Для него кораблями бегущими.
      Но с младенчества он обучается
      Воспевать красоты поднебесные,
      И ланиты его от приветствия
      Удивленной толпы горят пламенем.
      И Паллада туманное облако
      Рассевает от взоров, -- и в юности
      Он уж видит священную истину
      И порок, исподлобья взирающий!
      Пушкин! Он и в лесах не укроется,
      Лира выдаст его громким пением,
      И от смертных восхитит бессмертного
      Аполлон на Олимп торжествующий.
      1815 (?)
      ДИФИРАМБ
      (1816. 15 АПРЕЛЯ)
      Либер, Либер! я шатаюсь,
      Все вертится предо мной,
      Дай мне руку -- и с землей
      Я надолго распрощаюсь!
      Милый бог, подай бокал,
      Не пустой и не с водою, -
      Нет, с той влагой золотою,
      Чем я горе запивал!
      Зол Амур, клянусь богами!
      Зол, я сам то испытал:
      Святотатец, разбавлял
      Он вино мое слезами!
      Говорят: проказник сам -
      Лишь вино в бокал польется -
      Присмиреет, засмеется
      И хорош бывает к нам!
      Так пои его ты вечно
      Соком радостным твоим,
      Царствуй, царствуй в дружбе с ним,
      Возврати нам мир сердечный!
      Как в то время я напьюсь,
      В честь твою, о краснощекой!
      Как я весело с жестокой,
      Как я сладко обнимусь!
      НА СМЕРТЬ ДЕРЖАВИНА
      Державин умер! чуть факел погасший дымится, о Пушкин!
      О Пушкин, нет уж великого ! Музы над прахом рыдают!
      Их персты по лирам не движутся, голос в устах исчезает!
      Амура забыли печальные, с цепью цветочною скрылся
      Он в диком кустарнике, слезы катятся по длинным ресницам,
      Забросил он лук и в молчаньи стрелу об колено ломает;
      Мохнатой ногой растоптал свиристель семиствольную бог Пан.
      Венч'ан осок'ою ручей убежал из повергнутой урны,
      Где Бахус на тигре, с толпою вакханок и древним Силеном,
      Иссечен на мраморе -- тина льется из мраморной урны, -
      И на руку нимфа склонясь печально плескает струею!
      Державин умер! чуть факел погасший дымится, о Пушкин!
      О Пушкин, нет уж великого! музы над прахом рыдают!
      Веселье в Олимпе, Вулкан хромоногий подносит бессмертным
      Амврозию, нектар подносит Зевсов прелестный любимец.
      И каждый бессмертный вкушает с амврозией сладостный нектар,
      И, отворотясь, улыбается Марсу Венера. И вижу
      В восторге я вас, полубоги России. Шумящей толпою,
      На копья склонясь, ожиданье на челах, в безмолвьи стоите.
      И вот повернул седовласый Хрон часы, вот пресекли
      Суровые парки священную нить -- и восхитил к Олимпу
      Святого певца Аполлон при сладостной песне бессмертных:
      "Державин, Державин! хвала возвышенным поэтам! восстаньте,
      Бессмертные, угостите бессмертного; юная Геба,
      Омой его очи водою кастальскою! вы, о хариты,
      Кружитесь, пляшите под лиру Державина! Долго не зрели
      Небесные утешенья земли и Олимпа, святого пиита".
      И Пиндар узнал себе равного, Флакк -- философа -- брата
      И Анакреон нацедил ему в кубок пылающий нектар.
      Веселье в Олимпе! Державин поет героев России.
      Державин умер! чуть факел погасший дымится, о Пушкин!
      О Пушкин, нет уж великого! Музы над прахом рыдают.
      Вот прах вещуна, вот лира висит на ветвях кипариса,
      При самом рожденьи певец получил ее в дар от Эрмия.
      Сам Эрмий уперся ногой натянуть на круг черепахи
      Гремящие струны -- и только в часы небесных восторгов
      Державин дерзал рассыпать по ней окрыленные персты.
      Кто ж ныне посмеет владеть его громкою лирой? Кто, Пушкин?!
      Кто пламенный, избранный Зевсом еще в колыбели, счастливец,
      В порыве прекрасной души ее свежим венком увенчает?
      Молися каменам! и я за другого молю вас, камены!
      Любите младого певца, охраняйте невинное сердце,
      Зажгите возвышенный ум, окрыляйте юные персты!
      Но и в старости грустной пускай он на лире,
      Гремящей сперва, ударяя -- уснет исчезающим звоном!
      Июль 1816
      ПЕРЕМЕНЧИВОСТЬ
      (К Платону)
      Все изменилось, Платон, под скипетром старого Хрона:
      Нет просвященных Афин, Спарты следов не найдешь,
      Боги покинули греков, греки забыли свободу,
      И униженный раб топчет могилу твою!
      1816
      ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЬ ВОСПИТАННИКОВ
      ЦАРСКОСЕЛЬСКОГО ЛИЦЕЯ
      Хор
      Шесть лет промчались, как мечтанье,
      В объятьях сладкой тишины,
      И уж отечества призванье
      Гремит нам: шествуйте, сыны!
      1-й голос
      О матерь! Вняли мы признанью,
      Кипит в груди младая кровь!
      Длань крепко съединилась с дланью,
      Связала их к тебе любовь.
      Мы дали клятву: все родимой,
      Все без раздела -- кровь и труд.
      Готовы в бой неколебимо,
      Неколебимо -- правды в суд.
      Хор
      Шесть лет промчались, как мечтанье,
      В объятьях сладкой тишины,
      И уж отечества призванье
      Гремит нам: шествуйте, сыны!
      2-oй голос
      Тебе, наш царь, благодаренье!
      Ты сам нас юных съединил
      И в сем святом уединеньи
      На службу музам посвятил!
      Прими ж теперь не тех веселых,
      Беспечной радости друзей,
      Но в сердце чистых, в правде смелых,
      Достойных благости твоей.
      Хор
      Шесть лет промчались, как мечтанье,
      В объятьях сладкой тишины,
      И уж отечества призванье
      Гремит нам: шествуйте, сыны!
      3-ий голос
      Благословите положивших
      В любви отечеству обет!
      И с детской нежностью любивших
      Вас, други наших резвых лет!
      Мы не забудем наставлений,
      Плод ваших опытов и дум,
      И мысль об них, как некий гений,
      Неопытный поддержит ум.
      Хор
      Простимся, братья! Руку в руку!
      Обнимемся в последний раз!
      Судьба на вечную разлуку,
      Быть может, здесь сроднила нас!
      4-ый голос
      Друг на друге остановите
      Вы вздор с прощальною слезой!
      Храните, о друзья, храните
      Ту ж дружбу с тою же душой,
      То ж к славе сильное стремленье,
      То ж правде -- да, неправде -- нет.
      В несчастье -- гордое терпенье,
      И в счастье -- всем равно привет!
      Финал
      Шесть лет промчались, как мечтанье,
      В объятьях сладкой тишины,
      И уж отечества призванье
      Гремит нам: шествуйте, сыны!
      Прощайтесь, братья, руку в руку!
      Обнимемся в последний раз!
      Судьба на вечную разлуку,
      Быть может, здесь сроднила нас!
      Апрель или май 1817
      К ПУЩИНУ
      (В альбом)
      Прочтя сии разбросанные строки
      С небрежностью на памятном листке,
      Как не узнать поэта по руке,
      Как первые не вспомянуть уроки
      И как не сказать на дружеском столе:
      "Друзья, у нас есть друг и в Хороле"
      май 1817
      К А. Д. Илличевскому
      (В альбом)
      Пока поэт еще с тобой,
      Он может просто, не стихами,
      С твоей беседовать судьбой,
      Открытой пред его глазами.
      Но уж пророчественный глас
      Мне предсказал друзей разлуку,
      И Рок в таинственную руку
      Уж забрал жребии для нас.
      Готовься ж слышать предвещанья,
      Страшись сей груди трепетания
      И беспорядка сих власов!
      Все, все грядущее открою!
      Читай, -- написаны судьбой
      Вот строки невидимых слов
      ...................................................
      ...................................................
      май 1817
      К ШУЛЬГИНУ
      Прощай, приятель! От поэта
      Возьми на память пук стихов.
      Бог весть, враждебная планета
      В какой закинет угол света
      Его, с младых еще годов
      Привыкшего из кабинета
      Не выставлять своих очков?
      Бог весть, увидим ли разлуку,
      Перекрестясь мы за собой?
      Как обнимусь тогда с тобой!
      Рука сама отыщет руку,
      Чтоб с той же чистою душой -
      Но, может быть, испившей муку -
      Схватить ее и крепко сжать!
      Как дружных слов простому звуку
      Мне будет весело внимать!
      Ты, может быть!.. но что мечтами,
      Что неизвестным мучить нас?
      Мне ль спорить дерзко со слезами,
      Потечь готовыми из глаз?
      Что будет -- будет! с небесами
      Нельзя нам спорить, милый друг!
      Останься ж с этими стихами
      До первого пожатья рук.
      Май 1817
      К КЮХЕЛЬБЕКЕРУ
      И будет жизнь не в жизнь и радость мне не в радость,
      Когда я дни свои безвестно перечту
      И столь веселым мне блистающую младость,
      С надеждами, с тоской оставлю, как мечту.
      Когда как низкий лжец, но сединой почтенный,
      Я устыжусь седин, я устыжусь тебя,
      Мой друг, вожатый мой в страну, где, ослепленный,
      Могу, как Фаэтон, я посрамить себя;
      Когда о будущем мечтаний прежних сладость
      Не усладит меня, а будет мне в укор -
      И, светлый, гаснущим и робким взглянет взор,
      Тогда и жизнь не в жизнь и младость мне не в младость!
      И будет жизнь не в жизнь и младость мне не в младость,
      Когда души моей любовь не озарит
      И, сотворенная мне в счастие и радость,
      Не принесет мне их, а сердце отравит.
      Когда младой груди я видел трепетанье,
      Уст слышал поцелуй, ловил желанья глаз,
      И не завидуя, счастливый в ожиданье,
      Когда, измученный, не буду знать я вас, -
      Тогда к чему мне жизнь, к чему мне в жизни младость,
      И в младости зачем восторги и мечты?
      Я для того ль срывал их вешние цветы,
      Чтоб жизнь была не в жизнь и радость мне не в радость?
      Май 1817
      ТРИОЛЕТ К. ГОРЧАКОВУ
      Тебе желаю, милый князь,
      Чтобы отныне жил счастливо,
      Звездами, почестьми гордясь!
      Тебе желаю, милый князь,
      Видать любовь от черных глаз:
      То для тебя, ей-ей, не диво.
      Тебе желаю, милый князь,
      Чтобы отныне жил счастливо!
      Май 1817
      К ДРУЗЬЯМ
      Я редко пел, но весело, друзья!
      Моя душа свободно разливалась.
      О Царский сад, тебя ль забуду я?
      Твоей красой волшебной забавляясь
      Проказница фантазия моя,
      И со струной струна перекликалась,
      В согласный звон сливаясь под рукой, -
      И вы, друзья талант любили мой.
      Все ж песни вам от сельского поэта!
      Любите их за то хоть, что мои.
      Бог весть куда умчитесь в шуме света
      Все вы, друзья, все радости мои!
      И, может быть, мечты моей Лилета
      Там будет мне мучением любви;
      А дар певца, лишь вам в пустыне милый,
      Как василек, не доцветет, унылый.
      Май 1817
      В АЛЬБАУМ
      Не мило мне на новоселье,
      Здесь все увяло, там цвело,
      Одно и есть мое веселье -
      Увидеть Царское Село!
      -- Что ты, цветочек, увядаешь,
      Мной сорванный с родных полей?
      Иль, гость весенний, ты не знаешь
      Завидной участи своей?
      Гордись, гордись! -- Благоухаешь
      Ты в злате Лилиных кудрей!
      -- "О кудри мягки, их дыханье
      Благоуханней пышных роз;
      Но в злате их мне жизнь -- страданье,
      А счастье там, где я возрос!"
      -- Цветок мой, тише! Сколько Лилой
      Потратится жемчужных слез,
      Когда сей жалобе унылой
      Пришлось и ей со мной внимать!
      Ты жалок мне, цветочек милый!
      -- "Что сожалеть! Зачем срывать!"
      Май 1817 (?)
      СТИХОТВОРЕНИЯ 1817-1831 ГОДОВ
      А.С.ПУШКИНУ
      (из Малороссии)
      А я ужель забыт тобою,
      Мой брат по музе, мой Орест?
      Или нельзя стеснить мечтою
      До тех обетованных мест,
      Где я зовуся чернобривым,
      Где девы, климатом счастливым
      Воспитанные в простоте,
      (Посмейся мне!) не уступают
      Столичным дамам в красоте,
      Где взоры их мне обещают
      Одну веселую любовь,
      Где для того лишь изменяют,
      Чтобы пленить собою вновь? -
      Как их винить? -- Сама природа
      Их баловница на полях;
      Беспечных мотыльков свобода,
      Разнообразие в цветах
      И прелесть голубого свода
      В спокойных влитого вода,
      Лежащих в шумных камышах,
      И яблонь тихая прохлада,
      И лунных таинство ночей,
      Когда любовник в мраке сада
      Ждет умирания огней,
      Когда душа его томится
      И ожиданием и тоской,
      И даже ветерка страшится
      И свиста иволги лестной -
      Все манит здесь к изменам, к неге,
      Все здесь твердит: "Чета любви!
      Любовь летит -- лови, лови!"
      Но в тряске, скачущей телеге,
      Мой друг, приятно ли мечтать?
      И только мысль: тебя обнять,
      С тобой делить вино, мечтанья
      И о былом воспоминанья -
      Меня в ней может утешать.
      1817
      ПРИЗВАНИЕ
      Дева, дева! в сень дубравы,
      К речке, спящий в камышах,
      Приходи: Эрот суровый
      Мне уж в трех являлся снах!
      Две стрелы спустил он с лука
      К двум противным сторонам -
      Знаю, нам грозит разлука,
      Сердце верит вещим снам.
      Скоро ль тяжкие мученья
      Усладишь лобзаньем ты
      И мгновеньем наслажденья
      Утолишь мои мечты?
      Друг, поверь, что я открою:
      Время с крыльями! -- лови!
      Иль оно умчит с тобою
      Много тайного в любви!..
      Бойся строгого Гимера!
      За решеткой и замком
      Знает разницу Климена
      Быть в венце и под венцом.
      * * *
      В сей книге, в кипе сей стихов
      Найдут следы моих мечтаний,
      Которые, как жизнь блестящих мотыльков,
      Как сны волшебные младенческих годов,
      Исчезли -- а меня с толпой забот, страданий
      Оставили бороться одного.
      Я благодарен вам, о боги! ничего
      Не нужно для моих умеренных желаний.
      Я много получил, чтобы в родной стране,
      Трудяся, сч'астливой предаться тишине:
      Спокойствие души, запас воспоминаний
      И бедный к песням дар но вами данный мне.
      13 ноября 1818
      К Е. А. КИЛЬШТЕТОВОЙ
      Я виноват, Елена! перед вами,
      Так виноват, что с вашими глазами
      Не знаю, как и встретится моим!
      А знаете ль, как это больно им?
      Ах, для меня на свете все постыло,
      Коль не глядеть на то, что сердцу мило,
      Коль свежих уст улыбку не поймать,
      Мелькнувшую по вспыхнувшим ланитам,
      И грудь под дымкою не наблюдать,
      Какую бы, скажу назло пиитам,
      Дай бог иметь и греческим харитам.
      Подумайте ж, как трудно мне лишать
      Свои глаза тех сладостных мгновений,
      Когда б они на вас могли взирать
      И ваших ждать, как божьих, повелений.
      А как велеть медлительной руке
      Все уписать на памятном листке,
      О чем всегда я мыслю и мечтаю,
      Что сам себе за тайну поверяю!
      Нет, не могу, Елена! Пусть иной
      Вас назовет богинею весной,
      Иль Душенькой, или самой Венерой;
      Пускай он, слух обворожая наш,
      Опишет вас прекрасной, страстной мерой!
      И сей портрет не будет верно ваш!
      Вы на богинь не схожи, не жалейте!
      Тщеславия пустого не имейте
      Похожей быть на мрамор! Фидий сам
      Признался бы, что он подобной вам
      Обязан был прелестным идеалом
      Своих богинь. Их вера покрывалом
      Задернула и освятил обман,
      И окружен чернью истукан.
      И, может быть, виновница их славы
      Ходила тож просить богинь забавы,
      Чтобы всегда был Фидий верен ей.
      Тебя ль забыть! Ты красоте своей,
      А не мольбе обязана, гречанка.
      И милая, младая россиянка
      Захочет ли, чтоб кто ее сравнил,
      И в похвалу, с ее изображеньем?
      Куда бы я попал с таким сравненьем?
      Нет, хорошо, что вас я не хвалил!
      1818
      МОЯ ХИЖИНА
      Когда я в хижине моей
      Согрет под стеганым халатом,
      Не только графов и князей -
      Султана не признаю братом!
      Гляжу с улыбкою в окно:
      Вот мой ручей, мои посевы,
      Из гроздий брызжет тут вино,
      Там птиц домашних полны хлевы,
      В воде глядится тучный вол,
      Подруг протяжно призывая, -
      Все это в праздничный мой стол
      Жена украсит молодая.
      А вы, моих беспечных лет
      Товарищи в весельи, в горе,
      Когда я просто был поэт
      И света не пускался в море -
      Хоть на груди теперь иной
      Считает ордена от скуки,
      Усядьтесь без чинов со мной,
      К бокалам протяните руки,
      Старинны песни запоем,
      Украдем крылья у веселья,
      Поговорим о том о сем,
      Красноречивые с похмелья!
      Признайтесь, что блажен поэт
      В своем родительском владенье!
      Хоть на ландкарте не найдет
      Под градусами в протяженье
      Там свой овин, здесь огород,
      В ряду с Афинами иль Спартой;
      Зато никто их не возьмет
      Счастливо выдернутой картой.
      1818
      ОСЕННЯЯ КАРТИНА
      Когда земля отдаст плоды
      Трудов зимы, весны и лета,
      И, желтой мантией одета,
      Везде печальные следы,
      Являет роскоши минувшей,
      Подобно радости мелькнувшей
      Быстрее молнии небес;
      Когда вершиной черный лес,
      Шутя, качает над туманом
      И, запоздалый, с океаном
      Усталый борется пловец,
      Тебе, Нептун, дает обеты,
      Чтоб не испить с струею Леты
      Отрады горестных сердец. -
      Я на коне скачу ретивом
      И по горам и по полям,
      И вихрем веселюсь игривым,
      Который мчится по степям,
      Из-под копыт с листом и прахом;
      И селянин его со страхом
      Под вечер торопясь домой,
      Бродящей тенью почитает,
      Которую Харон седой
      В Аидов дом не пропускает
      Ее протяжный слыша вой.
      1818
      К ИЛЛИЧЕВСКОМУ
      (В Сибирь)
      Я благотворности труда
      Еще, мой друг, не постигаю!
      Лениться, говорят, беда, -
      А я в беде сей утопаю
      И пробудившись, забываю
      О чем заботился вчера.
      Мне иногда твердят: "Пора
      Сдавить стихи твои станками:
      Они раскупятся друзьями,
      Друзья им прокричат: ура!
      Веселые за полной чашей
      Тогда, суд'арь, от славы вашей,
      Или от вашего вина
      Заговорит вся сторона
      От Бельта до Сибири скучной,
      Куда с запиской своеручной,
      Пошлете другу толстый том".
      Все хорошо, но я не в том
      Свое блаженство полагаю:
      За стих не ссорюся с умом,
      А рифму к рифме приплетаю,
      Лениво глядя за пером.
      Напишет мне -- я прочитаю;
      Я прочитаю их друзьям:
      Люблю внимать их похвалам,
      Когда их похвалы достоин.
      И я слыхал, что плох тот воин
      Кто быть не думает вождем!
      Так мыслю я, меж тем пером
      Мешая истину с мечтами,
      Почти забыл, что мы с тобой
      Привыкли говорить сердцами, -
      Забыл, что. друг далекий мой,
      Прочтя мою систему лени,
      Но неизвестный о друзьях,
      По почте мне отправит пени
      Наместо нежных уверений,
      Что он и в дальних тех странах
      Своих друзей не забывает,
      Где мир, дряхлеющий во льдах,
      Красою дикой поражает;
      Что, как мелькнувшая весна
      Там оживляет все творенье,
      Так о друзьях мечта одна
      Его приводит в восхищенье,
      Его уносит в светлый край
      Златых надежд, воспоминаний,
      Где нет забот, где нет страданий
      И слова грозного: прощай!
      Будь счастлив, друг! не забывай
      Веселых дней очарованья
      И резвых спутников твоих!
      Вот непритворные желанья
      Далекому от круга их,
      От круга радости веселой,
      Где дружба нас и сын Семелы
      Привыкли часто собирать,
      Где можно все заботы света
      С мундиром, с фраком скидавать,
      Без лести похвалить поэта
      И обо всем потолковать.
      1818
      УТЕШЕНИЕ БЕДНОГО ПОЭТА
      Славы громкой в ожиданьи
      Много я терплю,
      Но стихов моих собранье
      Все хранить люблю.
      Мне шепнули сновиденья:
      "Закажи ларец,
      Спрячь туда свои творенья
      И залей в свинец!
      Пусть лежат! чрез многи лета,
      Знай, придет пора,
      И четыре факультета
      Им вскричат: "ура!""
      Жду и верю в исполненье!
      Пролетят века,
      И падет на их творенье
      Времени рука.
      Пышный город опустеет,
      Где я был забвен,
      И река позеленеет
      Меж упадших стен.
      Суеверие дух'ами
      Башни населит,
      И с упадшими дворцами
      Ветр зАговорит.
      Но напрасно сожаленье!
      Здесь всему черед!
      И лапландцев просвещенье
      Весело блеснет.
      К нам ученые толпою
      С полюса придут
      И счастливою судьбою
      Мой ларец найдут.
      В Афинее осторожно
      Свиток разверня,
      Весь прочтут и сколь возможно
      Вознесут меня:
      "Вот Дион, о, сам Гораций
      Подражал ему!
      А Лилета дело граций,
      Образец уму!"
      Сколько прений появится:
      Где, когда я жил,
      Был ли слеп, иль мне родиться
      Зрячим бог судил?
      Кто был Лидий, где Темира
      С Дафною цвела,
      Из чего моя и лира
      Сделана была?
      Други, други, обнимите
      С радости меня,
      Вы ж, зоилы, трепещите,
      Помните, кто я.
      <1819>
      ЭПИТАФИЯ
      (Экспромт)
      Прохожий! здесь лежит философ-человек,
      Он пр'оспал целый век,
      Чтоб доказать, как прав был Соломон,
      Сказав: "Все суета! все сон!"
      <1819>
      ПЕСНЯ
      Как ни больно сердца муки
      Схоронять в груди своей,
      Но больнее в час разлуки
      Не прижать родную к ней,
      Не услышать слово "милый",
      Не понять понятный взгляд,
      И мучений ждать уныло
      Вместо всех себе наград.
      Все ж не больно, есть больнее,
      Чем страдаю, чем терплю!
      Я б хотел любить нежнее,
      Некому ж сказать "люблю".
      Сердце ищет разделиться,
      Но кого и где найти?
      Как слезам из глаз не литься,
      Как цветку не отцвести?
      <1819>
      В ДЕНЬ МОЕГО РОЖДЕНЬЯ
      С годом двадцать мне прошло!
      Я пирую, други, с вами,
      И шампанское в стекло
      Льется пенными струями.
      Дай нам, благостный Зевес,
      Встретить новый век с бокалом!
      О, тогда с земли без слез,
      Смерти мирным покрывалом
      Завернувшись, мы уйдем
      И за мрачными брегами
      Встретясь с милыми тенями,
      Тень Аи себе нальем.
      6 августа 1819
      Е. А. Б...ВОЙ
      (ОТСЫЛАЯ ЕЙ ЗА ГОД ПЕРЕД ТЕМ ДЛЯ НЕЕ ЖЕ НАПИСАННЫЕ СТИХИ)
      Когда Амур еще был вашим богом
      И грации вас кликали сестрой,
      Когда самой Психее красотой
      Вы уступить могли, ей-ей! не в многом, -
      Я как поэт, как важной музы жрец,
      Лишь истине и красоте служащий,
      Дерзал вас петь и свежестью блестящей
      Вам из цветов парнасских плел венец,
      И, признаюсь, я часто в восхищеньи
      Вас представлял читающих тайком
      Мои стихи в безмолвном умиленьи,
      И жадно ждал, когда своим певцом
      Счастливого меня вы назовете
      И уголок мне в сердце отведете!
      Я так мечтал! Вдруг добрым Гименей
      Сменил у вас повесу Купидона,
      И от харит вас приняла Юнона, -
      Я в радости возжег мастики ей
      (Хотя не так люблю я эту даму:
      Не стыдно ли ей к мужу ревновать?)
      И написал притом эпиталаму.
      Но вот беда! мне страшно показать
      Вам прежние стихи мои, Елена!
      Что, если ваш супруг, хоть он поэт
      (Но у меня к женатым веры нет),
      Вообразит, что я согнул колена,
      Как влюбчивый пред вами Селадон!
      Нет, можно ли, чтоб так ошибся он?
      Мне нечего поэта опасаться!
      Я вас предал потомству, хоть в мечте:
      Он знает, мы привыкли поклоняться
      Как божествам уму и красоте.
      1819
      К ЕВГЕНИЮ
      За то ль, Евгений, я Гораций,
      Что пьяный, в миртовом венке,
      Пою вино, любовь и граций,
      Как он, от шума вдалеке,
      И что друзей люблю -- старинных,
      А жриц Венеры молодых;
      Нет, лиру высоко настроя,
      Не в силах с музою моей
      Я славить бранный лавр героя
      Иль мирные дела судей -
      Мне крыльев не дано орлиных
      С отверстным поприщем для них.
      К тому ж напрасно муза ищет
      Теперь героев и судей!
      Домой бичом отважно хлещет
      По стройному хребту коней,
      А Клит в объятиях Цирцеи
      Завялою душою спит.
      Когда ж мне до вершин Парнаса,
      Возвыся громкий глас, возвесть?
      Иль за ухо втащить Мидаса
      И смех в бессмертных произвесть?
      Вернее в храме Цитереи,
      Где сын ее нам всем грозит,
      Благоуханной головою
      Поникнул, Лидии младой
      Приятно нежить слух игрою,
      Воспеть беспечность и покой,
      И сладострастия томленье,
      И пламенный восторг любви,
      Покинуть гордые желанья,
      В венок свой лавров не вплетать
      И в час веселого мечтанья
      Тихонько Флакку подражать
      В науке дивной, в наслажденьи
      И с ним забавы петь свои.
      1819
      * * *
      Друзья, поверьте, не грешно
      Любить с вином бокал:
      Вино на радость нам дано -
      Царь Соломон сказал.
      Будь свят его закон!
      Солгать не смел ты так в Библии дерзко,
      Мудрец и певец Соломон!
      Что ж Соломону вопреки
      Глупцы вино бранят?
      Простить им можно: дураки
      Не знают, что творят.
      Таков второй закон!
      Хмельной, забыл о нем в Библии, верно,
      Мудрец и певец Соломон.
      Любил плясать король Давид,
      А что же Соломон?
      Он о прыжках не говорит;
      Вино все хвалит он!
      Великий Соломон!
      Друзья! признайтеся, в библии точно
      Мудрец и певец первый он.
      1819
      ВИДЕНИЕ
      (Кюхельбекеру)
      В священной роще я видел прелестную
      В одежде белой и с белою розою
      На нежных персях, дыханием легким
      Колеблемых;
      Венок увядший, свирель семиствольная
      И посох деву являли пастушкою;
      Она сидела пред урною,
      Изливающей
      Источник светлый, дриад омовение, -
      По плечам кудри, свиваяся, падали.
      "Кто ты? -- я думал, -- откуда, гостья
      Небесная?
      Не ты ли радость, любимица Зевсова?
      Но то уныла! Не ты ли Фантазия,
      Подруга граций и муз, о небе
      Поющая?
      Иль, может, призрак, душа отлученная
      От нашей жизни, впоследнее слушаешь
      И шепот листьев, и плеск и лепет
      Источника?"
      Но взор желанья, на волны потупленный,
      Но вера в счастье беспечность невинности
      В простых движеньях, в лице являясь,
      Прелестную
      Моею звали сестрой по созданию.
      Вдали за рощей и девы и юноши
      Хвалили Вакха и в хороводах
      Кружилися;
      Сатиры, фавны, в порывах неистовых,
      Делили с ними земные веселия
      И часто, в рощу вбежав, над девой
      Смеялися.
      Она в молчаньи фиалки и лилии
      В венок вплетала. О други, поверьте ль,
      Какое чудо в очах поэта
      Свершилося!
      Еще восторги во мне не потухнули,
      Священный ужас томит меня, волосы
      Дрожат, я слышу, глаза не видят,
      Не движутся.
      Вотще манила толпа, упоенная
      И негой страсти и жизнию младости,
      Во храм роскошный златой Киприды
      Невинную!
      Она молчала, не зрела, не слушала!
      Вдруг ужас, смертным доселе неведомый,
      Погнал от рощи непосвященных,
      И амброю
      Древа дохнули, запели пернатые,
      Источник стихнул, и все обновилося,
      Все отозвалось мне первым утром
      Создания,
      Прекрасным мигом рожденья Кипридина
      Из недр Фетиды, Олимпом ликующим,
      Когда с улыбкой Зевс внимает
      Гармонии.
      И ждал я чуда в священном безмолвии!
      Вдруг дева с криком веселья воспрянула,
      Лазурный облак над ней, расстлавшись,
      Заискрился,
      Одежда ярким сияньем осыпалась,
      К плечам прильнули крылья мотыльковые,
      И Эрос* принял ее в объятья
      Бессмертные!
      1 Эрос -- любовь, первый и древнейший бог греческой мифологии, создатель вселенной, не имеющий начала, и отец всех богов. Мы встречаем в стихотворцах, и особенно в философах Александрийской школы, другого еще Эроса, сына, а иногда брата Венеры Урании, бога чистой любви, которого не должно смешивать с Купидоном, греческим Приапом, известным из творений новейших поэтов под названием Амура, Эрота и Цифрепора. Здесь оба божества слиты в одно, как то часто случается у поэтов греческих, например Гелиос и Аполлон, Немезида и Диана нередко означают разных, нередко одних и тех же богов и богинь.
      Все небо плеском созданья откликнулось,
      Миры и солнца в гармонии поплыли,
      И все познали Хаос улыбкой
      Разгнавшего,
      Любовь, связь мира, дыханье бессмертия,
      Тебя познали, начала не знающий,
      О Эрос! счастье воздатель чистой
      Невинности.
      Ты видел в юной любовь непорочную,
      Желанье неба, восторгов безоблачных,
      Души, достойной делиться с нею
      Веселием;
      И тщетно взором искал между смертными
      Ты ей по сердцу и брата, и равного!