- Купил в сувенирной лавке, внизу, рядом с вестибюлем, - ответил я не совсем точно.
      - Я не заметил там никаких сувенирных лавок, - возразил Абметов.
      - Я неточно выразился, я имел в виду застекленную галерею, что примыкает к вестибюлю гостиницы. Там магазинчики всякие, лавочки... Торгуют всяким таким барахлом, - пояснил я.
      - Мне кажется, это должно быть что-то древнеегипетское, - сказала Татьяна, продолжая смотреть в экран.
      - Возможно-возможно, - не очень уверенно произнес Абметов, - но не берусь судить.
      Он без особого интереса рассматривал загадочный сувенир и вернул мне его как-то слишком поспешно.
      - Здесь много всякой ерунды продается, - пожал он плечами, - надо же как-то подогревать интерес у публики. Вот и выдумывают мифические артефакты мифических сапиенсов.
      - Это верно, - согласилась Татьяна, - где ж наш заказ-то - через десять минут обещали прислать, - вспомнила она об обеде.
      Абметов тоже как будто о чем-то вспомнил, несколько раз взглянул на часы и начал прощаться:
      - К сожалению, не могу составить вам компанию - уже поздно, а мне надо еще кое-что успеть, - пробормотал он. Убедить его в том, что дела могут подождать, нам не удалось, и он ушел.
      - Куда это он так сорвался? - спросила Татьяна. - Это его дело как-то связано с вашим разговором?
      - Не знаю. - Для меня поведение Абметова тоже было непонятным. - А что ты там ляпнула про трис... птерос? - Я не был уверен, что правильно повторил небрежно брошенное Татьяной слово.
      - Ну да, "трисптерос" - означает "трехкрылый". Раз мы решили, что все артефакты имеют земное происхождение, то и название должно быть каким-нибудь земным. Я и придумала - "трисптерос". Тебе не нравится?
      Я сказал, что очень даже нравится. Татьяна взяла пирамидку и принялась ее разглядывать.
      - Думаешь, мы что-то пропустили? - спросил я.
      - Посмотри на нижнюю грань - на ту, которая без крыла. - И она повернула пирамидку так, чтобы я мог разглядеть.
      - Видишь, тут посередине такое круглое пятнышко. - Она ткнула ногтем в середину основания пирамидки.
      Я пригляделся. Татьяна была права - в центре свободной грани темнело едва заметное пятно величиною с косточку от вишни. На ощупь пятно было гладким, в то время как остальная поверхность пирамидки - слегка шершавой.
      - Что, если на месте пятна находилось четвертое крыло, но его отломали, - предположил я.
      - Вряд ли, - возразила она. - След облома должен быть более светлым и более шершавым. Смотри, каждое из трех крыльев направлено вдоль средней линии соответствующей грани, причем направление одно и то же - от вершины к основанию. Четвертое крыло нарушило бы симметрию, следовательно, его там никогда и не было, - заключила Татьяна. Она была очень довольна своею безупречной логикой и принялась развивать мысль: - Нам этот след как бы намекает, что на его месте должно быть еще одно крыло. Таким образом мастер, изготовивший пирамидку, передает нам свое послание... - Она остановилась, увидев, что я едва сдерживаю смех. - Не понимаю, что в этом смешного?
      - Татьяна, ты тысячу раз права - у тех, кто изготавливает все эти сувениры, очень плохо с воображением.
      - Я согласна, но при чем тут пирамидка?
      - Потом расскажу.
      - Опять потом? - возмутилась она.
      - Опять... - подтвердил я, - а сейчас мне срочно нужно побеседовать с торговцем. Погоди, я мигом...
      До которого часа работают сувенирные лавки, я не знал, но оставалась некоторая надежда на то, что они все еще открыты. В вестибюле толпились приезжие, но в самой галерее не было ни души. Свет в витринах погасили, и их стекла из прозрачных обратились в зеркальные. Теперь все магазины выглядели на одно лицо. Та лавочка, где мы с Татьяной приобрели пирамидку, располагалась в самом конце галереи - там, где галерея сворачивала налево, чтобы, посредством недлинного перехода, соединиться с параллельной галереей. Я прошел до конца первой галереи и остановился перед двумя зеркальными дверьми. Я размышлял, которая из них мне нужна, что, впрочем, было уже не так важно, поскольку на обеих дверях висела табличка "закрыто", а свет - и там, и там - полностью погашен. Внезапно мое отражение в одной из дверей как будто раздвоилось - рядом с моим лицом показалось еше одно. Я резко обернулся, но позади меня никого не было. Не исключено, что оригинал второго отражения находился в переходе, соединяющем параллельные галереи, и, пока я оборачивался, он успел свернуть налево - во вторую галерею. Я бросился в переход, пробежал до второй галереи, свернул в нее, но и там никого не оказалось - вторая галерея была такой же пустой, как и первая. Я обозвал себя идиотом. Разумеется, неизвестное лицо находилось внутри сувенирной лавки - ведь зеркальное стекло двери становится прозрачным, если предметы за ним освещены. Тот, кто проник в лавку, невзначай осветил свое лицо фонарем, и поэтому я его заметил. Вернулся назад - к двери, заглянул вовнутрь, но, кроме собственного отражения, я ничего не видел. Дернул дверь изо всех сил. Удивительно, но она поддалась. Прошел внутрь. Это была та самая сувенирная лавка, где мне продали пирамидку. Сквозь зеркальную витрину сюда проникало достаточно света, чтобы разглядеть помещение и чтобы не споткнуться о распластавшееся возле прилавка тело. В нем я узнал продавца, всучившего мне пирамидку.
      Убедившись, что я уже ничем не могу ему помочь, я прошел в глубь помещения - до задней двери, что вела непосредственно на улицу. Честно говоря, я не ожидал, что такая дверь имеется, иначе бы поспешил к ней с самого начала. Но теперь время было упущено - тот, кого я видел, - был уже далеко. Мне совсем не улыбалось оказаться замешанным в убийстве, да еще вдобавок не у себя на Фаоне, и я вернулся в отель, но уже через улицу. Так по крайней мере вдвое меньше людей смогут заявить, что видели меня у входа в галерею.
      Когда я вошел в номер, Татьяна дожевывала свою порцию - обед привезли через минуту после моего ухода.
      - Что случилось, объясни, - нетерпеливо потребовала она.
      Я рассказал. Татьяна представляла себе отпуск на Ор-кусе несколько иначе, поэтому известие о смерти торговца пирамидками расстроило ее больше, чем меня.
      - И что теперь будет? - Вопрос прозвучал так, будто следующей жертвой должна стать она или, в лучшем случае, я.
      Я пожал плечами, поскольку ответить мне было нечего - события проносились, не давая мне даже опомниться. Я зашел в ванную и посмотрел в зеркало. Попытался вспомнить лицо в зеркальной двери. Мужчина точно не был Абметовым - его бороду я бы заметил. Может, она у него накладная? Нет, то лицо было помоложе... Но - не моим - если, конечно, Ларсон не приложил тут руку.
      Засигналил интерком. Звонившим оказался Бруц.
      - Полагаю, вам будет интересно узнать, - начал он неторопливо, только что обнаружен труп мужчины. Убитый - владелец сувенирной лавки одной из тех, где вы сегодня побывали.
      Я, как мог, изобразил удивление:
      - Что за чертовщина! Вы думаете, это как-то связано с нападением на госпожу Бланцетти?
      - Мы сейчас опрашиваем свидетелей на случай, если они кого-нибудь видели. К вам можно подняться? Раньше он не спрашивал разрешения.
      - Да, заходите, - ответил я и посмотрел на заставленный тарелками стол, - минут через десять, если не трудно. Бруц ответил, что ему не трудно зайти и через час.
      - Быстро принимайся за мою порцию и за абметовскую, - велел я Татьяне.
      - Я не справлюсь, - искренне ответила она.
      - В таком случае поднимайся к Абметову и, если он в номере, скажи ему, что до... - я посмотрел на часы, - до девяти часов он был у нас и с аппетитом отобедал или отужинал - это уже на его выбор.
      - Ты что тут раскомандовался? - совсем не кстати возмутилась Татьяна, - зачем к нему идти, когда можно позвонить.
      Тут она была права. Я набрал номер Абметова, а когда он ответил, тут же повесил трубку.
      - Все нормально - он у себя. Иди скорее, а то Бруц сейчас уже будет здесь, - поторопил я Татьяну. Спорить с ней мне было некогда.
      До нее наконец дошло, чего именно я добиваюсь. Она помчалась к Абметову, а я стал в спешке поедать две порции сразу. Вернулась она через пять минут и с обнадеживающим известием, что, мол, Абметов все понял и скажет все как нужно Тут явился Бруц. Мы пригласили его к столу, но он отказался.
      - Что-нибудь уже известно? - спросил я.
      - Пока ничего особенного. Кое-кто из свидетелей видел, как в половине девятого в галерею прошел мужчина. . примерно ваших лет, - добавил Бруц и подозрительно посмотрел на меня. - Полиция сейчас его разыскивает.
      - Как он выглядел? - снова спросил я.
      - Описание схоже с описанием того типа, что напал на Бланцетти. - Как ловко Бруц дал понять, что подозреваемый похож на меня!
      Я беззаботно ответил:
      - Я вас понял - я прекрасно помню, какое описание дала госпожа Бланцетти, но я весь вечер находился в номере.
      - Заметьте, я вас об этом не спрашивал, - вкрадчиво произнес Бруц, но раз уж вы сами завели речь об алиби, то скажите, кто, кроме вашей подруги, может это подтвердить. - И он указал на третий столовый прибор.
      - Доктор Абметов вас устраивает?
      - Хм, так я и думал, - ответил Бруц, не поясняя, почему он так думал.
      - Вы, очевидно, будете составлять список подходящих под описание постояльцев? - предположил я. Бруц кивнул.
      - Вы позволите мне на него взглянуть?
      - А вам-то зачем? - удивился он.
      - Чтобы убедиться в том, что и кроме меня есть кого подозревать...
      - Ну, зачем же вы так... - расстроился он. - Никто вас не подозревает. Кстати, полиции я о вас ничего не сказал.
      А вот за это большое спасибо, подумал я.
      - Как он был убит?
      - Похоже, опять цефалошокер, - коротко ответил Бруц.
      Возникла неловкая пауза.
      - У вас все? - полюбопытствовала Татьяна.
      - Пожалуй, что все, - нерешительно ответил Бруц и отступил к дверям. Да, чуть не забыл, - сказал он, стоя уже в дверях, - просто так... на будущее, учтите - Абме-тов - левша. - И он указал на третий столовый прибор. - До встречи!
      Он ушел, оставив нас сидеть с разинутыми ртами. Давненько я так не прокалывался. Зато я теперь знаю другую, не менее важную вещь: у Абметова нет алиби на время с восьми до девяти часов - иначе с чего это ему так быстро соглашаться на мое предложение. Был и другой вариант: Абметов встречался с кем-то, кого он предпочел бы не афишировать.
      Первым, кто заявился к нам с утра был, Абметов. Он пребывал в крайнем возбуждении.
      - Вы уже слыхали новость?! - воскликнул он. В его глазах мелькнула догадка. - А, я, кажется, понимаю... Так вот для чего Татьяна попросила меня составить вам компанию не до восьми, а до девяти! Но, мой друг, - его тон внезапно стал развязным, - как вы-то в это дело вляпались? Неужели госпожа Бланцетти снова утверждает, что видела вас недалеко от места преступления? Впрочем, я догадываюсь - вы купили крылатую пирамидку именно у того, убитого торговца. Но ведь этого абсолютно недостаточно для того, чтобы вас подозревать! Так в чем же тогда дело?
      - Дело в том, что я видел убийцу. Он еще больше растерялся:
      - Вы хотите сказать, что оказались на месте преступления в тот самый момент, когда... Но как вас угораздило? Или нет, не надо, не говорите меня это не касается. Но я всецело на вашей стороне. Если нужно, я кому угодно скажу, что мы все время были вместе... В смысле, в то время, когда произошло убийство.
      - А вас самих с восьми до девяти никто не видел? - спросил я.
      - Никто, кто мог бы опровергнуть наше с вами алиби, уверенно ответил Абметов. - Но расскажите же, как выглядел убийца? И как все произошло?
      - Как все произошло, я сказать не могу, поскольку видел очень мало, признался я. - Мужчина, скорее худой, чем полный - вот, пожалуй и все. Человек, если это действительно человек, - добавил я, понизив голос, - мог быть тем, кто напал на Бланцетти. Большего я, к сожалению, сказать не могу.
      Взгляд у Абметова потускнел - без сомнения, он обратил внимание на мою оговорку.
      - Так вы считаете, что... ОНИ где-то рядом, - он сделал упор на слове "они", - но почему? Почему вы думаете, что убийство торговца - их рук дело?
      Связь: пирамидка - крылатый треугольник - Номура была известна только мне, и с Абметовым я делиться не собирался. Татьяна, в недоумении слушавшая наш диалог, наконец не выдержала:
      - Да объясните же наконец, кто это ОНИ и кого это ИХ! Я же имею право знать!
      - Имеешь, имеешь, но не все сразу, - сказал я ей, - подожди нас в спальне. - И я вытолкал ее за дверь. Отправить бы ее первым же рейсом обратно на Фаон, но при ее упрямстве отправлять пришлось бы багажом.
      - Мы теперь оба связаны с этим делом, вы должны мне доверять, настаивал Абметов, окончательно перейдя на шепот.
      - Прошу вас, не настаивайте, - убеждал я его, - для вас же безопаснее ничего о них не знать. Тем более что вы в гомоидов не верите.
      - Поверю, если мне будут предоставлены доказательства, - возразил он.
      - Считайте, что труп торговца и есть то самое доказательство!
      - Ладно, как вам будет угодно... - сказал он обиженно и добавил: Хотя, право, странно - я помогаю вам, как могу, а вы относитесь ко мне с таким недоверием.
      В этом он был прав - доверять ему у меня не было никаких оснований. Но я стал убеждать его в обратном:
      - Напротив, я вам доверяю. В противном случае я бы не стал вам говорить о связи между убийством торговца и гомои-дами. А гомоидов, судя по всему, вы знаете лучше меня...
      Абметов в знак протеста замахал руками. Я поправился:
      - Теоретически, конечно, только теоретически. Поэтому мне необходима ваша помощь. Если считать, что убийца - гомоид, то какие у него могли быть мотивы, как вы думаете?
      Абметов пожал плечами:
      - Вы же сами их обозвали психами. А какие мотивы у психа? Никаких. Тяга к насилию может быть запрограммирована в самой модели.
      Тут я припомнил кое-что из того, что говорил мне Стас.
      - Вы говорите о той вероятности, с которой нестабильная модель выбирает зло? Эта вероятность может быть не такой, как у людей?
      - Безусловно. Вы знаете, что такое сублимационное число?
      Это я знал:
      - Золотое сечение!
      - Для модели Лефевра сублимационное число действительно равно золотому сечению, то есть приблизительно шестидесяти двум процентам - или ноль целых, шестьдесят две сотых - если мерить в долях от единицы. Я спросил, понимаете ли вы смысл этого числа?
      - Грубо говоря, сублимационное число равно той вероятности, с которой мы выбираем добро. Я где-то слышал, что те, кому добро и зло одинаково безразличны, любят все квадратное, - попробовал я сострить.
      - Ну разве что грубо говоря... - Моя шутка его не тронула. - В какой-то мере это число действительно выражает нашу способность различать добро и зло, наше, пусть и не абсолютное, предпочтение первого - второму. Но я бы сказал иначе: сублимационное число показывает, насколько человек тянется к добру, предпочитая его в тех ситуациях, когда лично человеку безразлично, что выбрать - добро или зло. У нестабильных моделей с одним решением уравнения сублимационное число может оказаться совсем иным, чем у нас с вами. Если решения два, то одно или оба числа могут отличаться от золотого сечения.
      - Другими словами, есть модели злые, а есть - добрые. У "злых" моделей сублимационное число меньше человеческого, у "добрых" - больше. Отчего природа не создала человека с сублимационным числом, равным единице или хотя бы близким к единице?
      - Есть одна сложность. Чем ближе сублимационное число к одной второй, тем легче мыслящий организм приспосабливается к окружающей среде. Организм более гибок, более податлив, он в большей степени расположен к так называемому естественному отбору. С другой стороны, чем ближе сублимационное число к нулю или единице, то есть к крайним точкам, тем целеустремленнее мыслящий организм. Франкенберг выдвинул интересную гипотезу. Он считал, что если сообщество мыслящих существ достигло той стадии, когда борьба за существование переСтаст быть главной заботой такого сообщества, то близость сублимационного числа к единице может ускорить процесс интеллектуального и нравственного развития. Мое возражение этой гипотезе чисто терминологическое - слова "нравственный" или "интеллектуальный" придумал человек с вполне определенным, раз и навсегда фиксированным, сублимационным числом - ноль целых, шестьдесят две сотых. Субъект с другим сублимационным числом должен оперировать совсем другими категориями. Природа не предусмотрела способа менять число в процессе эволюции - это факт. Она выбрала, в буквальном смысле этого слова, "золотую середину" - за что ей и спасибо! - поблагодарил он напоследок природу.
      Общие рассуждения о сублимационных числах мне мало что давали. Я спросил:
      - Применительно к нашему делу, какую роль мог бы сыграть синдром раздвоения личности?
      - Вполне обычную: если у вас будет подозреваемый и если в момент допроса он будет другой личностью, нежели та, что совершила преступление, то никой детектор лжи вам не поможет. Перед вами будет абсолютно невиновный субъект.
      Я возразил:
      - Может, как раз наоборот, "невиновная" личность донесет на "виновную", например, чтобы окончательно снять с себя подозрения.
      - Такое иногда происходит, но для этого необходимо, чтобы "невиновная" личность знала о том, что совершила "виновная". Тогда она, то есть "невиновная" личность, может оказаться заинтересованной в том, чтобы остановить "виновную". Но не забывайте, если вы правы относительно гомоидов, то мы имеем дело не с людьми, а... непонятно с кем. И все наши "людские" рассуждения могут оказаться ошибочными.
      - В этом я с вами согласен - все может обернуться не так, как мы предполагаем. - На этом избитом трюизме я прервал беседу, потому что появился Бруц.
      Застав Абметова у меня, он почему-то обрадовался.
      - А, и господин Абметов здесь, отлично, отлично. Я вас все утро разыскиваю. - Он довольно потирал руки. - Как спалось после вчерашнего? Это он уже мне.
      - Спасибо, нормально, - ответил я.
      - И зачем же, позвольте спросить, вы меня разыскиваете? - недовольным голосом спросил Абметов.
      Вместо ответа Бруц ехидно так посмотрел на нас и, подмигнув мне, сказал:
      - Понимаю, понимаю, беседуете, значит... - и, обращаясь теперь уже к Абметову, - вы не оставите нас одних, господин доктор?
      Бесцеремонность Бруца несколько шокировала Абметова, однако он безропотно подчинился. Поведение начальника службы безопасности со вчерашнего дня претерпело некоторое изменение. Бруц решил, что теперь он с нами заодно и поэтому сможет из всей ситуации извлечь для себя какую-нибудь выгоду. Едва Абметов ышел, он заверил меня:
      - Как я и обещал, полиции я не сказал ни слова. А где госпожа Татьяна?
      - Здесь я, здесь. Где ж мне еще быть! - Татьяна вышла в гостиную. Как я и предполагал, Татьяна все это время подслушивала за дверью.
      - Доброе утро, как спалось?
      - Вашими молитвами, - огрызнулась Татьяна, - кого еще убили?
      - Больше, к счастью, никого. Я зашел, чтобы вместе с вашим ... э-э-э... другом, составить план, который помог бы нам поймать убийцу.
      Не иначе как назначили вознаграждение.
      - Даже так! - Татьяна не поверила своим ушам.
      - Именно, именно так, - еще раз заверил ее Бруц. Интересно сколько, подумал я. Спросил:
      - Причину смерти установили?
      - Как я и сказал вчера - в него разрядили цефалошо-кер. Следует заключить, что госпоже Бланцетти еще повезло.
      - Из лавки было что-нибудь украдено?
      - Не похоже... Но, как вы понимаете, точно установить это невозможно. Лавку обыскивали, вернее, ее начали обыскивать, но кто-то спугнул преступников. Либо они нашли, что искали, и не стали обыскивать дальше.
      - И что вы теперь намерены делать?
      - Признаться, я хотел сперва выслушать вас, - с легким сарказмом ответил Бруц.
      - Ну мой-то план прост: составить список всех одиноких молодых мужчин, проживающих в вашем отеле. Надеюсь, их будет не так много...
      - Вот в этом вы ошибаетесь, - перебил он меня, - в отеле проживает около двух тысяч человек, что, согласитесь, немало. А сейчас здесь полно студентов на каникулах. Многие из них любят путешествовать в одиночку. Паломники, опять же...
      - Какие еще паломники? - спросили мы с Татьяной хором.
      - Извините, это наш местный жаргон. Так мы называем тех, кто приезжает на Оркус специально, чтобы испытать воздействие его поля.
      - А для чего им это? - поинтересовалась Татьяна. Бруц не слишком уверенно ответил:
      - Эти люди, то есть паломники, считают, что ложные воспоминания - это язык, на котором с нами общаются прежние жители Оркуса, гоморкусы то есть. По мнению паломников, гоморкусы конструируют свои сообщения из того, чем наполнены наши головы. Если вдуматься, то это самый простой способ для передачи сообщений - как бы без посредника, прямо сразу в голову...
      - Какая чушь! - возмутилась Татьяна. - Ну и что гоморкусы им насообщали?
      - Паломники не любят об этом распространяться. И вообще, они люди замкнутые - варятся в своих воспоминаниях. В отеле их полным-полно. Кстати, вы никогда не сможете отличить паломника от обыкновенного туриста.
      - Хорошо, проверяйте всех - и студентов, и паломников.
      - Но таких людей десятки, если не сотни, - возразил Бруц.
      - В отеле установлены телекамеры? - спросил я.
      - Только в вестибюле - там, где проходят регистрацию.
      - Прекрасно! В таком случае у нас есть изображения всех подозреваемых - ведь день и время прибытия каждого постояльца вы фиксируете.
      - Фиксировать-то фиксируем, но, как я уже сказал, подозреваемых может быть очень много. К тому же, убийца не обязательно постоялец отеля - чего, кстати, я всячески желаю.
      - Нам нужно с чего-то начинать. Все записи, возможно, и не понадобятся. Первым делом проверьте тех, кто въехал в отель в течение последней недели, потом посмотрим. И вот еще что... Вы, наверное, сумеете это сделать. Попробуйте установить, не остановился ли в каком-либо оркусовском отеле некий Фил Шлаффер. И то же самое касательно Лесли Джонса, если, конечно, получится, - попросил я.
      - Ладно, как скажете, - нехотя согласился Бруц.
      - Тогда это пока все, - сказал я важно - будто он был моим подчиненным. Бруц так не считал:
      - Все-таки вы чего-то не договариваете...
      - Вам это только кажется, - убежденно ответил я, - а теперь, извините, нас ждут дела.
      - О да, я понимаю, - усмехнулся Бруц, - конечно, конечно, не смею вас больше отвлекать своими пустяками. - Он театрально раскланялся и вышел из номера.
      - Фигляр! - обругала его Татьяна. - Чего, спрашивается, он тут паясничает?
      - Он умнее, чем мы думаем, вот и старается нам это доказать, заключил я.
      До самого обеда мы из номера никуда не выходили. За обедом Абметов (мы его специально пригласили) вел себя подозрительно непринужденно, много шутил и даже сказал пару тостов за скорейшую поимку гомоидов, но говорил он о них весьма иносказательно. Мы с Татьяной морщились, скрипели зубами и едва сдерживались, чтобы ему не нагрубить. Суп из хобота молодого птероркуса окончательно испортил мне и настроение, и аппетит.
      - Бедный птероркус, - вздохнула Татьяна, помешивая ложкой тонко нарезанные колечки. В ответ Абметов принялся перечислять достоинства земной кухни. Он дошел до сравнительного анализа птероркуса и курицы, когда я не выдержал и сказал ему:
      - Вы вчера так и не доказали, что нестабильные сапиенсы должны сами себя уничтожать. Если они кого и уничтожают, то только людей.
      Абметов поперхнулся виртуальной куриной грудкой в земляничном соусе, способ приготовления которого он как раз описывал.
      - Ой, мама, - тихо воскликнула Татьяна и отодвинула тарелку с супом.
      - Как я вас понимаю, - сказал Абметов, посмотрев на Татьяну. Затем ответил мне: - Что ж, постараюсь объяснить попонятнее. Вы, конечно же, слышали, как в том или ином случае люди говорят о себе: "Во мне боролось два человека". Человек обуреваем одновременно многими страстями, часто противоположными, поэтому формальная логика, подразумевающая закон исключения третьего, не приспособлена для описания сознания, даже человеческого, не говоря уж о нестабильном сознании. Конечно, когда речь идет о людях, мы говорим о "борьбе двух личностей в одной" лишь в переносном смысле, поскольку одно из амбивалентных чувств подавляется другим.
      - Все это общие слова. Я вас не о том спросил, - напомнил я ему, боясь, что после паузы он снова вспомнит о курице.
      - Я как раз подхожу к нашей теме. В киберпсихологии синдром раздвоения личности называют горизонтальной нестабильностью, дереализацию вертикальной. В сочетании они приводят к тому, что сознание субъекта полностью распадается на противоборствующие подсознания. Внутри нестабильного сознания ведется настоящая борьба не на жизнь, а на смерть. И тут уже напрашивается другая аналогия. Когда-то давно в хирургии использовали пересадку тканей от одного человека к другому. Если нужной совместимости вдруг не оказывалось, то организм-хозяин начинал отторгать пересаженные ткани. Организм боролся с чужеродным телом, не зная, что такая борьба приведет и к его собственной гибели. Похожая вещь происходит внутри нестабильного сознания. Части сознания воюют друг с другом, не ведая, что исход сражения - гибель организма - носителя сознания. Поэтому-то я и сказал с самого начала, что нестабильная личность обречена на самоуничтожение.
      Абметов замолчал. Пока он говорил, Татьяна напряженно теребила салфетку.
      - Пожалуй, я поднимусь в номер, - вяло сказала она.
      - Вам плохо? - спросил он.
      - Вы так скачете с куриц на отторжение органов и сознаний, что мне лучше оставить вас вдвоем, - едко ответила Татьяна и вышла из ресторана. Делового разговора у нас с доктором так и не получилось. Быстро попрощавшись, я вышел вслед за ней.
      Через два часа после обеда я вновь встретился с Бруцем. Новостей от полиции не было никаких, зато он сказал, что за полдня успел составить список подозреваемых из числа постояльцев отеля. Отдать список мне на руки он не захотел, и мы пошли к нему в контору. Расположена она была где-то под вестибюлем, на минус первом этаже. Прежде чем попасть в контору, мы довольно долго плутали по коридорам, миновали кухню ресторана, несколько складских помещений, технический центр и еще какое-то мрачное помещение, назначение которого осталось для меня загадкой.
      - Ну вы и забрались! - оценил я степень конспирации службы безопасности Оркус-Отеля.
      - А вы что хотели? Ведь нам приходится контролировать не только то, что происходит наВерху, - Бруц поднял указательный палец, - но и технические службы. Не часто, но иногда опасность исходит и оттуда, улыбнулся он.
      - То есть вы оберегаете постояльцев не только друг от друга, но и от себя, - предположил я.
      - Можно сказать и так, - не стал спорить Бруц. - Я начну с того, что оказалось проще всего. Ваш Фил Шлаффер в настоящий момент проживает в нашем отеле.
      - Что?! - изумился я. - И давно?
      - Недавно. Он въехал в отель только вчера днем.
      - Какой у него номер?
      - Восемьсот пятидесятый. А почему он вас так интересует?
      - Рад бы сказать, да не могу, - признался я. - А Лесли Джонс, вы его разыскали?
      - Вы слишком много хотите, - проворчал Бруц, - нет, его я пока не нашел.
      - Тогда взгляните в список постояльцев еще разок и посмотрите, нет ли там такого Йохана.
      Бруц посмотрел на меня с нескрываемой досадой и полез в компьютер. Йохан среди постояльцев отеля незначился.
      - Ну и черт с ним, - сказал я, - давайте займемся списком подозреваемых. Бруц открыл список.
      - Вот смотрите...
      Список оказался не таким большим, как мы предполагали накануне, всего пятнадцать человек.
      - Это только те, кто въехал начиная с первого сентября, - пояснил Бруц, когда я сказал ему, что пятнадцать человек - это ерунда.
      Под описание более или менее подходили четверо.
      - Ну-с, с кого начнем? - спросил Бруц после того, как я закончил просматривать список и соответствующие видеозаписи. Последние мало чем помогли - входящие в вестибюль постояльцы были видны только в профиль, поскольку единственная камера находилась у боковой стены в самом конце вестибюля и оттуда пыталась ухватить все помещение разом.
      - Скажите, а нас с Татьяной камера записала?
      - Конечно. Хотите взглянуть?
      - Да. Хочу посмотреть, получились ли мы похожими на себя.
      Бруц отыскал запись. На ней было видно, как мы с Татьяной подошли к портье и как она объясняет мне, какой именно номер ей нужен. Вдалеке маячила женщина в панаме с вуалеткой.
      - Неужели Бланцетти? - удивился я.
      - Она самая, - подтвердил Бруц, - она зарегистрировалась сразу после вас.
      Я чуть не задохнулся от возмущения.
      - Так какого черта вы обвинили меня в том, что я специально выбрал номер по соседству с Бланцетти?! - заорал я на детектива.
      - На всякий случай, - спокойно ответил он, - мне было интересно, почему вы взяли именно двести пятьдесят четвертый.
      - Ладно, проехали... - я остыл на редкость быстро, - давайте сюда ваших подозреваемых.
      - Они ваши, а не мои, - парировал Бруц. - Кто вам больше нравится?
      - Вот этот. - Я ткнул пальцем в молодого красавчика блондина с бледным, немного женственным лицом. Я не случайно его выбрал. На следующий день после прилета на Оркус, когда, выходя из лифта, я чуть не сшиб Бланцетти, именно он стоял у нее за спиной. Он тогда еще выставил вперед руки, чтобы подхватить ее, если она вдруг вздумает упасть. И у него была возможность подслушать Татьянины нумерологические выкладки. Я его хорошо запомнил, хотя доверяться собственной памяти, находясь на Оркусе, - дело весьма рискованное, что бы там ни говорили про антиор-кусовские пилюли. И, наконец, по формальным признакам, молодой человек вполне мог сойти за гомоида.
      - Себастьян Дидо. Написано, что прибыл с Земли, но мы такие вещи не проверяем, - пояснил Бруц.
      Ничего, проверим, думал я. Только вот появление Шлаффера несколько портило картину. Человек либо скрывается, либо - нет. Зачем ему вздумалось переезжать в тот же отель, где поселился я? Я сказал: