31

Я обмакнул перо в чернильницу, снял с кончика пера не свою волосинку и аккуратно вывел:

Нецелые числа исходят от Ларсона. Объясняются они так. Во-первых, предполагается, что виновных роботов ровно пять. Далее, верно одно из двух: либо пятый робот-убийца находится среди пятнадцати роботов «Галактик-Трэвэлинг», либо среди трех роботов из патологоанатомички. Шансы 15 к 3 или, что то же самое, 0.83333… к 0.16666… . Меньшая дробь добавлена Ларсоном к числу найденных виновных роботов. Бульшая дробь равна вероятности того, что визит в «Галактик-Трэвэлинг» себя окупит. Шеф заметил, что в действительности, эта вероятность значительно ниже — ведь со времени покупки роботов прошло десять месяцев, и убийство уже могло совершиться. Ларсон из чувства противоречия возразил, что роботы-убийцы не торопятся убивать. Только два робота из найденных четырех покушались на убийства по «собственной» инициативе. Два других — Ленивец и Фиш-младший — были спровоцированы соответственно Другичем и Греттой. Поэтому, заключает Ларсон, пусть Ильинский не рассчитывает на скорое возвращение. «Пусть рассчитывает на удачу», — хотел он сказать на самом деле.

В большей степени, чем рассуждения Ларсона, Шефа успокоил Янин доклад, касавшийся подозрительных смертей среди сотрудников и клиентов «Галактик-Трэвэлинг». За последние десять месяцев у крупнейшего тур-оператора галактики произошло два несчастных случая. Во-первых, во время маневров в метеоритном поясе Веги погиб прогулочный корабль с двенадцатью туристами и двумя членами экипажа на борту. Роботов на корабле не было, вся аппаратура работала исправно. Корабль не успел проскочить метеоритный поток в силу обстоятельств, спрогнозировать которые не в состоянии ни люди, ни роботы.

Во-вторых, один из тренировочных выходов в космос закончился гибелью инструктора. Он кинулся спасать туриста, отцепившегося от станции. Чтобы догнать улетавшего в открытый космос клиента, инструктору пришлось отцепить свой страховочный фал. Догнав клиента, он толкнул его по направлению к станции, а сам, получив дополнительный импульс, попал под выхлоп приближавшегося к станции корабля. Имя героя-инструктора было во всех газетах. Очевидно, что роботы к этой смерти не имеют никакого отношения.

Среди случаев, которые нельзя признать несчастными, были кражи, драки, сексуальные домогательства, легкие отравления некачественными продуктами, но ни одного убийства или покушения на убийство. К такому же выводу пришел и Гроссман, получивший сводку по «Галактик-Трэвэлинг» по своим каналам.

Я сравнивал его список с Яниным, а он стоял в дверях с чемоданом в руке и призывал меня не трепать ему нервы.

— Не перекусить ли нам перед отъездом? — спросил я.

— Проклятье! — выдавил он и бросился вон из жилого сектора.

Я догнал его на лестнице. Кибернетик застрял одной ногой между стоек лестничных перил. Может, Гретта действительно тут покалечилась? Нештатное приземление Гроссман объяснил сквозняком, сбившим его с курса.

Иметь штаб-квартиру в открытом космосе считается у трансгалактических компаний особым шиком. «Галактик-Трэвэлинг» первым ввел эту моду. Размещение офиса в специально построенной станции «Сириус-Плаза» задумывалось, прежде всего, как очень дорогой рекламный ход. На личном примере нужно было убедить потенциальных клиентов в том, что компания способна обеспечить их всеми удобствами цивилизованной жизни, причем, в любой точке межзвездного пространства. После того как реклама сделала свое дело, и любители космических путешествий начали покупать билеты на дальние межпланетные круизы, руководство «Галактик-Трэвэлинг» без лишнего шума перебралось обратно на Землю. Если же какому-нибудь недоверчивому туристу взбредет в голову повидать начальство, то к его услугам всегда найдется кто-нибудь из «вице-президентов» — вежливых и внимательных господ, посменно выполняющих на «Сириус-Плаза» роль «начальства». На их вежливость мы-то и рассчитывали. Кроме того, мы рассчитывали на их осведомленность. К примеру, клерки из фаонского представительства «Галактик-Трэвэлинг» ничего не знали о покупке роботов. Гроссман по своим служебным каналам выяснил, что все пятнадцать роботов были полностью подготовлены и обучены для работы в гостиницах орбитального типа. Во время обучения никто из робототехников не пострадал, — видимо, оттого, что обучение сводилось к заполнению памяти роботов стандартными навыками. Тридцатого мая прошлого года роботов выгрузили на Терминале Фаона, а дальше ими занимались сотрудники «Галактик-Трэвэлинг».

За кофе с сэндвичами на Терминале Эрмы я заметил Гроссману:

— Кажется, вы хотите убедить меня в том, что пока мы находились на Ло, никто из ваших людей не наведался в офис «Галактик-Трэвэлинг» на Земле.

— Никто, — подтвердил Гроссман и с чистой совестью вцепился в копченую лососину, — если только не сам Чандлер, — добавил он после того, как обнаружил в рыбе кость.

— Он бы вам об этом сообщил?

— Не делайте вид, что не понимаете шуток. Разумеется, президент Чандлер ни в какой «Галактик-Трэвэлинг» не ходил. И никто другой не ходил. С нашей стороны все расследование веду я один.

— Из соображений секретности?

— Конечно.

— Вы не пытались улизнуть с Ло раньше меня и показали мне всю документацию по продаже роботов туристам.

— Но ведь мы партнеры, разве не так?

— У меня такое ощущение, что в вашей рыбе где-то осталась еще одна кость.

— Следите за своей… — Он недоговорил, потому что мой сэндвич был с сыром, зеленью и грибами.

Оплатив счет, мы пошли подтверждать транзит до Терминала Сириуса.

Комплекс «Сириус-Плаза» составлял с Терминалом Сириуса единое целое. Три линзы — тридцати, сорока и пятидесяти метров в диаметре, увенчанные прозрачной сферой «всестороннего обзора», стояли пирамидкой на осьминоге Терминала. Офис «Галактик-Трэвэлинг» занимал верхнюю, тридцатиметровую, линзу. В средней и нижней находились гостиница, два ресторана, два бара, мини-аквапарк с солярием и ботанический сад. Когда мы ступили на эскалатор, ведущий из Терминала в центральный холл «плазы», сходившему с эскалатора пассажиру набросили на шею ожерелье из метеоритов. Послышалась стрельба из бутылок с шампанским, под гром аплодисментов к потолку взвились разноцветные шары. Гроссман спрятался мне за спину и спросил, что там происходит.

Происходило, судя по всему, награждение миллионного клиента. Пенсионер с загорелым лицом принял ворох подарков, над его головой трясли уже пустую бутылку дешевого «Асти мартини». Супруга пенсионера помогала ему держать подарки и умоляла устроителей не открывать следующую бутылку, с которой уже сорвали золоченую фольгу, и борьба шла за проволоку, удерживавшую пробку.

— Придется подождать, пока все это не закончится, — сказал Гроссман, с презрением оглядывая толпу туристов, — начальство «Галактик Трэвэвлинг», наверное, все сейчас здесь. Могу представить себе их физиономии, когда бы им сказали, что один из тех роботов, что сейчас разносит шампанское, замыслил убийство. Удобный случай — подсыпал яд в бокал, и нет человека.

— Вы думаете, наш робот находится в «Сириус-Плаза»?

— Да нет, это я так, дал волю фантазии, — и Гроссман изобразил злодейскую улыбку. — Пойдемте в бар. Когда они навеселятся, поднимемся в офис.

Из шумного холла мы перешли в тихую смотровую галерею, опоясывавшую нижнюю секцию «Сириус-Плаза». Пройдя пару десятков метров, снова увидели людей: обращенный к Сириусу сектор галереи заполняли зеваки. Художники-космисты развернули здесь свои этюдники. Зарисовывая Сириус А, они сетовали на то, что Сириус В находится слишком близко к центральной звезде и потому невиден. С расстояния в тридцать миллиардов километров главное действующее лицо светилось в одну тысячную земного Солнца и в пятьсот раз ярче полной Луны. Гроссман звезду проигнорировал, двигая дальше в сторону вывески «Бар „У четырех звезд“» — имелись в виду сомнительные Сириусы С и D. Я сказал ему, чтобы он заказал для меня кофе покрепче, и остановился поглазеть в основном на публику. Под окном, доходившим до пола, высовывалась причальная ферма Терминала. Сириус А горел прямо над ней, и один из художников выразил опасение, что станция назло ему начнет совершать маневр, и ферма загородит звезду.

— Пиши быстрее, — посоветовали ему коллеги.

— Почему вы не встали сбоку? — спросила стоявшая рядом с ним дама. Она уже давно мечтала познакомиться с художником.

— Не видно, — буркнул тот и прищурился куда-то вдаль.

— Не видно что? — настаивала дама.

Я скосил взгляд на набросок и, не двигаясь с места, попытался угадать, что ему не было бы видно, если бы он встал в нескольких метрах сбоку от фермы. Немногословный художник дал на раздумья достаточно времени. Скорее всего, он не увидел бы человека в скафандре, который что-то монтировал между двух антенн на самом конце причальной фермы. На картине его изображала светлая четырехконечная клякса, — именно таким он и виделся из галереи. На картине была только одна такая клякса, в действительности же их было две. Я выудил из рюкзака бинокль и навел его на дальний конец фермы. Рядом с человеком находился робот — младший брат эрмского «полупаука», облаченный в защитный кожух, сшитый (так, во всяком случае, казалось издалека) из двух верхних половинок человеческого скафандра. Четыре одинаковые конечности выполняли четыре различных операции. Левая верхняя прижимала лапу антенны к ферме, — видимо, их надлежало соединить навсегда. В правой верхней робот держал набор инструментов. Левая нижняя конечность держалась за скобу на внешней оболочке шлюзового узла, а правая нижняя коленом фиксировала человека, чтобы тот, двумя руками орудуя ключом, не крутился вместо болта.

— Дайте мне, — грубовато попросил художник и протянул руку за биноклем.

— Это по правилам? — спросил я, отдавая ему прибор.

— Как сказать, — ухмыльнулся он.

В бинокль он смотрел не дольше секунды, — все-таки, использовать оптику было не по правилам.

— У вас там «alarm» почему-то мигает, — рывком вернув мне бинокль, проговорил он как бы между прочим.

«Alarm» мигал, потому что я не отключил распознавание. Перед отлетом с Фаона я натаскал бинокль на роботов. С расстояния в километр бинокль узнает робота по одной клешне и сообщает мне об этом тревожным сигналом.

— Сломался, — сказал я.

Кажется, такой ответ удовлетворил его полностью. По-прежнему невозмутимый, он принялся подправлять что-то в изображавшей астронавта кляксе. Или это был робот? Я взялся уточнить:

— У вас на картине робот или человек?

— Какой робот? — удивился он. — А, тот, что ли… — Он сделал шаг ко мне и покосился на картину. — Неужели можно спутать?

— Стало быть, человек, — вслух заключил я.

— Угу, — кивнул он, — царь природы.

— Что мешает пририсовать к царю робота?

— А вам это надо?

— Робот нарушит целостность картины! — внесла ясность его поклонница. — Единение космоса и человека!

— Вот, — поднял кисть художник, — слышали? Наследуется ли царство природы по женской линии, вот в чем вопрос.

Оставив этот вопрос без ответа, я направился в бар, где меня ждал Гроссман. Разговор с художником лишний раз доказал, что роботов не принято замечать. Заметил ли кто-нибудь робота, когда погиб инструктор по выходам в космос?

— Ваш кофе остыл, — сказал Гроссман и склонил голову, вглядываясь в галерею через застекленную стену: не привел ли я кого-нибудь?

Я двумя глотками осушил чашку. Гроссман помешивал ложечкой кофейную гущу. Он передумал заказывать спиртное в последнюю минуту.

— Мне нужно показать вам одну вещь, — произнес я, сползая с высокого табурета, — она касается живописи космистов.

— С чего вы взяли, что я в ней разбираюсь?

— Вы разбираетесь в натурщиках, а этого мне достаточно. У нас есть время побродить по галерее?

— Какие еще натурщики?! — Гроссман снова склонил голову и снова не увидел ничего подозрительного. — Вы, собственно, о чем?

— Пойдемте, я вам все покажу.

Я отконвоировал кибернетика до сектора с художниками. Пока я отсутствовал, мое место заняла дама. Предмет ее интереса изобразил на картине размытое по вертикали, бежеватое облако, замутившее слегка портрет Сириус А. Дама увидела в этом глубокую аллегорию, но так и не добралась до ее дна. Мы застали ее в мучительных раздумьях.

— Это ваше отражение в стекле галереи, — предложил я ей разгадку таинственного облака.

— Вы, правда, нарисовали меня? — в восторге обратилась она к автору аллегории.

— Нет, — сказал он и, обернувшись, посмотрел на меня, — это то, что осталось от вас, после того как вы ушли.

Дама разочарованно протянула «нууу» и отошла в сторону, освободив место для наблюдения за роботом.

— Так кто здесь натурщик? — осведомился Гроссман.

Я сунул ему бинокль и указал азимут.

— Alarm, — коротко констатировал он.

— Сломан, — не поворачивая головы, столь же коротко объяснил художник.

Гроссман оторвал взгляд от причальной фермы.

— Кто сломан?

— Никто. Слом, как состояние души и приборов. Всеобщее состояние. Декогерентность слабых мира сего.

— Рассмотрели робота? — спросил я и, получив утвердительный ответ, оттащил Гроссмана подальше от комментариев космописца. Партнер явно стремился опередить события:

— Это не тот робот. Те роботы предназначены для обслуживания орбитальных гостиниц, это следует из документов, что я вам показывал.

— Где вы их взяли?

— Послушайте, — возмутился он, — документы подлинные, клянусь чем угодно. Я вам уже объяснял, что для работ в открытом космосе производят специальных роботов, из специальных материалов, выдерживающих перепад температур и… и прочее! Вы взгляните, у него даже ноги не такие, как у обычных роботов.

— У фермеров из «Деметры» было по четыре ноги, а руки… ну вы, наверное, помните их руки… С главного конвейера «Роботроникса» сходят полуфабрикаты, начинка для роботов-трансформеров. Ответьте мне «да» или «нет». Можно ли сошедший с вашего конвейера полуфабрикат довести до состояния робота-монтера космических антенн?

— Если поставить себе такую цель, то да, можно! — Гроссман начинал распаляться. — Можно довести робота до чего угодно — до стиральной машины, до коллайдера, до… довести его до частного детектива, пожалуй, еще легче. Но зачем? Зачем, скажите мне, это делать, когда есть…

— …настоящие частные детективы.

Гроссман развернулся на каблуках и зашагал к бару. Заслышав его топот, художник прикрыл грудью этюдник.

Мы проторчали в баре еще час. Гроссман тянул виски on the rocks и злобно хрустел льдом. Я пил кофе и изучал публикации, посвященные гибели инструктора. Трагедия произошла чуть больше двух месяцев назад, семнадцатого декабря прошлого года, на орбитальной станции «Трамплин-2», принадлежащей Всемирному Агентству по освоению и использованию Космического Пространства (сокращенно — ВАКоП). «Трамплин-2» — это огромный инженерный комплекс, где готовятся и испытываются новые средства космической коммуникации. Ближайшая к «Трамплину-2» звезда — каталожная Горштейн-Торквилл 15504, до нее двадцать с чем-то миллиардов километров. Ближайший Терминал Канала — ТКЛ-1183, до которого три часа лету. Тем инопланетянам, которым сто парсеков — не крюк, советую сначала отыскать Солнце, от него держать курс на Малое Магелланово облако; триста световых лет спустя — остановиться и уточнить дорогу.

Частично для улучшения финансирования, но, в первую очередь, для пропаганды технических достижений ВАКоП разрешил «Галактик-Трэвэлинг» организовать на станции туристический центр. С тех пор ГТ заманивает туристов перспективой побывать в шкуре астронавта-исследователя, испытать технические новинки или просто себя.

Четырнадцатого декабря на «Трамплин-2» прибыл господин Сундин, пятидесятишестилетний учитель химии из города Турку, Земля. Одинокий человек: шесть лет назад умерла его жена, еще через два года он потерял единственную дочь. Купленный им недельный тур включал в себя тренировки так называемого «первичного цикла»: подготовка учебного корабля к полету («полный бак, сэр!»), пилотирование вблизи станции, стыковка-расстыковка, несложный ремонт и оказание помощи экипажу терпящего бедствие корабля. «Ни минуты на тренажерах, все в живую, — соблазнял туристов „Галактик-Трэвэлинг“, — вспомните, как вас в первый раз учили плавать!».

Какой может быть ремонт без выхода в открытый космос? «Вы пробовали поставить запаску, не вылезая из кара?» — с этого вопроса инструкторы обычно начинают занятия по выходам в космос. До поры, до времени они скрывают от учеников, что самое трудное, это не выйти, а зайти обратно. Сундина и еще двух учеников инструктировал Кайл Осборн, профессиональный навигатор со ста тридцатью тысячами часов налета, вышедший в отставку пять лет назад по заключению медицинской комиссии. В прошлом декабре ему было пятьдесят один.

Семнадцатого декабря они во второй раз выходили в космос. В 11:20 по местному времени вне станции находились все четверо — три ученика и инструктор. Сундин первым из учеников покинул шлюз. Осборн пристегнул карабин его фала к ближайшей скобе и с известной шуточкой «далеко не улетай» отпустил немного попарить вблизи станции. Затем Осборн занялся вторым учеником.

Почему Сундин отцепил карабин от скобы и перенес его на кронштейн коротковолновой антенны?

Потому что второго ученика следовало прицепить к той же скобе, и фалы могли перепутаться. Вторая причина: прицепленный к скобе, Сундин не мог удалиться от шлюза на достаточное расстояние, чтобы освободить место для еще двух учеников — вокруг шлюза громоздились фермы, поручни и антенны, за которые постоянно цеплялся фал Сундина. Он перенес карабин с разрешения Осборна, это подтверждают два других ученика, слышавшие переговоры между Осборном и Сундиным по общему каналу связи.

Почему Осборн доверил эту операцию Сундину?

Во-первых, потому что во время первого выхода в космос Сундин научился переносить точку крепления. Во-вторых, Сундину, висевшему в обнимку с антенной, было не трудно отцепить карабин и перенести его на метр дальше от шлюза, в то время как Осборну еще приходилось следить за остальными учениками, которые оказались не такими способными (смелыми), как Сундин. Пока Осборн возился с третьим учеником, который, очевидно, из страха не желал выпускать из рук поручень, укрепленный непосредственно у выхода из шлюзового узла, Сундин парил спиной к станции, и он не заметил, что десятиметровый фал его больше не держит. «Кажется, я лечу», — сказал Сундин, когда между ним и станцией было уже метров двадцать — двадцать пять.

Осборн отреагировал мгновенно. Он отстегнул свой карабин и оттолкнулся ногами от станции. Полетел он точно в направлении Сундина, на которого уже надвигался учебный корабль с учеником и пилотом-инструктором на борту. Чего стоило им затормозить? Не было смысла, потому что радар показывал, что при сохранении скорости столкновения не последует.

Осборн еще не долетел до Сундина, а уже возникает вопрос, почему инструктор не воспользовался встроенным в скафандр импульсником, который предназначен как раз для того, чтобы не отталкиваться ногами. Потому, говорят коллеги Осборна, что никакой импульсник не заменит опыт, сноровку, реакцию, интуицию и т.д., и т.п. настоящего профессионала. Короче говоря, на месте Осборна они поступили ли бы точно так же. Но для возвращения на станцию импульсник, разумеется, пригодился бы. Кстати, почему, в таком случае, импульсником не воспользовался Сундин? Ответ очевиден: его этому не учили.

Итак, Осборн долетает до ученика, хватает его за руки, и они летят вместе, — летят и при этом еще вращаются вокруг общего центра тяжести. Что дальше? Дальше Осборн должен был остановить вращение и сориентировать их обоих на станцию. Остановить вращение можно с помощью того же импульсника. В автоматическом режиме? Нет, ни в коем случае. Автоматика заточена на одного человека, центр тяжести которого известно, где находится. Осборн должен был переключить импульсник в ручной режим и сам дать импульс в нужном направлении. Для этого требовалось некоторое время, а корабль находился уже близко. И снова Осборн поступает совершенно верно: он отталкивает Сундина в сторону станции и, оставшись один, теперь может включить режим автоматической ориентации, но…

Не знаю, что было написано в выводах следственной комиссии, но репортер, статью которого я читал, не смог удержаться от сакраментального «но было уже поздно». Действительно, оттолкнув Сундина, Осборн увеличил собственную скорость и оказался под кораблем в тот момент, когда пилот включил боковой маневровый двигатель. Радар сообщил пилоту чистую правду: корабль и в самом деле уже «проскочил» астронавта. Бортовой компьютер не обучен отслеживать зону поражения выхлопом маневровых двигателей. Зачем вообще пилот включил двигатель? До пилота кораблем управлял ученик и, наводя корабль на стыковочный узел, он совершил ошибку. Ошибку надо было исправлять, иначе корабль врезался бы в ферму с лесом острых антенн. Конечно, если бы пилот знал, во что выльется этот маневр, он бы плюнул и на ферму, и на корабль, и на себя вместе с туповатым учеником. Но чертов радар в числе потенциальных жертв указывал лишь мертвые железки, которые, тем не менее, стоили каких-то денег. Что оставалось делать пилоту?

«Несчастный случай», — разводят руками все, с кем удалось поговорить репортеру.

Дочитав интервью с пилотом, я потребовал вторую чашку кофе. Гроссман заметил, что я отвлекся от чтения, и сунул мне под нос какие-то накладные, подписанные собственноручно таким-то и таким-то ответственным господином.

— Вот печать, — тыкал он пальцем, — и вот печать, и здесь еще… — он перевернул страницу, — нет, здесь не печать, а штамп, но это все равно…

— И что из этого? — спросил я.

— Документы подлинные. Черным по белому написано: программное и техническое оснащение по специализации ноль-девять-четырнадцать-бэ. Если желаете, можете ознакомиться со спецификацией, соответствующей данной специализации роботов.

— Слишком длинные слова. С вашего позволения, я почитаю прессу.

— Свежую?

— Прошлогоднюю, — и я скинул ему в планшет статью с названием «Почему люди падают с „Трамплина“». — Других нет, — добавил я, прежде чем он успел сказать, что он думает по поводу такого сорта заголовков.

Как бы ни были умны созданные Борисовым роботы, ни один из них не сумел бы спрогнозировать столь сложную цепь событий. Но робот мог дать им толчок, то есть отсоединить карабин Сундина. Чем не устроил его учитель химии? И вообще, был ли там робот?

Были или не был, в статьях не говорится, но вот он, первый звонок: в числе свидетелей оказался местный инженер, который в день трагедии осматривал внешнюю обшивку шлюзового узла. Проверяя швы соединений, он находился в нескольких метрах от Осборна и его учеников. По его словам, он застал только конец погони за Сундиным «и то, что было потом». Работал ли он в одиночку или взял в помощники робота? Похоже, никто, кроме меня, не задался этим вопросом.

Зато следователи изрядно потрудились над решением проблемы, почему отстегнулся карабин. Вот что они, в конце концов, придумали. Карабин Сундина защелкивался на любом стержне (скобе, поручне, стойке, кронштейне и т.д.), толщина которого не превышала пяти сантиметров. Если карабин защелкнулся, то отсоединиться без постороннего вмешательства он не мог — факт, проверенный всеми доступными способами. Кронштейн, к которому прицепился Сундин, имел разную толщину: семь сантиметров у основания и четыре с четвертью в месте соединения со стойкой антенны. Сундин накинул карабин ближе к основанию кронштейна — там, где он толще пяти сантиметров, — и кронштейн вошел в паз не полностью. По этой причине карабин не защелкнулся, но Сундин, очевидно, не обратил на это внимания. Затем, — но не известно, когда точно, — незакрепленный карабин соскочил с кронштейна. Лишь одна из, наверное, ста попыток воспроизвести поведение карабина закончилась в соответствии с выводами следователей, но это не помешало им поставить жирную точку, — по крайней мере, в том пункте, что касался потери «связи» между Сундиным и станцией.

Я поднял глаза от статьи и наткнулся на взгляд Гроссмана. Обычно я чувствую, когда на меня смотрят так, как смотрел он. В этот раз что-то помешало моему седьмому (к шестому я отношу интуицию) чувству.

— Я готов, — сказал он, — сходить в здешний ботанический сад и принести вам пальму, только чтобы вы постучали по дереву.

Поблизости от столика, за которым мы сидели, действительно, не было ничего деревянного: металл, стекло, пластмасса неоновых расцветок и натуральная кожа.