19

Нет, я вовсе не ожидал увидеть номер люкс с бассейном, зимним садом и сауной с массажистками, но всему же есть предел! Есть нижний предел необходимого человеку жизненного пространства. Каюта на корабле была куда просторнее. Два на метр сорок — так я оценил размеры номера. Койка из алюминиевых труб с жестким матрацем, крохотный столик у изголовья, антресоли, телевизор в стене, облицованной дешевым пенопластом, холодный резиновый пол, окно отсутствует — вот подробнейшее описание комнаты, где мне предстояло жить. Если в номере Виттенгера койка такой же ширины, как у меня, то спать ему на боку, а попробует лечь на спину — вмиг загремит на пол.

Узкая пенопластовая дверь вела в ванную. Сразу за дверью — занавеска. Я отдернул, прямо перед собой увидел стену из белого пластика и внизу — некую эмалированную емкость с большим сливным отверстием.

Сверхмаленькая ванна или сверхбольшой унитаз? — раздумывал я. На уровне головы торчал кусок трубы с распылителем, следовательно, передо мной душевая кабина. А где же унитаз?

Унитазом оказалось нечто, что первоначально я принял за бачок-мусоросборник. Отдельная раковина отсутствовала напрочь, зато над эмалированной емкостью за занавеской, кроме трубы с распылителем, был еще и кран.

Я присел на крышку унитаза и задумался над тем, каким строением тела обладали сапиенсы, которым когда-то принадлежала эта летающая тарелка. Взгляд отупело скользил по стене, пока не наткнулся на надпись:

Дописать последнее слово, вероятно, помешал угол стены. Писали от руки, черным фломастером. Буквы — печатные, неаккуратные — словно писал ребенок. Я провел пальцем по надписи, буквы моментально смазались. Следовательно, надпись сделана недавно.

Бенедиктом? Шишкой?

Я переснял надпись, потом тщательно стер. Пожалел, что смазал буквы до того как сделал снимок. По почерку теперь вряд ли удастся установить автора.

Душ меня немного взбодрил. Слава богу, на горячей воде они не экономили. Переодевшись после душа, я рассовал вещи под кровать и на антресоли. Минут двадцать я потратил на уничтожение следов пребывания предыдущих постояльцев: стер с прикроватного столика липкие круги от чашек, извлек из-под кровати несколько бумажек с неинтересным содержанием (робот-уборщик явно халтурил, заметая сор под кровать), недостиранное полотенце со злости выкинул в мусоросборник, замаскированный в стене ванной. Закончив с уборкой, я пошел искать Виттенгера.

Блуждая по коридорам, я вышел к смотровой галерее — полукругом она опоясывала турбазу в самой широкой ее части — по экватору, если допустимо такое сравнение. Внешняя стена галереи состояла из одних только окон, которые слегка выгибались навстречу земле. Я невольно засмотрелся. Ауранские горы высовывались из океана облаков отдельными островами-вершинами, подобно айсбергам, скрывая от глаз свою истинную массу. Солнце стояло близко к зениту. Оно прогревало горные склоны, и теплый воздух, поднимаясь вдоль склонов, заставлял вершины гор колебаться и дрожать как миражи.

На галерее я был не один. В нескольких шагах от меня стоял пожилой мужчина. Я не сразу узнал в нем писателя Эдуарда Брубера. Не отрывая взгляд от горно-облачно-небесной фантасмагории, он сказал:

— Разбежаться и нырнуть…

Голос был тих и хрипловат, возможно, простужен. Говорил он это мне или просто мыслил вслух?

Я рассмотрел его внимательней. Седые волосы коротко стрижены, красноватый загар покрывал впалые щеки и широкий лоб с морщинами, проведенными как по линейке. Крупный крючковатый нос, изготовленный без лекала, шелушился обгоревшей на солнце кожей. В горах надо надевать маску — меня предупреждали.

— Если вы имеете в виду, что с разбегу вы пробьете стекло, то вынужден вас огорчить: стекло, судя по всему, армировано.

Не поворачивая головы, он ответил:

— Прямо под нами — каменный уступ, а дальше — дорога. Чтобы долететь до облаков, нужно разбежаться. Спасибо, что напомнили про стекло, — с кривой усмешкой добавил он и, наконец, повернул голову в мою сторону.

Зеленые глаза и сизые мешки под ними. Неприятный, цепкий взгляд.

— А вас какие ассоциации? — спросил он. — Или, напомнив мне о стекле, вы решили сыграть прагматика?

Ну вот, не успел осмотреться, как уже оскорбляют…

— Никаких ассоциаций, сплошное разочарование.

— Почему?

— Замерли, как в стоп-кадре. Похоже на обман: отвернешься — побегут, посмотришь — снова встали…

— М-да, стоп-кадр… — задумчиво повторил он, словно сверяя с чем-то из своей памяти. — В молодости все кажется слишком медленным, но с возрастом начинаешь желать покоя…

Он отвернулся к окну.

— Вы случайно не знаете, где трехсотые номера? — спросил я деловито. Мрачное писательское глубокомыслие мне было чуждо.

— Этажом ниже. Лестница там дальше, — он показал большим пальцем себе за спину. Теперь я стал ему не интересен. Признал ли он во мне читателя, желавшего получить автограф на каждой странице «Моролингов»? По-моему, нет.

— Входи, Ильинский, только осторожно… — услышал я в ответ на стук в дверь с номером 345.

Я вошел и тут же наступил на расстеленный на полу спальный мешок.

— Сказал же — осторожно!

Отодвинув край мешка, чтобы было куда поставить ноги, я сел рядом с Виттенгером на кровать. Подперев подбородок кулаком, он задумчиво взирал на спальный мешок.

— Как вы догадались, что это я?

— Катя велела всем отдыхать. Кто, кроме тебя, наберется наглости побеспокоить честного постояльца во время отдыха?

— Вы правы, никто. А где мешок взяли?

— Катя дала. Кровать можно откинуть и спать на полу.

— Разумно. Говорят, завтрак входит в стоимость номера. Ожидаю что-нибудь вроде подгорелых тостов с просроченным фруктовым майонезом.

— Почему фруктовым?

— Он дешевле — как мороженое.

— Ты пришел посмотреть, как я сваливаюсь с этого насеста? — спросил он угрюмо. — Эй, ты что там забыл?

Не спрашивая разрешения, я заглянул в ванную и осмотрел стены.

— Сравниваю размеры. У меня такой же номер. Вообще-то, я пришел потолковать о Бенедикте. Хочу подвести итог всему тому, что услышал от вас, пока мы сюда добирались. Бенедикт покинул Фаон на частном корабле, поскольку, воспользуйся он рейсовым, его бы взяли при высадке на Терминале Фаона. Частный корабль студенту не по карману. Вероятно, его финансировал тот же, кто внес залог в пятьдесят тысяч. Как потом показала видеозапись камеры наблюдения, с Терминала Фаона Бенедикт отправился в сторону ТКЛ-четырнадцать-семьдесят-шесть. Там он украл документы и билет до Терминала Ауры. На Терминале Ауры он избавился от чужих документов и пересел на корабль — уже под своим именем. Надеюсь, вы понимаете, что из-за одной только кражи билетов Бенедикта вам не выдадут. Ваши полномочия закончились на терминале четырнадцать-семьдесят шесть, поэтому арестовать его на чужой территории вам никто не позволит. Кстати, до меня дошли слухи, что когда-то давно вам предлагали работать в Галактической Полиции. Почему не согласились? Были бы полномочия по всей галактике.

— Брехня! — отмахнулся инспектор. — На практике у Галактической Полиции полномочий нет нигде, местная полиция их регулярно отшивает. Уж лучше быть первым в Секторе Фаона, чем никем во всей галактике. А Бенедикта ауранцы обязаны выдать. Он сбежал из-под залога, этого хватит для экстрадиции. Но сначала его нужно найти.

— Кате снимок показывали?

— Она его не узнала. Сказала, что среди постояльцев его нет.

— Не солгала? Надо бы подкупить ее чем-нибудь.

— О нет, это по твоей, Ильинский, части. У меня нет такой статьи расходов. К тому же, ты ей понравился, она не сможет тебе отказать.

— При чем тут откажет она мне или нет? Мы прилетели в поисках правды, а не удовольствий.

— Да я не в том смысле… — открестился инспектор. — Не передергивай. И знаешь, иди ты… к Кате!

Катю я разыскал на четвертом этаже, в ресторане. С шеф-поваром она обсуждала меню на обед.

— Сюда нельзя. Служебное помещение, — прикрикнул на меня шеф-повар. Он был с огромной головой, но сам на удивление тощий.

— А кому тут служат?

Повар не нашел, что ответить. За него ответила Катя:

— Вам — нашим любим постояльцам. Но входить сюда не стоит. Вы проголодались?

— Чертовски, — признался я. — А там все холодное, — я указал в сторону зала.

— Потерпите, через полчаса будет горячее.

— Через час, — хмуро поправил девушку шеф-повар.

— Составите компанию?

— Чуть позже. Подождите в зале, — ответила она, опасливо взглянув на повара.

Ожидать кого-то будучи голодным и при том, находясь среди обилия пищи, можно только одним способом — поглощая это самое обилие. Холодные закуски я выбирал согласно инструкции — калорийные и недорогие.

— Как не стыдно! Вы начали есть не дождавшись дамы, — Катя оказалась той еще кокеткой.

— А как иначе заглушить муки ожидания?

— Прямо так и муки! Впрочем, вы поступили правильно. Сотрудникам не положено обедать в зале для постояльцев. И общаться разрешено только в пределах служебных обязанностей.

— А кто вы по должности?

— Помощник управляющего. На самом деле — мальчик на побегушках, — ответила она с внезапной откровенностью.

Я попробовал уточнить:

— Вы хотели сказать, девочка на побегушках.

— Ну пусть девочка, — согласилась она. — Но звучит двусмысленно. Лучше — мальчик.

— Хм, еще двусмысленней… На космодроме вы обмолвились, что на турбазе проживают туристы с Фаона. Я тогда хотел уточнить, кого вы имели в виду, но ворчливый инспектор нас отвлек. Вы не представляете, как он мне надоел. Неделя в обществе полицейского инспектора — это хуже, чем две недели в одиночной камере полицейского изолятора.

— А вы сидели в камере?

— Ха, спрашиваете! В среднем — один месяц в году, — вдвое преувеличил я.

— Что же у вас за профессия?

— Странный вопрос. В изолятор сажают не за профессию, а, так сказать, за хобби.

— Ну, а все-таки?

— Репортер.

Я показал ей удостоверение. По-моему она не находила мой выбор профессии удачным.

— Мы не любим, когда беспокоят наших постояльцев. Тем более, что он сам просил…

Она едва не проболталась.

— Иными словами, в «Ламонтанье» остановилась какая-то знаменитость. Знаменитость просила, чтобы ее не беспокоили. Отлично! Придется ходить по номерам. Неделю в изоляторе (у вас же есть изолятор?) я заработаю, но найду, того, кто мне нужен. Кстати, вы в рекламе не нуждаетесь? Журнал «Сектор Фаониссимо» очень популярен.

— Ну вы и наглец! — воскликнула она, нисколько, впрочем, всерьез не сердясь. — Кого вы разыскиваете?

— Скажу, когда взгляну на список постояльцев.

Она рассмеялась.

— Никогда! А тот, кого вы ищите живет в пятьсот шестом. Но я вам этого не говорила.

Что за бред, откуда она знает, кого я ищу?!

— Под каким именем он остановился?

— Под своим — Брубер.

Черт, всего-то…

— Писатель что ли?

— Да! Писатель, — глаза у нее загорелись и потухли. — Правда, я ничего из его книг не читала, но слышала — он писал про моролингов. После выхода романа, поток туристов увеличился втрое.

— Глупости, кто станет тратить безумные деньги на поездку из-за какого-то романа. Написать можно что угодно. Скорее, я готов поверить, что на Ауру ринулись те, кто думает, что ее скоро прикроют для не-моролингов. Кстати, Брубер за это активно выступает. Странно, что вы его здесь терпите.

— Мы терпим всех, — убежденно произнесла Катя. — У нас свободная планета. Мы никого не дискриминируем.

— Что вы говорите! Может вы еще и профессора Цанса приютили?

— Приютили.

— В каком он номере?

— В пятьсот десятом, рядом с Брубером.

Интересно, какие хоромы им предоставили? Метра два на два, вероятно.

— Они уже познакомились?

— По-моему, они знакомы. Я их видела за одним столиком. Ой, — она прикрыла ладонью рот. — Что я все болтаю, да болтаю! Всё, ухожу. С вами надо держать язык за зубами.

— Последний вопрос, он касается меня лично. Когда распределялись номера между вновь прибывшими?

— За час до посадки пилот передал нам список пассажиров. Я сразу же распределила вас по свободным номерам. Вы недовольны своим номером?

— А есть выбор?

— Если доплатить, — улыбнулась она.

— Доплачу, — пообещал я, доставая снимки Бенедикта и Шишки, — если узнаете вот этих двоих.

— Про этого меня уже спрашивали… — она отодвинула Бенедикта. — Хм, это кто, сбежавший клоун?

— Угу. На Фаоне цирк сгорел. Не приведи господь вам с ним встретиться.

— Уже боюсь, — рассмеялась она. — Приятного аппетита!

Она убежала по делам.

Так и не дождавшись горячего, я вернулся к себе в номер. Включил телевизор, велел ему соединить меня с базой данных на местном накопителе. В базе данных я разыскал голографический макет окрестностей Ламонтаньи. Изучая его, я три раза бегал на смотровую галерею, чтобы сверить изображение на экране с оригиналом. Все более-менее сходилось.

Согласно базе данных, две из трех «тарелок», воткнувшихся в скалу, принадлежали турбазе «Ламонтанья». Третья «тарелка» была одновременно и посадочной площадкой и ангаром местной авиаслужбы. Кроме того, в радиусе ста километров от нашей турбазы, находились:

Космодром «Ламонтанья», где мы сегодня утром приземлились.

Турбаза «Вершина Грёз» на одноименной вершине, высотою в шесть с половиной километров, в трех километрах к северо-западу от турбазы «Ламонтанья», где я в данный момент находился.

Центр Радиокосмических Наблюдений — белая полусфера в пяти километрах к западу от «Ламонтаньи», ее видно со смотровой галереи. Высота — восемь километров над уровнем моря. Рядом находилась средних размеров энергостанция, видимо, — местного значения.

Филиал Института Планетологических Исследований. Расположен в десяти километрах к юго-западу от турбазы на перевале «Тропа моролингов». Учитывая, что перевал находится на высоте четырех километров, никакими моролингами там и не пахло.

Две крупные энергостанции, обе — в шестидесяти километрах к северо-востоку, на высоте четыре и четыре с половиной километров.

И, наконец, примерно в ста километрах к юго-западу от турбазы проходила условная граница между Ламонтаньей и Нижней Акрией — болотистой долиной, заселенной пресловутыми моролингами.

Немного смутила одна вещь. На снимке в базе данных Центр Радиокосмических Наблюдений состоял из двух корпусов: большая белая полусфера на вершине горы и полусфера поменьше, расположенная чтырехстами метрами ниже по склону, в расщелине. Но сколько я не приглядывался, со смотровой площадки меньшую сферу мне разглядеть не удалось. Не смог я разглядеть ее и в бинокль, которым запасся еще на Фаоне. Расщелину, правда несколько видоизмененную по сравнению с изображением на снимке, я нашел, но вид у нее был такой, словно второго корпуса Центра Наблюдений там никогда и не было. Был виден угол и часть крыши энергостанции, которую меньшая сфера загораживала бы, будь она на месте.

Я послал запрос в базу данных: «Куда делся второй корпус Центра Радиокосмических Наблюдений?».

Возможно, нейросимулятор на ауранском накопителе и не уступал в сообразительности моему домашнему, но никаких сообщений по поводу пропажи второго корпуса он не нашел.

Я позвонил Кате по интеркому.

— Привет. Катюша, хотите вопрос на сообразительность?

— Боюсь вас разочаровать…

— Не страшно. В отличие от моего босса, я не стану говорить, что в вашем возрасте я был куда более «хоть куда».

— Он вам так говорит?

— Регулярно.

— Ладно, давайте ваш вопрос.

— Так вот. В базе данных у Центра Радиокосмических Наблюдений, который тут неподалеку, два корпуса. Один я видел из смотровой галереи. Вопрос: почему я не видел второй?

Пауза. Если бы интерком давал изображение, я бы увидел, как Катя спешно отвела глаза.

— А вы хорошо смотрели? — спросила она в надежде получить время на раздумье.

— У меня хороший бинокль. Облаков там нет.

— Я точно не знаю… Какая-то авария… Или сход лавины. Вы должны нас понять, мы не хотим расстраивать туристов. На вашей безопасности это никак не скажется, — говорила она, запинаясь на каждом слове.

— Когда это произошло? — спросил я.

— Точно не помню. В конце июня, кажется…

— Еще что-нибудь пострадало?

— Энергостанция. Но вы не волнуйтесь, энергией нас теперь снабжают новые энергостанции, они немного дальше, но это существенно дешевле, чем восстанавливать семь с половиной.

— Что, простите, восстанавливать?

— Так она называлась: «Энергостанция семь с половиной» — в соответствии с высотой, на которой она расположена.

— Понятно. Странно, что по поводу лавины нет никаких сообщений. Неужели, чтобы не пугать туристов?

— Конечно. Извините, мне нужно работать. Сейчас я не могу…

Где-то на заднем плане послышался возмущенный женский голос. Женщина на что-то жаловалась. Я спросил:

— Кто-то чем-то недоволен?

— Опять украли одежду у постояльцев. Второй случай за неделю. Никогда раньше такого не случалось. Извините…

Она отключила связь.

Позвонил Виттенгеру. Он был еще угрюмей, чем утром.

— Есть новости?

— Нет.

— А конкретней.

— Что может быть конкретнее, чем «нет»?

— Инспектор, я догадываюсь, что ваше «нет» означает, что нет хороших новостей. Выкладывайте плохие. Вас послали?

— Скажем мягче: вежливо отшили. Сначала сказали, что никакого запроса на экстрадицию они не получали. Потом, где-то там покопавшись, с горечью воскликнули: «Как же так! Какой ужас! Мы решили, что это чья-то шутка или хуже того — подосланный вирус, и стерли письмо не читая. Мы дико виноваты! Чем можем быть полезны?». Я попросил содействия у полиции. Оказалось, что никакой своей полиции у них нет, есть только Служба Безопасности правительства. Из СБ меня отправили в представительство Галактической Полиции. Позвонил туда. Какой-то сонный хмырь минут десять делал вид, будто впервые слышит, что есть на свете такой Фаон, что на Фаоне есть настоящая полиция и что занята она своим делом — поиском преступников. Потом этот хмырь пообещал навести справки о Бенедикте по гостиницам и турбазам, но предупредил, что дело это — тухлое, на Ауре никто документов не спрашивает, а права клиентов, наоборот, чтят свято. Иначе говоря — мешать они мне не будут, но помогать — уж извините — своих дел навалом. На прощанье посоветовал не нарушать местных законов.

— Послушаетесь?

— Пока да. Еще поговорил с тем пилотом, который нас сюда привез. Он оказался славным малым, зря я его тогда… Кстати, почему ты не сказал, что Бенедикта вез тоже он?

— Не успел. Хотел, но не успел.

— Ладно, черт с тобой… В списке пассажиров Бенедикт был под своим именем. Пилот сказал, что после того рейса часть пассажиров отправили в «Вершину Грёз». Никаких других турбаз или гостиниц в окрге больше нет. Я подозреваю, что Бенедикт остановился «Вершине Грёз» под другим именем. Планирую туда слетать. На завтра я заказал флаер.

— Кто поведет? — спросил я.

— Местный пилот. Они не разрешают летать самостоятельно — только с их пилотом. Будет неприятно, если из «Вершины Грёз» Бенедикт махнул прямиком в Амазонию. Несмотря на ураган, два рейса туда отправили.

— Успокойтесь, инспектор, Бенедикт до сих пор в Ламонтанье.

— С чего ты взял?

— Интуиция.

Инспектор чертыхнулся и отключил интерком.

Я снова залез в базу данных. Локус Центра Радиокомических Наблюдений не редактировали три года. Обнаружил описание каких-то астрофизических наблюдений. Только правительственное финансирование. О проблеме аттракторов ровным счетом ничего. И никаких имен.

Загасив экран, я растянулся на койке. Пора было собрать все мысли воедино. Если честно, их оказалось не так много. Инспектор был прав, Бенедикт вполне мог податься на «Вершину Грез», поскольку она ближе к Центру Радиокосмических Наблюдений. Пять лет назад ЦРН возглавлял доктор Рунд. Вероятно, он до сих пор там, и ради встречи с ним Бенедикт прилетел на Ауру.

А Брубер и Цанс? Оказались ли они в Ламонтанье лишь поскольку сезон ураганов заставил корабль сесть здесь, а не на Праздничном Столе?

И еще Вейлинг… За кем его послал Краузли?

Надпись в туалете, мол, мы не того ищем. Бред.

Мне надоело разглядывать трещину в полке над койкой, и я закрыл глаза. Сразу представился Шеф; скребя проволочкой затылок, он самостоятельно решал проблему аттракторов. Бенедикт не улетел с Фаона, а прятался в распознавателе в кабинете Яны, потом на него напал медведь Бьярки, превратившийся в вождя моролингов, Амирес снова надышался «Буйного Лунатика» и спалил дом вместе с расквантованными файлами Корно. Последний, восстав из гроба и называя себя почему-то Робертом Грином, гонялся за Шекспиром, который никогда не умирал, ибо бессмертен.

20

Когда я открыл глаза, часы показывали пять минут девятого. Ужин, должно быть, в самом разгаре. Кое-как приведя себя в порядок, я выбрался из своей кельи. Правда, мне повезло с этажом — и ресторан и смотровая галерея находились рядом.

Ауранское солнце едва перевалило через зенит. Аура вращается вокруг своей оси в три раза медленнее Фаона, и в два с половиной раза медленнее Земли. Дабы не издеваться над организмом, обитатели планеты, исключая моролингов, живут по земному расписанию — час в час. Как убивают время моролинги, ауранская наука пока не установила.

В ресторане сидело десятка два посетителей. Вейлинга я заметил первым, он сидел один. Проходя мимо, я пожелал ему приятного аппетита. Он ответил тем же, поскольку понимал, что как ни ответь, аппетита мне не испортить.

Цанс и Брубер ужинали вдвоем за четырехместным столиком. Я подошел.

— Профессор, рад что вы благополучно добрались. Приятного аппетита. И вам, господин Брубер. Мы с вами виделись на смотровой галерее.

Брубер вопросительно посмотрел на Цанса.

— Это господин Ильинский, он, как и мы, с Фаона, — представил меня Цанс.

Вдалеке от родины, бльшего о себе сообщать нет необходимости, достаточно быть земляком. Бруберу ничего не оставалось, как предложить мне составить им компанию. Я махнул биороботу-официанту.

На всех планетах давно отказались от мысли делать биороботов по образу и подобию человека — очень уж пугающе похожими они получались. Биоробот-официант являлся воплощением простоты: трехколесный куб со стороной в полметра, на верхней грани — экран, с которого веселая мультяшная физиономия предлагала одно аппетитное блюдо за другим. Заметив, что сотрапезники едят одно и то же, я приказал роботу повторить. Официант ответил «сей момент» и, что-то насвистывая, покатил в сторону кухни.

— Вы не расслышали, что он там насвистывает? — спросил я у Цанса.

— Нет, — ответил он.

Таким тоном он вполне мог сказать, что находит мой вопрос идиотским.

Я попробовал найти общий язык с Брубером.

— Я читал ваш роман, любопытный…

— Бог с ним, с романом. Вы пьете?

Не дожидаясь ответа, Брубер наполнил мне бокал.

— Тогда, за встречу, — предложил я.

В знак солидарности, Цанс оторвал стакан с газировкой на полтора миллиметра от стола. Прозрачная этиловая настойка оказалась обычной водкой. Когда мы выпили, Цанс сказал:

— Будем надеяться, что моролинги ваш роман не читали.

— За это тоже можно выпить, — вставил я. — В смысле, за то, чтобы не дай бог, не прочитали.

Писатель с нажимом возразил:

— После того как мы нарушили договор, они больше не верят в написанное на бумаге и, полагаю, не читают.

Я удивился:

— А разве они умеют?

— Да нет, конечно не умеют. Я полагаю, профессор меня понял. Художник имеет право на вымысел. Важны поступки, а не значки на бумаге. Сейчас они не хотят с нами разговаривать. Они хотят, чтобы их оставили в покое. А что о них пишут, я уверен, им все равно.

Краем глаза, я увидел, как Катя, обходя столики, спрашивает посетителей, всем ли они довольны, есть ли у кого какие пожелания, а если нет, то вот вам пожалуйста программка с перечнем доступных туристических развлечений. Плата умеренная — не то что у конкурентов.

Подошла она и к нам.

На дежурные вопросы она получила дежурные ответы. Я пожаловался на тесноту, она сказала, что это зависит не от нее и посоветовала взять пример с «моих друзей» — Цанса и Брубера. На пятом этаже есть свободные двухкомнатные номера с ванной в полный рост и окном во всю стену. На стол передо мной был выложен цветной буклет с перечнем туристических услуг. «Друзья» получили свои буклеты еще позавчера.

В буклете предлагались пешие прогулки вниз по склону, облет окрестностей на флаере в сопровождении опытного экскурсовода, воздушная прогулка до океана с приводнением, если не будет шторма, и кратким купанием, если не нагрянут вооруженные моролинги на своих пирогах.

Охоту на моролигов туристическая фирма «Ламонтанья» не предлагала.

— А где же сафари? — спросил я разочарованно.

— На кого, простите? — осведомился Цанса.

— На моролингов, очевидно, — со злобным смешком ответил Брубер.

Когда он говорил, его крючковатый нос шевелился вниз вверх, почти касаясь верхней губы. Мешки под глазами за полдня слегка уменьшились.

Подъехал биоробот-официант. Мультяшный герой голодными глазами выглядывал из-за тарелок и голографической лапкой в белой перчатке пытался что-нибудь из тарелок стянуть. Отдавать еду ему очень не хотелось. Найдя глазами меня, мультяшка нехотя сказал: «Уж так и быть, берите», и лапа в перчатке стала составлять тарелки на стол. В какое мгновение она превратилась из голографической в настоящую, я не заметил.

— Местный юмор, — прокомментировал я.

— Лучше, чем никакой, — кивнул Брубер и снова налил. — За последнего конкистадора!

— Оставшегося в живых, — мрачно добавил Цанс.

— За свободу моролингам! — провозгласил я, в душ немного холодея.

Чопорному Цансу становилось с нами скучно. Он с явным неодобрением смотрел, как Брубер в очередной раз наполняет бокалы. Наши тосты он находил легкомысленными. Сам я предпочел бы остаться наедине с профессором. Его осведомленность по части аттракторов могла оказаться полезной в моем деле, но затрагивать эту тему при посторонних я не решался.

— Я буду в нижней гостиной, — сказал он Бруберу и оставил нас вдвоем.

— Вы давно на Ауре? — подобным вопросом обычно начинают беседу, но, обдумывая уход Цанса, я напрочь забыл, о чем разговаривают с писателями.

— Неделю. А вы только сегодня прилетели?

— Да, утром.

— Путешествуете?

— Скорее работаю. Собираю материал для… — и я выложил очередную байку про «Сектор Фаониссимо», надеясь, что у Цанса хватит ума не болтать о моей настоящей профессии. Я был признателен ему за то, что он не стал при Брубере спрашивать, за каким чертом я его преследую и на Ауре.

Прежде чем говорить, что я читал «Моролингов», мне следовало бы дочитать роман до конца, поскольку Брубер именно так понял мои слова. Поговорив кое-как о романе, мы перешли на общественные темы. Я спросил:

— По-вашему мнению, людям следует покинуть Ауру?

— Безусловно. В галактике достаточно планет, Аура по праву досталась моролингам. Не знаю, почему все летят сюда, как мухи на мед.

— За эту неделю вам приходилось видеть моролингов?

— Нет. Они держатся подальше от высокогорья. Впрочем, всё до поры до времени… — добавил он с непонятным мне злорадством.

— Я не совсем понимаю, что значит «до поры до времени».

В зале приглушили верхний свет. Над столиками остались гореть небольшие, но яркие светильники в потолке — по светильнику на столик. Тени под его глазами разрослись до размеров чудовищных синяков, треугольная тень от носа заканчивалась где-то на уровне второй пуговицы рубашки, накрыв собою и рот и подбородок. Теперь со мною разговаривал чревовещатель. Треугольная тень качнулась вниз. Он что-то сказал или только кивнул?

— Что, простите?..

— Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Он резко поднялся, не обращая внимания на то, что я только-только дошел до горячего.

Мы прошли на смотровую галерею. От неожиданности я зажмурил глаза. Ужиная в полутемном ресторане, я совсем забыл, что на Ауре сейчас самый разгар дня.

— Посмотрите вниз. Видите, туман отступил.

— Да вижу, и что?

— Зелень видите?

— Вижу.

— Неделю назад ее не было, — сказал он с каким-то скрытым значением, даже торжественностью.

— Может, сейчас весна?

— Нет, не весна. А год назад деревья была еще дальше. Намного дальше. Каждый раз, когда туман отступает, они придвигаются еще немного ближе, на несколько сантиметров, однако неудержимо.

— Боитесь, что моролинги придут сюда под покровом листвы?

— Боюсь? Ничуть. Мне нечего бояться. Но они придут.

— У них тотем «шелест листвы», следовательно, мы их даже не услышим.

Он улыбнулся:

— Вы и о тотеме знаете? Но это было давно, на Земле. А где вы прочитали о тотеме?

— Я не читал. Я слышал о нем на семинаре.

— Ах! — воскликнул он. — Так вот где я вас видел! Любитель собирать мои автографы.

— Точно, не хватает четырехсот пятидесяти восьми.

— Договоримся, что вашей ручкой… — усмехнулся он. — И не сразу…Постойте, вы же не доели ужин. Извините, что вытащил вас сюда, но мне хотелось показать, как зыбки границы, разделяющие миры. На Ауре три мира: над облаками, под облаками и под водой.