"Стихотворения Барона Дельвига" _
      Л., "Художественная литература", 1986
      OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
 

____________________

 

 
      6. Н. И. Гнедичу
      7. Эпитафия ("Жизнью земною играла она, как младенец игрушкой…")
      8. В альбом А. Н. Вульф
      9. В альбом С. Г. К-ой
      10. Романс ("Друзья, друзья! я Нестор между вами…")
      11. Русская песня ("Соловей мой, соловей…")
      12. Русская песня ("Пела, пела пташечка…")
 

 
      19. Хор. Из Колиновой трагедии "Поликсена"
      20. Надпись на статую флорентийского Меркурия
 

 
      22. Идиллия ("Некогда Титир и Зоя, под тенью двух юных платанов…")
 

 
      26. Романс ("Одинок месяц плыл, зыбляся в тумане…")
 

 
      30. Вдохновение (Сонет)
      31. Сонет ("Златых кудрей приятная небрежность…")
      32. Н. М. Языкову (Сонет)
      33. С. Д. П‹ономарев›ой при посылке книги "Воспоминание об Испании", соч. Булгарина (Сонет)
      34. Русская песня ("Что, красотка молодая…")
 

 
      40. Утешение
 

 
      42. Русская песня ("Голова ль моя, головушка…")
 

 
      47. Эпиграмма ("Свиток истлевший с трудом развернули. Напрасны усилья…")
 

 
      49. В альбом ("О, сила чудной красоты!..")
      50. Романс ("Прекрасный день, счастливый день…")
      51. Романс ("Не говори: любовь пройдет…")
      52. Эпитафия ("Что жизнь его была? тяжелый сон…")
 

 
      54. Русская песня ("Сиротинушка, девушка!..")
      55. Русская песня ("Скучно, девушки, весною жить одной…")
      56. Пушкину ("Кто, как лебедь цветущей Авзонии…")
 

 
      58. Романс ("Сегодня я с вами пирую, друзья…")
 

59. К мальчику

 
      60. Первая встреча
 

61. Песня ("Дедушка! – девицы…")

 

62. К Диону

 
      63. Элегия ("Когда, душа, просилась ты…")
 

64. Конец золотого века (Идиллия)

 

65. Эпилог

 
      Ich singe, wie der Vogel singt,
      Der in den Zweigen wohnet:
      Das Lied, das aus der Kehle dringt
      Ist Lohn, der reichlich Iohnet.
      Goethe.
 

 
      (Идиллия)
      Вечернее солнце катилось по жаркому небу,
      И запад, слиянный с краями далекими моря,
      Готовый блестящего бога принять, загорался;
      В долинах, на холмах звучали пастушьи свирели;
      По холмам, долинам бежали стада и шумели;
      В прохладе и блеске катилися волны Алфея.
      Дамон, вдохновенный певец, добродетельный старец,
      Из хижины вышел и сел у дверей на пороге.
      Уж семьдесят раз он первыми розами лиру
      И длинные кудри свои украшал, воспевая
      На празднике пышном весны и веселье, и младость.
      А в юности зрелой камены его полюбили.
      Но старость, лишив его сил, убелив ему кудри,
      Отнять у него не могла вдохновенного дара
      И светлой веселости: их добродетель хранила.
      И старец улыбкой и взором приветливым встретил
      Отвсюду бегущих к нему пастухов и пастушек.
      "Любезный Дамон, наш певец, добродетельный старец!
      Нам песню ты спой, веселую песню, – кричали, -
      Мы любим, после трудов и полдневного жара,
      В тени близь тебя отдыхать под веселые песни.
      Не сам ли ты пел, что внушенные музами песни
      На сердце больное, усталое веют прохладой,
      Которая слаще прохлады, из урны Алфея
      С рассветом лиющейся, слаще прохлады, лилеям
      Свежесть дающей росы, и вина векового,
      В амфорах хранимого дедами, внукам на радость?
      Что, добрый? Не так ли ты пел нам?" Дамон улыбнулся.
      Он с юности ранней до позднего вечера жизни
      Ни в чем не отказывал девам и юношам милым.
      И как отказать? Убедительны, сладки их просьбы:
      В прекрасных устах и улыбка, и речи прекрасны.
      Взглянул он на Хлою, перстом погрозил ей и молвил:
      "Смотри, чтоб не плакать! и ты попадешь в мою песню".
      Взял лиру, задумался, к солнцу лицом обратился,
      Ударил по струнам и начал хвалою бессмертным:
      "Прекрасен твой дар, Аполлон, – вдохновенные мысли!
      Кого ты полюбишь, к тому и рано и поздно
      В смиренную хижину любят слетаться камены.
      О Эрмий, возвышен твой дар – убедительность речи!
      Ты двигаешь силою слова и разум и душу.
      Как ваших даров не хвалить, о Гимен, о Паллада!
      Что бедную жизнь услаждает? – Подруга и мудрость.
      Но выше, бесценней всего, Эрот и Киприда,
      Даяние ваше – красою цветущая младость!
      Красивы тюльпан, и гвоздика, и мак пурпуровый,
      Ясмин, и лился красивы – но краше их роза;
      Приятны крылатых певцов сладкозвучные песни -
      Приятней полночное пенье твое, Филомела!
      Все ваши прекрасны дары, о бессмертные боги!
      Прекраснее всех красотою цветущая младость,
      Прекрасней, проходчивей всех. Пастухи и пастушки!
      Любовь с красотою не жители – гости земные,
      Блестят, как роса, как роса, и взлетают на небо.
      А тщетны без них нам и мудрость, и дар убежденья!
      Крылатых гостей не прикличешь и лирой Орфея!
      Все, други, вы скажете скоро, как дед говорит ваш:
      Бывало, любили меня, а нынче не любят!
      Да вот и вчера… Что краснеешь ты, Хлоя? взгляните,
      Взгляните на щеки ее: как шиповник алеют!
      Глядите: по ним две росинки, блестя, покатились!
      Не вправду ль тебе говорил я: смотри, чтоб не плакать!
      И ты попадешь в мою песню: сказал – и исполню".
      И все оглянулись на Хлою прекрасную. Хлоя
      Щеками горячими робко прижалась к подруге,
      И шепот веселый и шум в пастухах пробудила.
      Дамон, улыбаясь на шум их и шепот веселый,
      Громчей заиграл и запел веселей и быстрее:
      "Вчера, о друзья, у прохладной пещеры, где нимфы,
      Игривые дщери Алфея и ближних потоков,
      Расчесывать кудри зеленые любят сходиться
      И вторить со смехом и песням, и клятвам любовным,
      Там встретил я Хлою. "Старинушка добрый, спой песню", -
      Она мне сказала. – "С охотой, пастушка, с охотой!
      Но даром я песень не пел никогда для пастушек;
      Сперва подари что-нибудь, я спою". – "Что могу я
      Тебе подарить? Вот венок я сплела!" – "О, прекрасен,
      Красиво сплетен твой венок, но венка мне не надо".
      – "Свирелку возьми!" – "Мне свирелку! красавица? Сам я
      Искусно клею их воском душистым". – "Так что же
      Тебе подарю я? Возьмешь ли корзинку? Мне нынче
      Ее подарил мой отец – а ты знаешь, корзинки
      Плетет он прекрасно. Но, дедушка, что же молчишь ты?
      Зачем головой ты качаешь? Иль этого мало?
      Возьми же в придачу ты овцу любую!" – "Шалунья,
      Шалунья, не знать в твои годы, чем платят за песни!"
      – "Чего же тебе?" – "Поцелуя". – "Чего?" – "Поцелуя".
      – "Как, этой безделицы?" – "Ах, за нее бы я отдал
      Не только венок и свирелку, корзинку и овцу:
      Себя самого! Поцелуй же!" – "Ах, дедушка добрый!
      Все овцы мои разбежались; чтоб волк их не встретил,
      Прощай, побегу я за ними". – Сказала, и мигом
      Как легкая серна, как нимфа дубравная, скрылась.
      Взглянул я на кудри седые, вздохнул и промолвил:
      Цвет белый пастушкам приятен в нарциссах, в лилеях;
      А белые кудри пастушкам не милы. Вот, други,
      Вам песня моя: весела ли, судите вы сами".
      Умолк. Все хвалили веселую песню Дамона;
      А Хлоя дала поцелуй (так хотели пастушки)
      Седому слагателю песней игривых и сладких -
      И радость блеснула во взорах певца. Возвращаясь
      К своим шалашам, пастухи и пастушки: "О боги, -
      Молились, – пошлите вы нам добродетель и мудрость!
      Пусть весело встретим мы старость, подобно Дамону!
      Пусть так же без грусти, но с тихой улыбкою скажем:
      "Бывало, любили меня, а нынче не любят!"
 

 
      Зачем на меня ты и глупость, и злобу,
      Плетнев, вызываешь нескромной хвалой?
      К чему величаешь любовью бессмертных
      Простого певца?
      Так, были мгновенья ниспосланы Фебом:
      Я плавал в восторгах, я небом дышал!
      Я пел – и мне хором, веселые, вторить
      Любили друзья.
      Я пел – но в то время роскошная младость
      Мне жизнь озаряла волшебным лучом:
      Я веровал в счастье, я жаждал любови,
      Я славой горел!
      И опыт суровый смирил обольщенья,
      Мой взор прояснился; но скрылись мечты,
      За ними и счастье, и прелесть любови,
      И славы призрак.
      Как слушал Лаертид, привязанный к мачте,
      Волшебные песни Скиллийских сирен
      И тщетно к ним рвался – упрямые верви
      Держали его, -
      Так я, твоей лирой печально пленяясь,
      Вотще порываюсь к святым высотам,
      Знакомым бывало, и в робкие струны
      Напрасно звучу.
      Напрасно у неба прошу вдохновений:
      Мне путь на родную страну возбранен,
      И глас мой подобен унылому гласу
      Жестоким стрелком
      Подстреленной птицы, когда завывают
      Осенние ветры и к теплым странам
      Веселою стаей при кликах несутся
      Подруги ее.
 

 

3. ДВЕ ЗВЕЗДОЧКИ

 
      Со мною мать прощалася
      (С полком я шел в далекий край);
      Весь день лила родимая
      Потоки слез горючие,
      А вечером свела меня
      К сестре своей кудеснице.
      В дверь стукнула, нет отклика,
      А за дверью шелохнулось;
      Еще стучит, огонь секут;
      В окно глядим, там светится.
      Вот в третий раз стучит, кричит:
      "Ты скажешься ль, откликнешься ль,
      Отопрешься ль?" – Нет отзыва!
      Мы час стоим, другой стоим:
      А за дверью огонь горит,
      Дрова трещат, котлы кипят,
      Ворчат, поют нерусское.
      Но полночь бьет, все смолкнуло,
      Все смолкнуло, погаснуло!
      Мы ждать-пождать, дверь скрыпнула,
      Идет, поет кудесница:
      "Туман, туман! В тумане свет!
      То, дитятко, звезда твоя!
      Туман тебе: немилый край;
      Туманный свет: туманно жить.
      Молись, молись! туман пройдет,
      Туман пройдет, звезда блеснет,
      Звезда блеснет приветнее,
      Приветнее, прилучнее!"
      Ах, с той поры в краю чужом
      Давным-давно я ведаю
      Тоску-печаль, злодейку-грусть';
      Злодейка-грусть в душе живет.
      Так, старая кудесница,
      Туман, туман – немилый край!
      В нем тошно жить мне, молодцу!
      Но та звезда, та ль звездочка,
      Свети иль нет, мне дела нет!
      В краю чужом у молодца
      Другие есть две звездочки
      Приветные, прилучные -
      Глаза ль моей красавицы!
      1824 или 1825
 

 
      (Сновидение)
      Грустный душою и сердцем больной, я на одр мой недавно
      Кинулся, плакать хотел – не мог и роптал на бессмертных.
      Все испытанья, все муки, меня повстречавшие в жизни,
      Снова, казалось, и вместе на душу, тяжелые, пали.
      Я утомился, и сон в меня усыпление пролил:
      Вижу – лежу я на камне, покрытый весь ранами, цепи
      Руки мои бременят, надо мною стоит и рыдает
      Юноша светлый, крылатый, созданье творящего Зевса.
      "Бедный товарищ, терпенье!" – он молвил мне.
      (Сладость внезапно
      В грудь мою полилась – и я жадно стал дивного слушать.)
      "Я твой гений-хранитель! Вижу улыбку укора,
      Вижу болезненный взгляд твой, страдалец невинный, и плачу.
      Боги позволили мне в сновиденьи предутреннем ныне
      Горе с тобой разделить и их оправдать пред тобою.
      Любят смертных они; и уж радость по воле их ждет вас
      С мрачной ладьи принять и вести в обитель награды.
      Но, доколе вы здесь, вы игралище мощного Рока;
      Властный, законы ужасные пишет он паркам суровым.
      Эрмий со мною (тебя еще не было) послан был Зевсом
      Миг возвестить, когда им выпрясть нить твоей жизни.
      Вняли веленью они и к делу руки простерли.
      Я подошел к ним, каждую собственным именем назвал,
      Низко главу наклонил и молил, всех вместе и розно,
      Ровно нить сию прясть иль в начале ее перерезать.
      Нет! и просьбы, и слезы были напрасны! Дико
      Песню запели они, и в перстах вретено закружилось".
      1820 или 1821
 

 
      Дева
      Юноша милый! на миг ты в наши игры вмешался!
      Розе подобный красой, как Филомела, ты пел,
      Сколько любовь потеряла в тебе поцелуев и песень,
      Сколько желаний и ласк новых, прекрасных, как ты.
      Роза
      Дева, не плачь! я на прахе его в красоте расцветаю.
      Сладость он жизни вкусив, горечь оставил другим;
      Ах! и любовь бы изменою душу певца отравила!
      Счастлив, кто прожил, как он, век соловьиный и мой!
      Март 1827
 

6. Н. И. ГНЕДИЧУ

 
      Муза вчера мне, певец, принесла закоцитную новость:
      В темный недавно Айдес тень славянина пришла;
      Там, окруженная сонмом теней любопытных, пропела
      (Слушал и древний Омер) песнь Илиады твоей.
      Старец наш, к персям вожатого-юноши сладко приникнув,
      Вскрикнул: "Вот слава моя, вот чего веки я ждал!"
 

 

7. ЭПИТАФИЯ

 
      Жизнью земною играла она, как младенец игрушкой.
      Скоро разбила ее: верно, утешилась там.
 

 

8. В АЛЬБОМ А. Н. ВУЛЬФ

 
      В судьбу я верю с юных лет.
      Ее внушениям покорный,
      Не выбрал я стези придворной,
      Не полюбил я эполет
      (Наряда юности задорной),
      Но увлечен был мыслью вздорной,
      Мне объявившей: ты поэт.
      Всегда в пути моем тяжелом
      Судьба мне спутницей была,
      Она мне душу отвела
      В приюте дружества веселом,
      Где вас узнал я, где ясней
      Моя душа заговорила
      И блеск Гименовых свечей
      Пророчественно полюбила.
      Так при уходе зимних дней,
      Как солнце взглянет взором вешним,
      Еще до зелени полей
      Весны певица в крае здешнем
      Пленяет песнию своей.
      20 января 1826
 

9. В АЛЬБОМ С. Г. К-ОЙ

 
      Во имя Феба и харит
      Я твой альбом благословляю
      И, по внушенью аонид,
      Его судьбу предвозвещаю:
      В нем перескажет дружба вновь
      Все уверенья, все мечтанья,
      И без намеренья любовь
      Свои откроет ожиданья.
      1824 или 1825
 

10. РОМАНС

 
      Друзья, друзья! я Нестор между вами,
      По опыту веселый человек;
      Я пью давно; пил с вашими отцами
      В златые дни, в Екатеринин век.
      И в нас душа кипела в ваши леты,
      Как вы, за честь мы проливали кровь,
      Вино, войну нам славили поэты,
      Нам сладко пел Мелецкий про любовь!
      Не кончен пир – а гости разошлися,
      Допировать один остался я -
      И что ж? ко мне вы, други, собралися,
      Весельчаков бывалых сыновья!
      Гляжу на вас: их лица с их улыбкой,
      И тот же спор про жизнь и про вино,
      И мнится мне, я полагал ошибкой,
      Что и любовь забыта мной давно.
 

 

11. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      Соловей мой, соловей,
      Голосистый соловей!
      Ты куда, куда летишь,
      Где всю ночку пропоешь?
      Кто-то бедная, как я,
      Ночь прослушает тебя,
      Не смыкаючи очей,
      Утопаючи в слезах?
      Ты лети, мой соловей,
      Хоть за тридевять земель,
      Хоть за синие моря,
      На чужие берега;
      Побывай во всех странах,
      В деревнях и в городах:
      Не найти тебе нигде
      Горемышнее меня.
      У меня ли у младой
      Дорог жемчуг на груди,
      У меня ли у младой
      Жар-колечко на руке,
      У меня ли у младой
      В сердце миленький дружок.
      В день осенний на груди
      Крупный жемчуг потускнел,
      В зимню ночку на руке
      Распаялося кольцо,
      А как нынешней весной
      Разлюбил меня милой.
 

 

12. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      Пела, пела пташечка
      И затихла;
      Знало сердце радости
      И забыло.
      Что, певунья пташечка,
      Замолчала?
      Как ты, сердце, сведалось
      С черным горем?
      Ах! убили пташечку
      Злые вьюги;
      Погубили молодца
      Злые толки!
      Полететь бы пташечке
      К синю морю;
      Убежать бы молодцу
      В лес дремучий! -
      На море валы шумят,
      А не вьюги;
      В лесе звери лютые,
      Да не люди!
 

 
      Я вечером с трубкой сидел у окна;
      Печально глядела в окошко луна;
      Я слышал: потоки шумели вдали;
      Я видел: на холмы туманы легли.
      В душе замутилось, я дико вздрогнул:
      Я прошлое живо душой вспомянул!
      В серебряном блеске вечерних лучей
      Явилась мне Лила, веселье очей.
      Как прежде, шепнула коварная мне:
      "Быть вечно твоею клянуся луне".
      Как прежде, за тучи луна уплыла,
      И нас разлучила неверная мгла.
      Из трубки я выдул сгоревший табак,
      Вздохнул и на брови надвинул колпак.
      1821 или 1822
 

14. ЗАСТОЛЬНАЯ ПЕСНЯ

 
      Други, други! радость
      Нам дана судьбой -
      Пейте жизни сладость
      Полною струей.
      Прочь от нас печали,
      Прочь толпа забот!
      Юных увенчали
      Бахус и Эрот.
      Пусть трещат морозы,
      Ветр свистит в окно -
      Нам напомнит розы
      С Мозеля вино.
      Нас любовь лелеет,
      Нас в младые дни,
      Как весна, согреет
      Поцелуй любви.
      Между 1814 и 1817
 

15. НА СМЕРТЬ СОБАЧКИ АМИКИ

 
      О камены, камены всесильные!
      Вы внушите мне песню унылую;
      Вы взгляните: в слезах Аматузия,
      Горько плачут амуры и грации.
      Нет игривой собачки у Лидии,
      Нет Амики, прекрасной и ласковой.
      И Диана, завидуя Лидии,
      Любовалась невольно Амикою.
      Ах! она была краше, игривее
      Резвых псов звероловицы Делии.
      С ее шерстью пуховой и вьющейся
      Лучший шелк Индостана и Персии
      Не равнялся ни лоском, ни мягкостью.
      Не делила Амика любви своей:
      Нет! любила одну она Лидию;
      И при ней не приближьтесь вы к Лидии
      (Ах, и ревность была ей простительна!):
      Она вскочит, залает и кинется,
      Хоть на Марса иль Зевса могучего.
      Вот как нежность владела Амикою,
      И такой мы собачки лишилися!
      Как на рок не роптать и не плакаться?
      Семь уж люстров стихами жестокими
      Бавий мучит граждан и властителей;
      А она и пол-люстра, невинная!
      Не была утешением Лидии.
      Ты рыдай, ты рыдай, Аматузия,
      Горько плачьте, амуры и грации!
      Уж Амика ушла за Меркурием
      За Коцит и за Лету печальную,
      Невозвратно в обитель Аидову,
      В те сады, где воробушек Лесбии
      На руках у Катулла чиликает.
 

 

16. КУПАЛЬНИЦЫ

 
      (Идиллия)
      "Как! ты расплакался! слушать не хочешь и старого друга!
      Страшное дело: Дафна тебе ни полслова не скажет,
      Песень с тобой не поет, не пляшет, почти лишь не плачет.
      Только что встретит насмешливый взор Ликорисы, и обе
      Мигом краснеют, краснее вечерней зари перед вихрем!
      Взрослый ребенок, стыдись! иль не знаешь седого сатира?
      Кто же младенца тебя баловал? день целый, бывало,
      Бедный, на холме сидишь ты один и смотришь за стадом:
      Сердцем и сжалюсь я; старый, приду посмеяться с тобою,
      В кости играя, поспорить, попеть на свирели. Что ж вышло?
      Кто же, как ты, свирелью владеет и в кости играет?
      Сам ты знаешь, никто. Из чьих ты корзинок плоды ел?
      Всё из моих: я, жимолость тонкую сам выбирая,
      Плел из нее их узорами с легкой, цветною соломой.
      Пил молоко из моих же ты чаш и кувшинов: тыквы
      Полные, словно широкие щеки младого сатира,
      Я и сушил, и долбил, и на коже резал искусно
      Грозды, цветы и образы сильных богов и героев.
      Тоже никто не имел (могу похвалиться) подобных
      Чаш и кувшинов и легких корзинок. Часто, бывало,
      После оргий вакхальных другие сатиры спешили
      Либо в пещеры свои, отдохнуть на душистых постелях,
      Либо к рощам пугать и преследовать юных пастушек -
      Я же к тебе приходил, и покой, и любовь забывая;
      Пьяный, под песню твою плясал я с ученым козленком;
      Резвый, на задних ногах выступал и прыгал неловко,
      Тряс головой и на ррги мои и на бороду злился.
      Ты задыхался от смеха веселого, слезы блестели
      В ямках щечек надутых – и все забывалося горе.
      Горе ж какое тогда у тебя, у младенца, бывало?
      Тыкву мою разобьешь, изломаешь свирель, да и только.
      Нынче ль тебя не утешу я? нынче ль оставлю? поверь мне,
      Слезы утри! успокойся и старого друга послушай". -
      Так престарелый сатир говорил молодому Микону,
      В грусти безмолвной лежащему в темной каштановой роще.
      К Дафне юный пастух разгорался в младенческом сердце
      Пламенем первым и чистым: любил, и любил не напрасно.
      Все до вчерашнего вечера счастье ему предвещало:
      Дафна охотно плясала и пела с ним; даже однажды
      Руку пожала ему и что-то такое шепнула
      Тихо, но сладко, когда он сказал ей: "Люби меня, Дафна!"
      Что же два вечера Дафна не та, не прежняя Дафна?
      Только он к ней – она от него. Понятные взгляды,
      Ласково-детские речи, улыбка сих уст пурпуровых,
      Негой пылающих, – все, как весенней водою, уплыло!
      Что случилось с прекрасной пастушкой? Не знает ли, полно,
      Старый сатир наш об этом? не просто твердит он: "Послушай!
      Ночь же прекрасная: тихо, на небе ни облака! Если
      С каждым лучом богиня Диана шлет по лобзанью
      Эндимиону счастливцу – то был ли на свете кто смертный
      Столько, так страстно лобзаем и в полную пору любови!
      Нет и не будет! Лучи так и блещут, земля утопает
      В их обаятельном свете; Иллис из урны прохладной
      Льет серебро; соловьи рассыпаются в сладостных песнях;
      Берег дышит томительным запахом трав ароматных;
      Сердце полнее живет, и душа упивается негой".
      Бедный Микон сатира послушался, медленно поднял
      Голову, сел, прислонился к каштану высокому, руки
      Молча сложил и взор устремил на сатира; а старый
      Локтем налегся на длинную ветвь и, качаясь, так начал:
      "Ранней зарею вчера просыпаюсь я: холодно что-то!
      Разве с вечера я не прикрылся? где теплая кожа?
      Как под себя не постлал я трав ароматных и свежих?
      Глядь, и зажмурился! свет ослепительный утра, не слитый
      С мраком ленивым пещеры! Что это? дернул ногами:
      Ноги привязаны к дереву! Руку за кружкой: о боги!
      Кружка разбита, разбита моя драгоценная кружка!
      Ах, я хотел закричать: ты усерден по-прежнему, старый,
      Лишь не по-прежнему силен, мой друг, на вакхических битвах!
      Ты не дошел до пещеры своей, на дороге ты, верно,
      Пал, побежденный вином, и насмешникам в руки попался! -
      Но плесканье воды, но веселые женские клики
      Мысли в уме, а слова в растворенных устах удержали.
      Вот, не смея дышать, чуть-чуть я привстал; предо мною
      Частый кустарник; легко листы раздвигаю; подвинул
      Голову в листья, гляжу: там синеют, там искрятся волны;
      Далее двинулся, вижу: в волнах Ликориса и Дафна -
      Обе прекрасны, как девы-хариты, и наги, как нимфы;
      С ними два лебедя. Знаешь, любимые лебеди: бедных
      Прошлой весною ты спас; их матерь клевала жестоко, -
      Мать отогнал ты, поймал их и в дар принес Ликорисе:
      Дафну тогда уж любил ты, но ей подарить их боялся.
      Первые чувства любви, я помню, застенчивы, робки:
      Любишь и милой страшишься наскучить и лаской излишней.
      Белые шеи двух лебедей обхватив, Ликориса
      Вдруг поплыла, а Дафна нырнула в кристальные воды.
      Дафна явилась, и смех ее встретил: "Дафна, я Леда,
      Новая Леда". – "А я Аматузия! видишь, не так ли
      Я родилася теперь, как она, из пены блестящей?"
      – "Правда; но прежняя Леда ничто перед новой! мне служат
      Два Зевеса. Чем же похвалишься ты пред Кипридой?"
      – "Мужем не будет моим Ифест хромоногий, и старый!"
      – "Правда и то, моя милая Дафна; еще скажу правда!
      Твой прекрасен Микон; не сыскать пастуха его лучше!
      Кудри его в три ряда; глаза небесного цвета;
      Взгляды их к сердцу доходят; как персик, в пору созревший.
      Юный, он свеж и румян и пухом блестящим украшен;
      Что ж за уста у него? Душистые, алые розы,
      Полные звуков и слов, сладчайших всех песень воздушных.
      Дафна, мой друг, поцелуй же меня! Ты скоро не будешь
      Часто твою целовать Ликорису охотно; ты скажешь:
      "Слаще в лобзаньях уста пастуха, молодого Микона!"
      – "Все ты смеешься, подруга лукавая! все понапрасну
      В краску вводишь меня! и что мне Микон твой? хорош он -
      Лучше ему! я к нему равнодушна". – "Зачем же краснеешь?"
      – "Я поневоле краснею: зачем все ко мне пристаешь ты?
      Все говоришь про Микона! Микон да Микон; а он что мне?"
      – "Что ж ты трепещешь и грудью ко мне прижимаешься? что так
      Пламенно, что так неровно дышит она? Послушай:
      Если б (пошлюсь на бессмертных богов, я того не желаю), -
      Если б, гонясь за заблудшей овцою, Микон очутился
      Здесь вот, на береге, – что бы ты сделала?" – "Я б? утопилась!"
      – "Точно, и я б утопилась! Но отчего? что за странность?
      Разве хуже мы так? смотри, я плыву: не прекрасны ль
      В золоте струй эти волны власов, эти нежные перси?
      Вот и ты поплыла; вот ножка в воде забелелась,
      Словно наш снег, украшение гор! А вся так бела ты!
      Шея же, руки – вглядися, скажешь – из кости слоновой
      Мастер большой их отделал, а Зевс наполнил с избытком
      Сладко-пленяющей жизнью. Дафна, чего ж мы стыдимся!"
      "Друг Ликориса, не знаю; но знаю: стыдиться прекрасно!"
      – "Правда; но все непонятного много тут скрыто! Подумай:
      Что же мужчины такое? не точно ль как мы, они люди?
      То же творенье прекрасное дивного Зевса-Кронида,
      Как же мужчин мы стыдимся, с другим же, нам чуждым созданьем,
      С лебедем шутим свободно: то длинную шею лаская,
      Клёв его клоним к устам и целуем; то с нежностью треплем
      Белые крылья и персями жмемся ко груди пуховой.
      Нет ли во взоре их силы ужасной, Медузиной силы,
      В камень нас обращающей? что ты мне скажешь?" – "Не знаю!
      Только Ледой и я была бы охотно! и так же
      Друга ласкать и лобзать не устала б в сем образе скромном,
      В сей красоте белизны ослепительной! Дерзкого ж, боги
      (Кто бы он ни был), молю, обратите рогатым оленем,
      Словно ловца Актеона, жертву Дианина гнева!
      Ах, Ликориса, рога!" – "Что рога?" – "Рога за кустами!"
      – "Дафна, Миконов сатир!" – "Уплывем, уплывем!" – "Все он слышал,
      Все он расскажет Микону! бедные мы!" – "Мы погибли!"
      Так, осторожный, как юноша пылкий, я разговор их
      Кончил внезапно! и все был доволен: Дафна, ты видишь,
      Любит тебя, и невинная доли прекрасной достойна:
      Сердцем Микона владеть на земли и в обителях Орка!
      Что ж ты не плачешь по-прежнему, взрослый ребенок! Сатира
      Старого, видно, слушать полезно? Поди же в шалаш свой!
      Сладким веленьям Морфея покорствуй! Эрот не оставит
      Дела прекрасного! Верь мне, спокойся: он кончит, как начал".
 

 

17. К ЛИЛЕТЕ

 
      Лилета, пусть ветер свистит и кверху метелица вьется,
      Внимая боренью стихий, и в бурю мы счастливы будем,
      И в бурю мы можем любить! Ты знаешь, во мрачном Хаосе
      Родился прекрасный Эрот.
      В ужасном волненьи морей, когда громы сражались с громами,
      И тьма устремлялась на тьму, и белая пена кипела, -
      Явилась богиня любви, в коральной плывя колеснице,
      И волны пред ней улеглись.
      И мы, под защитой богов, потопим в веселий время.
      Бушуйте, о чада зимы, осыпайтеся, желтые листья!
      Но мы еще только цветем, но мы еще жить начинаем
      В объятиях нежной любви.
      И радостно сбросим с себя мы юности красну одежду,
      И старости тихой дадим дрожащую руку с клюкою,
      И скажем: о старость, веди наслаждаться любовью в том мире,
      Уж мы насладилися здесь.
 

 

18. К ДОРИДЕ

 
      Дорида, Дорида! любовью все дышит,
      Все пьет наслажденье с притекшей весной:
      Чуть зефир,струяся, березу колышет,
      И с берега лебедь понесся волной
      К зовущей подруге на остров пустынный,
      Над розой трепещет златый мотылек,
      И в гулкой долине любовью невинной
      Протяжно вздыхает пастуший рожок.
      Лишь ты, о Дорида, улыбкой надменной
      Мне платишь за слезы и муки любви!
      Вглядись в мою бледность, в мой взор помраченный:
      По ним ты узнаешь, как в юной крови
      Свирепая ревность томит и сжигает!
      Не внемлет… и в плясках, смеясь надо мной.
      Назло мне красою подруг затемняет
      И узников гордо ведет за собой.
 

 

ИЗ КОЛИНОВОЙ ТРАГЕДИИ "ПОЛИКСЕНА"

 
       Гелиос, Гелиос!
      Там, с беспредельности моря
      Снова подъемлешь главу
      В блеске лучей.
      Горе мне, горе!
      Снова я плачу
      В сретенье бога!
      Через пучину -
      С тяжкими вздохами
      Слышишь мои ты стенания!
      Смолкните, смолкните
      Вы, растерзанной груди
      Муки жестокие!
      Пленнице мне
      Горе, горе!
      Скоро укажет мне
      Грозной рукою грек,
      Скоро сокроется
      Берег священный отечества!
      Троя! Троя!
      Ты не эллинами
      Ринута в прах,
      "Гибель, гибель!" -
      Было грозных бессмертных
      Вечное слово.
      Пала – отгрянул Восток,
      Запад содр_о_гнулся,
      Троя! Троя!
      Феба любимица,
      Матерь воителей,
      Жизнью кипевшая!
      Ныне – пустыня, уголь, прах,
      Ныне – гроб!
      Плачьте, о пленницы!
      Ваших супругов гроб,
      Ваших детей!
      Выплачьте горькую,
      Выплачьте жизнь вы слезами!
      Рок ваш: плакать, плакать,
      К долу прилечь,
      Умереть!
      1819 или 1820
 

20. НАДПИСЬ НА СТАТУЮ ФЛОРЕНТИЙСКОГО МЕРКУРИЯ

 
      Перст указует на даль, на главе разв_и_лися крылья,
      Дышит свободою грудь, с легкостью дивною он,
      В землю ударя крылатой ногой, кидается в воздух…
      Миг – и умчится! Таков полный восторга певец.
      1819 или 1820
 

 
      (Из Геснера)
      Еще в начале мая
      Тебе, Амур жестокий!
      Я жертвенник поставил
      В домашнем огороде
      И розами и миртом
      Обвил его, украсил.
      Не каждое ли утро
      С тех пор венок душистый
      Носил тебе как жертву?
      А было все напрасно!
      Уж сыплются метели
      По обнаженным ветвям, -
      Она ж ко мне сурова, -
      Как и в начале мая.
      Между 1814 и 1817
 

22. ИДИЛЛИЯ

 
      Некогда Титир и Зоя, под тенью двух юных платанов,
      Первые чувства познали любви и, полные счастья,
      Острым кремнем на коре сих дерев имена начертали:
      Титир – Зои, а Титира – Зоя, богу Эроту
      Шумных свидетелей страсти своей посвятивши. Под старость
      К двум заветным платанам они прибрели и видят
      Чудо: пни их, друг к другу склонясь, именами срослися.
      Нимфы дерев сих, тайною силой имен сочетавшись,
      Ныне в древе двойном вожделеньем на путника веют;
      Ныне в тени их могила, в могиле той Титир и Зоя.
 

 

23. ПЕСНЯ

 
      Наяву и в сладком сне
      Все мечтаетесь вы мне:
      Кудри, кудри шелковые,
      Юных персей красота,
      Прелесть – очи и уста,
      И лобзания живые.
      И я в раннюю зарю
      Темным кудрям говорю:
      Кудри, кудри, что вы вьетесь?
      Мне уж вами не играть,
      Мне уж вас не целовать,
      Вы другому достаетесь.
      И я утром золотым
      Молвлю персям молодым:
      Пух лебяжий, негой страстной
      Не дыши по старине -
      Уж не быть счастливым мне
      На груди моей прекрасной.
      Я твержу по вечерам
      Светлым взорам и устам:
      Замолчите, замолчите!
      С лютой долей я знаком,
      О веселом, о былом
      Вы с душой не говорите!
      Ночью сплю ли я, не сплю -
      Все устами вас ловлю,
      Сердцу сладкие лобзанья!
      Сердце бьется, сердце ждет, -
      Но уж милая нейдет
      В час условленный свиданья.
 

 

24. РОМАНС

 
      Вчера вакхических друзей
      Я посетил кружок веселый;
      Взошел – и слышу: "Здравствуй, пей!"
      – "Нет, – молвил я с тоской тяжелой, -
      Не пить, беспечные друзья,
      Пришел к вам друг ваш одичалый:
      Хочу на миг забыться я,
      От жизни и любви усталый.
      Стучите чашами громчей;
      Дружней гетер и Вакха пойте!
      Волнение души моей
      Хоть на минуту успокойте!
      Мне помогите освежить
      Воспоминанья жизни вольной
      И вопли сердца заглушить
      Напевом радости застольной".
 

 

25. ЖАЛОБА

 
      Воспламенить вас – труд напрасный,
      Узнал по опыту я сам;
      Вас боги создали прекрасной,
      Хвала и честь за то богам;
      Но вместе с прелестью опасной
      Они холодность дали вам.
      Я таю в грусти сладострастной,
      А вы, назло моим мечтам,
      Улыбкой платите неясной
      Любви моей простым мольбам.
      1822 или 1823
 

26. РОМАНС

 
      Одинок месяц плыл, зыбляся в тумане,
      Одинок воздыхал витязь на кургане.
      Свежих трав не щипал конь его унылый,
      "Конь мой, конь, верный конь, понесемся к милой!
      Не к добру грудь моя тяжко воздыхает,
      Не к добру сердце мне что-то предвещает;
      Не к добру без еды ты стоишь унылый!
      Конь мой, конь, верный конь, понесемся к милой!"
      Конь вздрогнул, и сильней витязь возмутился,
      В милый край, в страшный край как стрела пустился.
      Ночь прошла, все светло: виден храм с дубровой,
      Конь заржал, конь взвился над могилой новой.
      1821 или 1822
 

 
      "Мой суженый, мой ряженый,
      Услышь меня, спаси меня!
      Я в третью ночь, в последнюю,
      Я в вещем сне пришла к тебе,
      Забыла стыд девический!
      Не волком я похищена,
      Не Волгою утоплена,
      Не злым врагом утрачена:
      По засекам гуляючи,
      Я обошла лесничего
      Косматого, рогатого;
      Я сбилася с тропы с пути,
      С тропы с пути, с дороженьки
      И встретилась я с ведьмою,
      С заклятою завистницей
      Красы моей – любви твоей.
      Мой суженый, мой ряженый,
      Я в вещем сне впоследнее
      К тебе пришла: спаси меня!
      С зарей проснись, росой всплеснись,
      С крестом в руке пойди к реке,
      Благословясь, пустися вплавь,
      И к берегу заволжскому
      Тебя волна прибьет сама.
      На всей красе на береге
      Растет, цветет шиповничек:
      В шиповничке – душа моя;
      Тоска – шипы, любовь – цветы,
      Из слез моих роса на них.
      Росу сбери, цветы сорви,
      И буду я опять твоя".
      – Обманчив сон, не вещий он!
      По гроб грустить мне, молодцу!
      Не Волгой плыть, а слезы лить!
      По Волге брод – саженный лед,
      По берегу ж заволжскому
      Метет, гудет метелица!
 

 

28. РАЗОЧАРОВАНИЕ

 
      Протекших дней очарованья,
      Мне вас душе не возвратить!
      В любви узнав одни страданья,
      Она утратила желанья
      И вновь не просится любить.
      К ней сны младые не забродят,
      Опять с надеждой не мирят,
      В странах волшебных с ней не ходят,
      Веселых песен не заводят
      И сладких слов не говорят.
      Ее один удел печальный:
      Года бесчувственно провесть
      И в край, для горестных не дальный,
      Под глас молитвы погребальной,
      Одни молитвы перенесть.
 

 

29. НА СМЕРТЬ***

 
      (Сельская элегия)
      Я знал ее: она была душою
      Прелестней своего прекрасного лица.
      Умом живым, мечтательной тоскою,
      Как бы предчувствием столь раннего конца,
      Любовию к родным и к нам желаньем счастья,
      Всем милая, она несчастлива была,
      И, как весенний цвет, расцветший в дни ненастья,
      Она внезапно отцвела.
      И кто ж? любовь ей сердце отравила!
      Она неверного пришельца полюбила:
      На миг ее пленяся красотой,
      Он кинулся в объятия другой
      И навсегда ушел из нашего селенья.
      Что, что ужаснее любви без разделенья,
      Простой, доверчивой любви!
      Несчастная в душе страдания свои
      Сокрыла, их самой сестре не поверяла,
      И грусть безмолвная и жаждущая слез,
      Как червь цветочный, поедала
      Ее красу и цвет ланитных роз!
      Как часто гроб она отцовский посещала!
      Как часто, видел я, она сидела там
      С улыбкой, без слезы роптанья на реснице,
      Как восседит Терпенье на гробнице
      И улыбается бедам.
      1821 или 1822
 

30. ВДОХНОВЕНИЕ

 
      (Сонет)
      Не часто к нам слетает вдохновенье,
      И краткий миг в душе оно горит;
      Но этот миг любимец муз ценит,
      Как мученик с землею разлученье.
      В друзьях обман, в любви разуверенье
      И яд во всем, чем сердце дорожит,
      Забыты им: восторженный пиит
      Уж прочитал свое предназначенье.
      И презренный, гонимый от людей,
      Блуждающий один под небесами,
      Он говорит с грядущими веками;
      Он ставит честь превыше всех честей,
      Он клевете мстит славою своей
      И делится бессмертием с богами.
 

 

31. СОНЕТ

 
      Златых кудрей приятная небрежность,
      Небесных глаз мечтательный привет,
      Звук сладкий уст при слове даже нет
      Во мне родят любовь и безнадежность.
      На то ли мне послали боги нежность,
      Чтоб изнемог я в раннем цвете лет?
      Но я готов, я выпью чашу бед:
      Мне не страшна грядущего безбрежность!
      Не возвратить уже покоя вновь,
      Я позабыл свободной жизни сладость,
      Душа горит, но смолкла в сердце радость,
      Во мне кипит и холодеет кровь:
      Печаль ли ты, веселье ль ты, любовь?
      На смерть иль жизнь тебе я вверил младость?
 

 

32. Н. М. ЯЗЫКОВУ

 
      (Сонет)
      Младой певец, дорогою прекрасной
      Тебе идти к парнасским высотам,
      Тебе венок (поверь моим словам)
      Плетет Амур с каменой сладкогласной.
      От ранних лет я пламень не напрасный
      Храню в душе, благодаря богам,
      Я им влеком к возвышенным певцам
      С какою-то любовию пристрастной.
      Я Пушкина младенцем полюбил,
      С ним разделял и грусть и наслажденье,
      И первый я его услышал пенье
      И за себя богов благословил.
      Певца Пировя с музой подружил
      И славой их горжусь в вознагражденье.
 

 

33. С. Д. П‹ОНОМАРЕВ›ОЙ

 

ПРИ ПОСЫЛКЕ КНИГИ "ВОСПОМИНАНИЕ ОБ ИСПАНИИ".

 

СОЧ. БУЛГАРИНА

 
      (Сонет)
      В Испании Амур не чужестранец,
      Он там не гость, но родственник и свой,
      Под кастаньет с веселой красотой
      Поет романс и пляшет, как испанец.
      Его огнем в щеках блестит румянец,
      Пылает грудь, сверкает взор живой,
      Горят уста испанки молодой;
      И веет мирт, и дышит померанец.
      Но он и к нам, всесильный, не суров,
      И к северу мы зрим его вниманье:
      Не он ли дал очам твоим блистанье,
      Устам коралл, жемчужный ряд зубов,
      И в кудри свил сей мягкий шелк власов,
      И всю тебя одел в очарованье!
 

 

34. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      Что, красотка молодая,
      Что ты, светик, плачешь?
      Что головушку, вздыхая,
      К белой ручке клонишь?
      Или словом, или взором
      Я тебя обидел?
      Иль нескромным разговором
      Ввел при людях в краску?
      Нет, лежит тоска иная
      У тебя на сердце!
      Нет, кручинушку другую
      Ты вложила в мысли!
      Ты не хочешь, не желаешь
      Молодцу открыться,
      Ты боишься милу другу
      Заповедать тайну!
      Не слыхали ль злые люди
      Наших разговоров?
      Не спросили ль злые люди
      У отца родного;
      Не спросили ль сопостаты
      У твоей родимой:
      "Чей у ней на ручке перстень?
      Чья в повязке лента,
      Лента, ленточка цветная,
      С золотой каймою;
      Перстень с чернью расписною,
      С чистым изумрудом?"
      Не томи, открой причину
      Слез твоих горючих!
      Перелей в мое ты сердце
      Всю тоску-кручину,
      Перелей тоску-кручину
      Сладким поцелуем:
      Мы вдвоем тоску-кручину
      Легче растоскуем.
 

 

35. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      Ах ты, ночь ли,
      Ноченька!
      Ах ты, ночь ли,
      Бурная!
      Отчего ты
      С вечера
      До глубокой
      Полночи
      Не блистаешь
      Звездами,
      Не сияешь
      Месяцем?
      Все темнеешь
      Тучами?
      И с тобой, знать,
      Ноченька,
      Как со мною,
      Молодцем,
      Грусть-злодейка
      Сведалась!
      Как заляжет,
      Лютая,
      Там, глубоко
      На сердце -
      Позабудешь
      Девицам
      Усмехаться,
      Кланяться; -
      Позабудешь
      С вечера
      До глубокой
      Полночи,
      Припевая,
      Тешиться
      Хороводной
      Пляскою!
      Нет, взрыдаешь,
      Всплачешься,
      И, безродный
      Молодец, -
      На постелю
      Жесткую,
      Как в могилу,
      Кинешься!
      1820 или 1821
 

36. ДОМИК

 
      За далью туманной,
      За дикой горой
      Стоит над рекой
      Мой домик простой;
      Для знати жеманной
      Он замкнут ключом,
      Но горенку в нем
      Отвел я веселью,
      Мечтам и безделью.
      Они берегут
      Мой скромный приют,
      Дана им свобода -
      В кустах огорода,
      На злаке лугов
      И древних дубов
      В тени молчаливой,
      Где, струйкой игривой,
      Сверкая, бежит,
      Бежит и журчит
      Ручей пограничный, -
      С заботой привычной
      Порхать и летать
      И песнею сладкой
      В мой домик украдкой
      Друзей прикликать.
 

 

37. ЦЕФИЗ

 
      (Идиллия)
      И. А. Б‹аратынск›ому
      Мы еще молоды, Лидий! вкруг шеи кудри виются;
      Рдеют, как яблоко, щеки, и свежие губы алеют
      В быстрые дни молодых поцелуев. Но, скоро ль, не скоро ль,
      Все ж мы, пастух, состарёемся, все ж подурнеем; а Дафна,
      Эта шалунья, насмешница, вдруг подрастет и, как роза,
      Вешним утром расцветшая, нас ослепит красотою.
      Поздно тогда к ней ласкаться, поздно и тщетно! вертушка
      Вряд поцелует седых – и, локтем подругу толкая,
      Скажет с насмешкою: "Взглянь, вот бабушкин милый любовник!
      Как же щеки румяны, как густы волнистые кудри!
      Голос его соловьиный, а взор его прямо орлиный!"
      – "Смейся, – мы скажем ей, – смейся! И мы насмехались, бывало!
      Здесь проходчиво все – одна непроходчива дружба!"
      "Здравствуй, здравствуй, Филинт! Давно мы с тобой не видались!
      Век не забуду я дня, который тебя возвратил мне,
      Мой добродетельный старец! милый друг, твои кудри
      Старость не скупо осыпала снегом! Приди же к Цефизу;
      Здесь отдохни под прохладою теней: тебя ожидают
      Сочный в саду виноград и плодами, румяная груша!"
      Так Цефиз говорил с младенчества милому другу,
      Старца обнял, затвор отшатнул и ввел его в садик.
      С груши одной Филинт плоды вкушал и хвалил их,
      И Цефиз ему весело молвил: "Приятель, отныне
      Дерево это твое; а я от холодной метели
      Буду прилежно его укутывать теплой соломой.
      Пусть оно для тебя и цветет, и плодом богатеет!"
      Но – не Филинту оно и цвело, и плодом богатело:
      В ту же осень он умер. Цефиз молил Жизнедавца
      Так же мирно уснуть, хоть и бедным, но добрым. Под грушей
      Старца он схоронил и холм увенчал кипарисом.
      Часто слыхал он, когда простирала луна от деревье;
      Влажные, долгие тени, священное листьев шептанье;
      Часто из гроба таинственный глас исходил – казалось!
      Был благодарности глас он. И небо давало Цефизу
      Много с тех пор и груш благовонных, и гроздий прозрачных.
      Между 1814 и 1817
 

 
      (На приезд трех друзей)
      О, радость, радость, я жизнью бывалою
      Снова дышу!
      Трепещет лира:
      В струнах позабытых
      Я звуков согласных,
      Я звуков живительных
      В восторге ищу.
      Гремит, как прежде, подруга бессмертная;
      Други, ко мне!
      Опять доступен
      Я смехам и песням,
      И чаше, венчанной
      Минутными розами,
      И сладкой любви.
      Пришли три гостя в обитель поэтову
      С дальних сторон:
      От финнов бледных,
      Ледяноволосых;
      От Рейна-старца;
      От моря сыпучего
      Азийских песков.
      Три гостя, с детства товарищи, спутники,
      Братья мои!
      За мной ко храму!
      Я, плющем венчанный,
      При гимнах священных
      Кастору и Поллуксу
      Хвалу воспою.
      Август 1821
 

 
      Бедные мы! что наш ум? – сквозь туман озаряющий факел
      Бурей гонимый наш челн по морю бедствий и слез;
      Счастие наше в неведеньи жалком, в мечтах и безумстве:
      Свечку хватает дитя, юноша ищет любви.
 

 

40. УТЕШЕНИЕ

 
      Смертный, гонимый людьми и судьбой! расставаяся с миром,
      Злобу людей и судьбы сердцем прости и забудь.
      К солнцу впоследнее взор обрати, как Руссо, и утешься:
      В тернах заснувшие здесь в миртах пробудятся там.
      1826 или 1827
 

41. К ПТИЧКЕ, ВЫПУЩЕННОЙ НА ВОЛЮ

 
      Во имя Делии прекрасной,
      Во имя пламенной любви,
      Тебе, летунье сладкогласной,
      Дарю свободу я. – Лети!
      И я равно счастливой долей
      От милой наделен моей:
      Как ей обязана ты волей,
      Так я неволею своей.
 

 

42. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      Голова ль моя, головушка,
      Голова ли молодецкая,
      Что болишь ты, что ты клонишься
      Ко груди, к плечу могучему?
      Ты не то была, удалая,
      В прежни годы, в дни разгульные,
      В русых кудрях, в красоте твоей,
      В той ли шапке, шапке бархатной,
      Соболями отороченной.
      Днем ли в те поры я выеду,
      В очи солнце – ты не хмуришься;
      В темном лесе в ночь ненастную
      Ты найдешь тропу заглохшую;
      Красна ль девица приглянется -
      И без слов ей все повыскажешь;
      Повстречаются ль недобрые -
      Только взглянут и вспокаются.
      Что ж теперь ты думу думаешь,
      Думу крепкую, тяжелую?
      Иль ты с сердцем перемолвилась,
      Иль одно вы с ним задумали?
      Иль прилука молодецкая
      Ни из сердца, ни с ума нейдет?
      Уж не вырваться из клеточки
      Певчей птичке конопляночке:
      Знать, и вам не видеть более
      Прежней воли с прежней радостью.
 

 
      Роза ль ты, розочка, роза душистая!
      Всем ты красавица, роза цветок!
      Вейся, плетися с лилеей и ландышем,
      Вейся, плетися в мой пышный венок.
      Нынче я встречу красавицу девицу,
      Нынче я встречу пастушку мою:
      "Здравствуй, красавица, красная девица!"
      Ах!.. и промолвлюся, молвлю: люблю!
      Вдруг зарумянится красная девица,
      Вспыхнет младая, как роза цветок.
      Взглянь в ручеечек, пастушка стыдливая,
      Взглянь: пред тобою ничто мой венок!
      1822 или 1823
 

44. РОМАНС

 
      Только узнал я тебя -
      И трепетом сладким впервые
      Сердце забилось во мне.
      Сжала ты руку мою -
      И жизнь, и все радости жизни
      В жертву тебе я принес.
      Ты мне сказала "люблю" -
      И чистая радость слетела
      В мрачную душу мою.
      Молча гляжу на тебя -
      Нет слова все муки, все счастье
      Выразить страсти моей.
      Каждую светлую мысль,
      Высокое каждое чувство
      Ты зарождаешь в душе.
 

 

45. ДРУЗЬЯ

 
      (Идиллия)
      Е. А. Баратынскому
      Вечер осенний сходил на Аркадию. – Юноши, старцы,
      Резвые дети и девы прекрасные, с раннего утра
      Жавшие сок виноградный из гроздий златых, благовонных.
      Все собралися вокруг двух старцев, друзей знаменитых.
      Славны вы были, друзья Палемон и Дамет! счастливцы!
      Знали про вас и в Сицилии дальней, средь моря цветущей;
      Там, на пастушьих боях хорошо искусившийся в песнях
      Часто противников дерзких сражал неответным вопросом:
      Кто Палемона с Даметом славнее по дружбе примерной?
      Кто их славнее по чудному дару испытывать вина?
      Так и теперь перед ними, под тенью ветвистых платанов,
      В чашах резных и глубоких вино молодое стояло,
      Брали они по порядку каждую чашу – и молча
      К свету смотрели на цвет, обоняли и думали долго,
      Пили и суд непреложный вместе вину изрекали:
      Это пить молодое, а это на долгие годы
      Впрок положить, чтобы внуки, когда соизволит Крон_и_он
      Век их счастливо продлить, под старость, за трапезой шумной,
      Пивши, хвалилися им, рассказам пришельца внимая.
      Только ж над винами суд два старца, два друга скончали,
      Вакх, языков разрешитель, сидел уж близь них и, незримый,
      К дружеской тихой беседе настроил седого Дамета:
      "Друг Палемон, – с улыбкою старец промолвил, – дай руку!
      Вспомни, старик, еще я говаривал, юношей бывши:
      Здесь проходчиво все, одна не проходчива дружба!
      Что же, слово мое не сбылось ли? как думаешь, милый?
      Что, кроме дружбы, в душе сохранил ты? – Но я не жалею,
      Вот Геркулес! не жалею о том, что прошло; твоей дружбой
      Сердце довольно вполне, и веду я не к этому слово.
      Нет, но хочу я, – кто знает? мы стары! – хочу я, быть может,
      Ныне впоследнее, все рассказать, что от самого детства
      В сердце ношу, о чем много говаривал, небо за что я
      Рано и поздно молил; Палемон, о чем буду с тобою
      Часто беседовать даже за Стиксом и Летой туманной.
      Как мне счастливым не быть, Палемона другом имея?
      Матери наши, как мы, друг друга с детства любили,
      Вместе познали любовь к двум юношам милым и дружным,
      Вместе плоды понесли Гименея; друг другу, младые,
      Новые тайны вверяя, священный обет положили:
      Если боги мольбы их услышат, пошлют одной дочерь,
      Сына другой, то сердца их, невинных, невинной любовью
      Крепко связать и молить Гименея и бога Эрота,
      Да уподобят их жизнь двум источникам, вместе текущим,
      Иль виноградной лозе и сошке прямой и высокой.
      Верной опорою служит одна, украшеньем другая;
      Если ж две дочери или два сына родятся, весь пламень
      Дружбы своей перелить в их младые, невинные души.
      Мы родил_и_ся: нами матери часто менялись,
      Каждая сына другой сладкомлечною грудью питала;
      Впили мы дружбу, и первое, что лишь запомнил я, – ты был;
      С первым чувством во мне развилася любовь к Палемону.
      Выросли мы – и в жизни много опытов тяжких
      Боги на нас посылали, мы дружбою все усладили.
      Скор и пылок я смолоду был, меня все поражало,
      Все увлекало, – ты кроток, тих и с терпеньем чудесным,
      Свойственным только богам, милосердым к Япетовым детям.
      Часто тебя оскорблял я, – смиренно сносил ты, мне даже,
      Мне не давая заметить, что я поразил твое сердце.
      Помню, как ныне, прощенья просил я и плакал, ты ж, друг мой,
      Вдвое рыдал моего, и, крепко меня обнимая,
      Ты виноватым казался, не я. – Вот каков ты душою!
      Ежели все меня любят, любят меня по тебе же:
      Ты сокрывал мои слабости; малое доброе дело
      Ты выставлял и хвалил; ты был все для меня, и с тобою
      Долгая жизнь пролетела, как вечер веселый в рассказах,
      Счастлив я был! не боюсь умереть! предчувствует сердце -
      Мы ненадолго расстанемся: скоро мы будем, обнявшись,
      Вместе гулять по садам Елисейским, и, с новою тенью
      Встретясь, мы спросим: "Что на земле? все так ли, как прежде?
      Други так ли там любят, как в старые годы любили?"
      Что же услышим в ответ: по-старому родина наша
      С новой весною цветет и под осень плодами пестреет,
      Но друзей уже нет, подобных бывалым; нередко
      Слушал я, старцы, за полною чашей веселые речи:
      "Это вино дорогое! – Его молодое хвалили
      Славные други, Дамет с Палемоном; прошли, пролетели
      Те времена! Хоть ищи, не найдешь здесь людей, им подобных,
      Славных и дружбой, и даром чудесным испытывать вина".
 

 

46. МУЗАМ

 
      С благоговейною душой
      Поэт, упавши на колены,
      И фимиамом и мольбой
      Вас призывает, о камены,
      В свой домик низкий и простой!
      Придите, девы, воскресить
      В нем прежний пламень вдохновений
      И лиру к звукам пробудить:
      Друг ваш и друг его Евгений
      Да будет глас ее хвалить.
      Когда ж весна до вечных льдов
      Прогонит вьюги и морозы -
      На ваш алтарь, красу цветов,
      Положит первые он розы
      При пеньи радостных стихов.
 

 

47. ЭПИГРАММА

 
      Свиток истлевший с трудом развернули. Напрасны усилья:
      В старом свитке прочли книгу, известную всем.
      Юноша! к Лиде ласкаясь, ты старого тоже добьешься:
      Лида подчас и тебе вымолвит слово: люблю.
      1826 или 1827
 

48. СМЕРТЬ

 
      Мы не смерти боимся, но с телом расстаться нам жалко:
      Так не с охотою мы старый сменяем халат.
      1826 или 1827
 

49. В АЛЬБОМ

 
      О, сила чудной красоты!
      К любви по опыту холодный,
      Я забывал, душой свободный,
      Безумной юности мечты;
      И пел, товарищам угодный,
      Вино и дружество – но ты
      Явилась, душу мне для муки пробудила,
      И лира про любовь опять заговорила.
 

 

50. РОМАНС

 
      Прекрасный день, счастливый день -
      И солнце, и любовь!
      С нагих полей сбежала тень -
      Светлеет сердце вновь.
      Проснитесь, рощи и поля;
      Пусть жизнью все кипит:
      Она моя, она моя!
      Мне сердце говорит.
      Что вьешься, ласточка, к окну,
      Что, вольная, поешь?
      Иль ты щебечешь про весну
      И с ней любовь зовешь?
      Но не ко мне, – и без тебя
      В певце любовь горит:
      Она моя, она моя!
      Мне сердце говорит.
 

 

51. РОМАНС

 
      Не говори: любовь пройдет,
      О том забыть твой друг желает;
      В ее он вечность уповает,
      Ей в жертву счастье отдает.
      Зачем гасить душе моей
      Едва блеснувшие желанья?
      Хоть миг позволь мне без роптанья
      Предаться нежности твоей.
      За что страдать? Что мне в любви
      Досталось от небес жестоких
      Без горьких слез, без ран глубоких,
      Без утомительной тоски?
      Любви дни краткие даны,
      Но мне не зреть ее остылой;
      Я с ней умру, как звук унылый
      Внезапно порванной струны.
 

 

52. ЭПИТАФИЯ

 
      Что жизнь его была? тяжелый сон.
      Что смерть? от грез ужасных пробужденье
      Впросонках улыбнулся он -
      И снова, может быть, там начал сновиденье.
      Между 1814 и 1817
 

 
      Прощай, Киприда, бог с тобою!
      С фиалом счастлив я:
      Двоих дружишь ты меж собою,
      А Вакхом все друзья.
 

 

54. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      Сиротинушка, девушка!
      Полюби меня, молодца,
      Полюбя, приголубливай,
      Мои кудри расчесывай.
      Хорошо цветку на поле,
      Любо пташечке на небе, -
      Сиротинушке, девушке
      Веселей того с молодцем.
      У меня в дому волюшка,
      От беды оборонушка,
      Что от дождичка кровелька,
      От жары дневной ставеньки;
      От лихой же разлучницы,
      От лукавой указчицы
      На воротах замок висит,
      В подворотенку пес глядит.
 

 

55. РУССКАЯ ПЕСНЯ

 
      Скучно, девушки, весною жить одной:
      Не с кем сладко побеседовать младой.
      Сиротинушка, на всей земле одна,
      Подгорюнясь ли присядешь у окна -
      Под окошком все так весело глядит,
      И мне душу то веселие томит.
      То веселье – не веселье, а любовь,
      От любви той замирает в сердце кровь.
      И я выду во широкие поля -
      С них ли негой так и веет на тебя;
      Свежий запах каждой травки полевой
      Вреден девице весеннею порой,
      Хочешь с кем-то этим запахом дышать
      И другим устам его передавать;
      Белой груди чем-то сладким тяжело,
      Голубым очам при солнце не светло.
      Больно, больно безнадежной тосковать!
      И я кинусь на тесовую кровать,
      К изголовью правой щечкою прижмусь
      И горючими слезами обольюсь.
      Как при солнце летом дождик пошумит,
      Травку вспрыснет, но ее не освежит,
      Так и слезы не свежат меня, младой;
      Скучно, девушки, весною жить одной!
 

 

56. ПУШКИНУ

 
      Кто, как лебедь цветущей Авзонии,
      Осененный и миртом, и лаврами,
      Майской ночью при хоре порхающих,
      В сладких грезах отбился от матери, -
      Тот в советах не мудрствует; на стены
      Побежденных знамена не вешает;
      Столб кормами судов неприятельских
      Он не красит пред храмом Ареевым.
      Флот, с несчетным богатством Америки,
      С тяжким золотом, купленным кровию,
      Не взмущает двукраты экватора
      Для него кораблями бегущими.
      Но с младенчества он обучается
      Воспевать красоты поднебесные,
      И ланиты его от приветствия,
      Удивленной толпы горят пламенем.
      И Паллада туманное облако
      Рассевает от взоров – и в юности
      Он уж видит священную истину
      И порок, исподлобья взирающий!
      Пушкин! Он и в лесах не укроется:
      Лира выдаст его громким пением,
      И от смертных восхитит бессмертного
      Аполлон на Олимп торжествующий.
 

 
      Скрой меня, бурная ночь! заметай следы мои, вьюга,
      Ветер холодный, бушуй вкруг хаты Лилеты прекрасной,
      Месяц свети не свети, а дорогу наверно любовник
      К робкой подруге найдет.
      Тихо, дверь, отворись! о Лилета, твой милый с тобою,
      Нежной, лилейной рукой ты к сердцу его прижимаешь;
      Что же с перстом на устах, боязливая, смотришь на друга?
      Или твой Аргус не спит?
      Бог-утешитель, Морфей, будь хранителем тайн Амура!
      Сны, готовые нас разлучить до скучного утра,
      Роем тяжелым скорей опуститесь на хладное ложе
      Аргуса милой моей.
      Нам ли страшиться любви! счастливец, мои поцелуи
      Сладко ееусыпят под шумом порывистым ветра;
      Тихо пробудит еес предвестницей юного утра
      Пламенный мой поцелуй!
 

 

58. РОМАНС

 
      "Сегодня я с вами пирую, друзья,
      Веселье нам песни заводит,
      А завтра, быть может, там буду и я,
      Откуда никто не приходит!" -
      Я так беззаботным друзьям говорил
      Давно, – но от самого детства
      Печаль в беспокойном я сердце таил
      Предвестьем грядущего бедства.
      Друзья мне смеялись и, свежий венец
      На кудри мои надевая,
      "Стыдись, – восклицали, – мечтатель-певец!
      Изменит ли жизнь молодая!"
      Война запылала, к родным знаменам
      Друзья, как на пир, полетели;
      Я с ними – но жребьи, враждебные нам,
      Мне с ними расстаться велели.
      В бездействии тяжком я думой следил
      Их битвы, предтечи победы;
      Их славою часто я первый живил
      Родителей грустных беседы.
      Года пролетали, я часто в слезах
      Был черной повязкой украшен…
      Брань стихла, где ж други? лежат на полях,
      Близь ими разрушенных башен.
      С тех пор я печально сижу на пирах,
      Где все мне твердит про былое;
      Дрожит моя чаша в ослабших руках:
      Мне тяжко веселье чужое.
      1820 или 1821
 

 
      Мальчик, солнце встретить должно
      С торжеством в конце пиров!
      Принеси же осторожно
      И скорей из погребов
      В кубках длинных и тяжелых,
      Как любила старина,
      Наших прадедов веселых
      Пережившего вина.
      Не забудь края златые
      Плющем, розами увить!
      Весело в года седые
      Чашей молодости пить,
      Весело, хоть на мгновенье,
      Бахусом наполнив грудь,
      Обмануть воображенье
      И в былое заглянуть.
      Между 1814 и 1819
 

60. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

 
      Мне минуло шестнадцать лет,
      Но сердце было в воле;
      Я думала: весь белый свет -
      Наш бор, поток и поле.
      К нам юноша пришел в село:
      Кто он? отколь? не знаю -
      Но все меня к нему влекло,
      Все мне твердило: знаю!
      Его кудрявые власы
      Вкруг шеи обвивались,
      Как мак сияет от росы,
      Сияли, рассыпались.
      И взоры пламенны его
      Мне что-то изъясняли;
      Мы не сказали ничего,
      Но уж друг друга знали.
      Куда пойду – и он за мной.
      На долгую ль разлуку? -
      Не знаю! только он с тоской
      Безмолвно жал мне руку.
      "Что хочешь ты? – спросила я. -
      Скажи, пастух унылый".
      И с жаром обнял он меня
      И тихо назвал милой.
      И мне б тогда его обнять!
      Но рук не поднимала,
      На перси потупила взгляд,
      Краснела, трепетала.
      Ни слова не сказала я;
      За что ж ему сердиться?
      Зачем покинул он меня?
      И скоро ль возвратится?
 

 

61. ПЕСНЯ

 
      "Дедушка! – девицы
      Раз мне говорили. -
      Нет ли небылицы
      Иль старинной были?"
      – "Как не быть! – уныло
      Красным отвечал я. -
      Сердце вас любило, -
      Так чего не знал я!
      Было время! где вы,
      Годы золотые?
      Как пленяли девы
      В ваши дни былые!
      Уж они – старушки;
      Но от них, порою,
      Много на подушки
      Слез пролито мною.
      Душу волновали
      Их уста и очи,
      По огню бежали
      Дни мои и ночи".
      "Дедушка, – толпою
      Девицы вскричали, -
      Жаль нам, а тобою
      Бабушки играли!
      Как не стыдно! злые,
      Вот над кем шутили!
      Нет, мы не такие,
      Мы б тебя любили!"
      – "Вы б любили? сказки!
      Веры мне неймется!
      И на ваши ласки
      Дедушка смеется".
 

 

62. К ДИОНУ

 
      Сядем, любезный Дион, под сенью развесистой рощи,
      Где, прохлажденный в тени, сверкая, стремится источник, -
      Там позабудем на время заботы мирские и Вакху
      Вечера час посвятим.
      Мальчик, наполни фиал фалернским вином искрометным!
      В честь вечно юному Вакху осушим мы дно золотое;
      В чаше, обвитой венком, принеси дары щедрой Помоны, -
      Вкусны, румяны плоды.
      Тщетно юность спешит удержать престарелого Хрона,
      Просит, молит его – не внимая, он далее мчится;
      Маленький только Эрот смеется, поет и, седого
      За руку взявши, бежит.
      Что нам в жизни сей краткой за тщетною славой гоняться
      Вечно в трудах только жить, не видеть веселий до гроба? -
      Боги для счастия нам и веселия дни даровали,
      Для наслаждений любви.
      Пой, в хороводе девиц белогрудых, песни веселью,
      Прыгай под звонкую флейту, сплетяся руками, кружися,
      И твоя жизнь протечет, как быстро в зеленой долине
      Скачет и вьется ручей.
      Друг, за лавровый венок не кланяйся гордым пританам.
      Пусть за слепою богиней Лициний гоняется вечно,
      Пусть и обнимет ее. Фортуна косы всеразящей
      Не отвратит от главы.
      Что нам богатства искать? им счастья себе не прикупим:
      Всех на одной ладие, и бедного Ира и Креза,
      В мрачное царство Плутона, чрез волны ужасного Стикса
      Старый Харон отвезет.
      Сядем, любезный Дион, под сенью развесистой рощи,
      Где, прохлажденный в тени, сверкая, стремится источник, -
      Там позабудем на время заботы мирские и Вакху
      Вечера час посвятим.
 

 

63. ЭЛЕГИЯ

 
      Когда, душа, просилась ты
      Погибнуть иль любить,
      Когда желанья и мечты
      К тебе теснились жить,
      Когда еще я не пил слез
      Из чаши бытия, -
      Зачем тогда, в венке из роз,
      К теням не отбыл я!
      Зачем вы начертались так
      На памяти моей,
      Единый молодости знак,
      Вы, песни прошлых дней!
      Я горько долы и леса
      И милый взгляд забыл, -
      Зачем же ваши голоса
      Мне слух мой сохранил!
      Не возвратите счастья мне,
      Хоть дышит в вас оно!
      С ним в промелькнувшей старине
      Простился я давно.
      Не нарушайте ж, я молю,
      Вы сна души моей
      И слова страшного "люблю"
      Не повторяйте ей!
      1821 или 1822
 

64. КОНЕЦ ЗОЛОТОГО ВЕКА

 
      (Идиллия)
      Путешественник
      Нет, не в Аркадии я! Пастуха заунывную песню
      Слышать бы должно в Египте иль Азии Средней, где рабство
      Грустною песней привыкло существенность тяжкую тешить.
      Нет, я не в области Реи! о боги веселья и счастья!
      Может ли в сердце, исполненном вами, найтися начало
      Звуку единому скорби мятежной, крику напасти?
      Где же и как ты, аркадский пастух, воспевать научился
      Песню, противную вашим богам, посылающим радость?
      Пастух
      Песню, противную нашим богам!
      Путешественник, прав ты!
      Точно, мы счастливы были, и боги любили счастливых:
      Я еще помню оное светлое время! но счастье
      (После узнали мы) гость на земле, а не житель обычный.
      Песню же эту я выучил здесь, а с нею впервые
      Мы услыхали и голос несчастья, и, бедные дети,
      Думали мы, от него земля развалится и солнце,
      Светлое солнце погаснет! Так первое горе ужасно!
      Путешественник
      Боги, так вот где впоследнее счастье у смертных гостило!
      Здесь его след не пропал еще. Старец, пастух сей печальный,
      Был на проводах гостя, которого тщетно искал я
      В дивной Колхиде, в странах атлантидов, гипербореев,
      Даже у края земли, где обильное розами лето
      Кратче зимы африканской, где солнце с весною проглянет,
      С осенью в море уходит, где люди на темную зиму
      Сном непробудным, в звериных укрывшись мехах, засыпают.
      Чем же, скажи мне, пастух, вы прогневали бога Зевеса?
      Горе раздел услаждает; поведай мне горькую повесть
      Песни твоей заунывной! Несчастье меня научило
      Живо несчастью других сострадать. Жестокие люди
      С детства гонят меня далеко от родимого града.
      Пастух
      Вечная ночь поглоти города! Из вашего града
      Вышла беда и на бедную нашу Аркадию! сядем
      Здесь, на сем береге, против платана, которого ветви
      Долгою тенью кроют реку и до нас досягают. -
      Слушай же, песня моя тебе показалась унылой?
      Путешественник
      Грустной, как ночь!
      Пастух
      А ее Амарилла прекрасная пела.
      Юноша, к нам приходивший из города, эту песню
      Выучил петь Амариллу, и мы, незнакомые с горем,
      Звукам незнаемым весело, сладко внимали. И кто бы
      Сладко и весело ей не внимал? Амарилла, пастушка
      Пышноволосая, стройная, счастье родителей старых,
      Радость подружек, любовь пастухов, была удивленье
      Редкое Зевса творение, чудная дева, которой
      Зависть не смела коснуться и злоба, зажмурясь, бежала.
      Сами пастушки с ней не равнялись и ей уступали
      Первое место с прекраснейшим юношей в плясках вечерних.
      Но хариты-богини живут с красотой неразлучно -
      И Амарилла всегда отклонялась от чести излишней.
      Скромность взамен предпочтенья любовь ото всех получала.
      Старцы от радости плакали, ею любуясь, покорно
      Юноши ждали, кого Амарилла сердцем заметит?
      Кто из прекрасных, младых пастухов назовется счастливцем?
      Выбор упал не на них! Клянуся богом Эротом,
      Юноша, к нам приходивший из города, нежный Мелетий,
      Сладкоречивый, как Эрмий, был Фебу красою подобен,
      Голосом Пана искусней! Его полюбила пастушка.
      Мы не роптали! мы не винили ее! мы в забвеньи
      Даже думали, глядя на них: "Вот Арей и Киприда
      Ходят по нашим полям и холмам; он в шлеме блестящем,
      В мантии пурпурной, длинной, небрежно спустившейся сзади,
      Сжатой камнем драгим на плече белоснежном. Она же
      В легкой одежде пастушки простой, но не кровь, а бессмертье,
      Видно, не менее в ней протекает по членам нетленным"
      Кто ж бы дерзнул и помыслить из нас, что душой он коварен,
      Что в городах и образ прекрасный и клятвы преступны.
      Я был младенцем тогда. Бывало, обнявши руками
      Белые, нежные ноги Мелетия, смирно сижу я,
      Слушая клятвы его Амарилле, ужасные клятвы
      Всеми богами: любить Амариллу одну и с нею
      Жить неразлучно у наших ручьев и на наших долинах.
      Клятвам свидетелем я был; Эротовым сладостным тайнам
      Гамадриады присутственны были. Но что ж? и весны он
      С нею не прожил, ушел невозвратно! Сердце простое
      Черной измены постичь не умело. Его Амарилла
      День, и другой, и третий ждет – все напрасно! О всем ей
      Грустные мысли приходят, кроме измены: не вепрь ли,
      Как Адониса его растерзал; не ранен ли в споре
      Он за игру, всех ловче тяжелые круги метая?
      "В городе, слышала я, обитают болезни! он болен!"
      Утром четвертым вскричала она, обливаясь слезами:
      "В город к нему побежим, мой младенец!"
      И сильно схватила
      Руку мою и рванула, и с ней мы как вихрь побежали.
      Я не успел, мне казалось, дохнуть, и уж город пред нами
      Каменный, многообразный, с садами, столпами открылся:
      Так облака перед завтрешней бурей на небе вечернем
      Разные виды с отливами красок чудесных приемлют.
      Дива такого я и не видывал! Но удивленью
      Было не время. Мы в город вбежали, и громкое пенье
      Нас поразило – мы стали. Видим: толпой перед нами
      Стройные жены проходят в белых как снег покрывалах.
      Зеркало, чаши златые, ларцы из кости слоновой
      Женщины чинно за ними несут. А младые рабыни
      Резвые, громкоголосые, с персей по пояс нагие,
      Около блещут очами лукавыми в пляске веселой,
      Скачут, кто с бубном, кто с тирсом, одна ж головою кудрявой
      Длинную вазу несет и под песню тарелками плещет.
      Ах, путешественник добрый, что нам рабыни сказали!
      Стройные жены вели из купальни младую супругу
      Злого Мелетия. – Сгибли желанья, исчезли надежды!
      Долго в толпу Амарилла смотрела и вдруг, зашатавшись,
      Пала. Холод в руках и ногах и грудь без дыханья!
      Слабый ребенок, не знал я, что делать. От мысли ужасной
      (Страшной и ныне воспомнить), что более нет Амариллы, -
      Я не плакал, а чувствовал: слезы, сгустившися в камень,
      Жали внутри мне глаза и горячую голову гнули.
      Но еще жизнь в Амарилле, к несчастью ее, пламенела:
      Грудь у нее поднялась и забилась, лицо загорелось
      Темным румянцем, глаза, на меня проглянув, помутились.
      Вот и вскочила, вот побежала из города, будто
      Гнали ее эвмениды, суровые девы Айдеса!
      Был ли, младенец, я в силах догнать злополучную деву!
      Нет… Я нашел уж ее в сей роще, за этой рекою,
      Где искони возвышается жертвенник богу Эроту,
      Где для священных венков и цветник разведен благовонный
      (Встарь, четою счастливой!) и где ты не раз, Амарилла,
      С верою сердца невинного, клятвам преступным внимала.
      Зевс милосердый! с визгом каким и с какою улыбкой
      В роще сей песню она выводила! сколько с корнями
      Разных цветов в цветнике нарвала и как быстро плела их!
      Скоро странный наряд изготовила. Целые ветви,
      Розами пышно облитые, словно роги торчали
      Дико из вязей венка многоцветного, чуднобольшого;
      Плющ же широкий цепями с венка по плечам и по персям
      Длинный спадал и, шумя, по земле волочился за нею.
      Так разодетая, важно, с поступью Иры-богини,
      К хижинам нашим пошла Амарилла. Приходит, и что же?
      Мать и отец ее не узнали; запела, и в старых
      Трепетом новым забились сердца, предвещателем горя.
      Смолкла – и в хижину с хохотом диким вбежала, и с видом
      Грустным стала просить удивленную матерь: "Родная,
      Пой, если любишь ты дочь, и пляши: я счастл_и_ва, счастл_и_ва!"
      Мать и отец, не поняв, но услышав ее, зарыдали.
      "Разве была ты когда несчастлива, дитя дорогое?" -
      Дряхлая мать, с напряжением слезы уняв, вопросила.
      "Друг мой здоров! Я невеста! Из города пышного выйдут
      Стройные жены, резвые девы навстречу невесте!
      Там, где он молвил впервые люблюАмарилле-пастушке,
      Там из-под тени заветного древа, счастливица, вскрикну:
      Здесь я, здесь я! Вы, стройные жены, вы резвые девы!
      Пойте: Гимен, Гименей! – и ведите невесту в купальню.
      Что ж не поете вы, что ж вы не пляшете! Пойте, пляшите!"
      Скорбные старцы, глядя на дочь, без движенья сидели,
      Словно мрамор, обильно обрызганный хладной росою.
      Если б не дочь, но иную пастушку привел Жизнедавец
      Видеть и слышать такой, пораженной небесною карой,
      То и тогда б превратились злосчастные в томностенящий,
      Слезный источник – ныне ж, тихо склоняся друг к другу,
      Сном последним заснули они. Амарилла запела,
      Гордым взором наряд свой окинув, и к древу свиданья,
      К древу любви изменившей пошла. Пастухи и пастушки,
      Песней ее привлеченные, весело, шумно сбежались
      С нежною ласкою к ней, ненаглядной, любимой подруге.
      Но – наряд ее, голос и взгляд… Пастухи и пастушки
      Робко назад отшатнулись и молча в кусты разбежались.
      Бедная наша Аркадия! Ты ли тогда изменилась,
      Наши ль глаза, в первый раз увидавшие близко несчастье,
      Мрачным туманом подернулись? Вечнозеленые сени,
      Воды кристальные, все красоты твои страшно поблекли.
      Дорого боги ценят дары свои! Нам уж не видеть
      Снова веселья! Если б и Рея с милостью прежней
      К нам возвратилась, все было б напрасно! Веселье и счастье
      Схожи с первой любовью. Смертный единожды в жизни
      Может упиться их полною, девственной сладостью! Знал ты
      Счастье, любовь и веселье? Так понял, и смолкнем об оном.
      Страшно поющая дева стояла уже у платана,
      Плющ и цветы с наряда рвала и ими прилежно
      Древо свое украшала. Когда же нагнулася с брега,
      Смело за прут молодой ухватившись, чтоб цепью цветочной
      Эту ветвь обвязать, до нас достающую тенью,
      Прут, затрещав, обломился, и с брега она полетела
      В волны несчастные. Нимфы ли вод, красоту сожалея
      Юной пастушки, спасти ее думали, платье ль сухое,
      Кругом широким поверхность воды обхватив, не давало
      Ей утонуть? не знаю, но долго, подобно наяде,
      Зримая только по грудь, Амарилла стремленьем неслася,
      Песню свою распевая, не чувствуя гибели близкой,
      Словно во влаге рожденная древним отцом Океаном.
      Грустную песню свою не окончив – она потонула.
      Ах, путешественник, горько! ты плачешь! беги же отсюда!
      В землях иных ищи ты веселья и счастья! Ужели
      В мире их нет и от нас от последних их позвали боги!
      Примечание
      Читатели заметят в конце сей идиллии близкое подражание Шекспирову описанию смерти Офелии. Сочинитель, благоговея к поэтическому дару великого британского трагика, радуется, что мог повторить одно из прелестнейших его созданий.
 

 

65. ЭПИЛОГ

 
      Так певал без принужденья,
      Как на ветке соловей,
      Я живые впечатленья
      Полной юности моей.
      Счастлив другом, милой девы
      Все искал душою я -
      И любви моей напевы
      Долго кликали тебя.
 

 

Примечания

 
      Настоящее издание сочинений А. А. Дельвига представляет читателю все стороны его творчества: стихи, незавершенные драматические и прозаические опыты, критические и полемические статьи и письма. До сего времени единственной попыткой собрать воедино наследие поэта были вышедшие девяносто лет назад "Сочинения барона А. А. Дельвига" под редакцией В. В. Майкова (СПб., 1893) (далее: Изд. 1893) – издание, не преследовавшее научных целей и к настоящему времени совершенно устаревшее. На современном научном уровне издано лишь поэтическое наследие Дельвига: в 1934 г. в большой серии "Библиотеки поэта" появилось полное собрание его стихотворений, подготовленное выдающимся советским текстологом и историком литературы Б. В. Томашевским; это издание (Изд. 1934), повторенное с некоторыми дополнениями в 1959 г. (Изд. 1959), дало критически установленный текст стихов Дельвига и является основой для всех последующих переизданий, в том числе и для настоящего.
      Вслед за стихотворениями Дельвига Б. В. Томашевский предполагал издать и его прозу и письма, но не успел завершить эту работу. Он дал библиографию критических статей и писем, не вошедших в Изд. 1893, и описал сохранившиеся автографы Дельвига. История собирания писем поэта и оставшиеся до последнего времени неизданными письма сообщены в публикации Е. М. Хмелевской "Письма А. А. Дельвига" (ПК, с. 20-33).
      Особую сложность представляет установление корпуса критических статей Дельвига. Почти все они были напечатаны анонимно (ЛГ, 1830-1831). Первую попытку выделить их из числа других анонимных статей сделал В. П. Гаевский, пользовавшийся рукописями Дельвига; в дальнейшем атрибутирование статей в ЛГ выросло в особую исследовательскую проблему, связанную прежде всего с определением анонимных статей Пушкина (работы А. А. Фомина, Н. О. Лернера и в особенности Б. В. Томашевского и В. В. Виноградова. – см.: Пушкин. Итоги и проблемы изучения. М.; Л., 1966, с. 218-220).
      Все эти достижения и сложности современного состояния изучения Дельвига предопределили отбор и распределение материала в настоящем издании. В первом его разделе – "Стихотворения" – представлено полностью поэтическое наследие Дельвига. В первой части раздела мы воспроизводим единственный прижизненный сборник стихов Дельвига, подготовленный самим поэтом, сохраняя авторское расположение стихотворений. Все тексты (за исключением одного, N 23, где в стихе 18-м введена авторская поправка по печатному экземпляру ИРЛИ) печатаются по этому сборнику.
      Вторая часть раздела – "Стихотворения, не вошедшие в сборник 1829 года" – включает ранние опыты, поздние стихи, написанные уже после выхода сборника, а также стихи, оставшиеся за его пределами по личным или цензурным причинам. Этот подраздел строится в хронологическом порядке. Источником текста в нем в ряде случаев оказывается не первая журнальная публикация, а более поздняя редакция автографа (это в первую очередь касается ранней лирики). Обоснование источника текста, а также перечисление существующих автографов читатель должен искать в Изд. 1934 и Изд. 1959. Уже после выхода этих изданий в ЦГАЛИ поступила тетрадь с автографами Дельвига, сообщенными Б. В. Томашевскому Н. Ф. Бельчиковым (ф. 2657, оп. 2, N 40), и обнаружился ряд автографов в ИРЛИ, с неизвестным ранее "Посланием к А. Д. Илличевскому" (1815) (см.: Теребенина Р. Е. Поступления в лицейское собрание пушкинского фонда. – Изв. ОЛЯ, серия лит. и языка, 1972, вып. 2, март – апрель, с. 176-184; шифр: ф. 244, оп. 25, N 379). Автограф "Стихов на рождение В. К. Кюхельбекера", находившийся в ЦГИА, ныне хранится в ЦГАОР – ф. 828 (А. М. Горчакова), оп. 1, N 98; в этом же фонде – копии нескольких ранних стихотворений. По Изд. 1934 печатаются лицейские стихи N 1-6, 8-9, 11, 16-17, 20-23, 25, 30-36, 37, 39-40, 42-43, 45-52; стихи 1817-1831 гг. N
 

 
      96-98, 121, 123, 125-132, 134; драматические и прозаические отрывки, коллективные стихи (N 4). Сверка текстов с автографами и печатными источниками позволила устранить некоторые неточности, вкравшиеся в особенности в Изд. 1959, работа над которым была прервана смертью Б. В. Томашевского. Ряд уточнений по рукописным источникам содержит также изд.: Дельвиг А. А. Стихотворения. Вступ. ст., подгот. текста и примеч. И. В. Исакович. Л., 1963 (Б-ка поэта, Малая серия.)
      В разделе "Статьи" – собраны рецензии и заметки, для которых авторство Дельвига устанавливается с полной достоверностью, на основании автографа или документальных свидетельств. Мелкие редакционные примечания и редакционные объявления, принадлежащие Дельвигу, в издание не вошли.
      Вслед за статьями мы помещаем небольшой раздел "Коллективное", куда входят четыре стихотворения, написанные Дельвигом вместе с Баратынским, Пушкиным и др., и две полемические статьи из "Литературной газеты", по свидетельству А. И. Дельвига, составленные вместе с Пушкиным.
      Основной корпус книги заканчивается разделом "Письма". Эпистолярное наследие Дельвига – памятник очень высокой ценности – и в историческом, и в психологическом, и в литературном отношении; он содержит первостепенной важности сведения о культурной жизни пушкинской эпохи, сохраняет для нас неповторимые черты личности поэта и является заметным образцом эпистолярной прозы 1820-х гг. – того времени, когда достигает своего расцвета жанр литературного письма. Письма Дельвига – органическая часть его творческого наследия, между тем они практически остаются читателю недоступными: они рассеяны в специальных изданиях и многие из них, известные только в дореволюционных публикациях, никогда не печатались полностью; текст их искажен купюрами редакторского и цензурного происхождения. В настоящем издании они собраны с возможной полнотой и публикуются или уточняются по автографам, хранящимся в ИРЛИ (письма Е. А. Баратынскому – N 21751 и ф. 93, оп. 3, N 425, письмо 1827 г.; К. М. Бороздину – ф. 244, оп. 25, N 247, 248; В. Д. Вольховскому – ф. 244, оп. 25, N 89; И. А. Гарижскому – ф. 58, N 36; в Главный цензурный комитет (2, 1826) – ф. 244, оп. 16, N 116; Н. И. Гнедичу – 91.1 с; В. И. Григоровичу – ф. 93, оп. 3, N 426, письмо 1826 г.; А. А. и Л. М. Дельвигам – N 26308; А. П. Елагиной-Киреевской – N 28559; Г. С. Карелину – ф. 93, оп. 3, N 428; В. Д. Карнильеву – N 26310; А. П. Керн – ф. 93, оп. 4, N 22; П. А. Осиповой – N 9017, ф. 244, оп. 17, N 73 (письмо 15 сентября 1826 г.); в Петербургский цензурный комитет (1829) – 93.1.6; П. А. Плетневу – N 26311; А. С. Пушкину – ф. 244, оп. 2, N 148; А. А. Рохмановой – N 26312; С. М. Салтыковой – N 26309; О. М. Сомову – ф. 244, оп. 25, N 248; С. С. Фролову – ф. 244, оп. I, N 424; П. И. Шаликову – N 4773); ЦГАЛИ (П. А. Вяземскому – ф. 195, оп. I, N 1829, 5084; письмо N 104 – ф. 171, оп. I, N 7; В. К. Кюхельбекеру, N 5 – ф. 256, оп. 2, N 11; N 8 – ф. 2567, оп. 2, N 268; М. А. Максимовичу, N 99 – ф. 314, оп. 1, N 23; И. В. Сленину – ф. 171, оп. 1, N 10); ГПБ (Н. М. Коншину, ф. 369, N 31); А. Н. Оленину (Архив Публичной библиотеки); ГБЛ (М. П. Погодину, Пог./II, 46.17); ЦГИА (В Петербургский цензурный комитет, ф. 777, оп. I, N 287; в Главный цензурный комитет (1827) – ф. 777, оп. 1, N 608); ЛОИИ (Н. А. Полевому, кол. 238, оп, 2, N 272/287). Ряд автографов писем остается неразысканным. В приложениях к книге печатаются ранние редакции стихов, подвергшихся значительной переработке, а также набросок неосуществленной статьи о "Димитрии Самозванце" и прозаические планы идиллий (ранее не публиковавшиеся)
      Научно-справочный аппарат сокращен с учетом специфики массового издания и содержит лишь сведения, необходимые для реального и историко-литературного понимания текста. В нем использованы (без специальной ссылки) данные изданий 1934, 1959 и 1963 гг., а также публикаторов и комментаторов данного текста; вместе с тем они учитывают и новейшие исследования о Дельвиге и его эпохе. В примечаниях непосредственно за порядковым номером произведения следует указание на первую публикацию; повторные публикации указываются лишь тогда, когда содержат иную редакцию текста. Отсутствие указаний на источник текста (кроме случаев, оговоренных выше) означает, что таковым является первая публикация (уточнения, возникшие в результате сверки с источниками, не оговариваются).
      Стихи Дельвига, как правило, не датированы автором (исключения оговорены в примечаниях); они датируются либо по месту автографа в тетради стихов (обоснование см. в Изд. 1934 и 1959), либо по реалиям, либо, наконец, по времени первой публикации. Дельвиг нередко печатал свои стихи много позднее написания, поэтому если первая публикация оказывается единственным основанием датировки, дата под стихотворением берется в ломаные скобки. Даты чтений стихов Дельвига в ОЛРС и ОЛСНХ устанавливаются по кн.: Базанов и архиву ОЛСНХ в Научной библиотеке им. М. Горького (ЛГУ). Сведения об упоминаемых в тексте исторических лицах см. в аннотированном именном указателе; о мифологических персонажах – в "Словаре".
 

 
      AT – Архив братьев Тургеневых: Переписка А. И. Тургенева с кн. П. А. Вяземским, вып. 6. Пг., 1921.
      Б – Благонамеренный.
      Базанов – Базанов В. Ученая республика. М.; Л., 1964.
      Баратынский, 1869-Сочинения Е. А. Баратынского… М., 1869.
      Барсуков – Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 1-22. СПб.,
 

1888-1910.

 
      БЗ – Библиографические записки.
      Блинова – Блинова Е. М. "Литературная газета" А. А. Дельвига и А. С. Пушкина. 1830-1831. Указатель содержания. М., 1966.
      Боратынский, 1951 – Боратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., 1951.
      Вацуро – Вацуро В. Э. "Северные цветы": История альманаха Пушкина-Дельвига. М., 1978.
      BE – Вестник Европы.
      Верховский – Верховский Ю. Барон Дельвиг: Материалы биографические и литературные… Пб., 1922.
      Виноградов – Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М.,
 

 
      Врем. ПК – Временник Пушкинской комиссии, 1962-1981, М.; Л., 1963-1985.
      Вяземский – Вяземский П. А. Полное собрание сочинений, т. I-XII. СПб.,
 

1878-1896.

 
      Г – Галатея.
      Гаевский, 1-4-Гаевский В. П. Дельвиг. Статьи 1-4. – Современник, 1853, N 2, отд. III, с. 45-88; N 5, отд. III, с. 1-66; 1854, N 1, отд. III, с. 1-52; N 9, отд. III, с. 1-64.
      Гастфрейнд – Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина по имп. Царскосельскому Лицею. Материалы для словаря лицеистов 1-го курса 1811 – 1817 гг., т. I-III. СПб., 1912-1913.
      Гоголь – Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений, т. I-XIV. М.,
 

1937-1952.

 
      ГПБ – Отдел рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
      Греч – Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.; Л., 1930.
      А. И. Дельвиг – Дельвиг А. И. Мои воспоминания, т. 1-4. М., 1912-1913.
      ИВ – Исторический вестник.
      Изд. 1829 – Стихотворения барона Дельвига. СПб., 1829.
      Изд. 1893. – Сочинения барона А. А. Дельвига. С приложением биографического очерка, составленного Вал. В. Майковым. СПб., 1893.
      Изд. 1934 – Дельвиг А. А. Полное собрание стихотворений / Ред. и примеч. Б. Томашевского. Вступ. статьи И. Виноградова и Б. Томашевского. Л., 1934. (Б-ка поэта, Большая серия).
      Изд. 1959 – Дельвиг А. А. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Б. В. Томашевского. 2-е изд. Л., 1959. (Б-ка поэта, Большая серия.)
      ИРЛИ – Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом)
 

 
      КА – Красный архив.
      Керн – Керн А. П. Воспоминания. Дневники. Переписка / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. А. М. Гордина. М., 1974.
      Кобеко – Кобеко Д. Ф. Имп. Царскосельский Лицей: Наставники и питомцы. 1811 – 1843. СПб., 1911.
      ЛГ – Литературная газета.
      Лит. портф. – Литературные портфели, I. Время Пушкина. Пб., 1923.
      ЛН – Литературное наследство.
      MB – Московский вестник.
      Модзалевский – Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л., 1929.
      МТ – Московский телеграф.
      НЗ – Невский зритель.
      НЛ – Новости литературы.
      НС – Дельвиг. Неизданные стихотворения / Под ред. М. Л. Гофмана. Пб.,
 

 
      ОА – Остафьевский архив кн. Вяземских / Под ред. и с примеч. В. И. Саитова, т. I-V. СПб., 1899-1913.
      ОЗ – Отечественные записки.
      ОЛРС – Вольное общество любителей российской словесности (Петербург).
      ОЛРС при Моск. ун-те – Общество любителей российской словесности при Московском университете.
      ОЛСНХ – Вольное общество любителей словесности, наук и художеств (Петербург).
      П. в восп. – А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2-х т. М.,
 

 
      П. в печ. – Синявский Н., Цявловский М. Пушкин в печати: Хронолог, указ, произведений Пушкина, напечатанных при его жизни. 2-е изд., испр. М.,
 

 
      П. Врем. 1-6. Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. 1-6. М; Л.,
 

1936-1941.

 
      Переписка П. – Переписка А. С. Пушкина: В 2-х т. М., 1982.
      ПЗ – Полярная звезда.
      П. Иссл. и мат. – Пушкин: Исследования и материалы, т. I-XI. М.; Л.,
 

1956-1983.

 
      Письма к Вяз. – Письма А. С. Пушкина, бар. А. А. Дельвига, Е. А. Баратынского и П. А. Плетнева к князю П. А. Вяземскому. СПб., 1902.
      ПК – Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1979. Л., 1980.
      ПЛ – Грот К. Я. Пушкинский Лицей (1811 – 1817). Бумаги 1-го курса, собранные акад. Я. К. Гротом. СПб., 1911.
      Полевой – Николай Полевой: Материалы по истории русской литературы и журналистики 30-х годов XIX в. Л., 1934.
      Поэты 1820-30-х гг., т. 1,2 – Поэты 1820-х – 1830-х гг., т. 1-2. Л.,
 

 
      ПС – Пушкин и его современники: Материалы и исследования, вып. I-XXXIX. СПб., 1903-1930.
      Пушкин – Пушкин. Полное собрание сочинений, Т. I-XVII. М.; Л.,
 

1937-1959.

 
      РА – Русский архив.
      РБ – Русский библиофил.
      РЛ – Русская литература.
      РМ – Российский музеум.
      РП – Русские пропилеи. Т. 6. Материалы по истории русской мысли и литературы / Собрал и приготовил к печати М. Гершензон. М., 1919.
      PC – Русская старина.
      РЭ – Русская эпиграмма конца XVII – начала XX,вв. Л., 1975.
      СВ – Виноградская А. [Керн А. П.] Отрывок из записок: Воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке. – Семейные вечера (старший возраст), 1864, N 10, с. 679-683.
      СМ – Северный Меркурий.
      СН – Старина и новизна.
      СО – Сын отечества.
      СО и СА – Сын отечества и Северный архив.
      Совр. – Современник.
      СП – Соревнователь просвещения и благотворения (Труды Общества любителей российской словесности).
      СПб. вед. – Санкт-Петербургские ведомости.
      СПч. – Северная пчела.
      СЦ – Северные цветы.
      Тынянов. Кюхельбекер – Тынянов Ю. Н. В. К. Кюхельбекер. – В кн.: Кюхельбекер В. К. Лирика и поэмы, т. 1. Л., 1939.
      Xетсо – Хетсо Г. Евгений Баратынский. Жизнь и творчество. Oslo-Bergen-Tromso, 1973.
      ЦГАЛИ – Центральный гос. архив литературы и искусства (Москва).
      ЦГАОР – Центральный гос. архив Октябрьской революции.
      ЦГВИА – Центральный гос. Военно-исторический архив (Москва).
      ЦС – Царское Село: Альманах на 1830 год/Издан Н. Коншиным и б(ароном) Розеном. СПб., 1829.
      ЯА – Языковский архив, вып. 1. Письма Н. М. Языкова к родным за дерптский период его жизни (1822-1829). СПб., 1913.
 

 
      Эпиграф – из стих. И.-В. Гете "Певец" ("Der Sanger").
      1. СП., 1824, ч. 25, кн. III, с. 246. Читано в ОЛРС 14 ноября 1821 г.
      2. СЦ на 1828, с. 86, с датой: 1820 г. Ответ на послание Плетнева "Дельвигу" ("Дельвиг, где ты учился языку богов?..").
      3. СЦ на 1826, с. 129.
      4. СЦ на 1827, с. 339.
      5. СЦ на 1828, с. 24; было вписано в альбом А. П. Керн.
      6. СЦ на 1826, с. 55, с подп. "Д". В беловом автографе ГПБ – ф. 777, N 1618 озаглавлено: "Н. И. Гнедичу по отпечатании I песни "Илиады". "Омирова Илиада. Часть 1-я" вышла из печати 20 августа 1823 г. (ЦГИА, ф. 777, оп. 1,
 

N 370).

 
      7. СЦ на 1826, с. 66. Написано на смерть С. Д. Пономаревой (4 мая
 

 
      8. СЦ на 1827, с. 329. В альбоме А. Н. Вульф с датой: 20 января 1826.
      9. СЦ на 1826, с. 14. Адресат не установлен.
      10. СЦ на 1825, с. 340. См. письмо N11. Романс этот Дельвиг любил петь в дружеском кругу.
      11. СЦ на 1826, с. 127. В автографе назв. "Русская мелодия 6-я". Известна как романс с музыкой А. А. Алябьева ("Соловей").
      12. СЦ на 1825, с. 296. В автографе назв. "Мелодия 5-я". Подражание народной песне "Цвели, цвели цветики, Да поблекли".
      13. СЦ на 1826, с. 105, с подп. "Д". Читано в ОЛРС 13 марта 1822 г.
      14. СЦ на 1828, с. 78. В автографе назв. "Наслаждение". Копии ранней ред. с назв. "Дифирамб" – в лицейских сборниках.
      15. СЦ на 1828, с. 65, с примеч.: "Эта шутка была написана в угодность одной даме, которая желала, чтобы я сочинил на смерть ее собачки подражание известной оде Катулла "На смерть воробья Лесбии", прекрасно переведенной Бостоновым". Один из автографов в альбоме С. Д. Пономаревой (ИРЛИ). Дама – С. Д. Пономарева; имя собачки – Мальвина (в автографе имена "Мальвина и София"). Образец – стих. А. X. Востокова "На смерть воробья". Читано в ОЛРС 22 ноября 1821 г. ("На смерть собаки Мальвины").
      16. СЦ на 1825, с. 346.
      17. BE, 1814, N 22, с. 97, с подп. "Д"; с изменениями – СП, 1820, N 1, с. 66, с подп. "Д". Читано в ОЛРС 19 января 1820 г.
      18. РМ, 1815, N 3, с. 266, с назв. "Лилея" и подп. "Д", с изменениями – В., 1818, N 3, с. 290 с датой: 1815. Читано в ОЛСНХ 14 февраля 1818 г.
      19. Подснежник, 1829, с. 238. В автографе название "Плач Кассандры. (Хор троянок)".
      20. НЗ, 1820, N 2, с. 94, вместе со стих. "Купидону", под заголовком "Надписи статуям". Надпись сделана к статуе "Летящий Меркурий" (1563-1564) Дж. Болонья (Флорентийский нац. музей), известной в многочисленных копиях, одна из них находится в Павловске; в 1824 г. рисунок с этой статуи сделал Пушкин.
      21. СП, 1820, кн. 10, с. 97, с подп. "Д". Встречается в лицейских сборниках. Читано в ОЛСНХ 16 мая 1818. Перевод стих. С. Геснера "An den Amor".
      22. СЦ на 1828, с. 95.
      23. СЦ на 1825, с. 276.
      24. НЛ, 1823, N 18, с. 78; с изменениями – СЦ на 1829, с. 183.
      25. НЛ, 1825, N 3, с. 150. Написано в 1822-1823 гг. Имеет точки соприкосновения со стих. Баратынского "В альбом" ("Когда б вы менее прекрасной…", 1823?) и, возможно, обращено к тому же адресату (С. Д. Пономаревой).
      26. НЛ, 1822, N 15, с. 31. (См.: Ранние редакции…)
      27. СЦ на 1829, с. 47. В автографе (ИРЛИ, ф. 244 оп. 17 N 136, л. 328) назв. "Голос во сне".
      28. СП. 1824, ч. 26, кн. I, с. 68. Читано в ОЛРС 17 марта 1824 г. Протекших дней очарованья. – Парафраза "Песни" Жуковского ("Минувших дней очарованье…", 1816).
      29. ПЗ на 1823, с. 265.
      30. ПЗ на 1823, с. 288; одновременно – СП, 1823, ч. 21, кн. I, с. 60. Читано в ОЛРС 11 декабря 1822 г. (как "Сонет I").
      31. СП, 1823, ч. 21, кн. I, с. 59. Читано в ОЛРС 11 декабря 1822 г. (как "Сонет II").
      32. СП, 1823, ч. 21, кн. I, с. 58. Читано в ОЛРС 11 декабря 1822 г. 22 февраля 1823 г. Языков в письме из Дерпта просил брата поблагодарить Дельвига за этот сонет (ЯА, с. 49, 51-52) и ответил на него посланием "Барону А. А. Дельвигу" ("Иные дни – иное дело…", 1828). Я Пушкина младенцем полюбил… – 16 ноября 1823 г. Пушкин писал Дельвигу из Одессы: "На днях попались мне твои прелестные сонеты – прочел их с жадностью, восхищением и благодарностию за вдохновенное воспоминание дружбы нашей. Разделяю твои надежды на Языкова и давнюю любовь к непорочной музе Баратынского" (Пушкин, XIII, с. 74). Певца "Пиров…"- Баратынского, автора поэмы "Пиры".
      33. ПЗ на 1824, с. 25. В автографе заголовок: "Сонет (пятый)". Книга Ф. В. Булгарина "Воспоминание об Испании" вышла в мае 1823 г.
      34. ПЗ на 1824, с. 22, под назв. "Песня". В автографе – "Мелодия 3-я".
      35. ПЗ на 1823, с. 109, под назв. "Песня".
      36. СП, 1822, ч. 18, кн. III, с. 351, под назв. "Мой домик" и с подп. "Д". Читано в ОЛРС 3 октября 1821 г.
      37. СП, 1821, ч. 14, кн. II, с. 187, с подп. "Д". Перевод идиллии "Cephis" Х. – Э. фон Клейста (переведенной также А. Д. Илличевским). Вошло в лицейские сборники. (См.: Ранние редакции…)
      38. СЦ на 1827, с. 302. Написано в связи с приездом в августе 1821 г. Баратынского (из Финляндии), Кюхельбекера (из Германии), П. Л. Яковлева (из Бухары).
      39. СЦ на 1826, с. 66. В автографе в альбоме Воейковой назв. "Земной удел".
      40. СЦ на 1828, с. 93. К солнцу впоследнее взор обрати, как Руссо… – По преданию, Руссо перед смертью просил открыть окно, чтобы взглянуть на солнце.
      41. Лит. листки, 1823, N 4, с. 52, под назв. "На выпуск птички". В копии в альбоме Е. П. Ростопчиной заголовок: "Стихи в роде конкурса или пари или стипльчеза, написанные на заданную тему, в собрании молодых поэтов наших в Петербурге" (Верховский, с. 97). Ю. Н. Верховский предполагал, что этот "конкурс" состоялся в 1822 г. и для него были написаны "Птичка" Пушкина и "Птичка" Ф. А. Туманского. Б. В. Томашевский отвел датировку Верховского и самое свидетельство, указав на хронологические несоответствия (Изд. 1934, с. 450). Однако стих. Дельвига соотносится со стих. Пушкина, появившимся в тех же "Лит. листках" (1823, N 2) и под тем же названием ("На выпуск птички"). "Собрание молодых поэтов", возможно, было у Пономаревой; автограф "К птичке…" в тетради Дельвига следует сразу же за стих. "К Софии"; вероятно, она же обозначена здесь именем Делии (ср.; Изд. 1893, с. 116).
      42. ПЗ на 1824, с. 91. В автографе назв. "Мелодия 2-я".
      43. ПЗ на 1823, с. 377, под назв. "Песня". В автографе назв. "Венок".
      44. НЛ, 1823, N 31, с. 80. Возможно, относится к С. Д. Пономаревой (Изд. 1893, с. 116).
      45. СЦ на 1827, с. 311. В автографе первоначально посвящалась И. А. Баратынскому. Предназначалась для публикации в "Журнале изящных искусств", но в октябре 1825 г. была запрещена цензором А. И. Красовским (см. письмо N
 

 
      46. НЛ, 1825, N 1, с. 29. 47-48. СЦ на 1828, с. 95, 96.
      49. НЛ, 1823, N 38, с. 191, под назв. "К Лиле". Записано в альбом С. Д. Пономаревой, которой и посвящено.
      50. ПЗ на 1824, с. 201. По воспоминаниям А. П. Керн, "Пушкин говорил, что он этот романс прочел и прочувствовал вполне в Одессе, куда ему его прислали. Он им восхищался с любовию, которую питал к другу-поэту" (Керн, с. 76). По поводу этого и других стих. Дельвига в ПЗ на 1824. Пушкин писал ему в письме к брату от 30 января 1823 г.: "Благословляю и поздравляю тебя – добился ты наконец до точности языка – единственной вещи, которой у тебя недоставало" (Пушкин, XIII, с. 56).
      51. ПЗ на 1824, с. 315.
      52. НЗ, 1820, N 3, с. 62. В автографах назв. "Эпитафия самому себе" и "Эпитафия Дельвигу" (в несохранившемся альбоме Илличевского). Написано в лицейские годы.
      53. РМ, 1815, N 6, с. 270, с подп. "Д".
      54. Подснежник, 1829, с. 153.
      55. СЦ на 1825, с. 295. В автографе назв.: "Мелодия 4-я". Начало варьирует популярную народную песню "Скучно, матушка, весною жить одной…".
      56. РМ, 1815, N 9, с. 260, с подп. "Д". Вторично – СП, 1819, N 12, с. 103, под назв.: "К А. С. Пушкину. Горацианская ода". По-видимому, это стих, читалось в ОЛСНХ 16 мая 1819 г. под назв.: "Поэт. Горацианская ода". В автографе эпиграф: "Nur die Muse gewahrt einiges Leben dem Tod. G(oethe)" ("Только лишь муза дает смерти какую-то жизнь") – из стих. Гете "Евфросина" (1797-1798). Стих, варьирует мотивы од Горация, более всего оды 3 кн. IV. Ответом на него было послание Пушкина "К Дельвигу" ("Послушай, муз невинных…", ноябрь 1815). Лебедь… Авзонии – метафора поэтического дарования; авзонийским лебедем называли Горация; сам Гораций уподоблял лебедю Пиндара. Образ был распространен в русской поэзии в обращениях к Ломоносову и Державину (ср. у Пушкина в черновиках "Воспоминаний в Царском Селе", 1815) "Лебедь" (1804) Державина – свободная переработка оды 20, кн. II Горация. (См.; Алексеев М. П. Стихотворение Пушкина "Я памятник себе воздвиг…". Л., 1967, с. 180-199.) Тот в советах не мудрствует… – В РМ – "в конгрессах" (намек на Венский конгресс 1814-1815 гг.).
      57. РМ, 1815, N 8, с. 154, с подп. "Д". (См.: Ранние редакции…) Читано в ОЛСНХ 19 сентября 1818 г.
      58. НЛ, 1822, N 11, с. 174. См.: Ранние редакции…
      59. Б., 1819, N 6, с. 335. Вошло в рукописные лицейские сборники. В 1819г. было отредактировано Дельвигом и Пушкиным, 17 апреля 1819г. было представлено на 3-е заседание "Зеленой лампы". См.: Ранние редакции…
      60. BE, 1814, N 22, с. 99, под назв. "Дафна", вместе с др. стих., с общей подп. "Д". (См.: Ранние редакции…) С изменениями – СП, 1820, кн. II, с. 194. В беловом автографе – правка Пушкина. Перевод стих. М. Клаудиуса "Phidile". Первая строка – вариация чрезвычайно популярной "Песни" И. Ф. Богдановича ("Пятнадцать мне минуло лет…", 1773). Читано (как "Дафна") в ОЛСНХ 19 сентября 1818 г.
      61. СП, 1820, кн. XII, с. 325, под назв. "Романс". (См.: Ранние редакции…), с подп. "Д", Подснежник, 1829, с нотами М. И. Глинки.
      62. BE, 1814, N 15, с. 89, с подп. "Д". (См.: Ранние редакции…); с изменениями – СП, 1819, кн. X, с. 81, с подп. "Д".
      63. НЛ, 1823, N 3, с. 47, под назв. "Романс". В автографах включалась в "Песни".
      64. Изд. 1829, с. 156. Упоминается в дневнике А. Н. Вульфа 30 сентября 1829 г.: "Пастушеская последняя его (Дельвига. – Сост.) идиллия тоже очень хороша" (ПС, вып. XXI-XXII. Пг., 1915, с. 23). В октябре или ноябре Баратынский осведомился у Дельвига: "Что ты помещаешь в "Цветах"? "Последнюю эпоху золотого века" или что другое? Надеюсь, что первое" (Xетсо, с. 592).
      …Шекспирову описанию смерти Офелии. – См. "Гамлет", акт 4.
      65. Изд. 1829, с. 173. Соотносится с эпиграфом. Обращено, по-видимому, к С. М. Дельвиг.
 
 
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

01.10.2008