13

На следующий день в «плохих» новостях не было ни слова о том, как трещала моя голова. Зато в Отделе уже всё знали. Яна позвонила в девять ноль одну и спросила:

— Приедешь?

— Не…

— Что с тобой?!

— Производственная травма. Коньяк у Виттенгера поддельный, наверное из конфискованного…

При воспоминании о коньяке, меня чуть не вывернуло.

— Никто не заставлял, — заявила Яна.

Хоть бы раз услышать что-нибудь другое.

— За что Бенедикта во второй раз посылали к психам на освидетельствование? — сменил я тему, когда стало ясно, что слов сочувствия мне не дождаться.

— За наследство академика Лиувилля. Перед смертью он перевел все свои миллионы на секретный счет, дабы они не достались его третьей жене, которая ему изменяла. Секретным счет оказался для всех, но не для Бенедикта. Он нашел деньги, но воспользоваться ими не успел.

— С каких это пор академики у нас стали миллионерами?

— Во-первых, Лиувилль сохранил наследство от первой жены, дочери богатых бизнесменов. Во-вторых, он владел несколькими патентами на изобретения. В-третьих, сумасшедшие гонорары за научно-популярные книги и статьи. Перед смертью он все имущество обратил в деньги, деньги спрятал.

— Традиционный вопрос: почему к психам, а не в тюрьму?

— Адвокаты отбили все, кроме вооруженного сопротивления при аресте.

— Это на него похоже. А этот, как его, Лиувилль, он своею смертью…

— Своею. Ему было сто пять, умер от инсульта.

— То есть никакого криминала.

— Ни малейшего.

— Слушай, Яна… я, пожалуй, махну сразу к Цансу, в Отдел заезжать не стану, скажи Шефу…

— …производственная травма. Я поняла. Выздоравливай.

Хихикнув, она исчезла.

На экране компьютера мадемуазель Ливей мелькнула уютная планетка — вся в облаках, как в пуху, и с пятеркой разноцветных лун.

— Какой уровень? — спросил я с опозданием: планетка скрылась под расписанием занятий.

— Второй, но я его почти завершила, — сказала она осторожно. — Это из-за вас посадили Бенедикта?

— Из-за меня?! — я опешил.

— Приходили из полиции, спрашивали о вас, — прошептала Ливей, но сразу опомнилась: — Ой! Однако вы тот еще жук. Ничего не скажу! — притопнула она маленькой ножкой.

— Наш журнал вас сможет отблагодарить, — искушал я бедного ученого секретаря. — Даю вам слово, о нашем разговоре никто не узнает.

— Вы с ума сошли! Да как вы смеете… — она совсем не умела возмущаться. — Мне запретили в интересах следствия.

— Запретили со мной разговаривать?

— С кем угодно. Со всеми, но особенно с вами. От вас, репортеров, можно всего ожидать.

— Например?

— Например вы не тот, за кого вы себя выдаете! — и зло добавила: — Охотник за вознаграждением!

Дверь за спиной хлопнула, и взбешенный Цанс вклинился между мной и ученым секретарем.

— Так и думал, что застану вас здесь! Мадемуазель Ливей, я же просил! Что ему от вас было нужно?

— Н-не знаю, — пролепетала она. — Он, он сам… я, я ничего… это он сам… — тыкала она в меня пальцем.

— Хорошо, хорошо, Ливей, успокойтесь, вы не виноваты. А вы, — рявкнул он на меня, — немедленно пойдите прочь!

Ни слова не говоря я быстро зашел в кабинет и уселся на подоконник. Цанс влетел следом.

— Всё, я вызываю охрану, — он потянулся к интеркому.

— Закройте дверь и слушайте! — не сдавался я. — Да, я частный детектив, и я расследую убийство Чарльза Корно. Но на Бенедикта я полицию не наводил. Думаете, я получу за Бенедикта вознаграждение? Вы ошибаетесь, деньги за него получит инспектор Виттенгер и «Фонд ветеранов полиции». Я понимаю, нет смысла убеждать вас, что найти настоящего преступника для меня важнее, чем получить обещанные полмиллиона. Вы мне не поверите. Но взгляните на дело с другой стороны. Как я уже сказал, за Бенедикта я не получу ни гроша, следовательно, я заинтересован в том, чтобы вытащить его из тюрьмы — как и вы, если я правильно понял ваше возмущение. Поэтому наши интересы полностью совпадают.

— Вон!!! — завопил он еще громче, но, подскочив ко мне вплотную, умоляюще зашептал: — Прошу вас, только не здесь. Ливей будет подслушивать. Выйдите, а я тут же выйду за вами.

— Это другое дело, — согласился я и выполнил его просьбу незамедлительно.

В коридоре, перед входом на кафедру, я предложил:

— Давайте пройдем на пожарную лестницу, там тихо и спокойно.

— Бог с вами — там такая акустика! Поехали вниз.

Мы прошли к «ночному кошмару Мебиуса», спустились на минус первый этаж, зашли в столовую для преподавателей. Цанс взял пару стаканов воды, один выпил залпом не отходя от раздаточной стойки. Я взял банку кофеиновой шипучки, после чего мы заняли двухместный столик подальше от входа.

— На како она уровне? — спросил Цанс.

— Ливей? Второй заканчивает.

— А мне сказала, что уже на третьем. Обманщица, — он с натугой улыбнулся. — Любит прихвастнуть. Мне скоро уходить, поэтому, прошу вас, покороче…

— От вас зависит. Полиция нашла у Бенедикта Эппеля мою визитную карточку. Эту карточку я передал вам в четверг, на прошлой неделе. Как она оказалась у него?

— Я ему отдал. Позавчера утром он заходил на кафедру. Я сказал ему, что им интересуется один журналист, то есть вы. Ваше имя я запамятовал, поэтому достал карточку и показал ее Бенедикту. Он ее забрал.

— А зачем, он объяснил?

— Нет. И тут нечего объяснять. Он взял карточку из любопытства. Наверное, хотел навести справки о вашем журнале.

— Перед семинаром он так меня отшил, словно уже знал, что я не журналист.

— А, ну это вы зря беспокоитесь. Просто вы ему не понравились.

— Хм, не понравился… Чарльз Корно тоже кому-то не понравился. Смертельно не понравился.

Цанс возмутился:

— Не надо смешивать! Бенедикт не убийца!

— Хорошо-хорошо, — сказал я примирительно, — не убийца, так не убийца. Но, признайте, человек он несколько странный — противоречивый, скажем так. С одной стороны — фундаментальная наука, а с другой — взлом банковского счета с наследством. Вы помните то дело?

Цанс склонил голову и потеребил правую бровь.

— Так и думал, что ему это припомнят. Мальчишество, чистой воды мальчишество, однако, согласитесь, довольно остроумное.

— Мне пока не с чем соглашаться, — признался я, — мне лишь известно, что Бенедикт нашел секретный счет какого-то богатого академика.

— Какого-то?! — воскликнул с негодованием Цанс. — Стыдно, молодой, человек, стыдно называть великого Лиувилля каким-то там академиком. Он, да будет вам известно, основал нашу кафедру. Я имею честь считаться его учеником. Когда здоровье не позволило ему продолжать заведовать кафедрой, я сменил его на этом посту. Неужели вы не читали его «Краткой истории сущего»?

Я вспомнил, что на Татьяниной книжной полке есть эта книга: семьсот страниц in quarto, твердый пластиковый переплет, закладка из пера птероркуса на двухсотой странице.

— Я держал ее в руках, — сказал я как бы в оправдание.

— Держали в руках! Вы держали в рука книгу величайшего эволюциониста нашего времени и не прочитали!

— Обещаю прочесть. Значит, он занимался теорией эволюции…

— В самом широком смысле слова, — гордо подтвердил Цанс, — Его заслуги перед наукой не перечислить. И какой эрудит! Впрочем, для нашей науки это характерно… м-да… Как любознательному ребенку, ему казалось интересным всё: космология, происхождение жизни, языкознание, литература — всё!

Где он видел таких детей? — подумал я.

— А моролинги?

— И в частности, конечно, моролинги. А что тут удивительного? Моролинги — единственное в галактике первобытное общество. Изучая их, мы изучаем происхождение человеческой цивилизации. Я согласен с Брубером, моролингам необходимо обеспечить максимальную изоляцию и самостоятельность, и тогда мы сможем наблюдать общественную эволюцию в чистом виде, без, так сказать, направленных возмущений. В эволюции, скажу я вам, роль возмущений…

— Профессор, — взмолился я, — давайте вернемся к Бенедикту. Как он нашел наследство Лиувилля?

— Да, вы правы, — спохватился Цанс, — мы ушли несколько в сторону. Так вот, после смерти академика, я попросил Бенедикта помочь мне разобраться с его архивом. Тогда уже было известно, что Лиувилль перевел все деньги в банк на одной оффшорной планете. Просматривая архив, Бенедикт обнаружил, что Лиувилль писал воспоминания. Бенедикт внимательно прочитал их и заметил, что в третьей главе академик неожиданно стал отдавать предпочтение словам, начинающимся на букву "П", причем достаточного повода для такого предпочтения Бенедикт не нашел. Предположим, что французский математик Пуанкаре действительно был основоположником математического аппарата, используемого в нашей науке. Предположим, что Лиувилль, выросший, кстати, на Земле, действительно любил отдыхать в итальянской провинции Поджо Сан Лоренцо, на завтрак есть кашу из таро, называемую еще «пои» или «поа», а вечерами читать романы о сыщике по фамилии Пуаро. Но написать, что у юного Пуанкаре была собака породы пойнтер, да еще по кличке По — это, спрашивается, к чему? У Пуанкаре был сенбернар, и звали его не По, а Том. Как сказал Бенедикт, у нормальной французской собаки должно быть нормальное англо-саксонское имя. Бенедикт решил, что все эти несуразности возникли неспроста. Он проанализировал все использованные Лиувиллем слова на букву "П". Открытие он сделал ошеломляющее: в третьей главе воспоминаний Лиувилль умудрился перебрать все слова с двух идущих подряд страниц Всемирной Энциклопедии, причем изданной на испанском языке, хотя сами воспоминания писались по-английски. Номер главы из воспоминаний, номер тома из Энциклопедии и, наконец, номера страниц из Энциклопедии, будучи выписанными один за другим, дали Бенедикту искомый номер счета. Ну не умница ли!

— И это вы называете динамической лингвистикой?! — моему изумлению не было предела.

Цанс расхохотался.

— Нет, упаси боже. Простая наблюдательность и ничего больше. У Бенедикта потрясающе развита интуиция и наблюдательность — качества действительно необходимые для того, кто собирается изучать динамическую лингвистику. Однако его способности не всегда идут ему на пользу.

— Не смотря на то, что наследство Лиувилля он искал для собственной пользы.

— Нет, ну что вы! Он сообщил номер счета поверенному, а уж тот попытался использовать это для собственного обогащения. Суд полностью оправдал Бенедикта. Им двигала страсть к разгадыванию текстологических загадок. Без этой страсти, как и без интуиции, в динамической лингвистике не продвинешься ни на шаг.

— Зато для тех, у кого она есть, находится место в психушке.

— Вам не следует над этим иронизировать, — с неприязнью заметил Цанс.

— Но почему Бенедикт опять туда угодил?

— Потому что очень туда не хотел.

— Поясните.

— Когда полиция пришла его арестовывать, Бенедикт решил, что его снова хотят засадить в клинику. На самом деле, полиция не подозревала, что он на заметке у психиатров, поскольку все документы остались на Земле. Но Бенедикт думал обратное, поэтому оказал, выражаясь полицейским языком, вооруженное сопротивление.

— Молотком по голове?

— Молотком? — переспросил Цанс. — Почему молотком? А, вы про Нострадамуса… Нет, насколько я знаю, он использовал цефалошокер. Был вызван дополнительный наряд полиции, и Бенедикта схватили. Затем суд, медицинское освидетельствование и, как результат, принудительно лечение в психиатрической клинике. Через месяц адвокаты его освободили. Я тоже помог, чем смог…

— Вы имеете в виду восстановление в университете?

— Да. Руководство университета было против, один я мало что сумел бы сделать, но адвокаты не зря ели свой хлеб. Понимаете, по закону, каким бы ни было наказание для преступника, его нельзя лишать возможности получать информацию. Какую именно — закон не оговаривает, следовательно — любую. Закон может ограничивать лишь передвижения осужденного. После того как врачи признали, что Бенедикт не представляет опасности для общества, Фаонский университет автоматически перестал быть для Бенедикта terra prohibita. И его пришлось восстановить, ибо учеба — это и есть получение информации.

Договорив, Цанс мельком взглянул на часы.

— Блестяще! — оценил я проворство адвокатов. — Профессор, если у вас есть еще несколько минут, то не могли бы вы в двух словах рассказать мне, что изучает эта динамическая лингвистика. Я поясню, почему это может быть важно. Два года назад Бенедикт расшифровал секретный банковский код. Деньги были фактически ничьи и поэтому, кроме как от правосудия, Бенедикт ни от кого не пострадал. Теперь же убит талантливый программист, с которым у Бенедикта были какие-то общие — пускай научные — интересы. Если научные — значит, касающиеся динамической лингвистики. Извините мое невежество, но не могло ли произойти так, что Бенедикт и Корно, используя эту науку, расшифровали какие-то финансовые документы, затрагивающие интересы, ну скажем, «Виртуальных Игр» — это я так, для примера, — оговорился я, заметив, как Цанс при упоминании «Виртуальных Игр» вдруг вздрогнул и затеребил брови. — В общем, я надеюсь, вы поняли мою мысль: фундаментальная наука не всегда только тратит деньги налогоплательщиков, иногда она помогает их зарабатывать. Так вот, применительно к динамической лингвистике…

— Нет, только не она! — сказал Цанс с обидой в голосе. — Конечно, после того случая, мне трудно ручаться за Бенедикта, но за науку я ручаюсь головой. Динамическая лингвистика — невиннейшая из наук! Бенедикт работал — как это не смешно для вас звучит — с первобытными мифами, а не с финансовыми документами. Он сравнивал мифы, и определял динамику возникновения одного мифа из другого. В двадцатом земном веке схожие вопросы изучал структурализм, выросший из структурной лингвистики. После введения математических методов родилась новая наука, которая стала изучать не только структуру, но и динамику в широком смысле текстов. Динамизм — название неудачное, поэтому науку назвали динамической лингвистикой. — Он допил воду и поднялся. — Вас успокоило мое объяснение?

— Мифы моролингов он изучал? — спросил я в ответ.

— Разумеется.

— Тогда — нет.

— Сожалею, — сказал он, направляясь к выходу, — я приготовлю для вас список литературы.

Я пошел следом за ним.

— Вы уже обещали мне один список.

— Обещал? — удивился Цанс. — Не напомните, по какой теме?

— О вселенной, где время течет вспять. Мы говорили о ней в день нашего знакомства.

— Ах да, припоминаю. Но ничего страшного, эти два списка существенным образом пересекаются.

Так, подумал я, чтобы от меня отделаться он начинает издеваться.

— Вероятно, вы имеете в виду толковые словари, — предположил я. — Так это излишне…

— Нет, — отрезал Цанс, — не словари. И, простите за прямоту, но в данный момент нам не по пути.

Ну и прямота! Нет, чтоб просто послать.

На втором этаже я сошел с «кошмара Мебиуса» и по лестнице спустился в вестибюль.

14

Первой исчезла Шишка.

«Исчезла»— это по определению Виттенгера. Не мог же он признать, что молоденькая девица обхитрила опытную охрану полицейского изолятора и сбежала. Поэтому Шишка исчезла.

Для дежурного офицера Перкинса Виттенгер придумал другую формулировку: «Грубое нарушение служебных инструкций, повлекшее за собой побег подозреваемого из камеры предварительного заключения». Это не то же самое, что «Побег подозреваемого вследствие грубого нарушения служебных инструкций». Дежурный офицер уловил разницу. Временное отстранение от службы и выговор с занесением были ему уже обеспечены, о более суровом наказании он боялся и подумать.

Стараниями Шефа к нам в руки попал следующий документ:

От младшего инспектора, капитана Ньютропа

и. о. начальника Департамента Тяжких Преступлений, старшему инспектору, полковнику Виттенгеру.

РАПОРТ

После проведенного служебного расследования, мною установлено, что исчезновению задержанной предшествовали следующие события:

20:00. На дежурство заступает офицер Перкинс. Задержанная, проходящая по внутренним документам как Шишка, сидит в изоляторе, отбывая второй срок предварительного задержания.

23:50. Дежурный офицер Перкинс обходит все десять камер изолятора. В камере под номером пять он обнаруживает задержанную Шишку. Шишка уныло сидит на койке и грызет ногти на руках. Перкинс знает, что за Шишкой не числится никаких преступлений, что она не наркоманка и не женщина легкого поведения, поэтому смело заходит в камеру и говорит задержанной, что ногти грызть не гигиенично.

«Держать порядочных людей в клоповнике куда более негигиенично», — отвечает ему Шишка. Перкинс, видимо расчувствовавшись, говорит, что Шишка на шишку вовсе не похожа, и почему бы ей не назвать своего настоящего имени. Шишка говорит спасибо за комплимент, имя свое она не помнит, затем она предлагает расписать пулю. Перкинс не отвечает ни «да», ни «нет» и уходит.

1:30. Прихватив колоду карт, Перкинс приходит в камеру к Шишке. Третьим он приводит биоробота Фердинанда — сантехника и уборщика. Играть Перкинсу не слишком хочется, но сама Шишка ему определенно приглянулась. Играют двадцать по маленькой. Перкинс тасует, Шишка снимает, Перкинс сдает, игра начинается.

2:30. У Перкинса десять в гор и ноль в пуле, он нервничает. Шишка кокетничает и успокаивает Перкинса. Спровоцированный Перкинс в очередной раз сдает. Фердинанд играет девять червей.

3:30. Перкинс сыграл мизер и потерял самоконтроль. Сдает Шишка. Распасы.

4:20. Фердинанд закрылся.

5:00. Шишка закрылась. Перкинс взял четыре на мизере, от нервного напряжения он готов упасть в обморок, но Шишка его опередила: она бледнеет и падает в обморок первой. Перкинс до крайности обрадован: внезапный обморок у задержанной позволит ему не отдавать карточный долг. Он не спеша идет в кабинет, где есть аптечка. Радость его переполняет, вследствие чего и дверь в камеру, и дверь в изолятор остаются не запертыми. После ухода Перкинса, Шишка вскакивает как ни в чем ни бывало, выходит из изолятора и прячется в ближайшем темном углу. Робот Фердинанд ей не препятствует, ибо не обязан.

5:05. Перкинс возвращается в камеру. В этот момент Шишка захлопывает дверь в изолятор, запирает ее и убегает в неизвестном направлении. Перкинс колотит в дверь, но его никто не слышит, ибо таковы двери в изоляторах. Он вспоминает об интеркоме, находящемся внутри изолятора, в коридоре. Однако воспользоваться им он не может, поскольку интерком предусмотрительно выведен из строя Шишкой.

8:00. Дежурный офицер Перкинс обнаружен и выпущен на свободу дежурным по служебной столовой, который пришел узнать, почему никто не забирает завтрак для заключенных.

8:05. Перкинс уведомляет меня, младшего инспектора Ньютропа, о побеге задержанной по имени Шишка, начинаются ее поиски, и по сей час безрезультатные.

12-е июля с.г.

Подпись: м.и., капитан Ньютроп.

— Ибо таков Ньютроп, — ответил Шеф Виттенгеру.

Когда он закончил разговаривать с инспектором, я поинтересовался:

— Как ей удалось выбраться из Департамента?

— Через окно в кабинете дежурного по изолятору. До земли там метра три, но почва мягкая, поэтому вряд ли Шишку следует искать в травматологических отделениях.

— Мягкая почва на Фаоне?! — не поверил я. — Быть такого не может. На Фаоне даже вода твердая, потому что покрыта льдом.

Шеф терпеливо объяснил:

— Они недавно завезли пятьсот тонн рыхлой плодородной почвы, хотят насадить лес — такой, как у нас вокруг Редакции. Разровнять почву еще не успели, и под окнами Департамента до сих пор лежит несколько куч.

— В рапорте Ньютроп называет Шишку Шишкой. А позавчера Виттенгер мне сказал, что Шишку придется переименовать, прежде чем засадить на следующие трое суток.

Шеф пожал плечами.

— Вы сколько тогда выпили? Мало ли что он сказал. Насколько мне известно, вчера утром Шишку выпустили и тут же снова арестовали. Вот и все. Обошлись без переименований. Главный теоретик Ларсон, какого ваше мнение?

Ларсон надулся и пропыхтел:

— Когда младший практик Ильинский бессилен, наступает черед главного теоретика Ларсона. С позволения господина Амиреса, я подключил наш центральный компьютер к компьютеру Корно. Результатов пока нет, но мы надеемся. Что касается времени, необходимого для сборки расквантованных файлов, то первый прогноз, к счастью, не оправдался.

— А яснее?

— Амирес ошибся на семьдесят пять процентов.

— Хью, я устал…

— Оценочное время сборки — два с половиной года.

— Почему Амирес так сильно ошибся? — удивился Шеф.

— Он не учел ожидаемый в ближайшие годы прогресс в вычислительных технологиях.

Яна прыснула в кулак. Ларсон и Шеф не нашли ничего смешного.

— Шеф, можно еще один прогноз? — спросил я. Получив кивок в знак высочайшего позволения, я продолжил: — Через неделю или через две Краузли и его помощник Вейлинг придут к нам в офис и попросят найти того, кто нашел убийцу Корно, но за деньгами не явился. Предлагая прямо сейчас разработать план, чтобы потом быстренько найти… ну хоть вас. Ведь о вашем существовании ни Краузли, ни Вейлинг не подозревают. Дадут вам полмиллиона, треть — мне, процентов пять дадим Ларсону… или десять, — Ларсон показал средний палец, и я удвоил ему гонорар.

— Все сказал? — рыкнул Шеф.

— Все.

Ларсон полез в какие-то технические детали, я сказал, что вопросов нет, зато есть идеи, которые я могу обдумывать только в одиночку.

Вторым исчез Бенедикт. Исчез между часом дня — временем, когда его выпустили под залог, и тремя часами, когда он должен был явиться в Департамент Тяжких Преступлений на очередной допрос. Не дождавшись подозреваемого, Виттенгер отправил к нему домой усиленный наряд полиции. Наряд вернулся целым и невредимым, но без Бенедикта.

Виттенгер позвонил адвокатам и сказал, что им это дорого обойдется. Но, похоже, исчезновение клиента стало для адвокатов полной неожиданностью. Нанимал их Цанс, нервный клиент стоял у адвокатов поперек горла, и сообщение Виттенгера их не огорчило, напротив — они вздохнули с облегчением. Залог перешел в казну. Его источник остался неизвестен даже адвокатам.

Старший инспектор был вне себя от злости. Всю пятницу Виттенгер боролся за то, чтобы не отпускать Бенедикта из изолятора. Ссылаясь на прежние правонарушения, он уговаривал судью продлить Бенедикту срок содержания под стражей.

«Ваша честь, Бенедикта Эппеля признали психически больным, — говорил он судье. — Только что совершено убийство, и мы не можем оставить Эппеля на свободе.»

«Ваша честь, — с иезуитской улыбочкой вступил мэтр Ойшвиц, адвокат Бенедикта. — Раз старший инспектор, против всяких правил, упомянул то забытое всеми дело, я хочу предъявить суду один документ, подписанный светилами отечественной психиатрии. В этом документе черным по белому написано: Бенедикт Эппель не представляет опасности для общества. Теперь, с вашего позволения, вопрос к инспектору. Старший инспектор Виттенгер, скажите суду прямо и честно, чем вы готовы подтвердить, что вы — лично вы — не представляете опасности для общества?»

Виттенгер онемел от неожиданности. Справки о том, что ему дозволено жить среди людей, у него, конечно же, не было, да и кто б ему дал такую справку!

В общем, Бенедикта отпустили на все четыре стороны.

После исчезновения Бенедикта Виттенгер навсегда лишил себя шанса получить справку о «безопасности для общества»: его грохочущий голос был слышан даже в изоляторе; прокурор, не отспоривший свидетеля у адвокатов, не смог понять, куда Виттенгер его послал — так далеко находилось это место, и так странно оно называлось. Мэтр Ойшвиц велел семье эвакуироваться загород, а дежурный офицер Перкинс вылетел из полиции без выходного пособия.

— Буйный Виттенгер — это продолжение правосудия, но уже другими методами, — сказал мне Шеф. — Подождем до завтра.

15

Прошла неделя, мы не продвинулись ни на шаг. Я обошел всех знакомых Бенедикта и ото всех раз слышал одно и тоже: полиция с ними уже поговорила, где прячется Бенедикт, они не знают, о Шишке услышали впервые от полиции, во второй раз — от меня. Охота на беглецов перекинулась на Терминалы Сектора Фаона. В расставленные сети попалось несколько лиц, давно числившихся в розыске, но ни Шишки, ни Бенедикта среди них не оказалось.

Вейлинг заезжал домой к Цансу. Проговорили два часа с половиной. Шеф дал добро на прослушивание с опозданием: следующие две встречи между Цансом и Вейлингом и, вероятно, Краузли проходили в офисе «Виртуальных Игр», защищенном от прослушивания. Цеплять жучек к одежде Цанса мы не рискнули. Связь Цанса с «Виртуальными Играми» навела на мысль проверить, есть ли у него алиби на время убийства. Мои отношения с профессором и без того были натянутыми, поэтому я попытался навести справки у Ливей и у его соседей. В понедельник лекция Цанса шла второй парой и заканчивалась в 12:15. После лекции он зашел на кафедру, и там они с Ливей выпили по чашке кофе с круассанами, которые Ливей испекла накануне по рецепту ее прабабушки, приходившейся покойному академику Лиувиллю двоюродной сестрой. Если предположить, что история этого рецепта была известна Цансу до того понедельника и, соответственно, ему не пришлось слушать ее в течение пятидесяти пяти минут, то он вполне успевал заехать к Корно перед тем, как ровно в 13:20 едва не раздавить флаером соседскую собаку, гонявшую шнырьков возле его дома.