.. Райх– подлинный основатель материалистической психиатрии. Массы, утверждает Райх, не были обмануты, они желали фашизм. Вытеснение устроено так, что репрессия становится желаемой, перестает быть сознательной... превращается в средство на службе репрессии. То, на что она направлена (производство желания) также становится объектом репрессии... Подставной агент вытеснения – это семья; искаженный образ вытесненного – кровосмесительные импульсы. Следовательно, Эдипов комплекс, эдипизация, является продуктом двойной операций. Одним и тем же движением репрессивное общественное производство замещается вытесняющей семьей, а эта последняя дает смещенный образ производства желания, который представляет вытесненное в качестве семейных кровосмесительных импульсов. Отношение двух видов производства уступает место отношению семья/импульсы... Протягивая желанию кривое зеркало инцеста – «ну что, ты этого хотело?» – стремятся его пристыдить, поставить в безвыходную ситуацию, убедить легко отказаться от «самого себя» во имя высших интересов цивилизации («а что если бы всякий так поступал? Если бы всякий женился на своей матери, оставлял за собой свою сестру? Тогда не было бы дифференциации, не был бы возможен обмен»).
Семья является записью общественного производства как система воспроизводства производителей. Не вызывает сомнения, что на другом полюсе запись производства на теле без органов совершается с помощью генеалогической сети несемейного типа: родители участвуют в нем как частичные объекты – потоки, знаки и агенты процесса, который со всех сторон их превосходит... само тело без органов, как мы видели, осуществляет изначальное вытеснение производства желания. Семье остается этим воспользоваться и наложить на него вторичное в собственном смысле слова вытеснение... Поэтому психоанализ «изобрел» Эдипа, а пациенты Фрейда были «эдипизированы» по независящим от психоанализа причинам, которые Фрейд всего лишь заменил квазипричинами. Психоанализ изобрел вторичное: перенос, Эдипов перенос. На самом деле Эдип делается в семье, а не в кабинете психоаналитика.
В 1924 г. Фрейд так проводил демаркационную линию между неврозом и психозом: в неврозе Я подчиняется требованиям принципа реальности ценой вытеснения импульсов Оно; в случае психоза Я попадает под воздействие Оно, платя за это разрывом с принципом реальности. Эта идея была тут же воспринята во Франции. В неврозе объектная функция реальности сохраняется, при условии вытеснения комплекса причин; при психозе этот комплекс обволакивает сознание, становясь его объектом на фоне вытеснения самого принципа реальности... Любимая идея традиционной психиатрии такова: безумие в основе своей связано с утратой чувства реальности. Конвергенция с психиатрическими понятиями диссоциации, аутизма в случае психоанализа очевидна. Вероятно, по этой причине доклад Фрейда был так быстро воспринят. Почему Эдип был обнаружен именно в неврозах, где он присутствует в скрытом состоянии, а не в психозах, где он обнажен? Не потому ли, что в психозах семейный комплекс не играет решающей роли? Нужно измерять психоз ложной меркой, чтобы он свелся к Эдипову комплексу и тем самым был достигнут эффект утраты реальности. Это не абстрактная операция: психотику навязывают «Эдипову организацию», пусть для того, чтобы отметить ее отсутствие у него. Эта операция проводится на самом что ни на есть теле, на самой душе. Психотик реагирует аутизмом и утратой чувства реальности. Не может ли оказаться так, что утрата чувства реальности является не следствием шизофренического процесса, а последствием насильственной эдипизации, т.е. его прерывания?.. Шизофреник болен эдипизацией, которой его подвергают и которую он не в состоянии вынести. Он страдает не от расщепленного Я, не от распавшегося Эдипова комплекса, но, напротив, от приведения ко всему этому, в частности, к Эдипову комплексу. Падение интенсивности до тела без органов=0, до аутизма /является результатом эдипизации/... По словам Лейнга, их путешествие прерывают. Психотики утратили чувство реальности. Но когда они его утратили? В процессе самого путешествия или в результате его прерывания? /Есть психотики и невротики, не выносящие эдипизации, и есть такие, которые ее выносят, те, к кому Эдип не «пристает», и те, к кому он «пристает»/.
Неверно сохранять Эдипову интерпретацию для неврозов, подвергая психозы внеэдипову толкованию. Нет этих двух групп, нет качественной разницы между неврозами и психозами. Ибо в любом случае причиной является производство желания, оно является окончательной причиной психотической субверсии, разбивающей Эдипов комплекс... и невротических резонансов, которые его образуют. /«Актуальные факторы» и инфантильный генезис неврозов по Фрейду. Якобы производный характер первых по отношению ко вторым, их «привативность». Архетипы Юнга как попытка прорвать круг семейных ассоциаций, отказаться от инфантивного генезиса. Но ничего из этого не вышло. Общее между Фрейдом и Юнгом в том, что бессознательное все также измеряется мифами... Но какое, в конечном счете, имеет значение, находят ли мораль и религия аналитический и репрессивный смысл в Эдипе или Эдип находит в морали и религии анагогическии и проспективный смысл?.. Актуальный фактор – это производство желания... Этот фактор не привативный и не производный. Это Эдип от него зависит, а не наоборот: то ли он зависит от него как важный стимул, простой индуктор, через который с детства осуществляется неэдипова организация производства желания, то ли как эффект вытеснения-репрессии, который социальное воспроизводство навязывает производству желания через семью. Эдип – это не более как реактивное образование, которое нельзя понять из него самого, независимо от «актуального фактора», реакцией на который он является. Но именно этим грешит психоанализ. Производство желания имеет лишь актуальное существование... Гизела Панков и Бруно Бетельгейм ставят под сомнение понятие регрессии... Это признание желания, эта позиция желания, этот Знак отсылают к порядку реального и актуального производства, которое не смешивается с косвенным и символическим удовлетворением и которое – как в своих остановках, так и в своей работе – отлично как от регрессии к доэдипову состоянию, так и от постоянной реставрации Эдипа. Природа невроза и психоза одна, оба они не поддаются объяснению в терминах Эдипова комплекса. Наоборот, невроз объясняет Эдипа. Что такое есть психоз, процесс или прерванный процесс? Шизофрения как процесс является производством желания... Это болезнь нас, современных людей. Это то же самое, что конец истории, движение социального производства, идущего до пределов детерриториализации и движение метафизического производства, которое воспроизводит желание на этой новой Земле... Шизофреник уносит декодированные потоки, заставляет их пересечь пустыню тела без органов, где он устанавливает машины желания... Он перешел предел, удерживавший производство желания на периферии общественного производства... он свободный, безответственный, одинокий и веселый Заратустра... Он просто перестал бояться сойти с ума... По словам Лейнга: «Настоящее душевное здоровье в той или иной форме включает в себя растворение нормального Эго...» /Апофеоз англо-американской литературы шизофренического потока: Лоуренса, Миллера, Джинзберга, Керуака, Лоури, Гарди/. Ибо литература ничем не отличается от шизофрении: это процесс, а не цель, производство, а не выражение.
И здесь, в литературе, эдипизация является одним из самых важных факторов редукции литературы к объекту потребления... Именно Эдиповой форме стремятся подчинить само произведение, чтобы превратить его во второстепенную экспрессивную деятельность, которая выделяет идеологию в соответствии с господствующими социальными кодами. /Товарная Эдипова и психотическая литература, которой противостоял Антонен Арто/. Одни говорят о его творчестве: это не литература, потому что он шизофреник; другие возражают им: это литература, потому что он не шизофреник. В обоих случаях имеет место инфантильное и реакционное представление о шизофрении и невротически-товарное представление о литературе... Но что есть этот огромной текстуальный архаизм, это означаемое, которое подчиняет литературу отметине кастрации и освящает две стороны Эдиповой формы?.. Арто представляет собой истребление психиатрии именно потому, что он шизофреник, а не потому, что он таковым не является. Арто является завершением литературы именно потому, что он шизофреник, а не потому что он таковым не является. Он, Арто-шиз, давным-давно пробил стену означающего... /Произошло слияние аналитической, артистической и революционной машин в подлинном психотическом искусстве/.
Глава III. ПЕРВОБЫТНЫЕ ЛЮДИ, ВАРВАРЫ, ЦИВИЛИЗОВАННЫЕ
У нас нет никакого основания принимать скрытый постулат обменных концепций общества: общество не является прежде всего средой обмена, где самое главное – это циркулировать и заставлять циркулировать; скорее, оно представляет собой записывающее устройство, для которого основное – метить и быть помеченным. Обмен имеет место лишь тогда, когда того требует или допускает запись. В этом отношении процедура примитивной территориальной машины сводится к коллективной инвестиции органов... Напротив того, наши современные общества пошли по пути обширной приватизации органов, соответствующей декодированию ставших абстрактными потоков. Первый приватизированный, помещенный вне социального поля орган, – это анус... Затем следует замена кодированных потоков абстрактными количествами, образование частных лиц как индивидуальных центров органов и функций, производных от абстрактного количества... Не анальное подвергается при этом сублимации, а сама сублимацияя от начала до конца анальна... Весь Эдип анален и подразумевает индивидуальную сверхъинвестицию органа, чтобы компенсировать его социальную дезъинвестицию... поэтому в первобытных обществах нет механизмов, осуществляющих Эдипа в нашем обществе... Там нет ни сверх-Я, ни чувства вины, ни отождествления специфического Я с глобальными личностями, но налицо всегда частичные и групповые идентификации... Никакой анальности, хотя – и именно потому что – имеется коллективно инвестированный анус... Если называть «письмом» эту запись на самом теле, то действительно нужно сказать, что речь предполагает существование письма, и что эта жестокая система записанных знаков делает человека способным к языку и дает ему возможность запоминать слова.
Единство земли заменяется единством государства – завершается первый этап детерриториализации. Полное тело является уже не телом земли, но тело Деспота, Непорожденного, который теперь отвечает за плодородие почвы...
Марксисты справедливо напоминают о том, что если в первобытном обществе доминирующим фактором и является родство, оно определяется в качестве такового, т.е. родства, экономическими и политическими факторами. И если кровное родство выражает доминанту в качестве детерминированной, система брака выражает то, что является определяющим, точнее, возвращение этого определяющего в лоно определенной системы господства. Поэтому важно рассмотреть то, как брачная система сочетается с кровным родством на данной территориальной поверхности... Система родства – это не структура, а практика, процедура, даже стратегия... Система родства представляется закрытой лишь в той мере, в какой ее отрезают от экономики и политики, поддерживающих ее открытость, и делают брак чем-то иным, нежели сочетание брачных классов и родственных групп. /Прибавочная стоимость кода является изначальной формой прибавочной стоимости, как она отражена в знаменитой формуле Марселя Мосса: дух данной вещи или сила вещей, которая заставляет дары возвращаться, делая их территориальными знаками желания и власти, принципами изобилия и оплодотворения благ. Это неравновесие не только не является патологическим последствием, оно функционально и принципиально. Не будучи расширением первоначально замкнутой системы, открытость первична, основана на гетерогенности составляющих поставки элементов... Короче, следуя отношениям брачности, участники значащей цепи порождают прибавочную стоимость кода на уровне потоков, из которых вытекают различия в статусе брачных классов (например, высший или низший ранг дающих и берущих женщин)...
Чтобы работать, социальная машина должна недостаточно хорошо работать, ибо неравновесие изначально. Этнологи постоянно утверждают, что правила родства не применяются и в принципе не применимы к реальным бракам: это происходит не потому, что это реальные правила, а, напротив, потому что они определяют критические точки, в которых механизм вновь начинает работать при условии блокировки и тем самым необходимо ставится в негативное отношение к группе. Здесь возникает идентичность социальной машины и машины желания... последняя функционирует лишь скрипя, лишь разлаживаясь, лишь содрогаясь от мелких взрывов; дисфункции составляет часть самого ее функционирования, и это немаловажная сторона системы жестокости. Несоответствие и дисфункция никогда не были предвестниками гибели социальной машины, которая, напротив, приучена питаться вызываемыми ею противоречиями и кризисами, порождаемыми ею самой видами тревожности... Никто никогда не умер от противоречий. И чем это все более разлаживается, чем более шизофренизируется, тем лучше работает, совсем в американском духе...
Территориальная сегментарная машина предотвращает слияние посредством раскола и препятствует концентрация власти, делая органы института вождей бессильными в отношении группы: как если бы сами дикари заранее предчувствовали приход к власти имперского Варвара, который, тем не менее, придет и перекодирует все коды. Но самой большой опасностью является дисперсия, такой раскол, при котором исчерпаются все возможности кода: декодированные потоки, изливающиеся на слепого, немого, детерриториализованного социуса – вот кошмар, который изо всех сил, всеми своими сегментарными артикуляциями заклинает примитивная машина. Она знает обмен, торговлю, промышленность, но она их заключает, локализует... удерживая купца и кузнеца в подчиненном положении, чтобы поток обмена и производства не разрушил коды в пользу их абстрактных и фиктивных количеств. А что это все такое – Эдип, страх перед инцестом – как не та же боязнь декодированного потока? Если капитализм обладает всеобщей истинностью, то лишь в том смысле, что он является негативом всех общественных формаций: он есть вещь, неназываемое, обобщенное декодирование потоков... не первобытные общества находятся вне истории, а капитализм находится в конце, является результатом длинной истории случайностей... Но ранг так же неотделим от первобытного территориального кодирования, как касты неотделимы от имперского государственного перекодирования, а классы – от процесса промышленного производства и товарного декодирования в условиях капитализма. Так что прочесть всю историю с точки зрения классов можно, но соблюдая при этом введенные Марксом правила, и лишь в той мере, в какой классы являются «негативом» каст и рангов.
Полное тело земли содержит в себе различия. Полное тело является непорожденным, родство же является первыми буквами, которые на нем записаны. А мы знаем, что такое это интенсивное родство, эта инклюзивная дизъюнкция, где все разделяется, но в себе самом, и где одно и то же существо пребывает везде, со всех сторон, на всех уровнях, за вычетом разницы в интенсивностях. Очарованная поверхность записи, полное тело есть также фантастический закон или объективное движение видимости; но оно же есть магический агент или фетиш и квазипричина. Ему недостаточно записать все вещи, оно должно вести себя так, как если бы оно их произнесло... Таков брак как второе свойство записи: брак не только навязывает продуктивным связям экстенсивную форму спряжения личностей, совместимую с дизъюнкциями записи, но и реагирует на запись, определяя исключительное и ограничительное использование тех же дизъюнкций. Поэтому неизбежно, что брак представляется в мифах как возникающий в родственных кланах в определенный момент (хотя в другом смысле он изначален)... в качестве интенсивного родства... /добрачные отношения/, напротив, составляют объект частичной, ночной, биокосмической памяти, которая должна подвергнуться вытеснению, чтобы возникла новая расширенная память.
Мы сможем лучше понять, почему проблема вовсе не заключается в том, чтобы перейти от родства к системе брачных союзов и вывести вторые из первого. Проблема состоит в переходе от интенсивного энергетического порядка к экстенсивной системе, которая включает в себя одновременно и брачные союзы и расширенное родство. То, что первичная энергия интенсивного порядка – Нумен – является также энергией родства, ничего в деле не меняет, потому что это интенсивное родство еще не является расширенным, еще не заключает в себе различение личностей и даже полов, но представляет собой доличностные вариации интенсивности... Знаки этого порядка, следовательно, принципиально нейтральны и двусмысленны... Речь идет о знании того, как, исходя из этой первичной интенсивности, можно перейти к экстенсивной системе, в которой 1) родство представлено расширенными группами родственников в форме родов; 2) браки одновременно являются качественными отношениями; 3) короче, интенсивные двусмысленные знаки прекращают быть таковыми и становятся позитивными или негативными /таков перекрестно-кузенный брак, по Леви-Стросу/. Экстенсивная система браков описана Клодом Леви-Стросом в «Элементарных структурах родства». Здесь необходимо прибегнуть к мифу... который определяет интенсивные условия системы. /Миф не экспрессивен, он задает условия культуры. Упрек Лысенко вейсманистам: для них родители не является генетическими родителями своих детей, дети и родители являются братьями и сестрами, сын – генетический брат матери и пр./. Но сын автоматически не является братом и близнецом своей матери. Поэтому он не может на ней жениться... инцест с сестрой является не заменой инцеста с матерью, но интенсивной моделью инцеста. Основа соматической экстенсивной системы – расширенное родство. Нет никакого вытеснения отца, никакой утраты имени отца. Соответствующее положение матери или отца как кровного родственника или родственника по браку, патрилинейное или матрилинейное родство, патрилинейный или матрилинейный брак являются активными элементами вытеснения. Великая ночная память зародышевого интенсивного родства вытесняется в пользу соматической экстенсивной памяти, заключающей в себе ставшее расширенным родство (патрилинейное или матрилинейное) и связанную с ним систему браков. /Миф догонов является патрилинейной версией двух генеалогий, интенсивной и экстенсивной/.
Экстенсивная система рождается из интенсивных условий, делающих ее возможной, но она реагирует на них, аннулирует их, вытесняет их и оставляет им только мифическое выражение... В результате знаки перестают быть двусмысленными, дизъюнкции становятся исключающими, ограничительными... имена, названия обозначают уже не интенсивные состояния, а определенных лиц. Различимость опускается на сестру, на мать как на запрещенных супруг. Личности не предшествуют запретам, так как в результате запрета они возникают как таковые. Мать и сестра не существует до их запрещения в качестве супруг... инцест в строгом смысле не существует, не может существовать. Всегда находятся по ту сторону инцеста, в серии интенсивностей, игнорирующих личностную определенность, или же по эту сторону, в протяженности, которая их/интенсивности/ признает, которая их составляет, но составляет, делая невозможным их сексуальное партнерство. Инцест можно совершить лишь в результате серии замещений, которая нас постоянно от него отдаляет, т.е. с лицом, которое приравнивается к матери или сестре лишь потому, что ими не является: с той, которая выделима как возможная супруга. Таков смысл предпочтительного брака: это первый разрешенный инцест. Но не случайно, что он редко имеет место, как если бы он был слишком близок к несуществующему невозможному (таков предпочтительный догонский брак с дочерью дяди, которая приравнивается к тете, которая, в свою очередь, приравнивается к матери)...
Миф не есть греза о невозможном или инверсия всегда уже наличной социальности. Он до всего этого, он там, где этого еще нет. Нужно избежать двух ложных воззрений на границу или предел: одно превращает предел в матрицу или в происхождение, как если бы запрет доказывал, что «сначала» запрещенную вещь желали как таковую; другое приписывает пределу структурную функцию, как если бы «фундаментальное» отношение между желанием и законом осуществлялось в акте трансгрессии. Нужно еще раз напомнить, что закон ничего не доказывает в том, что касается изначальной реальности желания, потому что он существенно искажает желаемое, и что трансгрессия ничего не доказывает относительно функциональной реальности закона, потому что она сама смехотворно мала по сравнению с тем, что закон действительно запрещает (поэтому революции ничего общего не имеют с трансгрессией). Короче, предел не по ту и не по эту сторону: он на пределе между тем и другим, он всегда уже перейден или всегда еще не перейден. Ведь инцест, как и движение, невозможен.
Что значит, что инцест невозможен? Возможность инцеста нуждается в лицах и именах (сын, сестра, мать, брат, отец). Но в самом акте инцеста мы хотя и имеем лиц, они теряют свое имя постольку, поскольку эти имена неотделимы от запрещения их как партнеров: или имена сохраняются, но обозначают уже доличностные состояния интенсивности... В этом смысле мы говорим: всегда находятся или по ту или по эту сторону. Наши матери, наши сестры тают в наших объятиях, их имя скользит по ним как слишком сильно намоченная марка. Т.е. нельзя наслаждаться лицом и именем одновременно -что, однако, является условием инцеста. Пусть инцест невозможен. Но это лишь отодвигает вопрос. В чем специфика желания, которое желает невозможного?.. Вспомним, насколько незаконно заключать от запрета к природе того, что запрещено: ведь запрещение осуществляется путем обесчещивания виновного, т.е. индукции искаженного и смешанного образа того, что действительно запрещено и желаемо... репрессия продолжается вытеснением... Желаем, собственно, зародышевый поток, в котором тщетно искать лиц и различимых функций... потому что имена означают в нем лишь вариации интенсивности на полном теле земли... это можно называть как инцестом, так и безразличием к инцесту... но нельзя путать этот инцест с инцестом в том виде, в каком он представлен экстенсивно в состоянии, которое его запрещает и которое определяет его как трансгрессию... Соматический комплекс отсылает к зародышевому комплексу... Инцест в том виде, в каком он запрещен (в форме конкретизированых личностей), служит вытеснению инцеста в том виде, в каком он желаем. Не имеет значения, что этот образ «невозможен»: он выполняет свою роль, как только желание попадает в его ловушку как в само невозможное. «Видишь, вот ты чего хотел!»... От вытеснения к вытесненному -так устроен паралогизм репрессии.
Мужская гомосексуальность является преставлением брачных союзов, вытесняющим знаки интенсивного, двуполого родства. Эта групповая гомосексуальность первична по отношению к Эдиповой, а не является продуктом ее вытеснения. Что до Эдипа вообще, то это не вытесненное, это – представитель желания, игнорирующего папашу-мамашу... Эдип -это предел, но это смещенный предел... Здесь начинается длинная история эдипизации. Но все начинается именно в голове Лайя (отца Эдипа), старого группового гомосексуалиста, расставившего ловушку желанию. /Бессмысленность фрейдовскгого фамилиализма применительно к первобытным способам лечения, которые представляют собой «шизоанализ в действии»/. Вместо того, чтобы все свелось к имени отца или отца матери, он (анализ) открывается всем именам истории: сюда входят институт вождей, отношения родов, отношения к колонизаторам... Другими словами, это прямая противоположность Эдипова анализа... Эдип вводится колонизаторами... Эдиповы рамки накладываются ими на обездоленных дикарей, но сами колонизированные сопротивляются Эдипу... Чем более общественное воспроизводство ускользает от членов группы, тем более оно обрушивается на них или замыкает их самих на ограниченное и невротизованное семейное воспроизводство, агентом которого является Эдип. Эдип – это всегда колонизация, проводимая другими средствами, это внутренняя колонизация, и мы убедимся, что даже у нас, европейцев, этот колониальное образование. Короче, подавление инцеста не рождается из вытесненного Эдипова представления, а само оно, скорее, вызывает это вытеснение. Но (и это совсем другое дело) общая система подавления-вытеснения порождает Эдипов образ как искажение вытесненного. Что сам этот образ в конечном итоге подвергается вытеснению по мере того, как сексуальное подавление распространяется на нечто другое, нежели инцест, об этом свидетельствует долгая история нашего общества. Вытесненным оказывается производство желания... Эдип – это способ кодировать некодируемое, кодифицировать то, что ускользает от кодов.
Культурологи и этнологи показывают, что институты первичны по отношению к аффектам и структурам. Структуры не носят ментальный характер, они находятся в вещах, в формах общественного производства и воспроизведения... Культурологи обращаются к другим треугольникам, например, к материнскому (дядя-тетя-племянник); но сторонники Эдипа без труда показывают, что это воображаемые варианты одной и той же символической триангуляции... обращение к такого рода трансцендентному символизму дает структуралистам возможность избежать фамилиализма в самом узком смысле этого слова. /Абсолютный предел детерриториализации потоков желания – шизофрения, относительный предел – капитализм/. Шизофрения представляет собой абсолютный предел, а капитализм является относительным пределом... (есть еще) воображаемый предел... Что же касается Эдипа, то это – сдвинутый предел. Да, Эдип универсален. Но неверно верить в неизбежность следующей альтернативы: или он является продуктом системы подавление-вытеснение, и тогда он не универсален, либо он универсален и в таком случае является рычагом желания. На самом деле Эдипов комплекс универсален в силу того, что является смещением предела, который преследует все общества, смещением того, чего все общества боятся как чего-то глубоко негативного, а именно декодированных потоков желания. /Необходимые условия Эдипова комплекса: независимость семейного воспроизводства от социального производства и воспроизводства/; отделимые звенья цепи должны соединиться в отделенный трансцендентный объект, разрушающий их многозначность для того, чтобы этот объект /фаллос/ замкнул социальное поле на семейное, и установил между ними двуоднозначные отношения. Этот паралогизм бессознательного возможен лишь при капитализме, хотя в его составе сохраняются некоторые архаизмы времен варварских империй вроде трансцендентного означающего. Открытая социальному полю первобытная семья этим требованиям не отвечает. Бессознательное для шизоанализа ничего не значит: оно работает, движется и все тут. Оно не экспрессивно и не репрезентативно, но продуктивно. Символ – это всего лишь общественная машина, которая функционирует как машина желания, машина желания, работающая как общественная машина, инвестиция социальной машины желанием.
Институт или орган не сводятся к их использованию. Но иначе дело обстоит на молекулярном уровне машин желания, в рамках которых использование, функционирование, производство, образование едины. Этот синтез желания объясняет молярно ансамбли вместе с их специфическим использованием в биологическом, социальном и лингвистическом поле. Эти большие молярные машины предполагают существование предустановленных связей, которые не объясняются их функционированием, потому что оно из них вытекает. Только машины желания производят связи, в соответствии с которыми они работают. Машины желания составляют микрофизику бессознательного, элементы микробессознательного. Но как таковые они никогда не существуют независимо от молярных исторических ансамблей, макроскопических общественных формаций, которые из них статистически состоят. В этом отношении есть только желание и социальность. За сознательными инвестициями экономических, политических и религиозных формаций скрываются бессознательные сексуальные инвестиции, микроинвестиции... Машины желания работают в социальных машинах, как если бы они сохраняли собственный режим в молярном ансамбле, который они, с другой стороны, образуют на уровне больших чисел. Символ, фетиш представляют собой проявления машины желания. Сексуальность является молекулярным подразделением, работающим внутри общественной совокупности и лишь вторично семейным образованием. Неэдипово бессознательное... производит Эдипа как одно из вторичных статистических образований.
Система жестокости куда ближе по своему устройству к машинам желания, чем капиталистическая аксиоматика, которая высвобождает декодированные потоки. Желание там еще не попалось в ловушку Эдипова комплекса, потоки еще не утратили свою многозначность и простое представленное в представлении еще не заняло места представляющего. Чтобы оценить в каждом случае природу аппарата вытеснения и его воздействие на производство желания, нужно принимать во внимание не только элементы представления, то, как они организуются в глубине, но и тот способ, каким само представление организуется на поверхности записи социуса.
Общество не является основанным на обмене, социус занимается записью: не обменивать, а маркировать тела, принадлежащие земле. Мы видели, что режим долга прямо вытекал из требований этой первобытной записи... Именно брак кодирует потоки желания и с помощью долга заставляет человека запоминать слова. Брак еще вытесняет великую филиативную, интенсивную и немую память... Именно долг составляет браки со ставшим расширенным родством. Брачный союз-долг отвечает тому, что Ницше описывал как доисторический труд человечества: пользоваться самой жестокой мнемотехникой по самому мясу для того, чтобы навязать память слов на основе вытеснения древней биокосмической памяти. Вот почему так важно видеть в долге прямое следствие изначальной записи, а не превращать его – не превращать сами записи – в косвенное средство всеобщего обмена. Вопрос, который оставил открытым Мосс, следующий: долг первичен по отношению к обмену или же он является лишь модусом обмена, средством на службе обмена? Леви-Строс замкнул этот вопрос категорическим ответом: долг – всего лишь суперструктура, сознательная форма, в которой выковывается бессознательная общественная реальность обмена. Речь здесь идет не просто о теоретической дискуссии; здесь ангажирована вся концепция социальной практики и вся проблема бессознательного.
