АЙОН ДЕКЛЕ
      КАРТИНА
      Перевод с английского Ю. Логинова
      - Если уж говорить о самобытности, то вы банкрот, - заявил Картер. - Взгляните правде в глаза, Рамирес! Вашему искусству приходит конец. Оно просто не выживет. Общество развивается слишком быстро, технический прогресс слишком далеко зашел. Где вы сегодня найдете человека, настолько знакомого с разными сторонами жизни, чтобы создать подлинное произведение искусства?
      - А вы хотите ускорить развязку! - с горечью бросил Рамирес. - Содействовать гибели искусства! - Художник был небольшого роста, смуглолицый, с черными курчавыми волосами, беспорядочно спадающими на лоб. Большой морщинистой рукой он поднес стакан текилы ко рту, залпом выпил его и пососал ломтик лимона.
      - Нет, - возразил Картер, - совсем не так. - Крупный, лысеющий, он откинулся в кресле и включил аппарат для массажа. По спине побежали приятные мурашки, напряженные мускулы расслабились. - По правде говоря, я бы хотел увидеть что-нибудь новое. Но просто не верится, что это возможно. Искусство требует от художника понимания основных закономерностей человеческой жизни. А жизнь стала так сложна, что уже никто не может осознать всех ее закономерностей.
      В былые времена человек, обладавший редким даром подлинной наблюдательности, мог уловить эти закономерности, будучи всего лишь участником жизни. Например, да Винчи и Микеланджело. Даже Пикассо черпал творческое вдохновение из жизненного опыта.
      Но что представляет собой жизнь сегодня? Гигантский лабиринт, царство узких специалистов. Один осваивает программирование, другой - производство пищевых продуктов, третий изучает астрофизику. Что между ними общего? Что могло бы стать общей основой изобразительного искусства? Пища, которую они едят? Товары, которые они потребляют? Это использует реклама в превосходных академических композициях, а в итоге все сводится к призыву покупать.
      Нет, Рамирес, художника должна связывать с аудиторией общность жизненного опыта. А эту-то общность люди утратили. Положим, некоторые из них способны воспринять уже существующее искусство. Художники прошлого создавали нечто столь простое и ясное, что их творения не подвержены разрушительному воздействию времени. Может, удастся даже создать искусственно упрощенную среду и новые произведения в подобном духе. Натюрморты, портреты. Но разве это решение вопроса? Это не новое искусство. Это не искусство нашего времени. Это не наше искусство! Ведь вам известно, что последним новым видом искусства было кино. Все, что делалось после этого, - простая техника.
      Рамирес рассеянно вертел в руке пустой стакан. Мария Картер тихо подошла сзади и подлила ему текилы. Картер взглянул на жену и недовольно приподнял брови. По его мнению, Рамирес и так уже перебрал. Но Мария загадочно посмотрела на мужа, и он решил воздержаться от замечаний. К тому же Рамирес гость Марии, вернее, ее друг. Картеру этот человек нравился, но, если бы Мария не настояла, он не стал бы приглашать его, чтобы лично сообщить неприятную новдсть.
      - У вас уже все разложено по полочкам, - сказал Рамирес. Он обвиняюще, в упор взглянул на Картера. - Искусство - это не то, о чем вы говорите. Нет, - он залпом выпил текилу. Искусство - это...
      - Ну, ну, - подбодрил его Картер, делая знак Марии, чтобы та унесла бутылку. Но она наполнила стакан и рядом с ним положила еще один ломтик лимона с миниатюрного фарфорового подноса. Рамирес взял стакан, но не отпил, а стал вертеть его в руках.
      - Искусство, - заговорил он, - состоит в том, чтобы создать нечто на пустом месте. Показать нечто такое, чего никто никогда не видел. Помните того парня, который выкрасил оранжевой краской пятнадцатиметровый холст? Он назвал его "Оранжевое полотно", показал людям оранжевый цвет - только и всего. Но некоторые из них... они никогда не видели оранжевого цвета. Они думали об оранжевых свитерах, оранжевых стенах, но никогда не видели оранжевого цвета. Это и есть искусство. Или на какое-то время продлить чему-то жизнь - это тоже искусство. Заставить что-то длиться, после того как оно перестало существовать. Внушить людям чувство к женщине, умершей четыреста лет назад. Мона Лизаэто искусство.
      - Вот именно! - сказал Картер. Он подался вперед и выключил аппарат для массажа. - Ну а как же вы заставите людей волноваться? Как добьетесь, чтобы людям не было в высшей степени наплевать, ну, скажем, на мою жену Марию? Она так же прекрасна, как Джиокоида, но неужели вы думаете, что сделаете ее столь же значительной, если изобразите на холсте?
      - Нет, - ответил Рамирес, - не сделаю.
      - Самое главное, что вы должны увидеть и прочувствовать, а затем перенести на холст, - продолжал Картер, - это общие для всех переживания; А их просто-налросто нет. С этой проблемой столкнулись, еще на пороге двадцатого столетия, когда стали экспериментировать с податливой пластичной реальностью холста в двух и трех измерениях. К пониманию этого начали приходить еще тогда. Стоило только начать, ну а дальше вовсе ничего не осталось. Только отдельные новаторские приемчики. Бесполезно, Рамирес: создавать бессмертные произведения теперь нельзя. Искусство - это вещь для прошлого и из прошлого. Все наши бессмертные творцы уже родились, наши Шекспиры, наши Сервантесы.
      Взгляд Рамиреса стал отрешенным. Художник надолго замолчал. Картер вертел стакан с джином, прислушиваясь к звяканью льда о стекло. Рамирес не двигался. Картер взглянул на часы и вспомнил, что у него свидание. Деловое свидание, а если вы хотите преуспеть, то дело должно быть прежде всего. Он кашлянул. Рамирес резко поднял голову и взглянул на него.
      - Я мог бы кое-что сделать, - сказал художник. - Нечто такое, что заставило бы вас волноваться.
      - Не говорите глупостей, - ответил Картер, вставая. - Мне нравятся ваши картины, но... вот в прошлом году вы написали для меня портрет Марии. Красивая и сильная вещь. Отдаю вам должное. Но она не волнует меня настолько, чтобы я предпочел ее обществу жены в натуре, так сказать. И не раскрывает мне ничего нового ни в Марии, ни в ком-либо другом. Прекрасная картина, но я не назвал бы это искусством.
      Рамирес залпом осушил стакан. Дыхание его участилось, и Картер испугался, что он попросит еще текилы. Но художник неожиданно встал и разбил стакан о каменный пол террасы.
      - Значит, вам хочется чего-то нового? - выкрикнул Рамирес. - Вам всегда хочется чего-то нового. И обязательно красивого!
      - Не горячитесь, - резко сказал Картер. Ему не нравилось, что Рамирес сейчас был слишком пьян. - Ни к чему хорошему это не приведет. Я пригласил вас к себе, потому что вы наш близкий друг. Иначе вы бы просто получили письмо и уведомление от шерифа.
      - А, идите к черту, - сказал Рамирес.
      - Я знаю, что каньон вам дорог, - продолжал Картер. - Но как только будет сооружена эта плотина, в Мексике немало людей получат пищу и кров. Тысячи людей. Подумайте об этом. Ее уже давно следовало построить.
      - Не разводите демагогию, - сказал Рамирес. - Вы строите плотину, потому что заработаете на этом миллионы долларов. Благодаря ей вы чертовски разбогатеете. Именно поэтому вы ее и строите.
      Зазвонил колокольчик, и Мария легкими шагами пересекла гостиную, чтобы открыть дверь. В прихожей Картер услышал голоса Джейка и Элспет Прайор, пришедших раньше условленного часа. Такие люди не должны ждать. Элспет - видная специалистка в области электроники. Надо быстро, без скандала избавиться от Рамиреса.
      - Послушайте, - сказал Картер. - Пусть я получаю прибыль от этой сделки, мне, право, искренне жаль, что вам приходится нести из-за нее убытки. Но разве вы не понимаете, что кто-то всегда проигрывает? Если это как-то поможет, могу послать вам чек кроме той суммы, которую корпорация выплачивает за землю при строительстве плотины.
      - Ну конечно! - сказал Рамирес несколько громче, чем хотелось бы Картеру. - Ну конечно! Покупай все что можно! Но ведь твою-то душу это не задевает! И значит, ты дурак, ведь я мог бы ее задеть! Ты утверждаешь, что у художника нет больше ничего общего с аудиторией, но это не так! Я мог бы показать эту общность! Я мог бы заставить тебя переживать!
      Джейк и Элспет обогнули фонтан в холле, и Джейк устремился к бару. Элспет выразительно посмотрела на Картера, давая понять, что надо немедленно подойти к ней, отложив все другие дела. Такой уж у нее был характер.
      - Послушайте, мы обсудим это в другой раз, - сказал Картер Рамиресу.
      - Другого раза не будет! - закричал Рамирес. - Ты, проклятая грязная свинья, не будет другого раза! Ты припер правительство к стенке, чтобы отнять у меня землю. А теперь вместо извинения бросаешь мне жалкую подачку! И тебе на все наплевать! Плевать, кто из-за тебя пострадает!
      - Рамирес, вы замолчите наконец? - сказал Картер.
      - Но я тебя заставлю переживать, - продолжал Рамирес. Картер пытался оттеснить его к двери, но художник стоял на ковре, широко расставив ноги, преисполненный решимости высказаться до конца. - Я тебе покажу общность переживаний. Я создам подлинное произведение подлинного искусства. Я покажу тебе нечто бессмертное. Я тебя заставлю переживать!
      - Хорошо, Рамирес, хватит, - сказала Мария. Рамирес отодвинулся от Картера. Его лицо смягчилось, но было по-прежнему жестоким и целеустремленным. Он смотрел в глаза Картеру холодным трезвым взглядом.
      - Сколько? - тихо спросил Рамирес размеренным ладяным голосом. - Сколько, если я принесу вам произведение искусства, дело моих рук, а, Кеннет Картер? Нечто такое, что заставит вас переживать, выведет из душевного равновесия, потрясет, будет иметь для вас значение? Вы увидите обычный жизненный опыт, но совершенно новый и прекрасный. Сколько вы мне заплатите?
      В комнате воцарилась тишина. Рамирес задавал эти вопросы таким тоном, будто размышлял вслух. Они скорее походили на утверждения.
      - Пятнадцать тысяч? - спросил Рамирес.
      Картер на секунду задумался.
      - Ну... - начал он.
      - Выражение вашего лица мне знакомо, - сказал Рамирес. Я узнаю его. Такое выражение бывает у коллекционеров, когда они слышат о предмете своих желаний. Слушайте, Картер, я хочу пятьдесят тысяч. Пятьдесят тысяч за самобытное, уникальное произведение искусства. Когда-то вы столько же заплатили за картину Миро.
      Картер лихорадочно думал. Он чувствовал на себе пристальный, нетерпеливый взгляд Элспет. Он жаждал лишь одного - как можно быстрее избавиться от художника.
      - Хорошо. Я уплачу эту сумму, если вы сделаете то, о чем говорите. Но я сильно сомневаюсь, Рамирес. В искусстве вы разбираетесь, но никогда не путешествовали, не знаете всех сторон жизни. Вряд ли у вас что выйдет, но я готов рискнуть. Я дам пятьдесят тысяч за такое произведение искусства, если вы сумеете его создать.
      - Оформите эту сделку, - сказал Рамирес.
      - Позвони в нотариальную контору и оформи договор, - сказала Мария, видя, что Картер не двигается с места.
      - Пусть оформят по всем правилам бюрократии, чтобы вы не могли отвертеться. Но, ради бога, защищайте свои интересы. Вы не обязаны платить, если работа вас не удовлетворит.
      Картер подошел к видеотелефону и вызвал Центральную нотариальную контору. Сначала ему предложили обратиться в Отдел регистрации пари, но когда он назвал свое имя, его соединили с другим отделом. Формально это было пари, но положение Картера в обществе позволило ему зарегистрировать сделку как договор двух частных лиц.
      Когда оформление было завершено, Рамирес молча подошел к бару, вынул граненую пробку из бутылки с текилой и сделал три больших глотка.
      - За искусство, мистер Кеннет Картер. За искусство и за мой каньон. Вы выпьете за это?
      - Пожалуйста, уходите, - сказал Картер.
      - Выпейте же! - настаивал Рамирес.
      Картер отпил глоток джина.
      - Не трудитесь провожать меня до двери, - бросил Рамирес и направился в прихожую. Он ступал нетвердым шагом, но осанка его оставалась величественной.
      До брака с Кеннетом Картером она была Марией Тейфел, а еще раньше Хелен Огильви. Когда она приехала в Голливуд, у нее был сорокапятидюймовый бюст, узкая талия и привлекательные бедра. Волосы у нее были черными, а нижние зубы не очень ровными. Продюсер нашел у нее талант, перекрасил ее в блондинку, выправил зубы и дал ей главную роль в нескольких фильмах, где и сюжет и наряды героини были сведены к минимуму. Кассы кинотеатров никак не откликнулись на это, но продюсер не сдавался. Она превратилась в норвежку Марию Тейфел. Продюсера не волновало, что она учит норвежский язык урывками, в перерывах между съемками в студии. Ему было безразлично, имеет ли фамилия "Тейфел" хотя бы отдаленное сходство с норвежскими именами. Он интересовался лишь ее талантами. В следующем фильме он еще более урезал наряды героини. фильм имел успех, и успех пришелся ей по вкусу.
      Продюсер удивился, обнаружив, что Мария Тейфел умеет играть, а она действительно была превосходной актрисой. Она продолжала успешно сниматься в фильмах и получила премию Оскара. А затем, в зените славы, на вершине своей карьеры она вышла замуж за бизнесмена Кеннета Картера. Для некоторых женщин это было бы концом карьеры, для многих - прелюдией к трагическому несовпадению интересов, а для большинства прелюдией к разводу. Но брак оказался удачным, и положение Марии с каждым годом упрочивалось, а ее талант расцветал. Волосы у нее снова стали черными, она перешла в драматический театр и добилась триумфального успеха. Она стала величиной мирового класса, а ее имя - синонимом утонченного вкуса.
      Теперь ее волосы были серебристо-седоватыми, но она оставалась очень привлекательной женщиной. Она смотрела на картину Рамиреса, а Картер неотрывно следил за женой, надеясь по выражению ее лица угадать, что она думает.
      - Как же это устроено? - спросила наконец Мария, ни на миг не отрывая глаз от картины.
      - Молекулярный распад, - объяснил Рамирес. - Картина сделана таким образом, что изображение, которое вы видите на ней, определяется случайным распадом молекул в источнике питания. Она будет функционировать еще долго после того, как Мона Лиза потрескается и превратится в пыль. Но каждую секунду картина будет меняться. Пейзаж всегда одинаковый, но в то же время он постоянно меняется, обновляется, точь-в-точь как жизнь. Это и есть та самая общность жизненного опыта, которую вы так усердно ищете в искусстве, мистер Картер. Перемена. Ибо все непрерывно изменяется, и никто не может этого избежать.
      Картер внимательно посмотрел на картину. Любопытно... Он затруднялся составить о ней мнение. Картина была около четырех футов длиной, трех футов высотой и толщиной в несколько дюймов. Рамирес объяснил, отчего она такая толстая: картина была автономной, не зависела от внешнего мира, механизмы, источники энергии и прочее - все находилось внутри. Было похоже, что на ее создание ушло гораздо больше месяца. Пожалуй, художник начал работу прежде, чем заключил то дурацкое пари.
      Отрицать ее красоту было невозможно. Уходящий вдаль узкий каньон. Отвесные красные стены вздымались вверх по обе стороны журчащей речки. В жарком синем небе, где-то далеко в вышине, то приближаясь, то удаляясь, плавно парили кондоры или орлы. На переднем плане пологий берег реки постепенно переходил в лужайку, где стоял глинобитный дом. Перед домом, между ним и водой, находился небольшой огород.
      - Это ваш дом? - обратилась Мария к Рамиресу.
      - Да, - ответил художник, - в моем каньоне.
      - Ах, вот в чем дело! - сказал Картер, повернувшись к Рамиресу. Он внезапно ощутил прилив гнева. - Вы воображаете, что с помощью какого-то сентиментального фокуса заставите меня прекратить строительство плотины! Разве можно быть таким дураком, Рамирес? Или вы меня считаете дураком? Месяц назад у меня в доме вы позволили себе идиотскую выходку из-за этого каньона. Если вы собираетесь возвращаться к этому вопросу при каждой нашей встрече, я буду вынужден просить вас держаться подальше. Дискуссия окончена.
      - Мистер Картер, - устало, заговорил художник, - если бы ваша жена не догадалась, никто бы никогда не узнал, что это изображение моего каньона.
      - Готов биться об заклад... - отрезал Картер.
      - Но раз вы теперь все знаете, вы должны понять и то, почему я избрал эту тему. Так ли уж странно, что художник выбирает дорогую ему тему? Неужели вы думаете, что художник может вызвать у вас интерес к своей теме, если сам он к ней равнодушен? Ну конечно, нет! В этом вопросе не у меня, а у вас туман в голове. Вы владелец портрета мадам Пикассо: разве Пикассо пытался повлиять на вас, когда писал его? Послушайте, Картер, я говорю все это, чтобы сохранить в силе наше пари. Вы не уточнили темы, и я выбрал ее сам. По-моему, я не нарушил условий нашего соглашения.
      - Я ставил условием, что вы создадите для меня подлинное произведение искусства и что оно будет новым и оригинальным, - заметил Картер.
      - Так оно и есть, - сказал Рамирес. - Это картина, но написана она не кистью, а электронной аппаратурой. Нечто совершенно новое. И она заставит вас переживать, затронет ваши чувства.
      Картер ощутил беспокойство. Что-то в поведении Рамиреса напоминало повадки хищного зверя.
      - Это искусство, Кеннет, - тихо сказала Мария.
      Картер повернулся и растерянно посмотрел на жену. К своему изумлению, он обнаружил, что забыл о ней. Забыл и о картине, поглощенный спором и неясными подозрениями. В целом пейзаж на картине остался прежним, но претерпел едва уловимые изменения.
      - Отрицать невозможно, - продолжала Мария: - Обрати внимание на краски и композицию. Как плавно и гармонично все перемещается. Линии остаются уравновешенными. Все здесь зависит от того, как передано соотношение между двумя отвесными сторонами каньона. А передано оно превосходно. Это произведение искусства, Кеннет. И оно не похоже на все то, что я видела раньше.
      Картер повернулся лицом к Рамиресу, он пытался побороть подступивший ужас. Он знал, что должен радоваться победе художника, но в то же время испытывал бессознательный страх перед чем-то, не поддающимся четкому определению.
      - Скажите-ка мне, Рамирес, - заговорил он голосом, полным ехидства и нарочитого презрения, - когда кондоры начнут описывать те же самые круги снова и снова? Чем эта картина лучше объемного кинофильма, пленка которого замкнута на круг для непрерывной демонстрации?
      - Я вам уже говорил, - ответил Рамирес, - что изображение на картине никогда не повторяется. Иначе был бы нарушен принцип Гейзенберга.
      - Я слежу за ней, Кеннет, - сказала Мария. - Это не замкнутая кинолента. Я достаточно знакома с кинофильмами, чтобы разобраться в этом. Кинолента не может донести бесконечные вариации световых бликов на поверхности воды, а эта картина может. В текущей воде бесконечное число завихрений, а возможности киноленты ограничены. Чтобы показать то, что я уже видела, потребовалось бы более полутора километров кинопленки. - Она ни на миг не отрывала глаз от картины с тех пор, как был снят чехол.
      Картер растерялся. Мария понимает в искусстве больше, чем он. Если она назвала эту вещь произведением искусства, то едва ли следует сомневаться. Никуда не денешься.
      - Значит, это правда? - спросил он.
      - Да, - подтвердила Мария. Она продолжала неотрывно смотреть на картину. Изображение было объемным и цветным (как в большинстве новых телевизоров), и время от времени Мария слегка изгибала шею, словно пыталась получше разглядеть что-то.
      - Ну, хорошо, - сказал Картер. - Согласен: все, что вы говорили о картине, - правда. Но нескольких минут мало, чтобы решить, нравится вам вещь или нет.
      - Конечно, - согласился Рамирес. - Возьмите ее с собой. Повесьте на стену у себя в доме. Понаблюдайте за ней несколько недель. Затем сообщите мне, нравится ли она вам. Расскажите, удалось ли мне задеть вас, взволновать. Тогда вы будете в состоянии решить, искусство это или нет.
      - Хорошо, - сказала Мария. - Сделаем, как он говорит, Кеннет. Для себя я уже решила и думаю, что через неделю-другую ты со мной согласишься. И даже если не согласишься, все равно мне бы хотелось, чтобы картина повисела у нас в доме. Она меня очаровала.
      - Тебе это действительно нравится, Мария? - осторожно спросил Картер.
      - Да.
      Он обратился к Рамиресу:
      - Мы увезем ее с собой. Но прежде позвоним в Центральную нотариальную контору и уведомим их, что этот шаг не должен истолковываться как согласие купить картину и никоим образом не означает, что условия контракта выполнены.
      - Очень хорошо, - сказал Рамирес. - Но раз вы заговорили о нотариальной конторе, думаю, что было бы неплохо кое-что добавить к финансовой стороне нашей сделки.
      - Вы хотите поднять первоначальную ставку? - спросил Картер.
      - Да. Возникли некоторые дополнительные расходы, которых я не предвидел, и мне хотелось бы возместить затраты.
      - Каковы ваши условия и что вы мне можете предложить?
      - Если вы останетесь довольны картиной, то заплатите мне пятьдесят тысяч и еще десять тысяч за испытательный срок. За то, что картина будет в вашем доме, пока сделка еще не состоялась. Деньги выплатите переводом на счета некоторых благотворительных обществ, которые я вам назову.
      - За испытательный срок! - воскликнул Картер. - Десять тысяч за то, что равноценно прокату! Да что вы о себе возомнили?
      Рамирес выпрямился и заговорил холодно и с достоинством.
      - Я - Рамирес. Я создал эту картину. Я вложил в нее свою жизнь и душу. Я художник. Мне не кажется, что я запрашиваю слишком много.
      - Почему ты так расстроен, Кеннет? - спросила Мария. Она наконец оторвала свой взор от картины и глядела на мужа с какой-то непонятной улыбкой. - Ты же ничего не потеряешь, разве что решишь, что картина действительно стоит шестидесяти тысяч.
      - Хорошо, - сказал Картер. Кровь стучала у него в висках, его охватила ярость оттого, что он сам не понимал причин своей злости. - Хорошо, но не будьте слишком уверены в том, что вам удастся быстро разбогатеть, Рамирес.
      - Кеннет! - резко оборвала его Мария. - Перестань валять дурака! Веди себя как подобает джентльмену. Тебе не к лицу грубить из-за каких-то грошей!
      - Не смей говорить со мной в подобном тоне! - закричал Картер, поворачиваясь к жене.
      - Привези картину, - сказала Мария. Она встала, подошла к двери, натянула перчатки и вышла.
      Так холодна и собранна, подумал Картер. Так спокойна. Так невозмутима. Он ненавидел ее такой. Черт ее побери, она не имеет права брать над ним верх.
      - Звоните, - сказал Рамирес.
      Внезапно гнев Картера схлынул. Художник - просто-напросто еще один бизнесмен. Предстоит самое заурядное дело - подойти вместе с ним к видеофону, вызвать Центральную нотариальную контору и уведомить нотариусов об изменениях в контракте.
      Закончив переговоры. Картер подошел к картине и стал внимательно вглядываться в нее, пытаясь осознать, почему она вызывает у него беспокойство.
      - Будьте добры, помогите мне снять ее со стены, - обратился он к Рамиресу.
      - Вы и сами легко справитесь.
      Картер снял картину с крюка и обнаружил, что она гораздо легче, чем он ожидал. Пластмассовая рама была облицована вишневым деревом. Задняя часть выполнена из гладкой белой пластмассы. Весила картина не более пяти килограммов. Он сунул ее под мышку и еще раз покосился на нее. В лазурном небе появились прозрачные перистые облака. Картер направился к двери.
      - Последний вопрос, - обратился он к художнику. - Насчет денег. Предположим, вы их получите. Эти благотворительные пожертвования - не выдумка? Вы действительно собираетесь раздать деньги?
      - Да.
      - Почему? Вы могли бы купить себе другой каньон.
      - Нет, мистер Картер, - улыбнулся Рамирес. - Другого каньона не существует. Я собираюсь раздать эти деньги, потому что нет ничего такого, что я хотел бы на них купить. Дополнительную сумму я запросил лишь на покрытие непредвиденных расходов. Прощайте.
      Картер хотел что-то сказать, но так и не нашелся. Он крепко прижал к себе картину и ушел.
      В противоположность Марии Картер еще не испытал на себе особого воздействия картины. Для него эта новинка была пока что развлечением, а не увлечением. Если он шел через гостиную, то лишь потому, что ему так хотелось. Он мог бы пройти через кухню или, в солнечные дни, более длинным путем - через террасу.
      Он просто хотел взглянуть на картину, висевшую на стене рядом с большим двустворчатым окном до пола.
      Тяжелые лиловые шторы были задернуты, в комнате было темно, и, чтобы добраться до прихожей, ему пришлось зажечь настольную лампу. Кругом царил беспорядок. Мария отказалась от прислуги еще несколько лет назад, но сейчас...
      Мария сидела на диване, повернувшись лицом к картине. На ней был синий халат, волосы не были уложены.
      - Как погода? - спросил Картер.
      - Дождь идет. Река мутная, - сказала она.
      Картер не знал, давно ли она сидит перед картиной. Вероятно, с восхода солнца. С того момента, когда взошло солнце в небольшом мексиканском каньоне.
      - Вода в реке снова прибывает, - сказала она. - Не думаю, что на этот раз уровень будет таким же высоким, как на прошлой неделе. Видимо, огород все же уцелеет.
      Теперь на картине появился человек. Он был слишком мал, чтобы можно было различить его черты, но оба знали, что это Рамирес. Когда через два дня после того, как картину принесли в дом, на ней появился художник, Картер пришел в ярость. Но Мария не разрешила вернуть картину. Она нашла миниатюрное изображение художника очаровательным - вроде крошечной превосходно сделанной куклы. Ей нравилось играть с куклами из плоти и крови, будь то действующие лица в пьесе или знакомые.
      Картер взял утреннюю газету и развернул ее.
      - Думаешь, он выберется из каньона? - спросил он, встав у настольной лампы так, чтобы не заслонять света Марии.
      - Из каньона должна вести другая тропинка, - твердо сказала Мария. - За тем местом, где он стоял с мольбертом. Нам отсюда просто не видно. Там должны быть деревья и тропинка. Где-то за кадром. Жаль, что он отвязал лодку и ее унесло!
      - Гм. Вот прогноз погоды. Ожидается наводнение. Полицейские, что помогали жителям эвакуироваться из небольших боковых каньонов, вынуждены были вернуться - слишком быстро прибывает вода. Значит, придется приостановить строительство плотины, пока вода не спадет.
      - А разве не плотина вызывает наводнение? - с живым интересом спросила Мария. Но глаза ее неотступно смотрели на картину.
      - Снег в горах. Этой зимой его больше, чем обычно.
      - Надеюсь, наш каньон не затопит, - сказала Мария.
      - Мария, ведь это всего-навсего картина. В ней используется принцип молекулярного асимметричного распада в источнике питания. Помнишь объяснение Рамиреса? Если на картине и показано наводнение, то оно не имеет никакого отношения к настоящему снегу.
      - Да, - согласилась Мария. Однако Картер видел, что жена его не слушает. Она наблюдала, как крошечный Рамирес, закутанный в пончо, вышел из дома и исчез за углом. По-видимому, за домом находился сарай, в нем художник держал козу. Иногда коза паслась там, где на картине она была видна.
      Когда в холодильнике почти не осталось продуктов, Мария ненадолго вышла из транса и отправилась в город за покупками. Ей не хотелось тратить время, но делать было нечего. Картер остался один на один с картиной. В полдень на картине появился Рамирес, работавший в огороде: он окучивал грядку, где росли какие-то низкорослые растения с широкими зелеными листьями. Внезапно он отпрянул назад и ударил мотыгой по чему-то на земле. Он нанес еще несколько ударов, потом замер, навалившись всем телом на мотыгу. Через несколько секунд он выпрямился и, прихрамывая, побрел домой, опираясь на мотыгу как на посох.
      Может быть, его укусила змея? Что еще, кроме гремучек и скальных змей, водится в Мексике? Скорпионы! Его мог ужалить скорпион! И там, в отрезанной от всего мира долине, без медицинской помощи ему суждено умереть в страшных мучениях.
      Внезапно Картер вскочил и отвернулся от картины. "Проклятье! Вот дурак!" - подумал он. Поймать себя на том, что его встревожила картина! Как будто он наблюдает за живым человеком! Глупо, все равно что беспокоиться за судьбу персонажа в пьесе.
      В два часа дня он снова сидел на диване и наблюдал за маленьким домиком, надеясь заметить там признаки жизни. Он успел как следует поразмыслить надо всем этим и остался доволен. Пусть испытывать беспокойство за судьбу героя в пьесе глупо, но это вас развлекает. Для того и написана пьеса. Если она оставляет вас равнодушным, она не оправдывает своего назначения. Правда, это временное беспокойство, но оно незаменимо как средство эмоциональной разрядки. Нет ничего смешного в том, что он беспокоится за человека на картине. Надо самому быть каменным или бронзовым, чтобы не почувствовать пафоса роденовских "Граждан города Кале" или "Социальной справедливости" Эпштейна.
      К тому же картина не только развлекала, но имела и другое преимущество. Мария проводила перед ней почти все свое время, молча наблюдая за тем, что там происходит. Она теперь не так неразлучна с мужем. Когда приходят гости, она не выказывает к ним прежней любезности и внимания. Перестала подчеркивать, что Картер женился на женщине, которая слишком хороша для него. Подчеркивать его недостатки на людях и наедине при каждом удобном случае. Она теперь не стремится распоряжаться его жизнью. Одно это уже стоит шестидесяти тысяч.
      Когда Мария вернулась домой, он рассказал ей о происшествии со змеей, скорпионом или чем-то подобным. Она сварила кофе. Оба уселись на диван и до полуночи обсуждали случившееся, строя различные предположения. Замерцавший в окне домика тусклый огонек керосиновой лампы донес до них весть, что Рамирес пока жив, и они пошли спать.
      - Привет, Кеннет, - сказала Элспет Прайор. - Где же ваша чудо-картина? Я в нее не верю, так что придется вам показать ее мне.
      Она прошла мимо него, сняла пальто и небрежно бросила его на услужливо подставленную руку Джейка Прайора. Картер закрыл дверь прихожей и пошел за ними мимо фонтана в затемненную гостиную. Мария сидела перед картиной. Элспет, выждав несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте, подошла к дивану и села рядом с Марией. Джейк отнес пальто на вешалку и двинулся к бару. Дрожащими руками он налил в стакан виски, плеснул туда немного воды, затем тоже подошел к картине. Картер остался в другом конце комнаты, наблюдая и за ними и за картиной.