На этот молекулярный путь вступил Сзонди (Szondi), открыв генное бессознательное, которое он противопоставил как индивидуальному бессознательному Фрейда, так и коллективному бессознательному Юнга... Однако подлинно молекулярное бессознательное не может ограничиться генами как воспроизводящими единицами; последние еще слишком экспрессивны и ведут к молярным ансамблям. Из молекулярной биологии мы знаем, что воспроизводится ДНК, а не протеины. Протеины же являются одновременно продуктами и производственными единицами, и они составляют бессознательное как цикл или самопроизводство бессознательного... на этом основывается независимость сексуальности от продолжения рода... Мы полагаем, что Д.Лоуренс и Г.Миллер более правильно оценивали сексуальность, чем Фрейд, в том числе с точки зрения пресловутой научности. /Сексуальность везде: в любовном прикосновении бюрократа к своим папкам, в чеке бизнесмена и пр./ Гитлер вызывал эрекцию у фашистов... революционная машина ничто, если она не приобретает, как минимум, столько же силы разрыва и потока, как эти машины принуждения. Либидо инвестирует большие ансамбли не путем десексуализирующего расширения, а, напротив, путем ограничения, блокировки и огибания его заставляют вытеснять эти потоки, чтобы удерживать их в узких клеточках вроде «пары», «семьи», «личностей», «объектов». Такая блокировка, конечно, по необходимости оправдана: либидо переходит на сознательный уровень лишь применительно к такому-то телу, такой-то личности, которую оно принимает за объект. Но сам наш «выбор объекта» отсылает к связи потока жизни и общества... Лица, на которых направлена наша любовь, включая родителей, возникают лишь как точки пересечения, дизъюнкции, конъюнкции потоков, они переводят содержащийся в них процент собственно бессознательных либидозных инвестиций... /Фурье о страстях/... фаллос не половой орган, а вся сексуальность, т.е. знак большого ансамбля, инвестированного либидо, из которого с необходимостью возникают одновременно два пола в их разделении (две гомосексуальных серии мужчины с мужчиной и женщины с женщиной) и статистические отношения внутри этого ансамбля. /Истолкование высказывания Маркса о «человеческом и нечеловеческом поле»/. Нечеловеческий пол – это машины желания, машинные молекулярные элементы, их устройство и синтезы, без которых не было бы ни выявления человеческого поля в больших ансамблях, ни человеческой сексуальности... В нескольких фразах Маркс, обычно столь скупой и сдержанный, когда речь заходит о сексуальности, пустил на воздух все то, узниками чего останутся Фрейд и психоанализ: антропоморфное представление о поле. В число антропоморфных представлений входит как мысль о том, что пола только два, так и мысль о том, что пол один... имеется в виду странная идея фрейдизма, что есть лишь один пол, мужской, по отношению к которому женщина определяется как недостаток, а женский пол – как отсутствующий пол. Может на первый взгляд показаться, что этот тезис обосновывает вездесущность мужской гомосексуальности. Ничего похожего: им обосновывается статистическая совокупность любви гетеросексуального типа... Неизбежным становится возведение фаллоса в ранг объекта свыше, распределяющего недостаток по двум неналожимым граням, объекта, который заставляет полы коммуницировать в общем отсутствии, кастрации... Но и идея, что действительно есть два пола, в конце концов, не лучше первой... Хотя с ее помощью выходят за пределы если не антропоморфизма, то хоть фаллоцентризма. Но таким образом обосновывается не коммуникация двух полов, а их разделение на две гомосексуальные серии, продолжающие оставаться в пределах кастрации... Просто кастрация становится результатом пола, понятого как женский (маленький интериоризованный пенис). Поэтому мы утверждаем, что кастрация является основанием антропоморфного и молярного представления о сексуальности. Это всеобщее верование, которое одновременно объединяет мужчин и женщин под иго одной иллюзии сознания и заставляет их поклоняться этому ярму... Заниматься любовью -значит не одну и не две вещи, а сто тысяч разных вещей. Это и есть машины желания или нечеловеческий пол: не один пол, ни даже два пола, но п-полов. Шизоанализ – это переменный анализ n-полов в субъекте, осуществляемый поверх антропоморфного представления, которое ему навязывает общество и которое он сам имеет о своей сексуальности. Шизоаналитическая формула революции желания такова: каждому свои половые влечения. Фиаско Фрейда связано с превращением бессознательного в представление, которое уже не производит, а верит: в кастрацию, Эдипа и пр. Машины не играют у Фрейда никакой роли.
      Машины желания встроены в социальные машины, так что конъюнкция декодированных потоков в капиталистической машине высвобождает свободные фигуры субъективного универсального либидо. Короче, открытие производственной деятельности вообще и без различия, как она проявляется при капитализме, является совокупным открытием политической экономии и психоанализа, совершенным поверх определенных систем представления... Тождество желания и труда – это по преимуществу активная утопия, обозначающая предел, который капитализм должен перейти в сфере производства желания... Абстрактный субъективный труд, представленный частной собственностью, эквивалентен абстрактному субъективному желанию, представленному приватизованной семьей. Театр частного человека есть конечная структура бесконечного субъективного представления. Структура обозначает, таким образом, бессознательное субъективного представления. Серия представления видится теперь такой: бесконечное субъективное представление (воображаемое) -театральное представление структурное представление. /Сведение машины к структуре, отождествление производства со структурным и театральным представлением/. И то же самое с производством желания... машинам желания навязывается структурное единство, которое объединяет их в молярный ансамбль; частичные объекты сводят к тотальности, которая не может выступать иначе, чем то, чего им недостает и чего поэтому недостает самому себе... это и есть структурная операция: она вписывает недостаток/отсутствие/ в молярный ансамбль. Предел производства желания оказывается сдвинутым... Формальные структурные операции -экстраполяция, приложение, двуоднозначность – обрушивает исходную социальную совокупность на итоговую семейную, семейное отношение становится «метафорой всех других отношений» и мешает производящим молекулярным элементам следовать линиям собственного ускользания... театр возводит семейное отношение в ранг всеобщей структурной метафоры, из которой вытекают игра и воображаемое место персонажей, он вытесняет за кулисы игру и работу машин... Короче говоря, смещенный предел проходит уже не между объективным представлением и производством желания, но между двумя полюсами субъективного представления; как бесконечного воображаемого представления, и как структурно-законченного представления... двойной тупик субъективного представления, в котором зарождается символический и воображаемой Эдип... сделать так, чтобы «аналитическая ситуация» стала инцестуозной по своей сущности., чтобы она была доказательством и гарантом себя самой и приравнивалась к Реальности. Именно об этом в конечном итоге и идет речь... Совершенно другой путь Лакана, который разбивает круг: воображаемое единство личностей – структурное единство машин. Что толку в переходе от образов к структуре, если эта структура не выводит за пределы представления, если у этой структуры нет изнанки, подобной реальному производству желания? Эту изнанку структуры и открыл Лакан. Его задача шизофренизовать психоаналитическое поле, а не эдипизовать поле психотическое... производство желания может быть представлено лишь в функции экстраполированного знака, который объединяет все элементы совокупности, сам не будучи ее частью. Только в этом случае отсутствие связи с необходимостью становится отсутствием, а не положительной силой. Лишь в этом случае желание с необходимостью сводится к отсутствующему термину, к самой сути которого относится «отсутствовать». Не будучи означающим, знаки желания становятся таковыми в представлении (в терминах означающего отсутствия и недостатка). Структура образуется и проявляется лишь в функции символического термина, определенного как недостаток (отсутствие). Великий Другой как нечеловеческий пол уступает место в представлении означающему великого Другого как постоянно недостающему термину, как слишком человеческому полу, фаллосу молярной кастрации... Именно здесь проявляется вся сложность позиции Лакана... привести Эдипа к точке его самокритики – задача, поставленная Лаканом, но он стремился привести также лингвистику к точке самокритики, показывая, что структурная организация означающих продолжает зависеть от великого деспотического Означающего, действующего в ней как архаизм... Что значит точка самокритики? Это такая точка, в которой структура, поверх заполняющих ее образов и символики, определяющей ее в представлении, обнаруживает свою изнанку как положительный принцип несвязности, которая ее растворяет: в ней желание приводится к своим молекулярным элементам и ему ничего не недостает, потому что оно определяется как бытие в качестве естественного и чувственного объекта, в то время как реальное определяется как объективное бытие желания... Желание – сирота, анархист и атеист. Оно сиротствует не в том смысле, что имя отца означает отсутствие, но в том смысле, что оно производит себя везде, где имена истории обозначают наличные интенсивности («море собственных имен»). Оно не фигуративно, ибо его фигурность абстрактна, это фигура-расщепление. Оно не структурно и не символично, ибо его реальность является Реальным в его производстве, в самой его неорганизованности. Оно не репрезентативно, но всего лишь машинно и продуктивно... Фром и Райх идут не достаточно далеко: связь психоанализа с капитализмом не просто идеологическая, а и экономическая; с ним связана ретерриториализация, фамилиализация детерриториализованных потоков желания: Эдип – последнее слово капиталистического потребления, механизм поглощения прибавочной стоимости, гигантская перверсия. Аутизм и перверсия, свойственные капиталистической машине. Возьмем к примеру, сон: да, это – перверсивная ретерриториализация по отношению к просто сну и кошмару. Но зачем превращать сон в королевские ворота желания и бессознательного?.. Но и в его лоне работают машины детерриториализации... швейная машина бабушки, велосипед младшего брата... «Поиски утраченного времени» М.Пруста как великое шизоаналитическое предприятие... рассказчик-паук ликвидирует даже свою бабушку с помощью машины для зашнуровывания ботинок. Перверсивные земли гомосексуальности... где гомосексуальность и гетеросексуальность уже не могут различаться: мир поперечных коммуникаций, где, наконец-то обретенный, нечеловеческий пол смешивается с цветами... /Превращение шизофреника в клинического больного/. Вывести из этих тупиков может только подлинная политизация психиатрии. И антипсихиатрия, вместе с Лейнгом и Купером, далеко продвинулась в этом направления. Но нам кажется, что они еще продолжают мыслить эту политизации в терминах структуры и события, а не в терминах самого процесса. С другой стороны, антипсихиатры локализуют социальное отчуждение и умственную болезнь и одновременно имеют тенденцию их отождествлять... но их подлинное отношение – это, скорее, включенная дизъюнкция. Общая детерриториализация потоков действительно совпадает с умственным заболеванием, поскольку она включает в себя ретерриториализации... которые превращают ее /шизофреника/ в частный поток, поток безумия, который определяется таким образом потому, что на него возлагают задачу представления всего того, что ускользает от аксиоматики в других потоках и от прикладной ретерриториализации. Во всех капиталистических ретерриториализациях можно обнаружить форму социального отчуждения в действии, поскольку они мешают потокам ускользать от системы и удерживают труд в аксиоматических рамках собственности, а желание – в аксиоматических, прикладных рамках семьи: это социальное отчуждение, в свою очередь, включает в себя и умственную болезнь...
      Подлинная психиатрическая или антипсихиатрическая политика может состоять: 1) в разрушении всех ретерриториализации, превращающих безумие в умственное заболевание; 2) в высвобождении во всех потоках шизоидного движения детерриториализации так, чтобы это свойство не могло характеризовать частный остаток как поток безумия, но затрагивало бы также потоки труда и желания, производства, познания и творчества в их глубочайшей тенденции. Безумие перестало бы существовать как безумие.. В этом направлении двигался театр жестокости, единственный театр производства, где потока пересекают порог детерриториалазации и производят новую землю... Это точка активного ускользания, в рамках которой революционная, художественная, научная, шизо-аналитическая машина становятся деталями и частями друг друга.
      Позитивная задача шизоанализа: обнаружение у каждого машин желания, независимо от любой интерпретации. Шизоаналитик – это механик, шизоанализ чисто функционален. Поэтому он не может остановиться на истолковательном (с точки зрения бессознательного) обследовании социальных механизмов и технических машин. Ведь частичные объекты представляют собой молекулярные уровни бессознательного.
      Тело без органов не является противоположностью частичных объектов-органов. Оно само произведено в первом коннективном пассивном синтезе, как то, что либо нейтрализует их, либо приводит в действие... Оно может, как мы видели, производиться как аморфный флюид (истечение) антипроизводства... Оно может столь же успешно отталкивать органы-объекты, как и их притягивать, ими завладевать. Но как в отталкивании, так и в притяжении оно им не противостоит, оно лишь обеспечивает свою собственную и их оппозицию организму. Именно организму совместно противостоят тела без органов и частичные объекты. Тело без органов производится как целое, но как целое наряду со своими частями, целое, которое их не объединяет и не тотализует, но прибавляется к ним как новая, отличная от них часть. Когда оно отталкивает органы, оно отмечает внешний предел чистой множественности. А когда оно их притягивает или на них обрушивается, в процессе работы фетишистской преображающей машины, оно их не тотализует, оно их не сплачивает более тесно на манер организма... имеет место включенная дизъюнкция и номадическая конъюнкция... Желание действительно проходит через тело и через органы, но не через организм. Поэтому частичные объекты не являются выражением измельченного, распавшегося организма, последнее предполагало бы разрушенную тотальность или части, освобожденные от целого... По сути тело без органов и частичные объекты – это одно и то те, одна и та же множественность, которая должна мыслится шизоанализом в качестве таковой. Частичные объекты являются прямыми силовыми ответвлениями тела без органов, а тело без органов – сырьем для частичных объектов. Тело без органов есть имманентная субстанция в спинозовском смысле слова, а частичные объекты – это как бы ее первичные атрибуты, которые принадлежат ей именно как реально различные и не могущие поэтому друг друга исключать, друг другу противостоять... Частичные объекты -это работающие части шизомашины, а тело без органов – ее неподвижный двигатель... Цепи как передаточные механизмы машин желания. Молекулярная цепь желания не имеет кода, предполагающего: а) территориальность, б) деспотическое означающее. Поэтому аксиоматика противостоит коду как процесс детерриториализации, но также включает в себя коды как компоненты обязательной ретерриториализации. И то и другое относится к макрототальностям. Молекулярная цепь -это чистая детерриториализация потоков, выведение их за пределы означающего. Т.е. происходит разрушение кодов, функция цепи не заключается больше в кодировании потоков на полном теле земли, деспота или капитала, но, напротив, в их декодировании на полном теле без органов. Это – цепь ускользания, а не кода... Эта молекулярная цепь еще является означающей, поскольку состоит из знаков желания, но эти знаки совсем не являются значащими, так как работают в режиме включенных дизъюнкций, где все возможно. Эти знаки представляют собой любого рода точки, абстрактные машинные фигуры, которые свободно играют на теле без органов, не образуя никакой структурированной конфигурации... Также у Лакана изнанкой символической организации структуры является реальная неорганизованность желания. Можно сказать, что генетический код отсылает к генному декодированию: достаточно понять функции декодирования и детерриториализации в присущей им позитивности... отличной и от кода, и от аксиоматики. Молекулярная цепь – это форма, в которой генное бессознательное воспроизводит себя, продолжая оставаться субъектом.
      Тело без органов – модель смерти. Не смерть служит моделью кататонии, а кататоническая шизофрения служит моделью смерти: это нулевая интенсивность тела без органов. Модель смерти возникает, когда тело без органов отталкивает и свергает органы -не нужно рта, языка, зубов, вплоть до членовредительства и самоубийства... в цикле работы машины желания речь идет о постоянном переводе, постоянном превращении модели смерти в нечто совершенно другое, что является опытом смерти. Конверсия идущей изнутри (в теле без органов) смерти в смерть, которая приходит извне (случается на теле без органов)... Опыт смерти есть для бессознательного вещь самая обычная именно потому, что она происходит в жизни и ради жизни, в любом переходе и становлении... любая интенсивность ведет в процессе жизни опыт смерти, обволакивая ее... Два несводимых аспекта смерти, по М.Бланшо, связанные с Я и Оно. Требование шизофренизовать смерть. Против фрейдовского понятия Танатоса и апологии цивилизации как противостоящей ему силы. Мы утверждаем обратное: нет инстинкта смерти, потому что имеется модель смерти и опыт смерти в бессознательном. Смерть в таком случае оказывается частью машины желания, оцениваемой в работе машины и в системе энергетических преобразований, а не как абстрактный принцип. Дуализм Фрейда, требовавший качественной оппозиции импульсов, порождает императив: Ты не разрешишь конфликт (сексуальные импульсы и импульсы Я, потом Эрос и Танатос непримиримы). Цель здесь одна: элиминировать машинный элемент желания, машины желания, убрать либидо как постоянную возможность энергетических конверсии, как машиннообразное устройство. Отсюда ложная идея энергетической двойственности, подчиненной «нейтральной» энергии Эдипова комплекса.
      Почему капитализм, детерриториализующая сила, сильнее угнетает желание, чем другие, кодирующие и перекодирующие, формации? Ответ – инстинкт смерти... Коммунальное тело, как смерть закодированная вовне, предполагает невозможность смерти как Я. Там, где коды разрушены, инстинкт смерти овладевает репрессивным аппаратом и берет на себя функции управления циркуляцией либидо. Возникает погребальная аксиоматика. В таком случае можно поверить в освобожденные желания, но желания, которые, подобно трупам, питаются образами. Не желают смерти, а то, чего желают, мертво, уже мертво – это образы. Все работает в лоне смерти, все желает ради смерти. По сути капитализм ничего не возмещает, точнее, его способность возмещения чаще всего предвосхищает то, что должно быть возмещено. (Сколько революционных групп возникают как таковые в целях восстановления, которое еще совершится в будущем, и образуют аппарат для поглощения прибавочной стоимости, которая еще не произведена: именно это придает им видимость революционности). В таком мире нет ни одного живого желания, которое не пустило бы на воздух всю систему...
      Изначальное вытеснение совершается телом без органов в момент отталкивания, в лоне молекулярного производства желания. Без него нет никаких других молярных вытеснений. Шизофреник– не революционер, но шизофренический процесс (прерывом или продолжением которого в пустоте он является) составляет потенциал революции. /По Ницше, закон отбора работает в пользу больших чисел, массы/. Он хочет тем самым сказать, что большие числа или большие ансамбли не предсуществуют селективному давлению, могущему выделить из них линии сингулярности, напротив того, они рождаются из этого селективного давления, которое давит, элиминирует и упорядочивает сингулярности. Не селекция предполагает первичную стадность, но стадность предполагает селекцию и из нее рождается, «Культура» как селективный процесс маркировки и записи изобретает большие числа, в пользу которых он осуществляется. Поэтому статистика не функциональна, а структурна... типы стадности всегда отсылают к формам, которые их производят путем творческой селекции. Порядок следования таков: не стадность – селекция, а напротив, молекулярная множественность – формы стадности, осуществляющие селекцию – вытекающие из нее молярные или стадные совокупности. Полные тела земли, деспота, капитала отличны от полного тела без органов «или голой материи молекулярного производства желания». Молекулы как формы власти не объясняются никакой целью, они сами – производители всех целей. Форма или качество того или иного социуса, тела земли, тела деспота, тела капитала-денег зависит от состояния или степени интенсивности развития производительных сил поскольку последние определяют человека-природу, независимого от любых общественных формаций, точнее, общего им всем. Следовательно, форма и качество социуса сами произведены как непорожденные, т.е. как естественная или божественная предпосылка соответствующего производства... Именно в этом смысле само общественное производство является производством желания в определенных условиях. Эти определенные условия представляют собой формы стадности, подобно социусу или полному телу, в которых молекулярные формации образуют молярные ансамбли.
      Второй тезис шизоанализа: отличие либидозного группового бессознательного (или желания) от пред сознательных классовых инвестиций (или интереса). Последние проходят через большие социальные цели... В области предсознательных классовых инвестиций интереса легко отличить то, что является реакционным и реформистским, от революционного. Но тех, кто имеет интерес в этом смысле, всегда меньше, чем тех, чей интерес в каком-то смысле «имел место» или был представлен... Откуда противоречия внутри господствующего класса, т.е. собственно класса...
      Но почему многие из тех, кто должен иметь или объективно имеет революционный интерес, сохраняют предсознательные инвестиции реакционного типа? Революционеры часто забывают или не любят признавать, что революцию хотят и совершают желанием, а не долгом. Здесь, как и везде, понятие идеологии является отвратительным понятием, которое затушевывает подлинные проблемы... /Можно не иметь интереса и любить, потому что любовь – модус страха/. Офицер из рассказа «В исправительной колонии» демонстрирует то, что можно назвать интенсивной либидозной инвестицией машины не просто технической, но социальной, посредством которой желание желает своего собственного подавления. Часто сами изгои страстно поддерживают систему, которая их угнетает и находят в этом свой интерес, потому что интерес всегда приходит потом. Угнетать желание не только других, но и свое собственное, быть шпиком по отношению к другим и к самому себе – вот что вызывает эрекцию, а это уже не идеология, а экономика. Капитализм принимает на себя и имеет власть цели и интереса (эту власть), но он же испытывает незаинтересованную любовь к абсурдной власти... Ну, конечно, капиталист работает не для себя и для своих детей, а для бессмертия системы. Насилие без цели, чистая радость чувствовать себя колесиком в машине, пересекаемым потоками, перерезанным шизами (прерывами)... Нечто вроде либидозного искусства для искусства, вкуса к хорошо выполненной работе, испытываемого каждым на своем месте, банкиром, шпиком, солдатом, технократом, бюрократом, а почему бы и не рабочим, активистом профсоюзного движения... /Революционность или реакционность на уровне предсознательного и бессознательного – разные вещи/. Революционные предсознательные инвестиции относятся к новым целям, новым социальным синтезам, новой власти. Но вполне возможно, что как минимум часть бессознательного либидо продолжает инвестировать старое тело, старую форму власти, ее коды, ее потоки. Это тем более просто и противоречие тем более хорошо маскируется, что новое соотношение сил одерживает победу над старым, лишь сохраняя и восстанавливая старое полное тело в качестве остаточной и подчиненной территориальности (таково восстановление прагосударства при капитализме и сохранение социалистической машиной капиталистического государственного монополизма и рынка). Но дело еще сложнее. Даже когда либидо сливается с новым телом, с новой властью, которая соответствует действительно революционным целям и синтезам с точка зрения предсознательного, нет никакой уверенности, что революционной будет и сама бессознательная либидозная инвестиция. Потому что пороги на уровне бессознательных желаний и предсознательных интересов разные. Пред сознательная революционная ориентация составляет продвижение социуса как полного тела, носителя новых целей, тогда как бессознательная революционная направленность имеет своей основой тело без органов как предел социуса... Революция на уровне предсознательного ведет к новому режиму общественного производства, который создает, распределяет и удовлетворяет новые цели и интересы; но бессознательная революция ведет не только к социусу, который обусловливает это изменение как форму власти, она приводит в этом социусе к режиму производства желания как перевернутой власти на теле без органов. Это – разное состояние потоков и шизов: в одном случае разрыв имеет место между двумя социусами... в другом случае – в самом социусе с позитивными линиями ускользания... Самый общий принцип шизоанализа: желание конституирует социальное поле. В любом случае оно относится к инфраструктуре, а не к идеологии. Следовательно, ясно, что группа может быть революционной сточки зрения классовых интересов и предсознательных инвестиций, но не быть таковой – даже оставаться фашистской и полицейской – с точки зрения либидозных инвестиций... Аппарат интереса не равноценен машине желания.
      Революционная в отношения предсознательного, такая группа остается подчиненной группой, даже если она завоевывает власть, потому что сама эта власть продолжает угнетать и разрушать производство желания. Оставаясь предсознательно революционной, такая группа уже обладает всеми бессознательными свойствами подчиненной группы: подчинение социусу как фиксированной основе, оттягивающей на себя производительные силы, излияние антипроизводства и смертоносных элементов в системе, которая от этого чувствует себя еще более бессмертной, нарциссизм и иерархия...
      Напротив, группо-субъектом является группа, сами либидозные инвестиции которой революционны, она дает желанию проникнуть в социальное поле и подчиняет социуса или форму власти производству желания... она не дает разлиться в себе инстинкту смерти... поперечность без иерархии и группового сверх-Я. Все, правда, усложняется тем, что одни и те же лица (Сен-Жюст, Ленин) могут в разных отношениях участвовать в обоих типах групп. Или одна и та же группа может обладать одновременно двумя этими свойствами в разных, но сосуществующих ситуациях... переходы от одного типа группы к другому совершаются непрестанно... Например, никакой «гомосексуальный фронт» невозможен, пока гомосексуальность понимается в отношении исключающей дизъюнкции с гетеросексуальностью, что сводит их в общему Эдипову кастрационному корню, призванному обеспечить лишь разделение на две некоммуницирующие между собой серии...
      Лоуренс показывает, что сексуальность, включая целомудрие, является делом потоков, бесконечности разных и даже противоположных потоков... Лоуренс напускается на бедность все тех же неизменных образов, фигуративных ролей, являющихся путами сексуальных потоков: невеста, любовница, жена, мать -добавим к этому «гомосексуалисты», «гетеросексуалисты» – все это распределенные Эдиповым треугольником роли... Правило великого фаллоса, которым никто не обладает, довлеет над этими ролями. «Женщина ничего не персонифицирует, у нее нет определенной, отличимой личности» (Лоуренс). То же относятся к мужчине. Тезис Фрейда: либидо инвестирует социальное поле лишь по мере десексуализации и сублимации. Он так дорожит этим тезисом потому, что хочет удержать сексуальность в узких рамках Нарцисса и Эдипа, Я и семьи. С этого момента любая либидозная инвестиция социального поля начинает казаться ему свидетельством патогенного состояния, нарциссической «фиксации» или «регрессией» на Эдипову или доэдипову стадии, с помощью которых она объясняется как скрытая гомосексуальность... На самом деле наш сексуальный выбор находится на пересечении «вибрации»... Наши либидозные инвестиции социального поля, реакционные или революционные, так хорошо скрыты, так бессознательны, так замаскированы предсознательными инвестициями, что проявляются исключительно в типах нашего сексуального любовного выбора. /Полемика Фрейда с Юнгом и Адлером, ее узкие рамки: или индивид и коллективное бессознательное, или сексуальность и Эдип. Великий Другой как социальный другой. Другой класс – это не увеличенный или уменьшенный образ матери, а не-мать, не-отец и пр./. Указатель на то, что в поле есть нечеловеческое, без чего либидо не смонтировало бы машины желания. Классовая борьба проходит по самой сердцевине желания. Это не производный от Эдипа семейный роман... мать не только мать... Она работает или нет, богаче отца или нет, а это выходит за рамки семьи. He-семейное отношение всегда первично, в виде ли сексуальности в общественном производстве или нечеловеческого пола в производстве желания... семьи играют в Эдипа, в это великолепное алиби... но это не устраняет фундаментальное отношение с внешним, по отношению к которому психоаналитик умывает руки... Психоаналитик остается удивительно безразличным к вопросу: кто платит? Например, анализ обнаруживает бессознательный конфликт жены с мужем, но лечение оплачивает муж.
      Связь психоанализа с психиатрией XIX в.: общий фамилиализм. У Фрейда либидо, становясь социальным, необходимо теряет качество, превращаясь в энергию сублимации. А сексуализация только семьи по необходимости экспрессивна. Стремятся все невротизовать. И тем самым действуют в соответствии с предназначением семьи, состоящим в том, чтобы производить невротизованных эдипизацией людей, без чего социальное подавление осталось бы без покорных субъектов.