Скотт улыбнулся и подмигнул ей.

— Возможно.

— Ну вот и все. — Кэтрин появилась из задней двери. — Дженни спит. — Она повернулась к Скотту. — Простите, что так получилось. Девочка еще не совсем привыкла здесь и боится новых людей. Я думала, что она спокойней примет вас, раз вы со мной. Видимо, надо немного подождать. — Ее лицо прояснилось. — Пойдемте, я вам все покажу. — Она схватила его за руку и потянула за собой. — Я хочу, чтобы вы сами увидели, чем мы занимаемся.

Даже после того, как она отпустила его руку, Скотт ощущал волнующую теплоту ее прикосновения. Не меньше получаса она водила его по дому, рассказывая, как этот центр лавирует между реальными нуждами людей и бюрократией правительственных органов и судов. Имеется лицензия на содержание одновременно десяти детей. Предполагалось, что они будут попадать сюда ненадолго, но на поверку некоторые вынуждены проводить здесь по несколько месяцев, пока не решится их дальнейшая судьба. Кроме Черил, штат составляют еще шесть служащих.

— А какое отношение имеет к вам Билли? Черил сказала, что это он привел сюда Дженни.

— Билли Санчес живет здесь неподалеку. Он помогает нам кое в чем. Мы с ним познакомились четыре года назад. Этот центр был тогда всего три месяца как открыт и, как и все здания в округе, подвергался беспрестанным вандалическим набегам. Однажды в парадную дверь врывается этакий тринадцатилетний гаврош и втаскивает за собой чумазую девчушку лет восьми. Пошарив глазами по сторонам, он требует вызвать самого главного. Я собираюсь с духом и, стараясь не выдать замешательства, говорю, что это я. Смерив меня взглядом, он интересуется, не моя ли та шикарная тачка перед входом. Моя, говорю. Тогда он фыркает мне в лицо, цедит, мол, так и знал, что туг порядочных людей не найдется, и тянет малышку к выходу. А девчушка до того перепугана, что я чувствую — нельзя отпускать их, надо по крайней мере выяснить, что к чему. Я подхожу и удерживаю его за руку.

— Вы поступили, я бы сказал, крайне неосторожно, миссис Фэрчайлд.

— Я это поняла, когда он развернулся и сущим волком уставился на меня. Потом выдернул руку и сказал, чтобы я никогда не прикасалась к нему, если дорожу здоровьем. Я изо всех сил старалась выдержать его взгляд. Так мы смотрели друг на друга чуть ли не целую вечность, а потом он стал понемногу оттаивать. Девочка оказалась его сестрой. Слушая его рассказ, я впервые вплотную столкнулась с кошмарным бытом людей, которым мы стараемся помочь. До этого я была знакома только с финансовой стороной вопроса — собирала пожертвования, устраивала встречи и всякое такое — словом, — она сделала паузу и проницательно взглянула на Скотта, — занималась всем тем, что, по-вашему, составляет единственную цель моей жизни.

В его глазах мелькнуло замешательство, щеки порозовели.

— Понимаете, Скотт, мне приходится постоянно и изо всех сил бороться с людскими предубеждениями. Каждый норовит видеть в других лишь худшее. Такова, очевидно, человеческая натура, но мне от этого не легче.

Скотт ужасно смутился: крыть было нечем, Кэтрин попала не в бровь, а в глаз. С видимой болью в душе она продолжала:

— Отец Билли ушел из семьи вскоре после рождения сестренки. Мать стала наркоманкой. Как только она села на иглу, ее толкнули на панель. У торговцев героином таких женщин — табун. Билли вылетел из седьмого класса и почти все время проводил на улице, подрабатывая где можно, а то и подворовывая. Его первейшим делом стало защищать сестренку. Мать он давно списал со счетов. Однажды пришел домой и увидел, что она в полной отключке, а ее “клиент” пытается изнасиловать сестру.

— О Боже. — Скотт содрогнулся.

— Билли человек действия, рассуждать не любит. Он схватил первое, что подвернулось под руку, треснул мерзавца по голове, сгреб сестренку в охапку и уволок из дома. Куда идти с ней, он не знал — сам-то всегда сумел бы переночевать на улице, но понимал, что для нее это не годится. Раньше он никогда не имел дела с властями, но теперь собрал всю свою смелость и пришел сюда. Мы накормили ее горячим, выкупали, переодели в чистое и уложили спать. На следующий день он пришел ее проведать и, увидев, что с ней все в порядке, вынес одобрительный вердикт. С тех пор мы не знаем хлопот. Билли со своими ребятами присматривает за центром и тщательно проверяет всех незнакомцев, что оказываются поблизости.

— Да, изучили они меня внимательно, ничего не скажешь.

— Вот почему я сразу объяснила им, кто вы такой. Иначе, попытайся вы сейчас уехать, могли бы не обнаружить своей машины на месте.

Скотт улыбнулся.

— Большое спасибо. Я и моя страховая компания вам крайне признательны. — Он вновь посерьезнел. — А что стало с сестрой Билли?

— Мы нашли для нее хороших приемных родителей. Сперва нам сильно докучали суды, настаивая, что ребенок должен быть возвращен матери, — какое им дело до атмосферы в семье! Но эта проблема разрешилась быстро, хотя и трагично. Через месяц мать умерла от передозировки. О других родственниках Билли ничего не знал, остальное — рутина.

— Должен вам сказать, миссис Фэрчайдд…

— Может быть, вы все-таки опустите “миссис”? И вообще, не пора ли нам перейти на “ты”, как по-вашему?

Она сверкнула своей улыбкой, и Скотт снова увидел искорки в бирюзовых глазах. Он долго смотрел в них, чувствуя, что сердце у него зачастило.

— Да, пожалуй, ты права.

Скотт возвращался, переполненный впечатлениями последних двух часов. За это время у него просто раскрылись глаза. Если Кэтрин Фэрчайлд считает, что его участие в аукционе холостяков поможет делу, то отказываться уже откровенно неприлично. Завтра утром он первым делом позвонит ей.

Решив не возвращаться в офис, он проехал через город, миновал мост Золотые Ворота и выбрал шоссе на Тибурон. Затем, огибая залив, свернул на извилистую боковую дорогу и, взобравшись на холм, вырулил на кольцевую аллею.

Старый дом стоял на холме, откуда был виден залив, острова Эйнджел и Алькатрас, башни Золотых Ворот и контуры Сан-Франциско. Скотт, как всегда, залюбовался зрелищем. Он был рад, что после смерти отца мать решила остаться в этом доме. Сначала она боялась, что не вынесет такого количества вещей, напоминающих об утраченном, но потом рассудила, что все это добрые воспоминания о славных временах, — и не захотела расставаться с ними.

— Мама! Эй, кто-нибудь дома? — Ответа не было, тогда Скотт прошел через весь дом к заднему двору и сквозь прозрачную дверь увидел, что Линн Блейк работает в саду. С минуту он наблюдал за ней. Для своих пятидесяти четырех она выглядела изумительно свежо, а ее энергии могла бы позавидовать любая сорокалетняя. — Эй, мама!

Вздрогнув от неожиданности, Линн подняла голову.

— Скотт! Какой ты молодец, что приехал.

— Знаешь, по-моему, в тебе сидит такой запас бодрости и жизнелюбия, что работы в саду туг явно недостаточно. Не заинтересует ли тебя более полезное занятие?

— Хм. И куда же ты хочешь меня заманить на этот раз? Ты же знаешь, как я люблю свой сад.

Увидев недоверие в ее глазах, он ослепил ее самой широкой улыбкой из своего арсенала.

— Тебе не кажется, что мы давно не ужинали вместе?

— Понятно: “Добро пожаловать в мою паутину”, — сказал паук мухе. — Линн Блейк улыбнулась сыну в ответ, собрала инструменты и зашагала через двор. — Дай мне несколько минут умыться и переодеться, и я буду готова претерпеть очередной твой план по выманиванию меня из дома.

— Этот тебе понравится. Далеко выманивать не придется, — ответил он со всем воодушевлением, на которое был способен.

В ожидании матери Скотт бродил по гостиной. Он осторожно брал в руки фотографии в рамках, смотрел на них И ставил обратно. У него тоже было много добрых воспоминаний об этом доме, о детстве, проведенном здесь с любящими его и друг друга родителями. Отец, несмотря на свою крайнюю загруженность работой в фирме, которую только начинал создавать, всегда находил время погонять с ним во дворе мяч. Мать никогда не отправляла его спать, не почитав ему что-нибудь на ночь, хотя днем она работала учителем в школе, а вечером ее ждали заботы по хозяйству.

Ему вспомнились семейные походы в горы — именно тогда в нем возник интерес к природе и стремление ее охранять. Отец научил его различать растения и птиц, распознавать геологические породы и их значение, проходить по диким местам, не нанося им вреда. Он вспомнил семейные поездки по выходным, которые мать называла “наши воскресные вылазки”. Каждый раз это было что-то новое: зоопарк, аквариум, музей — все, что могло возбудить его любознательность.

Острой болью кольнула его мысль о том, каким безоблачным было его детство в сравнении с Билли и его сестрой, с малышкой Дженни Хиллерман. Ему стало мучительно стыдно за то, что он не отвечал на письма и звонки Кэтрин Фэрчайдд, не удосужившись даже узнать, что ей нужно. Появление матери прервало его размышления.

— Кажется, я готова. — Линн Блейк с проницательной улыбкой взглянула на сына. — Ты ведь все равно не станешь до ужина раскрывать свои намеки — или как?

— Пожалуй, не стану. — Он подавил усмешку и придержал перед матерью дверь.

Добравшись до Сент-Фрэнсис-Вудз, самого фешенебельного района Сан-Франциско, Кэтрин Фэрчайлд свернула в длинную аллею и остановила “мерседес” у большого особняка, принадлежавшего ее деду. Она не была у него уже несколько недель. Последние пять лет он был прикован к инвалидной коляске, и здоровье его оставляло желать лучшего. Обычно она заглядывала к нему чаще, но подготовка благотворительного аукциона и предстоящей акции по сбору средств не оставляла свободного времени. Из-за этого она и в оклендском центре проводила меньше времени, чем хотелось бы.

— Ну, дедуля, как мы себя чувствуем? — Кэтрин опустилась на колени перед коляской, крепко обняла старика и чмокнула его в щеку. — Выглядим мы превосходно.

Фэрчайлд бросил на внучку сердитый взгляд.

— Кэтрин, сколько раз тебе твердить, что я не “дедуля”. Ты должна звать меня “дед”.

Кэтрин не обратила внимания на его ворчливый тон и насупленный взгляд. С раннего детства она могла из грозного Фэрчайлда чуть не веревки вить. Она мило ему улыбнулась и снова чмокнула в щеку.

В его глазах засветилась нежность, шишковатыми пальцами он погладил ее по руке.

— Ведь кто-нибудь может услышать. Как же я могу сохранить свой вес в обществе, когда моя же собственная внучка…

— Дедуля, не будь занудой. Можешь обманывать кого-нибудь другого. Я же знаю, что тебе ужасно нравится, когда я тебя так зову. — Она встала с колен и покатила его к оранжерее в задней части дома. — Знаешь, дедуля, я сегодня познакомилась с очень интересным человеком. Старик моментально навострил уши.

— В самом деле? Значит, я успею еще, пока жив, услышать топот маленьких ножек и взглянуть на своего правнука?

— Ах, сколько драматизма! Дедуля, ты еще сто лет проживешь, а правнуков у тебя и так целая орава. Трое моих братьев, двое сыновей дяди Чарли — все дарят тебе правнуков. Спорим, ты их даже по именам не всех помнишь.

— Это же совсем другое, Кэтрин. Девушка-то ты одна. Дочерей у меня нет, ты — единственная внучка. Я хочу видеть и твоих детей.

— Дедуля, ну что ты в самом деле! Уже почти двадцать первый век, оглянись по сторонам. Женщины не только убираются в доме и нянчат детей, у них есть и другие дела. — Она взяла с тележки-бара бутылку вина, наполнила два стакана и присела рядом. Со всеми другими мистер Фэрчайлд был раздражителен и вспыльчив, никто не смел разговаривать с ним так, как Кэтрин. Она искренне любила старика, а он ее просто обожал.

— Я слишком стар, чтобы “оглядываться по сторонам”, как ты говоришь. Ну, расскажи мне об этом молодом человеке. Чем он занимается, где вы встретились. Мне нужно знать всю его подноготную. Нельзя, чтобы повторился тот случай…

— Дедуля, прошу тебя, не надо, — перебила Кэтрин. Она знала, о чем он вспомнил. Тот случай — ее стремительный и злополучный брак с Джеффом на втором курсе колледжа. История обошлась семье в 250 тысяч долларов, а сама Кэтрин выбралась из нее с глубокими шрамами в душе и недвусмысленной неприязнью ко всему, что связано с замужеством. Да плюс к тому тяжелое материно наследство, еще с детских лет. Прошло немало времени, прежде чем раны зажили, к ней вернулось чувство собственного достоинства и она смогла наладить свою жизнь. — Я сказала только, что он интересный человек. О будущем муже речи не было.

— Кэтрин, — он взял ее руку в свою, — тебе уже почти тридцать лет. Не пора ли обзавестись семьей?

Она нахмурилась, лицо на миг стало отсутствующим. Даже теперь давние воспоминания нет-нет да и завладевали ею.

— Я не ищу себе мужа. У меня, как ты помнишь, один уже был. — Сделав над собой усилие, она вымученно улыбнулась. — Давай закроем эту тему.

Он сжал ее руку и тоже улыбнулся.

— Ну хорошо. Но все же расскажи мне о новом знакомом.

Кэтрин провела с дедом весь вечер. И первым делом поделилась с ним своими нынешними заботами: аукцион холостяков и участие в нем Скотта, трудности с оклендским центром и маленькая Дженни Хиллерман.

— Дедуля, у меня просто сердце разрывается. Видел бы ты, что началось, когда я попросила ее поздороваться со Скоттом. — Она слабо улыбнулась. — И видел бы ты Скотта, когда она расплакалась.

— А кто же из них виноват вот в этом? — спросил он, указав на блузку с оторванной пуговицей.

Кэтрин оглядела себя и только теперь заметила, что пуговицы не хватает.

— Гм! — Она лукаво улыбнулась. — Ну, если бы это был Скотт, я бы тебе об этом не сказала.

Было уже поздно, когда Кэтрин наконец попрощалась с дедом. Все это время они провели в разговорах и за ужином сидели вдвоем. Перед уходом она обещала заезжать к нему почаще.

Оставшись один, Фэрчайлд вызвал дворецкого.

— Каррутерс, дайте мне Боба Темплтона. Через несколько минут Карругерс принес телефон. Из трубки донеслось:

— Старина, взгляни на часы. В такое время адвокат имеет право не отвечать на звонки, разве что клиент в тюрьму угодит. Что, кто-то арестован? — В голосе Боба слышалось недовольство, граничащее с раздражением.

— Ладно-ладно, Боб. Завтра утром доставишь мне полное досье на Скотта Блейка из “Блейк Констракшн”. Я хочу знать все — о нем, о его семье и о его деле. И — ты понимаешь, Боб.., все это сугубо конфиденциально.

Кэтрин загнала “мерседес” в двухместный гараж на цокольном этаже своего трехэтажного дома. Пешком, хотя в доме был маленький лифт, она поднялась на самый верх, где располагались ее личные апартаменты, отделенные от всего остального мира. Третий этаж состоял из спальни, ванной, кабинета и большой веранды, откуда открывался великолепный вид на залив и зеленые холмы Мэрина.

Она быстро сбросила туфли и костюм, натянула джинсы и футболку и, наслаждаясь прикосновением босых ступней к ворсистому ковру, прошла в ванную. Там она смыла макияж, расчесала свои длинные волосы и прихватила их сзади конским хвостом. Было уже поздно, но перед сном ей предстояло еще часа два провозиться с бумагами. Тяжко вздохнув, она подобрала дипломат со старомодной кровати с пологом, куда бросила его, едва войдя, и прошла в кабинет.

Усевшись за стол, Кэтрин поймала себя на том, что не может сосредоточиться, все время мысли ее возвращаются к Скотту Блейку. Сообщив деду о знакомстве с интересным человеком, она о многом умолчала.

Она ничуть не шутила, заявляя Скотту, что не любит откладывать дела в долгий ящик. Но при этом недоговорила, что имеет в виду самого Скотта, и не только как приманку на благотворительном аукционе. В тот момент, когда она ощутила теплоту его рукопожатия, услышала спокойный твердый голос и увидела широкую улыбку, ей стало понятно, что он не такой, как все. Пока еще не вполне ясно как, но она покажет ему истинную Кэтрин Фэрчайлд, а не ту женщину, чье имя и фотография примелькались на страницах светской хроники, из-за чего у него сложилось столь скептическое о ней мнение.

Нежданная встреча в отеле была подарком судьбы. Впрочем, подарком ли? От нее не ускользнуло, какое глубокое впечатление произвела на него поездка в оклендский центр и их работа. Она уже не сомневалась, что он согласится участвовать в аукционе. Интересно, какую он придумает программу? Наверное, изысканный ужин, а потом театр.

Она закрыла глаза, и образ Скотта Блейка всплыл под сомкнутыми веками. Загорелый, светловолосый, с широкой ослепительной улыбкой. Дыхание у нее слегка участилось, когда она представила себе его серебристые глаза и то, как они скользили по ней в лифте отеля. “Ты мой, Скотт Блейк, хоть этого еще и не знаешь, — мой целиком и без остатка”.