На свой бархатный кафтан.
      "Полно, брат молодец!
      Ты ведь не девица:
      Пей, тоска пройдет;
      Пей, пей, тоска пройдет!"
      – "Не тоска, друзья-товарищи,
      Грусть запала глубоко,
      Дни веселия, дни радости
      Отлетели далеко".
      – "Полно, брат молодец!
      Ты ведь не девица:
      Пей, тоска пройдет;
      Пей, пей, тоска пройдет!"
      – "И как русский любит родину,
      Так люблю я вспоминать
      Дни веселия, дни радости,
      Как пришлось мне горевать".
      – "Полно, брат молодец!
      Ты ведь не девица:
      Пей, тоска пройдет;
      Пей, пей, тоска пройдет!"
 

 

116. ГРУСТЬ

 
      Счастлив, здоров я! Что ж сердце грустит? Грустит не о прежнем;
      Нет! Не грядущего страх жмет и волнует его.
      Что же? Иль в миг сей родная душа расстается с землею?
      Иль мной оплаканный друг вспомнил на небе меня?
 

 

117. МАЛОРОССИЙСКАЯ МЕЛОДИЯ

 
      Я ль от старого бежала,
      В полночь травы собирала,
      Травы с росами мешала,
      Все о воле чаровала.
      Птичке волю, сердцу волю!
      Скоро ль буду я вдовою?..
      Дайте, дайте погуляю,
      Как та рыбка по Дунаю,
      Как та рыбка с окунями,
      Я, молодка, с молодцами,
      Как та рыбка со плотвою,
      Я с прилукой-красотою!
 

 

118. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      Как у нас ли на кровельке,
      Как у нас ли на крашеной
      Собиралися пташечки,
      Мелки пташечки, ласточки,
      Щебетали, чиликали,
      Несобравшихся кликали:
      "Вы слетайтесь, не медлите,
      В путь-дороженьку пустимся!
      Красны дни миновалися,
      Вдоволь вы наигралися,
      Здесь не ждать же вам гибели
      От мороза трескучего!"
      Государь ты мой батюшка,
      Государыня матушка!
      Меня суженый сватает,
      Меня ряженый сватает;
      Поспешите, не мешкайте,
      Меня поезду выдайте,
      С хлебом-солию, с образом,
      С красотой проходящею!
      Мне не век вековать у вас,
      Не сидеть же все девицей
      Без любви и без радости
      До ворчуньи ль до старости.
 

 

119. СЛЕЗЫ ЛЮБВИ

 
      Сладкие слезы первой любви, как роса, вы иссохли!
      – Нет! на бессмертных цветах в светлом раю мы блестим!
 

 

120. УДЕЛ ПОЭТА

 
      Юноша
      Сладко! Еще перечту! О, слава тебе, песнопевец!
      Дивно глубокую мысль в звучную ткань ты облек!
      В чьих ты, счастливец, роскошных садах надышался весною?
      Где нажурчали ручьи говор любовный тебе?
      Гений поэта
      Где? Я нашел песнопевца на ложе недуга, беднее
      Старца Гомера, грустней Тасса, страдальца любви!
      Но я таким заставал и Камоэнса в дикой пещере,
      Так и Сервантес со мной скорбь и тюрьму забывал!
 

 
      За что, за что ты отравила
      Неисцелимо жизнь мою?
      Ты как дитя мне говорила:
      "Верь сердцу, я тебя люблю!"
      И мне ль не верить? Я так много,
      Так долго с пламенной душой
      Страдал, гонимый жизнью строгой,
      Далекий от семьи родной.
      Мне ль хладным быть к любви прекрасной?
      О, я давно нуждался в ней!
      Уж помнил я, как сон неясный,
      И ласки матери моей.
      И много ль жертв мне нужно было?
      Будь непорочна, я просил,
      Чтоб вечно я душой унылой
      Тебя без ропота любил.
      1829 или 1830
 

122. ПОЭТ

 
      Долго на сердце хранит он глубокие чувства и мысли:
      Мнится, с нами, людьми, их он не хочет делить!
      Изредка, так ли, по воле ль небесной, вдруг запоет он, -
      Боги! в песнях его счастье, и жизнь, и любовь,
      Все, как в вине вековом, початом для гостя родного,
      Чувства ласкают равно: цвет, благовонье и вкус.
 

 
      Смерть, души успокоенье!
      Наяву или во сне
      С милой жизнью разлученье
      Объявить слетишь ко мне?
      Днем ли, ночью ли задуешь
      Бренный пламенник ты мой
      И в обмен его даруешь
      Мне твой светоч неземной?
      Утром вечного союза
      Ты со мной не заключай!
      По утрам со мною муза,
      С ней пишу я – не мешай!
      И к обеду не зову я:
      Что пугать друзей моих;
      Их люблю, как есть люблю я
      Иль как свой счастливый стих.
      Вечер тоже отдан мною
      Музам, Вакху и друзьям;
      Но ночною тишиною
      Съединиться можно нам:
      На одре один в молчаньи
      О любви тоскую я,
      И в напрасном ожиданьи
      Протекает ночь моя.
      1830 или 1831
 

124. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      Я вечор в саду, младешенька, гуляла,
      И я белую капусту поливала,
      Со пр_а_вой руки колечко потеряла;
      Залилася я горючими слезами,
      И за это меня матушка бранила:
      "Стыдно плакать об колечке! – говорила. -
      Я куплю тебе колечко золотое,
      Я куплю тебе колечко с изумрудом".
      – "Нет, нет, матушка, не надо никакого!
      То колечко было друга дорогого;
      Милый друг дал мне его на память.
      Любовь милого дороже изумруда.
      Любовь милого дороже всего света".
      1820-е – начало 1830-х
 

 
      Пусть нам даны не навсегда
      И жизнь, и жизни наслажденье,
      Пусть, как падучая звезда,
      Краса блестит одно мгновенье, -
      Да будет так! Закон богов
      Без ропота благословляю,
      А все на путь мой я цветов,
      Как жизнь минутных, рассыпаю.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

126. ‹НАБРОСОК ДРАМАТИЧЕСКОЙ ПОЭМЫ О ТАССО›

 
      Тасс
      Удались, ты так же все сияешь
      И в стране призраков и теней,
      Ты и здесь, царица, всех пленяешь
      Красотой могущею своей,
      Ты опять в Торквате разжигаешь
      Страшный огнь, всю ревность прежних дней!
      Удались, хотя из состраданья,
      Мне страдать нет силы, ни желанья!
      Елеонора
      Бедный друг, божественный Торквато!
      Прежним я и здесь тебя нашла.
      Так, была царицей я когда-то,
      Но венец как бремя я несла,
      И в душе, любовию объятой,
      Мысль одна отрадная жила,
      Чтоб тобой, певец Ерусалима,
      Я славна и пламенно любима.
      Тасс
      Замолчи, молю, Елеонора!
      Здесь, как там, мы будем розно жить.
      Но сей скиптр, венец и блеск убора
      Там должны ль нас были разлучить!
      Устыдись сердечного укора:
      Никогда не знала ты любить.
      Ах, любовь все с верой переносит,
      Терпит все, одной любви лишь просит.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

 
      От души ль ты, господин служивый,
      Песни, ходя на часах, поешь,
      Вспоминаешь ли отца и матерь,
      О девице ль горько слезы льешь,
      Иль в забаву речи так выводишь,
      Как весною соловьи поют.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

 
      На теплых крыльях летней тьмы
      Чрез запах роз промчались мы
      И по лучам ночных светил
      Тебя спустили средь могил.
      Гляди смелей: кладбище здесь;
      Плакучих ив печальный лес
      Над урной мраморной шумит,
      Вблизи ее седой гранит
      Едва виднеет меж цветов;
      Кругом кресты, и без крестов
      Лишь две могилы.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

 
      И вещего бояна опустили
      Сквозь запах роз и песни соловьев
      Под тень олив, на ложе из цветов.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

 
      Мы весело свои кончали дни!
      Что до чужих? Пускай летят они,
      В двух сторонах экватор рассекая,
      Но мы б, друзей под вечер оставляя,
      Фортуне вслед не думали бежать.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

 
      Когда крылам воображенья
      Ты вдохновенный миг отдашь,
      Презри земные обольщенья,
      Схвати, художник, карандаш.
      Богами на сии мгновенья
      Весь озаряется дух наш,
      Ты вскрикнешь: в тайне я творенья
      Постигнул помысл, боги, ваш.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

 
      Певец Онегина один
      Вас прославлять достоин, Ольга,
      Его стихи блестят, как злато, как рубин,
      Мои ж – как мишура и фольга.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

 
      Друг Пушкин, хочешь ли отведать
      Дурного масла, яиц гнилых, -
      Так приходи со мной обедать
      Сегодня у своих родных.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

 
      Нет, я не ваш, веселые друзья,
      Мне беззаботность изменила.
      Любовь, любовь к молчанию меня
      И к тяжким думам приучила.
      Нет, не сорву с себя ее оков!
      В ее восторгах неделимых
      О, сколько мук! о, сколько сладких снов!
      О, сколько чар неодолимых.
      Конец 1820-х – начало 1830-х
 

Примечания

 
      Настоящее издание сочинений А. А. Дельвига представляет читателю все стороны его творчества: стихи, незавершенные драматические и прозаические опыты, критические и полемические статьи и письма. До сего времени единственной попыткой собрать воедино наследие поэта были вышедшие девяносто лет назад "Сочинения барона А. А. Дельвига" под редакцией В. В. Майкова (СПб., 1893) (далее: Изд. 1893) – издание, не преследовавшее научных целей и к настоящему времени совершенно устаревшее. На современном научном уровне издано лишь поэтическое наследие Дельвига: в 1934 г. в большой серии "Библиотеки поэта" появилось полное собрание его стихотворений, подготовленное выдающимся советским текстологом и историком литературы Б. В. Томашевским; это издание (Изд. 1934), повторенное с некоторыми дополнениями в 1959 г. (Изд. 1959), дало критически установленный текст стихов Дельвига и является основой для всех последующих переизданий, в том числе и для настоящего.
      Вслед за стихотворениями Дельвига Б. В. Томашевский предполагал издать и его прозу и письма, но не успел завершить эту работу. Он дал библиографию критических статей и писем, не вошедших в Изд. 1893, и описал сохранившиеся автографы Дельвига. История собирания писем поэта и оставшиеся до последнего времени неизданными письма сообщены в публикации Е. М. Хмелевской "Письма А. А. Дельвига" (ПК, с. 20-33).
      Особую сложность представляет установление корпуса критических статей Дельвига. Почти все они были напечатаны анонимно (ЛГ, 1830-1831). Первую попытку выделить их из числа других анонимных статей сделал В. П. Гаевский, пользовавшийся рукописями Дельвига; в дальнейшем атрибутирование статей в ЛГ выросло в особую исследовательскую проблему, связанную прежде всего с определением анонимных статей Пушкина (работы А. А. Фомина, Н. О. Лернера и в особенности Б. В. Томашевского и В. В. Виноградова. – см.: Пушкин. Итоги и проблемы изучения. М.; Л., 1966, с. 218-220).
      Все эти достижения и сложности современного состояния изучения Дельвига предопределили отбор и распределение материала в настоящем издании. В первом его разделе – "Стихотворения" – представлено полностью поэтическое наследие Дельвига. В первой части раздела мы воспроизводим единственный прижизненный сборник стихов Дельвига, подготовленный самим поэтом, сохраняя авторское расположение стихотворений. Все тексты (за исключением одного, N 23, где в стихе 18-м введена авторская поправка по печатному экземпляру ИРЛИ) печатаются по этому сборнику.
      Вторая часть раздела – "Стихотворения, не вошедшие в сборник 1829 года" – включает ранние опыты, поздние стихи, написанные уже после выхода сборника, а также стихи, оставшиеся за его пределами по личным или цензурным причинам. Этот подраздел строится в хронологическом порядке. Источником текста в нем в ряде случаев оказывается не первая журнальная публикация, а более поздняя редакция автографа (это в первую очередь касается ранней лирики). Обоснование источника текста, а также перечисление существующих автографов читатель должен искать в Изд. 1934 и Изд. 1959. Уже после выхода этих изданий в ЦГАЛИ поступила тетрадь с автографами Дельвига, сообщенными Б. В. Томашевскому Н. Ф. Бельчиковым (ф. 2657, оп. 2, N 40), и обнаружился ряд автографов в ИРЛИ, с неизвестным ранее "Посланием к А. Д. Илличевскому" (1815) (см.: Теребенина Р. Е. Поступления в лицейское собрание пушкинского фонда. – Изв. ОЛЯ, серия лит. и языка, 1972, вып. 2, март – апрель, с. 176-184; шифр: ф. 244, оп. 25, N 379). Автограф "Стихов на рождение В. К. Кюхельбекера", находившийся в ЦГИА, ныне хранится в ЦГАОР – ф. 828 (А. М. Горчакова), оп. 1, N 98; в этом же фонде – копии нескольких ранних стихотворений. По Изд. 1934 печатаются лицейские стихи N 1-6, 8-9, 11, 16-17, 20-23, 25, 30-36, 37, 39-40, 42-43, 45-52; стихи 1817-1831 гг. N
 

 
      96-98, 121, 123, 125-132, 134; драматические и прозаические отрывки, коллективные стихи (N 4). Сверка текстов с автографами и печатными источниками позволила устранить некоторые неточности, вкравшиеся в особенности в Изд. 1959, работа над которым была прервана смертью Б. В. Томашевского. Ряд уточнений по рукописным источникам содержит также изд.: Дельвиг А. А. Стихотворения. Вступ. ст., подгот. текста и примеч. И. В. Исакович. Л., 1963 (Б-ка поэта, Малая серия.)
      В разделе "Статьи" – собраны рецензии и заметки, для которых авторство Дельвига устанавливается с полной достоверностью, на основании автографа или документальных свидетельств. Мелкие редакционные примечания и редакционные объявления, принадлежащие Дельвигу, в издание не вошли.
      Вслед за статьями мы помещаем небольшой раздел "Коллективное", куда входят четыре стихотворения, написанные Дельвигом вместе с Баратынским, Пушкиным и др., и две полемические статьи из "Литературной газеты", по свидетельству А. И. Дельвига, составленные вместе с Пушкиным.
      Основной корпус книги заканчивается разделом "Письма". Эпистолярное наследие Дельвига – памятник очень высокой ценности – и в историческом, и в психологическом, и в литературном отношении; он содержит первостепенной важности сведения о культурной жизни пушкинской эпохи, сохраняет для нас неповторимые черты личности поэта и является заметным образцом эпистолярной прозы 1820-х гг.