УДК 821.111(73)
      ББК 84 (7Сое) Д29
      Anne De Lisle
      TABITHA
      Перевод с английского B.C. Нечаева
      Печатается с разрешения автора и литературных агентств David Higham Associates Ltd. и Synopsis.
      Делайл, А.
      Д29 Если любишь: роман/АннаДелайл; пер. с англ. B.C. Нечаева. – М.: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2007. -317, [3] с.
      ISBN 978-5-17-031554-3 (ООО «Изд-воАСТ»)(С: Шр(м))
      ISBN 978-5-9713-5388-1 (ООО «Изд-во «ACT МОСКВА»)
      ISBN 978-5-9762-3691-2 (ООО «ХРАНИТЕЛЬ»)
      Компьютерный дизайн Ю.М. Мардановой
      ISBN 978-5-17-044725-1 (ООО «Изд-во АСТ»)(С: Очар(м))
      ISBN 978-5-9713-5393-5 (ООО «Изд-во «ACT МОСКВА»)
      ISBN 978-5-9762-3690-5 (ООО «ХРАНИТЕЛЬ»)
      Компьютерный дизайн Н.А. Хафизовой
      УДК 821.111(73) ББК 84 (7Сое)
      © Anne De Lisle, 1997
      © Перевод. B.C. Нечаев, 2005
      © ООО «Издательство ACT», 2007
 
       OCR: Roland; Spellcheck Афина Паллада
       Анна Делайл «Если любишь»: АСТ, АСТ: Москва, Хранитель, Москва, 2007
       ISBN 978-5-17-031554-3, 978-5-9713-5388-1, 978-5-9762-3691-2
       Перевод: B.C. Нечаева

 

       Англия, 1804 год
      – Веди себя хорошо, Табита, будь хорошей девочкой. Слушайся тетю и не забывай почаще молиться. Твои мама и папа, упокой Господи их души, очень хотели бы этого.
      Табита Монтекью с серьезным видом кивнула. Она пытливо вглядывалась в лицо миссис Морвелл, зная, что никогда больше не увидит эту добрую тетю.
      Миссис Морвелл через открытое окно кареты поцеловала девочку в щеку.
      – До свидания, моя дорогая. Я обязательно напишу. Хочу знать, как ты устроилась. Да благословит тебя Бог.
      Табита боялась расплакаться и, когда карета тронулась, лишь молча помахала затянутой в перчатку рукой. Она высунулась в окно, чтобы бросить последний взгляд на преподобного Морвелла и его супругу, стоявших рядышком на ступенях дома приходского священника, но карета уже повернула за угол. Девочка опустилась на мягкое сиденье дорожной кареты ее тети и украдкой посмотрела на сидевшую напротив женщину. Звали ее Хоутон. Миссис Морвелл объяснила, что это служанка, которая должна довезти Табиту до дома ее тети Монтекью. Судя по ее виду, она не очень была рада поручению. Облаченная в серое платье строгого покроя, она сидела прямая как палка. Добротой она явно не отличалась.
      А Табита привыкла к заботе и ласке. Окружающие ее люди были словоохотливы и никогда не отказывались с ней поиграть. Однако эта дама, когда их представили друг другу, не проронила ни слова и все время торопила девочку, чтобы та быстрее залезала в карету.
      С громким стуком захлопнув окно, Хоутон повернулась к девочке.
      – Нам ехать не меньше двух дней, а если погода испортится, то и дольше. Лишних забот мне не нужно. Надеюсь, ты найдешь, чем себя занять в дороге.
      Испуганная резким тоном служанки, Табита молча кивнула. Смиренно сложив руки на коленях, она наблюдала, как Хоутон извлекла из домотканой сумки рукоделие и принялась орудовать иголкой с ниткой, прерываясь, лишь когда карету подбрасывало на очередном ухабе.
      Табита стала смотреть в запыленное окно на проплывавшие мимо пустынные места. У нее озябли ноги, и она укутала их в подол своего длинного платья. Зимний пейзаж нагонял тоску. Они проехали несколько незнакомых ей деревень и обогнали пару-другую путников. Одни ехали на лошади, другие тащились пешком. Устав от однообразия за окном, Табита вздохнула и поудобнее устроилась на сиденье, не выпуская из рук любимой тряпичной куклы. Хоутон явно не была склонна вести с ней беседы. Девочка, откинувшись на сиденье, рассеянно следила за быстрыми движениями пальцев служанки и не заметила, как заснула.
      Табите Мери Монтекью было всего шесть лет от роду, и за свою короткую жизнь она ни разу не отправлялась в такое долгое путешествие. Но в последние дни обстоятельства неожиданно изменились, и не успела она опомниться, как преподобный Морвелл и его супруга усадили ее в экипаж, поцеловали на прощание и пожелали счастливого пути. В ее детской душе не зажила рана после ухода из жизни самых близких и любимых людей. Мамы и папы. Это горе было ни с чем не сравнимо. И Табита спокойно рассталась с семьей священника.
      Руперту Монтекью едва исполнилось двадцать, когда он встретил юную Элеонору Лидерленд и влюбился в нее. Что и говорить, девушка была красавицей, но по своему происхождению не годилась в невесты младшему сыну сэра Джаспера Монтекью. Отец Элеоноры, преподобный Лидерленд, был обедневшим приходским священником. И хотя Элеонора обладала манерами знатной девицы, престарелый сэр Джаспер запретил сыну жениться на ней.
      Руперт ослушался отца, после чего двери родового поместья закрылись для него навсегда. Однако Руперта это нисколько не огорчило. Родителей своих, говоря по правде, он недолюбливал. Даже после кончины отца и старшего брата Генри не пожелал вернуться.
      Возобновлять отношения с женой Генри, новоиспеченной леди Монтекью, у Руперта не было ни малейшего желания, уж тем более знакомить ее с Элеонорой. А поскольку эта леди ухитрилась заполучить поместье в наследство, даже не успев стать вдовой, Руперт не считал себя обязанным возвращаться.
      Переезжать он не собирался и вполне был доволен своим положением. Вел простую скромную жизнь, до родового поместья, слава Богу, было более ста миль. На жизнь зарабатывал преподаванием латыни в школе для мальчиков на окраине городка Девайз. Руперт, разумеется, привык к другой жизни, но взаимная любовь компенсировала все мелкие неудобства. Они с Элеонорой были счастливы, и когда год спустя после свадьбы Элеонора родила девочку, радости их не было предела.
      Элеонора родила одного за другим еще двоих детей, но оба младенца пришли в этот мир преждевременно и не прожили и недели. Осталась только Табита, и молодые родители с этим довольно быстро смирились. Тем более что девочка росла быстро и вскоре превратилась в прелестное создание.
      К сожалению, их безоблачное счастье продолжалось недолго. Пришел январь, который надолго запомнился всем скорбью и горем. Через Уилтшир промчалась холера, не пощадившая и Девайз. Она унесла много жизней, в том числе Руперта и Элеоноры. Табита осталась круглой сиротой, и ее взяла к себе семья приходского священника Морвелла. Начались поиски родственников Табиты. У Элеоноры не осталось никого, она была единственным ребенком в семье, а родители ее давно скончались. Зато семью Руперта не составило труда отыскать. Между Морвеллами и леди Монтекью завязалась переписка, пока наконец леди не согласилась, несмотря на многолетнюю семейную размолвку, предоставить приют сироте.
      Хоутон с Табитой провели ночь в придорожной гостинице. Табита так устала, что сразу после ужина Хоутон отвела ее на второй этаж спать. Утром она с трудом проснулась и снова влезла в карету, но путешествие, к счастью, близилось к концу.
      Карета въехала в распахнутые ворота, сделанные из массивных железных прутьев, и покатила по обсаженной с обеих сторон деревьями немыслимо длинной подъездной дорожке. Девочку охватило любопытство, вялость и усталость куда-то улетучились, и она прижалась носом к стеклу окна кареты. Она знала, что в этом месте раньше жил ее папа, еще до того, как нашел маму. Знала она и то, что в это место папа почему-то не хотел возвращаться.
      Хотя Руперт Монтекью редко рассказывал о своей жизни в Роксли, из его рассказов Табита поняла, что счастлив он здесь не был и что мама здесь никому не нравилась. Ей вдруг захотелось снова оказаться в семействе преподобного Морвелла, чье скромное жилище мало чем отличалось от дома ее родителей. И было сейчас так странно осознавать, что туда она навряд ли вернется.
      Карета плавно вписалась в изгиб дорожки. Перед широко распахнутыми глазами Табиты предстал величаво раскинувшийся особняк ее предков, и девочка тихонько ахнула от изумления. Она привыкла к симпатичным, но более чем скромным загородным домикам их маленького городка, и ей даже во сне не могло пригрезиться место, в котором она сейчас оказалась.
      Поместье Роксли было выдержано в строгом классическом стиле, без единой детали в духе готики или барокко в отличие от многих домов того времени. Построенное из темно-красного камня, оно выделялось на фоне бледно-голубого зимнего неба и выглядело как-то зловеще. Массивный особняк стоял в парке, глаз радовали ухоженные газоны, привлекали внимание многочисленные дубы и вязы. Всего этого с лихвой хватило бы, чтобы вселить чувство трепетной очарованности в детскую душу, однако Табита ничего не замечала вокруг, лишь громадный дом притягивал ее к себе как магнит. Оправившись от первого потрясения, девочка решила, что поместье может кого угодно отпугнуть своим мрачным видом. Ничего удивительного, что папе не хотелось тут жить, ведь у него был замечательный, наполненный светом загородный домик, где стены увиты вьющимися розами и нежно пахнущими глициниями.
      К горлу Табиты подступил комок, и она, боязливо покосившись на Хоутон, украдкой смахнула слезы. К счастью, служанка ничего не заметила, поскольку засовывала в этот момент рукоделие в дорожную сумку.
      Карета наконец со скрипом остановилась. Дверца распахнулась, и возникший в проеме кучер, осторожно подхватив Табиту под мышки, осторожно поставил ее на ступеньки парадной лестницы. Не успела Табита опомниться, как Хоутон взяла ее за руку, и девочка в мгновение ока оказалась на пороге распахнутых дверей. Массивные створки придерживал внушительного вида господин. Табита посмотрела на него с благоговейным страхом. Ее поразил огромный рост джентльмена и роскошное платье, в которое тот был облачен. Золотые пуговицы на темно-синем пиджаке ярко сверкали, на бриджах и чулках не было ни единого пятнышка.
      – Латтерсби, это юная мисс, дочка господина Руперта. Ее светлость уже спустились вниз?
      – Да, – процедил надменным, заносчивым тоном высокий джентльмен. – Она в китайской гостиной, принимает графиню Хантли.
      Слуга повел их по коридору, мимо множества комнат, и Табита наконец начала различать приглушенный шум голосов. Голоса смолкли как раз в тот момент, когда они с Хоутон добрались до последней распахнутой настежь двери, поэтому их тут же заметили.
      Табита, подавленная окружавшим ее великолепием, даже не попыталась высвободить руку, которую крепко сжимала Хоутон. Служанка продолжала тащить ее за собой, и девочка изумленно озиралась, потому что убранство комнаты было намного великолепнее, чем убранство прихожей и коридора. Повсюду преобладали белый, голубой и золотой цвета, начиная от пышных бархатных занавесей, обрамлявших высокие окна, и кончая роскошным ковром на полу.
      Одна из дам поднялась с кресла и направилась к ним.
      – Это ты, Хоутон? Не ожидала тебя так скоро.
      – Я тоже не думала, что доберусь за такое короткое время, госпожа. Но дороги не развезло, и мы этим утром выехали очень рано.
      – Спасибо, Хоутон, – поблагодарила дама, дав служанке понять, что та свободна, и повернулась к Табите: – Подойди ко мне, дитя. Дай я на тебя посмотрю. – Тон у дамы был властный.
      Табита услышала, как за спиной у нее закрылась дверь, и ее охватило тоскливое чувство, будто за дверью осталась вся ее прежняя жизнь. Девочка приблизилась к даме, облаченной в божественное платье бледно-лилового цвета, но не решалась поднять глаза и посмотреть ей в лицо. Вместо этого она внимательно рассматривала ее белые, довольно пухлые руки, пальцы были буквально унизаны сверкающими кольцами.
      – Ты вылитая мать, – сказала леди с неодобрением в голосе. – И ничуть не похожа на неудачника Руперта. – Помолчав, дама холодно продолжила: – Дитя мое, я твоя тетя Монтекью, и теперь ты будешь жить в нашей семье, в поместье Роксли. Я познакомлю тебя с твоими двоюродными братом и сестрой, а потом с нашими гостями. Сегодня у нас день визитов.
      Она поманила пальцем находившихся в гостиной детей.
      Табита наконец подняла глаза и увидела приближавшихся к ним мальчика и девочку.
      – Дети, – сказала леди Монтекью, – это ваша кузина Табита, она, как я уже сказала, теперь будет жить с нами. Табита, это Амелия, а это Ричард.
      Девочки молча окинули друг друга взглядами. Амелия показалась Табите очень хорошенькой. Ее прекрасные длинные волосы были перехвачены у затылка голубой лентой, а платье буквально завораживало. Оборки небесно-голубого цвета изумительно сочетались со светло-чайного цвета лентами и тесьмой и большими, собранными у локтей буфами. Табита подумала, что кузина немного старше ее, а кузену уже одиннадцать-двенадцать. Высокий и крепко сложенный, он тоже был богато одет, и впервые в жизни Табита испытала неловкость из-за своего внешнего вида. На ней была траурная одежда, которую ей по печальному случаю раздобыла миссис Морвелл.
      – Мне восемь лет, – сообщила Амелия. – А тебе сколько?
      Табита так разволновалась, что не могла вымолвить ни слова, будто лишилась дара речи.
      – Да она не знает, сколько ей лет, – презрительно фыркнул Ричард. – Еще не научилась считать.
      – Ричард, прекрати, – строго одернула его леди Монтекью и, сурово глянув на племянницу, заявила: – Табите, я полагаю, шесть лет. – Табита благодарно кивнула и решилась наконец посмотреть тете в лицо, заметив при этом поразительное сходство детей с их матерью. Леди Монтекью была энергичного вида женщиной с волосами каштанового цвета и с лихорадочным румянцем. Стояла она подчеркнуто прямо, с надменным и непреклонным видом, и Табита решила, что улыбка, видимо, дается ей с превеликим трудом. Она взяла девочку за руку и подвела к даме, сидевшей в кресле у камина.
      – Как видишь, Табита, у нас сегодня гости, – объяснила леди Монтекью, – это графиня Хантли, наша соседка. Сделай реверанс, Табита.
      Табита исполнила, что от нее потребовали, выпрямилась и осталась стоять молча, а тетя любезно заговорила с гостьей.
      – Это дочка Руперта. Кажется, я вам рассказывала эту историю. Такое несчастье, не приведи Господи. Впрочем, они сочетались законным браком и девочка по праву может считаться законнорожденной Монтекью. Так что я постараюсь дать ей соответствующее воспитание.
      – Нисколько не сомневаюсь в этом, Минерва, – ответила дама и улыбнулась Табите. – Добро пожаловать в Уорикшир, Табита. Ты, должно быть, устала после долгой дороги.
      Табита молча кивнула. Эта милая дама ей пришлась по душе. У нее был мягкий голос, а волосы темные, такие же, как у мамы. Ее темно-вишневое платье своей роскошью ничуть не уступало платью тети Монтекью, однако страха она не нагоняла, была приветлива и дружелюбна. Когда она улыбнулась Табите, девочка несмело улыбнулась в ответ.
      – Это мои дети, – продолжила графиня. – Люси шесть лет, как и тебе, надеюсь, вы подружитесь, а Доминику уже двенадцать.
      Табита с любопытством посмотрела на Люси. Девочка была красивой, даже красивее кузины Амелии. Ее розовое платье выглядело не хуже платья Амелии. А главное – девочка улыбалась и пригласила Табиту сесть рядом с ней на диван.
      Табита посмотрела на тетю Монтекью, не увидела на ее лице неудовольствия и смущенно кивнула. Сжимая куклу в руке, она взобралась на диван и уселась между Люси и ее братом.
      Покосившись на сидевшего рядом Доминика, она увидела, что он совсем не похож на свою хорошенькую сестру. Волосы у него были темные, почти черные, и выглядел он старше своих лет, даже старше Ричарда. Сразу видно, подумала Табита, что он спит и видит, как бы поскорее убраться из гостиной ее тети.
      Еще ей захотелось узнать, не нагоняет ли на него тоску пышное убранство комнат.
      – Ты теперь будешь жить здесь? – спросила ее Люси.
      Табита прежде, чем ответить, посмотрела на тетю:
      – Пока не знаю…
      – Конечно, ты будешь жить здесь, дитя мое, – не дав Табите договорить, промолвила тетя. – Где же еще? Здесь твой дом. – Она повернулась к гостье: – Памела, давайте предоставим на некоторое время детей самим себе. Я хочу показать вам портрет. В прошлом году мы позировали Генри Рейберну. Он наконец его дописал, и сейчас портрет висит в библиотеке.
      Леди Хантли поднялась с кресла.
      – Надеюсь, Минерва, результатом вы остались довольны. Поговаривают, Рейберн достаточно откровенен, когда пишет портреты.
      – Это правда, – согласилась леди Монтекью. – Изобразил нас такими, какие мы есть. Нисколько не приукрасил. – Она обернулась к детям: – Ричард, Доминик, присмотрите за девочками. Мы скоро вернемся.
      Дамы направились к дверям, и Табита отметила про себя, что они почти одного роста, но тетя более крепкого телосложения. Леди Хантли была грациозной и стройной, такой, как ее покойная мама, и девочка почувствовала к ней симпатию, ей захотелось броситься следом за ней и зарыться лицом в складки ее платья.
      – Табита, есть хочешь? – Голос Люси вернул ее к действительности. – Мы уже поели пирожных, но там немного еще осталось. Ричард съел больше всех. Даже больше Доминика.
      – Неправда! – возмутился Ричард. Он откинулся в кресле и усмехнулся: – Ты здесь не хозяйка, чтобы предлагать пирожные. Если она захочет пирожных, пусть скажет нам.
      Однако Люси уже протягивала Табите блюдо с крохотными фруктовыми пирожными и глазированными кексами.
      – Эти мои самые любимые, – сказала Люси, указав пальчиком на фруктовые пирожные. – Попробуй.
      Табите захотелось съесть все до единого, такими красивыми и аппетитными они выглядели. К тому же она проголодалась. Табита взяла пирожное и, смущенно улыбнувшись, поблагодарила.
      – Можно мне посмотреть твою куклу? – спросила Люси.
      – Можно, – поколебавшись, ответила Табита, – только не сломай.
      – Не бойся. Какая красивая! Откуда она у тебя?
      – Мама подарила.
      – А мне можно посмотреть? – спросила Амелия. Табита и кивнуть не успела, как Ричард выхватил куклу и бросил сестре.
      – Не надо! – вскочила Табита. – Нет!
      Амелию выходка брата развеселила, и она со смехом кинула куклу ему обратно. Табита сползла с высокого дивана и попыталась отнять у Ричарда свое сокровище.
      – Отдай ей куклу! – Доминик, брат Люси, шагнул к Ричарду и вырвал у него игрушку.
      – Какой же ты противный, Ричард Монтекью! – крикнула Люси. – Я тебя ненавижу!
      – Да я просто пошутил, вот и все! Не знаю, что хорошего в этой потрепанной рухляди.
      Доминик вернул куклу Табите, и девочка смущенно его поблагодарила.
      – Не за что, – вежливо ответил мальчик, бросив на Ричарда гневный взгляд. Табита поняла, что они питают друг к другу неприязнь.
      Она снова вскарабкалась на диван, радуясь, что Люси и Доминик встали на ее сторону. Ричард ей не понравился. И сестра его тоже.
      Люси захихикала, и Табита обернулась, ей захотелось узнать, что рассмешило ее новую подругу.
      – У тебя зеленые глаза, как у котенка. Табби-киска, Табби-киска! – нараспев произнесла Люси.
      Табита тоже засмеялась. Ей все больше и больше нравилась эта дружелюбная девочка.
      Спустя какое-то время обе леди вернулись в комнату, знать не зная о только что случившейся здесь суматохе. Графиня подошла к детям:
      – Доминик, Люси, нам пора домой. Я хочу вернуться засветло. – Она взяла шляпу и ридикюль. – Минерва, огромное спасибо за превосходный чай. Детям полезно время от времени менять обстановку. Да и мне, пожалуй, тоже. Ричард, Амелия, до свидания. – Повернувшись к Табите, она наклонилась к девочке и ласково проговорила: – До свидания, Табита. Рада была с тобой познакомиться. Может быть, как-нибудь приедешь в Аббатство поиграть с Люси?
      Табита кивнула.
      – Вот и замечательно. Что-нибудь придумаем. Доминик и Люси, в свою очередь, откланялись и вышли вслед за матерью. Табита осталась со своими новыми родственниками. Сидела она тихонько, сложив руки на коленях, гадая, что будет дальше.
      Леди Монтекью дернула за шнурок звонка, и в дверях появилась молодая служанка.
      – Вот что, Поттер, моя племянница устала с дороги. Проводи ее в комнату, которую приготовила Хоутон, искупай девочку и уложи в постель. Если она проголодалась, пусть перекусит в комнате. Можешь идти.
      Табита слезла с дивана и последовала за служанкой.
      Поднимаясь по лестнице, Табита с любопытством оглядывалась вокруг.
      Зимний вечер уже вступил в свои права, стемнело, и повсюду ярко горели свечи. Стены были отделаны толстыми дубовыми панелями и увешаны картинами в позолоченных рамах, тускло мерцавших в пламени свечей. Табита подумала, что рамы сделаны из чистого золота. Хотела спросить об этом у служанки, но побоялась выставить себя совершенной невеждой. Несмотря на роскошь, все выглядело мрачно.
      Неизвестность томила Табиту. Она ничего не знала о людях, с которыми ее свела судьба, ни о том, какая ее ожидает здесь жизнь.
      – Считайте, что мы уже пришли, мисс Табита, – приветливо проговорила служанка. – Пока поднимешься, ноги отвалятся.
      Табита, которая и в самом деле с превеликим трудом передвигала ноги, с готовностью согласилась:
      – Это правда, но я постараюсь привыкнуть. Верити Поттер украдкой посмотрела на девочку, чья история была ей хорошо известна (впрочем, как и всем остальным слугам), и в сердце у нее шевельнулись сочувствие и жалость к малышке. Не приведи Господь потерять родителей. К тому же ее светлость добротой не отличалась, так что сиротке не дождаться от нее хоть какого-то утешения.
      Наконец Верити остановилась и ввела Табиту в просто обставленную комнату, довольно просторную, ничуть не меньше ее комнаты в доме родителей. У дальней стены стояла узкая кровать, рядом с ней туалетный столик из такого же лакированного темного дерева. Угол между камином и окном занимали кресло с подлокотниками и небольшой столик. Табите все понравилось. И стены мягкого желтоватого цвета, и симпатичные шторы, а главное – в комнате была всего одна кровать, так что ей не придется соседствовать с Амелией, чего она очень боялась.
      Ее дорожная сумка была уже распакована, все вещи вынуты, и девочка в нерешительности остановилась посреди комнаты, не зная, что делать дальше.
      – Мисс, ее светлость приказали мне вас выкупать; ванны здесь нет, так что придется нам спуститься вниз – на первом этаже есть свободная комната с ванной. Только сначала я принесу вам поесть, вы, наверное, проголодались?
      – Проголодалась.
      – А чего бы вы желали поесть? – предупредительно спросила Верити.
      – Сама не знаю. – Табита растерянно посмотрела на служанку. – А что мне можно?
      – Все, что пожелаете, – рассмеялась Верити. – На то есть прислуга на кухне; вам нужно только распорядиться.
      Табита подумала и сказала:
      – Мне хочется поджаренных тостов с маслом и еще пирожных, ну, тех, маленьких, которые я ела в гостиной.
      – Сейчас принесу вам еду, а потом искупаю. Вы пока посидите здесь. Я быстро.
      Оставшись одна, Табита принялась более внимательно обследовать свою комнату. Открыла все ящики в туалетном столике и обнаружила, что все ее вещи аккуратно разложены. Затем подошла к окну, чтобы посмотреть на расстилавшиеся снаружи угодья. Окно было для нее слишком высоко, и ей пришлось пододвинуть маленький столик и влезть на него, но ничего, кроме тьмы кромешной, она не увидела. Разочарованная, Табита слезла со столика и уселась на кровать в ожидании служанки. В комнате становилось все холоднее, и девочка уже начала думать, что про нее забыли, но служанка вернулась и поставила на столик поднос с ужином.
      Пока Табита управлялась с едой, Верити прохаживалась по комнате, болтая о том о сем. Увидев, что тарелка пуста, девушка улыбнулась.
      – А теперь спустимся вниз, принимать ванну.
      Вскоре Табита уже сидела в ванне, полной благодатной горячей воды, а Верити, закатав рукава, терла ее мочалкой.
      – Знаете, мисс, то, что случилось с вашими папочкой и мамочкой, просто ужасно, – проговорила служанка. – Мы тут, как узнали про это, все испереживались, честное слово. Меня здесь тогда еще не было. А остальные помнят, каким хорошим и добрым был ваш папочка, никто про него дурного слова никогда не сказал. А матушка ваша была настоящей красавицей. Говорят, что вы на нее как две капли воды похожи.
      Табита подняла на Верити полные грусти глаза.
      – Правда? – прошептала девочка.
      – Ну, я матушку вашу ни разу не видела, а Латтерсби, наш привратник, говорит, вы вылитая она.
      Тут Верити, к своему ужасу, увидела, что по щекам девочки заструились слезы.
      – Мисс! Бога ради, мисс! Я не хотела вас расстраивать, бедная малютка! Давайте-ка лучше вытремся и вернемся к вам в комнату. – Завернув девочку в банную простыню, Верити отнесла ее наверх, усадила на постель, надела ей шерстяную ночную рубашку и уложила спать, вручив любимую куклу и подоткнув со всех сторон одеяло.
      – Все уладится, мисс, вот увидите. Время лечит, вы снова будете улыбаться.
      Сжав руку девочки, служанка задула свечу и на цыпочках направилась к двери. Верити Поттер до слез было жалко сиротку. Ей хотелось посидеть рядом с Табитой, дождаться, когда та заснет, но у нее было много дел, и хозяйке не понравится, если она тут задержится. Девушка вышла из комнаты, прикрыв поплотнее дверь, и заспешила по коридору.
      Табита ворочалась в постели и никак не могла уснуть. На нее волной нахлынуло одиночество, и она принялась горько плакать при мысли о том, что обречена теперь жить в этом холодном и враждебном мире, с кузиной и кузеном, которые сразу не понравились, а во взгляде Ричарда она заметила даже ненависть. Свернувшись калачиком, Табита прижала к груди любимую куклу и не заметила, как погрузилась в спасительный сон.

      Даже для середины июля солнце было слишком жарким, и окрестности просто купались в пышно разросшейся зелени. На протяжении последних недель на голубом небе не было ни облачка, не пролилось ни капли дождя.
      Табита, лежа на животе, водила пальцами по воде журчащего ручья.
      – Они нас здесь не найдут? – спросила девочка.
      – Если даже найдут, я их сюда не пущу, – ответила подружка. – В моем доме пусть слушаются меня, а играем только мы с тобой.
      Люси Риз расположилась рядом на теплых досках крохотной пристани. Один рукав был у нее закатан, и девочка, ухватившись под водой за стебель водяной лилии, пыталась подтянуть цветок поближе к себе. На нем сидела, чуть поводя прозрачными крыльями, большая красивая стрекоза.
      – Хорошо бы и завтра не было дождика, – сонно пробормотала Табита. Закрыв глаза, она лежала в приятной полудреме, разморенная жарой. – Надо же, сколько клубники. Миссис Гластонбери собирается делать фруктовый пунш. Знаешь, Люси, так здорово, что этим летом ты никуда не уехала. Без тебя и Доминика здесь умереть можно со скуки.
      – Табби, я бы ни за что не приехала, если б не знала, что ты будешь в Роксли, честное слово! – с чувством ответила Люси. – Амелия такая зануда… Ой! Улетела!
      – Что? Кто это был? – Табита от неожиданности села и стала вглядываться в воду.
      – Стрекоза…
      – Люси! Ты только посмотри! – воскликнула Табита. – Это же головастики! Во что бы их нам наловить?
      Люси тоже села и принялась стаскивать с ног туфли и чулки.
      – Если зайдем на мелководье, голыми руками наловим! Давай, Табби, пошли! – поторопила она подругу.
      Однако Табита заколебалась.
      – А если кто-то придет? Люси подняла голову.
      – Ну и что? – с вызовом ответила Люси, не догадываясь, почему медлит подруга. – Пошли, Табби! Знаешь, как это здорово! А потом пусть нас ругают, мне все равно…
      Табита хорошо знала, что скажет тетя Монтекью, если она увидит ее стоящей в воде с голыми ногами и приподнятым подолом. Впрочем, леди сейчас скорее всего пьют чай на террасе, а прохладная вода так и манила к себе.
      Со дня приезда Табиты в дом ее тети прошло больше двух лет. Этот дом сразу показался ей враждебным и мрачным, и, к несчастью, она не ошиблась. Тетя Монтекью оказалась сверх меры суровой и строгой. Табита так и не дождалась от нее ни единого ласкового слова. Правда, к собственным детям она относилась по-доброму. Девочке так не хватало материнской ласки. Она старалась не попадаться тете на глаза, и это ей удавалось. Леди Монтекью не горела желанием видеть племянницу, не искала ее. Но если Табита сталкивалась с ней ненароком, прикидывалась покорной и смиренной. Только так можно было избежать наказания.
      Впрочем, тетя не была ее главной бедой. Истинным проклятием для девочки стал ее кузен Ричард. Злобный, жестокий, он буквально издевался над Табитой. И спастись от него она могла только в классной комнате. При гувернантке, мисс Пламридж, мучитель ограничивался тычками исподтишка и колкостями. Но после уроков все повторялось сначала.
      Иногда Табита проводила в классной комнате чуть ли не весь день. Мисс Пламридж вышивала или писала письма, а Табита читала. Когда не было взрослых, Ричард рисовал ей картины одну страшнее другой, рассказывал, что он может с ней сделать, и девочка цепенела от страха. Ему доставляло удовольствие хватать ее за волосы и наматывать пряди на пальцы до тех пор, пока глаза у нее не наполнялись от боли слезами.
      Очень скоро Табита поняла, что ждать хоть какой-то помощи от Амелии бесполезно. Ей она даже пожаловаться не могла, при любой выходке братца она всякий раз предусмотрительно ретировалась, оставив Табиту с ее мучителем. После этого Табиту приводили к тетушке, и та упрекала ее в том, что она платит своим благодетелям черной неблагодарностью. Нравоучение обычно завершалось парой-другой хлестких ударов кожаным ремешком по раскрытым ладошкам девочки, после чего виновницу отводили в ее комнату и оставляли без ужина. Табита никогда не жаловалась тетушке на Ричарда. Она понимала, что это лишь усугубит ее положение.
      Впрочем, жизнь Табиты вовсе не состояла из одних только притеснений и одиночества. Ее приезды в Брекенбридж и дружба с Люси были настоящим бальзамом для ее израненного сердечка. Юная леди Люси сочетала в себе смешливый нрав и истинно аристократическую горделивость. Табита в ней души не чаяла. С любовью относилась она и к Доминику.
      Юноша бывал дома лишь во время школьных каникул, и тогда Табита чувствовала себя защищенной. Она знала, что Ричард побаивается Доминика. Кроме того, ей было интересно с молодым человеком старше ее на шесть лет. Он учил ее отыскивать птичьи гнезда в густой живой изгороди, что росла по обеим сторонам узкой дороги, ведущей прямо на ферму при усадьбе. Еще он научил ее ловить головастиков, которыми буквально кишели берега озера. Он даже разрешал ей и Люси играть вместе с ним в крикет. Это его увлечение Табите нравилось меньше всего, потому что в душе она побаивалась, как бы тяжелый шар, который он ловким ударом отправлял через лужайку, не угодил в нее. Впрочем, она была готова терпеть еще и не это, чтобы подольше побыть с Домиником.
      Поэтому она приветливо помахала ему, когда он неожиданно появился на берегу, хотя и стояла, подобрав юбки по щиколотку в воде.
      – Господи, что это вы надумали? – окликнул он их.
      – Тут полно головастиков, – объяснила Табита юноше. – Хотим наловить.
      – Пожалуй, вам лучше вернуться в дом. Все вас ищут.
      – Ну пожалуйста, – захныкала Люси. – Ведь мы еще ни одного не поймали!
      Брат усмехнулся.
      – И не поймаете, а вот распугать можете. Пора бы это знать.
      – Поможешь нам? – умоляющим тоном спросила Люси.
      Доминик был уже готов согласиться, но, бросив взгляд на Табиту, покачал головой.
      – Не сегодня. Я же сказал, вас ищут.
      Люси хотела было возразить, но тон у Доминика был столь решительным, что она промолчала. Девочки стали выбираться на берег. Они уже почти вылезли, когда шедшая чуть впереди Люси что-то увидела под водой, повернулась, чтобы повнимательнее разглядеть, и поскользнулась на илистом дне. Потеряв равновесие, она замахала руками, схватилась за плечо Табиты, и обе они плюхнулись в воду, подняв кучу брызг. От испуга Люси заплакала.
      – Люси, не плачь. – Табита взяла ее за руку. – Пожалуйста. Доминик нам поможет.
      Люси, хлюпая носом, позволила брату взять ее на руки и перенести на сухое место.
      – Ну и ну! Чем это вы тут занимаетесь? – раздался голос Ричарда Монтекью. Он стоял чуть дальше, засунув руки в карманы брюк, и с ухмылкой наблюдал за ними.
      От звука его голоса Табиту передернуло. Доминик поставил сестру на землю и присел рядом с Табитой.
      – Не ушиблась?
      Девочка покачала головой.
      – Вот и хорошо. Ричарда я беру на себя, и забудем о нем. Пойдите поищите ваши туфли. Но без меня не уходите.
      Ричард шагнул в их сторону.
      – Да, Доминик Риз, попал ты в переплет. Небось подглядывал за ними? – говорил он насмешливо, но глаза выдавали его с головой, потому что в них ясно можно было прочесть то, о чем он сейчас думал. Ричард знал, что с Домиником шутки плохи.
      – Что-то не припомню, чтобы меня просили за ними приглядывать, – холодно ответил Доминик. – Я-то поступил хорошо, а вот в переплет, насколько я понимаю, попал именно ты. Объяснять не нужно?
      В этот момент вернулись вымокшие до нитки и перепачканные грязью девочки. Люси больше не плакала, и на ее чумазое личико вернулось прежнее смешливое выражение. Но в больших глазах Табиты застыла такая безысходность, что Доминик испытал весьма неприятное чувство беспомощности. Даже если ему удастся припугнуть Ричарда и тот оставит девочку в покое, бедняжке не избежать сурового наказания. К несчастью, он оказался прав. Едва девочки предстали перед обеими высокородными дамами, наслаждавшимися послеполуденным чаем на летней террасе, леди Монтекью в ужасе воздела руки, отправила трясущуюся от страха девочку в свою карету и поспешно раскланялась с хозяйкой.
      По дороге домой не было сказано ни слова, но, едва войдя в дом, леди Монтекью повернулась к своей племяннице и распорядилась ледяным тоном:
      – Я жду тебя в гостиной. Немедленно. – Повернувшись к сыну, она добавила: – Ты тоже приходи, потому что, похоже, был свидетелем этого безобразия. Я хочу знать, что там на самом деле случилось.
      Табита, которая даже не успела переодеться, предстала перед разъяренной тетушкой и ухмыляющимся кузеном и совсем пала духом.
      – Ну-с, мисс, что мы можем сказать в свое оправдание? – убийственно презрительным тоном спросила леди Монтекью.
      Табита, чтобы не видеть искаженного холодной яростью лица тети, уставилась в пол и мучительно пыталась придумать хоть какой-нибудь ответ. Она знала, что тетя запрещает ей заходить в воду, однако надеялась, что о ее проступке никто не узнает. Однако ложь заслуживает наказания. Преподобный Холл как раз говорил об этом в прошлое воскресенье. Но почему запрещают все самое интересное?
      Пронзительный голос леди Монтекью вернул девочку к мрачной действительности.
      – Табита, по всей видимости, не только не собирается объяснить свое недостойное поведение, но и не намерена попросить прощения. Ну что ж, может быть, ты, Ричард, расскажешь мне о случившемся?
      – Да, мама. Табита и Люси, обе стояли в воде. Табита, видимо, столкнула Люси в озеро, потому что та плакала навзрыд, а Доминик пытался вытащить ее на берег.
      – Неправда! Все было совсем не так! – выпалила Табита. Бесстыдное вранье Ричарда придало ей смелости. – Она плакала… она плакала, потому что поскользнулась и упала! Ухватилась за меня, и я тоже упала!
      – Но ты не плакала, – язвительно заметил Ричард. – Значит, не испугалась. Между прочим, вид у тебя весьма самодовольный.
      – Нет! Это все неправда! – В отчаянии Табита наконец решилась взглянуть на свою тетю. – Простите меня, тетя Монтекью. Мы сидели на берегу, и я… я знаю, что мне не следовало заходить в воду, но упали мы случайно. Так получилось.
      – Полагаю, я услышала достаточно, – заговорила, помолчав, леди Монтекью. – От тебя следовало ожидать чего-нибудь подобного. В Брекенбридже нельзя было оставлять тебя без присмотра и позволять морочить голову малютке Люси. Ты не только опозорила себя перед графиней, но еще и меня поставила в неловкое положение. Всем сердцем желаю, чтобы после всего пережитого Люси не расхворалась. После такого, с позволения сказать, купания она вполне могла подхватить простуду. Остается молить Бога, чтобы этого не случилось. – Леди повернулась к сыну: – Ричард, ты можешь нас оставить.
      Когда тот вышел за дверь и плотно ее прикрыл за собой, тетя Монтекью взяла лежавший перед ней на столе узкий кожаный ремень.
      – Вытяни руки.
      Табита безмолвно повиновалась, зная, что отказ повлечет за собой еще более ужасные последствия. Она зажмурилась и собрала всю свою волю в кулачок, чтобы перенести телесные страдания.

      Надежды Табиты и Люси оправдались, следующий день выдался таким же восхитительно солнечным и безоблачным, как и предыдущий. В Роксли слуги поднялись чуть ли не на рассвете и стали готовиться к традиционному чаю в саду. Поместье гудело, как пчелиный улей. Все сверкало: фаянсовая и стеклянная посуда, серебряные блюда, ложки, ножи и вилки, – с мебели тщательно сметали пыль, ковры выбивали на заднем дворе. Клумбы в саду поливали, газоны стригли, дорожки и террасы убирали. Столы были расставлены под раскидистым старинным дубом, его ветви укрывали в тени не только близлежащую лужайку, но и часть южной террасы. К полудню приготовления были закончены, и начали прибывать приглашенные.
      Табита, стоя у окна, наблюдала, как по широкой подъездной дорожке, обсаженной по обеим сторонам разросшимися лаврами, к дому подъезжают кареты, и из них высаживаются в пух и прах разодетые гости. Девочка зачарованно смотрела, как леди, в колышущихся платьях, в украшенных перьями шляпах, проплывали через парадные двери и исчезали внутри особняка. Столы были накрыты за домом, на южной стороне, а окно комнаты Табиты выходило на север, так что девочке ничего не оставалось, как дожидаться прибытия следующей кареты.
      Когда появилась карета семейства Риз, Табита прижалась лицом к стеклу. Люси появилась первой и, как обычно, соскочила со второй ступеньки прямо на землю. Увидев ее, Табита с облегчением вздохнула. Слава Богу, подруга не заболела после невольного купания. Следом появилась леди Хантли, за ней – Доминик, и Табита в который раз подумала, как должна быть счастлива Люси, имея такого брата. Дело было вовсе не в зависти, такое ей и в голову не могло прийти, ведь Люси – ее любимая подруга. Табита смотрела, как все семейство поднимается по лестнице к входу в дом, и ее сердечко сжималось от тоски. Табита почувствовала, что лицо ее мокро от слез, и, отойдя от окна, принялась искать носовой платок.
      Слуги с ног сбились, подливая питье в бокалы томимых жаждой гостей. Прислуга едва успевала уносить и приносить кувшины, блюда и тарелки на кухню и обратно на террасу. Столы, стоявшие в густой тени, ломились от всевозможных яств: сочные ломти холодного мяса, крохотные сандвичи, желе и пирожки с фруктовой начинкой, горки только что собранной домашней клубники и малины соседствовали с кувшинами со взбитыми сливками. Требовательность Минервы Монтекью к прислуге достигала заоблачных высот, но сегодня эти высоты были достигнуты, и хозяйка с удовлетворением наблюдала за прогуливающимися по дорожкам и террасе гостями.
      – Минерва, все замечательно.
      К ней подошла леди Хантли.
      – Да, пожалуй, – улыбнулась леди Монтекью. – Погода не подвела. Не представляю, чтобы мы делали, если бы день выдался дождливый.
      – Да, нам повезло, – промолвила графиня. – Я и не припомню, когда последний раз стоял такой погожий июль. Уверена, твои гости опустошат все запасы шампанского! – рассмеялась графиня и, улыбаясь, добавила: – Детей за уши не оттащишь от фруктового пунша! – Понизив голос, она доверительно продолжила: – Недавно застала Хьюго врасплох, он предлагал Доминику рюмку бренди, представляешь? Ну я им задала жару! – При этом ее взгляд был исполнен смеха и симпатии.
      – Как поживает Хьюго? – спросила Минерва.
      Последние несколько лет граф Хантли сражался с таинственной болезнью, которая временами лишала его сил.
      – По-разному, моя дорогая. То лучше, то хуже, – спокойно ответила графиня. – Сегодня неважно, иначе он приехал бы с нами. Кстати, я что-то не вижу Табиту. Надеюсь, после вчерашнего все обошлось. Доминик мне рассказал. Не надо было Люси подстрекать ее. Табита не разболелась?
      – Нет, – коротко ответила леди Монтекью. – Не разболелась.
      Поманив рукой проходящую мимо гостью, она представила молодую даму графине и, сославшись на хозяйственные заботы, оставила их.
      Леди Хантли была не единственной, заметившей отсутствие Табиты. Люси тоже искала подругу. Натолкнувшись на Амелию, спросила, где она.
      – У себя в комнате, – злорадно ответила Амелия. – Ей запретили выходить к гостям.
      – Почему? – удивилась Люси. – Она что, заболела?
      – И за столом она не будет сидеть. Так мама сказала.
      Люси немедленно отправилась на поиски брата. И вскоре заприметила его сидящим в тени под одним из раскидистых вязов. Расположился он прямо на траве и, прислонившись к дереву, с удовольствием поглощал малину из большой миски.
      – Что на этот раз, сестричка? – обратился он к ней. – Тебе что-то нужно? По лицу вижу. Вот там, на столе, можешь взять такую же миску этой отличной малины, если, конечно, ты за этим пришла.
      – Не хочу я твоей дурацкой малины! – нетерпеливо отмахнулась Люси. – Поднимись со мной на второй этаж.
      – Зачем? Опять вздумала повалять дурака? – равнодушно поинтересовался брат.
      – Я хочу увидеть Табиту. Она заболела, надо ее приободрить.
      – Табита заболела?
      – Видимо, да. Амелия говорит, что ей не разрешили спуститься к гостям.
      Доминик пристально вгляделся в озабоченное личико сестры. Он прекрасно знал, что скажет леди Монтекью об их визите вежливости к Табите, но его мало интересовало мнение этой дамы. Кроме того, она сейчас занята гостями.
      – Ты знаешь, где ее комната?
      – Да, – кивнула Люси, и лицо ее засветилось робкой надеждой.
      – Прекрасно. Я пойду с тобой. Но заруби себе на носу – это будет наша с тобой тайна. Леди Монтекью это вряд ли понравится, а если Табби на самом деле больна, она может быть заразной, и это совсем не понравится маме, так что все делаем тихо. Обещаешь?
      – Обещаю, – торжественным тоном произнесла Люси, придя в восторг от их с братом тайного заговора.
      Люси повела Доминика к задней лестнице, которой пользовались довольно редко. Взявшись за руки, брат и сестра на цыпочках поднялись на второй этаж и наконец оказались у двери комнаты Табиты. Люси осторожно повернула ручку, а Доминик оглядывался по сторонам, не появится ли кто-нибудь в коридоре. Дверь не открылась.
      – Табби, ты здесь? Открой, – прошептала Люси.
      – Не могу, – ответила Табита. – Дверь заперта. Подойдя к сестре, Доминик заметил торчавший в замочной скважине ключ. Он повернул его, осторожно приоткрыл дверь, и они увидели Табиту.
      – Зачем тебя заперли? – спросила Люси, потрясенная до глубины души такой несправедливостью. Она ни разу не слышала, чтобы с детьми поступали подобным образом. – Ты заболела?
      – Нет, – тихо ответила Табита.
      – Здорово! – проговорила Люси и, прошмыгнув в комнату, бросилась к подружке и порывисто ее обняла.
      – Спустишься с нами вниз? Мне не с кем играть; ты же знаешь, с Амелией умрешь со скуки.
      – Не могу, – покачала головой Табита. – Я… мне не разрешают. Я должна оставаться в комнате.
      – Табита, кто посадил тебя под замок? – спросил Доминик. – Тетя?
      Табита кивнула, и Доминик нахмурился. Когда Люси обнимала Табиту, он успел разглядеть ее руки, которые она поспешно спрятала под передник.
      – Почему она не разрешает тебе выйти? – спросила Люси.
      – Люси, нам, пожалуй, лучше вернуться. Ты же не хочешь, чтобы у Табби были неприятности?
      – Нет… – Люси округлила глаза. – Но…
      – Спускайся вниз, я тебя сейчас догоню. Мне нужно сказать пару слов Табите.
      – А мне почему нельзя с ней поговорить? – обиделась Люси.
      – Нельзя, и все, – твердо ответил Доминик. – Иди, не то я на тебя рассержусь.
      – Ну ладно, ладно, – надула губы Люси. – Не понимаю, почему я должна уходить. Ведь Табби – моя лучшая подруга!
      Доминик приоткрыл дверь и выпроводил Люси в коридор:
      – Не жди меня возле двери. Я сейчас спущусь. И вот что… Табби и мой друг тоже. Не забывай об этом, хорошо?
      Закрыв дверь, он повернулся и шагнул к Табите.
      – Покажи мне, пожалуйста, твои руки.
      Она замотала головой и быстро спрятала их за спину.
      – Табби… Прошу тебя. – Он взял Табиту за руки, повернул их ладонями вверх и впервые за свою юную жизнь чертыхнулся при особе слабого пола. – Это она сотворила с тобой такое?
      Табита кивнула, и Доминик снова перевел взгляд на ее ладошки, распухшие, в багровых полосах и рубцах, некоторые были настолько глубокими, что даже кровоточили.
      – За что? За что она это сделала? – спросил он, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
      – За вчерашнее. За то, что я… потому что я зашла в воду.
      – Но ты же ничего не сделала! Ничего!
      – Нет, сделала, – тихо возразила Табита. – Я знала, что это плохо, и все равно сделала. – Она опустила голову. – Я поступила плохо.
      – Нет! – с юношеской горячностью возразил Доминик. – Она угрозами заставила тебя поверить в то, что ты поступила плохо. А это неправда. Я видел, что случилось на самом деле. Уж если кого и винить, так это Люси! Но мама не стала ее наказывать!
      Доминик осторожно отпустил руки Табиты. Увиденное потрясло его до глубины души. Эта жестокосердная женщина настоящее чудовище, он возненавидел ее всем сердцем, но что он мог сейчас сделать? Если он останется с Табитой, девочке это не поможет. А если его здесь найдут, Табите будет только хуже. Но уйти и оставить девочку наедине с ее горем ему не хотелось.
      Взглянув на ее бледное худенькое личико, он вдруг понял, что она совсем еще ребенок, хотя почти ровесница Люси. Его вдруг обожгла мысль, а не живет ли Табита впроголодь. Не оставляют ли ее в качестве наказания без обеда или ужина?
      – Ты не голодна? Тебя здесь кормят? – спросил Доминик.
      – Да, – кивнула девочка. – Верити всегда что-нибудь приносит.
      – Вот и хорошо, – силясь улыбнуться, сказал Доминик. – А теперь мне пора, но помни, мы с Люси – твои друзья!
      Табита кивнула и проводила его взглядом до двери. Доминик вышел и, уже закрывая дверь, бросил взгляд на девочку, которая так и осталась стоять посреди комнаты, безвольно опустив руки. Доминик, как ни противно ему было, запер дверь на ключ. Иначе он поступить не мог.
      – Мама, я хочу домой.
      Леди Хантли изумленно посмотрела на сына и нахмурилась, заметив в серых глазах юноши неподдельную боль.
      – Что-то случилось? – спросила она. – Кстати, где Люси?
      – Мне не хочется здесь оставаться. Мы можем уехать домой?
      – Нет, – довольно резко ответила она. – Это оскорбительно для хозяйки, ты что, не знаешь? Но может быть, ты объяснишь, что случилось.
      – Можно сказать, что Люси объелась малиной, – предложил Доминик, но, увидев в глазах матери тревогу, добавил: – Не волнуйся, вон она, у тебя за спиной, сидит на ступеньках террасы.
      Леди Хантли стремительно обернулась и увидела, что дочь жива и невредима, вот только лицо у нее непривычно хмурое. Она снова повернулась к сыну.
      – Полагаю, вы снова повздорили с Ричардом, – строго заметила леди Хантли. – Ну что ж, прежде чем в следующий раз мы приедем в гости, я попрошу тебя соблюдать приличия и воздержаться от ссор с детьми хозяев.
      – Мама, ни с кем я не ссорился! Я Ричарда даже не видел! По-моему, он избегает меня!
      – Тогда в чем же дело?
      Доминик отвернулся и стал смотреть в сторону озера. Ему очень не хотелось рассказывать о том, в каком состоянии Табита, но еще меньше хотелось лгать матери.
      – Ты права, – согласился он. – Не будем уезжать, это невежливо.
      Доминик поклонился и направился в парк. Сейчас он разыщет Ричарда и преподаст ему хороший урок, но, поразмыслив, Доминик отказался от своего намерения.
      Доминик хорошо знал Ричарда и догадывался, в каком свете он постарался выставить Табиту, рассказывая своей матери о случившемся на берегу озера.
      У него все кипело внутри, когда семейство Риз в полном составе наконец уселось в экипаж и отправилось домой. Дети молчали, как в рот воды набрали, и леди Хантли, глянув на возмущенного сына и насупившуюся дочь, не выдержала:
      – Вот что, дорогие мои, я все равно узнаю, что случилось. Выкладывайте все начистоту.
      – Табби очень плохо, мамочка! – выпалила Люси.
      Брат бросил в ее сторону предостерегающий взгляд, но было слишком поздно. Графиня наклонилась к дочери, приготовившись слушать.
      – Что же стряслось с Табитой?
      Заметив наконец яростный взгляд Доминика, девочка отвернулась от матери и стала смотреть в окно.
      – Люси, расскажи, что случилось? – требовательно обратилась к ней Памела Риз. Когда она говорила таким тоном, лучше было ей не отказывать.
      Девочка бросила на брата беспомощный взгляд и неохотно ответила:
      – Леди Монтекью заперла Табби в ее комнате.
      – Понятно. А вы как об этом узнали?
      – От Амелии. Она сказала, что Табби заболела, но это ложь. Вот мы и пошли ее навестить.
      – Что скажешь, Доминик?
      – Так оно и было, но не стоит это обсуждать. – Он многозначительно посмотрел на мать, и та оставила все расспросы до дома. Но как только Люси отправилась к себе в комнату, графиня завела Доминика в свою гостиную и плотно закрыла дверь.
      – Теперь, Доминик, расскажи мне о самом плохом. Вы с Люси наплевали на авторитет леди Монтекью и пошли в комнату к Табите?
      – Да.
      Леди Хантли присела на подлокотник массивного кресла, какое-то время разглядывала свои пальцы и наконец подняла глаза на сына.
      – Я знаю, что леди Монтекью сурова с Табитой, но она не первый ребенок, которого запирают в комнате за проступок. Нельзя было приводить туда Люси.
      – Я знаю, мама. Но тетя причинила Табби боль. Исхлестала ей руки. До крови. – Он судорожно сглотнул и продолжил: – Такого я еще не видел.
      – А Люси была с тобой в этот момент? – нахмурилась графиня.
      – Нет. Я сразу отослал ее из комнаты.
      – Весьма благоразумно с твоей стороны.
      Доминик растерянно посмотрел на мать, неприятно удивленный ее спокойствием. Выходит, для нее важнее душевное спокойствие Люси, чем страдания Табиты.
      – Знаешь, мама, за что ее так наказали? За то, что она в такую жару сняла туфли, вошла по колено в озеро и поплескалась в воде. У Табиты кожа на ладонях полопалась, мама! Я не верю, что тебе все равно! – Голос у него дрогнул.
      Леди Хантли молча разглядывала сына. Он уже давно не ребенок. Глаза Доминика пылали от гнева, а выражение лица было такое, что ей стало не по себе. Помолчав, она заговорила, с особым тщанием подбирая слова:
      – Доминик, я разделяю твои чувства. Наказание было несправедливо жестоким. Но здесь мы бессильны. Я подозревала, что девочке там живется непросто, но, к несчастью, законы позволяют леди Монтекью обращаться с Табитой, как ей заблагорассудится. Мы можем помочь только нашим дружеским отношением, не вмешиваясь в их семейные дела. Ты понял?
      – Да, мама, но…
      – Твое вмешательство может только навредить Табите. Если бы тебя и Люси застали в комнате у Табиты, кто пострадал бы в первую очередь?
      – Я знаю, мама. Я был очень осторожен.
      – Это делает тебе честь, Доминик, но я бы не хотела, чтобы нечто подобное повторилось. Ясно?
      – Да, мама.
      – На этом мы и закончим наш разговор. Можешь идти.
      Не успел Доминик выйти, как дверь снова распахнулась и в гостиной появился граф Хантли. Былая его стать давно осталась в прошлом, и при ходьбе ему теперь приходилось пользоваться тростью.
      – Что здесь происходит? – ворчливо спросил он. – Доминик чем-то разозлен, а ты, дорогая, взволнованна, что на тебя не похоже, насколько я понимаю, вы снова выясняли отношения?
      – Господь с тобой, Хьюго. Тебе просто показалось, – улыбнулась Памела, ей очень не хотелось огорчать мужа. – Мальчик быстро взрослеет, вот и все.

      В конце лета Доминик видел Табиту всего лишь раз, да и то мельком. Они даже парой слов не обменялись. Ему хотелось знать, как она себя чувствует, оставил ли ее Ричард наконец в покое, но случай не представлялся. А в сентябре Доминик уехал в школу. И летнее происшествие вскоре забылось.
      В день отъезда Доминика Табита узнала, что Ричарда отправляют на учебу в школу-интернат. Счастью девочки не было предела. В ближайшие несколько лет она сможет перевести дух. И Табита буквально на глазах расцвела. Амелия стала к ней лучше относиться, и девочки теперь ладили.
      Но время летело незаметно, наступила зима, и теперь оставались считанные дни до приезда Ричарда на рождественские каникулы. Одни в доме ждали его с нетерпением, другие со страхом, в том числе и Табита.
      Зябким декабрьским утром Табита проснулась с сильно бьющимся сердцем. Наступил день приезда Ричарда. Табита натянула шерстяные чулки, подвязала фартук, но ее все равно била дрожь. В этот ранний час в крохотное окошко ее комнаты не проникал ни единый луч восходящего солнца. Она задумчиво стала водить пальчиком по покрытому изморозью окну. Может быть, в первый день он и не вспомнит о ней. Она постарается не попадаться ему на глаза.
      С этой мыслью Табита спустилась вниз и спряталась за спинами домочадцев и слуг, выстроившихся у парадных дверей, чтобы поприветствовать вернувшегося молодого хозяина. Табите повезло. Ричард даже не посмотрел в ее сторону, и она убежала в свою комнату. Там она взяла варежки и шапку и решила вырваться наконец из дома на свежий воздух. С приездом Ричарда всем будет не до нее, и она сможет прогуляться до озера, посмотреть, замерзло оно или еще нет. Утром в воздухе медленно кружились снежинки, но сейчас небо просветлело, и вдыхать свежий морозный воздух, от которого даже слегка ломило зубы, было одно удовольствие. Все вокруг было укрыто ровным, восхитительно белым снежным ковром. Табита шла быстро, почти бежала, чтобы не замерзнуть, и довольно быстро оказалась на берегу озера, как раз на границе владений Монтекью и Ризов. Обнаружив, что озеро замерзло, девочка счастливо рассмеялась и принялась пригоршнями швырять пушистый снег на прозрачный лед.
      Она так увлеклась, что услышала приглушенный топот копыт, лишь когда лошади оказались всего в нескольких ярдах от нее, и быстро обернулась.
      – Табби! – восторженно взвизгнула сидевшая на пони девочка.
      – Люси! – Табита просияла от радости. – Господи, что ты тут делаешь? – И она со всех ног помчалась вверх по пологому берегу к дороге.
      – Мы решили проехаться вокруг озера, вот уж не думала, что встречу тебя здесь! – промолвила Люси. – Доминик, да помоги же мне слезть!
      – Привет, Табби! – Соскочив с лошади, Доминик приветливо улыбнулся девочке. От холода Табита раскраснелась. Она с ног до головы была обсыпана снегом. – Ты настоящая снежная нимфа. Чем ты здесь занималась?
      – Чем занималась? Сейчас покажу, – расхохоталась Табита, наклонилась, набрала пригоршню снега и бросила в Доминика, но он оказался проворнее, подхватил девочку на руки и кружил до тех пор, пока Табита, изнемогая от смеха, не сдалась и не выбросила свой метательный снаряд.
      – Проверяй свою меткость на Люси, негодница. Я для этого слишком высокий.
      – Доминик! – позвала его сестра. – Мне еще долго ждать?
      Доминик обернулся и укоризненно посмотрел на Люси.
      – Будь ты повежливее, я исполнил бы твою просьбу незамедлительно, – сказал он, однако шагнул вперед, чтобы помочь сестренке слезть с седла.
      Люси извинилась, и они с Табитой стали состязаться, кто дальше и больше кинет на лед снежков.
      Доминик привязал лошадей к толстому суку, росшего неподалеку дерева, и отошел немного в сторону, присматривая за девочками. Он был почти уверен, что Табита ненадолго сбежала вкусить запретной свободы. Ну и слава Богу. Правда, одета она была легко для такой морозной погоды и хотя, судя по ее виду, не очень замерзла, ей лучше было поскорее вернуться домой, пока она не обморозилась или, что еще хуже, пока ее не хватились.
      – Ну что за бестолковые мазилы! – рассмеялся Доминик и спрыгнул на берег. – Придется вас поучить уму-разуму!
      – Доминик, какой же ты противный! – огрызнулась Люси. – Ты старше нас и потому бросаешь более метко. И нечего меня учить. Я и так бросала дальше Табби.
      – Доминик, а меня ты научишь? Ну пожалуйста. – Табита уже набрала очередную пригоршню снега и смущенно смотрела на юношу.
      – Слов нет, что за умница, – усмехнулся Доминик и уже серьезно добавил: – Я тебя научу бросать дальше Люси. Смотри, как надо. Согни руку, вот так, молодец. Главное – чтобы плечо тоже двигалось. Посмотри, как я делаю. – Он слепил крепкий круглый снежок, размахнулся и запустил его высоко вверх. Табита, разинув от изумления рот, восторженно смотрела, как снежок все летел и летел, пока не упал на лед чуть ли не на середину озера.
      – У меня так не получится, – покачала головой Табита.
      – Пожалуй, ты права. Но я все-таки старше тебя. Попробуй еще разок. Только не забудь хорошенько согнуть руку в локте.
      Табита с самым серьезным видом, сведя брови у переносицы, еще раз размахнулась и торжествующе рассмеялась, увидев, что ее усилия увенчались успехом.
      – Доминик, и меня научи, – запрыгала вокруг него Люси.
      – Научу, научу, только в другой раз. Нам пора ехать.
      – Уже уезжаете? – погрустнела Табита.
      – Да, нам нужно возвращаться. Тебе, кстати, тоже. Не хочешь прокатиться со мной на лошади, ну хотя бы вон до того перелеска?
      – Конечно! – Девочка просияла.
      – Тогда залезай.
      Отвязав лошадей, Доминик усадил на пони Люси, сам вскочил на лошадь и наклонился, чтобы подхватить Табиту. Девочка ни разу в жизни не ездила верхом и, увидев, как далеко оказалась земля, взвизгнула от неожиданности.
      Доминик рассмеялся, покрепче обхватил ее за талию и тронул лошадь с места.
      – Не бойся, я не дам тебе упасть.
      – А я и не боюсь, – поспешила ответить Табита. И в подтверждение своих слов улыбнулась Доминику.
      – Да, ты вся дрожишь, промерзла до костей. – Он легонько прикоснулся пальцами к ее щеке. – Холодная, как ледышка. Ну что за глупая девчонка! Тебе надо было давно вернуться домой.
      До перелеска они доехали слишком быстро, как показалось Табите. Отсюда уже виднелись крыши поместья Монтекью. Их путешествие закончилось.
      – Табита, со всех ног беги домой и сразу переоденься. Обещаешь? – спросил Доминик.
      – Обещаю! Счастливо, Люси! Счастливо, Доминик!
      Помахав на прощание друзьям, Табита помчалась к дому.
      Доминик был прав – промерзла она основательно. С трудом уняв дрожь в руках, она отодвинула наружную щеколду на двери в посудомоечную. Это был самый безопасный вход в дом. Табита незамеченной прокралась к лестнице, буквально взлетела на второй этаж и прошмыгнула к себе в комнату.
      Торопливо стянув с себя вымокшую насквозь одежду, девочка переоделась в чистое и сухое, правда, не без труда. Пальцы от холода онемели и не повиновались ей. Зато она замечательно провела время со своими любимыми друзьями. Доминик прокатил ее на лошади! О чем еще можно мечтать? Досуха вытерев волосы, Табита заплела их в косу, на ходу бросила взгляд в зеркало и спустилась на первый этаж.
      Когда она чуть ли не бегом устремилась по коридору, большие напольные часы в прихожей начали гулко бить, и девочка подумала, как же ей повезло, что она как раз успела к обеду. Главное – не опоздать в столовую, это считалось непростительным грехом, тем более сегодня, в день приезда Ричарда.
      Вошла в столовую она, естественно, последней, но ей снова повезло – все только начали усаживаться за стол. Так что сурового порицания ей удалось избежать, и обед прошел спокойно – никто не обращал на нее внимания, все взгляды были устремлены на Ричарда, что Табиту вполне устраивало. Она не поднимала глаз от тарелки, боясь, как бы не заметили счастливого выражения ее лица. Так трудно притворяться забитой и несчастной, когда душа поет.
      Девочка несколько раз исподтишка посмотрела на Ричарда и решила, что изменился он мало. Чуть подрос, но не похудел, это точно. Видимо, в школе, где он учился, хорошо кормили. Характер тоже остался прежним. Он не переставал бахвалиться, к удовольствию матери и сестры.
      Только закончился обед, как Табита поспешила на второй этаж в надежде найти в классной комнате мисс Пламридж. Она единственная в доме сочувствовала девочке, но была бессильна ей помочь.
      Перешагнув порог классной, Табита разочарованно остановилась. Гувернантки не было. Но в камине потрескивал огонь, и девочка решила остаться. Усевшись за письменный стол, она взяла лист бумаги и тонко отточенный карандаш – решила написать еще одно письмо семейству Морвелл.
      Табита довольно часто писала его преподобию и его жене, и ни одно письмо они не оставили без ответа. Переписка с этой чудесной супружеской парой, хорошо знавшей ее родителей, приносила ей много радости. Девочка очень старалась, когда писала, и всегда разрисовывала страницы разными зверушками и цветами. О том, что каждое ее письмо читает тетя, Табита знала и с особой осторожностью подбирала слова.
      Не прошло и получаса, как дверь распахнулась и в комнату заявился с презрительной миной на лице Ричард. Плотно закрыв дверь за собой, он подошел к столу, за которым сидела Табита.
      – Так я и знал, что найду тебя здесь. По-прежнему подлизываешься к мисс Пламридж? Впрочем, толку тебе от этого никакого, потому что теперь я плевать на нее хотел.
      Он осклабился. Девочка перевернула начатое письмо и выпрямилась, отчаянно борясь с охватившим ее ужасом, от которого у нее внутри все сжималось и холодело.
      – Чем это ты занимаешься? – грубо спросил он.
      – Пишу письмо, – тихо ответила Табита.
      – Дай-ка его сюда. – Ричард протянул руку.
      Табита хотела сказать «нет», но не решилась. Ричард шагнул вперед и схватил письмо. Проглядев написанное, он с издевкой расхохотался и принялся читать письмо вслух:
      – «Ваше преподобие и мисс Морвелл, надеюсь, это письмо вы получите. Я живу хорошо, хотя несколько дней у нас очень холодно. Вы любите котят? У нас амбарная кошка родила на прошлой неделе котят…» – Здесь Табита нарисовала котенка. Ричард уставился на рисунок и загоготал: – Думаешь, этим старикам нравится разглядывать твои глупые картинки и читать всю эту чушь?
      Табита вскочила и, оскорбленная до глубины души, возмущенно крикнула:
      – Да, нравится! Они мне всегда отвечают… Девочка попыталась вырвать у Ричарда письмо, но тот поднял его высоко над головой.
      – По-моему, ваше преподобие, – жеманным голосом пропищал Ричард, – с нас уже хватит посланий этой настырной малолетки. Огонь – самое им место!
      – Нет! – закричала Табита. – Не надо!
      И в тот же момент скомканный мальчишкой листок полетел в очаг.
      Девочка встала на колени и, забыв о благоразумии, потянулась за письмом. Она выхватила его из огня и бросила на пол, но при этом обожгла пальцы. Лишь затоптав обгоревшие края, она почувствовала нестерпимую боль, увидела, что кисть и пальцы обожжены, а манжета платья опалена. Табита громко заплакала и вновь упала на коленки, почувствовав слабость и головокружение.
      Ричард, наблюдавший за происходящим с недоверчивой усмешкой, разглядел наконец ожоги на руке девочки. Ухмылка сползла с его лица, и он повернулся, готовый броситься вон из комнаты. Но не успел сделать и шага, как дверь открылась, и он столкнулся нос к носу с мисс Пламридж.
      – Какую еще мерзкую выходку ты учинил, Ричард Монтекью? – возмущенно поинтересовалась гувернантка.
      – Я не виноват, – стал оправдываться Ричард. – Это все Табита. Она вот взяла и… и… споткнулась! И упала прямо в камин! Я хотел ее удержать, но не успел…
      Мисс Пламридж опустилась на колени, осмотрела руку девочки, поднялась на ноги и гневно бросила Ричарду:
      – Гадкий мальчишка! Немедленно позови сюда свою мать! Я кому сказала! – добавила она, видя, что он в растерянности топчется на месте, и повернулась к Табите. Помогла девочке добраться до ближайшего кресла, усадила ее.
      Табита была на грани обморока, лицо покрыла мертвенная бледность. Рука опухла и покраснела, особенно на запястье. Гувернантка не поверила, что Ричард, как он уверял, старался помочь девочке. Что здесь на самом деле произошло, она узнает только от Табиты, когда та придет в себя после потрясения. Мисс Пламридж постаралась утешить Табиту – обняла за плечи, стала говорить ласковые слова. А сама кипела от негодования и возмущения. До чего порой несправедлива и жестока жизнь. Сирота, которая отчаянно нуждается в ласке и заботе, никому не нужна в этом доме.
      Мисс Пламридж знала, что, если заступится за бедняжку, потеряет место, которым очень дорожит. К тому же Табита здесь без нее пропадет. Ведь неизвестно, какая гувернантка придет на ее место.
      В коридоре послышались шаги, дверь распахнулась, и в комнату с надменным видом вплыла леди Монтекью. Ричард не отставал от нее ни на шаг.
      – Что здесь случилось, мисс Пламридж? Что натворил этот ребенок? – высокомерно поинтересовалась хозяйка.
      – Кажется, Табита сильно обожгла руку, мэм, – с опаской ответила гувернантка.
      – Она носилась по комнате, – торопливо вмешался в разговор Ричард, – а потом споткнулась, упала и угодила прямо в огонь. Все получилось так неожиданно.
      – Понятно. – Леди Монтекью перевела взгляд на Табиту и не заметила, как сын подобрал с пола обгоревший листок и сунул в карман куртки. Он проделал это так ловко, что даже наблюдательная гувернантка не увидела.
      – Отведите девочку в ее комнату, мисс Пламридж, – распорядилась леди Монтекью. – И займитесь ее рукой. Я с ней позже поговорю. Что за манера носиться по классу!
      – Слушаюсь, мэм, – почтительно ответила гувернантка, с трудом скрывая отчаяние. Хорошо, что Ричард вышел вместе с матерью, потому что мисс Пламридж, женщина весьма кроткого нрава, готова была в этот момент наброситься на Ричарда с кулаками.
      Мисс Пламридж, видя, насколько слаба Табита, решила перенести девочку в ее комнату на руках. Тем более что она была легкой как перышко. Уложив ее на кровать, гувернантка взяла с комода кувшин с водой и осторожно обмыла обожженную руку. Табита к этому времени пришла в себя и вспомнила, что на самом деле произошло в классной комнате, и, когда мисс Пламридж принялась ее расспрашивать, замирая от страха, все рассказала.
      – Так я и думала, моя дорогая, – вздохнула мисс Пламридж, выслушав Табиту. – Но вытаскивать листок из огня было несусветной глупостью. Ведь ты могла потом просто переписать это письмо.
      Табита кивнула. Ей трудно было объяснить свое чувство в тот момент. Она просто не могла иначе поступить. Это был своего рода протест против иронии Ричарда. Она это понимала, но не могла выразить, потому что была совсем еще юной, по сути дела, ребенком.
      Когда мисс Пламридж бинтовала обожженную руку, девочка морщилась от боли, но терпела. Когда же повязка была наложена, она прикрыла глаза и снова почувствовала слабость.
      – Ричарда нужно наказать, – сказала мисс Пламридж. – Я сделаю, что смогу, но от меня мало что зависит. Вряд ли твоя тетя понимает, что сын врет направо и налево. Он для нее ангел.
      – Как я его ненавижу! – воскликнула Табита. – Господи, хоть бы он умер!
      – Тише, тише, дорогая! Нельзя так говорить…
      – Я сбежала бы отсюда, если бы не Доминик и Люси. Я не переживу, если больше не увижу их или вас, мисс Пламридж.
      Табита, зарывшись лицом в подушку, зарыдала и никак не могла остановиться. Гувернантка с ужасом поняла, что у девочки началась истерика.
      – Табита, пожалуйста, успокойся, моя девочка… Табита, ну перестань же… – принялась она упрашивать ребенка и вдруг, вздрогнув, как от удара, поспешно обернулась на скрип открывшейся двери. На пороге стояла та, кого сейчас хотелось видеть меньше всего.
      – Что здесь происходит? – надменно вопросила леди Монтекью и, шагнув к кровати, резко приказала: – Немедленно прекрати хныкать!
      Табита не выдержала и сорвалась. Руку ломило так, что глаза наполнялись слезами, сердце разрывалось от отчаяния, и девочка закричала сквозь рыдания:
      – Убирайтесь! Оставьте меня в покое! Я вас ненавижу!
      – Табита Монтекью! Да как ты смеешь! Мисс Пламридж, оставьте нас!
      Оказавшись наедине с племянницей, тетя Монтекью схватила девочку за руку и, стащив с кровати, поставила на пол.
      – Бесстыдная, дерзкая девчонка! – Она побагровела от ярости. – Что ты себе позволяешь? И это после того, как я тебя, как родную, приютила, дала крышу над головой? Неблагодарная нахалка!
      После каждого буквально выплюнутого слова матрона безжалостно встряхивала Табиту, и девочка, обессиленная болью и задыхающаяся от обиды, повисла на руках леди Монтекью.
      – Я должна была знать, что ребенок Элеоноры Лидерленд унаследует ее вопиющую непочтительность и нарочитое неуважение к людям высшего света! Тебе не место в моей семье! Не выйдешь из своей комнаты, пока я не разрешу, но после того, как надлежащим образом передо мной извинишься.
      С этими словами леди Монтекью швырнула Табиту на кровать и с гордо поднятой головой выплыла из комнаты.
      Впавшая в полузабытье Табита все же услышала, как в замке повернулся ключ, и волна отчаяния захлестнула ее. Следующий день она провела в полном одиночестве и только ближе к вечеру услышала, что кто-то открывает дверь. Со вчерашнего обеда у Табиты во рту не было и крошки. Она лежала на боку и тихонько баюкала обожженную руку, стараясь хоть как-то унять боль. Душа ее была переполнена тоской и грустью. Она вспоминала о злобных пакостях Ричарда, о его ненависти и жестокости к ней, об откровенной неприязни и презрительном пренебрежении со стороны тети. Она гнала прочь эти мысли, стараясь представить себе, что мама и папа живы и она счастлива, но это ей не удавалось. Пришла тетя.
      – Ну что же, мисс. У тебя было достаточно времени для размышлений. Ты можешь спуститься в столовую и пообедать вместе с нами, если принесешь мне свои извинения. – Леди Монтекью ждала слезного раскаяния, но не дождалась. И, покраснев от гнева, заговорила презрительным тоном: – Кто ты такая, чтобы выказывать неуместную гордыню и озлобленность? Господь тебя покарает за это!
      Она вышла, громко хлопнув дверью, и снова заперла ее на ключ. Табита обхватила себя руками за плечи, подтянула коленки к груди и, свернувшись калачиком, замерла, не ощущая, что ее бьет дрожь. Через некоторое время дверь вновь открылась, и на этот раз на пороге появилась симпатичная Верити Поттер. Она внесла поднос с обедом и стаканом молока, который осторожно поставила на ночной столик. Верити села на край кровати и зашептала:
      – Мисс, мне не разрешили с вами разговаривать. Приказали только отнести еду, оставить и уйти. – Она с жалостью посмотрела на несчастную Табиту: – Мисс, вам обязательно нужно поесть. Быстрее поправитесь.
      Выглядела девочка ужасно. А вдруг она ночью умрет? И все из-за хозяйки. Это она своим злобным равнодушием довела девочку до такого состояния. Подоткнув со всех сторон одеяло, Верити все-таки вышла из комнаты, опасаясь, как бы не заметили, что она слишком долго отсутствовала. О том, что она увидит утром, когда принесет Табите завтрак, служанка старалась не думать.
      Утром Верити обнаружила, что Табита лежит неподвижно, свернувшись калачиком, как и накануне вечером. Еда осталась нетронутой. С замиранием сердца Верити коснулась лба девочки и с облегчением вздохнула. Лоб оказался теплым. Даже горячим. Слишком горячим. Служанка бросилась вон из комнаты на поиски мисс Пламридж, обратиться к леди Монтекью она не осмелилась. Это сделала мисс Пламридж. Леди Монтекью, осмотрев племянницу, послала за доктором.
      Доктор Гудалл, осмотрев ожог, обнаружил, что он хорошо заживает и не может быть причиной лихорадки. Но почему у больной жар, определить не смог.
      Поправлялась Табита медленно. Была на грани жизни и смерти. Леди Монтекью, явно испытавшая облегчение от того, что девочка не скончалась у нее на руках, старательно избегала всякого упоминания о событиях, приведших к недугу. Когда же Табита уже могла спускаться в столовую и ее жизнь вернулась в привычную колею, она заметила, что кое-что изменилось. К ней стали относиться чуть более заботливо. А главное, Ричард держался от нее подальше – и в один прекрасный день каникулы закончились, и он уехал.
      Табита наконец выздоровела, но мисс Пламридж пока не позволяла девочке выходить из дома. Зима была в самом разгаре, и гувернантка не знала, как оградить свою подопечную от, не приведи Бог, еще одной простуды, и следила, чтобы девочка была всегда тепло одета. Хотя мисс Пламридж была ярой сторонницей свежего воздуха и регулярных моционов, она только в феврале позволила Табите возобновить ежедневные прогулки по угодьям поместья.
      Рука у Табиты уже совсем зажила, остались лишь небольшие рубцы на внутренней стороне запястья. В один из последних дней февраля Табита и Амелия бегали по приусадебному парку, и мисс Пламридж с удовлетворением отметила, что ее подопечная такая же деятельная и громкоголосая, как и ее кузина.
      Уже появились первые подснежники, и обе девочки, возвращаясь домой, набрали букетики из едва распустившихся нежных белых цветков. Мисс Пламридж приучала детей с каждой прогулки приносить в дом дары щедрой природы – красивые листья, цветы, каштаны, лесные ягоды, стручки. Букетики подснежников поставят на столы в классной комнате, чтобы девочки могли их нарисовать.
      Табита любила рисовать и в свои девять лет заметно преуспела в этом занятии. Удивительная точность линий и индивидуальность каждого рисунка поражали мисс Пламридж.
      Гувернантка только прошлым летом научила девочек пользоваться акварельными красками, но Табита очень скоро стала пробовать разные сочетания цветов. На одном рисунке у нее бледно-голубое небо, на другом – розовато-лиловое или ярко-розовое; деревья – зеленые, янтарно-желтые или золотистые. Люди и зверушки, как в сказках, мифах и легендах.
      Леди Монтекью не разделяла мнение гувернантки о способностях Табиты. Ей не нравилось то, что рисовала Табита. Она предпочитала аккуратные, но напрочь лишенные фантазии рисунки дочери. Табиту нисколько это не задевало. Ничего другого она и не ожидала от тети, радовалась, что та не мешала ей рисовать так, как хочется.
      К счастью, опасаться Табите было нечего, честолюбивые помыслы леди Монтекью были связаны не с племянницей, а с собственной дочерью, и до тех пор, пока гувернантка продолжала обучать Амелию в соответствии с пожеланиями ее матери, мисс Пламридж оставалась в классной комнате полновластной хозяйкой.
      Гувернантка за долгое время научилась безо всяких расспросов узнавать об очередной несправедливости, допущенной по отношению к ее юной подопечной. Достаточно было войти в классную комнату и обнаружить там Табиту. Очередной рисунок при всей надуманности был исполнен такой внутренней выразительности, что у женщины слезы выступали на глазах.

       Весна, 1816 года
      Для ранней весны день выдался довольно теплым. Мартовские ветры утихли. Рисование продолжало оставаться страстным увлечением Табиты, и она пользовалась малейшей возможностью выбраться из дома, чтобы, забравшись поглубже в сад, сделать несколько набросков и помечтать.
      Многие наброски превращались потом в написанные с особым тщанием акварели. Каждый год под Рождество Табита с душевным трепетом посылала несколько своих самых любимых рисунков вместе с поздравительным письмом преподобному Морвеллу и его супруге. И они в ответном письме выражали ей свой восторг. Они следили за ее успехами, начиная с первых детских рисунков, которые Табита им посылала, и кончая рисунками последнего времени.
      Табита сидела и смотрела на озеро, которое отделяло владения Монтекью от аббатства Брекенбридж. Водная гладь в это время года имела весьма унылый и безрадостный вид, но место в альбоме для эскизов для нее нашлось. Две недели назад тетя и кузина уехали, и Табита без опасений могла совершать прогулки. Минерва Монтекью с дочерью в настоящее время находились в Лондоне. Отправились туда покупать свадебный наряд для Амелии. В конце мая должна была состояться ее свадьба.
      Табита видела Майлза Пембери всего один-единственный раз, когда он приезжал в Роксли. Молодой человек ей понравился. Она была уверена, что он станет хорошим мужем, и радовалась за Амелию, понимая, что кузина не без удовольствия покинет поместье Роксли. С годами Табита все больше гордилась Амелией, потому что девочка, несмотря на неустанные усилия ее любящей матери, продолжала по-доброму относиться к ней.
      Что до Ричарда, то, к облегчению Табиты, в родном доме он появлялся редко. И дело было не в его бездушном и бессердечном к ней отношении. Напротив, теперь он щеголял утонченными светскими манерами, но девушка, хотя и понимала, что ей не следует испытывать к нему прежнюю неприязнь, ничего не могла с собой поделать. Порой она начинала себя убеждать, что глубокое душевное нерасположение, которое она испытывала к кузену, на самом деле было затаенной злостью, зародившейся еще в прежние детские годы. За это Табита себя нещадно корила, но не могла от этой злости избавиться. Впрочем, опасения ее были не напрасны. Она сердцем чувствовала, что за напыщенным светским лоском и показной любезностью скрывается прежний, ничуть не изменившийся Ричард, от которого следовало держаться как можно дальше.
      Поэтому его длительное отсутствие давало Табите возможность наслаждаться покоем. Если верить Амелии, ее брат предпочитал подолгу задерживаться в Лондоне, предаваясь излишествам и развлечениям, которые здесь, в поместье, были недоступны. Табиту это вполне устраивало.
      Большинство восемнадцатилетних девиц сочли бы времяпрепровождение Табиты скучным и безрадостным, но девушка давно примирилась со своей участью и не особенно расстраивалась, находя в каждой мелочи радость бытия. Она не ждала от жизни никаких чудес. Была уверена, что наступит день, когда ей придется самой заботиться о себе и для отдыха просто не останется времени. Поэтому Табита стремилась воспользоваться каждым спокойным днем и в одиночестве сполна насладиться и теплым солнышком, и бездонным голубым небом, и неудержимым полетом своего воображения.
      Услышав чьи-то приближающиеся шаги, Табита вздрогнула и даже поморщилась от досады. Положив карандаши, подняла голову, чтобы посмотреть, кто же нарушил ее уединение. И тут желание побыть одной испарилось в мгновение ока. Девушка вскочила, уронив на траву альбом.
      – Доминик! – вскрикнула она. – Господи! Глазам своим не верю! – Она готова была броситься к молодому человеку, но сдержала свой порыв.
      Последний раз они виделись чуть ли не пять лет назад. За это время юноша очень изменился. Доминик шагнул к ней.
      – Неужели это Табби? Бог ты мой, да тебя не узнать, – улыбнулся он. – Ты стала настоящей юной леди.
      Когда улыбающийся Доминик, облаченный в великолепный форменный мундир красного цвета, подошел к Табите и встал рядом, девушка почувствовала неведомое ей прежде душевное волнение. Она слегка покраснела, но взяла себя в руки и ответила с нарочитым спокойствием:
      – Иначе и не может быть, Доминик, время идет, мне уже восемнадцать.
      – Неужели восемнадцать? – воскликнул он и, подумав, добавил: – Впрочем, так оно и есть, ведь вы с Люси одногодки.
      Табита вгляделась в его лицо и тут же отвела взгляд, чтобы Доминик не подумал, будто она от него глаз отвести не может. Впрочем, желание освоиться с его непривычным обликом оказалось сильнее. Перед ней стоял худощавый и рослый юноша, ставший выше своего отца. Темные волосы были пострижены по последней моде и зачесаны назад. Куда делась прежняя непокорная копна? От скулы, по щеке, до подбородка шел неровный багровый узкий шрам, о котором Табита уже узнала от Амелии. Кузина рассказала ей, что в сражении при Тулузе Доминик был ранен и что лицо его теперь обезображено шрамом. Табита подумала, что шрам не испортил лица Доминика, но сердце ее сжалось при мысли, что ему было больно.
      – Мне так жаль твоего отца, – сказала она. – Он был таким добрым.
      – Да, это правда, – печально ответил Доминик и, помолчав, добавил: – К его уходу мы были давно готовы, прошло уже два года, но мама по-прежнему горюет. Мне надо было бы быть с ней, но я никак не мог выбраться домой, время было неподходящее.
      – Но сейчас ты здесь. Ты насовсем вернулся?
      – Хотелось бы надеяться, что насовсем. Ведь теперь я в ответе за дворянский титул и за поместье. Так что придется подать в отставку. К сожалению, я не смог сделать этого раньше, сразу после смерти отца, но у меня не приняли отставку, не хватало личного состава.
      – Представляю, как обрадовалась мама твоему возвращению.
      – Еще бы! Последние два года у нее было мало радости.
      – Это верно, – согласилась Табита. Она хорошо понимала, как мучительно все время думать о том, жив он или убит.
      Всякий раз, когда до английских берегов добирались очередные сообщения о произошедших сражениях, Табиту охватывал леденящий душу страх, жив ли Доминик. Самым страшным месяцем для нее стал июнь, когда потери королевских войск в битве при Ватерлоо удручали. Однако в этом кровавом кошмаре Доминику удалось выжить.
      Но даже после Ватерлоо, после того как Наполеон потерпел поражение и был отправлен в изгнание и когда, казалось, все беды позади, Табита продолжала бояться нового мятежа. То, что Доминик был приписан к войскам Веллингтона, приносило мало утешения. Но теперь он наконец-то вернулся. Он дома, и ничто ему не угрожает. От счастья у нее даже закружилась голова.
      – Я тебе помешал? – спросил Доминик. – Может быть, тебе хочется побыть одной?
      – Нет, нет, что ты, – улыбнулась Табита. – Я просто делала набросок озера.
      – Но я могу поклясться, что, когда ты обернулась на мои шаги, на лице у тебя было выражение досады.
      – Ты очень наблюдателен, – рассмеялась девушка. – Меня раздосадовало, что кто-то ни с того ни с сего собирается нарушить мой покой, я подумала, что это, наверное, слуга из усадьбы, которого послали за мной по какому-нибудь пустяковому поводу.
      – Я польщен. Смею ли я предположить, что заслуживаю чуть большего внимания, чем слуги твоей тети?
      Табита покраснела. Сердце ее учащенно билось, и душу наполняло непонятное волнение. Чувство это было непривычным и незнакомым, и она не знала, как себя вести. Поэтому она наклонилась за валявшимся на траве альбомом и подчеркнуто спокойно ответила:
      – Ты же знаешь, что можешь.
      – Не возражаешь, если я с тобой немного посижу?
      – Разумеется, – улыбнулась Табита. – Расскажи, как жил все это время, чем занимался. Очень страшно на войне?
      Она снова села на траву, поджала под себя ноги и прикрыла их юбкой.
      – Бывало очень страшно, – честно ответил он и сел рядом с ней. – Война – отвратительная штука. За безумную гордыню и безудержное властолюбие одного человека гибнут тысячи людей. Ты не представляешь, как это ужасно. Надеюсь, ему не удастся сбежать из ссылки и начать этот кошмар заново. – Он задумчиво посмотрел на безмятежную гладь озера, а когда повернулся к Табите, она увидела, что он улыбается: – Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. У меня нет ни малейшего желания забивать тебе голову мрачными и жестокими историями.
      Доминик поглядывал на сидевшую рядом с ним девушку и поражался тому, как она за эти годы преобразилась. Из худенькой девчушки превратилась в очаровательную девушку. От прелестной фигурки, миловидного личика, некогда бледного, осунувшегося, нельзя было отвести глаз. На фоне молочно-белой кожи опушенные темными густыми ресницами зеленые глаза обрели еще большую выразительность.
      Доминик с трудом перевел взгляд на ее альбом для рисования.
      – Можно взглянуть?
      Она кивнула и заметила:
      – Там нет ничего интересного, только виды здешних мест.
      Доминик не спеша принялся листать альбом, и с каждым новым листом его восхищение росло.
      – Табби, ты великолепно рисуешь! У тебя просто талант.
      Покраснев от удовольствия, девушка ответила:
      – Что ты, при чем здесь талант! Я трачу на рисунки массу времени, особенно, когда мои родственники в отъезде и мне никто не мешает.
      – Значит, их нет здесь сейчас?
      Она кивнула.
      – Я слышал, что Ричард редко бывает дома, почти все время проводит в городе. А тетя и Амелия где?
      – Тоже в Лондоне. Амелия выходит замуж. В мае свадьба. Ты разве не знал?
      – Да, что-то такое Люси мне говорила.
      – Они поехали покупать свадебный наряд. Надеюсь, вернутся недели через две. А то и через месяц. Тетя Монтекью предпочитает подольше задержаться, чтобы снова не пришлось ехать.
      – Ты с ними ездила хотя бы раз?
      – Нет. – Табита собрала лежавшие у нее на коленях карандаши, отложила в сторону. – Честно говоря, мне и не хочется. Когда их нет, я чувствую себя спокойно.
      Доминик пытливо посмотрел на девушку. Если верить Люси, Табите отравляли жизнь бесконечные придирки, подчеркнутое пренебрежение и безысходная тоска. Впрочем, ее вид говорил о совершенно обратном. Возможно, она простодушно радовалась своей уединенной жизни, которую его бойкая избалованная сестра, несомненно, сочла бы невыносимой. Он также заметил, как плохо и безвкусно одета Табита. Ее серое платьице было просто ужасным.
      – Табби, ты счастлива? С тобой хорошо обращаются? – осторожно поинтересовался Доминик.
      Девушка сидела задумавшись, опустив глаза, и Доминику показалось, что она не слышала его вопроса. Однако Табита подняла наконец голову.
      – Я уже привыкла к этой жизни и другую мне просто трудно представить, – тихо ответила она. – Только вот… – Она сорвала пучок травинок и, разглядывая их, так же тихо продолжила: – Понимаешь, я до сих пор прекрасно помню счастливые и безмятежные дни до моего приезда сюда. Кажется, с тех пор прошла целая вечность, но эти воспоминания будут со мной всегда. – Табита замолчала, но, сообразив, что на вопрос Доминика не ответила, добавила: – Ты же знаешь, каково здесь жить, но, к счастью, Ричард редко появляется дома, за эти годы он переменился. Обращается со мной так учтиво, что даже не верится. Иногда он… – Табита осеклась и, слегка покраснев, отвела глаза.
      – Продолжай, – попросил Доминик.
      – Иногда мне кажется, – промолвила Табита, – что он чуть ли не ухаживает за мной. Странно, не правда ли? – Она смущенно улыбнулась. Неужели с годами люди меняются? За эти годы я научилась избегать ссор с тетей. Делаю все, как ей хочется, и она не цепляется ко мне.
      Доминик понял, что Табита далеко не все ему рассказала, самое плохое скрыла, и это произвело на молодого человека гнетущее впечатление. Девушка по-прежнему вынуждена была угождать Минерве, этой отвратительной твари, чтобы та ей не досаждала. И это приводило Доминика в бешенство. Табита не понимала, почему вдруг Ричард стал за ней ухаживать. Однако Доминик сразу сообразил, в чем дело. И ужаснулся, думая о том, что этот повеса может в любой момент появиться в усадьбе, преследовать Табиту, пытаться ее соблазнить или, хуже того, силой понуждать к греху. Доминику хотелось предостеречь девушку, но он не знал, как это сделать. Вопрос деликатный. Он от этого злился еще сильнее. Выражение его лица живо напомнило Табите прежнего Доминика, и, преодолев застенчивость, она взяла молодого человека за руку.
      – Не смотри таким букой, Доминик. Честное слово, все не так уж и плохо. Пойдем прогуляемся вокруг озера. Мне хочется побольше узнать про Европу, про Люси, про твою маму и про все остальное! – Она потянула его за руку, и юноша поднялся.
      – Ладно, – ответил Доминик, стараясь прогнать мрачные мысли и улыбаясь. – С чего начать рассказ?
      Табита задумалась.
      – Расскажи о Люси. Я виделась с ней последний раз бог знает когда, говорят, она вышла замуж. На свадьбе я не была, ее праздновали в Лондоне. Даже при желании я не смогла бы туда поехать.
      – Леди Монтекью не отпустила бы?
      – Нет, – ответила Табита, нахмурившись, но тут же заулыбалась – ведь рядом был Доминик. – А какое платье она надела на свадьбу?
      – Понятия не имею, – рассмеялся он. – Я там не был.
      – Почему? – изумилась Табита. – Ведь в это время ты, кажется, еще не находился в Европе?
      – Верно.
      – Уверена, что выглядела она прекрасно, – мечтательно вздохнула Табита. – Знаешь, я пыталась представить, какое на ней было платье и как ты вел ее к алтарю. – Девушка слегка нахмурилась. – Но оказывается, к алтарю ее вел не ты. Кто же тогда?
      Доминик улыбнулся при виде посерьезневшего личика девушки. Какое все-таки у нее выразительное лицо!
      – Ее вел к алтарю дядя Септимус, – ответил он. – Если память мне не изменяет, один из братьев моей матери. Внушительного вида, румяный господин.
      – Вот оно что. – Табита явно была разочарована. – Тогда я попробую представить ее себе после свадебной церемонии под руку с мужем. Ты его знаешь?
      – Пирса Карлайла? Разумеется. Мы вместе учились в школе.
      – Он тебе нравится?
      – Очень.
      Какое-то время молодые люди молчали. Они уже подходили к стоявшей в озере небольшой деревянной ротонде, когда Табита вприпрыжку побежала к узкому мостику, соединявшему деревянную постройку с берегом.
      Мостик явно нуждался в починке и имел ненадежный и запущенный вид, но Табите очень нравилась ротонда, и летом, особенно в жаркую и ясную погоду, она частенько забиралась туда почитать или порисовать. Она прошла шаткий мостик почти до конца и, обернувшись, увидела, что Доминик в нерешительности остановился и с явным сомнением посматривает на подгнившие доски.
      – Полагаешь, это сооружение меня выдержит?
      – Не знаю. – Табита нахмурилась. – Может быть, и не выдержит. Ведь ты гораздо тяжелее меня. – Она представила себе, как трещат доски, Доминик, повзрослевший, красивый, сваливается в озеро и беспомощно барахтается в грязной воде. – Может, лучше не пробовать? А то будешь чувствовать себя виноватым, когда мостик рухнет и тебе придется переносить меня обратно на берег, потому что сегодня у меня нет ни малейшего желания плавать.
      Доминик усмехнулся и осторожно двинулся по мостику. Девушка, затаив дыхание, следила за ним. Мостик оказался гораздо прочнее, чем можно было себе представить.
      Когда молодой человек наконец добрался до желанного прибежища и увидел в глазах Табиты радость, он расхохотался, шутливо погрозив пальцем:
      – Ты все такая же маленькая негодница! Ты же мечтала, чтобы я свалился в воду!
      – Ну… не совсем так…
      В глазах Табиты плясали смешинки.
      – Да или нет?
      – Мне было интересно, выдержит ли тебя мостик, – призналась наконец девушка. – Но я не хотела, чтобы ты свалился в воду. Здесь столько водорослей и ила. – Она нахмурилась. – Такого я никому бы не пожелала.
      Доминик вспомнил тот далекий день, когда Табита, совсем еще маленькая, упала в воду вместе с Люси, за что ее потом жестоко наказали. Интересно, не вспомнила ли и она об этом? Он не видел выражения ее лица, потому что девушка отвернулась и выглянула в одну из арок ротонды.
      – Ты помнишь, как учил нас с Люси удить рыбу? – не поворачиваясь, спросила она.
      – Пытался, – усмехнулся он, – но ничего не получилось.
      – Значит, помнишь! – Она повернулась к нему, и лицо ее озарила улыбка. – Я сохранила рыболовный крючок и леску, которые ты тогда мне дал. Правда, давно ими не пользуюсь, мне теперь неинтересно ловить рыбу. А когда была маленькой, часто приходила сюда, садилась на край, свешивала ноги и ловила окуньков. Скажу не хвастаясь это у меня хорошо получалось.
      Она села на узкую скамейку, Доминик сел рядом, вытянув свои длинные ноги. Они не произносили ни слова, наслаждаясь благодатной тишиной и солнцем, подарившим неожиданное для этого времени года тепло. Табита закрыла глаза.
      Доминик первым нарушил молчание.
      – Табби, по-моему, ты слишком много времени проводишь в одиночестве.
      – Наверное, больше, чем остальные, – призналась она. – Но это меня нисколько не огорчает. Мне редко бывает скучно. Вокруг столько интересного, надо только присмотреться получше. Я наблюдательна. Заметил ты, как красиво цветут крокусы под засохшей ивой, мимо которой мы прошли?
      Доминик покачал головой.
      – Ничего особенного в них нет, но как они сопротивляются приближающейся осени! Их не страшит плохая погода, они цветут, а как замечательно пахнут!
      Она прислонилась к стенке ротонды и вздохнула:
      – Я чувствую их запах даже здесь. – Она смеясь повернулась к нему: – Я, наверное, кажусь тебе странной?
      – Вовсе нет, – искренне ответил Доминик. – Ты для меня как глоток свежего воздуха, Табби.
      После нескольких лет армейских тягот, где его окружали грубая солдатня и настырные маркитанки, после столичного высшего света, чья утонченная развращенность ничего, кроме отвращения, не вызывала, общество Табиты оказалось именно тем, в чем он сейчас нуждался больше всего.
      – Глоток свежего воздуха, – задумчиво повторила она. – Ты хочешь сказать, что я не такая, как те, с кем ты обычно встречаешься. На твоих армейских сослуживцев я, разумеется, не похожа. А на друзей и знакомых в городе? Если я и от них отличаюсь, значит, кажусь тебе просто деревенской девицей.
      Доминик громко расхохотался.
      – У меня и в мыслях нет ничего подобного! – Он посерьезнел. – Я слишком долго находился в отъезде. Чего только не насмотрелся! Душа моя отравлена пережитым. Я и представить себе не мог, что в мире столько злобы, ненависти, лжи. Общение с тобой мне очищает душу.
      Даже богатое воображение не позволило Табите представить себе весь тот ужас, через который Доминику пришлось пройти. Он смотрел сейчас не на нее, а вдаль, на озеро, и лицо его приняло страдальческое выражение. Девушка робко коснулась его локтя:
      – Прости, я слишком легкомысленно восприняла твои слова. Не хочешь ли немного рассказать о войне?
      Он посмотрел на нее с нескрываемой нежностью.
      – Рассказы о жестоких сражениях и кровопролитии вряд ли подходящая тема для бесед с юной леди.
      – Так ведь светские условности и традиции мне не указ, – заметила, улыбнувшись, Табита и мягко спросила: – Наверное, сражение при Ватерлоо было самым тяжелым? Там погибло много твоих товарищей?
      – В сражении при Ватерлоо? Да, многие погибли. – Он слегка запрокинул голову и прижался затылком к деревянной стене. – Особенно во время кавалерийской атаки. Молодые мужчины, мальчики чуть старше тебя. А сколько тяжелораненых… – Он умолк. Но вскоре снова заговорил: – Для меня лично самыми кошмарными были дни под Тулузой, почти два года назад. Тогда наконец мы перешли границу с Францией. – Бросив быстрый взгляд на девушку, Доминик коснулся шрама на щеке. – Именно тогда я его и получил. Но не в этом дело. Тогда я потерял своего лучшего друга. Кристофера Саути. – Он снова замолчал. Табита видела, как тяжело Доминику вспоминать об этом.
      – Я был ранен, – продолжил Доминик. – Сначала в лицо, потом штыком в бедро. Раны были не тяжелые, но я потерял много крови и был слишком слаб, чтобы подняться на ноги. Кристофер слез с коня и усадил меня в свое седло. Это был последний раз, когда я видел его живым. Он спас мне жизнь, а сам погиб. Будь я в силах, не допустил бы этого, но на меня накатила дурнота, все поплыло перед глазами… Вернувшись в Англию, я поехал к его семье и рассказал, как он погиб. Они были удивительно добры ко мне, но от этого я почувствовал себя еще хуже.
      В глазах его Табита увидела боль, и ей захотелось обнять его, прижать к себе, как-то утешить. Она взяла его за руку.
      – Доминик, не обвиняй себя в случившемся. Разве ты не поступил бы так же, не спас жизнь друга?
      – Да, – тихо ответил он. – Ты права.
      – А почему мы не знали, что ты был тяжело ранен штыком в бедро? А знали только про это… – Она коснулась кончиками пальцев шрама у него на щеке.
      Он отвел ее руку и сказал:
      – Это случилось сразу после смерти отца, и я не хотел расстраивать маму. Ей и без того хватало переживаний.
      У Табиты глаза наполнились слезами.
      – Мне даже думать об этом больно, – промолвила она.
      – Табби, пожалуйста, не плачь, – с нежностью в голосе попросил Доминик. – Все мои беды позади, и, хотя Кристофера я никогда не забуду, жизнь продолжается. И я не собираюсь пребывать постоянно в печали. Ему бы это совсем не понравилось.
      Снова наступило молчание. Теперь его нарушила Табита.
      – Расскажи про Железного Герцога. По словам Амелии, достаточно лишь упомянуть его имя, как великосветские леди тут же падают в обморок. Это правда?
      – Ну, про дамские обмороки я не слышал, – расхохотался Доминик. – Но если говорить начистоту, герцог Веллингтон больше чем кто-либо достоин всяческого уважения и преданности. Служить под его началом – огромная честь для любого солдата и офицера.
      Они посидели еще немного, и Табита поднялась.
      – Пожалуй, мне пора, – с нескрываемым сожалением сказала она. – Вечереет, слуги в доме скоро начнут беспокоиться, куда это я запропастилась.
      Доминику тоже не хотелось расставаться с Табитой.
      – Давай снова встретимся завтра, – предложил он.
      Табита просияла.
      – С удовольствием, Доминик.

      Они встречались и все последующие дни. И каждой встречи Доминик ждал с нетерпением. Табита восхищалась буквально всем, любой мелочью. А ему бы и в голову не пришло любоваться пушистыми сережками на голых ветвях ивы, луковицами цветков, которые зелеными стрелками пробивались из земли, первыми бледно-желтыми нарциссами, стаями перелетных лебедей.
      Все это ей страстно хотелось запечатлеть на листе бумаги, и очень часто он просто сидел рядом и смотрел, как она рисует. Если становилось прохладно, они просто гуляли. А потом Доминик провожал ее до того места, откуда видны были крыши поместья. Дальше идти она ему не разрешала, да он и не настаивал, зная, что о каждом ее шаге будет доложено леди Монтекью. А Доминику не хотелось осложнять девушке жизнь.
      Что касается Табиты, то она была счастлива. Девушка и мечтать не могла о том, чтобы каждый день проводить с Домиником. Однако виду не подавала, что счастлива, и по-прежнему вела себя как тихоня. Чтобы соглядатаи тетушки, не дай Бог, ничего не заметили. Но бывали моменты, когда ей это удавалось с трудом.
      Табита знала, что их встречи с Домиником рано или поздно прекратятся, но старалась не думать об этом. Доминик принадлежит к другому миру, в котором ей нет места. Судьба свела их еще в детские годы, но сейчас между ними непреодолимая пропасть. У Доминика есть титул, земли и богатство, он вращается в великосветских кругах, тогда как она приживалка без гроша в кармане. Ей предстоит долгие годы, если не всю жизнь, зарабатывать себе на пропитание в поте лица.

* * *

      Две недели спустя, хмурым днем пополудни, Табита, поджав под себя ноги, расположилась в большом кресле у камина. Она отдыхала после очередной прогулки с Домиником, увлеченно читая повествование Чарлза Лэма о приключениях Одиссея. Книга была одной из ее любимых, и она едва не простонала от разочарования, когда услышала за окном скрип колес подъехавшей кареты. Не испытывая ни малейшего желания спускаться вниз, девушка продолжала сидеть в кресле до тех пор, пока из вестибюля не донеслись голоса прибывших. Только тогда, не спеша отложив книгу, она поднялась и медленно направилась к двери.
      – О, вот и Табита. Найди Хоутон и скажи, чтобы поскорее подала чай в китайскую гостиную. Камин там уже разожгли? Хорошо. В карете все окна закрыты наглухо, но продувает ее немилосердно. Надо сказать Хиггину, чтобы посмотрел, в чем там дело.
      За последние два года Минерва Монтекью почти не изменилась, только располнела и в волосах у нее прибавилось седины. Она по-прежнему была нетерпимой и властной, слуги боялись ее и беспрекословно выполняли все поручения, которые она раздавала направо и налево. Через несколько минут в китайской гостиной все было готово для послеполуденного чая.
      Табита налила в чашки чай, передала тете и кузине, села на свое место и стала пить маленькими глотками из своей чашки, с самым почтительным видом слушая рассказ о злоключениях и бедствиях, которые родственницам пришлось пережить в столице.
      По словам леди Монтекью, все, начиная от возмутительной цены на тюль и кончая отвратительной погодой, было специально подстроено, чтобы им досадить.
      Амелия в отличие от матери все время молчала. Табита, заметив, что кузина в весьма подавленном настроении, поинтересовалась, виделась ли она с мистером Пембери.
      – Да, конечно, – ответила Амелия, и лицо ее на миг оживилось. – Мы много времени проводили вместе. Я очень по нему скучаю, – добавила она с тоской в голосе.
      – Могу себе представить, – сочувственно покивала Табита. – До его приезда к нам, на твою помолвку, осталось чуть меньше двух недель. А потом ты снова будешь в городе.
      – Знаю, знаю! Но я так тяжело переношу разлуку! – вздохнула Амелия и прижала кончик крохотного шелкового носового платка к глазам. – Тебе не понять, как это трудно – быть вдалеке от любимого!
      Леди Монтекью вновь завела разговор о приготовлениях к торжествам по поводу помолвки, и о Табите вскоре забыли. Воспользовавшись случаем, девушка предалась воспоминаниям о Доминике. Как жаль, что она не знала о возвращении тети. Ведь они с ним даже не попрощались. Теперь ей больше не удастся ускользнуть из дома на полдня. Или у нее получится? Возможно, они подумают, что она рисует где-то в парке, тогда…
      Набросив на плечи плащ, Табита с альбомом под мышкой направилась к озеру. Едва перевалило за полдень, и хотя погода стояла промозглая и холодная, дождя не было, и ее желание выбраться в парк не должно было вызвать подозрений.
      Несмотря на то, что Табите предстояла встреча с Домиником, на сердце у нее было тяжело. Мысль о том, что это их свидание может оказаться последним, мучила ее всю ночь. Она знала, что тетя придет в ярость, если узнает, куда на самом деле ходит племянница. Вызывать гнев леди Монтекью Табите не хотелось по вполне понятным причинам. В последнее время ее положение в поместье Роксли с каждым днем становилось все более непрочным. Ей уже исполнилось восемнадцать, самое время, по мнению тети, начать самой зарабатывать себе на жизнь. Слишком много скрытых и явных намеков на этот счет довелось ей услышать за прошедшие годы. И она не сомневалась в том, что очень скоро ее пребывание в поместье Роксли станет нежелательным. Особенно остро девушка это почувствовала после возвращения тети из Лондона. Табита не исключала, что в ближайшее время ее могут отослать в какой-нибудь забытый Богом уголок в качестве гувернантки. Прогнав эти мысли, Табита ускорила шаг.
      Едва она успела дойти до первого векового дуба, как вдруг услышала за спиной торопливые шаги и обернулась. К ней со всех ног бежала Хоутон. С упавшим сердцем девушка остановилась.
      – Хоутон, вы за мной?
      – Да, мисс Табита. Ее милость желает поговорить с вами.
      – Хорошо, сейчас приду.
      – Она у себя в спальне, мисс.
      – Спасибо, Хоутон.
      Табита медленно поднималась по ступенькам, зная наперед, что предстоящий разговор с тетей, как это всегда бывало, не сулит ничего хорошего. Не донесли ли тете о ее свиданиях с Домиником? Девушка терялась в догадках, однако решила, что тете она понадобилась по другой причине и, собрав в душе всю свою волю, приготовилась к допросу с пристрастием. Войдя в спальню, она была изумлена оказанным ей непривычно теплым приемом. Тетя, сидевшая за туалетным столиком и завершавшая свой туалет, даже предложила Табите сесть.
      – Я хочу сообщить тебе о принятом мною решении относительно твоего будущего, – начала леди Монтекью. – Полагаю, ты удивилась визиту преподобного Холла и преподобного Теккерея в столь ранний час? Обстоятельства благоприятствуют тебе, – не дождавшись ответа от племянницы, продолжила леди Монтекью. – Дело в том, что преподобный Теккерей недавно получил приход с жалованьем вполне достаточным, чтобы содержать жену. Должна сказать, что ничего подобного я не ожидала и была приятно удивлена его предложением. Ведь у тебя нет ни приданого, ни даже самого захудалого наследства. Преподобный Теккерей, этот высоконравственный человек, пренебрег твоей нищетой и бесстыдством твоих непутевых родителей исключительно ради твоей молодости и хорошего здоровья.
      Табита выслушала тетю молча, но сохранить невозмутимость не сумела. Увидев, что племянница потрясена, леди Монтекью добавила:
      – Само собой разумеется, свадьба Амелии будет первой. А следующая – твоя.
      – Но я не хочу… – выпалила Табита, – выходить замуж за преподобного Теккерея! Я не могу… – Она осеклась под холодным и суровым взглядом тети и залилась краской.
      – Ты что-то соизволила сказать? – зловеще поинтересовалась леди Монтекью.
      Табита продолжала хранить молчание, ломая стиснутые на коленях руки; Она знала, что ни за что не согласится, но бунтовать именно сейчас не время.
      Сочтя молчание Табиты за полную капитуляцию, леди Монтекью улыбнулась.
      – Я понимаю, что ты удивлена его предложением, но это вполне естественно. Тебе просто повезло, я не знала, куда тебя пристроить. Ты настолько никчемная, что не годишься даже в гувернантки, не говоря о чем-нибудь другом. Надеюсь, ты все хорошенько обдумаешь и будешь рада, что мне удалось решить эту проблему.
      Дойдя до своей комнаты, Табита упала на постель и погрузилась в размышления. Она пока не задумывалась о своем будущем, но знала, что замуж никогда не выйдет. Тем более за совершенно незнакомого ей мужчину, в то время как сердце ее принадлежит другому.
      Надо придумать, каким образом не угодить в расставленные ей сети. Пусть она не годится в гувернантки, но она неплохо рисует и шьет, вполне сносно говорит по-французски, только на фортепьяно не умеет играть. Но главное препятствие, как она сейчас поняла, – ее юный возраст.
      Может быть, написать чете преподобного Морвелла? Они знали ее родителей и смогли бы помочь ей устроиться на работу неподалеку от них. Но Табита тут же решила, что весьма непорядочно впутывать этих добрых и почтенных людей в малоприятные споры с ее грозной тетушкой. Жили они далеко отсюда. Денег на дорогу у нее не было, а просить взаймы у почтенной четы она бы ни за что не решилась.
      Прошло три дня, и, хотя тетя Монтекью о предстоящем замужестве не обмолвилась ни единым словом, Табита все время чувствовала, что за ней следят. Поэтому была предельно осторожна и ни разу не осмелилась дойти до озера в надежде встретить там Доминика. Она, разумеется, не расскажет ему о своей беде, не попросит помощи. Сама мысль о том, что в эту историю втянут кого-нибудь из семейства Риз, лишала ее мужества.
      Как всегда, когда Табиту охватывала тревога и беспокойство, она находила утешение в рисовании и по нескольку часов в день проводила в классной комнате за этим занятием. Но охватившая ее апатия удерживала девушку от прогулок или поиска каких-то новых мест.
      Наступил вечер, которого Табита с ужасом ждала. Преподобный Холл и Джосая Теккерей, его викарий, были приглашены на обед в поместье Роксли.
      Табита, переодевшись в свое единственное приличное платье из бледно-лилового шелка, которое ей отдала Амелия, со вздохом вышла из комнаты. Не имея ни малейшего желания выглядеть привлекательной в глазах джентльменов, дожидавшихся ее внизу, она лишь пару раз небрежно провела гребнем по волосам и убрала их со лба назад. Эта прическа ей совсем не идет, порадовалась она, а платье давно вышло из моды. Быть может, взглянув на нее, жених откажется от своих намерений.
      Девушка спускалась по лестнице, трепеща от ужаса, молясь в душе, чтобы преподобный Теккерей не разглагольствовал о приготовлениях к событию, которое уже считал чуть ли не свершившимся. Табита чувствовала себя совершенно беззащитной. Жизнь девушки, казалось, близилась к мрачному финалу, безжалостная судьба явно вступила в сговор с бессердечной тетей, чтобы окончательно добить несчастную сироту.
      При мысли, что на обеде будет присутствовать преподобный Холл, Табита совсем пала духом. Он всегда был на стороне тети Монтекью. Преподобный Питер Холл держал мертвой хваткой весь приход. Его проповеди были немыслимо долгими, к тому же лишенными христианского милосердия, как считала Табита.
      Проповедник был высоким и сухопарым и, как казалось Табите, видел каждого человека насквозь. О викарии, с которым Табите приходилось неоднократно встречаться, девушка не могла думать без отвращения. Ростом он был чуть ли не в половину ниже проповедника, к тому же тщедушный. Всякий раз он смотрел на Табиту так, что ей становилось не по себе. Старая развалина, зло подумала Табита.
      Джосая Теккерею не было еще и тридцати восьми. Однако юная Табита считала его стариком. Даже будь ее сердце свободным, она ни за что не отдала бы его викарию.
      В гостиной она обнаружила, что все добропорядочное общество в сборе. Не было только Амелии. Преподобный Теккерей стоял с бокалом вина возле камина, и Табита, заметив его похотливый взгляд, поняла, что тетя заверила его в ее согласии.
      Табита пришла в замешательство, когда Теккерей поставил бокал на каминную полку, подошел к ней, взял за руки и прочувственно сказал:
      – Рад видеть вас, дорогая мисс Монтекью.
      Табита молчала, потупив глаза, дожидаясь, когда наконец он ее отпустит. К ним приблизился преподобный Холл.
      – Позвольте мне первому принести вам самые искренние поздравления, – проговорил он. Проповедник улыбнулся, что было для него большой редкостью, однако Табита продолжала хранить молчание, едва сдерживая охвативший ее гнев.
      – Вначале я думал, что вы слишком молоды для замужества, – разглагольствовал Холл, – и, вероятно, преследуете некие тщеславные цели. Но, поразмыслив, проникся пониманием того, что, имея рядом достойного мужа, который будет не только направлять вас, но также научит вас смирению и послушанию, вы станете образцовой женой. Желаю вам всего наилучшего, мисс Монтекью.
      Это было уже слишком. Они не имеют права распоряжаться ее жизнью. Она отступила на шаг от преподобного Холла и выпалила ему прямо в лицо:
      – Умоляю, не говорите больше ничего! Вы ошибаетесь. Я не выйду замуж за мистера Теккерея. Ни за что!
      Табиту стала бить дрожь. Она застыла на месте, не в силах пошевелиться или вымолвить хоть слово.
      В это время наступившую тишину нарушил зловещий голос леди Монтекью:
      – Ушам своим не верю, Табита Монтекью. Оставь нас! Немедленно поднимись к себе в комнату! Я с тобой позже поговорю.
      Табита выбежала из гостиной вся в слезах и на полпути едва не сбила с ног Амелию.
      – Табита! Что случилось?
      Она схватила кузину за руку. Амелия Монтекью хоть и была эгоисткой, к кузине относилась по-доброму. И даже сочувствовала. Вот и сейчас, увидев Табиту в слезах, она не на шутку встревожилась. Положению Табиты не позавидуешь, но поскольку та внешне переносила все перипетии своей судьбы терпеливо и стоически, то нетрудно было не обращать особого внимания на неприятности, случавшиеся с ее родственницей. Однако столкнуться с заливавшейся слезами девушкой прямо на лестнице, да еще в день званого обеда было совсем другим делом. Амелия не могла пройти мимо чужого страдания.
      – Это мама, да? – спросила она, опасливо озираясь. Даже Амелия боялась матери. Впрочем, как и остальные члены семьи. Табита не нашла в себе сил ответить, тогда Амелия взяла девушку за руку и повела в ее комнату. Когда они сели рядышком на кровать, Амелия сказала: – Табита, постарайся взять себя в руки. Надеюсь, не все так плохо, как тебе кажется. Я знаю, что мама порой впадает в ярость, но завтра все образуется, вот увидишь.
      Табита помотала головой.
      – Нет, – сказала она. – Я такого наговорила, что тетя меня не простит.
      Амелия попросила кузину рассказать о случившемся.
      Табита рассказала, что тетя хочет силой выдать ее замуж за Джосая Теккерея.
      – Мистер Теккерей? – удивилась Амелия. – Но он старый и к тому же просто невыносим. Ты же знаешь. Не могу этому поверить.
      – Но это правда, – тихо ответила Табита. – Мой отказ принять его предложение тетя сочла за личное оскорбление, поскольку я нарушила ее волю, и никогда мне этого не простит. Пусть она угрожает мне, бьет, делает со мной, что захочет, я вынесу что угодно, но замуж за этого человека не выйду.
      Табита заплакала.
      – Табита, не плачь, ну пожалуйста. – Она обняла девушку. – Мы что-нибудь придумаем. Попробую замолвить за тебя словечко, поговорить с мамой.
      – Ты это сделаешь? – широко распахнула глаза Табита. Она знала, что кузина никогда не перечила матери.
      – Конечно, – ответила Амелия, хотя не была уверена в том, что решится на такой шаг. – А сейчас мне лучше спуститься к маминым гостям, а то она еще больше рассердится, а это может тебе навредить.
      В семействе Монтекью садились обедать ровно в шесть часов. Так что к десяти гости уже разошлись, и леди Монтекью поднялась в комнату племянницы.
      Эти часы Табита провела в тревоге и отчаянии, не зная, придет тетя к ней сегодня или придется ждать до утра. Она пыталась читать, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, но ни слова не понимала из прочитанного. В конце концов она отложила книгу и опустилась в старое кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками, стоявшее в ногах кровати. Когда она услышала в коридоре шаги, которые приближались к двери ее комнаты, она быстро вскочила на ноги и непроизвольно схватилась обеими руками за спинку кресла.
      Дверь распахнулась, пропуская в открывшийся проем леди Монтекью и служанку Хоутон. Увидев, как бледна и напугана племянница, леди Монтекью больше не сомневалась в том, что заставит упрямую девчонку выполнить ее волю. Какое-то время она молча смотрела на Табиту.
      Недавняя вспышка негодования Табиты поразила и встревожила леди Монтекью. За все прожитые здесь годы девушка редко выказывала неповиновение. Леди Монтекью стоило немалых усилий заверить получившего категорический отказ викария, что Табита все же согласится выйти за него замуж. Она ссылалась на молодость и неопытность девушки и наконец сказала, что Табите понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть к мысли о замужестве, а потом он сделает из нее истинно достойную жену.
      – Ну что ж, мисс, – заговорила наконец леди Монтекью. – Ни разу мне еще не приходилось краснеть за моих родственников, да еще в моем доме. Ты позволила себе разговаривать со служителем церкви, к тому же еще моим гостем, непристойным тоном. Мне так и не удалось привить тебе манеры, которыми должна обладать девица твоего происхождения. Подумать только, я убеждала преподобного Теккерея, что тебя с детских лет обучали светским приличиям. – Леди Монтекью умолкла и шагнула к Табите. – Я давно подозревала, что ты пошла в свою мать и недостойна носить имя Монтекью.
      Табита молча выслушала тираду тети, включая оскорбления в адрес ее матери, просто потому, что слышала это не раз. Она знала, что легко ей сегодня не отделаться. Такой разъяренной она свою тетю еще ни разу не видела и, внутренне содрогаясь, ждала предстоящего наказания.
      Леди Монтекью повернулась к служанке и протянула руку. Хоутон, злорадствуя, вложила в руку хозяйки кожаный хлыст.
      – Сними платье и встань на колени перед кроватью. Спиной ко мне, – приказала леди Монтекью. – Посмотрим, сколько времени тебе понадобится, чтобы одуматься.
      Табита дрожащими руками сняла платье, оставшись в сорочке и нижней юбке, и опустилась на колени.
      От первого удара она громко вскрикнула, но тут же взяла себя в руки, исполненная решимости не показывать свою слабость перед мучительницей. Вздрагивая всякий раз, когда хлыст вновь и вновь опускался ей на спину, молча глотая слезы, струившиеся по щекам, Табита не издала больше ни звука.
      Наконец палачи ушли, и она буквально вползла на кровать, тихонько постанывая. Но в душе ее, как ни странно, росло чувство свободы и торжества. Она впервые за все эти годы выразила тетушке протест. Не поддалась ее угрозам, не спасовала перед ней. Настроение у Табиты поднялось, она устроилась поудобнее на постели, закрыла глаза и, обессиленная, уснула.

      Следующий день выдался ненастным, небо сплошь затянули тучи. Однако Доминик заметил, что не он один отважился выбраться из дома, рискуя промокнуть до нитки, и сидит в прибрежной ротонде. Сначала он решил, что это Табита, с которой они уже несколько дней не виделись. Он подумал, что вернулись из столицы ее родственники и теперь ей сложно ускользнуть незамеченной из дома.
      Подойдя ближе, он увидел в ротонде женщину, но это была не Табита, а Амелия Монтекью. Доминик был искренне удивлен, что она делает в этом уединенном и пустынном месте, да еще в такой хмурый, ненастный день.
      Доминик, не склонный понуждать себя к напускной вежливости и светским разговорам с девицей, чье общество было ему малоинтересно, уже хотел повернуть назад, но было поздно. Амелия его заметила, узнала, поднялась со скамейки и приветливо помахала рукой. Пришлось Доминику приблизиться к узенькому деревянному мостику, перекинутому с берега к ротонде.
      – Доминик Риз! – воскликнула Амелия. – Когда мы виделись в последний раз? Ты очень изменился! – Тут взгляд ее скользнул по шраму на его щеке, и девушка, покраснев, запнулась. – Я не имела в виду… то есть я… ты просто выглядишь так.
      – Знаю, мы оба повзрослели, – пришел он ей на помощь.
      – Да. – Она улыбнулась и робко посмотрела ему в лицо. – Надеюсь, это комплимент.
      Доминик внимательно окинул взглядом девушку, отметил чистую ухоженную кожу, уложенные в красивую прическу густые рыжеватые волосы.
      – Конечно, – ответил он.
      Кокетливая Амелия, взмахнув ресницами, бросила на него лукавый взгляд, взяла за руку и потянула на скамейку рядом с собой.
      – Доминик, посиди со мной немного, я тебя так просто не отпущу. Почему ты к нам не заходишь? Все это время был в Европе?
      – Нет. Несколько раз приезжал в Лондон, но в Уорикшире не был лет пять.
      – Как интересно! Мне хочется, чтобы ты обо всем рассказал, я сегодня не в настроении, и мне нужно отвлечься.
      Доминик понимал, что Амелия пришла в замешательство и старается не смотреть на его обезображенное лицо. Впрочем, за два года Доминик к этому давно привык. Он вздохнул, смирившись с неизбежным, и вкратце рассказал ей о походе герцога Веллингтона и о собственной незначительной роли в этой героической операции, о чем рассказывал каждому, кто обращался к нему с подобными просьбами.
      – Насколько я знаю, Амелия, – заметил он, исполненный решимости сменить тему разговора на ту, которая была ему намного интереснее да и ей тоже, как он подозревал, – в мае ты выходишь замуж.
      – Это так.
      – Тогда почему плохое настроение? Ты просто должна сиять от счастья, не так ли?
      – Разумеется. Совсем недавно я была очень счастливой. – Она запнулась и продолжила: – Дело в том, что я повздорила с мамой впервые в жизни.
      Доминик не горел желанием узнать причину ссоры между леди Монтекью и ее дочерью и уже был готов откланяться, но сказанное дальше Доминика насторожило.
      – Понимаешь, я должна была принять чью-то сторону. Табите больше некому помочь, и хотя она клянется, что, как бы мама ни вынуждала ее принять его…
      – Принять кого? Что?! – перебил ее Доминик.
      – Принять предложение мистера Теккерея.
      – Кто он такой, этот мистер Теккерей, черт возьми?
      – Викарий. Но такой старый и…
      – Викарий?! Эта подлая тварь, помощник преподобного Холла? – воскликнул Доминик.
      – Ну да, он недавно получил собственный приход, кажется, где-то в Кенте и теперь может позволить себе содержать жену. Он сделал предложение Табите, мама требует, чтобы она согласилась.
      Доминик видел Джосая Теккерея не более двух-трех раз и то мельком, потому что поместье Монтекью относилось к соседнему приходу. Но ему хорошо запомнились и манера себя держать, и физиономия этого господина. При мысли о Табите, ангельски чистой Табите, насильно выданной за него замуж, Доминик пришел в ужас.
      – Ты говоришь, что твоя мать заставляет Табиту принять предложение этого… мистера?
      – Да, но Табита ему отказала, причем в резкой форме, да еще в присутствии преподобного Холла и мамы. И мама пришла в неописуемую ярость.
      – Могу себе представить, – хмуро заметил Доминик.
      Леди Монтекью способна на все. На этот счет Доминик не питал никаких иллюзий. Лицо его приняло гневное выражение, когда он снова повернулся к Амелии.
      – Каким же образом твоя мама собирается убедить Табиту принять предложение этого господина?
      Амелия с готовностью рассказала, что утром поднялась в комнату кузины, потому что Табита к завтраку не вышла, и увидела на ее спине следы побоев.
      – Боже мой! – в ярости воскликнул Доминик. – Твоя мама… Прости за прямоту, но такой жестокой женщины я еще не встречал. Как только совесть ей позволяет издеваться над этой девочкой?!
      Он вскочил со скамейки, повернулся спиной к Амелии, облокотился о перила руками и устремил взгляд на спокойные воды озера, изо всех сил стараясь обуздать свой гнев. Вдруг он стремительно обернулся.
      – Ей ведь плохо?
      – Спина вся в кровоподтеках, живого места нет. Однако мама ничего не добилась. Табита гораздо смелее меня.
      – Смелости у нее больше, чем у кого бы то ни было, – произнес Доминик. – А что было потом? Ты, кажется, сказала, что поссорилась с матерью.
      – Да. С Табитой я побыла совсем недолго. Мама явилась к ней в комнату и велела мне убираться, а я не послушалась. Я так боялась, что она снова станет ее бить. Я никогда маме не возражала. – Голос у Амелии дрогнул. – И не только маме, Ричарду тоже. Они всегда заставляли меня делать то, что нужно им. Но я не могу спокойно смотреть на то, как мучают Табиту. Я выхожу замуж за любимого человека и то, что происходит с кузиной, принимаю особенно близко к сердцу. И я пригрозила маме, что не приду на мою помолвку, если она не перестанет мучить Табиту.
      – Так и сказала? – поразился Доминик и поднял брови. – Какая же ты молодец!
      – Возможно, сейчас это поможет, – сказала Амелия. – А что потом?
      – Не знаю. Но ведь всегда можно что-то сделать. За этого господина ей никак нельзя выходить замуж.
      – Нельзя, – согласилась Амелия и поднялась. – Мне, пожалуй, пора. Может, и не стоило все это тебе рассказывать, только я знаю, что Табита тебе нравилась гораздо больше, чем мы с Ричардом.
      – Твоего братца сложно полюбить. – Доминик расплылся в веселой улыбке. – А вот ты меняешься к лучшему прямо на глазах, честное слово.
      – Стараюсь, – смущенно покраснела Амелия. – Господь знает, сколько раз меня грызло чувство вины, когда я стояла рядом и ничего не делала, чтобы хоть как-нибудь ей помочь. Но на стороне Ричарда я не была никогда. Кстати, он приедет на мою помолвку. А ты придешь?
      – Можешь быть в этом уверена.
      – Тогда я прощаюсь до следующей недели.
      Доминик сжал руку Амелии.
      – Ты за ней приглядывай, хорошо?
      – Обещаю.
      Доминик смотрел вслед уходившей Амелии Монтекью. Девушка его несказанно удивила. Он и не подозревал, что у нее хватит смелости вступиться за Табиту. Он не забыл, с каким пренебрежением и высокомерием обращалась она со своей младшей кузиной в детстве, не упуская случая потешить свое себялюбие. Сам он, если потребуется, сделает все, что в его силах, лишь бы помочь Табите. Брак с этим изворотливым и лицемерным церковником не должен состояться ни при каких обстоятельствах. Он попросит свою мать пригласить Табиту погостить в Лондон. Люси будет на седьмом небе от счастья. Надо хоть на время избавить Табиту от травли, которую ей устроила Минерва Монтекью.

      – Ты уверена, что успеешь все это перешить?
      – Нисколько в этом не сомневаюсь, – улыбнулась Табита. – Начну прямо сейчас… и спасибо тебе, Амелия.
      – Не за что. Слушай, тебе очень идет этот цвет, – сказала Амелия, еще раз окинув кузину придирчивым взглядом. Табита стояла перед большим напольным зеркалом, приложив к себе шелковое платье салатового цвета. – Кстати, гораздо больше, чем цвет лаванды с оливковым оттенком. А ты хотела надеть именно то платье. Салатовое тебе идет даже больше, чем мне.
      – Ну уж нет, – возразила Табита. – Ты постараешься меня уверить, что оно тебе не нравится, что плохо сидит, но мне-то со стороны виднее. Ты по доброте душевной отдаешь мне одно из своих лучших и любимых платьев. Я должна была бы отказаться, но… – Девушка улыбнулась и добавила: – Но мне оно так нравится, что я просто не в силах этого сделать.
      Табита повесила платье на спинку кресла, подошла к туалетному столику и взяла свою корзинку с рукоделием.
      – Здесь и перешивать почти нечего. Разве что немного ушить, – в раздумье проговорила она, оглядывая Амелию. – И подол чуть-чуть укоротить. За час все сделаю.
      – Тогда жду тебя в гостиной, не задерживайся, – улыбнулась Амелия, направляясь к двери.
      Табита смотрела вслед кузине. На ней было воздушное платье бледно-розового цвета, завитые светло-каштановые волосы, обрамлявшие свежее девичье личико. Никогда еще Табита не видела Амелию такой красивой и счастливой. Впрочем, неудивительно, завтра ее помолвка.
      Прошло чуть больше недели с той ужасной ночи, когда тетя жестоко наказала Табиту. Девушка не сомневалась, что тетя ее не простила, но жила надеждой на лучшее. Израненная спина зажила, а Амелия – удивительное дело! – умудрилась не только сделать так, что тетя по крайней мере в последнее время перестала донимать Табиту разговорами о замужестве, но и неведомо как добилась от своей матери разрешения для Табиты присутствовать на торжествах по случаю своей помолвки.
      Когда Табита спустилась вниз, там стали собираться гости. Танцевальный зал, украшенный кадками с весенними цветами и ярко освещенный сотнями свечей, выглядел празднично и был готов для торжества. Высокие двери, отделявшие зал от столовой, были распахнуты настежь. Гости не скрывали своего восхищения убранством, но не решались приблизиться к длинному столу, покрытому белоснежной скатертью и уставленному бокалами с освежающими напитками. Соседний стол буквально ломился от блюд с копченой ветчиной и холодной индейкой, которые были нарезаны тонкими ломтиками. Здесь же можно было найти свежие побеги спаржи, сельдерея, заливное из крохотных яиц ржанок. Вазочки из дрезденского фарфора, щедро наполненные самым разным вареньем и сладостями, окружали занимавшую самый центр стола многоярусную пирамиду из нескольких ваз, декорированных листьями и небольшими цветами.
      Табита задержалась у входа, ошеломленная великолепием торжества. Ничего подобного она никогда не видела.
      Подошла служанка с подносом. Это была Верити Поттер. Табита ее узнала.
      – Здравствуй, Верити, – улыбнулась девушка. – Что там у тебя на подносе?
      – Шампанское, мисс, – приветливо ответила служанка. – Возьмите. Бокал вам очень даже будет к лицу.
      Табита рассмеялась.
      – Смелость во хмелю, ты это хотела сказать? А что, может быть, ты и права.
      Она взяла бокал и сделала маленький глоток.
      – Все гости просто восхитительны, правда?
      – Правда, – согласилась служанка. – И вы, мисс, тоже.
      Табита снова рассмеялась.
      – Напрасно ты так думаешь. Я чувствую себя здесь чужой. – Она снова пригубила бокал. – М-м, вкусно!
      – Вы только пейте помедленнее, мисс, а то с непривычки закружится голова и упадете не дай Бог, – предупредила Верити. – Пожалуй, пойду, а то выговор сделают.
      Улыбнувшись, служанка пошла предлагать шампанское гостям, а Табита наконец вошла в зал.
      Тут ее окликнула Амелия, которая подошла к ней в сопровождении молодого джентльмена. Табита узнала его – это был Бен Костин, сын сквайра – и тепло ему улыбнулась. С ним она чувствовала себя свободно, поскольку он был еще более стеснительным, чем она.
      – Здравствуй, Бен, давно что-то тебя не было в Роксли. Твои сестры тоже приехали?
      Он ответил, что, конечно, приехали и жестом показал на них, отыскав глазами в толпе гостей, которые все прибывали. Амелия оставила их вдвоем и отправилась на поиски более словоохотливого кавалера. Табита же, приняв под свое крылышко юного Бена, развлекалась как могла.
      В очередной раз окинув взглядом зал, она увидела, что к ней, обмахиваясь веером, спешит раскрасневшаяся Амелия.
      – Ты не очень обиделась, что я оставила тебя с Беном? Не могу же я весь вечер его опекать, как малое дитя.
      – Что ты, Амелия, конечно, не обиделась, – улыбнулась Табита, – он вполне здравомыслящий юный джентльмен, особенно когда забывает про свою стеснительность. Ты видела, как мы с ним танцевали?
      – Он пригласил тебя?! – изумилась Амелия. – Ушам своим не верю!
      – Честное слово, пригласил! Это было очень мило с его стороны. А потом я танцевала с мистером Петтигрувом.
      – Со старичком Петтигрувом? Боже мой, бедненькая Табита! Я найду тебе кого-нибудь помоложе. – Она задумчиво прикусила губу, и вдруг лицо ее просветлело. – А Доминика ты еще не видела? Его не придется долго уговаривать, чтобы он с тобой потанцевал.
      Табита почувствовала, как екнуло сердце.
      – Разве Доминик здесь? – Она поискала его глазами в толпе. – Я и не знала, что он приедет.
      – По правде говоря, я его еще не видела, но он сам мне сказал, что приедет.
      Взгляд Табиты метнулся к лицу кузины.
      – Ты с ним виделась?
      – Да, встретила недавно у озера. У него такое лицо… Ты приготовься. Но он вернулся живым и здоровым, и это уже великое счастье.
      Табита опустила глаза, чтобы не выдать своего волнения. Слишком трепетными были ее чувства к Доминику, чтобы ими делиться. Но сегодня он будет здесь, и они снова увидятся. В долгие дни разлуки она даже мечтать об этом не смела.
      – Вот вы, оказывается, где!
      Девушки обернулись и увидели Майлза Пембери, суженого Амелии. Это был крепко сбитый, высокий, широкоплечий молодой джентльмен, с копной густых, слегка вьющихся волос и добродушным лицом.
      – Я пришел заявить свои права на тебя, дорогая, – сказал он, одарив Амелию ослепительной улыбкой. – По-моему, на танец с тобой выстроилась чуть ли не целая очередь, и я полагаю, что настал мой черед.
      – Майлз, ну что ты говоришь! – вздохнула Амелия. – Ты же знаешь, я предпочитаю танцевать с тобой, но мне ужасно жарко – бедный мистер Хиндли танцевал со мной два раза подряд, и я буду тебе благодарна, если ты принесешь мне чего-нибудь прохладительного.
      – Как пожелаешь, дорогая, может быть, еще шампанского? – с трудом скрыв разочарование, произнес Майлз Пембери. – Или на сегодня достаточно?
      – Лучше лимонад, – ответила Амелия. – Мама мне не простит, если на моей помолвке я опьянею. Табита, а ты что хочешь?
      – Мне, пожалуйста, тоже лимонад.
      – Разве он не замечательный? – шепнула Амелия, едва Майлз направился к столу с прохладительными напитками.
      Табита улыбнулась. Майлз Пембери хотя и симпатичный, но далек от идеала мужской красоты. Впрочем, огорчать кузину она не собиралась.
      – Он от тебя без ума, Амелия, – ушла от прямого ответа Табита. – Тебе повезло.
      – Да, – расцвела Амелия. – Я тоже так думаю. Хотела бы, чтобы и тебе повезло. Я имею в виду замужество. Тогда разрешились бы многие твои проблемы. – Увидев, как изменилась в лице кузина, Амелия торопливо добавила: – Разумеется, тебе нужен не тот, кого мама прочит тебе в мужья, а человек, которого ты полюбишь и который полюбит тебя. Тебе надо выбираться в свет, знакомиться с новыми людьми. Когда я выйду замуж и уйду из этого дома, все будет по-другому, вот увидишь!
      После вечерних сумерек на улице пламя множества свечей ослепляло. Тем не менее Табиту Доминик увидел сразу. Она стояла в дальнем конце зала и разговаривала с величественного вида пожилой дамой, в одеянии пурпурного и бирюзового цветов и в пурпурном тюрбане.
      Извинившись перед матерью, Доминик стал пробираться к девушке через толпу гостей, то и дело останавливаясь, поскольку здесь было много знакомых. Доминик еще не получил официальной отставки и вынужден был носить военный мундир. Все расспрашивали его о войне, особенно о прошлогоднем марш-броске победоносного герцога Веллингтона с Пиренейского полуострова во Францию, и не скупились на громогласные приветствия и поздравления.
      Добравшись наконец до Табиты, Доминик извинился перед матроной в тюрбане и увлек девушку за собой.
      Едва она его увидела, как лицо ее осветилось счастливой улыбкой.
      – Доминик! Ты так поздно приехал! Я заждалась.
      – Польщен, что мое отсутствие было замечено, – ухмыльнулся он. – Но я не виноват. Матушке, даже в ее почтенные годы, не мешало бы научиться такой добродетели, как пунктуальность. Ты обещала кому-нибудь следующий танец? Табита покачала головой.
      – Тогда я, пожалуй, воспользуюсь своим преимуществом.
      – Боюсь, сударь, мне придется вам отказать, – грустно произнесла она, ничего не желая так сильно, как принять его приглашение. – У меня серьезное поручение – занимать одиноких гостей.
      – Но я тоже гость и не меньше других нуждаюсь в твоем внимании.
      Табита смущенно улыбнулась.
      – Ты, вернувшийся с победой, покрытый славой герой? Да ты весь вечер будешь нарасхват.
      Музыканты вновь взялись за инструменты, и Доминик, невзирая на слабые протесты Табиты, увлек ее в центр зала. Здесь, при ярком свете свечей, он повнимательнее вгляделся в лицо девушки, но не заметил на нем никаких признаков дурного с ней обращения. Ему хотелось расспросить о тяготах, которые девушке пришлось вытерпеть, но, видя, как сияет ее прелестное личико, Доминик подумал, что любое, сказанное им неосторожное слово может испортить ей весь вечер.
      Они не виделись более двух недель, и сейчас она снова поразила его своей красотой. В свете свечей ее матовая кожа, казалось, едва заметно мерцала, глаза казались необыкновенно живыми.
      – Табби, ты сегодня такая красивая, – вырвалось у Доминика.
      – Спасибо.
      – Очень красивая, честное слово.
      – Не надо, – покраснела Табита. – А то у меня голова закружится от похвал. – Она обвела взглядом гостей. – Все дамы сегодня красавицы. Разве не так? – Табита лукаво улыбнулась.
      Доминик молчал, но в глазах его притаился смех.
      – Ты же знаешь, я еще ни разу не была на таких торжественных церемониях, – сердито заметила она. – Представляю, как тебя забавляет моя наивность.
      – Да, забавляет. Ведь ты без конца твердишь, что все присутствующие здесь дамы красавицы. И вот та матрона в умопомрачительном тюрбане на голове тоже красавица?
      Табита украдкой бросила взгляд на мисс Федерстон.
      – Доминик Риз, вы просто бесстыдный озорник. Уверена, она потратила уйму времени на то, чтобы…
      Девушка осеклась, улыбка, которая не сходила с ее лица, мгновенно исчезла.
      Недоумевающий Доминик проследил за взглядом Табиты и увидел, что к ним приближается Ричард Монтекью.
      За эти годы Доминику доводилось не раз сталкиваться в Лондоне с Ричардом, однако симпатии он к нему по-прежнему не питал. Хотя Доминик и сам был не прочь поразвлечься, однако то, что позволял себе Ричард, вызывало у него глубокое отвращение. Он часто спрашивал себя, известно ли Минерве Монтекью о похождениях ее сына. Скорее всего нет. Ричард в мгновение ока мог превратиться в утонченного аристократа и именно таким представал перед своей матушкой.
      – Кажется, кто-то желает присоединиться к нам, – негромко заметил он.
      – Уверена, это тетя Монтекью его послала, – промолвила девушка. – Ей как ножом по сердцу, что я завладела вниманием одного из видных гостей.
      Пока Табита говорила, Доминик повнимательнее всмотрелся в ее лицо. Ее реакция на появление в зале Ричарда его удивила, особенно после того, что она сказала во время их первой встречи у озера. Ей явно стало не по себе, и Доминику захотелось узнать, что именно сделал Ричард.
      Табита невольно сравнила стоявших рядом с ней молодых людей. Оба высокого роста, а в остальном никакого сходства. Ричард унаследовал от матери крепкое телосложение и пышущий здоровьем вид. Однако выглядел грубым и неотесанным рядом с темноволосым худощавым и аристократически красивым Домиником. Одет был безвкусно. Рукава и воротник рубашки отделаны пышными кружевами, искусно повязанный галстук и кричаще яркий жилет подчеркивали все недостатки его фигуры.
      – Ну что же, Хантли, – сказал Ричард. – Должно быть, приятно снова чувствовать под ногами землю доброй старой Англии. Не представляю, как бы я вытерпел столько времени среди чужаков. В каком чине ты вышел в отставку?
      – Капитан.
      – Капитан в двадцать четыре года? Ну, от тебя можно было этого ожидать.
      Табита впервые оказалась свидетельницей разговора двух молодых людей, но сразу же заметила непреодолимые различия между ними. У каждого из них было то, чего не было у другого, а обоюдная неприязнь казалась физически ощутимой.
      Внезапно Ричард переключил внимание на Табиту.
      – Приношу свои извинения, кузина, за то, что прерываю вашу любезную беседу, но мама послала меня за тобой.
      Доминик, заметив тревогу в глазах Табиты, пристально посмотрел на младшего Монтекью и осторожно взял девушку под локоть.
      – Я помогу тебе ее отыскать, она, должно быть, неподалеку.
      Однако Табита высвободила руку.
      – Не беспокойся, я сама ее найду, – сказала Табита и добавила: – Вон она стоит у дверей в столовую.
      Девушка поспешила к леди Монтекью, а Доминик смотрел ей вслед, любуясь ее стройной фигуркой, пока она не затерялась в толпе. Тогда он повернулся к Ричарду, который тоже проводил взглядом Табиту. И столько похоти было в этом взгляде, что Доминик с трудом сдержал вспыхнувшую в нем ярость.
      – Не думай, Монтекью, что детство ушло и все изменилось, – зло проговорил он. – Все по-прежнему.
      Я отделаю тебя по первое число, если хоть пальцем тронешь ее.
      Ричард язвительно усмехнулся.
      – Вижу, война сделала тебя еще большим мужланом, Хантли. Я же пока не повстречал женщину, достойную того, чтобы ради нее пролить кровь.
      Он с насмешливым видом отвесил поклон и ретировался, но в глазах его Доминик заметил страх и содрогнулся от отвращения. «Трус и мерзавец», – подумал Доминик и, сделав несколько шагов, оказался в окружении старых приятелей, сгоравших от нетерпения услышать рассказ о его подвигах.

      В небольшой боковой комнате по соседству со столовой леди Монтекью обрушила на Табиту град упреков за недостойное поведение. Девушка слушала тетю краем уха – из зала доносились звуки музыки, и там ее ждал Доминик. Возможно, они больше не увидятся, но этот вечер она никогда не забудет.
      Из задумчивости ее вывела тетя:
      – Думаешь, это бесстыдное заигрывание с ним останется незамеченным? Надеешься поймать в свои сети такую крупную добычу, как граф Хантли? Ты еще глупее, чем я себе представляла. Вряд ли Памела Риз будет спокойно смотреть на то, как ты пытаешься соблазнить ее единственного сына. Или ты вообразила, что обезображенное лицо понудит его снизить требования к будущей супруге? Заблуждаешься. С таким состоянием и положением в свете даже урод остался бы самым завидным женихом.
      Тетя старалась посильнее задеть ее, унизить, наказать за случившееся на прошедшей неделе. Девушка продолжала хранить молчание, хотя это стоило ей немалых усилий.
      – Леди Хантли за всю ее доброту, которой она одаривала тебя все эти годы, ты отплатила тем, что бесстыдно на глазах у всех вешаешься на шею ее сыну! Не удивлюсь, если она знать тебя больше не пожелает.
      – Я не вешалась ему на шею, – горячо возразила Табита. – Мы просто разговаривали, и он… он пригласил меня на танец. Мы друзья, вот и все. – Табита густо покраснела.
      – Вот и хорошо, – холодно заметила леди Монтекью. – Если даже Доминик Риз и строит в отношении тебя какие-то планы, не сомневайся, женитьба в них не входит. Надеюсь, ты поняла, что я имею в виду?
      Табита во все глаза смотрела на тетю и, когда до нее дошел смысл сказанного, буквально онемела.
      Наконец тетя ее отпустила, но у Табиты пропало всякое желание возвращаться к гостям. Щеки ее все еще пылали от стыда, и она не могла унять дрожь в руках.
      Проскользнув незамеченной в коридор, она начала подниматься на второй этаж, намереваясь укрыться у себя в комнате и немного успокоиться. Но неожиданно на плечо ей легла тяжелая рука. Вздрогнув, Табита обернулась и увидела Ричарда.
      – Что это мы так рано отправляемся спать, а, кузина? Я-то думал, веселье только начинается.
      – Я вовсе не собираюсь ложиться спать, – спокойно ответила Табита. – Мне просто нужно подняться к себе. Пропусти меня, пожалуйста.
      – Хочешь отдохнуть от шума и толкотни, не так ли? Давай отдохнем вместе.
      Табита с неподдельным удивлением посмотрела на Ричарда. Внутренний голос кричал ей об осторожности, но она так нуждалась сейчас в участии. К тому же Ричард показался ей искренним.
      – Спасибо, – вежливо поблагодарила она, отступив на шаг. – Я ненадолго зайду к себе в комнату и скоро вернусь.
      – Составь мне компанию прямо сейчас, – попросил он. – Я знаю, как сурова была с тобой мать, но я не на ее стороне.
      Табита недоверчиво на него посмотрела. Ричард всегда поддерживал мать.
      – Пожалуйста, – продолжал он настаивать, – пойдем со мной. Я давно хотел с тобой о многом поговорить. В том числе и о матери.
      Табита пытливо на него посмотрела. Лицо его дышало искренностью. И девушка кивнула. Она вспомнила, как он над ней издевался, и в глубине души по-прежнему боялась его. Но может быть, он раскаялся?
      Она должна ему сейчас поверить и забыть прошлую вражду.
      Табита позволила ему взять себя за руку, и он повел ее в библиотеку.
      – Не беспокойся, я просто хочу с тобой поговорить. Присядь, пожалуйста. – Он усадил ее на софу и сел сам на почтительном расстоянии от нее.
      Какое-то время оба молчали. Табита изо всех сил старалась преодолеть охвативший ее ужас, убеждая себя в том, что Ричард повзрослел и изменился в лучшую сторону.
      Первым нарушил молчание Ричард.
      – Пора положить конец нашим прежним размолвкам, – сказал он. – У тебя, разумеется, есть все основания презирать и ненавидеть меня.
      Табита подняла голову и взглянула ему прямо в лицо.
      – Ты, видимо, веришь, что сердце мое умеет прощать, раз полагаешь, что между нами возможно примирение.
      Голос девушки дрогнул, на глазах выступили слезы.
      – Да, верно, – улыбнулся Ричард, – но ты должна мне это доказать. Ведь по натуре ты кроткая и ласковая.
      Табита отвела взгляд и посмотрела в окно. Высоко в небе сияла луна, отбрасывая на лужайку длинные густые тени от деревьев. Продолжая смотреть в окно, девушка негромко сказала:
      – Ты ничего, кроме несчастья, не принес в мою жизнь. Постоянно насмехался и издевался надо мной, не упускал случая причинить мне боль, настраивал против меня леди Монтекью. Ты… – Голос ее дрогнул, по щекам медленно потекли слезы, и она закрыла лицо руками.
      Ричард придвинулся ближе, осторожно приобнял девушку за плечи и привлек к себе.
      – Не надо, пожалуйста, – умоляющим тоном попросил он и полез в карман своего жилета за носовым платком. Табита взяла его и вытерла глаза.
      – Прости, – едва слышно промолвила Табита, – но я не могу вспоминать об этом без содрогания.
      – Не извиняйся, – сочувственно произнес Ричард. – Это я должен просить у тебя прощения.
      Он провел кончиками пальцев по ее щеке.
      – Ты такая красивая, – пробормотал он, взял девушку за подбородок и приподнял ее лицо. Губы Табиты, мягкие и нежные, влекли к себе, и Ричард, не сдержавшись, поцеловал их.
      Табита отпрянула от него и вскочила.
      – Не бойся, – сказал он, поднявшись, и шагнул к ней, – я не причиню тебе вреда. Побудь со мной еще немного, не уходи.
      Однако Табита устремилась к двери.
      – Нет! Оставь меня! – вскрикнула она, когда он схватил ее за руку. – Отпусти! – Она попыталась высвободиться.
      Однако Ричард не собирался ее отпускать. Нежная девичья кожа, горячее прерывистое дыхание, легкий волнующий аромат духов возбудили его. Кровь ударила в голову. Охваченный похотью, он еще крепче прижал Табиту к себе.
      – Какая же ты красавица, – прошептал он ей на ухо.
      Табита посмотрела ему в глаза.
      – Ричард, отпусти меня. Ты же знаешь, что твоей матери не понравится, если она застанет нас здесь. Нам пора возвращаться к гостям.
      – Неужели ты думаешь, что я боюсь моей мамочки? – спросил он насмешливо. – Или ты за себя боишься, а? Не волнуйся, я не позволю ей тебя обижать.
      От его ласкового тона Табите стало тошно.
      Глаза ее вновь наполнились слезами. Как же он ее презирал, если без зазрения совести заманил сюда? А она уже готова была его простить. Поверила сладким и лживым речам! Но ей это было просто необходимо после того, как леди Монтекью ее так унизила.
      Он стал покрывать поцелуями ее шею. И Табита отчаянно забилась в его руках. Каким-то непостижимым образом ей удалось высвободить руку, и она отвесила кузену пощечину.
      Ричард ошеломленно уставился на Табиту, но тут же пришел в себя и с такой силой ударил ее по лицу, что девушка отлетела к двери и рухнула на пол.
      Ричард метнулся к ней и рывком поставил ее на ноги. Зажал ей рот ладонью, другой рукой обхватил за талию и так стиснул, что девушка не могла вздохнуть. Немного ослабив хватку, он прижал Табиту к стене.
      – Никогда больше так не делай, – почти ласково проговорил он. – Я был добр к тебе, очень добр. Мне просто хотелось…
      Он умолк, прерывисто дыша, лицо его было совсем близко от лица Табиты, и она поняла, что чувствует мышь, с которой забавляется кошка. Ее страх и отчаяние, стремление вырваться от него доставляли ему наслаждение, забавляли, и он не собирался ее отпускать.
      Жгучая ненависть к этому негодяю наконец возобладала над леденящим душу страхом, и Табита вновь дала Ричарду пощечину, с радостью увидев, как исказилось от боли его лицо. Но в следующий миг он схватил ее за плечи и принялся яростно трясти. Табита с размаху ударилась затылком о стену, и от боли все поплыло у нее перед глазами. Она чувствовала, как жадно Ричард целует ее лицо и шею, как просовывает руку под лиф ее платья, но сопротивляться не было сил.
      Доминик забеспокоился. Леди Монтекью давно вернулась в зал, а Табиты нигде не было видно. Возможно, тетя отправила девушку в ее комнату. Пробравшись сквозь толпящихся гостей к дверям в дальнем конце зала, он уже хотел выйти, чтобы подняться наверх, но в этот момент кто-то легонько тронул его за локоть. Обернувшись, он увидел служанку.
      – Простите, милорд. Пожалуйста, идите за мной.
      Когда они вышли в коридор, служанка остановилась и быстро зашептала:
      – Милорд, мисс Табите нужна помощь, и я сразу подумала о вас…
      – Где она? – перебил ее Доминик.
      – Она с молодым хозяином, милорд. Он увел ее в библиотеку. Я видела, как они туда поднимались, прошло уже много времени…
      В мгновение ока Доминик оказался у библиотеки. Дверь была заперта, но он одним ударом распахнул ее и ворвался в комнату.
      То, что Доминик увидел, привело его в ярость. Он бросился на Ричарда, схватил за плечи и рывком отшвырнул от Табиты с такой силой, что тот растянулся на полу. Доминик подскочил к нему и с угрожающим видом стал дожидаться, когда тот поднимется.
      Ричард с опаской встал и принялся отряхивать пыль с сюртука.
      – Напрасно ты так разъярился, Хантли. Никакого преступления я не совершил, поцеловал собственную кузину.
      – Я же говорил, что с тобой сделаю, если ты ее тронешь хоть пальцем, – перебил его Доминик. – А я человек слова.
      Ричард Монтекью был крупным мужчиной, но рыхлым, к тому же не очень ловким. Чего не скажешь о Доминике. Ричард пытался защищаться, однако получал удар за ударом и, отступая, в конце концов уперся спиной в стену.
      – Ну как, негодяй, нравится получать по физиономии? – тяжело дыша, спросил Доминик.
      Ричард не ответил. Вытер губы тыльной стороной ладони и увидел, что она вся в крови. Последовал еще один удар, который сбил Ричарда с ног. Доминик схватил его за грудки и рывком поднял на ноги.
      Тут Доминик сообразил, что пора заняться Табитой, которая сидела на полу у стены, согнув ноги в коленях и уронив голову на сложенные руки. Доминик нанес негодяю последний удар и оставил его валяться на полу.
      Поспешив к Табите, Доминик опустился рядом с ней на колени.
      – Табби, ты меня слышишь? – ласково спросил он. – Как ты?
      Она с трудом подняла голову и тихонько застонала.
      Под глазом у нее был синяк, губы разбиты, по щекам текли слезы, а ворот платья был разорван.
      Сняв сюртук, Доминик накинул его ей на плечи и, ни слова не говоря, подхватил на руки. Повернувшись к двери, он увидел, что на пороге стоит та самая служанка, которая позвала его.
      – Как тебя зовут?
      – Верити Поттер, сэр.
      – Спасибо тебе, что вовремя позвала меня. Разыщи, пожалуйста, мою мать, леди Хантли, ты ее знаешь?
      Верити кивнула.
      – Прекрасно. Предупреди ее, что мы немедленно уезжаем и что я буду ждать ее у парадного подъезда. И скажи ей, чтобы никого не извещала о своем отъезде, а ушла незаметно.
      Верити вновь кивнула и отправилась выполнять поручение.
      Доминик бросил взгляд на Ричарда, с удовлетворением увидел, что тот по-прежнему валяется на полу в полном бесчувствии (не зря у Доминика до сих пор болела правая рука), и вынес Табиту в коридор.
      Доминику всегда в душе хотелось ограждать Табиту от всех возможных бед. Сейчас, когда он нес девушку на руках, перепуганную и избитую, уткнувшуюся лицом ему в грудь и тихо плачущую, он испытал новый прилив ярости к ее кузену, как если бы его жертвой стала Люси. Но его волевая и энергичная сестра не была так ранима, как Табита. Люси не знала, что значит настоящий страх.
      Табита долгие годы жила со страхом в душе. Двенадцать лет провела в этом доме, и никто не пожалел ее, не защитил от произвола жестокосердной тети и кузена-садиста. Он не забыл тот день, когда сюда приехала недавно осиротевшая, худенькая малышка с огромными испуганными глазами, закутанная в кошмарную траурную одежду. Ребенка заставили носить траур, а леди Монтекью одевала девочку во все черное еще целый год.
      Он ни разу не слышал от нее ни единой жалобы. Но когда ей случалось проводить какое-то время у них дома, девочка буквально преображалась, подавленность исчезала, личико озаряла радость. Но с этим покончено навсегда, поклялся себе Доминик.
      К тому времени когда он наконец добрался до кареты матери, чем несказанно удивил кучера, который полагал, что хозяин задержится на торжествах допоздна, Табита перестала плакать и затихла у него на руках. Доминик осторожно внес ее в карету, усадил на сиденье, закутал в свой сюртук и только после этого вышел, чтобы дождаться леди Хантли.

      Голова раскалывалась от боли, и Табита в полном изнеможении положила ее на спинку сиденья. Перед глазами все по-прежнему плыло и кружилось. Заслышав приглушенные голоса Доминика и его матери, Табита замерла от страха.
      Она благодарила Бога за то, что Доминик спас ее от Ричарда, но понимала, что, если покинет Роксли, ей не избежать еще больших бед. Амелия наверняка ей поможет, даже тетя Монтекью не потерпит того, что позволил себе Ричард. Надо сказать об этом Доминику и леди Хантли. Но девушка не в силах была даже пошевелиться.
      В карету села леди Хантли, а вслед за ней и Доминик.
      – Бедное дитя, – проговорила графиня, садясь рядом с девушкой и беря ее ледяные руки в свои. – Доминик мне все рассказал. Он правильно поступил, что забрал тебя из Роксли.
      Табита услышала, как захрустел под колесами гравий, и карета медленно тронулась с места.
      – Не знаю, следовало ли мне уезжать оттуда, – едва слышно прошептала Табита. – Вы очень добры ко мне, но боюсь, как бы тетя Монтекью…
      – Пусть твоя тетя Монтекью катится ко всем чертям! – взорвался Доминик. – Ей там самое место! Ей и этому выродку, ее сыну!
      – Доминик! – воскликнула леди Хантли. – Ты не должен так говорить при Табите.
      – Уверен, Табита со мной во многом согласна! – Он повернулся к девушке, и выражение его лица сразу смягчилось. – Табби, – продолжил он ласково, – я не хочу, чтобы ты снова оказалась в руках твоей тети и Ричарда. Ты не вернешься к ним. Никогда. Будешь жить у нас. Видит Бог, я давно этого хотел. Если бы я не увлекся романтикой военных походов…
      – Господи, Доминик, подумай, что говоришь, – вздохнула Табита. – Они не допустят этого.
      – Ты недооцениваешь меня, Табби. Я заставлю твою тетю образумиться. Доверься мне.
      Довериться Доминику? Что могло быть проще? Он всегда добивался, чего хотел. В этом Табита нисколько не сомневалась.
      Вскоре экипаж остановился. Табита выпрямилась и зябко закуталась в сюртук, который Доминик накинул ей на плечи.
      Доминик вышел из кареты, помог спуститься матери, после чего подхватил на руки Табиту и понес в дом. Слуга, придерживавший двери, проводил удивленным взглядом хозяина с Табитой Монтекью на руках, а Доминик пожелал ему спокойной ночи, отнес Табиту в одну из спален для гостей на первом этаже и передал в заботливые руки леди Хантли. Затем прошел в свой рабочий кабинет, плеснул себе в стакан изрядную порцию бренди и тяжело опустился в кресло в ожидании матери. Она появилась только через час с лишним. Вид у нее был измученный и растерянный.
      – Я увидела, что в кабинете горят свечи, и поняла, что ты еще не ложился, – сказала она.
      – Табита заснула?
      – Заснула бедняжка. – Леди Хантли села в кресло. – Поверить не могу, что Ричард Монтекью мог пасть так низко. Неужели он хотел… – Она замолчала.
      – Да, он хотел надругаться над ней, абсолютно в этом уверен. Но не успел. Я помешал ему.
      – А как ты поступил с Ричардом? Почему он не поднял шума, когда мы уезжали? Надеюсь, ты не убил его?
      – К сожалению, нет, – с горечью ответил Доминик. – Просто выбил из него дух. Когда я выносил Табби, эта скотина все еще валялась на полу.
      – Господи, Доминик… – ужаснулась леди Хантли.
      – Мама, нечего ему сочувствовать! – резко бросил Доминик. – Я этого не потерплю!
      – А я и не сочувствую. Ты разговаривал с Табитой? – спросила она, помолчав. – Знаешь, как ему удалось заманить ее в библиотеку?
      По лицу сына она поняла, что с девушкой он не говорил, и передала ему то, чем с ней поделилась Табита.
      – Он поджидал ее на лестнице. Ей было очень тяжело после очередного разговора с тетей. А Ричард, этот… это чудовище, убедил ее в том, что все его симпатии на стороне Табиты. Сказал, что хочет помириться с ней, притворился, будто раскаивается в своих прежних поступках, просил прощения. Она поверила ему, а потом поняла, что все это обман, разгадала его истинные намерения, но было уже поздно. Все остальное ты видел собственными глазами.
      Доминик в ярости метался по кабинету, и леди Хантли с трудом его утихомирила.
      – И все-таки, Доминик, – вздохнула она, – что нам делать?
      – Я уже сказал. Оставить Табиту у нас.
      – Но ведь Минерва наверняка постарается этому помешать. Тем более что Табита еще не достигла совершеннолетия. Закон не на нашей стороне.
      – Закон? Думаешь, Минерва Монтекью прибегнет к законным средствам? Захочет скомпрометировать себя и свою семейку в тяжбе за опекунство своей племянницы? Никогда. Оставь Минерву мне. Я завтра с ней переговорю.
      Он поднялся и с улыбкой протянул матери руку:
      – Уже поздно, ты устала, ложись спать. – Графиня поднялась с кресла.
      – Да, день сегодня нелегкий. Спокойной ночи, Доминик.
      Он поцеловал ее в щеку.
      – Спокойной ночи, мама.
      Утро следующего дня было пасмурным и хмурым. Небо затянули тучи. Принялся дождь, и, казалось, ему не будет конца.
      Девушка проснулась раньше обычного, в окна барабанил дождь. Комната была объята мраком. Табита села на постели и с удивлением огляделась, не поняв, где находится. Но, сделав резкое движение, почувствовала сильную головную боль и сразу вспомнила о случившемся. Она в доме у леди Хантли. Ее привез сюда Доминик поздно вечером. Табита в изнеможении откинулась на подушки и попыталась собраться с мыслями.
      Какое счастье, что она здесь, вне досягаемости для своих мучителей. Но что ей делать дальше? Доминик сделает все, чтобы она подольше пожила у них в доме. Но рано или поздно ей придется возвратиться в Роксли.
      Иначе отношения между двумя старинными дворянскими родами Монтекью и Риз неизбежно испортятся. И виноватой окажется она. Это не могло не взволновать Табиту.
      К тому же нельзя злоупотреблять великодушием этой семьи. Чем она сможет отплатить им за их доброту? Но тяжелее всего был думать о том, что однажды Доминик привезет в Брекенбридж жену. Он должен думать о продлении рода.
      Табита уже не раз пыталась представить себе, какие достоинства Доминик захочет видеть в будущей жене. Прежде всего дворянское происхождение, красоту, впрочем, утонченность и изящество манер для него важнее красоты. Но трудно представить себе Доминика рука об руку с непривлекательной женщиной.
      Табита подумала, что и сама не дурнушка, Амелия ей об этом как-то сказала. Но красота для него не самое главное, а остальных достоинств у нее, увы, нет.
      Доминик был с ней неизменно ласков и добр, относился с сочувствием, когда она была маленькой, охотно играл. Но то время ушло безвозвратно.
      В комнате становилось все светлее. Табита огляделась и с болью вспомнила, что сказала ей накануне вечером леди Монтекью. Он занимал слишком высокое положение в обществе, чтобы жениться на ней, если бы даже пожелал. Только вряд ли ему нечто подобное придет в голову. Тут ее тетя права.
      Табита слишком много времени провела в постели, и ей не терпелось подняться. Она села на постели. На ней была одна лишь ночная сорочка, которую дала ей графиня, и девушка вдруг поняла, что ей нечего надеть. Единственное платье из светло-зеленого шелка, которое ей подарила Амелия, вряд ли можно починить. К тому же платье постоянно напоминало бы ей о случившемся.
      А ей хотелось об этом поскорее забыть. Но это оказалось нелегко.
      В дверь постучали, и в комнату вошла Гортензия, французская служанка леди Хантли.
      – Доброе утро, мадемуазель Табита. Леди Хантли полагает, что вы уже хорошо себя чувствуете, и прислала вам одежду мадемуазель Люси.
      Табита поднялась с постели.
      – Это очень любезно с ее стороны, – сказала Табита, поблагодарив служанку, взяла одно из платьев и приложила к себе.
      Гортензия окинула ее взглядом.
      – Длинновато, да? Я могу подшить подол.
      – Нет, пожалуйста, не беспокойтесь. Мне очень приятно будет носить платья Люси, я просто могу приподнять подол во время ходьбы, вот и все.
      – Тогда постарайтесь на него не наступать.
      – Я буду очень осторожной, – улыбнулась Табита и начала с помощью Гортензии одеваться.
      Леди Хантли не сочла необходимым объяснять Гортензии, почему Табита Монтекью оказалась у нее в доме, но прислуга уже начала перешептываться. Когда же француженка увидела синяк под глазом у Табиты, то сделала свои собственные выводы. Она хорошо помнила Табиту с детства – тихая, серьезная и всегда немного печальная. Служанка ее любила, чего не скажешь о ее шумных и крикливых кузене и кузине.
      Платье и в самом деле оказалось слишком длинным для Табиты, ведь она была на полголовы ниже Люси. Кроме того, оно было ей широковато. Однако безобразным не выглядело. Табита, оглядев себя, кивнула, сказав, что ее все устраивает.
      Она старательно причесалась перед зеркалом и, собрав волосы в пучок на затылке, перехватила их лентой. Потом еще раз поблагодарила Гортензию, приподняла юбки и вышла из комнаты.

      Табита хорошо знала этот дом. В детстве она сотни раз играла здесь с Люси и Домиником. Знала она и историю этого дома, ей рассказывала о нем Люси, не жалея красок, не обошлось, разумеется, и без привидений.
      Хотя поместье Брекенбридж и называлось Аббатством, монахини в нем не жили, точнее монахини во плоти, потому что, по словам Люси, их неприкаянные души за прошедшие четыреста с лишним лет обосновались в поместье. В конце четырнадцатого века Аббатство захватил сумасбродный король Ричард и подарил его одной из своих фавориток. Столетие сменяло столетие, поместье перестраивалось, достраивалось, и теперь уже невозможно было определить, где его самая старая часть.
      Ныне особняк являл собой беспорядочное сочетание самых разных архитектурных стилей – напоминавшие о четырнадцатом веке замшелые каменные стены и сводчатые арочные потолки; комнаты оклеены обоями, отделаны деревянными панелями или оштукатурены, как, например, столовая, в которую вошла Табита. Эта комната была ее самой любимой, потому что под потолком висела изумительной красоты люстра, а всю западную стену занимал мраморный камин. Выполненная с поразительным мастерством лепнина над камином изображала веселый хоровод юношей и девушек вокруг дуба. В детстве Табита, оказавшись в столовой, глаз не могла отвести от этого хоровода, мечтая перерисовать его себе в альбом. Возможно, теперь у нее такая возможность появится.
      Доминик уже завтракал за большим столом красного дерева. Увидев Табиту, он вскочил и поспешил ей навстречу.
      – Я не ждал тебя так рано. Ты просыпаешься гораздо раньше наших дам. Не слишком ли быстро ты поднялась с постели? – с тревогой в голосе спросил он. – Как себя чувствуешь?
      Табита вдруг так смутилась, что не нашла в себе сил встретиться с ним взглядом.
      – Спасибо, хорошо, – ответила она, потупившись.
      – Тогда садись завтракать.
      Доминик усадил ее в кресло и придвинул к ней тарелки с едой – нашинкованными говяжьими почками в остром соусе с грибами, жареной пикшей и вареными яйцами с горячей ветчиной.
      Стараясь справиться с охватившим ее волнением, Табита стиснула руки на коленях и подняла наконец на Доминика глаза:
      – Доминик, я вчера даже не успела тебя поблагодарить за помощь. Страшно подумать, что было бы, не подоспей ты вовремя… – Голос у нее дрогнул, и она умолкла.
      – Не думай об этом, – ласково сказал он. – По крайней мере я воспользовался случаем и хорошенько проучил этого негодяя. Так что это я должен тебя благодарить. А теперь как следует поешь. А то платье на тебе болтается.
      – Я, наверное, выгляжу чучелом? – рассмеялась Табита.
      – Выглядишь как беспризорное дитя. Впрочем, ты и есть дитя, – поддразнил он ее.
      Табита наконец перестала смущаться и принялась за еду. Доминик, потягивая кофе, посматривал на девушку.
      Выглядела она очень юной, особенно в этом непомерно широком для нее платье. Юной и исполненной ангельской невинности.
      Стоило Доминику вспомнить о том, что собирался с ней сделать этот подонок Ричард, как ярость снова охватила его. Однако он не дал воли чувствам и спокойно обратился к Табите:
      – Сегодня до полудня я намереваюсь нанести визит твоим родственникам. Тебе что-нибудь привезти оттуда?
      Табита растерянно смотрела на Доминика, не зная, что сказать. Потом наконец спросила:
      – Зачем ты туда поедешь?
      – Не волнуйся, Табби, – мягко заметил Доминик. – Я просто собираюсь сообщить твоей тете, что ты теперь будешь жить у нас, и попросить ее отказаться от прав на твое опекунство.
      – Думаешь, она согласится? – с тревогой в голосе спросила Табита.
      – У нее не будет выхода, – весело ответил Доминик. – Предоставь это мне. Но ты так и не ответила на мой вопрос. Что тебе привезти оттуда?
      Ничего, чем она особенно дорожила бы, у Табиты не было. Разве что рисунки.
      – Пусть Верити соберет мою одежду, – нерешительно проговорила она и смущенно добавила: – И еще краски, мольберт, кисти, альбомы и рисунки.
      Доминик поднялся из-за стола. Табита тоже встала. Предстоящее сражение с тетей подняло Доминику настроение. Лицо его выражало радость. Табита скорее бы умерла, чем согласилась не то что участвовать в предстоящем сражении, а просто наблюдать за ним. Но Доминик с самого детства ничего не боялся. И Табите захотелось стать такой же смелой, как он.
      Доминик надел пальто, натянул перчатки, прошел к двери и обернулся, чтобы попрощаться. Он уже повернул ручку, но задержался и, слегка нахмурившись, внимательно посмотрел на Табиту.
      – Ты чем-то встревожена, Табби?
      – Не хочу, чтобы ты разговаривал с тетей, – тихо ответила девушка.
      Он подошел к ней.
      – Боишься, что они оскорбят меня словом или делом?
      – Не знаю. Но думаю, одному тебе нелегко придется. И все из-за меня.
      – Не будь наивной, Табби. Неужели я возьму тебя с собой на растерзание к твоей дражайшей тетушке? Успокойся, моя милая Табби. Я скоро вернусь. До встречи.
      Когда за Домиником закрылась дверь, Табита, посидев еще немного в столовой, перебралась в уютную гостиную в передней части дома, совсем маленькую и весьма скромно обставленную. Здесь она решила дожидаться леди Хантли.
      Чтобы как-то отвлечься, Табита принялась читать названия на корешках книг, стоявших на полке. Среди них был роман «Чувства и сопереживания», пользовавшийся популярностью, и именно поэтому тетя Монтекью запретила Табите его читать. В классной комнате имелись лишь те произведения, которые одобряла тетя. Табита читала об известной писательнице Джейн Остин, но ни разу не держала ее книг в руках. Поэтому села в кресло и погрузилась в чтение.
      Леди Хантли не была ранней пташкой и спустилась на первый этаж лишь после полудня. Не успела она поздороваться и поинтересоваться самочувствием Табиты, как в коридоре послышались шаги и на пороге появился Доминик, промокший до нитки. Дождь зарядил с самого утра.
      – Доминик, ты весь вымок! – воскликнула леди Хантли, когда он поцеловал ее в щеку. – Только не говори, что уже съездил в Роксли да еще по такой погоде.
      – Съездил.
      Женщины в ужасе смотрели на него, не в силах произнести ни слова. Доминик рассмеялся.
      – Ну что? – нетерпеливо спросила леди Хантли. – Или ты решил держать нас в неведении до вечера?
      – Нет-нет, мама, сейчас все расскажу. – Он опустился в кресло. – Все произошло, как я и ожидал. Я заявил, что желаю лично побеседовать с леди Монтекью. Сказать, что она была не в духе, значит, ничего не сказать. Прежде всего она спросила, что я сделал с ее племянницей. Я описал ей обстоятельства, при которых обнаружил тебя, Табби, накануне вечером в библиотеке, ни слова не сказал о том, что думаю о ее сыне, оказывается, у него сломана челюсть. – Заметив смятение на лице матери, Доминик бросил в сердцах: – Этот подлец еще не того заслужил! Небось лезет на стену от боли. – Он повернулся к Табите. Она побледнела и судорожно сжимала руки. – Твоей тете я сообщил, что жить теперь ты будешь у нас, ей придется с этим смириться, если она не хочет, чтобы я всем рассказал, с какой жестокостью она с тобой обращалась все последние годы. И еще сказал ей, чтобы она по-дружески посоветовала мистеру Теккерею навсегда оставить все попытки добиться твоей руки.
      Заметив изумление в глазах Табиты, он объяснил:
      – Это Амелия. Я недавно встретил ее у озера. Табби, почему ты мне об этом не рассказала? Ты же знаешь, я бы непременно помог.
      – О чем ты говоришь, Доминик? – удивленно спросила леди Хантли. – Кто этот мистер Теккерей?
      – Это долгая история, мэм, – вмешалась в разговор Табита. – Не стоит тратить на нее время. – Она почувствовала на себе внимательный взгляд Доминика, опустила глаза и густо покраснела. К счастью, он не продолжил этот разговор, а вернулся к подробностям утреннего визита.
      – Итак, Минерва начала было напыщенно разглагольствовать о своем бескорыстном милосердии и черной неблагодарности Табиты, не говоря уже о ее горячем желании предать меня в руки правосудия за жестокое избиение ни в чем не повинного сына. Все это были пустые угрозы. Она до смерти боится дурной славы. Я ей сказал, что все будет выглядеть так, будто Люси пригласила Табби погостить у нас, а потом вместе съездить в Лондон.
      Табита сидела молча, пытаясь переварить услышанное.
      – Не знаю, что и думать, – проговорила она наконец. – Я, пожалуй, откажусь.
      – Конечно, ты не откажешься, Табби! – быстро возразила леди Хантли. – Люси будет на седьмом небе от счастья. Светский сезон только-только начинается. Ты будешь ездить с нами на званые вечера, в театр. Тебе понравится! – Леди Хантли увлеклась своей идеей и с энтузиазмом сказала: – Мы отправимся в столицу, как только ты придешь в себя. Необходимо обновить твой гардероб, нельзя появляться в свете в этих ужасных платьях, которые Минерва заставляла тебя носить.
      Эти слова были словно бальзам для измученного сердца Табиты, однако она сказала:
      – Мэм, не надо, прошу вас. Вы оба очень добры ко мне, но я не могу остаться у вас.
      – Почему? – приподняла брови леди Хантли. – Тебе у нас не нравится?
      – Нет, что вы, напротив! – искренне возразила Табита. – Но…
      – Говори, не стесняйся, – перебил ее Доминик. – Назови хотя бы одну убедительную причину.
      Табита молчала, переводя взгляд с матери на сына, потом наконец решилась и со вздохом сказала:
      – Вы окончательно испортите отношения с семьей Монтекью.
      – О каких отношениях можно говорить после того, как я сломал твоему кузену челюсть? Или ты полагаешь, что я горю желанием наладить отношения с твоими родственниками? У тебя что-то не в порядке с головой. Других причин нет?
      – Нет, – покачала головой Табита. – Но войди в мое положение. – Она замолчала и густо покраснела. – Я в полной зависимости от моей тети. У меня нет средств к существованию. В этом смысле я не могу и не хочу полагаться на твою доброту и намерена сама зарабатывать себе на жизнь.
      – Зарабатывать на жизнь? – воскликнула пораженная леди Хантли. – Каким образом?
      – Пока не знаю, – ответила Табита. – Я умею рисовать, неплохо говорю по-французски. Буду учительствовать.
      – Но ты совсем еще ребенок и вряд ли найдешь себе подходящее место.
      – Мама, не надо обижать Табиту, – вмешался в разговор Доминик, который прислушивался к спору с большим интересом и не без юмора. – Ты просто недооцениваешь таланты Табиты.
      Табита подарила ему благодарный взгляд, но леди Хантли сердито выпалила:
      – Да ты сошел с ума! И Табита тоже!
      – Умоляю вас, мэм, не сердитесь, – попросила Табита. – Пожалуйста, постарайтесь понять…
      – Хватит, – решительно заявил Доминик. – Все очень просто. Табита, ты можешь устроиться учительницей где-нибудь в округе. Но сначала исполни желание мамы, съезди с нами в Лондон. Встретишь там новых людей, и у тебя появится больше возможностей найти работу себе по душе.
      Графиня хотела возразить, однако Доминик дал ей понять, что не стоит.
      – Я виделся в Роксли с Амелией, – продолжил Доминик. – Она собрала твои вещи. Их, наверное, уже принесли в дом, так что можешь переодеться во что-нибудь более удобное.
      – Спасибо. – Табита поднялась с кресла, приподняв подол. – Мне и в самом деле надо переодеться. Ты прав, Доминик, в городе гораздо больше возможностей найти работу, которая нравится.
      Не успела за Табитой закрыться дверь, как леди Хантли повернулась к сыну:
      – Зачем ты ее в этом поддерживаешь? Ты же не хочешь, чтобы она всю жизнь проработала гувернанткой.
      – Ради Бога, успокойся. Конечно, я не желаю Табите такой судьбы. В Лондоне у нее отбоя не будет от женихов. Такая красавица, да еще с такой опекуншей, как ты. Многие закроют глаза на скромное приданое.
      – Доминик, ты хочешь, чтобы она вышла замуж за… – Леди Хантли хотела сказать за другого, но прикусила язык.
      – Конечно! Пусть выйдет за того, кого полюбит. Больше всего я хочу, чтобы она была счастлива.
      Леди Хантли задумчиво взглянула на Доминика. Господи, как же трудно порой понять ее сына! Она готова поклясться, что он любит Табиту. Он с такой нежностью смотрит на эту девочку. Всегда ласков с ней, несмотря на свой вспыльчивый характер. Леди Хантли часто думала о том, не испытывает ли Доминик неловкость из-за своего шрама. Особенно в дамском обществе, однако спросить у него об этом не решалась. На ее вопросы о войне он отвечал неохотно, сразу переводя разговор на другую тему.
      Доминик с самого детства был уверен в себе и надеялся только на свои силы. Так Что вряд ли он стал бы расстраиваться из-за такого изъяна во внешности. Но недоброе слово или подозрительный жест при виде его пораненного лица могли задеть Доминика за живое. Самой леди Хантли стоило немалых усилий скрыть ужас, когда она увидела вернувшегося с войны сына. Но не всем его знакомым и друзьям это удалось, и, быть может, Табите тоже.
      Она внимательно посмотрела на Доминика, но ничего не сумела прочесть на его невозмутимом лице.

      Предрассветное небо едва начало светлеть, когда Табиту разбудили доносившиеся с улицы шум и голоса.
      Они приехали на Беркли-сквер вчера поздно вечером, и после шестичасового путешествия в дорожной карете леди Хантли девушка буквально валилась с ног от усталости. Немного поев, она с трудом добралась до кровати.
      Она хорошо выспалась и чувствовала себя отдохнувшей, посвежевшей и полной сил. Отбросив одеяло, девушка соскочила с кровати и босиком подбежала к окну. Увиденное ее поразило до глубины души. Затерявшийся на равнинах Англии городок Уоррик показался ей огромным. Множество плоских крыш, бесчисленные дымовые трубы, а по улице, несмотря на столь ранний час, куда-то спешат люди, скорее всего по важным делам.
      Забираться обратно в постель Табите расхотелось. Она ополоснула над тазом руки и лицо водой из кувшина, нисколько не обеспокоившись тем, что он простоял у нее на ночном столике всю ночь и вода в нем давно остыла. Умывшись, Табита подошла к массивному дубовому шкафу, в который прошлой ночью повесили ее вещи. Почти вся мебель в комнате, да и во всем доме, как она успела заметить, была старинной и массивной. Однако мрачным дом не казался благодаря изысканным тканям и обоям. В комнате Табиты преобладал розовый цвет, нежного светлого оттенка, который как нельзя лучше оттенял темное дерево мебели. Кто-то поставил на ее ночной столик вазу с тюльпанами.
      В прекрасном настроении Табита надела свое любимое муслиновое платье, подаренное Амелией, уже не новое, но желтый цвет был Табите к лицу. Одернув юбку и оглядев себя со всех сторон в зеркало, девушка спустилась на первый этаж.
      Вскоре из своей спальни выплыла хозяйка и, бросив взгляд на Табиту, заявила, что платье никуда не годится. Девушка замечательно провела утро в компании Доминика, который показывал ей дом и все его укромные уголки, и совершенно не была готова к такому повороту событий. Леди Хантли, поинтересовавшись, хорошо ли Табита спала, сообщила ей, что после обеда они отправятся к портнихе леди Хантли на Братон-стрит.
      – Для Уорикшира это платье еще сгодится, но в Лондоне в нем появляться нельзя. Да и в остальных твоих платьях тоже, – добавила она тоном, не терпящим возражений.
      – Я знаю, у меня скромный гардероб, – стала оправдываться Табита, – но есть пара вполне приличных платьев. Тем более что я недолго пробуду здесь.
      Они сидели в зале для приемов, выходившем прямо на площадь перед домом. Здесь леди Хантли предпочитала проводить первую половину дня. Частенько, взяв с собой книгу или шитье, она устраивалась у окна в своем любимом кресле, подкладывала под спину подушечку и с удовольствием наблюдала за торопливой жизнью улицы, подставив лицо проникавшим в комнату солнечным лучам, чтобы оно приобрело более живой цвет. Как и многим женщинам, некогда радовавшим глаз своей красотой, Памеле Риз ничего не оставалось, как вздыхать об ушедшей молодости. Табита должна выглядеть блестяще, решила леди Хантли.
      – Не упрямься, Табби. Поедем к портнихе. Ты не можешь появляться в таком виде.
      – Но я не хочу, чтобы вы тратились на меня, – стояла на своем Табита. – Я не для этого приехала в Лондон.
      – Подумай о маминой репутации, – вмешался в разговор Доминик. – Знакомые сочтут ее скрягой, если ты будешь плохо одета.
      Табита густо покраснела. Заметив это, Доминик поспешил добавить:
      – Табби, не расстраивайся. Ты очаровательна в любом наряде. Но мама права, ты не можешь появляться в городе вместе с ней, одетая как бедная родственница.
      – Вы ко мне очень добры. И я сделаю, как вы просите. Но должна знать, сколько вы на меня потратите, чтобы потом вернуть долг.
      Доминику не пришлось делать матери знаки, чтобы она не возражала. Леди Хантли была умной женщиной и согласилась с условием Табиты.
      После обеда леди Хантли повезла девушку к своей портнихе, мадам де Вальме, считавшейся одной из лучших в Лондоне. Табита интересовалась ценой каждого платья, которое примеряла, не замечая взглядов, которыми обменивались мадам с графиней, и была поражена тем, как дешево стоят такие модные и дорогие на вид вещи.
      Они купили у мадам де Вальме три дневных и два шелковых платья и целую кучу аксессуаров женского туалета. Леди Хантли удалось уговорить Табиту принять в качестве подарка бальное платье из белой парчи, которое она ей заказала. Девушка никак не могла понять, зачем ей такое роскошное платье, куда она в нем будет ходить.
      Вернувшись на Беркли-сквер, леди Хантли с Табитой расположились в Желтой гостиной, чтобы не спеша выпить по чашке чаю. Гостиная в этот час вполне оправдывала свое название благодаря солнечному свету, лившемуся сквозь эркеры.
      Табита подумала, что в такой уютной комнате она еще не бывала, и наслаждалась, сидя в обтянутом бархатом кресле с чашкой ароматного чая в руке, беседуя с леди Хантли. Не прошло и десяти минут, как дверь распахнулась и в комнату влетела Люси.
      – Доминик мне сказал, что ты здесь, но я подумала, что это шутка. Табби! Как замечательно, что ты приехала!
      Она крепко обняла подругу и расцеловала в обе щеки. Затем отступила на шаг и оглядела Табиту с ног до головы.
      – Выглядишь ты просто замечательно! Вся светишься. Тебе понравился Лондон?
      Табита поставила чашку тонкого китайского фарфора на низенький чайный столик около кресла.
      – Очень понравился, – расплылась она в счастливой улыбке. – Твоя мама и Доминик так хорошо ко мне относятся.
      Леди Хантли поднялась с кресла и поцеловала дочь в щеку.
      – Откуда ты узнала, что мы приехали, дорогая?
      – Я встретила Доминика, буквально столкнулась с ним нос к носу в парке! Как только он мне сказал, что Табби приехала вместе с вами, я сразу примчалась сюда. Мама, можно я заберу Табби с собой? Мы с ней так долго не виделись, нам надо о многом поговорить!
      – Пожалуйста, дорогая. Если, конечно, Табита не возражает.
      Люси подняла Табиту с кресла и увлекла за собой. На пороге она обернулась, пообещала скоро вернуться, и девушки выпорхнули в коридор. Графиня не сдержала улыбки, глядя на них. Обе очаровательные, юные, обе красавицы, одна брюнетка, другая блондинка.
      Ростом Люси была выше матери и на пару дюймов выше Табиты. Стройная фигурка, чистая кожа, пышные белокурые локоны, обрамлявшие миловидное личико, радовали глаз. К тому же она была богата и еще в прошлом сезоне обратила на себя внимание.
      Однако замуж вышла только в начале этого года, хотя на свое восемнадцатилетние получила больше дюжины предложений руки и сердца. Однако она искала того, кого смогла бы полюбить всем сердцем, и встретила его лишь в самом конце сезона. Все подробности своего замужества Люси обрушила на Табиту, едва они вошли в ее спальню.
      Девушки лежали на кровати и живо обсуждали эти важнейшие события. Люси влюбилась в Пирса Карлайла с первого взгляда. Она сообщила Табите, что он был идеален во всем и, что самое удивительное, безумно влюбился в нее.
      – Ничего удивительного, – промолвила Табита. – Уверена, ты успела разбить не одно сердце.
      – Нет, что ты! – рассмеялась Люси. – Ну может быть, два или три, не больше. Ты на себя посмотри, Табби. Красавица! Уверяю тебя, в свете ты будешь иметь колоссальный успех.
      – Люси, что за глупости! При чем здесь я?
      – Как при чем? Да ты красивее всех дебютанток, которых я когда-либо видела!
      Табита густо покраснела.
      – Ты мне бессовестно льстишь. Но я не в поисках мужа сюда приехала!
      – Не в поисках мужа? Но почему?
      – Я рада побывать в Лондоне, увижу много нового, впечатлений хватит на всю жизнь. Я безмерно благодарна твоей маме за то, что она взяла меня с собой. Но я сама должна зарабатывать себе на жизнь. Я не вашего круга, и ты хорошо это знаешь.
      Люси заметила печаль в глазах подруги и чмокнула ее в щеку.
      – Не говори ерунды, Табби, – мягко упрекнула она девушку. – Мы найдем тебе богатого мужа, и ты будешь счастлива.
      Табита по опыту знала, что Люси не переспоришь, и не сказала больше ни слова.
      Люси неожиданно сменила тему и начала расспрашивать подругу о семействе Монтекью.
      – Доминик ничего не рассказывает, сказал только, что вынужден был забрать тебя к нам. Что произошло? Ты сбежала?
      – Выходит, что так, – согласилась Табита. – Все произошло из-за Ричарда. К тому же тетя Монтекью хотела насильно выдать меня замуж.
      – Какой ужас! – воскликнула Люси. – Настоящее варварство! А за кого? Ты его знаешь?
      – За Джосая Теккерея, викария его преподобия Холла.
      – Джосая Теккерей? – нахмурилась Люси. – Не тот ли это кошмарный тип с глазами словно буравчики?
      – Он, – усмехнувшись, кивнула Табита. – Тетя сказала, что я должна плакать от счастья и с радостью принять предложение столь достойного джентльмена, прельстившегося моей молодостью и забывшего о том, что я нищенка.
      – Святый Боже! – возмущенно воскликнула Люси. – Она так и сказала? Впрочем, она всегда попрекала тебя бедностью, хотя все, вместе взятые, Монтекью не стоят даже твоего мизинца.
      – Короче говоря, я ему отказала.
      – Еще бы! А что Ричард?
      – Это случилось на торжествах по поводу помолвки Амелии. Он попытался… он угрожал мне насилием, и тогда Доминик увез меня в Аббатство.
      В первое мгновение потрясенная Люси не нашлась даже что и сказать.
      – Господи! Он тебе что-нибудь сделал?
      – Нет, почти ничего. Он меня ударил вот сюда, – Табита прикоснулась рукой к щеке, – но до этого я сама его ударила, и тогда он принялся изо всех сил бить меня головой о стену. Это было ужасно, у меня все поплыло перед глазами, и я не смогла сопротивляться.
      – Ричард Монтекью всегда был самой мерзкой тварью на свете, – в сердцах произнесла Люси. – Да как он посмел… У меня просто в голове не укладывается. – И тут Люси вдруг весело воскликнула: – Ну-ка расскажи, как удалось Доминику тебя увезти! Он подрался с Ричардом?
      Табита поняла, что Люси не оставит ее в покое, пока обо всем не узнает, и рассказала, как было дело, хотя вспоминать об этом было тяжело.
      Когда Табита закончила, Люси в восторге захлопала в ладоши:
      – Как романтично! Доминик вырвал тебя прямо из когтей этого негодяя! – промолвила Люси и вздохнула: – Со мной ничего подобного не случалось…
      – Люси! – Потрясенная Табита села на постели. – Хороша романтика. Ричард пытался надо мной надругаться, безжалостно избил! Ты сама не знаешь, что говоришь, честное слово!
      – Так ведь Доминик подоспел вовремя…
      – Да, подоспел. И сломал челюсть Ричарду, и хотя я не выношу этого негодяя, но мне даже думать не хочется о том, что Доминик с ним сделал.
      – Конечно, конечно, Табби. – Люси с нежностью посмотрела на подругу. – Но сейчас ты уже хорошо себя чувствуешь? Не скучаешь в Лондоне с мамой и Домиником?
      – Конечно, нет! Они с такой любовью ко мне относятся!
      Люси бросила на нее задумчивый взгляд:
      – Доминик к тебе всегда относился с любовью.
      – Да, – согласилась Табита, покраснела, опустила глаза и принялась поправлять ленты, украшавшие лиф ее платья.
      От Люси не ускользнуло смущение подруги, и она начала рассказывать Табите о танцевальных вечерах и балах, куда они будут вместе ходить. Через несколько минут у Табиты голова пошла кругом от обилия сведений и подробностей, и она запросила у Люси пощады.
      – И вот еще что, Люси. Не забывай, пожалуйста, что я хочу найти какую-нибудь работу. У тебя много знакомых. Может быть, кому-нибудь нужна гувернантка для маленьких детей? Со старшими я сейчас вряд ли справлюсь.
      Люси посмотрела на подругу. Та говорила вполне серьезно.
      – Табби, ты всегда была не от мира сего. Впрочем, если это тебе очень нужно, попытаюсь помочь. Напишу моей старой знакомой, директрисе мисс Бошан, впрочем, не знаю, примет ли она мою рекомендацию.
      – Люси, пожалуйста, напиши! – обрадовалась Табита. – Буду тебе благодарна. Я уже хотела дать объявление.
      – Не делай этого, – сказала Люси. – Доминик знает о твоих намерениях?
      – Да, сказал, что из меня получится очень хорошая учительница, – с гордостью ответила Табита.
      Люси с удивлением уставилась на нее, и на губах ее появилась лукавая улыбка. Табита не знала, что задумала ее подруга, иначе пришла бы в неописуемый ужас.
      Табиту закружил водоворот визитов, чаепитий и балов, как это бывает во время лондонского сезона. Девушку сопровождала леди Хантли. Табите и во сне не снилось, что ее будут чуть ли не каждый день приглашать на торжественные приемы, мужчины неизменно одаривали ее своим вниманием. Все было так, как говорила Люси.
      Табиту постоянно окружали молодые джентльмены, которые ловили каждое ее слово. Поначалу она смущалась, но потом привыкла и получала массу удовольствия с ними. Ей нравились их изысканные манеры и утонченная лесть.
      Из всех ухажеров три джентльмена проявляли особую настойчивость. Они появлялись чуть ли не на каждом званом вечере, которые посещала Табита, и старались держаться поближе к ней. Среди троих выделялся достопочтенный Максвелл Деннисон, поэт и мечтатель, он был не очень словоохотлив, но иногда отпускал такие комплименты, что Табита с трудом скрывала свое восхищение.
      Максвелл Деннисон боготворил лорда Байрона – его отрешенную задумчивость, взлохмаченные темные кудри, манеру одеваться – и стремился во всем ему подражать. Писал стихи, но ни одного пока почему-то не посвятил Табите. Люси уверяла ее: что это дело нескольких дней.
      Второй обожатель Табиты, мистер Перегрин Коули, был долговязым и нескладным, с яркими голубыми глазами. Табите казалось, что они почти ровесники, и он увлекся ею лишь потому, что она уделила ему больше внимания, чем остальные. Поощрять юношу она не хотела, но отвергнуть его не могла, опасаясь ранить его юную душу.
      Третьим был Фредерик Каннингем, самый серьезный и самый скучный из ее поклонников. Этот коренастый, среднего роста рыжеволосый джентльмен был старше достопочтенного Максвелла и мистера Коули, но ему было не больше тридцати. Безмятежное спокойствие и поразительное самообладание заставляли Табиту считать его самым опасным из всех троих, потому что видела в нем серьезного претендента на ее руку, и это приводило ее в неописуемый ужас.
      Никто, разумеется, не станет заставлять Табиту выходить замуж против ее воли. Но ей не хотелось причинять страдания тому, кто, возможно, влюбился в нее, и она надеялась, что ей удастся охладить его пыл, пока не поздно.

      К счастью, по утрам приемы не устраивали, и это время девушка проводила с Домиником.
      Однажды утром он предложил девушке съездить с ним в знаменитый Гайд-парк. Табита пришла в восторг и буквально взлетела на второй этаж к себе в комнату, чтобы переодеться для прогулки. Перерыв свои вещи, она выбрала яблочно-зеленое в белую полоску платье из муслина, ее любимое. Посмотревшись в зеркало, осталась довольна и выбежала в коридор. Но тут же вернулась за шляпкой, которую ей подарила Люси.
      Доминик дожидался ее в прихожей, он похвалил девушку за то, что она так быстро собралась, и, шагнув к ней, поправил чуть сбившуюся набок шляпку.
      На днях он наконец получил извещение о своем увольнении из полка и мог теперь не носить военную форму. Сейчас на нем были светло-серые панталоны в обтяжку и голубовато-серый сюртук. Галстук завязан простым узлом, но весьма умело и заколот неброской золотой булавкой. На пальце – небольшой перстень с печаткой. В отличие от многих молодых людей Доминик не носил модных тогда карманных часов и цепочек на поясе.
      Он взял ее за руку и свел по ступеням парадной лестницы к ожидавшему их изящному двухместному фаэтону, запряженному лошадьми, которых держал под уздцы конюх. Табита с опаской посмотрела на фаэтон, он показался ей слишком высоким, но как только Доминик подал ей руку и помог забраться внутрь, ее опасения как рукой сняло, и она с радостным волнением принялась осматривать окрестности. Вскоре она поняла, что едут они не к парку, и вопросительно на него посмотрела.
      – Я хочу сделать тебе сюрприз, – сказал он, обернувшись к ней. – Я думаю, ты останешься довольна. Впрочем, следовало тебя предупредить о том, что, по общему мнению, место, куда мы сейчас направляемся, не представляет никакого интереса.
      Табита улыбнулась. Она понятия не имела, куда он ее везет, но полностью доверилась ему.
      Спустя некоторое время кони свернули на Куин-Энн-стрит. В этой части Лондона Табита еще не была и догадаться, куда они едут, просто не могла.
      Остановились они у дома номер 47, и Доминик, соскочив на тротуар, помог Табите выйти из экипажа. Девушка озадаченно посмотрела на молодого человека, после чего перевела взгляд на обветшавшую дверь, перед которой они стояли.
      – Что это за дом? – с любопытством спросила она. – Здесь живут твои знакомые?
      – Нет, Табби, мои знакомые здесь не живут. Это галерея. Галерея и в то же время дом. Я подумал, что тебе будет интересно побывать на этой выставке. Ведь, несмотря на неказистый вид этого здания, Тернер хранит здесь свои самые лучшие картины. Это его собственная галерея.
      – Тернер? – изумленно переспросила Табита. – Сам Тернер! И ты привез меня в его галерею?
      Увидев на ее лице радость, Доминик заулыбался.
      – Как вижу, я тебя не разочаровал.
      – Разочаровал? Господи, Доминик, я столько читала о его замечательной живописи, поразительной технике и его таланте. Но никогда не видела его картин. Даже не мечтала увидеть! Но чего мы ждем? Туда можно войти?
      Они подошли к входу. Доминик дернул за ржавую цепочку, и за дверью зазвенел звонок. Дверь распахнулась, и на пороге появился худощавый старик в поношенной одежде.
      Доминик протянул ему руку:
      – Мистер Тернер… старший, как я понимаю? Меня зовут Хантли, а это мисс Монтекью.
      Старик широко улыбнулся и жестом пригласил их войти.
      – Доброго вам утра, сэр. Уильям сказал, что вы сегодня придете. Входите, входите же!
      Он посторонился, пропуская их в дом, и указал на чуть приоткрытую дверь в конце коридора.
      – Он там, – сказал мистер Тернер-старший. – Работает, как всегда, но просил, как только вы придете, сразу провести вас к нему.
      Он прошел вперед по короткому коридору, распахнул дверь и пригласил гостей войти в святая святых – мастерскую его сына.
      Художник сидел перед мольбертом, стоявшим возле окна так, чтобы на него падал свет. Он держал кисть, но не притрагивался к холсту, на вошедших не обратил никакого внимания, поглощенный изучением незаконченной картины.
      На шум шагов он повернулся и встал. У него было поразительное сходство с отцом. Такого же высокого роста, такого же сложения, только чуть поплотнее, мелкие черты лица, крупный нос. Старший Тернер был словоохотливым и добродушным, чего не скажешь о сыне. Поджав губы, он равнодушно посмотрел на вошедших. Табита испугалась, что Доминик сейчас возмутится неподобающим высокомерием, которое этот простолюдин, сын цирюльника, посмел проявить по отношению к нему.
      Однако Доминик выглядел умиротворенным и даже слегка улыбался и поприветствовал художника почтительным поклоном, после чего представил ему Табиту.
      – Мистер Тернер, позвольте вам представить моего друга мисс Монтекью, талантливую, самобытную художницу, которая выразила неподдельный и глубокий интерес к вашей галерее.
      Табита густо покраснела. Ее, самоучку, представить талантливой художницей стоявшему перед ними гению. Тернер заметил ее растерянность и смущение, и губы его тронула легкая улыбка.
      – Очень рад познакомиться, мэм, – проговорил он с поклоном. – Отец проводит вас в галерею, и можете оставаться там, сколько пожелаете.
      Он повернулся к ним спиной и снова сосредоточил все внимание на стоявшем перед ним холсте. Доминик и Табита вышли из мастерской.
      Отец художника повел их по темной узкой лестнице. Табита шла впереди, и Доминик наблюдал, как при каждом шаге девушка приподнимает юбки, настолько грязно было под ногами.
      В галерее тоже было грязно. Полы заляпаны и истерты, обои в пятнах, давно не мытые окна почти не пропускали света. Груды рисунков и набросков небрежно рассованы по коробкам и большим папкам, у стены громоздятся картины. Здесь было великое множество кошек. Они шныряли по галерее, распространяя свой особый кошачий дух.
      Табита, однако, не замечала ни грязи, ни запахов, на лице ее было написано восхищение. Она один раз медленно обошла комнату, затем второй, еще медленнее, замирая у каждой картины.
      – Как это ему удается? – спросила она скорее себя, чем Доминика. Ее внимание привлек холст с изображением сияющего бездонного неба над гладью бескрайнего моря в сероватых, полупрозрачных тонах, и было почти невозможно различить границу между небом и водой, на которую золотистым пятном падал солнечный луч.
      Доминик ответил с улыбкой:
      – Мне это не дано знать, я полнейший профан в живописи. Могу сказать лишь одно: художник необычайно талантлив, и все картины мне нравятся.
      – Он просто чудо, – прошептала завороженная Табита.
      Прошло довольно много времени, прежде чем Доминик увел ее из галереи, пообещав снова привести сюда. Они сердечно поблагодарили отца художника, но с Тернером не попрощались, чтобы лишний раз не отрывать его от работы.
      На обратном пути Табита стала благодарить Доминика.
      – Пойми, – сказал в ответ Доминик. – Я очень люблю его живопись и пользуюсь любым удобным случаем, чтобы наведываться сюда почаще.
      – А как ты приглашение получил? – поинтересовалась Табита. – Я читала, что Тернер неохотно пускает в свою галерею посетителей, чаще всего отказывает тем, кто его об этом просит. Твое положение в свете не имеет для него никакого значения.
      – Разумеется. Титул и богатство ничто в сравнении с его даром. Но я написал ему письмо, очень тактичное и убедительное. Он почти сразу мне ответил.
      Жаль, что он не унаследовал хотя бы немного обаяния своего отца. Старик – прекрасный человек.
      – Мне тоже так показалось, – согласилась Табита и с улыбкой спросила: – Ты видел, сколько там кошек?
      – Видел. И грязь тоже видел.
      Табита поморщилась:
      – Почему он не держит прислуги? Это вряд ли разорило бы его.
      Доминик рассмеялся:
      – Вот уж не думал, что ты это заметила! Ты целиком была поглощена его картинами…
      – Я же не слепая, верно? Хотя должна признаться, очарована его полотнами. Господи, Доминик, чего бы я не отдала за такой талант, как у него! За то, чтобы все видеть, подмечать и переносить на холст. У меня двоякое чувство. Хочется прямо сейчас броситься к мольберту и попробовать те сочетания красок, которыми пользуется он. Но смогу ли я после того, что увидела, смотреть на свои примитивные рисунки?
      – Табби, учись на том, что увидела, а отчаяние и неуверенность гони прочь.
      Ее лицо просветлело, и она тепло ему улыбнулась:
      – Прости меня, пожалуйста, неблагодарную! Я так и сделаю.
      Едва они въехали в парк, как Доминик натянул вожжи и пустил лошадей шагом. В этот час здесь было мало экипажей и еще меньше гуляющих. Почти каждый их приветствовал. Кто улыбкой, кто взмахом руки или парой приветливых глаз.
      – Тебя почти все знают, – сказала Табита. – А ведь все последние годы ты был за границей.
      – Но я несколько раз приезжал на побывку, – объяснил он. – И ты должна помнить, что все сливки общества непременно должны выведать, кто ты и какое у тебя состояние. Не будь я богатым наследником, никто не обратил бы на меня внимания.
      – Но я не имею никакого богатства, а относятся ко мне все по-доброму чуть ли не с первого дня, как я сюда приехала, – возразила Табита. – Неужели только потому, что мы с тобой в дружеских отношениях?
      Доминик увидел в ее прелестных глазах горькое разочарование. Мысленно обругав себя за оплошность, он поспешил ответить:
      – Вовсе нет. Незамужняя молодая дама не может появляться в обществе без компаньонки. Но после того как тебя всем представили, необходимость в компаньонке отпала. Разве ты не привлекла внимания многочисленных поклонников?
      Словно в подтверждение его слов к ним приблизился тильбюри, открытый двухколесный экипаж, сидевший в нем джентльмен приветственно помахал рукой. Доминик, узнав Максвелла Деннисона, обернулся к Табите:
      – Если хочешь, можем остановиться. Или предпочитаешь разочаровать господина?
      – Сама не знаю, – неуверенно протянула Табита. – Скорее нет, но… Остановись, Доминик, пожалуйста! Мне не хочется его обижать.
      Доминик натянул вожжи, откинулся на сиденье и с интересом наблюдал за достопочтенным Максвеллом.
      – Мисс Монтекью, – промолвил Максвелл, глядя на девушку с нескрываемым восхищением. – Как хорошо, что мне пришла в голову мысль поехать сегодня в Гайд-парк подышать свежим воздухом!
      Табита вежливо кивнула.
      – Смею ли я надеяться увидеть вас сегодня на званом вечере у леди Резерфорд?
      – Да, – застенчиво ответила Табита. – Мы там будем.
      Услышав слово «мы», поклонник бросил хмурый, исполненный ревности взгляд на Доминика. Тот ответил ему легкой усмешкой, что могло означать либо безразличие, либо откровенную насмешку. Максвелл пришел в ярость и зло посмотрел на Табиту.
      – Значит, вечером увидимся снова. Мы все.
      Табита прикусила губу и опустила ресницы, не решаясь ответить. Она знала, что несправедливо и жестоко насмехаться над ним, и всем сердцем надеялась, что на ее лице он прочтет лишь выражение робости. И действительно, когда он попрощался и тронул тильбюри с места, ни в его голосе, ни во взгляде девушка не заметила обиды.
      Когда Максвелл отъехал на порядочное расстояние, Табита, смеясь, посмотрела на Доминика.
      – Бедный Максвелл, он так неловко себя чувствовал!
      – Осмелюсь заметить, он нашел мое присутствие более чем неуместным, – хмыкнул Доминик, веселившийся в душе не меньше Табиты. – У меня сильное подозрение, что больше всего Максвеллу хотелось пустить мне кровь.
      – Ты на самом деле так думаешь? – изумленно спросила Табби и, помолчав, добавила: – Пожалуй, ты прав. Он готов был испепелить тебя взглядом. – В глазах ее запрыгали смешинки. – Теперь я вижу, что вы, сударь, обладаете всеми достоинствами, о которых он тайно мечтает.
      – Ничего подобного, – возразил Доминик. – Ему не дают покоя наша дружба и наше общение. Душу ему терзают.
      – О Господи! – вздохнула Табита. – Бедный Максвелл. Я об этом и не подумала.
      – У Деннисона такое самомнение, что вряд ли он позавидует моей внешности, верно?
      Табита не сразу поняла, о чем, собственно, он говорит, когда же до нее дошел смысл его слов, рассердилась.
      – Ты просто глупец, Доминик, и если Максвелл тебе не завидует, то мне его жаль. Пусть остается в блаженном неведении! – Табита смутилась и умолкла.
      Доминик, глубоко тронутый ее верностью, снова улыбнулся и ласково коснулся ее щеки.
      – Не расстраивайся, Табби. Никого из нас незачем и не за что жалеть. Ты же знаешь, я просто несокрушимый, а что касается Деннисона, то он прославился тем, что то и дело влюбляется, чтобы тут же разлюбить, и проделывает это так часто, что у другого голова кругом пошла бы.
      Табита продолжала хранить молчание. Неужели Доминик думает, что она жалеет его? Здесь она едва замечала шрам на его щеке, даже когда смотрела ему в лицо. Но как ему об этом сказать?
      Когда они выезжали из парка, Доминик заметил, что двое мальчишек торгуют весенними цветами, остановил фаэтон и соскочил на землю. Монеты перешли из рук в руки, и он, усевшись обратно, высыпал Табите прямо на колени только что срезанные крокусы.
      – Ой! – воскликнула она, порозовев от удовольствия. Отвлекшись от своих тягостных мыслей, она поднесла цветы к лицу и с наслаждением вдохнула их нежный аромат. – Спасибо, – прошептала она. – Большое спасибо. Они такие красивые, я думала, они уже отцвели, как хорошо, что ты их заметил!
      Пока они ехали, Табита не сводила глаз с крокусов. Доминик вспомнил, что это ее любимые цветы. Можно было бы придать этому подарку романтический смысл, но она сказала себе, что это будет самой большой глупостью с ее стороны. С таким же успехом он мог купить эти цветы для своей матери или сестры. И все же Табита решила засушить один цветок между страницами книги. На память.

      – Какие маленькие! – восторженно прошептал достопочтенный Максвелл, не сводя глаз с девичьих рук, которые нежно гладил. – Они пленили мое сердце.
      Табита тихонько убрала руки.
      – Пожалуйста, не говорите так, вас могут услышать. Что тогда о нас подумают?
      – Мне все равно, – гордо заявил он. И впился в девушку страстным взглядом, вогнав ее в краску.
      – Зато мне не все равно, – возразила Табита. – Могут подумать, что я вас поощряю. Кокетничаю с вами. Вы этого хотите?
      – Разумеется, нет! – воскликнул он. – Они не посмеют!
      – Тогда держите себя в руках.
      – Но вам невозможно не поклоняться, вы…
      – Послушайте, Деннисон, вы полностью завладели вниманием мисс Монтекью, ни на секунду не отходите от нее.
      Рядом с ними стоял Перегрин Коули и буквально кипел от ревности. Табита улыбнулась молодому джентльмену и поднялась.
      – Мистер Коули прав, – сказала она. – Вам пора побеседовать и с другими гостями леди Резерфорд.
      Однако достопочтенный Максвелл не собирался уступать свое место Перегрину Коули.
      – Вы позволите нанести вам завтра визит? – спросил он ее. – Приглашаю вас на прогулку в парк.
      – О, на этот счет ничего не могу сказать, – церемонно ответила Табита. – Вам следует спросить разрешения у моей опекунши леди Хантли.
      Девушка надеялась, что он наконец-то уйдет, но подошедший лорд Фредерик Каннингем разрушил ее надежду. Достопочтенный Максвелл бросил такой взгляд на его светлость, что Табита смирилась с неизбежным.
      Спустя полчаса она с огромным облегчением увидела наконец Доминика. Он подошел к ней, вежливо поклонился и, подхватив девушку под руку, увлек за собой.
      Джентльмены знали, что Табита – гостья его матери и Доминик имеет преимущество перед ними.
      – Спасибо! – с чувством поблагодарила она, когда они отошли на безопасное расстояние.
      – Спасибо? – озадаченно посмотрел на нее Доминик. – А я-то думал, что тебе приятно общество этих достойных джентльменов.
      – Достойных? – слегка нахмурилась Табита. – Может быть, это можно отнести на счет лорда Каннингема, но остальные двое глупы, и ты это отлично знаешь. Ты не поверишь, но они с пеной у рта спорят друг с другом о цвете моих глаз! – хихикнула Табита и, вздернув подбородок, чтобы Доминик мог их рассмотреть повнимательнее, продолжила: – Как по-твоему, они похожи на изумруды или больше напоминают воды Карибского моря?
      – Узнаю стиль достопочтенного Максвелла. Я не ошибся?
      Она кивнула.
      Он всмотрелся в ее глаза и ответил:
      – Разумеется, они похожи на изумруды. Хотя это и не так поэтично. Воды Карибского моря ближе к аквамарину. Возможно, у него слабость к корсарам, но я очень сомневаюсь, что достопочтенный Максвелл может похвастаться своими подвигами на океанских просторах.
      – Я тоже, – не переставая улыбаться, промолвила Табита.
      – Несчастный еще не пришел в себя от недавнего потрясения. – Доминик весело посмотрел на Табиту. – И если выглядит более задумчивым, чем обычно, заслуживает самого мягкого и доброго с ним обращения.
      Табита с недоумением посмотрела на Доминика.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Неужели ты ничего не слышала? Я думал, Люси держит тебя в курсе всех последних сплетен. Байрон всего пару дней назад покинул Англию, и говорят, навсегда. Причина тому – его скандальные выходки. А Деннисон глубоко это переживает.
      – Покинул Англию? – недоверчиво повторила Табита. – Надеюсь, не из-за связи с леди Каролиной? – Табита с опаской оглянулась, не слышит ли их кто-нибудь.
      Весь светский Лондон давно судачит о связи Байрона с леди Каролиной Лэм, однако Табита не верила, что из-за этого Байрон мог добровольно стать изгнанником.
      – Леди Каролина здесь ни при чем, – улыбаясь, ответил Доминик. – У него есть более серьезные прегрешения.
      Заинтригованная, Табита пристально посмотрела на Доминика.
      – Что ты имеешь в виду? У него были еще и другие связи?
      – Я не стану рассказывать подробности, дорогая, они не для твоих ушей.
      Разочарованная, Табита решила обо всем расспросить Люси. Доминик привел ее к своей матери.
      – Мы что, уже уезжаем? – удивленно спросила она.
      – Если хочешь, останься, – мягко ответил Доминик. – Но думаю, тебе лучше побыть сейчас с нами. К леди Резерфорд пожаловал припозднившийся гость.
      Табита проследила за взглядом Доминика и содрогнулась, когда увидела Ричарда Монтекью. Доминик сжал ее руку:
      – Рано или поздно мы все равно должны были встретиться. Но ты не волнуйся, мы с мамой тебя защитим, если он окажется настолько глуп, что решится подойти. Но полагаю, он этого не сделает. Скорее всего отправится в соседнюю комнату играть в карты.
      Леди Хантли, согласно кивнув, добавила:
      – Но, моя дорогая, мы можем оставить тебя в покое, если ты этого желаешь.
      – Нет, мэм. Я не собираюсь от него бегать. Доминик прав. Рано или поздно встречи с ним не избежать.
      Ричард действительно направился в соседнюю комнату, где стояли карточные столы, но вдруг поймал ее взгляд и изменился в лице. Глаза его загорелись ненавистью. И жаждой отомстить за то унижение, которое он из-за нее перенес. Табита содрогнулась. Никто, кроме Ричарда, даже его мать, не вселял в ее душу леденящий ужас. С трудом справившись с желанием стремглав выскочить из гостиной, она приказала себе не отступать от намеченного, поскорее все закончить и покинуть наконец малознакомый сверкающий мишурой мир, в котором она, несмотря ни на что, с каждым днем чувствовала себя все более комфортно.
      На следующее утро после приема у леди Резерфорд в особняк на Беркли-сквер, как всегда, были доставлены многочисленные записки и букеты цветов. Табита, уже одетая к завтраку, несмотря на столь ранний час, стояла у стола, любуясь букетами, и читала открытки. На ней было платье темно-апельсинового цвета, которое очень ей шло. Доминик сидел за столом и, откинувшись в кресле, с удовольствием следил за девушкой, не упуская при этом случая время от времени подшучивать в своей обычной манере над ее ухажерами.
      Как же она изменилась с того, уже далекого, первого дня их приезда в Лондон! Страх уступил место веселью, которым она заражала всех окружающих.
      – К этой записке, кажется, приложен подарок, – сказала Табита, вытащив из большого букета полураспустившихся белых роз маленький пакетик. – Почерк достопочтенного Максвелла.
      Табита разорвала обертку и извлекла коробочку, в которой оказалась пара изящных изумрудных сережек.
      – Доминик! Ты только посмотри! – воскликнула она. – Какие красивые! Но я должна их немедленно вернуть, хотя знаю, что он еще больше расстроится. – Девушка протянула коробочку Доминику.
      Доминик взглянул на сережки.
      – Да, их надо вернуть. Я сам отвезу их этому нахальному молокососу. Жаль, – добавил он, – они бы тебе очень пошли. Но это исключено. А что он тебе понаписал?
      Табита дважды пробежала глазами записку, с губ ее сорвался возглас удивления, и она стала хохотать.
      – Ты только прочти… – Она протянула листок Доминику.
      Доминик стал читать вслух:
      – «О, прелестный цветок, я не в силах отвести от тебя взор, молю, прими сей дар, сей скромный знак, ему не затмить твою нетленную красу». Господи Боже мой, – пробормотал Доминик, вернув ей записку. – Поздравляю с первой победой. В мою душу ты вселила спокойствие, – добавил он, взглянув на ее смеющееся лицо, – потому что эта победа никак не отразилась на твоем веселом нраве.
      – Я знаю, что смеяться над его чувствами очень жестоко, – сквозь смех заметила Табита, – но неужели он не понимает, как глупо…
      – Да, жестоко, – перебил ее Доминик. – Любой джентльмен на его месте был бы просто убит подобной реакцией на выражение его любви.
      Хотя тон у Доминика был назидательным и осуждающим, глаза его смеялись, и Табита, повалившись рядом с ним на диван, буквально умирала от хохота.
      – Полагаю, над твоими ухаживаниями никто никогда не смеялся, – сказала Табита.
      – Что-то не припомню такого, – ответил Доминик. – Может быть, потому, что никогда не писал дамам таких глупых записок.
      – Я вовсе не это имела в виду. А как бы ты поступил на его месте, Доминик? – улыбаясь спросила Табита, запрокинув голову.
      Не переставая улыбаться, он вгляделся в ее лицо. Будь на ее месте другая женщина, он сразу бы заподозрил, что она кокетничает с ним и запрокинула голову в ожидании поцелуя. Но заподозрить в этом Табиту он не мог, до того простодушным было выражение ее широко распахнутых глаз.
      Не в силах совладать с собой, он ласково провел по ее нежной щеке своими длинными пальцами. Улыбка сползла с его губ, взгляд стал сосредоточенным.
      Табите показалось, что он собирается ее поцеловать, и какое-то неведомое ей прежде чувство охватило девушку. Она закрыла глаза, сердце взволнованно забилось, стало трудно дышать. Но он осторожно отвел руку от ее щеки и сказал:
      – Такие вопросы, Табби, не следует задавать джентльмену.
      Хотя тон у него был слегка насмешливый, Табита густо покраснела.
      – Нет, нет, прости меня, пожалуйста, – пробормотала она. – Я сказала не подумав.
      Доминик резко поднялся с дивана.
      – Мне пора. С утра у меня важная деловая встреча. А с этим я разберусь. – Он посмотрел на сережки, лежавшие у него на ладони. – Вы с мамой обедаете сегодня дома?
      – Да. Люси и Пирс составят нам компанию, – ответила Табита. – У леди Кавана сегодня бал, ты не забыл?
      – Нет, не забыл, – улыбнулся он, пожелал ей всего хорошего и отправился к месту обитания Максвелла Деннисона.
      В обычный день он, разумеется, поехал бы верхом, тем более что ему предстояла деловая встреча. Но сегодня почувствован, что ему нужно поразмышлять, а для этого нет ничего лучше, чем пешая прогулка.
      Он только что чуть не поцеловал Табиту. А ведь она непорочна, как ангел, и считает его близким другом. Но вся беда в том, что, повзрослев, она превратилась в очаровательную женщину, и его влечет к ней.
      Не закрой она глаза в тот миг, быть может, он и поцеловал бы ее и продолжал целовать до сих пор. Но она закрыла глаза, и он устыдился своей непорядочности.
      Зная Табиту, он не особенно удивился, когда она в отличие от большинства женщин, попавших в такую ситуацию, сумела скрыть свое потрясение.
      При иных обстоятельствах отношения между ними могли бы развиваться в весьма интересном направлении. Но сейчас ни о чем подобном не могло быть и речи.
      Она жила у него в доме, была его гостьей. И если он надеется и дальше сохранять эту многолетнюю дружбу между ними, ему следует держать в узде свои чувства к Табите, его страсть не принесет ничего, кроме чувства стыда и горького разочарования.
      Чем скорее она выйдет замуж, тем быстрее душа его обретет покой. Только не за этого хлыща, который набрался наглости презентовать Табби эти отвратительные серьги. Он сделает все, чтобы найти девушке достойного ее мужа.

      – Ты выглядишь божественно! – ахнула Люси, поправляя выбившийся из прически подруги локон. – Мама выбрала для тебя просто идеальный наряд!
      Табита придирчиво оглядела себя перед высоким овальным зеркалом, стоявшим рядом с комодом.
      Парчовый лиф показался ей несколько вызывающим, поскольку подчеркивал все достоинства ее фигуры. Однако заводить об этом разговор она не стала. Чуть раньше Люси безапелляционно заявила, что вырезы, слишком глубокие, по мнению Табиты, бывают только в платьях очень строгого фасона. А для бального совершенно не годятся.
      Платье было белого цвета, какие обычно носят девушки на выданье, и эта снежная белизна удивительно шла Табите. Покрой был очень простой: открытые плечи, рукава до локтя, юбки, свободно ниспадавшие от высокого лифа почти до пола.
      Причесала Табиту француженка-служанка Гортензия, которая, как заверила ее Люси, лучше многих многоопытных модельеров Лондона. Служанка собрала волосы Табиты в узел на затылке, оставив по бокам несколько свободных завитых локонов, изящно обрамлявших лицо.
      Люси, в новом платье, уже причесанная, перебирала цветущие веточки на ночном столике Табиты.
      – Как ты думаешь, кто окажет тебе честь сегодня? – спросила Люси.
      – О Господи, – вздохнула Табита. – Хоть бы никто из них мне больше ничего не присылал! – Она подошла к столику и стала прикладывать букетики к корсажу. – Эти розовые бутоны от лорда Каннингема очень милые, но немного легкомысленные…
      – Не нравится? – понимающе кивнула Люси. – Конечно, у половины дебютанток будут приколоты розовые бутоны…
      – А вот розы мистера Коули мне кажутся чересчур крупными. Он подобрал их со знанием дела, но они слишком броские.
      – Нет, не стоит их надевать, – согласилась Люси. – Лучше всего ландыши. Кто их прислал? Достопочтенный Максвелл? Ну что же, они очень подходят к твоему белоснежному платью.
      Табита взяла небольшой букет прелестных белых лилий, поднесла к лицу и вдохнула едва уловимый аромат. Потом в нерешительности положила обратно.
      – Может быть, эти? Мне не хочется никого из них ни поощрять, ни обижать.
      В дверь постучали, и в комнату вошла леди Хантли, облаченная в ослепительной красоты бирюзовое шелковое платье, украшенное изящной брошью и в серьгах из аквамарина, с высокой прической в старинном стиле.
      – Мама, ты великолепна, просто красавица! – чмокнула ее в щеку Люси.
      – Да, мэм, вы очень красивы сегодня, – согласилась с подругой Табита. – Затмите многих молодых леди.
      Леди Хантли рассмеялась.
      – Ну уж нет. По крайней мере, с вами обеими, мои прелестницы, мне не сравниться!
      А ведь и вправду прелестницы, с гордостью подумала она про себя. Люси сегодня была особенно хороша. Сегодня она сопровождала Табиту на ее первый в жизни бал.
      И Люси, и Табита весь день были вне себя от волнения. Люси приехала несколько часов назад, и обе они, болтая, занялись проверкой бальных па, пока наконец графиня не отправила девушек отдыхать. Табита в своем белом бальном платье выглядела просто очаровательно, и леди Хантли подумала, что, может быть, Доминик наконец разглядит сокровище у себя под носом.
      Тут она вспомнила, что держит в руке коробочку, и протянула ее Табите.
      – Доминик просил меня передать. Каждой из нас он послал по букетику из нашего поместья. Ты любишь фиалки?
      Табита открыла коробочку, вынула оттуда крохотные цветы и поднесла к лицу.
      – Обожаю, – выдохнула она. – Какой аромат! Как это мило с его стороны, что он подумал о нас.
      – Табби, это замечательно! Забудь про остальные букеты и приколи фиалки. В конце концов, у Доминика преимущество перед всеми.
      Слова Люси заставили Табиту покраснеть, но она была слишком счастлива, чтобы скрывать это. Она отыскала у себя на столике небольшую скромную брошь и приколола букетик фиалок к корсажу, после чего крепко обняла Люси, а затем и леди Хантли.
      – Спасибо вам, – тихо промолвила она, – спасибо за все… – Голос ее дрогнул, и она замолчала. На глаза навернулись слезы благодарности.
      Леди Хантли протянула ей носовой платок.
      – Не надо, не надо, моя милочка, – ласково сказала она. – Не плачь, а то глаза опухнут и покраснеют.
      Табита приложила платок к глазам и, совладав с собой, улыбнулась. Вскоре она вышла вместе с Люси в радостном настроении.
      Они, как всегда, опаздывали, и Доминик с Пирсом довольно долго томились в Желтой гостиной на первом этаже, коротая время за бокалом вина. Наконец они услышали женские голоса и поднялись из-за стола, чтобы встретить дам.
      Первыми вошли Люси с Табитой, следом за ними леди Хантли. Но Доминик видел только Табиту. Он глаз не мог от нее отвести и буквально лишился дара речи. Однако, приглядевшись к ней, насупился и повернулся к матери и сестре.
      – Кому пришло в голову одеть Табиту подобным образом?
      – Мне. И мадам де Вальме, – быстро ответила леди Хантли. Ей не понравился тон, которым был задан вопрос.
      – Это платье выглядит неприлично, – резко бросил он. – Табита не может в таком виде появиться в свете.
      – Доминик Риз! – возмутилась Люси. – Ушам своим не верю! Все женщины на балу будут выглядеть «неприлично», как ты соизволил выразиться, только потому, что у них хорошая фигура.
      – Люси! Как можно так говорить! – сердито воскликнула леди Хантли, потрясенная вульгарностью дочери.
      Однако Люси продолжила:
      – У меня тоже «неприличное» платье, Доминик? А у мамы?
      – Нет… мне так не показалось. Но ведь Табита моложе тебя.
      – На несколько месяцев. Это так важно?
      – Нет, конечно, но ты, Люси, замужем. А на Табиту будут пялиться все мужчины.
      Табита не произнесла ни слова, к горлу подступил комок, сердце болезненно сжалось. Она не выдержала и опрометью бросилась вон из гостиной.
      – Табита! – Доминик бросился было следом за ней, однако Люси успела поймать его за руку.
      – Видишь, что ты натворил, безмозглый грубиян!
      – Хватит! – не терпящим возражений тоном сказала леди Хантли. – Люси, пойди за ней.
      Бросив на брата взгляд, полный презрения, Люси устремилась к двери, но Доминик опередил ее:
      – Я сам схожу.
      На осторожный стук Доминика ответа не последовало, и он приоткрыл дверь в комнату Табиты. Она сидела на кровати, накинув на платье халат и запахнув его у самого горла. Доминик прикрыл дверь и шагнул к девушке.
      – Я приношу мои самые глубокие извинения за случившееся, – виновато проговорил он.
      Табита вздрогнула от неожиданности, подняла глаза и тут же низко опустила голову. Лицо ее было мокро от слез, губы дрожали, и Доминик испытал жгучий стыд, а раскаяние буквально терзало душу.
      Он сел на край кровати и осторожно взял руку Табиты.
      – Табби, когда ты вошла, у меня дыхание перехватило, такой ты была красивой, не могу объяснить, что я почувствовал. – Доминик говорил тихо, медленно, старательно подбирая слова. – Я долгие годы считал тебя ребенком, чистой наивной девочкой, нуждающейся в защите. Поэтому мысль о том, что ты появишься на балу в таком наряде, вызвала у меня желание проучить всякого, кто осмелится на тебя посмотреть. Но я не имею права поступить подобным образом, даже подумать об этом.
      Он замолчал. Табита продолжала хранить молчание, уставившись на свои колени.
      – Люси абсолютно права, в твоем платье ничего неприличного нет, все леди надевают такие на бал. Я – глупец и грубиян, сам не знаю, что говорю. Умоляю, прости меня, Табби!
      Табита перестала плакать, но обида не прошла. Она чувствовала себя униженной.
      – Тебе не за что просить у меня прощения, – едва слышно произнесла она, высвободив руку. – Мне нужно было самой обо всем догадаться.
      – Табби, ну посмотри на меня. Вот так-то лучше. Теперь снимай этот кошмарный халат и пошли вниз, нас ждут.
      – Нет!
      Доминик осторожно поднял ее на ноги.
      – Послушай меня…
      Табита в отчаянии замотала головой.
      – Ты рассказал, как на меня будут смотреть. Я не хочу ехать на бал.
      – Если даже на тебя будут обращать больше внимания, чем на других девушек, так это потому, что ты будешь самой красивой. Вот и все.
      – Я никуда не поеду, – заявила Табита, и голос у нее дрогнул. – Пожалуйста, не заставляй меня!
      Глаза ее вновь наполнились слезами, и Доминик привлек девушку к себе.
      – О Господи, только, пожалуйста, не плачь! Я не вынесу этого.
      Он ласково погладил ее волосы, упавшие ему на плечо, и подумал, какое наслаждение держать ее в объятиях, прикасаться к ней. Она была стройной и гибкой, волнующе женственной. Он вдохнул аромат лаванды, исходивший от ее волос, и, не сдержавшись, поцеловал в макушку.
      Табита затаила дыхание, чтобы он подольше не выпускал ее из объятий. Он обнимал ее по-мужски сильно и в то же время так нежно, что с ее губ слетел тихий вздох. Доминик тут же опустил руки и шагнул назад.
      – Табби, ты должна пойти, – настаивал он. – Мама и Люси ни за что тебя одну не оставят. Если ты откажешься, я буду виноват в том, что испортил им вечер. Мне бы очень этого не хотелось. – Он улыбнулся.
      – Я, право, не знаю… – продолжала колебаться Табита.
      – Табби, пожалуйста. – Он шагнул к ней, на лице его отразилось страдание. – Люси была права, когда обозвала меня безмозглым грубияном.
      – Нет, – тихо возразила она. – Ты просто не можешь быть таким. – Она сделала паузу и сказала: – Хорошо, я поеду на бал, вот только сниму халат. Отвернись, пожалуйста.
      Табита подошла к зеркалу, оглядела себя с ног до головы.
      – Я могу повернуться? – спросил Доминик.
      – Да.
      Он повернулся и, стараясь не смотреть на нее, чтобы не смутить, взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.
      – Ты замечательно выглядишь.
      Табита покраснела и улыбнулась.
      – Я так и не успела тебя поблагодарить за фиалки.
      – Сначала мне хотелось послать тебе крокусы, а потом я подумал, что фиалок мы не увидим до следующей весны. И остановил свой выбор на них.
      – Они просто замечательные. Так мило с твоей стороны.
      – А я их не помял?
      – Думаю, нет. – Табита взглянула на букетик, приколотый к корсажу, чувствуя, что Доминик не сводит с нее глаз. – Все в порядке, не волнуйся.
      Он взял ее за руку и повел к двери.
      Бал у леди Кавана превзошел все ожидания Табиты. К тому времени когда прибыло семейство Риз, в зале, украшенном экзотическими пальмами и цветами, яблоку было негде упасть. Табита сразу забыла о своей стеснительности и не пропустила ни одного танца, тем более что от кавалеров отбоя не было.
      Только она начала контрданс с юным Перегрином Коули, как вдруг заметила Амелию и, извинившись перед огорченным мистером Коули, поспешила к кузине, которая, едва завидев ее, тоже оставила своего кавалера мистера Пембери, подбежала к Табите и заключила ее в объятия.
      – Табита! – воскликнула она. – Какая ты красивая! Правда, Майлз?
      Майлз Пембери кивнул, с трудом признав в стоявшей перед ним красавице убого одетую бедную родственницу, с которой ему доводилось встречаться в Роксли.
      – Да, дорогая, несомненно! – ответил он с улыбкой.
      – Амелия, я так рада тебя видеть, – с жаром произнесла Табита. – Я не теряла надежды встретить тебя однажды и поблагодарить за все, что ты для меня сделала.
      – Право, не стоит, – покачала головой Амелия. – Это такая малость. Ты мне лучше скажи, тебе хорошо у леди Хантли?
      – Да! – просияла Табита. – Они все так добры ко мне! Я и мечтать не смела о том, чтобы поехать в Лондон. Не говоря уже о балах и светских приемах.
      – Жила бы ты у нее, так ничего и не увидела бы.
      – Скорее всего да.
      – Уверена, мама до сих пор не может смириться со случившимся. А для меня день, когда ты перебралась к леди Хантли, был самым счастливым в моей жизни, честное слово!
      Табита чмокнула кузину в щеку.
      – Спасибо! Я еще… О! – Она не договорила, заметив обручальное кольцо на левой руке Амелии. – Поздравляю! Вы поженились!
      – Да! – Амелия с нежностью улыбнулась мужу. – На прошлой неделе. Мы подумали, что можем задержаться в Лондоне до конца месяца, а медовый месяц проведем в Париже.
      Табита снова обняла кузину:
      – Амелия, я так рада за тебя!
      – Спасибо, дорогая! – рассмеялась та в ответ. – А я еще больше за себя рада!
      – Твоя мама тоже здесь? – спросила Табита, с тревогой оглядывая гостей.
      – Нет, ей пришлось поехать к тете Бересфорд в Глостершир сразу после нашей свадьбы. Но Ричард в Лондоне. Впрочем, вряд ли он сюда приедет. А если бы и приехал, у него не хватило бы смелости подойти к тебе.
      – Амелия, – покачала головой Табита. – Я чувствую себя виноватой в случившемся. Хуже всего то, что это произошло на твоей помолвке. Я так боялась, что у тебя все расстроится.
      – Что ты, Табби! – весело возразила Амелия. – Я ведь ничего не знала о драке до тех пор, пока не ушел последний гость. А мама знала. Думаю, Леттерсби нашла Ричарда и рассказала об этом маме. Но та все скрыла. Ты же знаешь маму… никаких скандалов… все пристойно…
      – Да, – кивнула Табита.
      Они еще немного поболтали, но, когда зазвучали первые такты предобеденного танца, Табита увидела, как к ней сквозь толпу пробирается Доминик. Он заранее попросил ее оставить за ним этот танец, да и следующий тоже. Табита попрощалась с Амелией и Майлзом и последовала за Домиником в центр зала.
      Это был вальс, первый в ее жизни, девушкам на выданье не полагалось его танцевать, однако леди Хантли не возражала, поскольку на вальс Табиту пригласил Доминик. Люси долго обучала Табиту этому прекрасному танцу, но едва Доминик встал с ней в позицию, ее охватила дрожь. Она подняла голову, чтобы во время танца смотреть, как полагается, ему прямо в глаза, и увидела у него на губах ободряющую улыбку. Волнение понемногу улеглось, и после нескольких туров Доминик это почувствовал.
      В сияющем свете многочисленных свечей выглядит она, подумал он про себя, просто божественно. Легкий румянец на щеках, зеленые широко распахнутые глаза… Белизна ее бального платья удивительно сочеталась с прекрасным цветом лица и оттеняла ее темные локоны. В голове Доминика одно за другим возникали поэтические сравнения, и он обругал себя за то, что поступает как самый последний влюбленный дурак. Еще немного, и уподобится этому стихоплету Максвеллу Деннисону.
      Доминик заметил, что красота Табиты привлекает к себе всеобщее внимание. Хотя среди присутствовавших на балу джентльменов он не увидел ни одного достойного Табиты Монтекью.
      – Табби, тебе буквально проходу не дают. Если кто-нибудь станет тебе докучать, сразу скажи мне. Хорошо?
      Все внимание Табиты было поглощено тем, чтобы не сбиться с такта, однако услышанные слова вызвали у нее улыбку.
      – Так ведь они все мне докучают. Никогда не думала, что успех на балу такое обременительное дело.
      Доминик весело рассмеялся.
      – Я слишком самонадеянна, да? Тогда извини. Но ведь каким-то успехом я пользуюсь?
      – Вне всякого сомнения. Завладеть сердцами никчемных хлыщей вроде Деннисона или Коули не составляет большого труда. Но есть несколько джентльменов, за которыми не водится слава охотников за невестами. Например, Рамзи. Он тебе руку и сердце не предлагал?
      – Ой нет, только не мистер Рамзи! Меня Люси заверила, что почтенная матушка этого мистера никогда не согласится на его брак с бесприданницей.
      Табита проговорила это самым беспечным тоном, хотя любое упоминание о том, что она якобы ищет достойного мужа, приводило ее в замешательство, если не сказать больше.
      – Или возьми того же Каннингема, – продолжал Доминик. – Вполне серьезный претендент.
      – Ты так считаешь? – огорченно спросила Табита. – Хотелось бы надеяться, что это не так.
      Увидев, как поникла Табита, Доминик оставил насмешливый тон, и в голосе его зазвучали нежные нотки, когда он спросил:
      – Значит, ни один из них не вызвал твоего восхищения?
      – Ни один, – простодушно ответила Табита. – Они все очень милые, но дело в том, что я вообще не ищу мужа. Не об этом мне сейчас нужно думать.
      – О чем же тогда? Ах да, учительство. А я-то надеялся, что ты о нем благополучно забыла.
      – Забыла? – Табита ушам своим не поверила.
      После последнего разговора с Домиником она полагала, что он понял, как ей важно самой себя обеспечивать, и сейчас взглянула на него с укоризной.
      И Доминик понял, что совершил непростительную оплошность. Ведь она с благодарностью приняла их предложение погостить в Лондоне в надежде найти себе место, чтобы потом вернуть им долги.
      – Неужели ты думаешь, – с жаром продолжила она, – что я променяю свободу на обеспеченную жизнь? Плохо ты меня знаешь, Доминик Риз!
      – Табби, не сердись на меня. Просто я подумал, что рано или поздно кто-нибудь из этих господ завоюет твое сердце. Видит Бог, они очень стараются.
      Вальс кончился, и танцующие пары устремились к дверям столовой.
      Доминик предложил девушке руку, и они двинулись следом за всеми. Тут он заметил Люси и Пирса. Люси помахала ему рукой. Доминик шепнул на ухо Табите:
      – Я прощен?
      Она повернулась к нему, посмотрела в лицо. Боже! Как она любит его! Неужели он этого не видит? Сердце болезненно сжалось. Она не умеет скрывать своих чувств. Все написано у нее на лице.
      – Я не должна была разговаривать с тобой в таком тоне. Но для меня очень важно быть независимой. Я много лет провела под одной крышей с людьми, которые мне не нравились, и не хочу выходить замуж за того, кого не люблю. Но в то же время понимаю, что все мои попытки устроиться в жизни самостоятельно кажутся наивными.
      Они подошли к столу Люси. Доминик отодвинул кресло для Табиты, потом сел сам. Люси сгорала от нетерпения расспросить подругу о ее первом бале, но Табита, опасаясь, как бы их не услышали, пообещала приехать на Беркли-сквер следующим же утром и рассказать все до мельчайших подробностей.
      Было около трех утра, когда леди Хантли, Табита и Доминик вернулись домой. Табита так устала, что едва добралась до своей комнаты на втором этаже. Она мечтала залезть в мягкую постель и уснуть крепким сном. Однако волной нахлынули воспоминания о бале. Пышное убранство, безудержное веселье, музыка, танцы, рука Доминика у нее на талии, когда они танцевали вальс, тепло его ладони, от которого сладко замирало сердце.
      Вздохнув, Табита перевернулась на бок. Она решила никому не рассказывать о письме, которое получила от мисс Бошан, директрисы пансиона в Маргейте, где обучалась в свое время Люси. Табита однажды писала этой даме, вложив в конверт несколько своих карандашных набросков и рекомендательное письмо от Люси. Ответ пришел на удивление быстро. Оказалось, что место учительницы рисования уже несколько дней свободно, что учителя каждый год получают отпуск и что хозяйка пансиона будет рада принять Табиту на работу, даже без предварительного знакомства, поскольку рекомендации миссис Люси более чем достаточно, к тому же рисунки мисс Табиты изумительны.
      Получив это письмо, Табита обрела уверенность в себе. Больше всего она боялась оказаться никому не нужной. Однако принять окончательное решение оказал ось гораздо труднее, чем она думала. Почему она сразу не ответила мисс Бошан, не согласилась занять предложенное ей место? Неужели все еще цепляется за призрачную надежду в один прекрасный день увидеть Доминика у своих ног?
      Наблюдая за ним в Лондоне, она не заметила, что его сердце занято какой-нибудь женщиной. Он хоть и не упускал случая поухаживать за дамами на званых вечерах, но ни одной из них не оказывал особых знаков внимания. Возможно, у него была некая таинственная дама. Люси рассказывала, что в Лондоне каждый уважающий себя джентльмен состоит в любовной связи с такого рода женщинами.
      Доминик часто уезжал куда-то вечерами. Возможно, вовсе и не в клуб, как полагала его мать, а на тайное свидание с очередной любовницей. Думать об этом было мучительно. Поэтому сон не шел к ней. Лишь когда край неба порозовел, Табита, обессиленная, уснула. Спала крепко, без сновидений, и проснулась поздно, отдохнувшей и посвежевшей.

      Сегодня будет наплыв гостей. После балов от визитеров нет отбоя. К счастью, скоро придет Люси, и они успеют поболтать, прежде чем появится первый визитер. Табита не стала звать служанку, быстро надела свое любимое зеленое в белую полоску муслиновое платье. И, расчесав волосы, перевязала их зеленой бархатной ленточкой. В это время в дверь ее комнаты постучали, и в приоткрывшейся двери возникла голова Люси.
      – Можно? Я не очень рано?
      – Вовсе нет! – обрадовано ответила Табита. – Ты уже завтракала?
      – Нет еще, что-то не хотелось. А сейчас, пожалуй, не откажусь.
      Табита дернула за шнурок звонка.
      – Велю принести горячего шоколада и булочек. Вскоре девушки уже сидели рядышком у окна и болтали, потягивая шоколад и закусывая булочками. Люси с пристрастием выспрашивала о том, как прошел бал.
      – Как только у тебя терпения хватило общаться с этими недотепами Деннисоном и Коули! Ведь они могут свести с ума.
      – Они такие безобидные, – улыбнулась Табита. – К тому же я не могла остаться без партнера во время танцев.
      – Ты без партнера? Такого нельзя себе представить. Твои поклонники наверняка отталкивали друг друга локтями, только бы первыми добраться до тебя.
      – Люси, не преувеличивай, – засмеялась Табита.
      – Их влечет не только твоя красота, – продолжала Люси. – В тебе нет ни капельки жеманства и вычурности, как у остальных. А какая ты замечательная подруга! Я таких еще не встречала. – Она порывисто наклонилась и поцеловала Табиту. – Знаешь, Табби, мне хотелось бы иметь такую сестру! – Она сжала руку Табиты. – Понимаешь, о чем я говорю?
      Табита поняла и густо покраснела.
      – То… то, о чем ты говоришь… невозможно, – произнесла она, преодолев смущение.
      – Почему? Вы ведь друг от друга без ума. И уже давно.
      – Это не так, – возразила Табита. – Он обращается со мной, как со своей младшей сестренкой, вот и все.
      – Глупости!
      – Уверяю тебя.
      – Значит, он просто дурак! Да еще слепец в придачу.
      – Люси, пожалуйста, не надо об этом, – взмолилась Табита, вскочила и стала метаться по комнате.
      – Ты же его любишь, разве не так? Любишь по-настоящему!
      Табита с несчастным видом кивнула.
      – Я люблю и буду любить всегда. Но жалеть меня не нужно, – добавила она. – Я уже смирилась с мыслью о том, что проживу свою жизнь без него. – Табита смахнула набежавшую слезу. – В один прекрасный день он женится на какой-нибудь ослепительной дебютантке, равной ему по происхождению и положению в свете.
      Люси, видя, как страдает Табита, обняла подругу.
      – Слышать об этом не желаю. Поверь, он любит тебя! И совсем не по-братски, не как младшую сестру. Со мной он не бывает так внимателен и ласков. И когда смотрит на меня, глаза его не сияют от счастья. Скоро ты это поймешь. Сегодня ты слишком красивая, чтобы все утро сидеть за закрытой дверью. Давай спустимся вниз. По-моему, кто-то пришел.
      Табита улыбнулась, и, взявшись за руки, девушки вышли из комнаты.
      В большой парадной гостиной, несмотря на довольно ранний час, они застали леди Хантли. Подняв глаза от вышивания, она сказала с улыбкой:
      – Моя дорогая, вчера ты просто превзошла себя! Клянусь, я никогда еще не видела такого количества цветов.
      Табита, потрясенная, обвела взглядом комнату. Бесчисленные букеты источали нежный аромат и ошеломляли пестротой красок.
      – Господи, Табита! Да здесь настоящий цветочный магазин! Ты только посмотри, весь Лондон у твоих ног!
      Только теперь Табита заметила лорда Каннингема. Его кресло наполовину заслонял громадный букет разноцветных лилий. Он поднялся, приветствуя девушку.
      – Лорд Каннингем! – воскликнула Табита в изумлении. – Какая приятная неожиданность!
      – Очень рад видеть вас, мисс Монтекью, миссис Карлайл! – Он отвесил изящный поклон. – Признаться, я тешил себя надеждой, что опережу своих соперников, приехав пораньше.
      Он испытал облегчение, увидев, что графиня, видимо, поняв его намек, отложила вышивание, поднялась с кресла, взяла под руку Люси и весело сказала:
      – Табита… лорд Каннингем… Вы уж нас с Люси извините, но мне нужно поговорить с дочерью об одном важном деле.
      Люси все поняла и вышла вслед за матерью, успев по дороге озорно подмигнуть Табите.
      Табита тоже догадалась о цели столь раннего визита лорда Каннингема, и ей стало не по себе. Лишь когда дверь за Люси и ее матерью закрылась, Табита, собравшись с духом, повернулась к его светлости.
      Этот обычно весьма степенный молодой джентльмен не стал терять времени и сразу перешел к делу. Шагнув к ней, он взял ее руки в свои.
      – Дорогая мисс Монтекью, вы, наверное, удивлены тем, что я умолял вас оказать мне честь и принять меня.
      Табита промолчала.
      – Вы, конечно, догадались о цели моего визита. Я здесь, чтобы почтительнейше просить вас, мисс Монтекью, стать моей женой.
      Табита не раздумывая ответила:
      – Я понимаю, что ваше предложение – огромная честь для меня. И искренне благодарю вас. Однако принять ваше предложение не могу. – Табита надеялась, что на том все и закончится, однако не так-то просто было отделаться от его светлости.
      Лорд Каннингем вновь шагнул к ней.
      – Дорогая мисс Монтекью, поверьте, я хорошо осведомлен о вашем положении: и о тайном бегстве ваших родителей перед женитьбой, и о том, что у вас нет никакого приданого. Природная деликатность понуждает вас отказаться от моего предложения, но я все хорошенько обдумал и принял решение.
      Табита вышла из себя, что случалось с ней довольно редко. Его грубость и оскорбительный тон ранили ее гордость. Она посмотрела ему в глаза.
      – Милорд! Вы, вероятно, не расслышали моего ответа. Я ни за что не выйду за вас замуж. Манера, в которой вы сделали мне предложение, может вообще отбить охоту выходить замуж. А теперь я прошу вас меня оставить. Немедленно.
      Все это Табита произнесла таким решительным и ледяным тоном, с таким каменным выражением лица, что лорд на какой-то момент лишился дара речи. А когда, наконец, пришел в себя, заговорил высокомерным тоном:
      – Вы сильно пожалеете о своих словах, мисс Монтекью. Ежели вы полагаете заполучить более богатую добычу, чем я, то очень быстро обнаружите, что большинство достойных джентльменов окажутся более брезгливыми касательно ваших жизненных обстоятельств.
      Какое-то время он еще постоял перед ней с видом оскорбленного достоинства, а затем повернулся и, громко топая, покинул гостиную.
      Табиту била дрожь. Она понимала, что вела, себя невежливо, что нагрубила ему. Однако его пренебрежение и оскорбительные речи слишком живо напомнили ей леди Монтекью.
      Сколько унижений она безропотно терпела в ее доме. Сколько издевательств. Но, окруженная заботой эти последние недели, поняла, что не желает больше глотать обиды.
      Она подошла к окну и залюбовалась садом. Лорд был, конечно, прав, подумала она с горечью. Узнав о бегстве ее родителей, ни один достойный джентльмен не возьмет ее в жены.
      Лорд Каннингем предположил, что она, девушка низкого происхождения, не пожелала связать свою судьбу с лордом и потому не приняла его предложение. Как же он заблуждался на сей счет!
      Она все еще кипела от гнева, не в силах с собой совладать. Что-то потерлось об ее ногу, и, опустив глаза, Табита увидела Бланш, белую кошку леди Хантли. Девушка подхватила ее на руки и, прижав к груди, принялась поглаживать по шелковистой шерстке.
      – Знаешь, Бланш, я такая дурочка, – зашептала она в кошачье ухо. – Зато теперь я точно знаю, что мне надо делать.
      В этот момент в гостиную вошел Доминик.
      – Все утро проводишь в одиночестве? – с улыбкой поинтересовался он.
      – Да как сказать… Здесь были твоя мама с Люси, но лорд Каннингем пожелал поговорить со мной наедине…
      С кошкой на руках она опустилась в кресло у окна.
      – Мама оставила тебя одну с этим фатом? Должно быть, у нее рассудок помутился.
      Доминик подошел к девушке и, увидев, что она бледна и печальна, нахмурился. Сел рядом и почесал кошку за ухом.
      – Табита, что случилось? Только не говори, что ты отнеслась к нему благосклонно.
      – Разумеется, нет.
      Он испытующе посмотрел на нее:
      – Но почему ты такая бледная? Он замучил тебя своим занудством?
      – Нет, не совсем…
      В этот момент в гостиную влетела сгоравшая от любопытства Люси.
      – Ну?! Доминик! Когда же ты успел вернуться? Впрочем, не важно! Табби, что случилось?
      – Ничего, – тихо ответила Табита. – Ничего достойного упоминания.
      Но так легко от Люси ей было не отделаться.
      – Не томи! Он сделал тебе предложение?
      – Сделал.
      – И?..
      – Я отказала.
      Люси бросила взгляд на брата, который не сводил глаз с Табиты, и, увидев, что он встревожен, осталась очень довольна.
      – Отказала? – переспросила она с наигранным удивлением. – Да ты, должно быть, сошла с ума!
      Доминик сердито посмотрел на сестру.
      – И правильно сделала, что отослала этого зануду подальше. Ты что, сама этого не понимаешь?
      – Отослала подальше?! – воскликнула Люси. – Впрочем, действительно: всего лишь какие-то тридцать тысяч фунтов в год и титул в придачу! – всплеснула она руками. – Братец, ты можешь предложить что-нибудь получше? Может быть, дождаться принца с целым королевством в придачу?
      – Я не оспариваю ни знатность, ни состояние его светлости, – резко ответил Доминик. – Но обаяния в нем столько же, сколько в дохлой жабе.
      – Как бы то ни было, не расстраивайся, – обратилась Люси к Табите, пропустив слова Доминика мимо ушей. – Впрочем, не все потеряно. Пройдет время, и, может быть, он снова приедет свататься, тогда и примешь его предложение.
      – Не раньше, чем я сам во всем этом разберусь! – раздраженно возразил Доминик. – Не знаю, что он наговорил Табите, но вижу, что обидел он ее крепко.
      – Хватит вам! – Табита так стремительно вскочила на ноги, что разомлевшая у нее на коленях Бланш шлепнулась на пол и, оскорбленная в лучших чувствах, пронзительно замяукала, выразив таким образом свое глубокое возмущение. – Все ваши доводы совершенно беспочвенны! Я отказала ему в таком тоне, что он никогда больше сюда не приедет. Но дело в том, что я получила еще одно весьма лестное предложение. Правда, замужество здесь ни при чем. И я решила его принять.
      – Принять?!
      Доминик сорвался с места, метнулся к Табите и схватил девушку за плечи.
      – О чем это ты говоришь, а? Спятила, что ли? – воскликнул он в ярости, больно сжав ее плечи. – Говори! – прорычал Доминик. – Кто посмел тебя так оскорбить? Говори!
      Табите стало трудно дышать. Она никогда не видела его в таком состоянии и была потрясена до глубины души. Тем более что до сих пор не могла прийти в себя после встречи с лордом Каннингемом. Она попыталась высвободиться из его рук, но он лишь крепче схватил ее и чуть не прокричал в лицо свое требование.
      – Табита, отвечай, кто сделал тебе такое оскорбительное предложение? – Говоря это, он то и дело встряхивал ее как тряпичную куклу.
      Люси не выдержала и решительно шагнула вперед.
      – Прекрати, Доминик. Ты делаешь ей больно.
      Доминик отпустил Табиту, однако на лице его по-прежнему была написана злость, а поза оставалась воинственной.
      Люси обняла Табиту и, с укором глядя на брата, попросила:
      – Табби, расскажи ему о предложении, которое ты получила.
      Табита, все еще дрожа после пережитого, какое-то время молчала, стараясь вернуть себе самообладание. Только сейчас она поняла, о чем подумал Доминик, когда она сказала, что это предложение не имеет никакого отношения к замужеству. При мысли об этом у нее болезненно сжалось сердце, а в глазах потемнело.
      – Предложение пришло от мисс Бошан из Маргейта, – едва слышно произнесла она. – У них в пансионе недавно освободилось место учительницы рисования, и мисс Бошан предложила мне его занять.
      – Вот оно что… – протянул Доминик, однако это его не успокоило.
      – Я решила согласиться. Люси меня заверила, что мисс Бошан – прекрасная женщина, и я уверена, что там мне будет намного лучше и спокойнее, чем если бы я вышла замуж за лорда Каннингема.
      Табита была в полном изнеможении и ничего так не хотела, как укрыться у себя в комнате и никого не видеть.
      Доминик шагнул к ней. В глазах ее он увидел такую обиду и боль, что весь его гнев мигом испарился. Выражение лица смягчилось, и столько было в его взгляде нежности, что, подними Табита на него глаза в этот момент, у нее бы отлегло от сердца.
      Но Табита не смотрела на него. Как он мог подумать, что в замужестве она ищет только корысти? Хочет повыгоднее продать себя? Табита едва сдерживала слезы, не в силах произнести ни слова, и уткнулась лицом в плечо Люси. Та обняла подругу и через ее голову взглянула на брата.
      – Тебе лучше уйти, – сказала она ему.
      Доминик не стал упорствовать, отвесил поклон, извинился и вышел, плотно затворив за собой дверь.
      Люси, оставшись наедине с Табитой, отвела ее обратно к креслу у окна, усадила и устроилась рядом с ней.
      – Что скажешь, Табби? Разве не видно, что при одной мысли о том, что ты можешь принадлежать другому или просто уедешь, он теряет самообладание. Увидев, как он взбесился, я готова была захлопать от радости в ладоши!
      – У меня такого желания не возникло, – со слабой улыбкой заметила Табита.
      – Конечно, конечно! О чем ты говоришь! Повел он себя просто безобразно и был груб до неприличия. Нагнал на тебя страха и вдобавок довел до слез. Однако поверь, дорогая, сейчас он сгорает от стыда и его терзают угрызения совести. Но пусть не думает, что достаточно ему извиниться и ты его простишь. Я попрошу разрешения у мамы взять тебя с собой на Грин-стрит, поживешь там несколько дней.
      Табита с сомнением посмотрела на подругу:
      – Ты считаешь, что это необходимо?
      – Безусловно! – ликующе ответила Люси. – Пусть помучается! Это пойдет ему на пользу.

      Вопреки желанию Люси Табита все-таки написала мисс Бошан письмо, сообщив, что согласна занять предложенное ей место в пансионе. Это был ее выбор, и она старалась смотреть в будущее с оптимизмом. Девушка была полна решимости воспользоваться представившейся ей возможностью обрести наконец свободу и чувство собственного достоинства.
      Табита знала, что ее новые знакомые в Лондоне, после столь неординарного шага с ее стороны, сочтут ее эксцентричной особой. А досада жалкого лорда Каннингема удесятерится, когда он узнает, что она предпочла сама зарабатывать себе на жизнь вместо того, чтобы выйти за него замуж. Но от всех этих людей и не следовало ожидать понимания. Никто из них не изведал несчастий, выпавших на ее долю за все те годы, что она провела в поместье семейства Монтекью. Никому не приходилось зависеть от родственников, которым было на нее наплевать. Нет, больше она никогда не окажется в столь унизительном и бедственном положении.
      Дня через два после того, как Табита приняла это решение, до нее дошли новости, от которых она еще больше уверилась в правильности выбранного жизненного пути. Она получила письмо от миссис Морвелл из городка Девайз. В нем почтенная миссис сообщала, что недавно их дом приходского священника посетил племянник ее преподобного мужа со своим другом, мистером Родериком Бизли. Мистер Бизли, писала миссис Морвелл, зарабатывает себе на жизнь торговлей живописью и выразил восторг, когда увидел акварели Табиты, развешанные в рамах на стенах. Он попросил назвать имя художника, и миссис Морвелл подумала, что Табиту могут заинтересовать сделанные мистером Бизли предложения. Впрочем, миссис Морвелл отказалась сообщить джентльмену имя и фамилию Табиты, но согласилась написать письмо, сообщив имя мистера Бизли и предложив Табите, если ей это хоть в какой-то мере интересно, самой списаться с торговцем и обсудить возможность и условия авторской выставки-продажи.
      Табита пришла в замешательство. Ее очень удивило, что супруги Морвелл окантовали ее скромные акварели, которые она многие годы им посылала, и развесили по всему дому. Но еще больше ее удивило то, что кто-то счел возможным организовать выставку ее работ. Она хорошо помнила, что ее старая гувернантка, миссис Пламридж, высоко ценила ее талант и всячески поощряла ее увлечение живописью. Но Табита почему-то думала, что похвалы старой девы объяснялись скорее ее душевной добротой и были далеки от истины. Однако теперь какой-то неизвестный ей господин, несомненно, знаток своего дела, выразил желание выставить ее ученические рисунки на всеобщее обозрение.
      Поразмыслив, Табита захватила с собой письмо миссис Морвелл и пошла к Люси. Утро только начиналось, и хотя Люси не только не оделась, но и скорее всего еще нежилась в постели, Табита знала, что Пирс, ее муж, уже уехал и они смогут спокойно поговорить. Табита постучала. Дверь приоткрылась, и из нее выглянула Люси в накинутом на плечи капоте, с распущенными волосами.
      – Табби! Ты? – с удивлением воскликнула она, увидев подругу. – Что случилось? Почему ты поднялась в такую рань?
      – Я поднялась совсем недавно, – ответила Та-бита. – Спустилась вниз позавтракать и обнаружила это письмо, оно лежало возле моей чашки. Можно войти?
      Люси шагнула в сторону, пропуская Табиту и не отрывая глаз от письма в ее руке.
      – Входи, пожалуйста. Послание от очередного поклонника?
      – В некотором роде да.
      Люси видела, что Табите не терпится поделиться новостью, и не мудрствуя лукаво растянулась на неприбранной кровати, предложив Табите последовать ее примеру.
      – Помнишь, я тебе рассказывала о преподобном Морвелле и его супруге? – начала Табита. – Ну, про супружескую пару, которая какое-то время заботилась обо мне сразу после смерти папы и мамы?
      – Так это письмо от них?
      Табита кивнула и тут же заулыбалась, увидев разочарование на лице Люси.
      – А я-то думала, ты получила любовное послание, еще одно предложение руки и сердца…
      – Ну что же, это и есть предложение, – ответила Табита, протягивая ей письмо.
      Люси прочла, подняла глаза на Табиту и воскликнула:
      – Какая же ты умница! Я всегда знала, что у тебя прекрасные рисунки, моя мазня не идет с ними ни в какое сравнение. Но никогда не думала, что…
      – Так и я никогда не думала! Знаешь, никак не могу отделаться от мысли, что, может быть, он просто-напросто ошибся, или плохо разбирается в живописи, или миссис Морвелл не так его поняла…
      Но Люси уже слушала ее краем уха. На ее миловидное лицо легла тень глубокой задумчивости.
      – Профессиональный художник, – медленно проговорила она после продолжительного молчания. – А что особенного?
      – Господи, Люси, я понятия не имею! Это все так беспокойно и в то же время приятно, но мне вовсе не хочется ходить по выставкам и выслушивать, как ругают мои картины.
      – Табби, ты всегда себя недооцениваешь! – заулыбалась Люси. – Ведь их критика бывает очень полезна. Впрочем, их могут не критиковать, а хвалить, даже восторгаться ими. Я знаю многих дам, которые любят рисовать, но ни разу не слышала, чтобы кому-нибудь из них удалось продать хоть одну из своих работ. И еще я боюсь, как бы мама не сочла все это непристойным для леди.
      Девушки задумались. Первой нарушила молчание Табита:
      – Может быть, мне взять псевдоним, чтобы никто не узнал, кто я на самом деле?
      – Пожалуй, это идея, – кивнула Люси и, соскочив с постели, устремилась к своему гардеробу. Выбрала платье и обратилась к Табите: – Сегодня же напиши этому мистеру Бизли, – решительно заявила она, оправляя нижнюю юбку. – И еще напиши в пансион, откажись от места, на которое так поспешно и необдуманно согласилась.
      – Этого я делать не буду.
      Люси перестала завязывать ленты на нижней юбке и сердито воззрилась на несговорчивую подругу.
      – Неужели ты собираешься дни напролет тянуть лямку школьной учительницы, вместо того чтобы легко зарабатывать на жизнь продажей картин?
      – Я смогу заниматься и тем и другим, – объяснила Табита. – В пансионе у меня будет своя комната, и я найду время для занятий живописью.
      – То, что ты задумала, мне не очень нравится, – вздохнула Люси. Она надела платье с очень глубоким вырезом и, чтобы скрыть его, набросила на плечи фишю из тонкого кружева и заправила его за корсаж. – Не поможешь мне застегнуться?
      Табита исполнила просьбу Люси и сказала:
      – Не будем спорить, Люси. Мистеру Бизли я напишу, а о пансионе мне не хотелось бы говорить. Давай лучше сходим в парк погуляем, погода отличная.
      – Пойдем, – улыбнулась Люси. – На тебя невозможно долго сердиться! Но порой мне ужасно хочется схватить тебя и хорошенько потрясти.
      – Должно быть, это у вас семейное.
      Люси рассмеялась, и, взявшись за руки, девушки вышли из комнаты.
      Уже больше недели Табита гостила у Люси и Пирса. За это время они еще больше сдружились. Вместе осматривали достопримечательности. Побывали в соборе Святого Павла, в большом ботаническом саду Кью-Гарденз, в Британском музее, где находилась коллекция античных скульптур из Парфенона, привезенная лордом Элджином. Люси относилась к подруге в высшей степени заботливо. Доминик несколько раз просился в гости, но сестра не разрешила ему приходить.
      О том, что Люси ему говорила, Табита не имела ни малейшего представления и, хотя обещала подруге во всем полагаться на нее, с каждым днем все сильнее тосковала по Доминику.
      И однажды утром она наконец увидела знакомую фигуру. Доминик ехал на своем гнедом жеребце по парку, куда они с Люси приехали погулять. Скрыть свою радость Табита была не в силах.
      – Люси, остановись, пожалуйста! – взмолилась девушка.
      Люси, которую муж недавно научил править двуколкой, заколебалась, напряженно сжимая поводья. Однако, увидев счастливое лицо Табиты, все же остановила экипаж.
      – Ладно, – сказала она. – Только недолго. Пирс сказал, что лошади не должны застаиваться.
      Доминик, заметив девушек, подскакал к ним и так резко натянул поводья, что конь его остановился как вкопанный рядом с двуколкой. Он не сводил глаз с Табиты. В лучах раннего утреннего солнца она выглядела умопомрачительно красивой, только осунулась немного. Или это ему показалось, потому что на ней было темное платье? Девушка ему улыбалась. Доминик взял ее затянутую в перчатку руку, поднес к губам и нежно поцеловал.
      – Я так расстроился, когда узнал о твоем нездоровье. Сейчас тебе получше?
      Наградой ему был румянец, заливший ей щеки, и почему-то виноватый взгляд ее милых глаз.
      – Я чувствую себя превосходно, спасибо, – ответила она немного натянуто и осторожно, но решительно высвободила свою ладонь из его руки.
      Люси, радуясь, что о ней забыли, тихонько сидела, наблюдая за братом и самой ее близкой подругой. Беда в том, подумала Люси, что Доминик с самых юных лет добивался желаемого, стоило ему только захотеть, и простое человеческое счастье вряд ли удовлетворило бы его.
      Мать рассказывала Люси, что все последние дни Доминик пребывал в унынии и стал просто невыносим. Значит, тактика была выбрана правильно, с чем Люси себя и поздравила.
      Доминик мучился всю неделю. Не мог простить себе глупейшую вспышку ярости. Готов был сквозь землю провалиться от стыда, вспоминая боль и обиду в глазах Табиты. А ведь она считала его своим другом и защитником. Но он предал ее, как самый последний безмозглый ревнивец, бросив в лицо нелепейшие обвинения.
      А ведь все дело в том, что он любит ее. И совсем потерял голову от этой любви. Он понял это ранним утром, когда был совершенно один, а если бы Люси не увезла свою подругу к себе, они с Табитой забыли бы о времени. Доминик безумно по ней скучал. Почему он раньше не понял, что любит ее?
      Именно поэтому он сходил с ума при одной лишь мысли о том, что она может отдать свое сердце другому. Или уехать.
      Однако это открытие не вызвало у Доминика восторга. Он был уверен, что Табита Монтекью не ответит ему взаимностью. Она слишком хороша для него. Два года прошло с тех пор, как он получил удар саблей по лицу, но до сих пор никогда не страдал из-за этого. Столько людей погибло на войне, в том числе его друг Кристофер.
      Люси увезла Табиту к себе и не разрешала ему с ней видеться. Это доводило Доминика до бешенства. Он понимал, что сестра ведет какую-то свою игру и что со временем все прояснится. Но он не привык ждать и поэтому еще сильнее страдал.
      Мучился он и мыслью о том, как вести себя с Табитой после случившегося. Сделать вид, будто ничего не произошло, было бы глупо. Это могло окончательно оттолкнуть девушку от него. А может быть, она вообще больше не желает его видеть?
      Доминик долго думал, как ему поступить, но так ничего и не придумал. Не смог. Потому что для него это было вопросом жизни и смерти.
      Доминик все сильнее и сильнее страдал от невозможности увидеться с Табитой. Хотел было посоветоваться с матерью, но раздумал. Не маленький, сам должен решать свои дела.
      И вот, совершенно неожиданно, он увидел Табиту в парке. И как только взглянул на нее, все заранее заготовленные слова вылетели из головы, а на лице отразился восторг.
      – Табби, мой долг – извиниться перед тобой, я вел себя безобразно, мне стыдно вспомнить об этом. Я сделал бы это раньше, но твоя компаньонка не допускала меня к тебе. – Он бросил взгляд на сестру. – Поэтому я пользуюсь случаем и умоляю великодушно простить меня.
      Табита подняла на него глаза:
      – Пожалуйста, не нужно.
      – Очень нужно. Я вел себя как самый последний негодяй; никогда не думал, что могу так низко пасть.
      Табита видела боль в его глазах, а на лице – искреннее раскаяние. Ей стало жаль его до слез. Она с трудом сдержала безумное желание броситься ему в объятия, но только коснулась его руки и ответила с едва уловимой дрожью в голосе:
      – Ты ни в чем не виноват, и мне не за что тебя прощать. Откровенно говоря, я об этом давно забыла.
      – Так не хочется прерывать эту трогательную сцену, – раздался веселый голос Люси, – но нас давным-давно дожидается ленч. Так что пора возвращаться на Грин-стрит.
      Доминик не стал возражать. Он был счастлив, увидев радость на лице Табиты при встрече с ним, чего никак не ожидал.
      – Вы будете сегодня на званом вечере у миссис Паттерсон? – спросил он. Девушки переглянулись. – Я знаю, сестренка, ты избегаешь меня лишь ради того, чтобы я не мог встретиться с Табитой. Считаешь меня неотесанным грубияном, но я очень изменился за эти несколько дней, – сказал он с улыбкой и добавил: – Я жду ответа на мой вопрос.
      Люси слегка покраснела:
      – Возможно, мы пойдем на званый вечер, если, конечно, Табита будет себя хорошо чувствовать.
      Табита с трудом сдержала улыбку. Люси врала без зазрения совести.
      – В таком случае, – сказал он, – я приду туда часам к восьми. Мы можем вместе туда отправиться. До встречи. Люси… Табита… – Он отвесил девушкам поклон, повернул жеребца и поехал обратно.
      – Люси, мне бы не хотелось, чтобы ты наврала ему про мое здоровье, – вздохнула Табита, глядя вслед Доминику.
      – Надо же было как-то ему объяснить, почему мы так долго его избегали, – стала оправдываться Люси. – Иначе он бы проник в твою комнату.
      – Придумала бы что-нибудь другое. Я вовсе не желаю, чтобы меня считали немощной и болезненной.
      – А что в этом особенного? Многих джентльменов прельщают дамы болезненного вида. В этом случае джентльмен чувствует себя защитником слабого пола. Насколько мне известно, Доминик отчаянно за тебя переживал.
      – Но я вовсе не болезненная и не нуждаюсь в защите. Тем более сейчас, когда собираюсь заботиться о себе сама.
      – Моя дражайшая Табби. Перестань говорить глупости. Защита тебе нужна. Ты просто не знаешь, какие опасности подстерегают одинокую женщину.
      Ласковый тон Люси не позволил Табите обидеться на эти слова.
      – Я знаю, что ты имеешь в виду, Люси, и очень благодарна тебе за заботу, но поверь, я могу постоять за себя.
      – Ладно, не будем разочаровывать Доминика. Пусть еще немного помучается, – сказала Люси. – Мне совсем не нравится, что он уговаривает моего мужа не спешить домой. Вчера, например, Пирс вернулся чуть ли не под утро, и от него на весь дом разило табаком и бренди. Уверена, они спелись и не вылезают из какого-нибудь мерзкого игорного дома. А мой муж до знакомства с Домиником не имел пристрастия к азартным играм.
      У Табиты глаза стали круглыми от изумления.
      – Ты считаешь, что у Доминика есть дурные привычки и он плохо влияет на Пирса? Думаешь, он на это способен?
      – Табби, я знаю, что Доминик для тебя само совершенство, – язвительно заметила Люси. – Только не забывай, что я опытнее тебя и лучше знаю жизнь. Доминик провел в Европе не один год и не отказывал себе там в весьма сомнительных удовольствиях. Французы не англичане и строгостью нравов не отличаются.
      Взглянув на Табиту, Люси тут же пожалела о сказанном и попыталась исправить оплошность. Она похлопала подругу по руке и сказала:
      – Впрочем, Доминик был военным и вряд ли имел много времени для развлечений.
      Люси не ошиблась, сказав, что ее брат и муж провели ночь в игорном заведении. Но не страсть к азартным играм привела их туда. Доминик хотел увидеть собственными глазами, до какой степени падения докатился его сосед по поместью Ричард Монтекью.
      До Доминика дошли слухи о том, что Ричард в отчаянном положении, что чуть ли не каждую ночь он проводит в игорном доме на Керзон-стрит, пытаясь отыграться, однако залезает в еще большие долги.
      Доминик и Пирс вошли в небольшой, оснащенный всем необходимым игорный зал незадолго до полуночи. Ричарда Монтекью они обнаружили в первой же комнате. Все места за столами были заняты, и игроки по большей части упражнялись в пикет и фараон. Однако за столом, где сидел Ричард, полным ходом шла игра в кости. Ричард был банкометом, и вопреки ожиданиям Доминика перед ним лежала солидная куча банкнот и золотых монет.
      Доминик и Пирс довольно долго следили за игрой, оставаясь незамеченными. Ричард совершенно безрассудно повысил ставку сначала с двадцати до пятидесяти фунтов, а потом и до ста. После этого двое джентльменов оставили игру, и за игорным столом теперь сидели Ричард, лорд Петершэм и Перегрин Коули.
      Как ни странно, у Коули был какой-то неряшливый вид. Приспущенный галстук съехал набок, обычно тщательно причесанные волосы упали на лоб, глаза лихорадочно блестели. Он неотрывно следил за рукой Ричарда, бросавшего на зеленое сукно игральные кости.
      – Что, Коули, удача пролетела мимо? – поинтересовался Доминик, присаживаясь на свободный стул рядом с молодым человеком.
      Перегрин Коули поднял глаза.
      – Сплошная невезуха, – с отчаянием ответил он. – Вчера было то же самое.
      Ричард наконец заметил Доминика и Пирса.
      – Это ты! – взвизгнул он. – Черта с два я буду с тобой играть!
      Он начал было подниматься из-за стола, но Коули уговорил его остаться:
      – Монтекью, ты не можешь вот так встать и уйти, не дав мне последний шанс отыграться.
      – А знаешь, Ричард, он прав, – заметил Доминик. – Так рано заканчивать игру нечестно, ведь только-только начали…
      – Ладно, – ответил Ричард со смешком и обратился к Доминику: – Может быть, составишь нам компанию, Хантли? У нас не хватает игроков.
      – Не сегодня. Я лучше послежу за игрой.
      Услышав это, Ричард заерзал на стуле, и у Доминика зародилось ужасное подозрение. Он внимательно пригляделся к тому, как катятся по столу кости, покосился на Пирса и увидел, что тот вполне разделяет его подозрения. Ричард продолжал раз за разом выигрывать.
      Доминик не стал бы вмешиваться, если бы не ужасное положение, в котором оказался Перегрин Коули. Он хоть и оказался безнадежным глупцом, однако не заслуживал полного разорения, к которому неумолимо приближался с каждой новой партией. Доминик решил действовать и, когда Ричард снова собрался бросить кости, схватил его за запястье.
      – Такая удача, дружище, никак не укладывается в моей глупой голове, – грубовато пояснил он Ричарду, поднес кость к глазам, всмотрелся и, повернувшись к Пирсу, попросил: – Принеси-ка молоток.
      Ричард, кипя от ярости, навалился грудью на край стола. Лицо его, и без того красное от изрядного количества выпитого кларета, побагровело, а голос дрожал от едва сдерживаемого бешенства.
      – Хантли, ты перешел все границы! – прорычал он. – Это оскорбление! Я вызову тебя на дуэль!
      – Бога ради, Ричард, – холодно ответил Доминик, его спокойствие быстро охладило пыл Ричарда. – Именно этого я и хочу.
      – Отдай мне эти игральные кости! – потребовал Ричард. – Ты не имеешь права их у меня отбирать!
      – Я тебе их верну, не волнуйся, – успокоил его Доминик. – Только прежде мой зять их расколет.
      К этому времени вокруг них собрались любопытные. Мистер Коули и лорд Петершэм, ошеломленные, наблюдали за происходящим. Наконец его светлость обрел дар речи.
      – Хантли, неужели вы намекаете на то, что Монтекью жульничал?
      – Не только намекаю, но и утверждаю, – ответил Доминик. – Поверьте, я его знаю гораздо лучше, чем вы все. Он способен на что угодно.
      – Ты мне за это ответишь! – Ричард, опрокинув стул, вскочил на ноги и попытался выхватить игральную кость у Доминика, но тот ловко отдернул руку.
      Пирс вернулся с молотком, и Доминик положил кость на стол. Ричард пулей вылетел из комнаты, лишний раз подтвердив, что играет нечестно. Содержимое разбитой кости развеяло последние сомнения.
      Перегрин Коули, явив несвойственное ему бесстрашие, рванулся было в погоню за Монтекью, однако Доминик успел поймать его за рукав:
      – Он не стоит того. Пусть убегает. Заберите все, что он вам должен, и забудьте об этом.
      – Но парень занимался шулерством! – вскипел разъяренный юноша. – И заслуживает хорошей взбучки!
      Доминик положил руку на плечо Коули и мягко, но решительно усадил его на стул.
      – Не валяйте дурака. Если вы вызовете его, он вас мигом отправит на тот свет. Поверьте, не промахнется.
      – Доминик прав, – согласился Пирс. – Мерзавец стреляет отменно. Впрочем, он и так понесет наказание. Земля слухом полнится, а свидетелей здесь предостаточно.
      – Ему конец, – кивнул лорд Петершэм. – Теперь он долго не покажет носа в столице. Не знаю, что за кошка пробежала между вами двумя, – добавил он, взглянув на Доминика. – Но он на самом деле отличный стрелок. Так что на вашем месте, Хантли, я бы почаще оглядывался. Он не простит вам этого и попытается отомстить.

      День клонился к вечеру, сумерки потихоньку густели, и Табита не успевала закончить рисунок. Она работала над наброском, который сделала неделю назад в Британском музее на выставке античных скульптур графа Элгина, которую они посетили вместе с Люси.
      Древние скульптуры вдохновили ее, и она впервые попыталась зарисовать античных героев и богов, известных ей по древнегреческим мифам. Сейчас она трудилась над образом Геракла, вступившего в схватку с кентаврами. Работа уже была близка к завершению, но ей хотелось каждую линию довести до совершенства. Расстроенная нехваткой дневного света, она со вздохом положила альбом на стол. Часы на каминной полке показывали без двух минут шесть вечера. Ей показалось странным, что Люси до сих пор не удосужилась к ней зайти, чтобы обсудить предстоящий званый вечер. Быть может, решила поспать в преддверии бессонной ночи.
      Табита подошла к спальне Люси и осторожно постучала. Никто не ответил. Она открыла дверь, которая оказалась незапертой, и вошла. Люси в спальне не было. Табита спустилась на первый этаж и спросила у одного из лакеев, не видел ли он хозяйки. Он сказал, что не видел, но предположил, что она могла уехать, и посоветовал уточнить у привратника.
      Привратника Табита обнаружила в прихожей, и он подтвердил, что Люси нет дома.
      – Саггетт, а вы уверены, что она уехала одна?
      – Уверен, мисс Табита, и не могу сказать, что мне это по душе, – ответил он. – Ведь хозяйка сказала, что скоро вернется.
      – Когда же она ушла? – спросила Табита.
      – С час назад, а то и больше.
      Табита нахмурилась и, не сказав больше ни слова, вернулась в дом. В конце концов, ее это не касается. Люси – замужняя женщина, хозяйка особняка и вольна делать, что пожелает. Тем не менее Табита никак не могла отделаться от ощущения, что здесь что-то не так. Поэтому испытала облегчение, когда ее догнал Саггетт и, извинившись, передал запечатанную записку, которую, по его словам, оставили не ему, а одной из служанок. Поблагодарив слугу, Табита поспешила распечатать послание.
      Записка была от Люси. Возможно, она просто забыла о предстоящем званом вечере и куда-то помчалась. Однако, читая ее, Табита пришла в неописуемый ужас, взбежала на второй этаж, влетела к себе в комнату, поспешила к окну и перечитала написанное:
      «Дорогая кузина, в настоящий момент твой милый дружок коротает время в моей компании в Хай-гейте, что в северной части Лондона. Есть там одна прелестная таверна «Стог сена». Тут твой дружок и будет дожидаться твоего прихода. Если явишься не одна, вынужден заранее предупредить, что при встрече ты своего дружка узнаешь с большим трудом. Твой P.M.».
      Руки Табиты так сильно тряслись, что она с трудом разбирала написанное. Что же делать? Дружок, о котором говорилось в письме, и есть Люси. При одной мысли о том, что ее подруга сейчас находится в руках Ричарда, внутри у нее все перевернулось.
      В сердце закрался хорошо знакомый животный страх, лишив ее способности мыслить разумно. Табита постаралась взять себя в руки. Если бы Пирс был сейчас дома! Но разве смогла бы она рассказать ему про весь этот кошмар? Ричард ее предупредил, и, если она явится с Пирсом, он ни перед чем не остановится. А в том, что он способен на все, даже на убийство, Табита нисколько не сомневалась.
      Какое-то время она металась по комнате, стараясь справиться с охватившей ее паникой и спокойно подумать, что делать дальше. Она пойдет одна. Именно ее Ричард ненавидит и горит желанием ей отомстить. Подвергать риску Люси она ни за что не станет.
      Табита зажгла свечу, сожгла записку и приняла решение. Перекинув через руку плащ, она выбежала из комнаты, сбежала по лестнице вниз и заскочила в кабинет Пирса. Не далее как вчера Люси ей показывала отделанные серебром дуэльные пистолеты мужа. Они висели на стене над креслом, стоявшим у письменного стола, и, хотя Люси сняла один из них, несмотря на то, что Пирс категорически запретил ей к ним прикасаться, Табита не имела ни малейшего понятия о том, заряжены они или нет, и не знала, как это проверить.
      Тем не менее, она взяла один из них и поглубже затолкала в карман плаща. Потом выскочила в парадную дверь и, не обратив внимания на встревоженные вопросы Саггетта, сбежала по ступенькам и выбежала на улицу.
      Табита заставила себя замедлить шаг и идти не спеша, чтобы не привлекать к себе внимания, пока не повернула за угол и не оставила позади Грин-стрит и всех тех, кто мог смотреть ей вслед из окон дома Карлайлов.
      Вечер уже вступил в свои права, и оказаться в такое время на улице в полном одиночестве было малоприятно, тем более после того, что случилось. Страх за Люси возрастал с каждой минутой.
      Табита подумала было пойти к Доминику. Он лучше, чем кто-либо знал, как в этом случае поступить. Однако к угрозам Ричарда девушка отнеслась очень серьезно и решила не подвергать Доминика риску. Ричарду ничего не стоит покалечить и изуродовать Люси. И Табита решила идти одна.
      Ей повезло. Навстречу ехал наемный экипаж. Она отчаянно замахала рукой и чуть не разрыдалась от радости, когда возница остановился. В такой поздний час нелегко найти на улицах Лондона свободный экипаж. Но когда она попросила возницу отвезти ее в Хайгейт, тот наотрез отказался, твердя, что время позднее и он не собирается ехать куда-то на окраину.
      Табита сняла с шеи золотой медальон, который ей подарила Люси в первый день ее приезда в Лондон.
      – Сэр, пожалуйста, отвезите меня туда, – взмолилась она. – Это срочно.
      При виде украшения возница просиял, а его суровое сердце смягчилось, когда он увидел, в каком отчаянии девушка.
      – Хорошо, мисс, я отвезу вас, – сказал он. – Садитесь.
      – Спасибо, огромное спасибо! – горячо поблагодарила Табита. – Там где-то есть таверна, называется «Стог сена».
      Она влезла в экипаж и устроилась на сиденье, совершенно не представляя себе, как долго продлится их путешествие. Из записки Ричарда она поняла, что надо ехать на север. Возможно, она уже видела эти места, когда они ехали в Лондон. Но сейчас было темно, к тому же она слишком устала, чтобы всматриваться в окрестности за окном кареты.
      Сунув руку в карман плаща, она нащупала рукоятку пистолета, но это не очень ее успокоило. Она не знала, заряжен ли он, но тут же решила, что это не так уж и важно. Главное – что он увидит направленное на него дуло, это наверняка произведет на него впечатление. И тогда, возможно, он освободит Люси. Ричард должен поверить в то, что она выстрелит. Убедить его в этом ей будет нелегко, поскольку само присутствие Ричарда лишает ее воли.
      В который раз она подумала о Доминике. Напрасно она не оставила хотя бы коротенькой записки с указанием адреса. Кто-нибудь потом отыскал бы их с Люси, чтобы отвезти домой на Грин-стрит. Каким образом им удастся оказаться на свободе, Табита не подумала и сейчас ругала себя за это. Денег она с собой не взяла, а отданный вознице медальон был единственной ее ценностью. Может быть, удастся его уговорить подождать их. У Люси наверняка есть какие-нибудь драгоценности, а вдруг возница им поверит и согласится получить вознаграждение после того, как доставит их обратно на Грин-стрит.
      Через некоторое время экипаж замедлил ход и остановился. Мысли Табиты в мгновение ока вернулись к мрачной действительности. Возница обернулся и, осклабившись, сообщил:
      – Кажись, приехали, мисс.
      Выглянув в окно, Табита увидела небольшую таверну, построенную в старинном стиле, с низкой крышей и подслеповатыми окнами. Стояла она в стороне от других зданий, и, хотя уже совсем стемнело, при свете фонарей, висевших над входной дверью, можно было прочесть вывеску: «Стог сена».
      Выйдя из экипажа, Табита повернулась к вознице:
      – Я хотела вас попросить подождать меня. – Ей страшно было подумать, за кого он ее принимает, раз она отправилась в такой поздний час да еще в такое зловещее место. – Моя подруга собирается вернуться вместе со мной и, я уверена, щедро отблагодарит вас.
      Возница, который сгорал от любопытства, недоумевая, что за нужда привела столь юную благородную леди в эту Богом забытую таверну, да еще на ночь глядя, не колебался ни секунды.
      – Ладно, мисс, договорились. Хотите, чтоб я пошел с вами?
      – Нет! – Табита вздрогнула. – Нет, не надо, пожалуйста, подождите здесь. Я… быстро.
      С этими словами она повернулась и заспешила ко входу в таверну. Дверь была настежь распахнута, но Табита в раздумье остановилась на пороге, не зная, что ее здесь ждет. Хозяин этого заведения наверняка малоприятный тип, в этом Табита не сомневалась. На помощь завсегдатаев, чьи грубые голоса долетали до ее ушей из комнаты справа, она не рассчитывала. Пахло здесь табаком и перебродившим элем, и Табиту едва не стошнило.
      Решительно шагнув через порог, она проскользнула мимо шумной пивной и направилась к узкой деревянной лестнице, которая вела на второй этаж. Поставив ногу на нижнюю ступеньку, Табита на мгновение остановилась, стараясь угадать, где Ричард держит Люси – то ли в комнате на первом этаже, то ли наверху.
      В этот момент сверху донеслись шаги, и Табита, подняв глаза, увидела, что по лестнице спускается женщина с подносом в руках. Весьма дородная особа средних лет, в грязном платье и засаленном чепце на блеклых белокурых волосах.
      – Привет, милочка, – поздоровалась женщина. – Чем могу служить?
      – Понимаете… мне… я пришла на встречу с подругой, – дрожащим голосом ответила Табита, понимая, что ее появление здесь выглядит по меньшей мере странно.
      – А, вот оно что, – понимающе закивала женщина. – Вы, значит, та самая девушка, которая должна прийти за этой Люси. Мне сказали, что она вас ждет не дождется.
      – Где она? Что с ней? – встревожено спросила Табита.
      – Да все у нее хорошо, тем более что этот ушел.
      – Этот ушел?! – повторила Табита, не веря своим ушам.
      – Нуда. Незадолго до вашего прихода. А подруга ваша вон там сидит. – Она ткнула толстым пальцем вверх. – Как подниметесь, первая дверь справа.
      – Спасибо, большое спасибо! – выдохнула Табита, буквально взлетела по ступенькам наверх и оказалась в узком коридоре, где царил полумрак. Увидела дверь, отодвинув щеколду, распахнула ее и ворвалась в комнату.
      – Люси?
      В комнате было темно, и Табита ничего не могла разглядеть. Она услышала, как вскрикнула Люси, и тут ее сзади кто-то схватил, грубо рванул назад и заломил руки за спину. Табита принялась вырываться, но держал он ее мертвой хваткой, и очень быстро она поняла, что сопротивление бесполезно. Только сейчас она сообразила, что Люси со связанными за спиной руками сидит на стуле с кляпом во рту.
      – Люси! – крикнула Табита. – С тобой все в порядке? Он ничего тебе не сделал?
      На первый вопрос Люси ответила кивком, а на второй помотала головой. Табита почувствовала облегчение.
      – Она… эта женщина… сказала, что… он… ушел…
      Ричард злобно расхохотался.
      – Дорогая кузина, неужели ты до того глупа, что поверила хозяйке заведения, в которое я частенько захаживаю?
      Табита обругала себя за непростительную легковерность.
      – Ричард, пожалуйста, отпусти Люси, она не заслуживает такого с ней обращения.
      – А ты сама… как насчет тебя, а? – Он злобно тряхнул ее и с такой силой сжал ей руки, что Табита закусила губу, чтобы не закричать от боли.
      – Отпустить ее, говоришь? Чтобы она тут же помчалась к своему братцу? Ну уж нет. Пусть тут сидит. Поможет скоротать вечера кое-кому из завсегдатаев таверны.
      От его слов по телу Табиты побежали мурашки. Говорил он как-то странно, с беспредельной злобой да и вел себя хуже некуда, и девушка с ужасом подумала, не помутился ли у Ричарда рассудок.
      – Что касается тебя, дорогая кузина, – он снова грубо тряхнул ее, – ты пойдешь со мной. Ты много всего натворила, и я намерен получить плату сполна.
      Он размахнулся и ударил Табиту по голове. Девушка потеряла сознание и рухнула на пол. Пару секунд Ричард потратил на то, чтобы связать ей за спиной руки, потом взвалил ее на плечо и вышел из комнаты.
      Люси стала извиваться на стуле, стараясь освободиться, изо всех сил дергая связанными руками, несмотря на жгучую боль от врезавшейся в запястья веревки. Ее героические усилия были вознаграждены. Ей удалось высвободить руки. Вытащив изо рта кляп, она с отвращением отшвырнула его в угол.
      Прошло не больше десяти минут после того, как Ричард со своей жертвой покинул комнату, и Люси услышала скрип колес о булыжную мостовую. Метнувшись к окну, Люси успела заметить, что карета Ричарда Монтекью выехала за ворота и направилась в сторону Норт-роуд.
      Люси трясло от страха, а также от ярости. Какая же она дура! Позволила обвести себя вокруг пальца! Получив записку от Доминика – по крайней мере почерк был его, – она тут же приняла решение. Но письмо оказалось фальшивкой. А кому, как не ей, знать почерк родного брата!
      Люси так разозлилась, прочитав письмо, что не обратила внимания на его стиль. То, что письмо предназначалось Табите, а не ей, она поняла, лишь когда развернула послание. Но любопытство возобладало над здравым смыслом, и она прочла его единым духом от первой до последней строчки. Он просил Табиту тайком, чтобы Люси, не дай Бог, не узнала, выскользнуть из дома и поспешить к нему на свидание. У Люси от злости потемнело в глазах. Она скомкала письмо, швырнула в горящий камин и со всех ног помчалась к месту тайной встречи в каких-то двухстах ярдах от ее дома.
      Но когда вместо брата увидела Ричарда Монтекью, все поняла. Однако не испугалась. Ричард никогда не причинял ей зла. Она только помнила, что в детстве он был мерзким мальчишкой. Но когда Ричард схватил ее за руки и затащил в свою стоявшую неподалеку карету, Люси стало страшно. Все случилось так неожиданно, что в первый момент она даже не оказала никакого сопротивления, а потом было уже поздно. Карета остановилась в каком-то незнакомом ей месте. Ричард выволок Люси и тычками погнал на второй этаж до этой самой комнаты.
      Теперь он заполучил Табиту, и бедняжке никто не может помочь. Страшно подумать о том, что с ней сделает этот негодяй. Люси с трудом сдерживала слезы. Она должна поскорее добраться до дома и отыскать Пирса и Доминика. Только они смогут помочь.
      Тут Люси заметила наемный экипаж, стоявший неподалеку от конюшни. Люси выскочила в коридор и сбежала вниз по лестнице. Огляделась с опаской и убедившись, что путь свободен, выбежала из таверны и понеслась напрямик через двор.
      Возле экипажа стоял мужчина.
      – Это ваш экипаж?
      Тот молча кивнул.
      – Вы не отвезете меня в город… на Грин-стрит?
      – Да отвезти можно, отчего же не отвезти, – ответил возница. – Вы что, подруга молодой леди?
      – Ох… да, я ее подруга! – воскликнула Люси и все поняла. – Вы же привезли Табби сюда! Боже мой… понимаете, ее похитили… Я должна ей помочь!
      – Ладно, мисс, – подумав, согласился возница. – Значит, Грин-стрит, говорите?
      – Да, на Грин-стрит и, пожалуйста, побыстрее!

      В доме Карлайлов поднялась суматоха. Когда Пирс вернулся домой около семи вечера, ему доложили, что обе юные леди около часа назад как ошпаренные вылетели на улицу, и с тех пор их никто больше не видел.
      Пирс не очень забеспокоился, решив, что девушки просто забыли о званом вечере у миссис Паттерсон и отправились куда-нибудь еще. Люси не раз поступала подобным образом. В восемь пришел Доминик, к этому времени за окнами совсем стемнело, и Пирс всерьез забеспокоился.
      Расспросив слуг, он узнал, что примерно через час после ухода Люси Табита получила запечатанную записку и, прочтя ее, с такой поспешностью выбежала из дома, что на выходе едва не сбила с ног старого Саггетта, ничего ему не объяснив.
      Сперва Доминик подумал, что Люси снова затеяла какую-то интригу, чтобы он не смог увидеться с Табитой. От ее ребячества он уже порядком устал. Однако вскоре вынужден был согласиться с Пирсом, что дело серьезное. Он знал, что бы ни случилось, Люси не станет волновать мужа. Даже ради того, чтобы еще разок посмеяться над отчаянными попытками Доминика встретиться с Табитой.
      Неожиданно парадная дверь распахнулась, и в дом влетела растрепанная Люси.
      – Саггетт, мой муж дома? – крикнула она. Слуга не успел ответить, лишь кивнул, потому что в коридор выскочили Пирс с Домиником. Люси подбежала к ним и бросилась в объятия супруга.
      – Люси! – вскричал Пирс. – Господи! Где тебя черти носят?
      Она попыталась ответить, но захлебнулась рыданиями и не смогла вымолвить ни слова.
      – Ладно, – смягчился Пирс. – Ты теперь дома. Табита с тобой?
      Люси отчаянно замотала головой и, высвободившись из объятий мужа, принялась рассказывать о случившемся. Однако Доминик перебил ее в самом начале рассказа:
      – Куда они поехали?
      – В сторону Норт-роуд.
      – Он повез ее в Роксли, – уверенно заявил Доминик.
      – Мне тоже так кажется, – согласилась Люси, голос ее дрогнул.
      – Пирс, мне нужен конь. Я потеряю слишком много времени, если вернусь за моим на Беркли-сквер.
      – Конечно, нет вопроса. Впрочем, подожди… я поеду с тобой.
      – Нет, Ты лучше присмотри за Люси, – покачал головой Доминик и, не дожидаясь ответа, устремился к двери. – Я справлюсь, – бросил он уже с порога через плечо.
      – Доминик, пожалуйста, поспеши! – промолвила Люси, едва сдерживая рыдания. – Он говорил такие ужасные вещи. По-моему, он просто сошел с ума.
      – Не волнуйся, – мрачно ответил Доминик. – Я их найду очень быстро.
      Придя в себя, Табита обнаружила, что лежит на полу кареты. Попробовала пошевелиться, но не смогла, руки были связаны. Знает ли Ричард, что она пришла в себя? Скорее всего не знает. В карете темно. Руки ее затекли и саднили, голова раскалывалась от боли, но она не решалась принять более удобное положение. Пусть лучше он считает, что она по-прежнему без сознания.
      Она не знала, как долго провалялась на полу кареты. Понятия не имела, куда он ее везет. Господи, хоть бы Люси удалось вырваться из той жуткой таверны. Оставить ее на потеху пьяным мужланам жестоко и подло. За одно это Табита с наслаждением всадила бы пулю в негодяя.
      По щекам у нее потекли слезы; она плакала из жалости к Люси, сдавленное рыдание сорвалось с ее губ, и она тут же почувствовала, как Ричард пнул ее тяжелым сапогом в плечо и перевернул на спину.
      – Красавица очухалась, – холодно констатировал он. – Вовремя, потому что мы подъезжаем.
      Табита выслушала это сообщение с робкой надеждой. Может быть, когда они остановятся, он ее развяжет.
      Карета повернула, и, хотя Табита не могла выглянуть в окно, она поняла, куда он ее привез. Девушка хорошо знала дорогу в Роксли. Табита испытала некоторое облегчение. При всей своей ненависти к ней леди Монтекью наверняка не позволит сыну совершить убийство в ее поместье.
      Однако робкая надежда Табиты угасла, не успев разгореться, когда Ричард сказал:
      – Мать уехала погостить в Глостершир. Дом пустует с тех пор, как все отправились на свадьбу, так что поместье в нашем распоряжении.
      Тон его не предвещал ничего хорошего, и Табита похолодела. Если даже в доме осталось несколько слуг, помощи от них ждать не приходится. Они не пойдут против хозяина. Она может надеяться только на себя. И Табита попыталась взять себя в руки.
      Карета остановилась, и при слабом свете луны Табита увидела, что Ричард снимает галстук. Он присел около нее на корточки, галстуком завязал ей рот и затянул тугой узел у нее на затылке.
      – Осторожность не помешает, верно? – ухмыльнулся он. – Будет весьма досадно, если снова придется тебя утихомиривать. Этой ночью ты мне нужна в здравом уме и твердой памяти.
      Он открыл дверцу, вышел из экипажа, затем выволок ее и поставил рядом с собой, крепко держа за руку.
      Табита чувствовала себя слабой, как новорожденный котенок, то ли от удара по голове, нанесенного ей недавно Ричардом, то ли от страха.
      – Ножки не держат? Беда какая… – Он ухмыльнулся с издевкой. – Ничего не поделаешь, под ручки никто не возьмет.
      Табита едва не задохнулась от нахлынувшей ненависти, но знала, что еще не время пытаться сбежать. Он все равно догонит ее. Надо дождаться, когда он ослабит бдительность или развяжет ее. И все время быть начеку. Иначе ей не спастись.
      Он подтолкнул ее к парадной двери. Она не сопротивлялась. Пусть думает, что она смирилась, тогда, возможно, он освободит ее руки от веревок. Но, увидев, что он ведет ее на второй этаж, к себе в спальню, Табита, забыв о благоразумии, вырвалась из его рук и побежала к лестнице. Однако Ричард без труда поймал ее, затащил к себе в комнату и с такой силой толкнул, что девушка, потеряв равновесие, упала на пол. Она услышала, как захлопнулась дверь, как повернулся в замке ключ, увидела, что ключ он положил на самый верх гардероба, откуда ей было его не достать.
      – Теперь, дорогая моя кузина, пришло мое время. Твое закончилось, и настал час расплаты.
      Лицо его исказила злоба, и Табита подумала, что таким отвратительным она его еще не видела. Он зажег свечи на каминной полке, затем на ночном столике. После темноты свет показался Табите слишком ярким, и она отвернулась.
      – Вижу по глазам, что ты меня боишься. И испытываю наслаждение. – Он рывком поставил ее на ноги. – Ты – причина всех моих неудач. Всегда мечтала меня разорить! – Он толкал ее в грудь до тех пор, пока она не уперлась спиной в стену. – Какой же у тебя невинный вид, даже тошнит! – прошипел он. – Ты всегда изворачивалась и лгала. Но все тебе верили, так ведь? Благодаря твоим прекрасным глазам. Но я никогда тебе не верил, потому что знал, что ты за штучка.
      Он сорвал у нее с губ галстук, развязал ей руки. Ее била дрожь. Заметив это, он расхохотался.
      – Трясешься от страха? И правильно делаешь, дорогая. Ты даже не представляешь, что я с тобой собираюсь сделать. – Ненависть на его лице уступила место похоти. Он схватил ее за шею и слегка нажал большими пальцами на горло.
      – Кстати, ты девственница? Или этот ублюдок Доминик успел меня обскакать?
      Табита промолчала. Страх железными когтями все крепче сжимал сердце, но она чувствовала, что лучше не двигаться. Она не сомневалась, что Ричард не в себе и от него можно ожидать чего угодно.
      – Ты так и не ответила на мой вопрос. Хантли – твой любовник? – повысил голос Ричард. Он вдруг отпустил ее шею, и Табита инстинктивно схватилась за горло, все еще ощущая болезненные прикосновения его пальцев.
      – Нет, – ответила она, но голос у нее вдруг сел, она судорожно сглотнула и лишь после этого ответила: – Нет. Мы не любовники.
      Велико было искушение солгать назло, но это могло ей дорого обойтись. Неизвестно, какова будет его реакция. Пистолет по-прежнему лежал в кармане ее плаща. Она чувствовала его тяжесть. Но если Ричард не отойдет от нее, ей не удастся выхватить оружие.
      И тут Ричард сделал шаг назад и принялся расстегивать рубашку.
      – Ты меня удивляешь, – произнес он насмешливо. – Или его моральные устои намного выше моих? Снимай плащ и платье. Быстро! – приказал он.
      Табита, охваченная ужасом, стала медленно развязывать завязки у ворота плаща.
      Ричард стянул рубашку и повернулся, чтобы бросить ее на спинку стоявшего неподалеку кресла. Воспользовавшись случаем, Табита вытащила пистолет, и, повернувшись к ней, Ричард увидел нацеленное ему в грудь дуло.
      Ошеломленный, Ричард попятился было, но тут же пришел в себя.
      – Бьюсь об заклад, что эта штуковина не заряжена, – пренебрежительно фыркнул он, – да и вряд ли ты сможешь выстрелить. – Он шагнул к ней: – Отдай его мне.
      – Стой! Назад! Или я тебя застрелю! – яростно выкрикнула она. – Открой дверь!
      Ричард снова шагнул вперед. Табита зажмурилась и нажала на спуск.
      Доминик услышал выстрел, когда поднимался по лестнице. Обнаружив, что входная дверь заперта, он выбил окно в библиотеке и проник в дом. Внутри было темно, хоть глаз выколи, и так тихо, что звенело в ушах. Он опоздал. Сердце Доминика болезненно сжалось.
      Одним махом преодолев оставшиеся ступеньки, он выскочил в коридор и устремился к комнате Ричарда. Лишь со второй попытки Доминику удалось выбить дверь, и он вылетел на середину комнаты.
      И сразу увидел Табиту. Бледная, она обеими руками сжимала пистолет, направленный на неподвижно лежавшего у ее ног Ричарда Монтекью. Доминик шагнул к ней, но девушка словно не видела его, ее взгляд был прикован к распростертому на полу телу.
      – Табби, – негромко окликнул он девушку, накрыл ладонями ее руки и высвободил пистолет, который она судорожно сжимала в руке.
      Он крепко обнял ее, потом слегка отстранил и заглянул ей в лицо. На виске у нее был кровоподтек, в широко раскрытых глазах застыл страх.
      – Табби, посмотри на меня. Пожалуйста.
      Она посмотрела.
      – Как ты? Он не причинил тебе вреда?
      Она покачала головой и снова перевела взгляд на Ричарда.
      Доминик подошел к нему и опустился на корточки. Ричард лежал в луже крови, но, осмотрев его, Доминик обнаружил, что Монтекью жив, пуля, оставив глубокую борозду у него на голове, сорвала кусок кожи. Слуги окажут ему помощь. Сейчас Доминику больше всего хотелось как можно скорее увезти Табиту из этого проклятого дома.
      Он повернулся, чтобы взять ее за руку, но девушка, прерывисто дыша, стала оседать на пол. Доминик успел подхватить ее в самый последний момент, прежде чем она упала в обморок.
      Взяв девушку на руки, он вышел в коридор. Там на почтительном расстоянии от двери стояли перепуганные слуги.
      – Вашему хозяину нужен доктор, – бросил им Доминик. – Хотя будь я на вашем месте, оставил бы его истекать кровью.
      С Табитой на руках он вышел из дома и направился к конюшне, где оставил своего коня. Табита постепенно пришла в себя, и, когда они подошли к коню, осторожно поставил ее на ноги, продолжая поддерживать за талию.
      – Можешь секунду постоять?
      Она кивнула.
      – Умница! – улыбнулся он ей.
      Доминик вскочил в седло, затем поднял и усадил перед собой Табиту. Прижав девушку к себе, он тронул коня.
      Табита прижалась к его груди, но вдруг снова напряглась и в отчаянии проговорила:
      – Люси. Нужно спасти Люси. Он ее оставил…
      – Все в порядке, – быстро перебил ее Доминик. – Люси дома, рядом с ней Пирс. Не беспокойся за нее.
      Табита не могла понять, почему ей так хорошо и спокойно после всего пережитого: то ли потому, что Люси цела и невредима, или же причина в том, что ее обнимает Доминик. По щекам ее потекли слезы. Табита уткнулась лицом в грудь Доминику и зарыдала, освобождаясь от пережитого кошмара.
      Ричард Монтекью, думал Доминик, должен был бы гореть в адском пламени за все то, что натворил. Жаль, что пуля лишь слегка его задела.
      Когда они въехали в ворота поместья Ризов, Доминик бросил обеспокоенный взгляд на Табиту.
      – Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
      – Получше, – едва слышно ответила она, подняв на него заплаканные глаза, и ее дрожащие губы тронула жалкая улыбка.
      Он снова присмотрелся к кровоподтеку у нее на виске и осторожно его потрогал.
      – Больно? – спросил он и добавил: – Я должен был его прикончить.
      Он поцеловал девушку в висок и, ощутив острое желание, с тихим стоном зарылся лицом в ее волосы.
      За время своей безумной скачки на север, когда Доминик вообще не знал, жива ли Табита, он, наконец, понял, что жить не может без этой девушки. И сейчас едва сдерживал свои чувства.
      Табита должна принадлежать ему. Вдруг он почувствовал, что девушка пытается высвободиться из его объятий.
      – Я сделал тебе больно? – прошептал он. – Прости.
      – Что ты только что сказал? – спросила она, с нескрываемой тревогой заглядывая ему в глаза.
      – Я подумал, что сделал тебе больно, потому что сильно прижал тебя к себе…
      – Нет… раньше. Ты сказал, что Ричард жив? Разве я не убила его?
      – К сожалению, нет. Пуля лишь немного его оцарапала.
      – Но кровь…
      – Любая рана кровоточит, тем более на голове. Но рана у него неглубокая, так что он останется жив.
      Табита ничего не сказала, только заплакала.
      – Табби… ну, пожалуйста… не надо. Ей удалось взять себя в руки.
      – Прости, но у меня словно камень с души свалился. Не представляю, как бы я жила, зная, что убила человека. Пусть даже такого, как он.
      Они подъехали к ступеням парадной лестницы, и Доминик прежде всего бережно опустил Табиту на землю, а потом и сам соскочил. Она все продолжала плакать, и тогда он вытащил из кармана свой носовой платок и принялся вытирать ей слезы.
      – Не надо плакать, – с нежностью попросил он. – Все позади.
      Она забрала у него носовой платок и высморкалась.
      – Извини меня, – покачала она головой. – Я стараюсь себя сдерживать. Если бы я так не устала, все было бы намного легче.
      Он улыбнулся, взял ее за руку и медленно повел за собой, направляясь к расположенной неподалеку конюшне, чтобы поставить туда лошадь.
      В доме было темно и тихо. Слуги их не ждали и давно улеглись спать. До рассвета оставалось не больше двух часов, и Доминику очень не хотелось будить слуг, чтобы зайти в дом.
      Залаяла собака, но, узнав Доминика, замолчала и радостно завиляла хвостом. Доминик уже собирался заняться лошадью, накормить и напоить ее, когда появился один из конюхов. Он в изумлении воззрился на хозяина, неведомо как оказавшегося здесь в такой час, да еще под руку с Табитой Монтекью. Однако он был вышколен и даже бровью не повел.
      – Господи, Тиверли, зачем вы поднялись в такую рань? – воскликнул Доминик.
      – Услышал, что залаял Бесс, сэр. Дай, думаю, погляжу, в чем там дело. О лошади не беспокойтесь, сэр, я все сделаю.
      – Спасибо, Тиверли, – поблагодарил конюха Доминик. – Я провожу мисс Монтекью в дом, она очень устала. Доброй ночи, Тиверли, и еще раз спасибо.
      – Доброй ночи, сэр. Доброй ночи, мисс.

      Табита с огромным облегчением вошла в дом и позволила Доминику отвести себя на второй этаж в ее комнату.
      Все тело ныло, ноги будто свинцом налились, и девушка с трудом поднималась по лестнице. Сегодня ей будет о чем подумать. Столько всего случилось. Она едва не убила человека. Но это не входило в ее расчеты. Она даже не знала, заряжен ли пистолет, когда снимала его со стены в кабинете Пирса Карлайла. Она лишь хотела припугнуть Ричарда, заставив его отпустить Люси. И все-таки она выстрелила в него, но, слава Богу, не убила.
      За такое преступление ее наверняка посадили бы в тюрьму. Да что там говорить, просто повесили бы. Но к счастью, Ричард жив.
      Бедная Люси! Табита чувствовала себя виноватой перед подругой. Ведь это из-за нее Люси пострадала. Наверное, леди Хантли теперь жалеет, что взяла ее с собой в Лондон.
      Когда они добрались до ее комнаты, Доминик зажег свечу на ночном столике и направился к двери. Табита подумала, что он тоже винит ее во всех несчастьях, свалившихся на сестру, хотя выглядел он не сердитым, а скорее счастливым. Сейчас он уйдет, и она останется одна! А этого ей совсем не хотелось.
      – Доброй ночи, Табби, – попрощался Доминик. – Отдохни хорошенько, а завтра все обсудим.
      Глаза их встретились, и Табита вдруг почувствовала странное, доселе неведомое ей томление. И услышала собственный голос:
      – Не уходи, пожалуйста.
      Он заглянул в ее широко раскрытые, умоляющие глаза. До чего же она красива! Он любит ее, но сейчас не время…
      Он даже не понял, как все произошло, но Табита вдруг оказалась в его объятиях, а он принялся покрывать поцелуями ее шею, подбородок, нежные бархатистые щеки… Когда же он отыскал ее губы и почувствовал, что Табита ответила ему на поцелуй, то понял, что погиб.
      Табита млела в объятиях Доминика, все тревоги и переживания исчезли, осталось только смутное желание, которое пробуждали в ней его прикосновения. Она чувствовала, как он расстегнул на ней платье, как оно соскользнуло к ее ногам… Его руки не уставали ласкать ее. Табита прильнула к нему.
      Не прошло и пары минут, как его рубашка полетела в сторону и он взялся за лиф ее нижней сорочки. Он осторожно подтолкнул Табиту к кровати, усадил, а затем положил на спину, прежде чем освободить от остатков одежды, и застыл, зачарованный видом ее наготы.
      – Господи, какая же ты красивая! – Он коснулся ее груди, а потом, не сдержавшись, покрыл поцелуями самые укромные уголки ее тела.
      Табите и в голову не приходило, что они с Домиником нарушают приличия или совершают нечто постыдное, вовсе нет. Охваченная любовным жаром, она шла навстречу чему-то неведомому, но прекрасному. Это было настоящее волшебство.
      В глубине души Доминик понимал, что надо остановиться, не спешить, отдать ей всю ласку и нежность. Он желал познавать ее не спеша, наслаждаясь каждым прикосновением. Но стоило ему к ней притронуться, почувствовать под кончиками пальцев или под ладонью шелковистое горячее тело, как он сразу терял голову. Желание обладать ею оказалось сильнее здравого смысла.
      Он осторожно раздвинул ей бедра, заключил Табиту в объятия и вошел в нее. Девушка вскрикнула, но он поцелуем закрыл ей рот и замедлил движение. Но очень скоро почувствовал, что Табита двигается в одном ритме с ним и страстно ласкает его. Они вместе взлетели на вершину блаженства.
      Доминик готов был начать все сначала, ни с одной женщиной он не испытывал такого наслаждения. Но он знал, что пришлось ей пережить и как она измотана. Он обнял ее покрепче и поцеловал. Не прошло и нескольких минут, как она уснула со счастливой улыбкой на губах.
      Доминик, затаив дыхание, чтобы ее не разбудить, сел на постели, погасил свечу, лег, обнял возлюбленную и погрузился в блаженный сон.
      Когда Доминик проснулся, солнце стояло уже довольно высоко. Он не задернул шторы, и яркий солнечный свет залил комнату. День обещал быть безоблачным.
      Табита лежала рядом, свернувшись калачиком, и мирно посапывала. Доминик решил ее не будить, пусть отсыпается. А ему пора вставать. Не хватало только, чтобы слуги застали их в таком виде.
      Доминик тихонько выскользнул из постели, подобрал разбросанную по комнате одежду и торопливо оделся. Затем подошел к постели и залюбовался Табитой.
      Доминик и представить себе не мог, что способен на такую любовь. Глядя на ее лицо, такое спокойное и безмятежное во сне, он принялся размышлять о том, что, собственно говоря, случилось прошлой ночью.
      То, что ей пришлось пережить, – тяжкое испытание для любого человека, тем более для такой юной и хрупкой девушки. Доминик очень надеялся на то, что Табита не будет сожалеть и не заподозрит его в том, что он воспользовался случаем в своих корыстных интересах. Теперь она принадлежит ему, и чем скорее они поженятся, тем лучше.
      – Есть здесь кто-нибудь? – донесся со стороны лестницы голос Люси.
      Доминик наспех привел себя в порядок и метнулся к двери. И только успел ее закрыть за собой, как в коридоре появилась Люси.
      – Доминик! Боже мой, Доминик, ты жив? Ты ее нашел? Он не причинил ей вреда?
      Она бросилась ему на шею. Доминик, улыбаясь, отвел ее руки.
      – Чуть не задушила. И да и нет. Не успел. Люси, задавай вопросы по порядку.
      Только сейчас она заметила, в каком он виде – рубашка не до конца застегнута и кое-как заправлена в брюки, волосы взлохмачены. К тому же он явно вышел из комнаты Табиты. Люси лукаво улыбнулась.
      – Табби у себя?
      Она потянулась было к дверной ручке, но он успел оттащить ее подальше от комнаты Табиты.
      – Она спит. Повидаешься с ней попозже.
      С удовольствием отметив нотки собственника в его голосе, Люси усмехнулась:
      – Так… Кажется, ты поумнел. А то я уже подумала, что за годы, проведенные в армии, ты стал туповат.
      Доминик пропустил колкость мимо ушей и спросил:
      – Как тебе удалось так рано сюда добраться? Тебя что, Пирс привез?
      – Да. Мы выехали на рассвете. Я с ума сходила от беспокойства. – Она сменила насмешливый тон на серьезный и с тревогой спросила: – Он действительно не причинил ей вреда?
      – Нет, правда, осталось несколько синяков и ссадин, но чувствует она себя вполне сносно.
      Доминик разговаривал с сестрой намного мягче и терпеливее, чем обычно, знал, что в эту ночь ей тоже досталось. Она была бледной, осунувшейся, под глазами легли темные круги.
      – Во всяком случае, – продолжил он, – она в лучшем состоянии, нежели Ричард Монтекью.
      – Могу себе представить. – В усталых глазах Люси зажглись веселые огоньки. – Что ты с ним сделал на этот раз?
      – Не я. Табита. Она выстрелила в него.
      – Что?! – ахнула Люси.
      – Тише, тише! Ради Бога! – Доминик увел сестру подальше от комнаты Табиты.
      – Она в него стреляла?!
      – Именно так. Пуля попала ему в голову, но не разнесла ее к чертовой матери, только поцарапала. Непременно научу ее целиться. – Увидев, что Люси рот раскрыла от изумления, Доминик рассмеялся: – Спускайся вниз, Люси. Я сейчас приду, только умоюсь и переоденусь. Да, чуть не забыл: голоден как волк! Попроси кого-нибудь приготовить завтрак.
      Люси спустилась по лестнице и, когда Доминик присоединился в столовой к ней и Пирсу, сгорая от любопытства, забросала его вопросами.
      Доминик сказал, что прежде утолит голод, и с жадностью набросился на еду. У Люси от нетерпения пропал аппетит. Она даже отказалась от своей любимой утренней чашечки крепкого кофе, поерзала в кресле, затем поднялась и стала расхаживать по столовой.
      – Вообще-то я полагала, – не вытерпела наконец Люси, – что сегодня есть дела поважнее обильного завтрака. Как можно спокойно есть, когда…
      – Люси! – перебил ее Пирс. – Хватит донимать брата. А если он ничего не ел со вчерашнего утра?
      Доминик допил кофе и поднялся из-за стола.
      – Это на самом деле так. Впрочем, Пирс, оставь ее в покое. Я уже привык к ее придиркам. – Он улыбнулся шурину и добавил: – Слава Богу, мы теперь не живем под одной крышей.
      Перейдя с шутливого тона на серьезный, он рассказал о случившемся прошлой ночью, а также о том, как, добравшись до поместья Роксли, проник в дом.
      – Мне не пришлось спасать Табиту. Поднимаясь по лестнице, я услышал выстрел и решил, что негодяй убил Табиту. Но когда вошел в его комнату, он истекал кровью, а Табита стояла с пистолетом в руках.
      – Он жив? – спросил Пирс.
      – Да. Пуля не размозжила ему голову, только царапнула. Я с трудом удержался от искушения всадить ему еще одну пулю, но в тот момент для меня было главным увезти оттуда Табиту.
      – И утешить ее, – добавила Люси с лукавой улыбкой. – Когда помолвка?
      – Не знаю, – ответил Доминик. – Об этом надо спросить у Табиты.
      Как раз в это время Табита появилась в дверях. Доминик бросился ей навстречу и за руку привел в комнату. Люси едва не задушила подругу в объятиях.
      – Я так за тебя волновалась! – Голос ее дрожал от слез.
      Табита испытала огромное облегчение, увидев, что Люси жива и здорова.
      – Дорогая, мы счастливы, что с тобой все в порядке, – сказал Пирс, целуя Табиту.
      – Спасибо тебе и Люси. Как видите, я чувствую себя превосходно. Люси, а как тебе удалось выбраться оттуда?
      – Я дергала эти проклятые веревки до тех пор, пока не освободилась от них, и выбежала на улицу, – ответила Люси, приложив к глазам носовой платок. – Там стояла наемная карета, та самая, в которой ты приехала. – Она осторожно потрогала кровоподтек на виске у Табиты. – Какая ты смелая, Табби! Стреляла в этого негодяя. Жаль только, что не убила его.
      – Не говори так, – покачала головой Табита. – Тогда меня скорее всего повесили бы или сослали в колонии. Да и сейчас могут привлечь за покушение на убийство…
      – Глупости, – вмешался Доминик. – Ты оборонялась, а это разрешено законом. Ладно, потом поговорим. А сейчас садись за стол и хорошенько поешь.
      После завтрака Доминик взял Табиту за руку и увел из столовой. Она понимала, что после проведенной с ней ночи он намерен сделать ей предложение, и решила ему отказать. Табита была уверена, что Доминик не хочет на ней жениться, но, как человек чести, считает это своим долгом.
      Но ведь это она попросила его остаться. И отдалась ему, потому что страстно желала близости с ним. Она вовсе не собиралась устроить ему ловушку и заставить вступить с ней в брак. Это было бы черной неблагодарностью по отношению к его семье, от которой она видела только добро и любовь.
      Табита чувствовала, что нравится ему. Но это увлечение быстро пройдет, когда он наконец встретит женщину, которую полюбит всем сердцем. И тогда он разочаруется в Табите, пожалеет, что женился на ней, а она этого не вынесет. Скорее умрет. Впрочем, все это чушь, умирать она пока не собирается.
      Доминик привел ее к себе в кабинет и, увидев, как девушка смущена, положил ей руки на плечи. Она сидела, опустив голову. Тогда он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.
      – Не надо, – едва слышно прошептала она.
      Ничего подобного Доминик не ожидал, но отступать не собирался.
      – Надеюсь, ты догадываешься, зачем я привел тебя сюда, – мягко проговорил он. – Хотел поговорить с тобой еще до завтрака, но не стал будить. – Он взял ее руку в ладони и ласково сжал. – Табби, милая Табби, выходи за меня замуж. – Он поднес ее пальцы к губам и перецеловал все по очереди. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
      Табита молчала, зачарованная выражением его глаз. Время тянулось медленно, тишину нарушало только тиканье часов. Выйти за него замуж! Разве не этого она желала всем сердцем?
      – Я не могу принять твое предложение. – Она высвободила руку и направилась к двери, но Доминик преградил ей дорогу.
      – Что случилось? – прошептал он, увидев, что глаза ее полны слез. – Я оскорбил тебя прошлой ночью? – Он привлек ее к себе.
      – Нет, – ответила она едва слышно.
      Он почувствовал, как она расслабилась в его объятиях, и поцеловал ее.
      – Тогда почему ты не хочешь выходить за меня? Пойми, ты должна это сделать.
      Табита напряглась и попыталась высвободиться.
      – Табби, посмотри на меня. Ну вот, так-то лучше. Мы должны пожениться. Ты не думаешь, что могла забеременеть?
      Табита отчаянным усилием вырвалась, метнулась к двери и выбежала из кабинета.
      Доминик хоть и был потрясен, но не бросился следом за ней. Он сел за стол и обхватил голову руками. Прошлой ночью Табита отдалась ему с такой неистовой страстью, что он не усомнился в ее любви. Но может быть, она просто искала у него утешения, поскольку рядом не было никого другого? Ей было плохо. И страшно. И теперь она, возможно, жалеет, что отдалась ему. Но он не хочет ее терять. Да и она, черт возьми, жить без него не может!
      В дверь постучали, и на пороге появилась Люси.
      – Доминик?..
      – Да? – Доминик поднял голову.
      Болтать с Люси у него сейчас не было ни малейшего желания.
      – Что у вас тут произошло с Табитой? Куда она делась?
      Люси увидела в его глазах безысходное отчаяние.
      – Она мне отказала.
      – Что?! – Люси ушам своим не верила.
      – То, что слышишь.
      – Не может быть! – выкрикнула Люси. – Ты действительно сделал ей предложение?
      – Разумеется. Или ты меня идиотом считаешь? – Он встал и принялся мерить шагами кабинет. – Я этого так не оставлю. Не отпущу ее!
      Люси не понравилось выражение его лица. Мрачная маска, которую он порой надевал, могла испугать кого угодно, даже родную сестру.
      – Послушай, Доминик. – Она накрыла ладонью его руку. – Сейчас главное – терпение. Она тебя обожает, но будь с ней поласковее. Ей столько вчера пришлось пережить.
      – Она меня обожает? – с горечью рассмеялся он. – Я что-то не заметил. Ее взгляд говорил об обратном.
      Люси гневно посмотрела на брата.
      – Ты круглый дурак, Доминик Риз, и недостоин Табби! – выпалила она и выбежала из кабинета, хлопнув дверью.

      Люси нашла подругу в дальней беседке, увитой розами, сорвала одну, воткнула Табите в волосы и села рядом с ней на скамейку.
      – Здесь так красиво, – с тяжелым вздохом произнесла Табита. – Поместье Брекенбридж всегда казалось мне раем на земле. Мне грустно думать о том, что я не смогу здесь больше бывать. – Она помолчала, разглядывая свои руки, лежавшие на коленях, и продолжила: – Надеюсь, что иногда смогу навещать вас в Лондоне, но не здесь. Мне тяжело будет встречаться с Домиником.
      – Табита! Что случилось? Почему ты не хочешь выйти за него замуж?
      – Не могу, – тихо ответила Табита. – Умоляю, только не требуй от меня объяснений. – Голос Табиты дрогнул.
      Девушка едва сдерживала слезы. Люси обняла подругу за плечи.
      – Он обидел тебя так сильно, что не заслуживает прощения? – допытывалась Люси.
      – Нет, – покачала головой Табита. – Он не обидел меня.
      – Я вообще-то была уверена, что ты его любишь.
      – Люблю. И всегда буду любить, только… обстоятельства не позволяют мне принять его предложение.
      – Что за обстоятельства? – спросила Люси. – Хочешь пожертвовать своим счастьем из-за каких-то глупых сомнений? – Она поднялась со скамьи. – Я знаю тебя лучше, чем кто-либо, Табита Монтекью. Ты порядочная и добрая. Но мой брат упрям и не позволит тебе уехать. Он всегда добивается своего. Так будет и на этот раз. Ты устанешь ему отказывать.
      – Ты должна помочь мне, Люси, – сказала Табита, тоже встав со скамейки. – Ты сегодня возвращаешься в Лондон? – В голосе Табби звучало отчаяние.
      – Очень в этом сомневаюсь, – холодно ответила Люси. – Мне хочется побыть дома. Хотя бы эту ночь.
      – Когда ты отправишься в Лондон, возьми меня с собой. Ведь мне еще надо взять свои вещи, пока я не перебралась в Маргейт.
      – Непременно, – ответила Люси. – Не знаю только, что на это скажет Доминик.
      Люси оказалась права. Узнав, что Табита собирается уехать вместе с четой Карлайлов, он отправился на ее поиски.
      После их разговора накануне утром Табита всячески его избегала, и виделись они всего раз за ужином. Вела она себя отчужденно, и Доминик решил оставить ее в покое. В конце концов, она поймет, что нельзя оставаться незамужней после того, что между ними произошло, и начнет привыкать к мысли о брачном союзе с ним.
      Но, узнав, что она собралась сбежать в Лондон, Доминик, забыв о своей мужской гордости, решил довести дело до конца и перехватил Табиту на лестнице, так что деваться той было некуда. Он повел ее в гостиную своей матери и стал уговаривать:
      – Табби, не делай этого. Не уезжай в Лондон. Не принимай поспешных решений.
      Он подошел к ней вплотную, взглядом лаская Табиту, и она чувствовала, как по телу разливается тепло. Воспоминания о волшебной ночи, которую они провели вместе, захлестнули ее. Она знала, что никого не будет так сильно любить, как Доминика. Но он сделал ей предложение из чувства долга, а не по велению сердца. И она не может его принять. Не должна.
      – Мне пора ехать. Не может же мисс Бошан ждать меня вечно. Я туда перееду с Грин-стрит сразу же, как только уложу мои…
      – К черту эту твою Бошан! Я тебя не отпущу! – сердито заявил он. – Черт бы побрал Люси, вечно сует свой нос в чужие дела! Спорю на что угодно, это ее идейка снова увезти тебя в город.
      – Нет… ты не прав, – тихо возразила Табита. – Я уезжаю, потому что не могу выйти за тебя замуж и… и оставаться здесь при сложившихся обстоятельствах тоже не могу.
      Табита изо всех сил старалась сохранить самообладание.
      – Ты был очень добр ко мне, но…
      – Добр! – взорвался он. – Господь с тобой, девочка, больше тебе нечего сказать?
      Она помотала головой. К горлу подступил комок, и она не могла выговорить ни слова. Неожиданно он схватил ее за плечи.
      – Зачем ты это делаешь? – В его голосе звучала неподдельная страсть.
      – Пожалуйста, – еле слышно прошептала она. – Пожалуйста, отпусти меня. Я… я этого не вынесу…
      Во взгляде ее было столько отчаяния, что Доминику вдруг стало не по себе. Он подумал, что ведет себя как самовлюбленный эгоист. Хочет силой заставить девушку выйти за него замуж. Устыдившись, Доминик отпустил ее и шагнул назад.
      – Прошу простить меня за настойчивость. Если хочешь, уезжай, я не стану тебя задерживать.
      Вне себя от горя, Табита поспешила к себе в комнату. Бросилась на кровать и, зарывшись лицом в подушку, дала волю слезам. Плакала она долго, до полного изнеможения. Спустя некоторое время к ней зашла Люси и стала уговаривать ее спуститься в столовую пообедать, сообщив при этом, что Доминик оседлал коня и уехал, никому не сказав ни слова. Но уговорить Табиту не удалось, и Люси, рассердившись, ушла.
      Ужинать Табита пошла, и как раз в это время вернулся Доминик, весь в грязи, с взъерошенными волосами. Он извинился за то, что заставил себя так долго ждать. Поднялся в свою комнату, привел себя в порядок и спустился в столовую.
      Держался он во время ужина подчеркнуто вежливо, а у Табиты сердце сжималось от боли. К еде она даже не притронулась и, извинившись, отправилась спать. Ночь она не спала, размышляя, правильно ли поступила. Доминик растерян и подавлен. Его мучают угрызения совести. Он считает своим долгом жениться на девушке, которую лишил невинности. Но ей такой брак не нужен. Лучше бы он хладнокровно разобрался и после этого принял решение. Однако затевать с ним разговор на эту тему Табита не имела ни малейшего желания. Ей даже страшно было об этом подумать.
      Поднялась Табита незадолго до рассвета и, расположившись в кресле у окна, стала наблюдать, как гаснут на бархате небес бриллианты звезд, как все отчетливее проступают очертания деревьев в саду. Когда рассвело, она оделась, перекусила у себя в комнате.
      Ранним утром они покинули поместье Брекенбридж в весьма подавленном настроении. Пирс, как истинный джентльмен, предпринял несколько попыток завести с дамами светскую беседу, но они не были расположены к разговорам.
      Люси впала в апатию, а мысли Табиты были заняты Домиником. Он стоял на ступенях особняка и смотрел вслед отъезжающей карете. Никогда еще Та-бита не испытывала такой тоски. События последних дней окончательно лишили ее сил. Она закрыла глаза и погрузилась в тяжелый сон, избавившись на время от необходимости поддерживать разговор.
      Приехали они на Грин-стрит к вечеру, так что Табита даже успела написать и отправить мисс Бошан письмо, в котором подтверждала свой приезд в Маргейт на следующий день. Девушке казалось, что вдали от Лондона ей удастся начать новую жизнь, в которой не останется места воспоминаниям.
      На Грин-стрит ее ждало письмо от мистера Бизли. Он сообщал, что вернулся в город и хотел бы встретиться с ней в любое удобное для нее время. Она быстро набросала ему ответ, уведомляя о том, что на следующий день уезжает в Маргейт, но рано утром готова его принять, если он желает обсудить с ней ее картины. Она отдала письмо служанке и попросила отнести по указанному адресу и передать мистеру Бизли лично с тем, чтобы он успел выкроить время для встречи с ней.
      После этого Табита принялась укладывать вещи. Против ожиданий за эти дни, проведенные в Лондоне, их набралось довольно много. Зачем простой школьной учительнице все эти легкомысленные платья, подумала Табита, однако уложила и их тоже.
      Табита с Люси заканчивали завтракать, когда служанка доложила о приходе мистера Бизли.
      – Настоящий джентльмен не является с визитом в такую рань, – раздраженно заметила Люси.
      – Но я просила его прийти пораньше, – возразила Табита. – Нам нужно многое обговорить, а откладывать свой отъезд я не могу. – Она допила свой кофе и поднялась из-за стола. – Но я могу поговорить с ним в другой комнате.
      – Нет, Табби, пожалуйста, не уходи. – И, повернувшись к служанке, сказала: – Рози, пригласите гостя и принесите еще одну чашку.
      Табита снова села на свое место.
      – Спасибо. С тобой мне будет спокойнее. Миссис Морвелл весьма благожелательно о нем отозвалась в своем письме, но ведь я его совсем не знаю.
      Вскоре дверь в столовую открылась, и служанка объявила о приходе мистера Бизли.
      Вошел невысокий мужчина средних лет, темноволосый, с аккуратно подстриженными усами. Одет он был довольно изысканно, с подчеркнутым лоском.
      Он отвесил церемонный поклон обеим дамам и перевел взгляд с одной на другую, пытаясь догадаться, кто из них мисс Монтекью.
      Табита быстро встала и, протянув руку, шагнула ему навстречу.
      – Здравствуйте. Я Табита Монтекью. А это – миссис Карлайл, моя подруга и хозяйка дома.
      Мистер Бизли еще раз поклонился, и Люси пригласила его присоединиться к ним и выпить чашечку кофе. Он поблагодарил и сел за стол.
      – Весьма тронута тем, что вы так быстро откликнулись на мое приглашение, мистер Бизли, – начала Табита. – Как вы уже знаете из моего письма, сегодня я уезжаю в Маргейт. Признаться, ваш интерес к моим работам меня сильно удивил. Хотя, разумеется, я польщена.
      Мистер Бизли сделал глоток кофе, поставил чашку на стол и улыбнулся Табите.
      – Мисс Монтекью, вы очень юны, а те картины, которые мне посчастливилось увидеть, написаны, когда вы были еще моложе. Насколько я понимаю, вы не брали уроков живописи и никто не обучал вас технике рисунка. Тем не менее ваши картины обладают всеми достоинствами зрелого мастера. Стиль у вас весьма оригинален, и связано это, как мне представляется, с тем, что вы не принадлежите ни к одной из художественных школ. Вы рисуете с удивительным творческим вдохновением. Так что, мисс Монтекью, в своих оценках я был и остаюсь весьма объективен.
      Табита покраснела от смущения.
      – Вы очень добры ко мне, – сказала она. – Больше всего на свете я люблю рисовать, и, если вы отыщете на мои картины покупателей, я смогу больше времени проводить за мольбертом и буду вам очень благодарна.
      – В таком случае я уже заслужил вашу благодарность, мисс Монтекью, уже есть два заказчика, желающих приобрести картины вашей кисти.
      – Вы хотите сказать, что кто-то, не глядя, пожелал купить картину?
      – Мисс Табита, – улыбнулся мистер Бизли, – они доверяют моему мнению.
      – Табби, отчего бы не попросить Саггетта принести сюда две-три твоих картины? – сказала Люси.
      – Конечно, пусть принесет. – Она подошла к двери и дернула за шнурок колокольчика. – У меня здесь есть около дюжины картин, – обратилась она к мистеру Бизли. – Они совсем не похожи на те, которые вы видели в доме его преподобия в Девайзе, и могут вас разочаровать.
      Однако мистер Бизли не разочаровался, внимательно рассматривая разложенные на обеденном столе работы. Табита стояла рядом с ним и, волнуясь, рассказывала о том, что стремилась перенести на холст в каждом отдельном случае. В основном это были жанровые зарисовки разных уголков Лондона: раннее утро в Гайд-парке, мальчуганы, торгующие бледно-желтыми нарциссами у ворот, собор Святого Павла, берег Темзы, портрет миловидной дамы… На нем была изображена Люси, и Табита предупредила, что портрет не продается.
      Узнать Люси на портрете можно было лишь с превеликим трудом, фигура была окутана рассеянным светом, лившимся из окна, так что виднелись лишь едва различимые очертания девичьего облика.
      – Я ее нарисовала после посещения галереи на Куин-Энн-стрит, – пояснила Табита. – Я была так восхищена тем, как художник выписывает светотени, как удивительно передает освещение, что мне тоже захотелось попробовать. У Люси хватило терпения позировать мне, – рассмеявшись, добавила она, – хотя не уверена, что она в восторге от результата. Поэтому я и решила оставить картину себе.
      Люси стала горячо возражать, уверяя, что картина ей очень понравилась, вот только света в ней слишком много.
      Табита, смеясь, пообещала в следующий раз нарисовать ее портрет в строгом классическом стиле.
      Тем временем мистер Бизли взял портрет, о котором шла речь, и поднес к окну.
      – Дражайшая мисс Монтекью, – проговорил он, внимательнейшим образом рассмотрев портрет. – Надеюсь, вы не собираетесь отказаться от такого подхода к композиции, поскольку этот портрет весьма оригинален и написан с исключительным мастерством.
      Девушки подошли к нему.
      – Вы в самом деле так думаете? – робко спросила Табита. – Мне тоже он очень нравится. Не знаю, понравится ли другим.
      – На этот счет вам не следует беспокоиться, – заметил мистер Бизли. – Вы по-прежнему непреклонны в своем желании оставить себе этот портрет?
      – Боюсь, что да, – ответила Табита и уже мягче добавила: – Я нарисую другой, в таком же стиле, если пожелаете.
      – Вы доставите мне большое удовольствие, мисс, – улыбнулся мистер Бизли. – Ну а теперь, полагаю, нам следует поскорее покончить с этим делом, раз вы собираетесь уехать уже сегодня. Предлагаю вам за два пейзажа по десять гиней за каждый, и, если вы доверяете мне, остальные, с вашего разрешения, я возьму с собой для выставки акварелей в Спринг-гарденс. О результатах сообщу вам в Маргейт, если вы будете любезны оставить мне ваш новый адрес.
      – Конечно, – рассеянно ответила Табита, думая о своем, и. вдруг спохватилась: – Вы действительно собираетесь заплатить мне двадцать гиней?
      – Конечно, если вас устраивает цена.
      – Но ведь они даже не вставлены в рамы!
      – Этим я сам займусь, – успокоил ее Бизли.
      – Замечательно! – просияла Табита и повернулась к Люси: – Кажется, я становлюсь деловой женщиной.
      Несколько часов спустя Табита, сдерживая слезы, стояла на пороге дома Карлайлов и прощалась с Пирсом, Люси и их матерью. Леди Хантли приехала на Грин-стрит сразу по получении записки от Люси, в которой та просила ее уговорить Табиту остаться. Однако Табита была непреклонна в своем решении.
      Леди Хантли поняла, что все ее усилия тщетны, однако настояла на том, чтобы Табита воспользовалась ее дорожной каретой.
      – Это вовсе не означает, что я смирилась с тем, что ты задумала, – сказала она. – Однако я надеюсь, что ты осознаешь всю опрометчивость и безрассудность своего поступка. Тогда напиши мне, чтобы я могла прислать за тобой Ливингстона.
      Но, глядя на бледную расстроенную Табиту, леди Хантли оставила свой строгий тон, по-матерински обняла ее и расцеловала в обе щеки.
      – Дитя мое, а ты уверена, что сделала правильный выбор?
      – Да, мэм, уверена, – кивнула Табита.
      – Еще не поздно передумать.
      Табита покачала головой.
      Борясь с чувствами, переполнявшими ее сердце, Табита расцеловалась сначала с Пирсом, потом с Люси, которая не хотела выпускать ее из объятий.
      – Табби, обещай мне, – прошептала она ей на ухо, – обещай, что напишешь мне. Если тебе будет там плохо или… – голос у нее дрогнул, – …или одиноко, если тебе нужна будет помощь, сообщи! Поклянись, что будешь писать!
      Табита, не в силах вымолвить ни слова, молча кивнула. Наконец Люси отпустила ее, и она влезла в карету. У Табиты не было слов, чтобы выразить свои чувства, свою глубокую благодарность. Ей помогли выбраться из ужасного положения, в котором она очутилась, распахнули перед ней двери своего дома, окружили заботой, благодаря им она обрела уверенность в себе и отважилась начать новую, самостоятельную жизнь.
      Кучер захлопнул дверцу и влез на козлы. Девушка помахала на прощание, и тяжелый экипаж тронулся с места. Табита невольно вспомнила, как шестилетней девочкой покидала дом приходского священника в Девайзе.

      Табита никогда не видела моря, и у нее захватило дух, когда перед глазами распростерлась уходящая к горизонту, бескрайняя водная гладь. Только к вечеру они выехали на дорогу, ведущую в Маргейт. Погода не радовала. Небо было затянуто белесыми облаками, а море серо-стального цвета лишь добавляло уныния окружающему пейзажу.
      Дул сильный ветер, на берег, пенясь, набегали высокие волны. Табита высунулась в окно, чтобы получше их разглядеть. На картинах с морскими пейзажами она ничего подобного не видела. Мысли о Доминике оставили ее, и впервые после разлуки с ним она почувствовала облегчение.
      Воображение у девушки разыгралось, и Табита, поглощенная композицией своих будущих картин, не заметила, как карета въехала в городок. Через некоторое время кучер повернул на широкую улицу, которая вела на окраину. Большой трехэтажный дом под номером двадцать два стоял в глубине разросшегося сада. Кучер спрыгнул с козел, несколько раз дернул за веревку, и колокольчик у ворот зазвонил. Вскоре появился мужчина и широко распахнул ворота. Табита вылезла из кареты и подошла ко входу в пансионат. Весь ее багаж состоял из чемодана и ридикюля, в котором лежали драгоценные двадцать гиней. Одну монету она вложила в руку кучера леди Хантли, поблагодарила его и дернула за шнурок дверного колокольчика.
      Долго ждать не пришлось, дверь распахнулась, и на пороге появилась молодая женщина.
      – Я Табита Монтекью, – представилась девушка. – Хотела бы видеть мисс Бошан. – Женщина озадаченно на нее посмотрела (у Табиты екнуло сердце), но тут же расплылась в приветливой улыбке и шагнула в сторону, освобождая дорогу.
      – Вы, должно быть, новая учительница, вместо миссис Бекитт.
      – Да, это я. – Табита вошла в прихожую. – Мисс Бошан получила мое письмо?
      – Да, мисс, она ждет вас. Проходите, пожалуйста. – Заметив, что Табита посматривает на свой чемодан, стоявший у входа, она добавила: – Я попрошу присмотреть за вашим чемоданом.
      – Спасибо.
      Табита прошла следом за девушкой по коридору с натертым до блеска полом. Вдоль стен стояли самые разнообразные вещи: пристеночные столики, вешалка для шляп, свернутые ковры. Здесь было по-домашнему уютно.
      – Сейчас все на ужине, мисс, – сказала служанка. – Столовая там, прямо по коридору.
      Табита услышала гул голосов и, когда подошла к двери в столовую, пожалела, что не приехала в другое время дня. Тогда ее представляли бы всем по очереди, а не сразу.
      Волнуясь, Табита последовала за служанкой в просторную столовую, где стояли рядом четыре длинных стола, за которыми сидели девочки. Под прямым углом к ним – стол поменьше, где располагались дамы, человек шесть. Учительницы, догадалась Табита. К одной из них ее и подвела служанка. Это была женщина средних лет, облаченная в элегантное серебристо-серое платье со стоячим воротником. Кожа у нее была удивительно белая, а глаза ярко-голубые.
      Мисс Бошан поднялась и взяла Табиту за руку.
      – Мисс Монтекью, наконец-то вы приехали, – с улыбкой произнесла она, – простите, что не принимаю вас должным образом, но, честное слово, мы уже не ждали вас сегодня.
      – Я не смогла выехать из Лондона так рано, как хотелось бы, – объяснила Табита и, чувствуя себя неуютно под многочисленными взглядами, добавила: – Надеюсь, я не помешала девочкам ужинать.
      Мисс Бошан обвела взглядом своих подопечных и заметила:
      – Думаю, вы уже удовлетворили свое любопытство, так что продолжайте ужинать.
      Девочки уткнулись в тарелки и заработали ложками. Табите стало неловко за то, что она невольно оказалась причиной для упрека, пусть даже и доброжелательного.
      – Мисс Монтекью, вы наверняка проголодались, – обратилась к ней мисс Бошан. – Присоединяйтесь к нам, Роббинс принесет для вас стул.
      – Спасибо, – поблагодарила Табита.
      У нее действительно свело живот от голода.
      Когда Табита села за стол, мисс Бошан представила ее остальным преподавателям. Табита так устала, что не запомнила все имена. Она оказалась самой молодой, сидевшей рядом с ней учительнице мисс Норкросс на вид было не меньше тридцати. Она преподавала музыку, так же как мисс Фергюсон, которой уже перевалило за тридцать.
      Перед Табитой поставили полную тарелку тушеной баранины с жареным картофелем, и она принялась за еду, одновременно отвечая на вопросы. Учительствовала ли она где-нибудь до приезда сюда, ведь она совсем еще юная. Надолго ли она сюда приехала? Как поживает леди Люси Риз?
      Табита рассказала, что Люси счастлива в браке вот уже полгода и что они попрощались нынешним утром. Все вспоминали Люси с любовью, хотя она была шаловливой и своенравной. Может быть, подумала Табита, это поможет ей завоевать их симпатии?
      После ужина мисс Бошан позвонила в колокольчик, и наступила тишина. Мисс Бошан поднялась со своего места, следом за ней поднялись все остальные, с шумом отодвигая стулья. Мисс Бошан дождалась, когда вновь наступила тишина, и жестом указала на выход сидевшим за первым столом.
      Следом за ученицами из столовой вышли учителя. Табита оказалась рядом с мисс Норкросс.
      – Куда мы идем? – шепотом спросила Табита и тут же поняла, что нарушила порядок, потому что все вокруг молчали.
      – В часовню, – едва слышно ответила мисс Норкросс, приложив к губам палец, но при этом так тепло улыбнулась, что у Табиты отлегло от сердца.
      В часовне Табита опустилась на колени для вечерней молитвы рядом с мисс Норкросс. Она чувствовала себя очень уставшей. Столько событий произошло за последние дни. Лучше не вспоминать.
      Она поднялась вместе со всеми с колен, чтобы спеть гимн, после чего с облегчением опустилась на скамью. Наконец все встали, и мисс Бошан неторопливо направилась к выходу. За ней последовали учителя, а затем, скамья за скамьей, ученицы. Последними вышли самые младшие. В дверях крохотной часовни, которая на самом деле была одной из жилых комнат, приспособленной для богослужения, Табита наконец услышала то, чего с нетерпением ждала.
      – Вы можете идти отдыхать, мисс Монтекью, – сообщила ей мисс Бошан. – Не сомневаюсь, что вы устали после столь изнурительного путешествия. Мисс Норкросс, сегодня вы больше не понадобитесь. Не поможете ли мисс Монтекью устроиться у нас?
      Мисс Норкросс кивнула и повела Табиту к широкой дубовой лестнице, которая вела на второй этаж прямо из прихожей.
      – Вы, наверное, с ног валитесь от усталости, – заметила мисс Норкросс, бросив на Табиту сочувственный взгляд. – Я думала, мисс Бошан отпустит вас сразу после ужина.
      – Больше всего я сейчас хочу лечь в постель, – призналась Табита. – Я очень устала за последние несколько дней.
      Мисс Норкросс хорошо себе представляла, как тяжело было девушке покидать родное гнездышко и расставаться со своими близкими, чтобы зарабатывать себе на хлеб. Страна была переполнена обедневшими дамами знатного происхождения, нередко дочерьми духовных особ, как она сама. Найти достойную работу было почти невозможно. Единственное, что оставалось, – идти в гувернантки или учительницы. Предпочтительнее в учительницы. Мисс Норкросс убедилась в этом, прослужив в гувернантках два года.
      Когда они поднялись по лестнице, мисс Норкросс повела Табиту по коридору.
      – Мы уже почти пришли.
      Спальня была маленькая, но уютная. Две кровати стояли у стен, друг против друга. В одном углу ширма, в другом – кресло, а между кроватями возвышался один, зато широкий и высокий комод.
      – Кэти Бекитт жила в этой комнате вместе со мной, – объяснила мисс Норкросс. – Буду рада, если теперь ее место займете вы.
      Чемодан Табиты уже стоит в ногах ее кровати. Девушке еще не приходилось делить с кем-либо комнату, и она растерялась, но тут же подумала, что ничего страшного в этом нет, тем более что мисс Норкросс ей, похоже, симпатизирует и настроена дружелюбно.
      – Спасибо, – поблагодарила Табита. – Вы ко мне очень добры.
      – Что вы, милочка, что вы. – Мисс Норкросс чувствовала, что эта девочка очень нуждается в сочувствии.
      Камилла Норкросс умела утешать детей, тоскующих по дому, и приготовилась к такому же случаю сейчас.
      – Мисс Монтекью, вам лучше разобрать свои вещи сегодня, – посоветовала она. – День у нас начинается очень рано, а мисс Бошан опозданий не любит. Помимо прочего, одежда у вас скорее всего вся измялась, так что будет правильно повесить ее на вешалки прямо сейчас. Пусть за ночь отвисится.
      Табита машинально уступила и опустилась на колени перед чемоданом, чтобы его открыть. В нем поверх всего остального лежали завернутые в кусок холста ее краски, кисти и мольберт. Она их вынула, а следом вытащила скрученный в трубочку портрет Люси.
      – Можно взглянуть? – спросила мисс Норкросс.
      Табита развернула портрет и протянула ей.
      – Это Люси, – пояснила она. – Вот только рамы у меня нет. – Она окинула взглядом стены: – Но это ваша комната, и мне не хотелось бы вешать здесь то, что вам не понравится.
      – Напротив, считаю, что мне повезло, – с улыбкой ответила мисс Норкросс. – Этот портрет украсит наше скромное жилище. Он просто великолепен. В четверг вторая половина дня у меня свободна, так что я смогу взять холст с собой в Маргейт и сделать окантовку. Если вы, конечно, не возражаете.
      Табита обрадовалась, сердечно поблагодарила женщину и принялась разбирать свои вещи. Закончив, распустила волосы и начала снимать платье. Мисс Норкросс ушла за ширму переодеваться. Табита стеснялась своей наготы и поспешила надеть ночную сорочку.
      Когда они наконец улеглись, мисс Норкросс зажгла свечу, чтобы почитать на ночь. Табита натянула одеяло до самого подбородка и какое-то время наблюдала за соседкой, думая о том, что та выглядит сейчас очень молодо с рассыпавшимися по плечам волосами, затем повернулась на бок и закрыла глаза.
      – Спокойной ночи, Табита!
      – Спокойной ночи, мисс Норкросс, – уже засыпая, ответила девушка.
      – Камилла, – поправила ее мисс Норкросс.
      – Камилла.

      Прошел месяц с тех пор, как Табита приехала в Маргейт. Девушка постепенно привыкала к новой жизни, постоянной рутине, звонкам на уроки, шумным переменам и невозможностью побыть наедине с собой.
      Дело было вовсе не в том, что она разделяла комнату с Камиллой Норкросс, чья дружеская поддержка и доброе отношение сделали первые недели более терпимыми. Она дождаться не могла очередной пятницы, когда вторая половина дня у нее свободна и несколько часов она может в одиночестве гулять по песчаному берегу моря. Или смотреть на морскую гладь, рисуя или мечтая.
      Она обнаружила, что у моря тысячи ликов – оно то синее и слепит глаза солнечными бликами, то серое, холодное и унылое. То дикое, то спокойное и умиротворенное, точь-в-точь как озеро в поместье Брекенбридж. И когда оно бывало спокойным, Табита, сняв туфли и чулки, шла босиком по мокрому песку, и вода ласково плескалась вокруг ее щиколоток, а она с восторгом наблюдала за смельчаками, нырявшими в морские глубины. Облаченные в какие-то странные костюмы, они резвились, как молодые тюлени, с веселым хохотом поднимая тучу брызг. В душе Табита им завидовала.
      По ночам девушка мечтала о Доминике. Вновь и вновь вспоминала каждую минуту, проведенную вместе; раннее утро на Беркли-стрит, прогулки в его коляске, посещение выставки Тернера, бал, на котором он с ней впервые танцевал… Каждое прикосновение, каждый жест, каждую улыбку она хранила в своем сердце. Вспоминала ночь, когда лежала в его объятиях, и чувствовала, как он становится частью ее самой. И нисколько не стыдилась близости с тем, кого безоглядно любила. Потому что никогда еще не была так счастлива.
      Время от времени она задумывалась о том, что, возможно, носит под сердцем его ребенка. Он сам ей об этом сказал. Случись такое, о работе в пансионе придется забыть, на другую работу ее не возьмут, и скорее всего она окажется на улице с ребенком на руках. Но Табиту это не пугало. Напротив, она мечтала о ребенке. Его ребенке. И когда поняла, что не беременна, испытала горькое разочарование. Табита умела скрывать свои чувства, однако подозревала, что по ночам Камилла Норкросс слышит, как она рыдает в подушку.
      Класс для рисования находился в отгороженной части чердака. Там было светло и просторно. Обычно Табита давала уроки десяти девочкам, и ее страхи, что она не справится с классом, где некоторые ученицы – ее ровесницы, оказались напрасными. Она наслаждалась возможностью передать свое умение детям. Подробно объясняла, что именно хочет запечатлеть на бумаге и как это сделать.
      Табита считала своим долгом сначала научить их рисовать в обычной, общепринятой манере. Их родители платят за обучение и вправе ожидать, что дочери овладеют основами акварельной живописи.
      Табита старалась не выходить за рамки уроков, однако всякий раз две-три девочки оставались в классе и смотрели, как пишет Табита.
      Одна из них, Джейн Уэструтер, четырнадцатилетняя девчушка, оставалась чаще других, и кончилось тем, что они подружились.
      – Вам не надоедает все время рисовать, даже после уроков? – поинтересовалась однажды Джейн.
      Табита с улыбкой посмотрела на нее. Девочка чем-то напоминала ей Люси – такая же живая и непосредственная, никогда дурного слова не скажет, в то время как другие нисколько не стеснялись в выражениях, порой весьма оскорбительных. Внешнего сходства с Люси у Джейн не было. Ее темно-каштановые волосы, стянутые широкой бархатной лентой, были такими густыми, что с трудом поддавались расческе, фигура имела такие округлости, о которых Люси оставалось только мечтать.
      – Нет, не надоедает, – просто ответила Табита. – Кроме того, я надеюсь, что некоторые картины мне удастся продать.
      – Продать? Зачем? Разве мисс Бошан не платит вам за работу?
      – Конечно, платит. – Табита всмотрелась в рисунок, добавила кистью еще немного охры. – Но этого недостаточно, чтобы скопить себе денег на старость, когда здоровье мне не позволит работать.
      Несколькими точными мазками она добавила светлой краски солнечным лучам, которые пробивались сквозь облака.
      – Скопить деньги на старость? – удивилась Джейн. – Но, мисс Монтекью, вы слишком молоды, чтобы думать об этом.
      – Не сейчас, конечно! – рассмеялась Табита. – Но каждый год я буду откладывать небольшую сумму.
      – Вы разве не выйдете замуж? Я обязательно выйду. Табита улыбнулась простодушию девочки.
      – Нет, – твердо ответила она. – Замуж я не выйду.
      – Но почему? Вы такая хорошенькая, все девочки об этом говорят. Только Стелла этого не признает. И все из зависти.
      – Потому что не хочу. Потому что…
      – Джейн Уэструтер, если я не ошибаюсь, вы сейчас должны быть на уроке у мисс Коллинз.
      В комнату вошла Камилла Норкросс. Джейн вскочила со стула.
      – Мисс Норкросс! – испуганно воскликнула она. Мисс Норкросс девочки считали справедливой, но знали, что спуску она не даст.
      – Вы правы, мисс Норкросс. Уже иду.
      – Не забудьте извиниться за опоздание.
      – Обязательно, мисс Норкросс.
      – Ну что, Табита, опять рисуешь?
      Табита улыбнулась, продолжая дописывать облака.
      – Скажи девочкам, чтобы оставили тебя в покое. Пусть не мешают тебе работать.
      – Что ты, Камилла, они мне не мешают. К тому же Джейн мне нравится.
      – Когда я вошла, она донимала тебя весьма неуместными вопросами.
      – Это верно, – согласилась Табита, но вдаваться в подробности не стала.
      – Я не любительница совать нос в чужие дела, – мягко продолжила Камилла, – но я знаю, как ты здесь несчастлива. Кто-то тебя сильно обидел?
      – Нет, – покачала головой Табита и положила кисть, чтобы не видно было, как дрожит рука. Она давала волю чувствам только по ночам.
      – Прости, я тебя расстроила…
      Табита повернулась к ней, и Камилла увидела в ее глазах страдание. Девушка не сдержала слез.
      Камилла усадила ее на небольшой диванчик. Табита достала носовой платок и вытерла слезы.
      – Я не должна была так распускаться, – сказала Табита. – Извини. Только никому не рассказывай! Умоляю!
      Она уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. Камилла обняла ее за плечи и принялась утешать.
      Когда Табита немного успокоилась, Камилла поклялась ей хранить молчание.
      – Да я и не знаю ничего, – сказала она, – кроме того, что ты плакала, а для юной девушки, впервые покинувшей родной дом, это обычное дело.
      Табита печально улыбнулась.
      – Не совсем так, но ты, должно быть, знаешь, как мне бывает тяжело.
      – Мне кажется, ты по ком-то тоскуешь, – промолвила Камилла. – И очень сильно. Но время лечит. И работа тоже.
      – Я стараюсь работать до изнеможения, но все время думаю о нем. – Она опустила глаза, комкая мокрый от слез платок. – Я никогда не смогу его забыть.
      Камилла промолчала. Табита сама ей все расскажет, когда пожелает.
      Вскоре после своего приезда в Маргейт Табита написала и отправила несколько писем: леди Хантли, Люси, чете Морвелл и Доминику. Доминику она писала, рвала, снова писала и так несколько раз. В окончательном варианте Табита поблагодарила его за все, что он для нее сделал. Выразила сожаление, что не сделала этого перед отъездом из-за известных ему событий, а также надежду на то, что он ее простит. Написала также, что ее симпатия к нему остается прежней…
      Первой ответила на письмо Люси. Табите передали послание прямо на уроке. Как только урок закончился и девочки ушли, Табита села поближе к окну и сломала сургуч.
      « Дорогая Табби!– писала Люси. – Твое письмо меня успокоило, впрочем, я не сомневалась в том, что в пансионе мисс Бошан тебе будет хорошо. Но как же мы по тебе скучаем! Небезызвестный тебе Деннисон пребывает в скорби и трауре…»
      Здесь Люси перешла к многословному и путаному рассказу о делах высшего света, о том, чем они занимались с Пирсом после ее отъезда.
      Только на третьей странице появилось имя, которое Табита жаждала увидеть:
      « Как ты, должно быть, знаешь, Доминик, несмотря на все наши уговоры, категорически отказался возвращаться в Лондон и заточил себя в Уорикшире. Меня не очень волнует, что по этому поводу говорит мама, но полагаю, твой отказ пошел ему только на пользу, потому что он всегда был слишком самоуверенным. Но я очень надеюсь, Табби, что когда-нибудь ты перестанешь его мучить».
      Табита опустила письмо на колени и задумалась. Намек Люси был более чем прозрачным – Доминику без нее плохо. Он страдает. Табита терялась в догадках. Неужели она и в самом деле ему нужна? Но почему тогда он сам не сказал ей об этом?
      Она продолжала читать:
      «… что до меня, то я сейчас в интересном положении. Мы с Пирсом к Новому году станем мамой и папой».
      На этом письмо заканчивалось. Далее следовали настойчивые призывы писать почаще и приехать в гости, как только представится возможность.
      Табита поднялась и стала мерить шагами класс. Люси беременна. Замечательная новость! Надо сейчас же поздравить Люси. Она сложила письмо и снова стала ходить взад-вперед. Письмо от Люси ее обрадовало и в то же время озадачило. Мало ли почему Доминик мог остаться в Уорикшире в полном одиночестве.
      Прозвенел колокол, призывающий на обед, и Табита, сунув письмо в карман платья, начала спускаться по лестнице.
      Не прошло и двух дней, как она получила весточку от мистера Бизли. Письмо было кратким и деловым: больше половины ее полотен проданы, и он будет весьма рад открыть ее персональную выставку, как только она пришлет недостающие картины. Он хотел привезти несколько ее ранних работ из Девайза и полагал, что, если к ним и оставшимся добавить еще пару дюжин, этого с лихвой хватит для большой выставки. Помимо скрупулезного списка с указанием картин, точной цены и удержанных комиссионных, в конверт был вложен банковский чек на семьдесят три гинеи, сумма для Табиты невероятная. Это было в два раза больше ее годового жалованья в пансионе, и в первый момент Табита буквально лишилась дара речи.
      – Что случилось? – обеспокоено спросила Камилла. – Надеюсь, это не дурные вести из дома?
      – Нет, Камилла, вовсе нет. Просто я не могу в это поверить.
      Она протянула Камилле письмо.
      – Семьдесят три гинеи! – ахнула Камилла. – Персональная выставка. Я не думала, что ты настолько талантлива. – Она еще раз пробежала глазами письмо: – Он пишет, что необходимо прислать еще две дюжины картин. Я в этом мало что понимаю, но подозреваю, что работы будет невпроворот.
      – Так оно и есть, – задумчиво ответила Табита. – Наспех писать нельзя. Но я обожаю рисовать, так что в тягость мне это не будет.
      – А эти деньги, Табита… ведь ты оказалась здесь, как и все мы, из-за стесненных обстоятельств. И теперь сможешь вернуться домой?
      – Нет, ты не поняла, – покачала головой Табита. – У меня нет дома… Когда-нибудь будет, а пока мой дом тут.
      – У тебя вообще нет семьи?
      – У меня есть тетя, кузина и кузен, но они… – Табита отвела глаза, замолчала и какое-то время смотрела в окно. Господи, как все это далеко теперь! – К ним я поехать не могу. Тем более что я обещала мисс Бошан отработать целый год. И должна выполнить это обещание. Кроме того, у меня есть долг. На его погашение уйдет большая часть этих денег. И я счастлива, что смогу уже сейчас вернуть его.

      Почти два месяца Табита проработала у мисс Бошан, когда совсем немного осталось до летних каникул и девочки стали собираться домой. Учителя тоже разъезжались на лето. Не была исключением и Камилла Норкросс, которая собиралась отправиться в Хэмпшир навестить своего овдовевшего отца, приходского священника.
      К началу июля разъехались все. Остались только Табита, мисс Бошан и мисс Фергюсон. Дом опустел и наполнился непривычной тишиной. Шаги гулко разносились по коридорам. Табита наконец дождалась уединения, которого ей так не хватало.
      Завтракали, обедали и ужинали в комнатах мисс Бошан, что было гораздо приятнее, чем в общей столовой. Табита, испытывавшая благоговейный трепет перед хозяйкой пансиона, обнаружила, что за ее строгостью и стремлением к совершенству кроется добрая благородная душа.
      Погода стояла прекрасная, и каждое утро Табита уходила на побережье, взяв с собой краски, кисти и альбом для рисунков. Ее неудержимо влекло к себе море, где на волнах качались рыбачьи лодки, а над водной гладью, пронзительно крича, носились чайки. Она любовалась городом с его церковью и пышно разросшимися полевыми цветами вдоль обочин. Табита делала бесчисленные наброски, из которых, вернувшись с прогулки и расположившись в классе для рисования, черпала вдохновение для будущих картин.
      Однажды, после полудня, молодая служанка Роббинс поднялась к ней в класс и выпалила:
      – Пришел какой-то джентльмен, хочет вас видеть.
      – Джентльмен? – Табита положила кисти и вытерла руки о тряпку.
      Сердце у нее отчаянно забилось, и она поспешила опустить глаза, чтобы не выдать своих чувств.
      – Ага, высокий такой, пораненный, кажется. Но мисс Бошан просила, чтобы вы сначала зашли к ней. Она у себя в гостиной.
      – Спасибо, Роббинс, – поблагодарила Табита и выскочила за дверь.
      Она забежала к себе в комнату посмотреться в зеркало. Лицо не выпачкано краской, вот только волосы немного растрепались после прогулки. Она быстро пригладила их, одернула платье, спустилась на первый этаж и, подойдя к комнате мисс Бошан, постучалась. Мисс Бошан какое-то время молча смотрела на нее и наконец заговорила:
      – Значит, Роббинс отыскала вас, мисс Монтекью.
      – Да, мэм, я рисовала в классе на втором этаже.
      – Хочу заметить, что джентльмену неприлично приходить с визитом в пансион для девочек.
      – Да, мисс Бошан, – согласилась Табита, – я понимаю. – Она с трудом сдерживалась, чтобы не крикнуть: «Позвольте мне с ним увидеться, иначе я умру!»
      Возможно, отчаяние отразилось у нее на лице, потому что мисс Бошан уже мягче сказала:
      – Он не назвался, сказал только, что хочет сделать вам сюрприз. Он ждет в музыкальном классе, и, если желаете, можете с ним повидаться.
      – Спасибо! – просияла Табита. – Большое спасибо!
      И вмиг оказалась в коридоре. Постояла немного, чтобы успокоиться. Затем подошла к музыкальному классу, открыла дверь и ступила за порог.
      Он стоял к ней спиной, глядя в окно. Услышал ее шаги, обернулся и поздоровался:
      – Привет, Табита.
      Она ахнула и невольно попятилась. Ей стоило огромных усилий взять себя в руки.
      – Зачем так пугаться, дорогая кузина? – сказал он, шагнув к ней. – Я ничего тебе не сделаю.
      – Ричард, я… – Табита отчаянно боролась с желанием убежать.
      – Что же не предложишь мне сесть? – проворчал он.
      Табита промолчала. Тогда он сам плюхнулся в кресло и сказал, что она может последовать его примеру.
      Табита не хотела садиться, однако слабость в коленях была такая, что она буквально упала в соседнее кресло, бросив панический взгляд на дверь. К счастью, она была распахнута.
      – Возможно, тебе будет интересно узнать, – начал он, – что завтра я отплываю в Бостон, здесь меня теперь мало что привлекает. Но когда я узнал, что моя маленькая кузина перебралась в Маргейт, который совсем неподалеку от места моего отправления, я решил, что просто обязан навестить ее и попрощаться перед разлукой. И убедиться в том, как низко ты пала. – В голосе его звучало злорадство.
      Табита впервые в жизни посмотрела ему прямо в лицо. Изменился он мало, немного похудел, однако выражение лица осталось прежним. И ухмылка тоже. Взгляд ее невольно задержался на синевато-багровом шраме, который начинался у него сбоку на лбу и исчезал под волосами. Он перехватил ее взгляд и спросил:
      – Не по себе стало, кузина? Не хочется вспоминать?
      Табита кивнула. Ей стало трудно дышать. Ноги и руки дрожали.
      – Зачем ты пришел?
      – Зачем? Это хороший вопрос, он приближает нас к истине. Мне хотелось увидеть, до какой степени ты опустилась – трудишься в поте лица, чтобы заработать на пропитание! Что же, я доволен, ты получила по заслугам.
      – Этими разговорами тебе меня не пронять, Ричард, – гордо ответила она. – Я счастлива здесь, намного счастливее, чем ты. – Она поднялась. – А сейчас тебе лучше уйти.
      Ричард тоже встал. Однако не так-то легко было отделаться от него.
      – Счастлива, говоришь? – спросил он с сарказмом. – Очень я в этом сомневаюсь. Ведь ты жить без него не можешь, верно?
      Табита поняла, кого он имел в виду, но ничего не ответила.
      – Хотелось бы знать, будешь ли ты счастлива, когда объявят о помолвке? Последние несколько недель Хантли проходу не дает Дженифер Костин, дочери сквайра. И его семья, конечно же, согласится на такой выгодный союз. Как по-твоему?
      В этот момент в комнату вошла мисс Бошан. Она бросила взгляд на белое как мел лицо Табиты, потом на исполненное высокомерия и злорадного торжества лицо Ричарда и резким тоном предложила ему оставить комнату.
      Не скрывая своей радости, он, не сказав ни слова, ушел, а Табита снова рухнула в кресло. Ее всю трясло, а глаза, когда она посмотрела на мисс Бошан, были полны безысходности и пустоты.
      – Моя дорогая девочка, – проговорила мисс Бошан, – что же он умудрился вам сказать такого, отчего вы так расстроились? – Она взяла стул, придвинула к креслу Табиты и села рядом с ней, терпеливо дожидаясь ответа на свой вопрос. Когда она этот ответ услышала, он ее поразил.
      – Он такой жестокий…
      – Этот человек?
      Табита кивнула.
      – Кто он такой?
      – Мой… мой кузен, – с трудом произнесла она.
      Мисс Бошан взяла ее руки в свои и пожала.
      – Дорогая, знай я, что вам не хочется с ним встречаться, выпроводила бы его. У вас был такой счастливый вид, когда вы узнали, что к вам посетитель.
      – Я просто думала, что он… я думала, что это… – Голос ее дрогнул от слез. Она помолчала, уткнув в ладони лицо, потом подняла голову, выпрямилась и уже спокойнее сказала: – Простите, мэм.
      Мисс Бошан ласково похлопала ее по руке.
      – Вам не за что извиняться, дорогая. Ноги его здесь больше не будет, – промолвила она. – А могу я узнать, зачем, собственно, он явился?
      Поколебавшись, Табита ответила:
      – Хотел досадить мне. Унизить. Позлорадствовать, когда узнал, что я оказалась в затруднительном положении.
      Мисс Бошан вспыхнула от гнева и резко сказала:
      – Забудьте о нем. Он недостоин вас, милая.
      Табита вымученно улыбнулась.
      – Спасибо, мэм, за то, что выставили его отсюда. Одной мне бы не справиться.
      Мисс Бошан поднялась.
      – Дорогая моя, мне жаль, что отвратительная сцена, которую вам пришлось вытерпеть, произошла в стенах нашего пансиона. Поднимайтесь к себе и займитесь вашим любимым рисованием. Вам сразу станет легче.
      Табита кивнула и, извинившись, вышла из комнаты. Табите сейчас больше хотелось остаться одной. Новость, которую ей со злорадством сообщил Ричард, потрясла девушку. Дженифер Костин? Привлекательная молодая женщина, умная, жизнерадостная. Почему бы не увлечься ею?
      Табита, едва волоча ноги, поднималась на второй этаж в мрачном раздумье. Ей бы надо порадоваться за них обоих, но она, увы, не была святой и желала, чтобы Дженифер вообще не существовало на свете. Придя в класс для рисования, Табита села на небольшую софу у окна, ругая себя за жестокость. Ведь у нее был выбор. И она его сделала. Так что винить некого, кроме себя самой. Ей остается лишь пожелать Доминику счастья.
      Люси могла не знать, почему он уединился в Уорикшире, или же не захотела написать ей об этом. Впрочем, неизвестно, чем кончится эта история.
      Табита свернулась калачиком на софе, подложив под голову руки. Слез не было. И очень хотелось спать. Табита закрыла глаза и погрузилась в спасительный сон.
      Время летело быстро. Июль был уже на исходе. Табита рисовала целыми днями до самых сумерек, когда становилось трудно что-нибудь разглядеть и приходилось откладывать работу до завтра. У нее не хватало смелости спуститься на первый этаж к мисс Бошан и мисс Фергюсон, которые тщетно уговаривали ее отдохнуть.
      Лишь когда Табита писала, она становилась сама собой и жила в каком-то другом, далеком от реальности мире, в мире, созданном ее воображением.
      В последний день июля Табита накладывала завершающие мазки на очередную акварель – пейзаже городской церковью на переднем плане. Первые наброски она сделала в душный полдень, когда у самого горизонта небо было затянуто грозовыми тучами. Сегодня ярко светило солнце, безоблачное небо радовало глаз бездонной синевой, и сумрачное настроение на рисунке было особенно заметно. Также сумрачно было и на душе у Табиты.
      В класс вошла мисс Бошан.
      – Мисс Монтекью, – сказала она, – я привела джентльмена, который хочет с вами увидеться.
      Табита обернулась и увидела его.
      – Доминик… – выдохнула она. Уж не сон ли это?
      Он шагнул в комнату.
      – Привет, Табби.
      Она хотела броситься к нему, однако ноги словно приросли к полу. Самые противоречивые чувства охватили ее. Табита с такой силой сжала кисть, что ногти впились в ладонь. Она положила кисть на стол и вытерла руки о фартук. Надо было что-то сказать, но слова не шли с языка.
      Доминик улыбнулся, и сердце у нее учащенно забилось.
      – Это Доминик, – обратилась она к мисс Бошан и поправилась: – Мисс Бошан, позвольте вам представить графа Хантли, брата Люси. Полагаю, вы с ним незнакомы.
      – Не была знакома до того, как мы представились друг другу у парадного входа и немного поговорили, – ответила мисс Бошан. – Лорд Хантли убедил меня провести его к вам, мисс Монтекью. Признаться, я колебалась, поскольку не забыла вашу предыдущую малоприятную встречу.
      – Давай прогуляемся, – предложил Доминик, обратившись к Табите. – День замечательный, можем пойти на побережье.
      Он не сводил глаз с Табиты. Доминик понимал, что хозяйка пансиона наверняка сочтет его предложение дерзостью, однако другой способ побыть с Табитой наедине не приходил ему в голову. Но не совершил ли он очередную оплошность? А вдруг она откажется? – подумал Доминик и испытал огромное облегчение, услышав ее тихий голос:
      – Спасибо. С большим удовольствием.
      Она вопросительно взглянула на мисс Бошан, и, к его радости, та согласно кивнула.
      – Я только вымою руки и захвачу шляпку, – сказала Табита.
      – Буду ждать внизу.
      Табита заторопилась в свою комнату, чтобы привести себя в порядок. Взглянув в зеркало, увидела, что не только руки перепачканы краской, но и лицо. Девушка терялась в догадках. Зачем он приехал? У нее появилась робкая надежда, но ее тут же сменило сомнение. А если Ричард ошибся или просто солгал? Впрочем, не стоит строить иллюзий.
      Когда десять минут спустя она спустилась в прихожую, Доминик увидел перед собой элегантно одетую респектабельную леди. Он помог ей сойти с лестницы, и они отправились на прогулку. Никто из них не решался нарушить молчание. Лишь когда они стали спускаться к побережью, Доминик остановился и повернулся к Табите.
      – Табби, пожалуйста, не надо меня дичиться. Клянусь, я приехал к тебе просто как друг. Хотел убедиться в том, что у тебя все в порядке и что ты не… – Он запнулся и испытующе посмотрел на нее: – Прошло уже три месяца, и мне хотелось узнать, не беременна ли ты.
      Табита смотрела мимо него на простиравшееся вдали море. Нечасто увидишь такую голубизну, как сегодня, хотя дует легкий бриз и по поверхности моря бегут белые барашки.
      Табита судорожно сглотнула.
      – Нет, не беременна.
      Он прикрыл глаза, испытав разочарование.
      Доминик взял ее за руку, и они пошли по берегу, удаляясь от города. Как она бледна, как похудела. И вид усталый, подумал он, бросив на нее взгляд.
      – Табби, ты совсем себя не жалеешь, – мягко пожурил он ее. – Мисс Бошан говорит, что ты слишком много работаешь.
      – Она преувеличивает, – тихо произнесла Табита.
      Теперь она поняла, зачем он приехал. И наверняка испытал, огромное облегчение, узнав, что главное препятствие на пути к его помолвке с этой девицей исчезло. Он больше не сомневался, что на пороге его дома не появится отчаявшаяся, без крыши над головой особа с младенцем в животе, слезно требующая у него средств к существованию. Что за ерунда взбрела ей в голову! Случись такое, Доминик непременно помог бы ей. Но ничего подобного не случится. Она незаметно смахнула навернувшиеся на глаза слезы.
      – Я думал, на каникулы ты приедешь к Люси погостить.
      Обрадовавшись, что он сменил тему, Табита ответила:
      – Она приглашала меня на Грин-стрит, но я решила свободное время посвятить живописи. Знаешь, мне повезло, у меня купили несколько картин.
      – Я нисколько не удивлен, – сказал Доминик, искренне радуясь за Табиту, подумав, однако, при этом, что вряд ли ему удастся когда-нибудь завоевать сердце девушки.
      Ее независимость никак не будет способствовать этому.
      Роди Табита ребенка, она не отказалась бы дать ему фамилию Хантли. Порой он надеялся, хотя это было безнравственно, что бедность и одиночество заставят ее вернуться к нему. Но она не раз говорила ему, что ни за что не променяет свободу на деньги и выйдет замуж только по любви. Однако его она не смогла полюбить. Тряхнув головой, чтобы прогнать воспоминания, он сказал:
      – Леди Хантли считает, что ты ей ничего не должна. И я с ней согласен. Не надо отдавать деньги, заработанные таким трудом.
      – Такой договоренности между нами не было, и ты это хорошо знаешь.
      – Возможно, но она не собирается брать у тебя деньги.
      – Я все равно их верну, – упрямо заявила Табита.
      Наступило молчание.
      – Тебе здесь хорошо? Нравится учительствовать?
      Она кивнула.
      – Кстати, мисс Бошан не такая уж непреклонная особа, как мне показалось. Я был уверен, что она не позволит мне с тобой встретиться.
      – Она очень трепетно относится и к учителям, и к своим подопечным, – улыбнулась Табита.
      Он понимающе улыбнулся. Табита немного расслабилась, и напускная чопорность уступила место хорошо знакомой ему непосредственности.
      – Кстати, мисс Бошан сказала, что кто-то к тебе приходил. Нельзя ли узнать, кто именно?
      Табита заколебалась. Не хотелось бередить старые раны.
      – Случайно, не Ричард?
      – Да, он, – призналась девушка, но, увидев, что в глазах Доминика вспыхнул гнев, быстро добавила: – Он провел здесь всего несколько минут. Ничего плохого не случилось.
      Доминик не поверил, но допытываться не стал, видя, что ей не хочется об этом вспоминать. Насколько ему было известно, Ричард отправился на корабле в Бостон недели две назад. Хорошо бы он там остался.
      Они подходили к пансиону и невольно замедлили шаг, стараясь отдалить момент расставания. У ворот Доминик остановился, предпочитая попрощаться с Табитой здесь, подальше от любопытных взглядов.
      Он взял ее за руки, сжал их, изо всех сил стараясь не поддаться безумному желанию притянуть ее к себе и заключить в объятия.
      – Пиши мне, Табби, – попросил он. – Не стесняйся обратиться за помощью, если понадобится.
      Она лишь кивнула, боясь выдать свои чувства.
      Ворота были не заперты, и он, толкнув створки, распахнул их. Она посмотрела ему в глаза и, ни слова не сказав, пошла к дому.
      Доминик знал, что его приезд смутит девушку, но по крайней мере он ее увидел и, хотя встреча оказалась для него намного тяжелее, чем он мог себе представить, знал, что она устроена и чувствует себя хорошо. Он смотрел ей вслед до тех пор, пока за ней не закрылась дверь, после чего повернулся и пошел прочь. А в душе все росло и росло чувство безвозвратной потери.

      – Софи, не надо так сильно сжимать кисть. Ну-ка, расслабь руку. Вот так, молодец.
      Табита отошла назад на пару шагов, чтобы посмотреть, как у девочки получается пейзаж. Рисовала она неплохо, краски подбирала умело, вот только мазки следовало накладывать помягче. Софи никак не могла изобразить девочку, которую Табита усадила на низенький заборчик на переднем плане.
      – Мне так не хочется ее рисовать, – недовольным тоном сказала Софи Тревильен.
      Она обожала живопись и была одной из самых одаренных учениц. Вот только терпения у нее не хватало. И если не получалось с первого раза, свою досаду она вымещала на подругах.
      Иногда она становилась просто невыносимой, и сегодня, судя по выражению ее лица, надвигалась гроза.
      – Чтобы показать на рисунке, как огромен дуб, рядом с ним надо изобразить человека. Все познается в сравнении.
      – Она мне не нравится, – угрюмо ответила Софи. – Я не буду ее рисовать.
      Софи швырнула кисти на стол и отошла к окну.
      Остальные девочки захихикали было, но, встретив строгий взгляд Табиты, умолкли и занялись своими рисунками.
      Табита подошла к Софи и усадила ее на диван возле окна.
      – Софи, не надо сразу сдаваться, – мягко проговорила она. – Ведь ты талантлива, но, чтобы рисовать так, как тебе хочется, нужны годы и годы упорного труда. Чувство цвета и перспективы у тебя буквально на кончиках пальцев, а тебе только пятнадцать.
      – Я не собираюсь всю жизнь трудиться, – высокомерно заявила девочка и направилась к двери. На пороге она остановилась и бросила через плечо: – Это вам нужно трудиться с утра до вечера. А я через два года уеду отсюда и начну выезжать в свет.
      Софи, конечно, права. Ведь для такой девушки, как она, главное – найти себе поскорее богатого мужа.
      Она подошла к Софи.
      – Возможно, все так и, будет. Но сейчас ты моя ученица, так что, пожалуйста, не трать попусту время. Нарисуй все заново, если тебе трудно доделать то, что ты уже нарисовала, и нарисовала очень хорошо.
      Софи вспыхнула и вызывающе посмотрела на Табиту. В этот момент прозвенел звонок на обед, и она торжествующе усмехнулась.
      – Кажется, урок закончен, мисс Монтекью, – злорадно заметила она и повернулась, чтобы уйти.
      Однако Табита решительно накрыла ладонью ее папку с рисунками.
      – Твой поступок, Софи, не делает тебе чести, – твердым тоном сказала она. – Урок закончен, но помни, что только недалекие люди не желают учиться.
      Сказав это, она отпустила Софи. В классе осталась только Джейн Вестрютер.
      – Мисс Монтекью, пожалуйста, не расстраивайтесь из-за этой избалованной девчонки, – с жаром произнесла Джейн, когда они выходили из класса. – Она законченная эгоистка. И такой и останется.
      Табита улыбнулась, тронутая до глубины души.
      – Не могу сказать, что я расстроена. Скорее разочарованна. Ведь она могла бы стать хорошей художницей.
      Они рука об руку спустились с лестницы, и там их встретила Роббинс с конвертом в руке.
      – Это для вас, мисс Монтекью.
      Табита поблагодарила и взяла письмо. На конверте увидела знакомый почерк и сунула письмо в карман.
      – От кого оно? – с любопытством спросила Джейн.
      – От Люси Риз, моей самой близкой подруги.
      Лишь к концу дня Табите удалось уединиться, чтобы спокойно прочесть письмо Люси. Она пробежала глазами убористо исписанные листы в надежде, что Люси где-нибудь упомянула Доминика и его помолвку, но об этом не было сказано ни слова, и Табита, удобнее устроившись на постели, принялась читать письмо с самого начала.
       «Дорогая Табби, – писала Люси. – Прошло уже шесть месяцев со дня твоего отъезда. Если бы Пирс разрешил мне выезжать из города, клянусь, я бы непременно отправилась в пансион, чтобы повидаться с тобой. Но он не разрешит, поэтому я сижу в Лондоне и с каждым днем становлюсь все толще и толще. Ты не представляешь, какая меня одолела тоска. Хорошо, что мама задержалась в Лондоне, с ней мне веселее. Она настаивает на том, чтобы все мы на Рождество поехали в Брекенбридж. Пирс наконец согласился, но мне придется провести в дороге три дня. Но я скорее согласилась бы перетерпеть один день в маминой карете, чем обивать пороги постоялых дворов и три ночи спать в неудобных кроватях, но такова цена, которую я плачу за право называться законопослушной женой. Теперь, дорогая Табби, перехожу к самому главному. Прошу тебя, умоляю, приезжай ко мне в гости! Я знаю, что до Рождества ты не сможешь выбраться, но в это время мы будем в Уорикшире, а для тебя это неблизкий путь. Но ты не волнуйся, мы за тобой пришлем карету. Пожалуйста, выполни мою просьбу. Даже мама не всегда понимает, как мне бывает плохо. А ты поймешь. Так что жду тебя с нетерпением».
      Табита положила письмо на стол. Вернуться в Брекенбридж? Люси, конечно, не стала бы приглашать ее в дом Доминика, если бы в его жизни появилась женщина. Интересно, поставила ли Люси брата в известность о том, что собирается отправить ей это приглашение? Скорее всего нет. Она всегда делала, что хотела, ни с кем не советуясь.
      Что же ей делать? Она слишком сильно любила Люси и не могла отказать ей в ее просьбе. Но провести там несколько дней, а то и больше, да еще в обществе Доминика… Прошло чуть больше трех месяцев с момента его приезда в пансион, и все это время она трудилась не покладая рук с утра до вечера, чтобы не думать о нем.
      В комнату вошла Камилла Норкросс.
      – Табита… О, ты читаешь письмо! Если я помешала, приду попозже.
      Табита быстро села на постели.
      – Нет, останься, пожалуйста. Я уже прочла и, честно говоря, хотела попросить у тебя совета.
      – Ты просто обязана поехать, тут и думать нечего!
      – Это так заманчиво, – призналась Табита. – Но я боюсь.
      – Тебе нечего бояться, – уговаривала ее Камилла. – Судя по тому, что ты мне рассказала, вряд ли подруга поставит тебя в неловкое положение.
      В душе Камилла была потрясена тем, что услышала от Табиты. Она понимала, что девушка кое-что скрыла. У нее и в мыслях не было осуждать Табиту. Бедняжка стала жертвой обстоятельств и прихотей людей, в чьей власти оказалась по воле злосчастной судьбы.
      Камилла искренне восхищалась бескорыстием Табиты, когда та отказала Доминику Ризу, который к ней сватался. Беда была в том, что бедная девочка полюбила этого человека.
      Камилла подумала, что вряд ли Доминик попытается соблазнить Табиту еще раз, честь ему не позволит.
      – Там будет мать леди Люси, – заметила она. – Вряд ли он позволит себе при ней что-нибудь лишнее.
      Табита вздохнула. Камилла неправильно поняла ее. Разумеется, Доминик не станет ее домогаться, да и она не бросится ему в объятия. И все же Табите стало легче, когда она поделилась с Камиллой своими сомнениями.
      – Спасибо, что выслушала меня, – с улыбкой сказала Табита.
      Камилла похлопала ее по руке.
      – Люси – твоя верная подруга, Табита, и ты ей сейчас очень нужна. Не бросай ее.
      Табита покачала головой.
      – Ты права. Все мои страхи могут оказаться напрасными.
      Шесть недель спустя, когда Табита ехала в Уорикшир, ее снова охватили сомнения. Она смотрела в окно на унылый зимний пейзаж. В карете леди Хантли было тепло и удобно. Можно было укрыть ноги меховой полостью, плечи согревала толстая шерстяная накидка. Однако всю дорогу ее мучили дурные предчувствия.
      Ехать пришлось целых три дня, дороги развезло, и карета двигалась очень медленно. Когда наконец она подъехала к парадному входу в Аббатство, близился вечер двадцать третьего декабря. Табита была в полном изнеможении и мечтала лишь о горячей ванне и удобной постели.
      Входная дверь широко распахнулась, и на лестнице появилась леди Хантли.
      – Табита! Дорогая! – воскликнула она. – Наконец-то! Мы уже начали беспокоиться! – Она поспешно спустилась вниз и крепко обняла Табиту. Потом слегка отстранилась и окинула ее внимательным взглядом. – Как ты себя чувствуешь?
      – Все хорошо, мэм, мы так медленно ехали из-за погоды.
      – Бедная девочка, ты, должно быть, совсем измученна! Входи же, входи скорее!
      На пороге их встретил Доминик, он поцеловал ее в щеку и сказал:
      – Я уже собирался ехать на поиски.
      Табита смущенно улыбнулась. Она была счастлива, что вновь оказалась среди тех, кто подарил ей столько доброты и любви.
      В просторном холле весело трещал в камине огонь, ветки пихты и падуба украшали стены и ниши. Табите казалось, что она вернулась домой, однако девушка старалась избавиться от этого ощущения, поскольку считала, что не имеет на него никакого права.
      Они сопроводили ее до самой гостиной. Здесь у камина сидела в кресле Люси, облаченная в свободное длинное бархатное платье.
      – Табита! – Поддерживая живот, она поднялась. – Ой, наконец-то ты приехала!
      Девушки крепко обнялись, насколько позволял живот Люси, и Табита, смеясь, попятилась:
      – Люси, бедняжка! Садись скорее!
      Люси опустилась в кресло. Табита села у ее ног и взяла подругу за руки.
      – Как здорово снова увидеть всех вас! – Она окинула взглядом гостиную и счастливо улыбнулась: – Спасибо, что пригласили меня! Вы сделали доброе дело.
      – Глупости, тут добротой и не пахнет. Одно себялюбие, – ответила леди Хантли. – Нам всем очень не хватает тебя.
      Говоря это, леди Хантли посмотрела на Доминика, и Табита почувствовала, что краснеет.
      – Не говорите так, – промолвила Табита, – доброты вам не занимать, мэм.
      В комнату вошел Пирс, и Табита поднялась, чтобы поздороваться с ним. Он поцеловал ее в щеку, заметив, что теперь, когда она приехала, ему будет спокойнее.
      – Может быть, Люси хоть немного угомонится. – Он покосился на жену. – А то ведь на нее не угодишь.
      – Хотела бы я посмотреть на тебя в моем положении, если бы ты стал размером с кита, – парировала Люси и повернулась к матери: – Не могу поверить, что тебе пришлось пережить это дважды.
      Табита снова села у ног Люси. Ей было немного не по себе, потому что Доминик глаз с нее не сводил. Может быть, он, как и она сама, думает о ребенке, который мог родиться у них.
      Леди Хантли дернула за шнурок звонка, попросила вошедшую служанку принести чай и обратилась к Табите:
      – Милая девочка, ты не голодна? Мы обычно обедаем в семь часов, Люси теперь ложится спать очень рано. Но если хочешь есть, я велю служанке чего-нибудь принести.
      – Спасибо. Вполне достаточно чая, – ответила Табита. – Если позволите, я бы с удовольствием привела себя в порядок перед обедом. Ведь я с дороги.
      – Тебе нужна горячая ванна, – сказала Люси. – Сразу взбодришься.

* * *

      Горячая ванна придала Табите сил. Спускаясь в столовую, она чувствовала себя спокойно, пока не увидела, что там, кроме Доминика, никого нет.
      – Все, как обычно, опаздывают, – объяснил он с улыбкой, чтобы помочь ей справиться со смущением, но эффект оказался обратным, сердце у Табиты учащенно забилось.
      Она в расстроенных чувствах подошла к камину и стала смотреть на огонь. Надо было начать разговор, но она не находила нужных слов и молчала. А Доминик не отрывал от нее взгляда, чем еще больше смущал.
      – Доминик, – заговорила она наконец, – надеюсь, я своим приездом не причинила тебе беспокойства? Вообще-то мне не следовало приезжать, но Люси очень просила.
      – Беспокойства? – Доминик изумленно поднял брови. – Но почему?
      Он шагнул было к ней, но тут же отступил назад. Табита права, она причинила ему беспокойство. И немалое. Одно то, что она сейчас стояла в каких-нибудь двух ярдах от него, необычайно красивая, вывело его из состояния равновесия. Дороже у него не было никого в целом мире. Однако она не принадлежала ему. В столовую вошли Пирс и Люси.
      Люси тут же пожалела, что они явились не вовремя. Доминик был явно оживлен, глаза блестели. Таким Люси не видела его уже несколько месяцев. Интересно, о чем они говорили? – подумала Люси. Впрочем, беспокоиться не о чем, впереди целых две недели, и за это время они не раз найдут возможность остаться наедине. По крайней мере, это можно будет устроить.
      Появилась леди Хантли, и все стали усаживаться за стол.
      – Расскажи нам про Маргейт, – попросила леди Хантли Табиту. – Как тебе нравится грозная мисс Бошан?
      – Она замечательная.
      – Хорошо к тебе относится?
      – Прекрасно, мэм.
      – Значит, ты там счастлива?
      Табита, не в силах солгать, стала усиленно размешивать ложкой суп. Счастлива она там не была, но жизнь в пансионе ее вполне устраивала. Она подняла голову.
      – В пансионе очень хорошо работать, да и жить неплохо, – уклончиво ответила она. – Учительницы ко мне хорошо относятся. Особенно мисс Норкросс. Люси, ты ее помнишь?
      – Конечно! За ее пианино я провела столько ужасных часов.
      Табита улыбнулась.
      – Мы живем с ней в одной комнате.
      – Ты и мисс Норкросс? – недоверчиво переспросила Люси. – Господи, а она не храпит?
      – Нет! – рассмеялась Табита. – Впрочем, не знаю. Может быть, я и сама храплю. Просто мне никто об этом не говорил.
      Заметив, что Люси бросила взгляд на брата, Табита покраснела. Значит, Люси все знает. Он ей рассказал, или Люси сама догадалась? В расстроенных чувствах Табита принялась за еду.
      За обедом настроение Табиты менялось. Она то чувствовала себя счастливой, то ощущала неловкость в зависимости от того, о чем шел разговор. Сразу после обеда Табита, отказавшись от чая, поднялась к себе в комнату и легла спать.

      Табита проснулась ранним утром и, вскочив с постели, босиком подбежала к окну. Мир за ночь стал сверкающе белым. Был канун Рождества.
      Под тяжестью снега провисли ветви деревьев, трава исчезла под белым пушистым ковром.
      Табита торопливо оделась и сбежала на первый этаж. Оказалось, что она проспала. И когда пришла в столовую, застала там только Люси с матерью. Сев за стол, Табита положила себе на тарелку горячую булочку и налила чашку кофе.
      – Судя по твоему виду, ты хорошо выспалась, – весело сказала Люси. – И выглядишь превосходно.
      – Спасибо, я спала как убитая, – призналась девушка.
      Она отпила глоток кофе и бросила взгляд на Люси:
      – А как ты сама себя чувствуешь? Выглядишь ты какой-то осунувшейся. Тебе поспать-то удается?
      – Я уже давно забыла, что такое долгий и крепкий сон ночью, – пожаловалась Люси. – Вот он, – она показала пальцем на свой огромный живот, – там, внутри, все время то крутится, то вертится и всякий раз меня будит.
      – Бедненькая, – сочувственно сказала Табита. – Но ничего, теперь уже немного осталось.
      – Две недели, как утверждает доктор Гудалл.
      – Не стоит считать дни, дорогая, – заметила леди Хантли. – Ты, например, появилась на свет на две недели раньше срока, а Доминик – на неделю позже.
      В это время в столовую вошел Пирс, подошел к жене, поцеловал ее.
      – Я полагала, ты поехал покататься с Домиником.
      – Нет, я только что вернулся. А Доминик поехал к сквайру. Видимо, по делам.
      Табита бросила взгляд на Люси, но лицо ее оставалось невозмутимым. Табита все меньше и меньше верила тому, что наговорил ей Ричард. Но точно это знала только Люси.
      Люси, словно прочитав ее мысли, предложила Табите поболтать прямо сейчас у нее в спальне. Девушки устроились у камина. Табита села в кресло с высокой спинкой и забралась в него с ногами на зависть Люси, которая расположилась в шезлонге, потому что в кресло сесть не могла.
      – Теперь рассказывай правду, – потребовала Люси. – Тебе плохо в этом Богом забытом пансионе?
      Табита не сдержала улыбки.
      – Нет, Люси, не плохо, а пансион вполне приличное учебное заведение.
      – Но ты сильно похудела. И вид у тебя несчастный. Там плохо кормят?
      – Кормят прекрасно. Но последние недели перед отъездом я с утра до вечера работала и была в расстроенных чувствах.
      – В расстроенных чувствах? А как же бедный Доминик? Ведь он сходит с ума от тоски.
      – Не ехидничай, пожалуйста.
      – Но это правда! Первые несколько недель после твоего отъезда он вообще был не в себе. Мама часто приезжала в Уорикшир, уговаривала вернуться в город, но он и слышать об этом не хотел. Видимо, собирался навестить тебя в Маргейте. Он приезжал?
      Табита кивнула.
      – Так мы и думали, хотя он ни слова об этом не сказал. Но стал еще более подавленным. На тебя смотрит с грустью. Видимо, потерял всякую надежду завоевать твое сердце.
      – Люси, у меня были основания считать, что Доминик увлечен одной женщиной. Может быть, это он по ней сходит с ума?
      – Ты это серьезно?
      По выражению лица Люси Табита поняла, что той ничего не известно.
      – Кто она? – спросила Люси.
      Табита отвела взгляд и, вздохнув, ответила:
      – Дженифер Костин.
      – Дженифер Костин? Да ты с ума сошла! С чего ты взяла?
      – Мне Ричард сказал. Он приезжал в пансион. И я ему поверила.
      – Бедная Табби…
      – Пойми, Люси, разве я могла чего-то требовать? Ведь у меня на него нет никаких прав.
      Люси, очень довольная, улыбнулась и сменила тему разговора. Теперь она больше не сомневалась, что все закончится счастливо.
      Люси оказалась права. Отношения между Табитой и Домиником постепенно налаживались, они больше не чуждались друг друга, напряжение спало.
      В семействе Риз по традиции на Рождество дарили друг другу подарки. На этот раз, незадолго до обеда, все собрались у ярко пылавшего камина.
      Табита купила подарки на заработанные от продажи картин деньги. Для Люси – изысканное крохотное платьице в мелкую складочку, которое вышила собственными руками. Для Пирса – набор носовых платков с вышитыми его инициалами. Для леди Хантли – шелковый шарф из славившегося ими Нориджа, стоивший ей столько, сколько все остальные подарки, вместе взятые.
      Доминику Табита подарила картину, на которой изобразила озеро таким, какое оно бывает весной.
      Именно в эту пору он вернулся из Европы, и они встретились на берегу. Рисовать пришлось по памяти, но это девушку не волновало. За эти годы она так часто рисовала этот пейзаж, что все детали запечатлелись у нее в памяти. Землю она усыпала подснежниками, крокусами и бледно-желтыми нарциссами.
      Табита с замиранием сердца следила за тем, как он разрывает бумагу, в которую был завернут подарок, но, когда увидела выражение его лица, поняла, что подарок ему понравился. Он встретился с ней взглядом и улыбнулся так, что сердце у нее едва не выпрыгнуло из груди. Его подарок она еще не открывала. Он был объемистым и стоял на полу около ее кресла. Девушка опустилась на корточки и принялась развязывать ленту.
      Она сразу поняла, что это картина, поскольку нащупала раму. Сняв бумагу, Табита изумленно вскрикнула. Это был морской пейзаж, от которого она не могла отвести глаз в галерее Тернера на Куин-Энн-стрит.
      – Доминик! – воскликнула она и, смутившись, уже тише произнесла: – Я и не мечтала. Боже! Какое же это чудо! – И она, просияв, посмотрела на Доминика. – Спасибо! У меня нет слов, чтобы выразить свою признательность. Это самая замечательная картина, которую мне когда-либо довелось видеть!
      Табита не могла не подумать о том, сколько Доминик за нее заплатил. Она знала, что принимать такие дорогие подарки нельзя. Но ведь он подарил картину от чистого сердца, без всяких корыстных намерений, и не принять ее было бы верхом невежливости.
      Она легонько провела кончиками пальцев по холсту, вспоминая то утро, когда они вместе пришли в галерею такие счастливые.
      – Не вздумай ее поднимать, – предупредил Доминик. – Рама очень тяжелая. Я потом отнесу ее к тебе наверх.
      – Спасибо.
      Она подняла на него глаза, стараясь не выдать своих чувств. Он смотрел на нее с такой страстью, что в искренности его можно было не сомневаться. Будь они здесь одни, Табита бросилась бы в его объятия.
      Табита закуталась в теплый плащ, руки спрятала в меховую муфту и влезла в экипаж, который должен был их отвезти в церковь. Посещение рождественской службы в любую погоду было семейной традицией. Дома осталась только Люси. Она устроилась на софе у камина.
      За ночь снег не растаял и сверкал в лучах бледного зимнего солнца. По дороге Табита смотрела в окно кареты, вглядываясь в проплывавшие мимо такие знакомые места. Она уже не чаяла увидеть их вновь и твердо решила, что как только они вернутся домой, тотчас же отправится на прогулку.
      Так она и сделала, переобувшись в крепкие дорожные ботинки и набросив на плечи толстую шерстяную шаль. Снег поскрипывал под ногами, воздух был холодным и чистым. Прикрыв рот и нос шалью, Табита направилась к озеру. Оно еще не замерзло, но у берега плавали небольшие льдинки. Еще одна такая холодная ночь, и озеро схватится льдом.
      Стараясь не приближаться к поместью Роксли, девушка обошла вокруг озера и добралась до маленькой летней беседки. В это время года она имела весьма жалкий вид. Особенно стены с облупившейся краской.
      Она как раз собиралась ступить на мостик, как вдруг за спиной раздались шаги. Быстро обернувшись, она увидела подходившего к ней Доминика. Заулыбавшись, Табита помахала ему рукой и остановилась.
      – Куда это ты направляешься таким решительным шагом? – поинтересовался он.
      – Только до этого места, – заверила она его. Изо рта у нее шел пар. – Признаюсь, меня по-прежнему бросает в дрожь, едва я подумаю, что нужно идти вон туда. – Она указала в ту сторону, где владения Доминика граничили с землями поместья Роксли. – Я знаю, что Ричард уехал, что тети мне тоже нечего бояться, и все же… – Она улыбнулась. – Я как была трусихой, так и осталась.
      – Уж кем-кем, а трусихой ты никогда не была.
      – Уверяю тебя, была.
      Он посмотрел на нее и понял, что она имеет в виду. Лучше бы она об этом забыла.
      – Твоя тетя здесь больше не живет, – заметил он. – Она уехала. Насовсем. По-моему, к Амелии.
      – Вот как? – удивилась Табита. – Почему?
      – Мне не хотелось сдавать ей земли в аренду. Еще меньше хотелось иметь такую соседку. Ведь прошлым летом я купил ее земли.
      Табита в изумлении уставилась на него.
      – Ты купил Роксли?!
      – Да.
      Она помолчала, переваривая услышанное. В это трудно было поверить.
      – Все очень просто, – объяснил Доминик. – Я выкупил все закладные Ричарда. И у твоей тети не было выбора.
      – Понятно, – тихо произнесла Табита. – Там кто-нибудь живет?
      – Пока нет. Может быть, сдам кому-нибудь в аренду, но еще не решил. А что бы ты на моем месте сделала, Табби?
      – Я? – переспросила Табита, старательно разглядывая муфту. И вдруг вскинула голову, в глазах ее вспыхнул гнев. – Сожгла бы его, – резко сказала она.
      – Нисколько в этом не сомневаюсь, – улыбнулся Доминик.
      Табита тоже улыбнулась.
      – Но если серьезно… – Она обвела взглядом раскинувшуюся вокруг холмистую местность. Сквозь голые ветви каштанов вдали виднелась крыша поместья. – Сады там очень красивые, только вот дом уродливый. Можно его перестроить и найти ему применение. Устроить, к примеру, приют для бездомных или для сирот и беспризорных детей. Ты не задумывался о благотворительности, Доминик?
      – Можно я с тобой немного пройдусь? Мне хочется побольше узнать про твой сиротский приют.
      – Ты хочешь сказать, про твой сиротский приют, – уточнила она.
      Он усмехнулся и, увидев, что она смотрит на мостик и летнюю беседку, сказал:
      – Только не говори, что собиралась посидеть там в такую погоду.
      – Нет, что ты, – поежилась она. – Я всего лишь хотела постоять там немного, а потом пойти дальше. Воздух и правда морозный. Скорее всего озеро к утру замерзнет.
      – Похоже, что так.
      Она сделала несколько шагов по мостику и обернулась:
      – Идешь?
      – Конечно, – улыбнулся Доминик, подумав, что зря это делает. Все его поступки ничего, кроме головной боли и страданий, не приносят.
      Табита задумчиво смотрела на расстилавшуюся перед ней холодную гладь озера, когда он, перебравшись следом за ней по мостику в ротонду, оказался рядом с ней и посмотрел на ее лицо, раскрасневшееся от холода. Ему отчаянно захотелось коснуться ее щеки, но вместо этого он поглубже засунул руки в карманы.
      В этот момент Табита повернулась к нему спиной, невольно укрывшись за ним от пронизывающего ветра. И руки Доминика сами собой легли ей на плечи.
      Табита затаила дыхание. Теперь она больше не сомневалась в его любви, но он не хотел ей признаться в своих чувствах, видимо, потому, что в свое время она не приняла его предложение. Табита подалась немного назад и прислонилась к его груди. Этого оказалось достаточно, чтобы Доминик понял, насколько ей приятно его прикосновение. Руки его соскользнули с ее плеч и осторожно обняли за талию. Она прерывисто вздохнула и еще крепче прижалась к нему.
      Он наклонился к ее уху и шепнул:
      – Табби-Табби, за что ты меня все время наказывала?
      Она повернулась в кольце его рук и посмотрела ему прямо в лицо. Но не успела заговорить, как он запечатлел на ее губах нежный поцелуй и крепко прижал к себе.
      Оторвавшись от ее губ, он выпустил девушку из объятий, но лишь для того, чтобы обнять вновь. Только на этот раз он коснулся губами ее лба.
      – Табби, – прошептал он с нескрываемым отчаянием в голосе, – неужели я тебе так противен, что ты даже мысли не допускаешь о том, чтобы выйти за меня замуж?
      – Противен? – У Табиты перехватило дыхание.
      – Да! Господи, помоги мне, я люблю тебя до безумия, но понимаю, почему ты не можешь ответить мне взаимностью. Я лишь надеялся, что со временем ты, может быть, привыкнешь к этому… ко мне.
      Сердце у Табиты болезненно сжалось, и она отстранилась от него.
      – Доминик, о чем ты говоришь?
      – Я готов перевернуть горы, только бы ты стала моей, но ты не можешь привыкнуть к моей внешности.
      Табита лишилась речи. Постояв несколько секунд, она прильнула к нему и вцепилась руками ему в плечи. Потом поцеловала его в губы, ласково водя кончиками пальцев по его щекам. Оторвавшись от его губ, она стала покрывать поцелуями его глаза, брови, лоб, нос, подбородок.
      – Как ты мог такое сказать? Даже подумать? – Она посмотрела ему в глаза: – Доминик, я обожаю тебя и всегда обожала. А ты подумал, что из-за этого… этого шрама мои чувства к тебе могли измениться? Да я его просто не вижу.
      Он схватил ее за руку и страстно поцеловал в ладонь.
      – Но что же тогда мешает тебе выйти за меня замуж? – севшим от волнения голосом спросил он.
      Она отвела глаза.
      – Я не отпущу тебя, пока не скажешь.
      Она прижалась щекой к его пальто и вздохнула.
      – Помнишь ночь, когда мы были вместе? – Он, затаив дыхание, гладил ее по волосам, и больше всего на свете ей хотелось закрыть глаза и отдаться этому волшебному ощущению. Однако она нашла в себе силы продолжить: – Я думала, ты сделал мне предложение, потому что счел это своим долгом после того, что произошло. Но ведь это я уговорила тебя тогда остаться со мной. Сама мысль о том, что ты вынужден связать себя со мной брачными узами, была мне невыносима.
      – И все это время… – вздохнул он. – О Господи, Табби, глупенькая любимая моя девочка. Неужели ты думаешь, что я пошел бы с тобой на близость, если бы не любил тебя? Что воспользовался сложившейся ситуацией?
      – Я думала, ты остался потому, что я тебе просто нравлюсь.
      – Нравишься? – вне себя от удивления произнес он и снова поцеловал ее.
      Когда наконец он ее отпустил, Табита увидела, что глаза его полны огня. Он взял ее лицо в ладони.
      – Я хочу снова задать тебе все тот же вопрос и надеюсь, что ответ будет другим.
      Он опустился перед ней на одно колено. Табита засмеялась и дернула его за воротник пальто:
      – Доминик, ты же промокнешь!
      Он взял ее руку, прижал к губам и проговорил:
      – Стань моей женой, Табби! Клянусь, я до конца дней буду любить тебя, почитать, заботиться о тебе. Дорогая моя Табби, ты выйдешь за меня замуж?
      От волнения Табита не могла найти нужных слов и лишь кивнула. Он поднялся, подхватил ее на руки и, покрыв поцелуями, бережно поставил на пол. Они долго стояли обнявшись, радуясь каждому прикосновению, каждой несмелой ласке, не замечая порывов ледяного ветра, который пытался выдуть тепло из-под одежды и сердито трепал волосы. Им не хотелось возвращаться, но холод взял свое.
      – Нам пора, – решительно сказал Доминик.
      Поднял с пола муфту и протянул Табите.

      Они прошли в боковую гостиную, сели прямо на пол у ярко пылавшего камина и стали разминать окоченевшие руки и ноги. В это время в гостиную влетел Пирс.
      – Где вас только черти носят! – воскликнул он. – Я прямо с ног сбился… у Люси начались роды.
      Табита вскочила.
      – Где она?
      – У себя наверху. Там ее мать.
      Пирс, переводя растерянный взгляд с Табиты на Доминика, наконец проговорил:
      – Означает ли это…
      – Означает, мой дорогой, означает, – ответил Доминик. – У тебя глаз – алмаз. Все видишь, все замечаешь.
      Пирс расплылся в улыбке.
      – Я как-то не сразу сообразил, прошу прощения. – Лицо его вновь приняло озабоченное выражение. – Табби, может быть, ты к ней поднимешься? Она о тебе спрашивала уже несколько раз.
      – Конечно!
      Несколько часов спустя Табита спустилась вниз. Доминик и Пирс все еще сидели в гостиной. Пирс, увидев ее, стал подниматься с кресла, но Табита поспешно сказала:
      – Пока еще рано. Доктор Гудалл тоже там. Они отослали меня. Потому что… потому что я не замужем. Доктор говорит, что теперь уже скоро. Они сообщат.
      Она села на диван рядом с Домиником. Он взял ее за руку и предложил поговорить, но Табита покачала головой. Хотя ей очень хотелось прижаться к нему и рассказать, как мучилась Люси. Однако при Пирсе она не стала ничего говорить.
      Наступил вечер, снова начался снегопад. Крупные снежинки кружились в воздухе в падавшем из окон свете и беззвучно укладывались пушистыми ковриками на наружные подоконники. Время тянулось бесконечно, и все меньше сил оставалось ждать известий со второго этажа. Но наконец дверь распахнулась, и в комнату вплыла леди Хантли. Вид у нее был измотанный, но на лице сияла широкая и радостная улыбка.
      – Пирс, у тебя дочка, а супруга сгорает от нетерпения увидеться с тобой.
      Не успела леди Хантли договорить, как Пирс вылетел из комнаты.
      – Как Люси себя чувствует? – спросила Табита.
      – Она в полном изнеможении, клянется всеми святыми, что никогда больше не будет рожать. А вообще с ней все в порядке. – Тут леди Хантли заметила, что Доминик держит руку Табиты, и посмотрела на сына: – Доминик?
      – Да, мама, можешь нас поздравить.
      – Господи, мои дорогие, – воскликнула леди Хантли. – Я даже мечтать об этом не смела. – Она поднесла к глазам носовой платок. – Какой сегодня замечательный день! – Она вздохнула и с нежностью обняла их обоих. Потом спросила: – Вы пообедали? Или все усилия нашего повара пошли насмарку?
      – Вот пообедать-то мы как раз и не успели, – ответил, улыбаясь, Доминик. – Ждали, пока Люси родит, чтобы был повод отметить за праздничным столом два важных события. Даже три – я совсем позабыл о Рождестве!
      Он привлек Табиту поближе к себе.
      – Мне не хотелось бы обременять тебя, мама, но ничего не поделаешь, придется. Когда мы сможем отпраздновать свадьбу?
      – Хорошо бы месяца через три-четыре, но ты не согласишься, я знаю. – Она рассмеялась и, подумав, сказала: – Тогда месяца через два.
      – Самое позднее через месяц.
      – Ты забыл, что у меня контракт с мисс Бошан до конца учебного года, – вмешалась в разговор Табита.
      – Что?! До конца мая? Это невозможно! Ты должна его расторгнуть. Предупреди ее и привези сюда свои вещи.
      – Я не собираюсь этого делать, – решительно заявила Табита. – Мисс Бошан не заслужила такого неуважения. Я не стану расторгать контракт и уеду лишь после того, как она мне подыщет замену.
      – Значит, ты снова надолго уедешь, – с мрачным видом произнес Доминик.
      Она ласково погладила его по щеке:
      – Не переживай, дорогой, время пролетит незаметно.
      Час спустя Доминик, Табита, леди Хантли и Пирс сидели за рождественским ужином. Люси спала, за младенцем присматривала няня.
      Разговоры за столом перемежались тостами в честь новорожденной, ее родителей, счастливой бабушки и даже повара, сумевшего сохранить ужин горячим и в идеальном виде. Хотя времени прошло немало. Табите все же удалось уговорить Доминика отпустить ее в Маргейт.
      – Ведь у меня там много картин, – сказала Табита, – которые нужно переправить мистеру Бизли для выставки. И я бы хотела сама их упаковать.
      Доминик со стуком поставил бокал на стол.
      – Не морочь себе голову этими выставками, Табби. Тебе больше незачем думать о завтрашнем дне. Привези свои картины сюда, вот и все.
      Леди Хантли и Пирс не вмешивались в их спор.
      – Ты что говоришь? – изумилась Табита. – Я столько сил положила на это, не говоря уже о мистере Бизли. Ведь он перевез мои работы, находившиеся у супругов Морвелл из Девайза в Лондон, оплатил расходы, между прочим. А главное – я хочу их выставить.
      Она откинулась в кресле, сложила руки на коленях и посмотрела на Доминика. Судя по выражению его лица, он не собирался сдаваться.
      – Доминик, пойми, большинство картин я написала, когда мне было трудно, когда я осталась в полном одиночестве и в душе моей царил мрак. Надеюсь, мне больше не придется пережить нечто подобное. В Маргейте, когда я по тебе тосковала и впала в отчаяние, картины были моим единственным спасением, за работой я обо всем забывала. Я буду счастлива, если они получат признание публики, это придаст части моей жизни какой-то смысл. Ты можешь это понять?
      Выражение лица Доминика смягчилось, и он протянул Табите руку через стол.
      – Прости меня, пожалуйста, я эгоист и думаю только о себе. Когда состоится твоя выставка?
      Она с улыбкой пожала его руку.
      – В апреле.
      – Отлично. А потом я тебя увезу. Ты не хотела бы съездить в Италию?
      На ее лице отразился восторг.
      – Мы пробудем там столько времени, сколько ты пожелаешь. Вернемся, когда соскучишься по Англии, и тогда займемся важным делом.
      Табита с недоумением на него посмотрела.
      – Будем подыскивать дом для осиротевших детей. Ведь ты этого хотела!
      Они обвенчались в небольшой церквушке в Брекенбридже, во второй половине дня первого апреля, в день дураков, всего две недели спустя после возвращения Табиты из Маргейта. Она слово свое сдержала и оставила учебный пансион лишь после того, как ей нашли достойную замену.
      Мисс Бошан очень не хотелось отпускать Табиту, а Камилле Норкросс расставаться с подругой. Прощаясь, Табита пригласила их и еще нескольких учениц погостить в Уорикшир.
      Свадьба по желанию новобрачных прошла скромно… Присутствовали леди Хантли, Люси и Пирс, а так же Шарлотта Эмили Карлайл, трех месяцев от роду, Амелия со своим мужем Майлзом. Табита на этом настояла, и, хотя Амелии, чтобы приехать, пришлось выдержать настоящую битву с матерью, благодаря решительной поддержке Майлза Амелия победила.
      На свадьбу приехал преподобный Морвелл с супругой. К неописуемой радости Табиты, он согласился совершить обряд бракосочетания. После этого все вышли в сад. Табита, похожая на ангела в своем белом шелковом платье, под руку с Домиником подошла к Морвеллам. Они прибыли из Уилтшира всего пару часов назад, и она не успела с ними перемолвиться хотя бы словом.
      – Спасибо! – сказала она, просияв. – Огромное спасибо за то, что приехали! Просто не верится, что вы отважились на такое долгое путешествие!
      Миссис Морвелл обняла ее и крепко поцеловала сначала в одну щеку, потом в другую.
      – Такое событие мы просто не могли пропустить, моя дорогая девочка! Мы так счастливы за тебя, Табби!
      Доминик обменялся крепким рукопожатием с преподобным Морвеллом и поблагодарил за проведенную церемонию. Однако священник сказал:
      – Не надо благодарностей, вы сделали ее счастливой, а это для меня главное.
      Доминик бросил взгляд на лучащееся счастьем лицо Табиты.
      – Да, наверное, так оно и есть, – согласился он и, поправив у нее на волосах венок из белых лилий, добавил: – Но это не сравнится с тем, каким счастливым сделала меня она! Я самый счастливый человек на свете.
      Так и прошел этот день. Словно в сказке. Столько было в нем веселья, радости, солнечного света и смеха. А позже в объятиях Доминика она вновь познала любовь и страсть, когда они снова и снова обретали друг друга, доходя до экстаза, и в огромном мире оставались только она и он, чтобы устремиться навстречу друг другу и на короткий и вечный миг слиться в любовном восторге.

      День выдался не по-зимнему теплым. Иначе и быть не могло. Все прекрасно. Все замечательно в ее жизни. На выставке ее картины пользовались колоссальным успехом. Те, которые она решила продать, купили все до единой.
      Табита незаметно выскользнула наружу и со ступенек галереи Ричмонд стала смотреть на реку, с улыбкой наблюдая за детьми, играющими на берегу, у самого края воды. Солнце утратило свою яркость и висело в небе довольно низко, а от деревьев тянулись длинные тени. В открывшемся ее глазам пейзаже Табита уловила незаметное простому взгляду очарование.
      Она услышала за спиной шаги и, обернувшись, увидела Доминика.
      – А я все думаю, куда ты запропастилась, – произнес он с улыбкой и обнял ее за талию. – Публика тебя не утомила?
      – Нисколько, но внутри очень душно, и мне захотелось немного подышать свежим воздухом.
      Хотя Табита и стояла к нему спиной, но даже не попыталась высвободиться из его рук.
      – Я смотрю вон на тех детей, что у воды, – помолчав, сказала она. – Интересно, что же они там ловят – рыбок или головастиков?
      – Судя по тому, как они это делают, не видать им ни рыбешек, ни головастиков.
      Она повернулась к нему:
      – Может быть, поучишь их?
      – Только этого не хватало. Бродить по воде с драной сетью в руках.
      Она рассмеялась:
      – О да, это как-то недостойно!
      – А достойно поцеловать тебя прямо сейчас на глазах у всей этой почтенной публики?
      – Разумеется, нет!
      Он тут же поцеловал ее в губы. Табита покраснела и бросила взгляд на ступеньки, ведущие ко входу в галерею. Там никого не было.
      – Не пора ли нам возвратиться на выставку?
      – Пора, – согласился он, но не выпустил ее из объятий и еще раз поцеловал. Потом наконец отпустил. – Пошли, – ласково сказал он. – Я только провожу тебя. Не то твои почитатели сочтут меня нахалом, поскольку я их лишаю возможности общаться с тобой.
      – Могу тебя заверить, что предпочитаю общаться с одним-единственным почитателем, пусть даже эгоистом.
      – Завтра, Табби, – заметил он, – я стану еще большим эгоистом. Буду наслаждаться твоим обществом во время долгого пути в Плимут.
      – В Плимут? – засмеялась Табита. – Не может быть!
      – А потом нам предстоит морское путешествие.
      Доминик взял ее за руку и начал подниматься по ступенькам.
      – Ты же знаешь, до Флоренции путь не близкий…