Разум изначально не определяется посредством специальных понятий, которые можно было бы назвать Идеями. Он, скорее, определяется особым способом обработки понятий понимания: если понятие дано, то разум ищет другое [понятие], которое - взятое во всей полноте его объема - обусловливает применение первого к тому объекту, к которому оно отсылает. В этом состоит природа силлогизма. Например, если понятие "смертный" применяется к Сократу, то мы ищем понятие, которое - взятое в полном своем объеме - служит условием такой атрибуции (все люди). Таким образом, развертывание разума не создавало бы особой проблемы, если бы оно не сталкивалось с некоторой трудностью - а именно с той, что понимание использует особые первичные понятия, называемые "категориями". Последние уже отнесены ко всем объектам возможного опыта. Так что, когда разум наталкивается на категорию, - то как же он сможет найти другое понятие, объем которого был бы условием применения категории ко всем объектам воз ________ 28 Les Lois de I'hospitalite, послесловие, р.337. 385 ЛОГИКА СМЫСЛА можного опыта? Именно в этом пункте разум вынужден изобретать сверх-обусловливающие понятия, которые будут названы Идеями. Следовательно, разум определяется как источник Идей именно вторичным образом. Мы будем называть Идеей такое понятие, которое, взятое во вс?м его объ?ме, обусловливает применение категории отношения (субстанции, причинности, общности) ко всем объектам возможного опыта. Гениальная заслуга Канта в том, что он показывает, что эго - это Идея, которая соответствует категории субстанции. Действительно, эго обусловливает не только применение этой категории к феноменам внутреннего чувства, но также и к феноменам внешнего чувства - в силу их не менее острой непосредственности. Таким образом, эго раскрывается как универсальный принцип категорического силлогизма, поскольку последний связывает феномен, определ?нный как предикат, с субъектом, определ?нным как субстанция. Кант также показывает, что мир - это Идея, которая обусловливает применение категории причинности ко всем феноменам. В этом смысле, мир - это принцип гипотетического силлогизма. Отсюда оказывается, что эта необычайная теория силлогизма, состоящая в раскрытии онтологических импликаций последнего, сталкивается с третьей и последней задачей - задачей, значительно более деликатной: выбора больше нет, Богу - как третьей Идее - остается обеспечивать применение категории всеобщности, то есть господствовать над дизъюнктивным силлогизмом. При этом Бог, пусть даже временно, лишен своих традиционных притязаний - творить субъектов и производить мир - и за ним оставлена явно скромная задача, а именно, разыгрывать дизъюнкции или, по крайней мере, обосновывать их. Как это возможно? В этом пункте и проступает ирония: Кант собирается показать, что под именем философского Христианского Бога ничего кроме данного обстоятельства никогда и не понималось. Фактически, Бог определяется общей совокупностью всего возможного, поскольку эта совокупность задает "первичный" материал или целое реальности. Реальность каждой вещи "происходит" из не?: она, в сущности, держится на ограничении этой тотальности, "поскольку часть е? 386 ПРИЛОЖЕНИЯ (реальности) вписывается в вещь, а остальное исключается - такова процедура, которая согласуется с "или-или" большой дизъюнктивной посылки и определением объекта в малой посылке посредством одного из членов деления"29. Короче говоря, общая совокупность возможного является неким первичным материалом, из которого посредством дизъюнкции происходит единственное и полное определение понятия каждой вещи. В Боге нет иного смысла, кроме того, чтобы обосновывать такое обращение с дизъюнктивным силлогизмом, поскольку дистрибутивное единство не позволяет нам сделать вывод, что его Идея представляет коллективное или единичное единство бытия в себе, которое было бы представлено Идеей. Следовательно, у Канта мы находим, что Бог предста?т как хозяин дизъюнктивного силлогизма только потому, что дизъюнкция связана с исключениями в реальности, которая происходит из не?, а значит, с отрицательным и ограничительным употреблением. Тезис Клоссовски - заключающий в себе новую критику разума обретает, таким образом, сво? полное значение: не Бог, а именно Антихрист является хозяином дизъюнктивного силлогизма. Это так потому, что анти-Бог определяет прохождение каждой вещи через все е? возможные предикаты. Бог, как Бытие сущего, смещается Бафометом, "князем всех модификаций", который сам модификация всех модификаций. Больше нет какой-либо первичной реальности. Дизъюнкция - это всегда дизъюнкция; "или-или" - это всегда "или-или". Дизъюнкция указывает не на то, что определ?нное число предикатов исключается из вещи ради тождества соответствующего понятия; скорее она означает теперь то, что каждая вещь открыта перед бесконечным числом предикатов, через которые она проходит при условии, что она теряет свою самотождественность как понятие и как самость. Дизъюнктивный силлогизм смыкается с дьявольским началом и применением, и одновременно дизъюнкция утверждается ради самой себя, не прекращая быть дизъюнкцией; ___________ 29 Кант И. Идеал чистого разума, Критика чистого разума - М., Мысль, 1964 - с. 507. 387 ЛОГИКА СМЫСЛА расхождение и различие становятся объектами чистого утверждения, а "или-или" становится силой утверждения вне концептуальных условий самотождественности Бога, мира и эго. Как таковые, дилемма и солицизм обретают высшую позитивность. Однако, мы видели, сколь часто отрицающие и исключающие дизъюнкции вс? же бытуют в творчестве Клоссовски: между обменом и повторением; между языком, который скрыт телом, или великолепным телом, сформированным языком; и наконец, между Божественным порядком и порядком Антихриста. Но именно в порядке Бога - и только в н?м - дизъюнкция имеет отрицательное значение исключения. И именно на другой стороне - в порядке Антихриста - дизъюнкция (различие, расхождение, децентрация) как таковая становится утверждающей и утвержденной силой. * * * Что же это за другая сторона, эта Бафометова система чистых дыханий или м?ртвых призраков-духов? У них нет личной самоидентичности; они свергли и отменили е?. Но тем не менее они обладают сингулярностью [единичностью] или даже множеством сингулярностей; они обладают флуктуациями, образующими фигуры на гребнях волн. Мы достигаем здесь той точки, в которой миф Клоссовски о дыханиях тоже становится философией. Представляется, что дыхания - в себе и в нас - должны пониматься как чистые интенсивности. В этой форме интенсивных количеств и степеней м?ртвые призраки-духи обладают "быванием", несмотря на тот факт, что они утратили "существование" и протяж?нность тела. В этой форме они сингулярны, хотя и утратили тождество эго. Интенсивности заключают в себе неравное и различное каждая из них уже является различием в себе - так что все они включены в манифестацию каждой из них. Это мир чистых интенций, как объясняет Ба-фомет: "самоценность не преобладает"; "каждая интенция может быть пронизана еще и другими интенциями"; "только самая бессмысленная интенция прошлого, уповающего на будущее, могла бы восторжествовать над другой интенцией"; "если одно дыхание натолкнулось 388 ПРИЛОЖЕНИЯ на другое, значит они предполагали друг друга, но каждое согласно изменчивой интенсивности интенции". Это до-индивидуальные и безличные сингулярности великолепие неопредел?нного местоимения - подвижные, коммуницирующие, пронизывающие друг друга на бесконечности степеней и бесконечности модификаций;Чарующий мир, где утрачена тождественность эго, но не в пользу тождественности Одного или единства Целого, а ради преобладания интенсивного многообразия и власти метаморфоз, где отношения силы играют друг в друге. Это состояние того, что может быть названо "complicatio" [усложнение], в качестве противостояния христианскому simplificatio [упрощению]. Роберта вечером уже показала усилие Октава проложить свой путь в Роберту, внести свою интенцию (свою интенсивную интен-циональность) и, таким образом, обратить е? к другим интенциям - даже если бы это произошло ценой "денонсации" е? к призракам-духам, которые е? насилуют30. И в Бафомете Тереза "вдувается" в тело молодого пажа с тем, чтобы сформировать андрогина или Князя модификации, который приносится в жертву интенциям других и отда?т себя другим призракам-духам для соучастия: "Я не творец, подчиняющий сущее тому, что он творит, его творению в единичном эго, а это эго в единичном теле..." Система Антихриста - это система симу-лякров, противопоставленных миру тождеств. Но поскольку симулякр избавляется от тождества, говорит и является объектом говорения, он в то же время завладевает как зрением, так и говорением, и внушает как свет, так и звук. Он открывает доступ собственному различию и всем другим различиям. Все симулякры поднимаются к поверхности, образуя подвижную фигуру на гребне волн интенсивности - некий интенсивный фантазм. Легко видеть, как Клоссовски переходит от одного смысла слова "intentio" к другому - телесная интенсивность и речевая интенциональность. Симулякр становится фантазмом, интенсивность становится интенциональ-ностью в той степени, в которой она принимает в ка_________ 30 Roberte, p.53. 389 ЛОГИКА СМЫСЛА честве своего объекта другую интенсивность, которую она включает в себя и в которую включена сама, сама выступая в качестве объекта на бесконечности интенсив-ностей, через которые она проходит. Это вс? равно, что сказать, что у Клоссовски имеется целая "феноменология", которая заимствуется из схоластической философии в той же мере, как это было у Гуссерля, но которая прокладывает собственные пути. Что касается перехода от интенсивности к интенциональности, то это и есть переход от знака к смыслу. Блестяще анализируя Ницше, Клоссовски интерпретирует "знак" как след флуктуации, след интенсивности, а "смысл" - как движение, посредством которого интенсивность стремится к себе в стремлении к другому, изменяет себя, изменяя другого, и в конце концов возвращается на свой собственный след31. Растворившееся это раскрывается в серию ролей, поскольку оно дает начало интенсивности, которая уже заключает различие в себе, неравное в себе, и которая пронизывает все другие интенсивности через и внутри множества тел. В мо?м дыхании всегда есть другое дыхание, другая мысль - в моей мысли, иное обладание - в том, чем я обладаю, тысяча вещей и тысяча существ впутаны в мои переплетения: любая подлинная мысль - это агрессия. Речь ид?т не о подспудных влияниях [на нас], а о "вдуваниях" и флуктуациях и о слиянии с ними. То, что вс? столь "запутано", что я могу быть другим, что нечто ещ? мыслит в нас с агрессией, которая есть агрессия мысли, с умножен-ностью, которая есть умножение тела, и с неистовством, которое есть неистовство языка - такова радостная весть. Ибо мы потому лишь так уверены в новой жизни (без воскресения), что столь много существ и вещей мыслят в нас: потому, что "мы вс? ещ? не знаем точно, не другие ли продолжают мыслить внутри нас (но кто эти другие, которые образуют внешнее по отношению к тому внутреннему, которое мы считаем самими собой?) - вс? возвращается к сингулярному дискурсу, к флуктуациям интенсивности, которые, например, соответствуют __________ 31 "Забывание и анамнезис в опыте проживания вечного возвращения Того же Самого", в Ницше, Cahiers de Royaumont (Paris: Minuit, 1967). 390 ПРИЛОЖЕНИЯ мысли каждого и никого"32. Тогда же, когда тела утрачивают сво? единство, а эго - свою идентичность, язык утрачивает свою денотирующую функцию (свой особый род целостности) для того, чтобы раскрыть некую ценность, которая является чисто выразительной, или, как говорит Клоссовски, "эмоциональной". Он раскрывает эту ценность не по отношению к кому-то, кто выражает себя и кто подвижен, но по отношению к чему-то, что является чистым выражаемым, чистым движением или чистым "призраком-духом" - смыслу как до-индивидуальной сингулярности, или интенсивности, которая возвращается к себе через других. Здесь все так же, как с именем "Роберта", которое не обозначает какую-то личность, а скорее выражает некую первичную интенсивность, или как с Бафометом, который излучает различие интенсивности, что конституирует его имя, Б-А БА ("собственное имя содержится в гиперболическом дыхании моего имени не в большей степени, чем возвышенная идея, которую каждый питает на свой счет, способна устоять против моего головокружения")33. Ценности выразительного и экспрессионистского языка - это провокация, ревокация [отмена] и эвокация [воплощение]. Воплощенное (выраженное) - это сингулярные и сложные призраки-духи, которые обладают телом не иначе, как умножая его внутри системы отражений, и которые не инициируют язык без того, чтобы проецировать его на интенсивную систему резонансов. Отмен?нное (денонсированное) - это телесное единство, личная идентичность и ложная простота языка, - в той мере, в какой считается, что он обозначает тела и манифестирует эго. Как призраки-духи говорят Роберте: "Нас можно вызвать; но и тво? тело можно отменить"34. От интенсивности к интенциональности: каждая интенсивность желает себя, имеет ввиду себя, возвращает___________ 32 "Забывание и анамнезис", р.233. 33 Le Baphomet, p. 137. По поводу чисто выразительного или эмоционального" языка в связи с понятием Stimmung [настроение] и в противоположность функции обозначения см. Туринский период Ницше", L'Ephemere (1968), no.5, pp.62 - 64. 34 Roberte, p. 84. 391 ЛОГИКА СМЫСЛА ся на свой собственный путь, повторяет и имитирует себя посредством всех других. Это - движение смысла, которое должно определяться как вечное возвращение. Уже Суфл?р - роман о болезни и выздоровлении - заканчивается откровением вечного возвращения; а своим Бафометом Клоссовски созда?т грандиозное продолжение Заратустры. Трудность, однако, заключается в интерпретации фразы "вечное возвращение Того же Самого". Ведь никакой формы тождества здесь не сохраняется, поскольку каждое растворенное эго возвращается к себе, только переходя в другие [эго], и желает себя только в серии не своих ролей. Интенсивность, будучи уже различием в себе, раскрывается в раздельные и расходящиеся серии. Но поскольку серии, в общем, не подчинены условиям тождества понятия - при том, что сущность, которая пересекает их, подчинена идентичности эго как индивидуальности, - то дизъюнкции остаются дизъюнкциями. Однако, их синтез более не является исключающим или отрицающим; наоборот, они обретают утвердительный смысл, посредством которого подвижная сущность проходит по всем раздельным сериям. Короче, расхождение и дизъюнкция как таковые становятся объектом утверждения. Подлинный объект вечного возвращения - это интенсивность и сингулярность; из этого обстоятельства проистекает связь между вечным возвращением как актуализированной интенциональ-ностью и волей к власти как открытой интенсивностью. Как только сингулярность понимается как до-индивидуальное, как внешнее по отношению к тождеству эго - то есть как случайное - она коммуницирует со всеми другими сингулярностями, не прекращая образовывать дизъюнкции с ними. Однако, она делает это, проходя через все разделенные термины, которые она одновременно утверждает, а не распределяя их по исключениям. "Итак, вс?, что я должен сделать, - это снова пожелать себя, но уже не в качестве результата предыдущих возможностей, не как исполнение одного [варианта] из тысячи, а как случайный момент, сама случайность которого включает необходимость полного возвращения всех серий"35. _____________ 35 "Забывание и анамнезис", р.229. См. также "Туринский период Ницше", pp.66 67, 83. 392 ПРИЛОЖЕНИЯ Вечное возвращение выражает этот новый смысл дизъюнктивного синтеза. Отсюда следует, что вечное возвращение не говорит о Том же Самом ("оно разрушает тождества"). Наоборот, именно и только То же Самое говорит о том, что различается в себе - интенсивное, неравное и разделенное (воля к власти). На самом деле, именно Целое говорит о том, что оста?тся неравным; именно Необходимость говорит только о случайностях. Это само единоголосие: единоголосие Бытия, языка и безмолвия. Однако, единоголосое Бытие высказывается о сущих, которые не являются единоголосыми, едино-голосый язык накладывается на тела, которые не едино-голосы, "чистое" безмолвие окружает слова, которые не "чисты". Таким образом, тщетно было бы искать в вечном возвращении простоты круга и схождения серий вокруг какого-то центра. Если круг и есть, то это circulus vitiosus deus: различие здесь в самом центре, а окружность - это вечный переход через расходящиеся серии. Это всегда децентрированный круг для экс-цен-тричной окружности. Вечное возвращение - это, на самом деле. Когерентность, но это такая когерентность, которая не допускает существования моей когерентности, когерентности мира и когерентности Бога.36 Ницшеанское повторение не имеет ничего общего с повторением Киркегора; или, в более общем смысле, повторение в вечном возвращении не имеет ничего общего с христианским повторением. Ибо то, что возвращает христианское повторение, оно возвращает однажды и только однажды: здоровье Иова и дитя Авраама, воскреш?нное тело и вновь обретенное эго. Есть сущностное различие между тем, что возвращается "однажды и навсегда", и тем, что возвращается каждый раз и в любое время, и бесконечное число раз. Вечное возвращение - это, на самом деле, Целое, но такое Целое, которое говорит о разъедин?нных членах или расходящихся сериях: оно не все возвращает назад, оно не дает вернуться тому, что возвращается лишь однажды, а именно - тому, что __________ 36 Les Lois de I'hospitalite, послесловие. См. также "Забывание и анамнезис", р.233. "Значит ли это, что мыслящий субъект утратит свою тождественность со связной мыслью, которая ислючала бы его смого?" 393 ЛОГИКА СМЫСЛА стремится перецентрировать круг, сделать серии сходящимися, восстановить это, мир и Бога. В круг Диониса Христос не верн?тся; порядок Антихриста изгоняет прочь другой порядок. Вс? то, что основано на Боге и негативно и исключающе использует дизъюнкцию, отвергается и исключается вечным возвращением. Вс? то, что приходит однажды и навсегда, отсылается назад к порядку Бога. Фантазм Бытия (вечное возвращение) осуществляет возвращение только симулякров (воля к власти как симуляция). Будучи когерентностью, которая не позволяет мне существовать, вечное возвращение является нонсенсом, который распределяет смысл по расходящимся сериям на всей окружности децентрирован-ного круга, ибо "безумие это утрата мира и себя в знании, у которого нет ни начала, ни конца"37. ____________ 37 Les Lois de I'hospitalite, послесловие, р.346.
      IV. - Мишель Турнье и мир без другого "Андоар на миг перестал жевать, забыв про длинный стебель, свисавший у него изо рта. Потом он испустил короткое блеяние, затряс бородой и, встав на дыбы, двинулся к Пятнице; на ходу он махал передними копытами и качал огромными рогами, словно приветствовал толпу зрителей. Пятница застыл от изумления при этом дьявольском зрелище. Коз?л был уже всего в нескольких шагах от человека; вдруг он опустился на все четыре ноги и, словно катапульта, ринулся впер?д. Голова зверя опустилась к земле, рога чудовищными вилами нацелились на Пятницу и готовы были вот-вот вонзиться ему в грудь подобно тяж?лым стрелам с меховым оперением. Пятница отпрянул влево всего на долю секунды позже, чем требовалось. Жестокий удар в правое плечо развернул его вокруг собственной оси, от резкой вони перехватило дыхание"1. Этот блестящий пассаж посвящен битве между Пятницей и козлом, где Пятница будет ранен, а коз?л погибнет: "Большой коз?л мертв". А после Пятница объявит о сво?м удивительном проекте: м?ртвый коз?л взлетит и запо?т - это будет летающий и музицирующий коз?л. Сначала Пятница обрабатывает шкуру: шерсть удаляется, кожа вымачивается, чистится пемзой и растягивается на деревянной раме. Прикрепл?нная к крестовине из тростника, шкура козла отзывается на малейшее движение, играя роль гигантского зв?здного поплавка, переносящего воды на небо. На втором этапе Пятница занима_________ 1 Vendredi ou les Limbes du Pacifique (Paris: Gallimard, 1967). Имеется русский перевод: Пятница, или Тихоокеанский Лимб (Москва, "Радуга", 1992), - с.235. (Все ссылки сделаны по русскому переводу. - Примечание переводчика). 395 ЛОГИКА СМЫСЛА ется головой и кишками. Он созда?т из них инструмент, который помещает затем на засохшее дерево, чтобы воспроизвести мгновенную симфонию, единственным исполнителем которой должен быть ветер. Теперь уже гул земли возносится к небесам и превращается в согласное звучание светил - всесозвучие - "то была поистине первозданная, нечеловеческая музыка стихий"2. Таким двойственным образом большой мертвый коз?л освобождает Стихии. Следует заметить, что земля и воздух выступают не столько как отдельные стихии, сколько как две заверш?нные противостоящие друг другу фигуры, каждая из которых, со своей стороны, вбирает в себя четыре стихии. Земля, однако, удерживает, скрывает и сковывает их в глубине тел, тогда как небо - со светом и солнцем - приводит их в свободное и чистое состояние, избавленное от пределов, чтобы сформировать космическую поверхностную энергию - общую характеристику для каждой стихии. Таким образом, есть хтонические огонь, вода, воздух и земля, но есть ещ? и эфирные, астральные земля, вода, огонь и воздух. Между небом и земл?й идет борьба, ставка в которой - освобождение всех четыр?х стихий. И остров выступает как граница и поле этой борьбы. Вот почему столь важно знать, на чью сторону встанет остров, и сможет ли он выплеснуть в небо свои огонь, землю и воду - сможет ли стать солнечным. Остров - такой же герой романа, как Робинзон и Пятница. Он меняет свои очертания через серию делений так же, как Робинзон меняет свою форму через серию метаморфоз. Субъективная серия Робинзона неотделима от серии состояний острова. В конечном счете Робинзон становится стихией на сво?м острове, да и сам остров предста?т в виде стихий: Робинзон Солнца на солнечном острове - Уранид на Уране. Важен не исходный пункт, а наоборот, вывод и результат, которые достигаются после всех перевоплощений. И в этом первое существенное отличие от Робинзона Дефо. Часто можно услышать, что рассказ о Робинзоне в произведении Дефо - не просто какая-то ______________ 2 Стр. 250. 396 ПРИЛОЖЕНИЯ история, а некий "инструмент исследования" - исследования, которое начинается с пустынного острова и устремляется к перестройке исходных основ: строгому порядку работ и тех завоеваний, которые происходят с течением времени. Но ведь ясно, что это исследование дважды фальсифицировано. С одной стороны, образ исходного состояния уже предполагает то, что из него пытаются создать (возьм?м, например, все то, что Робинзон спас после кораблекрушения). С другой стороны, тот мир, который рождается на основе начального состояния, является эквивалентом реального - то есть, экономического - мира, или мира, каким бы он был (каким бы он должен был быть), если бы не существовало сексуальности (например, исключение всякой сексуальности у Робинзона Д. Дефо)3. Нужно ли делать отсюда вывод, что сексуальность - это единственный воображаемый принцип, способный отклонить мир от строгого экономического порядка, предписанного начальным состоянием? Короче, произведение Дефо четко формулирует вопрос: что станет с человеком, оставшимся в одиночестве, без другого, на необитаемом острове? Но сама проблема плохо поставлена. Ибо вместо того, чтобы помещать асексуального Робинзона в некое начальное состояние, из которого воспроизводится экономический мир, подобный нашему собственному, выступающий архетипом нашего мира, такого асексуального Робинзона следовало бы привести к результатам, полностью отличным и расходящимся с нашими, причем в воображаемом мире, который расходится [с нашим]. Ставя проблему в терминах конечного результата, а не в терминах начального состояния, Турнье уже не смог позволить Робинзону покинуть остров. Конечный результат, или конечная цель, Робинзона - это "расчеловечивание", воссоединение либидо и свободных стихий, открытие космической энергии и великого стихийного Здоровья, прилив которого возмо___________ 3 По поводу Робинзона Дефо см. замечания Пьера Ма-шери, который показывает, как тема начального состояния связана с воспроизводством экономики мира и с исключением фантастического в пользу так называемой "реальности" этого мира: Pour ипе theorie de la production litteraire, ed. Mas-pero, pp. 266-275. 397 ЛОГИКА СМЫСЛА жен только на этом острове - и только в той мере, в какой сам остров стал эфирным и солнечным. Генри Миллер говорил о "стенаниях фундаментальных элементов - гелия, кислорода, кремния и железа". Несомненно, в нашем Робинзоне гелия и кислорода есть что-то от Миллера и даже от Лоуренса: уже м?ртвый коз?л вызывает стенания фундаментальных стихий. Но при чтении романа возникает еще и то впечатление, что в великом Здоровье Робинзона у Турнье скрывается что-то совершенно иное, чем у Миллера и Лоуренса. Может быть, то сущностное отклонение, которое заключено в великом Здоровье, неотделимо от пустыннической сексуальности? Робинзон Турнье противоположен Робинзону Дефо в силу тр?х ж?стко связанных факторов: он соотнесен с конечными результатами и целями, а не с истоками; он сексуален; такие конечные результаты являют собой - под влиянием трансформированной сексуальности - воображаемое отклонение от нашего мира, а не экономическое воспроизводство последнего в ходе непрерывных работ. Собственно говоря, такой Робинзон не делает ничего противоестественного. Но как нам освободиться от впечатления, что сам он извращ?н, принимая во внимание определение Фрейдом извращенца как того, кто имеет отклонения относительно [сексуальных] целей? Для Дефо одно и то же: что привязать Робинзона к начальному состоянию, что заставить его воспроизвести мир, соответствующий нашему собственному. Но для Турнье одним и тем же будет привязать Робинзона к конечным целям и заставить его отклониться от этих целей, или разойтись с ними. Связанный с начальными условиями, Робинзон с необходимостью должен воспроизвести наш мир; но если связать его с конечными результатами, то он должен отклониться от него. Это довольно странное отклонение, хотя оно и не похоже на то, о ч?м говорил Фрейд, поскольку является солярным и видит в стихиях свои объекты: в этом и состоит смысл Урана. "Если задаться целью выразить человеческим языком суть этого солнечного соития, то вернее всего было бы назвать меня супругой неба. Но сей антропоморфизм противоречил бы самому себе. На самом деле мы с Пятницей достигли уже той высшей стадии, 398 ПРИЛОЖЕНИЯ где различие полов утратило уже сво? значение: Пятницу можно уподобить Венере, тогда как я, выражаясь человеческим языком, готов к оплодотворению Высшим Светилом"4. Если верно, что невроз - это негатив перверсии, то не будет ли перверсия, со своей стороны, изначальным аспектом невроза? * * * Понятие перверсии - понятие-помесь: полу-юридичес-кое, полу-медицинское. Но ни медицина, ни право не удовлетворяют ему полностью. Что же касается возобновления сегодня интереса к этому понятию, то, по-видимому, мы ищем причину его весьма двусмысленной и случайной связи как с правом, так и с медициной в самой структуре извращения. Исходный пункт таков: перверсия не определяется силой никакого определенного желания в системе влечений; извращенец - не тот, кто чего-то желает, а тот, кто вводит желание в совершенно иную систему и заставляет его играть внутри этой системы роль внутреннего предела, виртуального центра или нулевой точки (хорошо известная садистская апатия). Извращенец - это вовсе не желающее "эго", да и другой для извращенца - вовсе не объект желания, пусть даже наделенный реальным существованием. И вс?-таки, роман Турнье - это не трактат о перверсии. Это вообще не роман-трактат. Но это и не роман характеров, ибо там нет другого; это и не роман внутреннего анализа, ибо у Робинзона почти нет интериорности. Это поразительный роман о комических приключениях и космических перевоплощениях. Это не трактат о перверсии, а роман, где развернут тезис Робинзона: человек без другого на сво?м острове. Такой "тезис", однако, обретает ещ? больший смысл, поскольку вместо отсылки к начальному состоянию, он провозглашает приключение: что произойдет в замкнутом мире без другого? Попытаемся сначала выяснить, что подразумевается под термином "другой" на основе эффектов [присутствия] этого другого: мы будем искать такие эффекты на острове, где другой _____________ 4 Стр.273. 399 ЛОГИКА СМЫСЛА отсутствует; мы будем подразумевать эффекты присутствия другого в нашем привычном мире; мы сделаем вывод о том, что такое другой, и что значит для другого отсутствовать. Эффект отсутствия другого есть подлинное приключение духа. Итак, мы имеем дело с экспериментальным и индуктивным романом. При таких условиях философская рефлексия может обогатиться тем, что этот роман открывает нам с такой силой и жизненностью. Первый эффект другого заключается в том, что вокруг каждого объекта, который я воспринимаю, или каждой идеи, которую я мыслю, существует организация маргинального мира - некий окутывающий фон, - куда другие объекты или другие идеи могут входить в соответствии с законами, регулирующими переход от одного к другому. Я рассматриваю объект, затем я переключаю внимание, позволяя ему уйти на задний план. В то же время с заднего плана выходит новый объект моего внимания. И если этот новый объект не шокирует меня, не ошеломляет с неистовством снаряда (как в том случае, когда мы внезапно сталкиваемся с чем-то невиданным), - то это потому, что первый объект уже располагал заполненным окружением, где я уже ощущал предсу-ществование объекта, который вот-вот должен появиться, и предсуществование целого поля виртуальностей и потенциальностей, которые, как я уже знал, были способны актуализироваться. Так вот, такое знание и чувство маргинального существования возможно только через других людей. "...Окружающее [другие люди - пер.] служит для нас постоянным раздражителем не только от того, что будоражит нашу мысль, мешая вариться в собственном соку, а ещ? и потому, что одна лишь возможность вторжения "чужих" приоткрывает нам завесу над целым миром явлений, расположенных над миром нашего внимания, но в любой момент способных стать его центром"5. Ту часть объекта, которую я не вижу, я полагаю видимой для другого, так что, когда я обойду этот объект, чтобы достичь этой скрытой части, я присоединюсь к другому, стоящему за объектом, и я объе____________ 5 Стр. 54. 400 ПРИЛОЖЕНИЯ диню его в целое таким образом, каким уже предвидел. Что же касается объектов за моей спиной, то я чувствую, что они соединяются вместе и образуют мир - именно потому, что они видимы для другого и видятся им. А то, что для меня является глубиной, в соответствии с которой объекты вторгаются друг в друга и скрываются друг за другом, я также переживаю как то, что является возможной шириной для другого - шириной, по которой они выстраиваются и замирают (с точки зрения другой глубины).