С благоговением ему возжгу куренье
      И воспою: "Хвала, кто с нежною душой,
      Тобою посвящен, о Феб, на песнопенье,
      За гением своим прямой идет стезей!"
      Чт'о зависть перед ним, ползущая змеею,
      Когда с богами он пирует в небесах?
      С гремящею лирою, с любовью молодою
      Он Крона быстрого и не узрит в мечтах.
      Но невзначай к нему в обитель постучится
      Затейливый Эрот младенческой рукой,
      Хор смехов и харит в приют певца слетится,
      И слава с громкою трубой.
      Между 1814 и 1817 (?)
      НАДПИСЬ К МОЕМУ ПОРТРЕТУ
      Не бойся, Глазунов, ты моего портрета!
      Не генеральский он, но сбудешь также с рук,
      Зачем лишь говорить, что он портрет поэта!
      С карикатурами продай его, мой друг.
      Между 1814 и 1917
      К А. М. Т....Й
      Могу ль забыть то сладкое мгновенье,
      Когда я вами жил и видел только вас,
      И вальса в бешеном круженье
      Завидовал свободе дерзких глаз?
      Я весь тогда желал оборотиться в зренье,
      Я умолял: "Постой, веселое мгновенье!
      Пускай я не спущу с прекрасной вечно глаз,
      Пусть так забвение крылом покроет нас!"
      Между 1814 и 1817
      БЛИЗОСТЬ ЛЮБОВНИКОВ
      (Из Гете)
      Блеснет заря, и всё в моем мечтаньи
      Лишь ты одна,
      Лишь ты одна, когда поток в молчаньи
      Сребрит луна.
      Я зрю тебя, когда летит с дороги
      И пыль и прах,
      И с трепетом идет пришлец убогий
      В глухих лесах.
      Мне слышится твой голос несравненный
      И в шуме вод;
      Под вечер он к дубраве оживленной
      Меня зовет.
      Я близ тебя; как не была б ты далеко,
      Ты все ж со мной.
      Взошла луна. Когда б в сей тьме глубокой
      Я был с тобой!
      Между 1814 и 1817
      К ЛИЛЕТЕ
      (Зимой)
      Так, все исчезло с тобой! Брожу по колено в сугробах,
      Завернувшись плащом, по опустелым лугам;
      Грустный стою над рекой, смотрю на угрюмую с'осну,
      Вслушиваюсь в водопад, но он во льдинах висит,
      Грозной зимой пригвожденный к диким, безмолвным гранитам;
      Вижу пустое гнездо, ветром зарытое в снег,
      И напрасно ищу певицу веселого мая.
      "Где ты, дева любви? -- я восклицаю в лесах. -
      Где, о Лилета! иль позабыла ты друга, как эхо
      Здесь позабыло меня голосом милыя звать.
      Вечно ли слезы мне лить и мучиться в тяжкой разлуке
      Мыслию: все ль ты моя? Или мне встретить,
      Как встречает к земле семейством привязанный узник,
      После всех милых надежд, день, обреченный на казнь?
      Нет, не страшися зимы! Я писал не слушая сердца,
      Много есть прелестей в ней, я ожидаю тебя!
      Наша любовь оживит все радости юной природы,
      В воспоминаньи, в мечтах, в страстном сжимании рук
      Мы не услышим с тобой порывистых свистов метели!
      В холод согреешься ты в жарких объятьях моих
      И поцелуем тоску от несчастного друга отгонишь,
      Мрачную, с белым лицом, с думою тихой в очах,
      Скрытых развитыми кудрями, впалых глубоко под брови, -
      Спутницу жизни моей, страсти несчастливой дочь".
      Между 1814 и 1817
      К АМУРУ
      (Из Генсера)
      Еще в начале мая
      Тебе, Амур жестокий!
      Я жертвенник поставил
      В домашнем огороде
      И розами и миртом
      Обвил его, украсил.
      Не каждое ли утро
      С тех пор венок душистый
      Носил тебе, как жертву?
      А было все напрасно!
      Уж сыплются метели
      По обнаженным ветвям, -
      Она ж ко мне сурова,
      Как и в начале мая.
      Между 1814 и 1817
      ДОСАДА
      Как песенка моя понравилась Лилете
      Она ее -- ну целовать!
      Эх, други! тут бы ей сказать:
      "Лилета, поцелуй весь песенник в поэте!"
      Между 1814 и 1817
      ЦЕФИЗ
      (Идилия)
      (И. А. Б....ому)
      Мы еще молоды, Лидий! вкруг шеи кудри виются;
      Рдеют, как яблоко, щеки, и свежие губы алеют
      В быстрые дни молодых поцелуев. Но скоро ль, не скоро ль,
      Все ж мы, пастух, состар'еемся; все ж подурнеем, а Дафна,
      Эта шалунья, насмешница, вдруг подрастет и, как роза,
      Вешним утром расцветшая, нас ослепит красотою.
      Поздно тогда к ней ласкаться, поздно и тщетно. Вертушка
      Вряд поцелует седых -- и, локтем подругу толкая,
      Скажет с насмешкою: "Взглянь, вот бабушкин милый любовник!
      Как же щеки румяны, как густы волнистые кудри!
      Голос его соловьиный, а взор его прямо орлиный!"
      -- Смейся, -- мы скажем ей, -- смейся! И мы насмехались, бывало!
      Здесь проходчиво все -- одна непроходчива дружба!
      "Здравствуй, здравствуй, Филинт! Давно мы с тобой не видались!
      Век не забуду я дня, который тебя возвратил мне,
      Мой добродетельный старец! Милый друг, твои кудри
      Старость не скупо осыпала снегом! Приди же к Цефизу;
      Здесь отдохни под прохладою теней: тебя oжидают
      Сочный в саду виноград и плодами румяная груша!"
      Так Цефиз говорил с младенчества милому другу,
      Старца обнял, затвор отшатнул и ввел его в садик.
      С груши одной Филинт плоды вкушал и хвалил их,
      И Цефиз ему весело молвил: "Приятель, отныне
      Дерево это твое; а я от холодной метели
      Буду прилежно его укутывать теплой соломой:
      Пусть оно для тебя и цветет и плодом богатеет!"
      Но -- не Филинту оно и цвело, и плодом богатело:
      В ту же осень он умер. Цефиз молил жизнедавца
      Так же мирно уснуть, хоть и бедным, но добрым. Под грушей
      Старца он схоронил и холм увенчал кипарисом.
      Часто слыхал он, когда простирала луна от деревьев
      Влажные, долгие тени, священное листьев шептанье;
      Часто из гроба таинственный глас исходил -- казалось,
      Был благодарности глас он. И небо давало Цефизу
      Много с тех пор и груш благовонных, и гроздий прозрачных.
      Между 1814 и 1817
      ЗАСТОЛЬНАЯ ПЕСНЯ
      Други, други! радость
      нам дана судьбой,
      Пейте жизни сладость
      Полною струей.
      Прочь от нас печали,
      Прочь толпа забот!
      Юных увенчали
      Бахус и Эрот.
      Пусть трещат морозы,
      Ветр свистит в окно,
      Нам напомнят розы
      С Мозеля вино.
      Нас любовь лелеет,
      Нас в младые дни,
      Как весна согреет
      Поцелуй любви.
      Между 1814 и 1817
      К ФАНТАЗИИ
      Сопутница моя златая,
      Сестра крылатых снов,
      Ты, свежесть в нектар изливая,
      На пиршестве богов,
      с их древних чел свеваешь думы,
      Лишаешь радость крыл.
      Склонился к чаше Зевс угрюмый
      И громы позабыл.
      Ты предпочла меня, пиита,
      Толпе других детей!
      Соломой хижина покрыта,
      Приют семьи моей,
      Тобой, богиня, претворялась
      В очарова'нный храм,
      И у младенца разливалась
      Улыбка по устам.
      Ты, мотыльковыми крылами
      Порхая перед ним -
      То меж душистыми цветами,
      То над ручьем златым, -
      Его манила вверх утеса
      С гранита на гранит,
      Где в бездну с мрачного навеса
      Седой поток шумит.
      Мечтами грудь его вздымала,
      И, свитые кольцом,
      С чела открытого сдувала
      Ты кудри ветерком.
      Пусть гул катился отдаленный,
      Дождь в листья ударял, -
      Тобой, богиня, осененный
      Младенец засыпал.
      Огни ночные, блеск зарницы,
      Падающей льдины гром
      Его пушистые ресницы,
      Отягощенны сном,
      К восторгам новым открывали
      И к трепетам святым,
      И в мраке свода ужасали
      Видением ночным.
      Заря сидящего пиита
      Встречала на скалах,
      Цветами вешними увита
      И с лирою в руках.
      Тобой, богиня, вдохновленный,
      С вершин горы седой
      Свирели вторил отдаленной
      Я песнию простой:
      "Что ты, пастушка, приуныла?
      Не пляшешь, не поешь?
      К коленям руки опустила,
      Идешь и не поешь?
      Во взоре, в поступи томленье,
      В лице пылает кровь,
      Ты и в тоске и в восхищеньи!
      Наверно, то любовь?
      Но ты закрылася руками!
      Мне отвечаешь: нет!
      Не закрывай лица руками,
      Не отвечай мне: нет!
      Я слышал, Хлоя, от пастушек,
      Кто в нас волнует кровь,
      Я слышал, Хлоя, от пастушек
      Рассказы про любовь!"
      Кругом свежее разливался
      Цветов пустынный дух,
      И проходяший улыбался
      Мне весело пастух:
      "Не улыбайся, проходящий
      Веселый пастушок,
      Не вечно скачет говорящий
      С цветами ручеек,
      Взгляни на бедного Дафниса,
      Он смолк и приуныл!
      Несчастного забыла Ниса,
      Он Нису не забыл!"
      Как ты, Фантазия, учила
      Ребенка воспевать,
      К свирели пальцы приложила,
      Велела засвистать!
      Невинный счастлив был тобою,
      Когда через цветы
      Вела беспечною рукою
      Его, играя, ты.
      Как сладко спящего покрыла
      В последний раз ты сном
      И грудь младую освежила
      Махающим крылом.
      Я вскрикнул, грезой устрашенный,
      Взглянул -- уж ты вдали,
      Летишь, где неба свод склоненный
      Падет на край земли.
      С тех пор ты мчишься все быстрее,
      А все манишь меня!
      С тех пор прелестней ты, живее,
      Уныл и томен я.
      Жестокая, пустыми ль снами
      Ты хочешь заменить
      Все, что младенчества я днями
      Так мало мог ценить!
      Кем ты, волшебница, явилась
      Мне с утренней звездой,
      И, застыдившись, приклонилась,
      Обвив меня рукой,
      К плечу прелестными грудями?
      Скажи, кто окропил
      Меня горячими слезами
      И, скрывшись, пробудил?
      Чей это образ несравненный ?
      Кто та, кем я дышу ?
      О ней, грозою окруженный,
      На древе я пишу;
      Богов усердными мольбами
      Ее узреть молю.
      Чего не делаешь ты с нами!
      Увы, и я люблю.
      Между 1814 и 1817
      БОГИНЯ ТАМ И БОГ ТЕПЕРЬ
      (К Савичу)
      Прозаик милый,
      О Савич мой,
      Перед тобой,
      Собравшись с силой,
      Я нарисую,
      Махнув пером,
      Всегда младую,
      С златым венцом,
      С златою лирой
      И по плечам
      С златой порфирой
      Богиню Там.
      Она витает
      (Поверь ты мне )
      В той стороне,
      Отколь блистает,
      При тишине
      Лесов заглохших
      И вод, умолкших
      В спокойном сне,
      Предтеча Феба,
      Камен царя,
      В цветах заря.
      Аврора неба,
      Откинув дверь,
      Там выпускает,
      Но бог Теперь
      Ее встречает
      И зло кидает
      К благим дарам
      Богиня ж Там,
      Как ты, незлобна!
      И не одной
      Она душой
      Тебе подобна,
      Но тож мила
      И весела,
      И так прелестно
      Как, Савич, ты
      Поет мечты
      О неизвестном
      Дали, дали!
      Внимай пиита:
      Он чародей -
      Судьбой открыта
      Грядущих дней
      Ему завеса,
      Он от Зевса
      Богиню Там
      Принял в подругу
      Своим мечтам.
      Тебе ж как другу
      Принес от ней
      О! сверток дней
      Ты прочитаешь
      И в нем узнаешь,
      Кто будешь впредь,
      Но не краснеть
      От слов пророка:
      "По воле рока
      Ты будешь петь,
      Как ночью мая
      Поет младая,
      В тени древес,
      Любви певица,
      Когда царица
      Ночных небес
      Из вод катится
      И мрачный лес
      Не шевелится;
      Когда ж в крови
      Зажгутся муки
      Святой любви,
      То смело руки
      Ты на клавир,
      И слаще лир
      Прольются звуки
      Твоей души.
      Тогда ж в тиши
      Ты, одинокой,
      В стихах пиши
      Письмо к жестокой -
      И ты поэт.
      Прошепчет: "Нет"
      Она сердито.
      О, не беда!
      Полуоткрытой
      Верь, скажет: "Да!"
      И ты, счастливый,
      От городов
      Уйдешь под кров
      Домашней ивы,
      Блаженный час!
      О днях грядущих
      Не суетясь,
      В местах цветущих
      Ты будешь жить
      И воздух пить
      С душистой розой.
      Ты свежей прозой
      Семьи простой
      Опишешь радость,
      Души покой,
      И чувства сладость
      Рассыплешь ты
      На все листы".
      О Савич милый!
      То будет, верь,
      Когда "Теперь",
      Сей бог унылый,
      Богиню "Там"
      Не повстречает,
      Не примешает
      К ее дарам
      Полезной муки,
      Слезы и скуки.
      Между 1814 и 1817
      ДИФИРАМБ
      Други, пусть года несутся,
      О годах не нам тужить!
      Не всегда и грозды вьются!
      Так скорей и пить, и жить!
      Громкий смех над докторами!
      При плесканьи полных чаш!
      Верьте мне, Игея с нами,
      Сам Лиэй целитель наш!
      Светлый Мозель восхищенье
      Изливает в нашу кровь!
      Пейте ж с ним вы мук забвенье
      И болтливую любовь.
      Выпили? Еще! Веселье
      Пышет розой по щекам,
      И беспечное похмелье
      Уж манит Эрота к нам.
      Между 1814 и 1817
      ЖАВОРОНОК
      Люблю я задумываться,
      Внимая свирели,
      Но слаще мне вслушиваться
      В воздушные трели
      Весеннего жаворонка!
      С какою он сладостию
      Зарю величает!
      Томлением, радостию
      Мне душу стесняет
      Больную, измученную!
      Весною раскованная
      Земля оживает,
      И, им очарованная,
      Сильнее пылает
      Любовью живительною.
      Как ловит растерзанная
      Душа его звуки!
      И, сладко утешенная,
      На миг забыв муки,
      На небо не жалуется!
      Между 1814 и 1817
      ЭЛИЗИУМ ПОЭТОВ
      За мрачными, Стигийскими брегами,
      Где в тишине Элизиум цветет,
      Минувшие певцы гремят струнами,
      Их шумный глас минувшее поет.
      Толпой века в молчании над ними,
      Облокотясь друг н'а друга рукой,
      Внимают песнь и челами седыми
      Кивают, бег воспоминая свой.
      И изредка веками сонм почтенный
      На мрачный брег за Эрмием грядет -
      И с торжеством Элизиум священный
      Тень гения отцветшего ведет.
      Их песнь гремит: "Проклят, проклят богами,
      Кто посрамил стихами муз собор!"
      О, горе! он чугунными цепями,
      Как Прометей, прикован к темю гор;
      Вран зависти льет хлад в него крылами
      И сердце рвет, и фурий грозный взор
      Разит его: "Проклят, проклят богами!"
      С шипеньем змей их раздается хор.
      -- О юноша с невинною душою,
      Палладою и Фебом озарен,
      Почто ступил ты дерзкою ногою
      За Кипрою, мечтами ослеплен?
      Почто, певец, когда к тебе стучалась
      Прелестница вечернею порой
      И тихо грудь под дымкой колебалась,
      И взор светлел притворною слезой,
      Ты позабыл твой жребий возвышенный
      И пренебрег душевной чистотой,
      И, потушив в груди огонь священный,
      Ты Бахуса манил к себе рукой.
      И Бассарей с кистями винограда
      К тебе пришел, шатаясь на ногах.
      С улыбкой рек: "Вот бедствиям отрада,
      Люби и пей на дружеских пирах".
      Ты в руки ковш -- он выжал сок шипящий,
      И Грация закрылася рукой,
      И от тебя мечтаний рой блестящий
      Умчался вслед невинности златой.
      И твой удел у Пинда пресмыкаться,
      Не будешь к нам ты Фебом приобщен!
      Блажен, кто мог с невинностью пробраться
      Чрез этот мир, возвышенным пленен.
      Между 1814 и 1819
      РАЗГОВОР С ГЕНИЕМ
      Кто ты, светлый сын небес!
      Златокудрый, быстрокрылый?
      Кто тебя в сей дикий лес,
      Сей скалы в вертеп унылый,
      Под обросший мхами свод,
      К бездне, где с рожденья мира
      С эхом гор поток ревет,
      Приманил от стран эфира?
      Что твой пламенник погас?
      Что твой образ омрачился?
      Что жемчуг скорбящих глаз
      По щекам засеребрился?
      Почему твое чело
      Потемнело, развенчалось?
      Или быстрое крыло
      От паренья отказалось?
      Не найдешь и на земле
      Ты веселое жилище!
      Вот, где розы расцвели, -
      Там родное пепелище,
      Там страна, где я расцвел,
      Где, лелеемый мечтою,
      Я любовь и радость пел,
      Побежим туда со мною.
      Смертный я, и в сих местах,
      Посвященных запустенью,
      Чувствую холодный страх,
      Содрогаюся биенью
      Сердца робкого в груди.
      Здесь я как-то заблудился.
      Добрый бог! со мной поди
      К тем садам, где я родился.
      Гений
      Нет, туда мы не пойдем,
      Там прольем мы только слезы,
      То не твой уж светит дом,
      Не твои блистают розы!
      Там тебя отцу не ждать,
      Там заботливо к порогу
      Не подходит часто мать
      И не смотрит на дорогу,
      Там младенец имя брат
      Лепетать не научился,
      Чтоб отца внезапно взгляд
      Прояснел и ослезился;
      Там и резвый хоровод
      Возле хижины пустынной
      Не сестра твоя ведет
      Песней звонкой и невинной, -
      Рок привел к чужой стране
      Челн с твоей семьей родимой.
      Может горести одне
      Примут в пристань их незримо?
      Может? Нет, ты обоймешь
      (Будет веры исполненье!)
      Мать, отца -- всех, кем живешь
      С кем и муки -- наслажденье!
      А меня ужели ты
      Не узнаешь? Я твой Гений,
      Я учил тебя мечты
      Напевать в домашней сени;
      Сколько смертных -- столько нас;
      Мы, посланники Зевеса,
      Охраняем, тешим вас
      От пелен до врат Айдеса!
      Но, любя, -- ужель судьбе
      Нам покорствовать не больно?
      Не привязанный к тебе,
      Я бы, неба житель вольный,
      Полетел к родной стране,
      К ним, к товарищам рожденья,
      С кем в священной тишине
      Я дохнул для наслажденья.
      Вам страдать ли боле нас?
      Вы незнанием блаженны,
      Часто бездна видит вас
      На краю, а напененный
      С криком радости фиал
      Обегает круг веселый,
      Часто Гений ваш рыдал,
      А коварный сын Семелы,
      С Купидоном согласясь,
      Вел, наставленный судьбою,
      Вас, играя и смеясь,
      К мрачной гибели толпою.
      Будем тверды, перейдем
      Путь тяжелых испытаний,
      Там мы счастье обретем,
      Там -- в жилище воздаяний!
      Между 1814 и 1817
      К К. Т. В.
      К чему на памятном листке мне в вас хвалить
      Ума и красоты счастливое стеченье?
      Твердить, что видеть вас уж значит полюбить,
      И чувствовать в груди восторги и томленье?
      Забавно от родни такое восхищенье?
      И это все другой вам будет говорить!
      Но счастья пожелать и доброго супруга,
      А с ним до старости приятных, светлых дней -
      Вот все желания родни и друга
      Равно и для княжны и для сестры моей.
      Между 1814 и 1817
      ФАНИ
      (Горацианская ода)
      Мне ль под оковами Гимена
      Все видеть то же и одно?
      Мое блаженство -- перемена,
      Я дев меняю, как вино.
      Темира, Дафна и Лилета
      Давно, как сон, забыты мной,
      И их для памяти поэта
      Хранит лишь стих удачный мой.
      Чем с девой робкой и стыдливой
      Случайно быть наедине,
      Дрожать и миг любви счастливой
      Ловить в ее притворном сне -
      Не слаще ли прелестной Фани
      Послушным быть учеником,
      Платить любви беспечно дани
      И оживлять восторги сном?
      Между 1814 и 1817
      К МАЛЬЧИКУ
      Мальчик, солнце встретить должно
      С торжеством в конце пиров!
      Принеси же осторожно
      И скорей из погребов
      В кубках длинных и тяжелых,
      Как любила старина,
      Наших прадедов веселых
      Пережившего вина.
      Не забудь края златые
      Плющем, розами увить!
      Весело в года седые
      Чашей молодости пить,
      Весело хоть на мгновенье,
      Бахусом наполнив грудь,
      Обмануть воображенье
      И в былое заглянуть.
      Между 1814 и 1819
      ХАТА
      Скрой меня, бурная ночь! Заметай следы мои, вьюга,
      Ветер холодный, бушуй вкруг хаты Лилеты прекрасной,
      Месяц, свети -- не свети, а дорогу, наверно, любовник
      К робкой подруге найдет.
      Тихо дверь отворись! О Лилета, твой милый с тобою,
      Нежной, лилейной рукой ты к сердцу его прижимаешь;
      Что же с перстом на устах, боязливая, смотришь на друга?
      Или твой Аргус не спит?
      Бог-утешитель Морфей, будь хранителем таин Амура!
      Сны, готовые нас разлучить до скучного утра,
      Роем тяжелым скорей опуститесь на хладное ложе
      Аргуса милой моей.
      Нам ли страшиться любви! Счастливец, мои поцелуи
      Сладко ее усыпят под шумом порывистым ветра;
      Тихо пробудит ее предвестницей юного утра
      Пламенный мой поцелуй!
      <1815>
      ВАКХ
      Прощай, Киприда, бог с тобою!
      С фиалом счастлив я:
      Двоих дружишь ты меж собою,
      А с Вакхом все друзья
      <1815>
      К ТЕМИРЕ
      Как птичка резвая, младая,
      Ты под крылом любви растешь,
      Мирских забот еще не зная,
      Вертишься и поешь,
      Но детство быстро унесется,
      С ним улетит и твой покой,
      И сердце у тебя забьется
      Неведомой тоской.
      Тщеславие тебя цветами
      Прилежно будет убирать,
      И много лет пред зеркалами
      Придется потерять.
      Здесь мода всеми помыкает,
      Чернит, румянит и белит,
      Веселых плакать заставляет,
      Печальным петь велит.
      И ты помчишься за толпою
      В чертог блестящей суеты
      И истинной почтешь красою
      Поддельные цветы.
      Но знай, что счастие на свете
      Не в жемчугах, не в кружевах,
      И не в богатом туалете,
      А в искренних сердцах.
      Цвети, Темира дорогая,
      Богиня красотою будь,
      В столице роскоши блистая,
      Меня не позабудь!
      <1815>
      ТЛЕННОСТЬ
      Здесь фиалка на лугах
      С зеленью пестреет,
      В свежих Флоры волосах
      На венке краснеет,
      Юноша, весна пройдет,
      И фиалка опадет.
      Розой, дева, украшай
      Груди молодые,
      Другу милому венчай
      Кудри золотые.
      Скоро лету пролететь,
      Розе скоро не алеть.
      Под фиалкою журчит
      Здесь ручей сребристый,
      С ранним днем ее живит
      Он струею чистой.
      Но от солнечных лучей
      Летом высохнет ручей.
      Тут, за розовым кустом,
      Пастушок с пастушкой,
      И Амур, грозя перстом:
      "Тут пастух с пастушкой!
      Не пугайте! -- говорит, -
      Миг -- и осень прилетит!"
      Там фиалку, наклонясь,
      Девица срывает,
      З'ефир, в волосы вплетясь,
      Локоном играет, -
      Юноша! Краса летит,
      Деву старость посетит.
      Кто фиалку с розой пел
      В радостны досуги
      И всегда любить умел
      Вас, мои подруги, -
      Скоро молодой певец
      Набредет на свой конец!
      <1815>
      К Т-ВУ
      Еще в младые годы,
      Бренча струной не в лад,
      За пиндарские оды
      Я музами проклят.
      Подняв печально руки,
      С надеждою в очах,
      Познаний от науки
      Я требовал в слезах.
      Наука возвратила
      Мне счастье и покой
      И чуть не примирила
      С завистливой судьбой.
      Но я, неблагодарный,
      (Чем тихомолком жить)
      С улыбкою коварной
      Стал дщерь ее бранить.
      И, взявши посох в руки,
      На цыпочках, тишком
      Укрылся от науки
      С затейливым божком.
      Амур к младой Темире
      Зажег во мне всю кровь,
      И я на томной лире
      Пел радость и любовь.
      Простился я с мечтою,
      В груди простыла кровь,
      А все еще струною
      Бренчу кой-как любовь -
      И в песнях дышит холод,
      В элегиях бомбаст;
      Сатиров громкий хохот
      Моя на Пинде часть.
      <1815>
      ПОЛЯК
      (Баллада)
      Бородинские долины
      Осребрялися луной,
      Громы на холмах немели,
      И вдали шатры белели
      Омраченной полосой!
      Быстро мчалися поляки
      Вдоль лесистых берегов,
      Ива листьями шептала,
      И в пещерах завывала
      Стая дикая волков.
      Вот в развалинах деревня
      На проталине лежит.
      Бурные, ночлег почуя,
      Гривы по ветру волнуя,
      Искры сыпали с копыт.
      И стучит поляк в избушку:
      "Есть ли, есть ли тут жилой?"
      Кто-то в окнах шевелится,
      И громчей поляк стучится:
      "Есть ли, есть ли тут жилой?"
      -- Кто там? -- всадника спросила
      Робко девица-краса.
      "Эй, пусти в избу погреться,
      Буря свищет, дождик льется,
      Тьмой покрыты небеса!"
      -- Сжалься надо мной, служивый! -
      Девица ему в ответ, -
      Мать моя, отец убиты,
      Здесь одна я без защиты,
      Страшно двери отпереть! -
      "Что красавице бояться?
      Ведь поляк не людоед!
      Стойла конь не искусает
      Сбруя стопку не сломает,
      Стол под ранцем не падет
      Дверь со скрыпом отскочила,
      Озирается герой;
      Сняв большую рукавицу,
      Треплет юную девицу
      Он могучею рукой.
      "Сколько лет тебе, голубка?"
      -- Вот семнадцатый к концу!
      -- "А! так скоро со свечами,
      Поменявшися кольцами,
      С суженым пойдешь к венцу!
      Дай же выпить на здоровье
      Мне невесты с женихом.
      До краев наполнись чаша,
      Будь так жизнь приятна ваша!
      Будь так полон здешний дом!"
      И под мокрой епанчою
      Задремал он над ковшом.
      Вьюга ставнями стучала,
      И в молчании летала
      Стража польская кругом.
      За гремящей самопрялкой
      Страшно девице одной,
      Страшно в тишине глубокой
      Без родных и одинокой
      Ей беседовать с тоской.
      Но забылась -- сон невольно
      В деве побеждает страх;
      Косами чуть-чуть вертится,
      Голова к плечу клонится,
      И томление в очах.
      С треском вспыхнула лучина,
      Тень мелькнула на стене,
      В уголку без покрывала
      Дева юная лежала,
      Улыбаясь в тихом сне.
      Глядь поляк -- прелестной груди
      Тихим трепетом дыш'ат;
      Он невольно взоры мещет,
      Взор его желаньем блещет,
      Щеки пламенем горят.
      Цвет невинности нетронут,
      Как в долине василек:
      Часто светлыми косами
      Меж шумящими снопами
      Вянет скошенный цветок.
      Но злодей! чу! треск булата -
      Слышь -- "К ружью!" -- знакомый глас,
      Настежь дверь -- как вихрь влетает
      В избу русский -- меч сверкает...
      Дерзкий, близок мститель-час!
      Дева трепетна, смятенна,
      Пробудясь, кидает взгляд;
      Зрит: у ног поляк сраженный
      Из груди окровавленной
      Тащит с скрежетом булат.
      Зрит, сама себе не верит -
      Взор восторгом запылал:
      "Ты ль, мой милый?" -- восклицает,
      Русский меч в ножны бросает,
      Девицу жених обнял!
      <1815>
      К ДОРИДЕ
      Дорида, Дорида! любовью все дышит,
      Все пьет наслажденье притекшею весной:
      Чуть з'ефир, струяся, березу колышет,
      И с берега лебедь понесся волной
      К зовущей подруге на остров пустынный,
      Над розой трепещет златой мотылек,
      И в гулкой долине любовью невинной
      Протяжно вздыхает пастуший рожок
      Лишь ты, о Дорида, улыбкой надменной
      Мне платишь за слезы и муки любви!
      Вглядись в мою бледность, в мой взор помраченный:
      По ним ты узнаешь, как в юной крови
      Свирепая ревность томит и сжигает!
      Не внемлет... и в плясках, смеясь надо мной,
      Назло мне красою подруг затемняет
      И узников гордо ведет за собой.
      1815
      К К. Г.
      Здравия полный фиал Игея сокрыла в тумане,
      Резвый Эрот и хариты с тоскою бегут от тебя:
      Бледная тихо болезнью на ложе твое наклонилась,
      Сон сменяется стоном, моленьем друзей тишина.
      Тщетно ты слабую длань к богине младой простираешь,
      Тщетно -- не внемлет Игея, молчит, свой целительный взор
      Облаком мрачным затмила, и Скорбь на тебя изливает
      С колкой улыбкою злобы болезни и скуки сосуд.
      Юноша! что не сзовешь веселий и острого Мома?
      С ними Эрот и хариты к тебе возвратятся толпой,
      Лирой, звенящею радость, отгонят болезни и скуку
      И опрокинут со смехом целебный фиал на тебя.
      Дружба даст помощи руку, Вакх оживит твои силы,
      Лила невольно промолвится, скажет, краснея, "люблю",
      С трепетом тайным к тебе прижимаясь невинною грудью,
      И поцелуй увенчает блаженное время любви.
      1815
      ПУШКИНУ
      Кто, как лебедь цветущей Авзонии,
      Осененный и миртом и лаврами,
      Майской ночью при хоре порхающих,
      В сладких грезах отвился от матери, -
      Тот в советах не мудрствует, на' стены
      Побежденных знамена не вешает,
      Столб кормами судов неприятельских
      Он не красит пред храмом Ареевым,
      Флот, с несчетным богатством Америки,
      С тяжким золотом, купленным кровию,
      Не взмущает двукраты экватора