12. Галерейщик Сведенов

Фаонский Дом Художников на набережной Первопроходцев заезжие земляне называют Домом Фаонских Художников, умудряясь простой перестановкой слов занести на Фаон земной шовинистический душок. Я нашел билетную кассу, заплатил какую-то мелочь за вход, после чего стал спрашивать всех подряд, где мне отыскать художественный салон господина Сведенова. Промаявшись с непонятливыми художниками полчаса как минимум, я поднялся по эскалатору на третий этаж и принялся искать статую «Странника», после которой, как мне объяснили, нужно свернуть направо, дойти до современной живописи, и там мне скажут.

«Странник» оказался двух с половиной метровой гипсовой женщиной с ребенком на руках. Женщина и ребенок смотрели вдаль. Какой-то хулиган нацарапал на постаменте «Здесь был Странник». К руке ребенка кто-то прилепил жвачкой визитную карточку. Я не поленился дотянуться и посмотреть. Г-н Циммерман, «Общество защиты материнства и детства», Дуранго, Земля. Ну а я что говорил? Туриствующие земляне нашего искусства не уважают.

В современной живописи мне сказали, что Сведенова следует искать на первом этаже, где размещены салоны старинной, но еще годной для продажи живописи.

Сведенов сидел за антикварным письменным столом. Полированную крышку прикрывал выдранный из «Плэйбоя» разворот. Дама была повернута вверх ногами (относительно Сведенова), поэтому я чуть не обозвал его извращенцем. У владельца салона было помятое бледное лицо с синевой, тусклые глаза взглянули на меня только раз — и то поверх пластикового стаканчика. Отхлебывая, он ронял капли прозрачной жидкости на густую бороду темно-каштанового цвета. Каштановые со всеми оттенками волосы пестрели и торчали так, будто он о них вытирал кисти. По моим сведениям ему было тридцать пять, но выглядел он значительно старше.

Мы обменялись кивками. Капля сорвалась с бороды и упала на разворот. .Волнистых пятнен на глянцевом женском теле стало на единицу больше. Оценив их общее количество, опытный детектив мгновенно придет к выводу, что с утра салон Сведенова посетило не более трех человек. Я прошел мимо хозяина вглубь салона, остановился напротив здоровенного полотна с какой-то абстракцией. Я выбрал его из-за соседней картинки в покрытой стеклом раме, позволявшей мне наблюдать за хозяином.

На белом полотне разноцветные фигуры с подчеркнутой неэвклидовостью стремились соединиться не то в лицо, не то в морду. С минуту поразмышляв, я шагнул к картине и прочитал название: «Постингибиртизация-8».

— Вот так и возникла письменность, — услышал я у себя за спиной.

Сведенов стоял скрестив руки на груди и ухмылялся в бороду.

— Вы полагаете? — Я сделал шаг назад и встал рядом. Руки сложились на груди автоматически, я это заметил только после того, как Сведенов, с усмешкой посмотрев на мои руки, расцепил свои. Мозги бились над загадкой, при чем тут письменность.

— Первобытный художник, — заговорил он слегка покашливая, — встречал со стороны своих единоплеменников такое же непонимание, какое Бальтазаревич сейчас встретил в вас. Образы, рожденные хаосом сознания, с трудом ложатся на холст или стену пещеры, часто застревая где-то между мозговыми полушариями. Зрителю необходима подсказка-посредник из четких структурных единиц, коими и явились буквы, допускающие (кхы-кхы), хотя и не всегда, буквальное (кхы-кхы, простите за тавтологию), прочтение.

— Проще говоря, письменность возникла из подписей к картинам, — допер наконец я. Восемь раз бедняга перерисовывал, прежде чем обучить единоплеменников грамоте. И счету, вероятно…

— В качестве… — кашлянув он поднял палец, — в качестве подписи. Но если Бальтазаревич вам не по душе, — продолжил он, — то прошу в второй зал. Возможно, там вы подберете себе… вы куда хотите повесить картину?

— В спальню.

Только в спальне осталась стена, свободная от стеллажей с книгами и ископаемыми окаменелостями, привезенными Татьяной черт знает из каких космических глубин.

Во втором зале висели вазы с цветами, покосившиеся заборы, церкви с колокольнями и лошади в упряжках. Друг от друга картины отличались выбором палитры, широтой мазков, количеством воздуха и… черт, забыл, чем еще отличаются картины. Миновав розово-голубые лошадиные упряжки, я подошел к картине с зарослями средне-земной полосы, покосившимся забором и деревянным домиком.

— "Венера за туалетом", — сообщил название картины Сведенов. — Сюжет художнику подсказала «Венера за туалетом» кисти Франческо Альбани, писавшего богиню любви за три столетия до Угрюмова.

Я пригляделся. Домик на картине величиною и пропорциями напоминал старый платяной шкаф. В дощатой двери, на уровне глаз, было выпилено отверстие в форме сердца. Из-за домика, примерно на одной четверти его высоты, выглядывала белокурая женская головка с напряженным выражением лица и — чуть ниже — голые колени.

— Наивный реализм конца двадцатого века, — продолжил объяснение Сведенов. — Улавливаете игру слов? (я с промедлением кивнул) Жаль, нет под рукой репродукции оригинальной, итальянской «Венеры». Вы бы сразу ощутили, как менялся с веками тот пронизанный сознанием хаос, о котором я говорил, анализируя живопись Бальтазаревича. Очень ценная картина, кстати говоря. Она была бы достойным приобретением.

— Только не для спальни, — заметил я. — Я понял, что этот ящик — это отхожее место, но почему Венера не зашла внутрь, а пристроилась позади ящика в кустах… эээ… крыжовник, кажется, — мне показалось, я видел похожий кустарник на задворках родительского дома.

— Угрюмов до сих пор потрясает искусствоведов точностью в деталях. По его картинам можно изучать быт наших земных пращуров. Обратите внимание на небольшую деревянную планку слева от двери. Видите, она прибита единственным гвоздем. Прибита она не плотно и поэтому вращается на гвозде, как пропеллер. Это своего рода щеколда или запор. В горизонтальном положении планка наезжает на дверь и не дает ей открыться, поскольку дверь открывается наружу. Но на картине планка нарисована в вертикальном положении, и это значит, что внутри, как вы выразились, ящика кто-то есть. Vous comprene?

— Комси-комса. Занято, короче…

— Вот именно, — согласился он, подумав «и кому я все это объясняю!» — Желаете что-нибудь еще посмотреть или остановимся на этой?

— Остановимся, но в кинематическом смысле, а не потребительском, — сказал я, переплюнув его в надменности. — Где мы могли бы поговорить?

— По поводу?

— По поводу миллиона.

Снисходительное выражение лица сменилось злобно-недовольным.

— Правильно ли я понимаю, что вместо адвокатов ФСО прислало вышибалу? Сразу угрожать будете или как?

— Угрожать? Зачем же, когда есть другие способы…

— Встретимся в суде! — перебив, он указал мне на дверь.

— А с наркотиками как быть? — Я достал удостоверение издалека очень похожее на полицейское и громко — так, чтобы слышали в соседней галерее — объявил: — Отдел наркотиков!

Сведенов посерел, испуганно оглянулся на стол.

— У вас ничего не выйдет, — зашипел он. — Это не имеет никакого отношения…

— Зачем вы забрали шкатулку из сейфа?

— Я только для себя…

Он стал пятиться, я попытался поймать его за локоть, но он отстранил мою руку и побежал к столу. Быстро открыл выдвижной ящик, достал оттуда пузырек и опрокинул содержимое в рот.

— Вот и всё, — говорил он, запивая капсулы водой из бутылки, — ничего не найдете. Только для себя, ха-ха…

Я позвонил в скорую и предупредил их, что, похоже, у них вот-вот появится передозировка.

— Ну и чего ты этим добился? — спросил Шеф. — Не подсказывать! — рявкнул он замершим по стойке смирно Яне и Ларсону.

— Шеф, Сведенов жив — здоров, — вступилась за меня Яна. — Желудок ему промыли. Сейчас спит без задних ног.

— Я не в том смысле! — взревел Шеф. — Чего ты добился для расследования?

— Я добился сокращения числа фигурантов, — ответил я строго по форме.

— Федр, опомнись, — снова заговорила Яна, — я же сказала, Сведенов жив и здоров. Повторить по слогам?

— Я тоже не в том смысле!

— А в каком?

— Пункт первый: Сведенов сидит на наркотиках. Пункт второй: он честно желает избавиться от наркотической зависимости. Перед отлетом с Терминала Хармаса Сведенов убрал капсулы с наркотиком в шкатулку и сдал ее на хранение — подальше от соблазна. Для страховки он попросил врача выписать ему какие-нибудь слабые транквилизаторы, которые помогли бы ему продержаться несколько дней. Сведенов устроил себе что-то вроде испытания, но не выдержал и двух дней. Поэтому ему срочно понадобилось вернуть шкатулку. К ее исчезновению он не имеет никакого отношения. Это был пункт третий. У меня всё.

— Сведенов это подтвердил? — спросил Шеф.

— Не успел.

— В следующий раз будь порасторопней. Свободен!

— Одну секунду, — попросил я. — Забыл, что есть еще и четвертый пункт. Зейдлиц обещал нам улики против Сведенова. Он полагает, что кроме гонорара от ФСО нас ничего не волнует. Мы готовы воспользоваться его помощью?

— А разве нас волнует что-то другое?

— Шеф, это не ответ. Это вопрос.

Мне велели убираться вон.

13. Проект «ОК-НО»

Два дня прошли в напряженном ничегонеделании. По словам Яны, из ФСО звонили в среднем раз в неделю, последний разговор состоялся накануне моего прилета, поэтому «до понедельника можно не дергаться.»

Борясь со скукой, я помогал Яне просматривать сводки криминальных новостей по всей галактике за последние три года. Мы искали преступления, расследованные Галактической Полицией. Среди имен офицеров, принимавших участие в расследовании, имя полковника Зейдлица не встречалось. Других имен, имеющих отношение к ДАГАРу, я не знал. Тогда мы перешли к видеорепортажам. В кадр могли попасть ДАГАРцы, которых я видел на Терминале Хармаса. Могли, но не попали. Яне удалось взломать кое-какие локусы ГП, но и в них не было ни слова о Зейдлице и его команде.

Ларсон анализировал собранные преступления на предмет содержания в них скрытого смысла, — то бишь отношения к квантовой космологии. Он почти что нашел искомое в «Деле о незаконном промысле падающих звезд», прежде чем понял, что Яна подсунула ему детективный рассказ. Я, в свою очередь, подсунул Яне имена астронавтов Стахова и Кастена. В полицейских локусах и в репортажах журналистов они упоминались только в связи с гибелью станции «Телемак-Пи». От начала до конца расследование вел начальник следственного отдела ГП по Сектору Улисса майор Долгопольский.

— Вряд ли он из ДАГАРа, — сказала Яна, просмотрев послужной список майора Долгопольского.

— У него алиби? — удивился я.

— Полное. Сплошные дела о контрабанде. Не хотелось бы думать, что контрабанду антивещества в нашей галактике контролируют инопланетяне. Долгопольский раздает интервью направо и налево — совсем не по-ДАГАРски.

— А о других членах следственной комиссии что ты можешь сказать?

— Ничего плохого…— она отвлеклась от досье и посмотрела мне в глаза. — Слушай, скажи по секрету, почему ты так интересуешься этим делом?

— Есть шанс получить Нобелевскую…

— За укрепление мира с сапиенсами?

— Угу, или с вирусами.

— Не хочешь — не говори. — Яна обиженно передернула плечиками.

— По Великому Мак-Маггу что-нибудь нашла? — переменил я тему.

— Все концы обрываются в фаонском отделении ГП. Официально, убийство фокусника ведут они. СМИшники пока ничего не пронюхали. Никаких интервью, никакой утечки — тьма полная. Ты говорил, что Виттенгеру когда-то предлагали работать в ГП. Может, у него остались там связи? Попросить бы его разузнать, кто в ГП ведет дело фокусника, как ты думаешь?

— Думаю, он бы сам рад узнать, кто забрал у него Мак-Магга. Впрочем, позвони ты ему — он к тебе, по-моему, неравнодушен.

— Эх, — вздохнула тяжело Яна, — если бы ото всех, кто ко мне неравнодушен, был бы какой-нибудь толк…

— То что бы?

— Не осталось бы ни одного нераскрытого дела!

Можно подумать, мужчины Яну интересуют только в узкопрофессиональном смысле.

Яна набрала номер Виттенгера, а я, удалившись к себе в кабинет, открыл досье на Стахова и Кастена.

Тимофей Стахов. 41 год. Астрофизик, доктор философии. Специалист по физике звезд. Научный консультант Главного проект-бюро «Спэйс-Транзит-Инжениринг». До перехода на постоянную работу в Главное проект-бюро — заведующий лабораторией в Институте Астрофизики на Ундине. После смерти оставил жену и двоих детей. Руководство «Спэйс-Транзит-Инжениринг» везде, где только можно, уверяет, что о семье будет проявлена «должная забота». Судебных исков они не хотели, но между тем наковыряли результаты каких-то нейро-тестов, которые, если дело дойдет до суда, можно будет выдать за доказательство психической неустойчивости Стахова. То же самое — и в отношении Кастена с Милном. На последнего возлагалась большая часть ответственности за гибель станции.

Жорж Кастен. 32 года (исполнилось за неделю до катастрофы). Инженер-энергетик. С момента окончания университета работал в «Спэйс-Транзит-Инжениринг», сначала — младшим инженером на строительстве Терминала ТКЛ-4010, затем, возвысившись до старшего инженера энергоустановок, — на монтаже 4011-ого. Женат, жена ждала ребенка, когда все произошло…

В досье находился ее снимок: молодая женщина с заплаканным лицом закрывалась руками от камеры. Давать интервью она отказалась. Снимок Кастена был взят из личного дела. Открытое лицо с правильными чертами, слегка вьющиеся светлые волосы, темно-голубые глаза под бархатистыми ресницами. Симпатяга. Был.

Кроме снимка из личного дела, я поместил в досье несколько семейных снимков и видеозапись торжественного открытия ТКЛ-4011, на котором Кастен был удостоен чести стоять рядом с президентом «Спэйс-Транзит-Инжениринг», приехавшим специально на открытие. Президент, видимо, что-то там сглазил, потому что 4011-ый, спустя месяц после открытия, закрыли на доработку. К энергетическим установкам претензий не было, поэтому командировку на «Телемак-Пи» нельзя считать ссылкой за профнепригодность.

Снимок Тимофея Стахова был сделан за три месяца до катастрофы, у него дома. Дети подловил его, когда он, разговаривая по видеофону с каким-то боссом из «СТИ», на другом экране гонял лучеметом игрушечных сапиенсов. Младший сын снабдил снимок пояснительной подписью-цитатой: «Да господин Рампль доклад пачтишто закончен пазваните через полчаса я Очень Очень занят».

Сообщение от Алистера пришло поздно ночью. По некоторым техническим причинам я открыл письмо только в десять утра, когда по привычке проверял все локусы, куда могла бы прийти почта на мое имя.

Алистер извинялся за задержку — по его словам, потребовались сутки, чтобы подобраться к профессору с нужной стороны — «со стороны его совести, а не самолюбия». «К тому же, — продолжал Алистер, — не было никакой уверенности в том, что вы, мой детективный друг, не попали впросак благодаря хитрости и коварству мистера Мартина, по какой-то причине стремящегося поссорить тебя с профессором… впрочем, вы едва знакомы.»

Однако, как потом признает Алистер, «детективный друг» оказался «как это ни странно» прав. Рассвел ничего не отрицал. Он был хорошо знаком с Мартином, их отношения завязались еще в университете. Первые свои статьи Мартин писал по его, Рассвела, наущению, о чем никому не положено было знать, ибо в ту пору противостояние Рассвела и руководства университета достигло критической точки, после прохождения которой кто-то из двоих — Рассвел или Кембриджский университет — должен был погибнуть. После зачисления в лабораторию Нибелинмуса их отношения стали прохладнее, но вновь оживились, как только Мартин пришел к выводу, что в деятельности лаборатории есть некий таинственный аспект. Путь к нему для Мартина по неизвестной причине закрыт. Любопытство в ученом умирает последним (соответствующих экспериментов, со времен академика Павлова, никто, по правде сказать, не проводил), и Мартин решается на ряд не совсем законных «деяний», венцом которых (в смысле незаконности) стала кража кристаллозаписи (see, как говорится, attached).

«Спешу предуведомить, — пишет далее Алистер, — что ничего интересного ты для себя там не отыщешь. Во всяком случае, сапиенсами там и не пахнет. Обрати внимание на заголовок — пожалуй, это единственное над чем стоит поразмышлять…»

Файл открылся. Заголовок:

К ПРОЕКТУ «ОК-НО». МАТЕРИАЛЫ.

Начав, по совету Алистера, сходу размышлять над заголовком, я все же на одном только заголовке не остановился — любопытство, не столь эсхатологическое, как у ученых, влекло меня дальше.

Таблица. В левой колонке — Сектора обитаемой части галактики — все без исключения. Напротив каждого Сектора — некое натуральное число от единицы до шести. Еще правее, в третьей колонке, галактические координаты, причем я заметил, что чем больше номер во второй колонке, тем больше координат в соответствующей строке третьей колонки. В четвертой колонке стояли даты. Вот, собственно, и вся таблица.

Я поискал, не прикрепил ли Алистер, еще какие-нибудь файлы.

Нет, не прикрепил. Файл с таблицей был единственным, не считая самого письма. Я стал дочитывать:

«Ну, убедился? Теперь слушай, что по поводу файла говорит Рассвел. В левой колонке, как ты понял, перечислены Сектора, на которые поделено все обитаемое космическое пространство. Рядом с каждым Сектором указано количество размещенных в нем детекторов ростков алеф-измерения (спроси у Ларсона, если не знаешь, что это такое). В третьей колонке — точные координаты детекторов. В четвертой — даты установки. Даты указаны в том же порядке, что и координаты. Что означает упомянутое в заголовке „ОК-НО“ , Рассвел не имеет ни малейшего понятия. Когда Мартину намекнули, что в скором времени тайная деятельность лаборатории Нибелинмуса станет для него явной, он позвонил Рассвелу и попросил того уничтожить файл. Рассвел его, естественно, не послушал. Название „ОК-НО“ Мартину незнакомо. Мисс Чэпмэн так же никогда ничего не слыхала о проекте „ОК-НО“. О том, что виновником ее неприятностей стал ее любимый учитель, я ей пока не говорил. Рассвел обещал, что сам ей все расскажет. С другой стороны, заместитель Нибелинмуса, добряк Трауберг позволил ей посещать лабораторию, так что скандал в отсутствие начальника сошел на нет.»

В заключение Алистер передал приветы: мне — от Джулии, а Ларсону, Яне и Шефу — от себя. Я набросал несколько строк в ответ: поблагодарил за файл, в двух словах описал встречу с Алексеевым, передал привет Джулии.

Выйдя из кабинета, я наткнулся на Яну. Она спешила ко мне.

— Новости? — спросил я.

— Да, сенсационные!

— У меня тоже.

— Тогда ты говори первым, — заявила она безапелляционно.

— В твоей новости сколько слов?

Яна озадачилась подсчетом.

— Четыре — четыре с четвертью, — выдала она, произведя в уме какие-то сложные вычисления.

— А в моей — четыреста, не считая графиков и таблиц. Поэтому первой придется говорить тебе.

— Хорошо, — согласилась Яна, — вот тебе новость: Виттенгеру вернули дело Мак-Магга.

— Вот так да! Виттенгер рад?

— Рад — радешенек. Сказал, что едет в представительство ГП размять кулаки.

— Удачи ему. А где обещанная четверть? — напомнил я.

— Во-первых, я ее не обещала, а во-вторых, если ты так настаиваешь, то вот, пожалуйста: «на доследование».

— И это называется четверть?

— Можно говорить, а можно — не говорить, поэтому — четверть. Теперь выкладывай свои четыреста графиков, а я буду считать, — и она растопырила пальцы для загибания.

— Рук не хватит. Файл у тебя в компьютере. Впрочем, удобнее будет смотреть у меня, а то в твоей будке не развернешься…