15. Дни великих открытий

За двумя днями напряженного безделья последовали три дня бестолкового труда. Яна мучилась с таблицей. Все программные методы поиска исправлений она перепробовала. Нашла две опечатки в названиях Секторов, и одну — в координатах: какой-то из детекторов попал в корону Бетельгейзе. «Или наука так далеко шагнула», — оговорилась она, исправляя опечатку в копии, но оставляя нетронутым оригинал. Отбросив программные методы, Яна перешла к визуальным. Она вывела таблицу на большой экран в лаборатории Ларсона и принялась разглядывать ее под разными углами и с разных расстояний.

Некоторое время Ларсон с недоумением поглядывал, как Яна то приближается к экрану вплотную, то, пятясь, отходит в самый дальний угол лаборатории. Он раздумывал, стоит ли ее предупредить, что пятясь задом она когда-нибудь…

— Не запнись!

С предупреждением он опоздал. Яна запнулась о кабель и упала ко мне на руки, потому что я только что вошел в лабораторию.

Ощутив себя в неизвестно чьих объятиях, Яна взвизгнула. Готов поспорить, она подумала на сапиенсов.

— Тише ты, сапиенсы услышат, — сказал я, не разжимая объятий.

— Пусти… — она ловко вывернулась и убежала под защиту Ларсона.

— Ну и реакция у тебя! — одобрительно покачал он головой.

— А за что меня здесь держат! Впрочем, это только на женщин — сам не знаю, почему. Если бы запнулся ты, то, боюсь, я бы не успел…

— Яна, вот то, что ты сейчас делала, — утратив интерес ко мне, обратился Ларсон к девушке, — это… прости конечно… это как называется?

— До того как Ильинский меня схватил, я пыталась найти в таблице какой-нибудь диссонанс, какую-либо деталь, выпадающую из общей картины — эстетическое несовершенство, если можно так выразиться.

— Хью, — говорю я, — дай угольник, я углы промерю.

— Уже промерила, — подала голос Яна. — все прямые. Тут, Федр, не угольник нужен, я внутреннее чувство гармонии. Можешь не волноваться, у тебя его нет. Чувство гармонии мне подсказывает, например, что одна из строк слишком широка. Посмотрите, клеточки с координатами заполнены по-разному — где-то координат больше, где-то меньше. Однако лишь в строке номер девятнадцать в клетке с координатами достаточно свободного места, чтобы поместить туда координаты еще одного детектора. И в соседней клетке с датами тоже есть внизу свободное место. Размеры клеток в остальных строках указывают на то, что составитель таблицы явно стремился сделать их максимально узкими, чтобы, например, сэкономить место. Тот, кто фальсифицировал таблицу, об этом не догадался. Он изъял один детектор, но забыл сузить строку. И это пустое место нарушает теперь предустановленную создателем таблицы гармонию. Согласны?

— В этом что-то есть, — пробормотал Ларсон, разглядывая девятнадцатую строку. — Сектор Улисса, было шесть детекторов, осталось пять.

— И «Телемак» где-то там, — вырвалось у меня.

— Тот, где погибли Стахов и Кастен? — уточнила Яна. — Федр почему-то интересуется их делом, — пояснила она Ларсону.

— Рассказывай всё, — потребовал эксперт.

В нескольких словах я изложил коллегам историю гибели «Телемака-Пи». Рассказал о неоконченном письме Милна и что об этом думают Рассвел и Алексеев. Потом пришлось повторять все в присутствии Шефа, который, впрочем, не проявил особого интереса к «Телемаку». О таблице и о предустановленной гармонии, нарушенной в Секторе Улисса, он сказал, что «это, кажется, интересно». Вдохновленная, Яна потребовала большой экран в его кабинете, чтобы окинуть взглядом всю таблицу разом и не пропустить ни одного эстетического изъяна.

— Ладно, кабинет в твоем распоряжении до… — Шеф посмотрел на часы, — до трех часов. Лично я иду обедать.

— Приятного аппетита, — пожелала Яна и метнулась к пульту, не дожидаясь, когда Шеф выполнит свою угрозу касательно обеда.

— У тебя два часа, — напомнил он и ушел.

— Два десять, — возразила ему вслед Яна.

Без пяти три Шеф застал Яну спящей в замшево-вельветовом кресле. Скинув туфли и приняв позу зародыша, Яна почти целиком уместилась на сидении. За пределы сидения выступала только голова — она лежала на ладони, ладонь — на толстом подлокотнике. На экране с диагональю шесть метров светилась гигантская таблица, напоминавшая расписание транзитов на Терминале Фаона.

Шеф постоял над девушкой с полминуты, потом крадучись прошел к столу и выключил экран.

— Еще две минуты, Хью, — пробурчала Яна, пытаясь перевернуться на другой бок.

Шеф нажал на интеркоме вызов лаборатории Ларсона и во весь голос произнес:

— Хью, иди буди Яну как обещал.

— Сейчас иду, — совершенно буднично ответил Ларсон.

Вылетев из кресла, Яна первым делом бросилась надевать туфли, тараторя при этом:

— Шеф, это новая методика, Ларсон не даст соврать, погружение образа в подсознание, вызов подавленный ассоциаций, метод переноса применительно к графическим объектам, сублимация сверхчувственного и гештальт-анализ, Ларсон, скажи…

— Яна тебе пора вставать, — сказал вошедший Ларсон, развернулся и вышел.

— Да я, собственно, не против, — растерянно пробормотал Шеф. — Но раз образ уже погружен в подсознание, то доспать, я полагаю, ты можешь и у себя…

— Если Бьярки не занял кресло, — послышалось из-за неплотно прикрытой двери в коридор. Ларсон, оказывается, недалеко ушел.

Бьярки — это метровый (в сидячем положении) медведь из ваты и василькового плюша. Одно время он повадился слезать с магнитно-ядерного распознавателя, где было его персональное место, забираться в Янино кресло и спать там, раскинув лапы. Ежедневная дележка кресла продолжалась до тех пор, пока за дело не взялся я. Медведь и его сообщник отступили.

Справившись наконец с туфлями, пристыженная Яна удалилась к Ларсону выговаривать ему за забывчивость. Затем Ларсону досталось от Шефа, но по другой причине. Пока Яна возилась с таблицей, Ларсон искал на Накопителях Канала хоть какую-нибудь сапиенскую теорию, к которой подошло бы название «ОК-НО». За три дня Ларсон смог ознакомиться едва ли с одним процентом от общего числа проектов как найти и поймать инопланетянина. Название «ОК-НО» ни к одному проекту не подходило. Нетронутым особняком стояли теории, объясняющие, почему инопланетянина нельзя ни найти ни поймать — эти теории Ларсон отложил на потом.

Вечером нас посетил инспектор Виттенгер. Стычку с Галактической Полиции он выиграл, как показали свидетели, техническим нокаутом и теперь чувствовал себя превосходно.

— А, Ильинский! Вернулся! — перегородив весь холл, распахнул он мне свои объятия. — Как отпуск? Что-то ты не загорел…

— На Земле теперь пасмурно, — ответил я, раздумывая, с какой стороны его обойти.

— Ты тут такое пропустил! — продолжал он, принимая левостороннюю стойку. Он знал, что я этого не люблю.

— Меня ознакомили, — кивнул я. Слово «пропускать» для меня теперь имело другое значение. — Я не в форме, инспектор. Идите, разминайтесь на гэпэшниках.

Инспектор хотел возразить, что он уже размялся, но Шеф пригласил нас к себе в кабинет.

— Эти идиоты из ГП все улики поперепортили, — жаловался Виттенгер по сотому разу. — Да, спасибо, на сегодня это последняя…

Шеф наливал инспектору третий последний бокал «Реми Мартина».

— Почему мне так нельзя, — стенал Виттенгер, — понравилось дело — расследую, не понравилось — ну его к матери!

— Jedem das seine. — Говорить бестактности Шеф предпочитает по-немецки. — Тело Мак-Магга вам вернули? — спросил он, поставив бутылку так, чтобы далеко не тянуться.

— Ага, сегодня утром дослали недостающие детали.

— Голову? — предположил я.

— Ее, — подтвердил инспектор, — а ты откуда знаешь?

— Обычная практика ГП: сначала туловище, потом голову.

— Что-то я ни разу ни слыхал о такой практике, — покачал головой инспектор. — А вы? — обратился он к Шефу.

— Впервые слышу. Как они объяснили задержку… эээ… головы.

— Ха! Сначала они попытались сострить. Купер… вы знаете Купера?

Шеф кивнул:

— Майор Купер, представитель ГП на Фаоне.

— Ага, точно. Так вот. Этот Купер слепил этакую ехидную рожу и говорит, мол, ваша таможня не пропускает. А я ему…

— Стоп! — резко оборвал его Шеф. — Но до этого вы говорили, что тело Мак-Магга с Фаона не вывозили.

— Хитрите, Шеф, — погрозил пальцем Виттенгер, — ничего такого я вам не говорил. Вы от кого-то другого об этом узнали. Но вы правы, тело Мак-Магга лабораторию представительства ГП не покидало.

— Иными словами, Купер проболтался. Тело они оставили, но голову вывозили. Интересно, куда и зачем.

— За две недели далеко не увезешь, — сказал я, — чтобы еще и успеть вернуть. У Терминала Фаона стоит их корабль. У Терминала Хармаса — по крайней мере три корабля. Вопрос только, как отличить гэпэшный корабль от, сами знаете, чьего…

— От чьего? — мигом навострил уши Виттенгер. Шеф, глядя на меня, фыркнул.

— Не слушайте, что он говорит, инспектор. Скажите, а голову вам вернули в полном, так сказать, комплекте?

— Так она с самого начала была разукомплектована, — напомнил Виттенгер. — Опись у Остера, это криминалист наш, вроде вашего Ларсона.

— Знаю, Ларсон рассказывал. Вы не позволите им поговорить?

— Удивляюсь я на вас, — усмехнулся инспектор, — вы забыли, что мы живем на свободной планете. Как я по-вашему могу запретить Остеру и Ларсону поговорить? Рты им зашью, что ли?

— Не ёрничайте, — поморщился Шеф, — вы все прекрасно поняли. Я хочу, что бы Ларсон встретился с Остером в патологоанатомической лаборатории у тела Мак-Магга.

— Вот теперь понял, — сказал Виттенгер и посмотрел в пустой бокал.

Шеф отстрелил стеклянную гильзу под стол и с гримасой фокусника, который якобы удивлен, что фокус в кои веки наконец удался, извлек оттуда же непочатый снаряд.

— За понимание! — провозгласил он. — Отказов не принимаю.

В одиннадцатом часу, со словами «мудро вечера утренее», Виттенгер свалил. Выпроводив инспектора, Шеф вызвал Ларсона. Ларсон раньше одиннадцати из Редакции не уходит, и Шеф никак не нарадуется тому, что эксперт всегда под рукой.

— Остера помнишь? — спросил Шеф.

— Лаборантишку-полицейского? Ну помню.

— Никаких «ну помню». Теперь ты должен с ним подружиться. С утра отправишься к нему в морг и выяснишь, что ДАГАРцы хотели найти в мозгах у Мак-Магга.

Ларсон встал в позу:

— Настоящая дружба, Шеф, не имеет целью извлечение выгоды.

— Подружишься, причем, семьями, — не отступил Шеф.

Ларсон ответил, что яволь, нихт проблем.

На другой день, перед самым обеденным перерывом, Ларсон прибыл в Отдел и стал рваться к Шефу на доклад.

— Сходил бы сперва пообедал, — посоветовал ему Шеф, прямо на столе разворачивая сэндвич с фаонорелью. Сэндвич из буфета принесла Яна.

— Спасибо, Остер меня угостил, — ответил Ларсон и выложил на стол рядом с сэндвичем стопку снимков.

Шеф облизал указательный палец левой руки и ногтем подтолкнул к себе верхнюю фотографию.

— Что это?

— А, это! — Ларсон подскочил к столу. — Это срезы тканей лобных долей. Лежали нашинкованные в отдельном пакетике. Остер сказал, что пакетик пришел из ГП. Сам он такие срезы не делал. Вот сюда взгляните…

Шеф глядел не на фотографию, а на сэндвич.

— Тьфу, опять с костями! — Он вытянул из сэндвича тонкую фаонорельную кость.

— Не хотите, как хотите, — обиженно произнес Ларсон и сгреб снимки.

Во мне Ларсон нашел куда более благодарного слушателя. Рассмотрев снимки и выслушав комментарии эксперта («вверх ногами держишь!», «нет, не дыра, просто засвечено», «А, это мой младшенький!»), я оказался во власти смутных подозрений.

— Хью, здесь кто-то кого-то дурит. Нет, я не тебя и себя имею в виду, — поспешил я добавить, потому что Ларсон стал тут же нервно сгребать снимки. — ДАГАРцы исследовали вполне определенный участок в передней части мозга. Участок размером, как ты говоришь, с зарплату полицейского эксперта…

— Это не я говорю, это Остер так сказал, — возразил Ларсон.

— И сколько это будет в микронах?

— Пять тысяч. Пять миллиметров. Смотря, конечно, в каких купюрах…

— Ладно, забудем про купюры. Итак, пятимиллиметровый участок был вырезан хирургическим лазером, а не «Ижевском». Из «Ижевска» Мак-Маггу снесли правую затылочную. А Шеф говорит…

— Он ничего не говорит, — возразил Ларсон. — Он жует сэндвич с фаонорелью.

— С майонезом?

— Нет, коричневый такой соус, импортный, с Земли. Забыл, как называется.

— Не гранатовый?

— Да, точно, гранатовый.

— Шикует, однако. Вспомни, в чем Шеф убеждал Виттенгера. Он убеждал его в том, что убийца хотел не просто убить Мак-Магга, а еще и разнести ему голову в клочья. Но, судя по всему, именно тот участок мозга, которым заинтересовался ДАГАР, остался цел. Убийцу ввела в заблуждение голографическая паутинка, и он промахнулся. Тем не менее, ДАГАР не нашел того, что искал. Ты что-нибудь понимаешь?

— Я понимаю только одно: ДАГАР принял Мак-Магга за кого-то другого.

— Это понятно, но за кого другого? Мы полагали, что интерес к Мак-Маггу вызван тем, что его видели возле капитанских сейфов. С точки зрения ДАГАРА Мак-Магг либо преступник, либо свидетель. Нет, скорее, только свидетель. Свидетель чего? Возникновения гравитационной аномалии? Тогда при чем тут его мозги. Постой-ка… А что если они научились считывать память из мертвого мозга? Мак-Магг кого-то или что-то видел, изображение записалось в зрительную память, сохранилось там, как в ПЗУ, а ДАГАР память считал…

— Не говори ерунды, — оборвал меня Ларсон. — Даже у живого мозга нельзя считать память, не говоря уж о мертвом. Мак-Магг же не робот!

— Хм, не робот… Видел я тут недавно одного робота, у которого стерли память.

— Ты о Максе с Терминала Хармаса? — уточнил Ларсон.

— О нем, конечно. Темная история. Знаешь, Хью, по-моему, нам пора заняться систематизацией накопленного материала. А то у меня уже голова идет кругом. Шеф темнит, Яна погружена в поиски гармонии… Если она найдет недостачу в таблице, то нам придется придумывать, зачем Мартин или Рассвел или кто другой фальсифицировали таблицу. И мы окончательно свихнемся.

— Я не свихнусь, — заверил меня Ларсон, — но ты прав, пора навести порядок. Пойду-ка я посистематизирую, пока Шеф обедает.

— На, вот еще тебе для систематизации…

Это была непоправимая ошибка — отдать Ларсону только что пришедшее письмо от Рассвела. Вместе с письмом, я отдал Ларсону все лавры от назревавшего открытия, а сам, как всегда, остался в тени. Скромный труженик. Письмоносец. Альтруист от лени. Неужели Рассвел не мог начать письмо с главного — с вывода, а не с обширных ссылок на свои черт знает какие древние работы? А континуальные интегралы по ультра-струнам? Видел бы их Шеф. Но он увидел лишь конечный вывод, который, со всей помпой, был представлен Ларсоном по окончании обеденного перерыва.

— Господа! — обратился к нам Ларсон, заходясь от волнения. — Господа, прошу тишины!

Засучив рукава, он нетерпеливо прохаживался вдоль экрана в кабинете Шефа. Мы возились, пододвигая кресла и споря за лучшие места. «Волосатые кости», — вспомнил Ларсон и опустил рукава.

— В вельветовое не садись, опять уснешь, — предупредил Шеф Яну.

— Я уже выспалась, — возразила Яна, взбивая вельветовое сидение.

— Никто не уснет, — пообещал Ларсон и включил экран.

— Э, постой-ка, — запротестовал Шеф, — если ты собираешься демонстрировать нам голову Мак-Магга во весь экран, то давай без меня. С меня достаточно снимков. Пойду, навещу Бьярки, — он поднялся и пошел к дверям.

— Шеф, пожалуйста останьтесь, — взмолился Ларсон. — Клянусь ученой степенью, никаких голов, никаких мозгов вы не увидите.

Шеф пожал плечами, выгнал меня со своего кресла и вновь уселся.

— Валяй!

На экране появилась знакомая выпуклая поверхность и росток алеф-измерения в виде удава, присосавшегося к поверхности.

— Это что, краткое содержание предыдущих серий? — поинтересовалась Яна.

— Ждите, что дальше будет, — огрызнулся Ларсон.

Из угла экрана выполз жук, он направился к ростку-удаву.

— Заметили отличие? — спросил Ларсон, заглядывая нам в глаза. Яна первой уловила произошедшие изменения:

— Жук поумнел, — сказала она. — Взял в лапу дубину. Coleoptera sapiens.

— Habilis, — поправил ее Шеф.

Они оба были правы: у давешнего жука в правой передней лапке появилась бейсбольная бита. Помахивая битой, жук уверенно полз к ростку алеф-измерения.

— Щас как даст! — Яна приготовилась аплодировать.

Дать он ничего не успел. Силовые линии алеф-измерения опутали жука вместе с битой, втащили внутрь ростка и начали выкручивать ему лапы. Жук ворочался с боку на бок, сопротивляясь четырехмерной силе.

— Ну же! — переживала Яна. — Ларсон, ты садист!

— Потерпи секунду.

Жук отбился-таки от ростка и кубарем выкатился обратно на поверхность.

— Ну слава богу! — вздохнула Яна. — Это всё или ждем второй серии?

— Всё, если вы потрудитесь угадать, какие изменения произошли с жуком. Не догадаетесь — загоню жука обратно в росток.

— Жуку набили морду…

— Кто это прорезался? — прищурился Ларсон. — А, это ты, Федр. Не угадал, смотри внимательней.

— Возможно, это не имеет большого значения, — подал голос Шеф. — Но по-моему, до того как попасть в росток, жук держал биту в правой лапе. Сейчас он держит ее в левой. Или я что-то путаю?

— Нет, Шеф, не путаете! Бита была в правой лапе, а очутилась в левой!!!

— Ну и что! — возмутился я. — Правая лапа устала, переложил в левую. Может он двурукий, как Виттенгер.

Яна посмотрела на меня с болью в глазах и спросила:

— Федр, ты в зеркало часто смотришься?

Было ясно, что назревает очередной наезд. Я предпочел не ввязываться.

— Объясняйте, только медленно.

— Я сам, — остановил Ларсон Яну. Она уже всплеснула руками, чтобы сказать «ну как это можно не понять!». — Федр, представь, что ты, проснувшись утром, обнаружил, что оба твоих ботинка на левую ногу. Что бы ты подумал?

Я на всякий случай взглянул на ботинки. Никаких изменений с ними не произошло. Сказал:

— Подумал бы, что накануне мы с Виттенгером взяли не свой вес.

— И ты бы ошибся! То есть тебе, конечно, видней — насчет накануне, я имею в виду. Но я бы предположил, что ночью твой правый ботинок побывал в четырехмерном пространстве, там он перевернулся, поэтому, вернувшись, превратился в левый.

— Хью, это называется белая горячка. Со мной такого никогда не бывало, поэтому ботинки всегда разные. Другое дело, что я их не всегда нахожу там, где оставил. Тут я спорить не стану, возможно, по ночам их ворует четвертое измерение. Такое объяснение меня даже больше устраивает, поскольку снимает с меня всякую вину. Если Татьяна вернется, повтори, пожалуйста, и для нее тоже, а то мне она не поверит.

— Он не обманывает тебя, Федр, — проникновенно сказала Яна. — С помощью четвертого измерения любое трехмерное тело можно преобразовать в его зеркальное отражение.

— О'кей, как говорит Алистер. Поверю на слово, но на досуге обдумаю.

— Обдумай, — кивнул Ларсон и продолжил лекцию: — Итак, мы установили, что тело, побывавшее в ростке алеф-измерения, способно вернуться в наше трехмерное пространство в несколько измененном виде. Говоря прямо — зеркально преображенным или отраженным — это как вам больше нравиться. Теперь хорошенько взгляните вот на этот объект…

На экране возникла рыхлая спираль метровой длины, похожая на изъеденную ржавчиной пружину.

— Ну и кто это? — спросил Шеф, которому уже начала надоедать вся эта тягомотина.

— Шеф, вас я мучить не буду. Это вирус Пака, увеличенный в десять миллионов раз. Без оболочки, разумеется. Внутренность, так сказать.

— Десять миллионов, десять в седьмой, — задумчиво проговаривала Яна, — Хью, — сказала она серьезно, — запиши, я первая догадалась.

— О чем? — усмехнулся Ларсон.

— Сейчас… Молекула ДНК вируса имеет вид левозакрученной спирали. Если поменять ориентацию спирали, то изменятся свойства вируса. Из безопасного он может превратиться в смертельный. Хью, ты полагаешь, что Пак-ХС с «Телемака» попал в росток алеф-измерения, вернулся оттуда в виде своего зеркального отражения и поэтому стал смертельным?

Шеф громко хмыкнул. Потупившись, Ларсон ответил:

— Так считает профессор Рассвел. Если бы Пак-ХС был обычным земным вирусом, то я бы сказал, что вывод Рассвела — чистейший нонсенс. Зеркальное отражение земного вируса нежизнеспособно. Но ундинский… да еще с невыясненной родословной! От ундинских тварей никогда не знаешь, что ожидать.

— Почему он тебе-то вдруг написал? — удивился Шеф.