- А тебе зачем?.. Стоп, не надо, не объясняй. Потом, при встрече... А босс в курсе?
      Он сказал "босс", а не "твой босс" или "твой шеф", - словно у нас с ним один босс на двоих. Видимо, они с Шефом здорово сблизились, пока я был вне игры.
      - В курсе, - соврал я не моргнув глазом.
      - Хорошо, пришлю, - пообещал он.
      - Спасибо. Тогда до встречи.
      - Не за что. Пока.
      Вот так история! Что только не делают гомоиды, чтобы их не обнаружили, - даже трупы воруют!
      Через полчаса пришли снимки. Длинное, худое, истощенное тело. Что-то не срослось у господина профессора - сверхчеловеки оказались слабоваты. Но никаких намеков ни на трехкрылый треугольник, ни на какой-либо другой-опознавательный знак. Затея с самого начала выглядела безнадежной. Очевидно, Номура не из их компании.
      Снимок Джека Брауна подтвердил опасения, зародившиеся в тот момент, когда я впервые увидел гомоида воочию. Отныне мне не следует надеяться на то, что два оставшихся гомоида будут походить на профессорские снимки. Вероятно, они делались давно - лет пять, может, десять назад, и с тех пор гомоиды сильно изменились. Говорить о сходстве можно лишь по некоторым формальным признакам: строение черепа, цвет и разрез глаз. Номура не подходил ни по одному параметру. Мне очень хотелось, чтобы круг лиц, причастных к "делу гномов", ограничивался самими гномами и сотрудниками Института. Номура не был сотрудником Института - он был нашим сотрудником. И он - не гном. Тогда кто он? Шефу не понравилась бы такая постановка вопроса.
      Джонс - другое дело. Он - и сотрудник Института и, если хорошенько загримировать, мог сойти за гнома. Формально Джонса можно принять и за Блондина, и за Младшего, если бы не цвет глаз, но ведь его нетрудно изменить. Снимок Джонса находился у меня под рукой, но мне необходимо было увидеть Джонса "живьем". Я набрал его код. Ком-лог Джонса вежливо сообщил, что хозяин для меня недосягаем, но если мне так будет угодно, то комлог передаст ему мое сообщение. Отсутствие Джонса можно объяснить чем угодно, но я решил уточнить у Виттенгера, разрешил ли он и Джонсу и остальным, кто допрашивался в связи с убийством Перка, покидать Фаон.
      - Что еще? - недовольно буркнул Виттенгер. Он сидел все в том же кабинете, за спиной у него сновали люди.
      - Я по поводу Джонса, вы, случайно, не знаете, не покидал ли он Фаон?
      - Покидал.
      - Вы ему разрешили? Ведь во время следствия...
      - Следствие завершено, - грубо прервал меня Виттенгер.
      - Куда он направился?
      - В отпуск. - Полицейский сообщил мне не совсем то, о чем я его спрашивал.
      - А про остальных вы что-нибудь знаете?
      - Остальные - это кто? - попросил он уточнить.
      - Симонян, Шлаффер и Дейч.
      - Шлаффер в командировке, двое других - здесь. Несмотря на его недовольство, я продолжал спрашивать:
      - И куда у него командировка?
      - На Оркус, - ответил Виттенгер.
      - И по чьему распоряжению?
      - Симоняна, насколько мне известно.
      - Это вам Шлаффер так сказал?
      - Да... А что, я должен был проверить? - подозрительно спросил Виттенгер. Ничего предосудительного в командировке на Оркус я не видел и потому ответил:
      - Да нет, я так, на всякий случай спросил.
      - Тогда это все? - Виттенгер был как на иголках.
      - Все! - громко ответил я, и мы расстались не прощаясь.
      Шлаффер меня не особенно интересовал, но поспешный отъезд Джонса меня встревожил. Нет никаких гарантий, что он действительно уехал и действительно в отпуск. Нет даже гарантий, что он жив... Я позвонил в Отдел и попросил Яну выяснить, когда и в каком направлении отбыли и Джонс, и Шлаффер. Если они улетали через космопорт, чтобы затем воспользоваться Терминалом Фаона, и если они путешествовали под собственными именами, то начальное направление их маршрутов выяснить несложно. Через сорок минут Яна перезвонила и сказала, что у Шлаффера на двадцать пятое августа был заказан транзит до Оркуса и он его использовал. Следы Джонса ведут к ТК-Хармас (т. е. к терминалу планеты Хармас) и там теряются. Джонс покинул Фаон двумя днями позже Шлаффера.
      Итак, Джонс исчез, а Симонян посылает Шлаффера на Оркус. Точнее, наоборот, сначала уезжает Шлаффер, затем Джонс. Но из этого еще ничего не следует. Я вернулся к материалам по делу Джона Брауна. Виттенгер клялся, что это было стопроцентное самоубийство. Способ тот же, что и у Эммы Перк разряд цефалошокера. Ясно виден красноватый след чуть ниже правого уха. Шокер был зажат в руке; кисть удалось разжать с большим трудом. Браун разрядил шокер, стоя на мосту через одну из неглубоких речек, что впадают в наше озеро. Вероятно, он думал, что течение вынесет его тело в озеро, и там его уже никто не найдет. Так бы оно и произошло, если бы не случайный свидетель. Он увидел, как Браун перелез через перила моста и секунду спустя бросился в воду. С того места, откуда свидетель видел Брауна, рассмотреть шокер было невозможно, к тому же - дело происходило поздно вечером. Свидетель тут же сообщил о случившемся в Службу Общественной Безопасности. Те прибыли на место трагедии спустя пятнадцать минут, и еще через полчаса тело удалось извлечь из воды. Затем тело отвезли в патологоанатомическую лабораторию, откуда той же ночью оно и исчезло. Экспертам не удалось взять пробы для анализа ДНК, а теперь такой анализ мне бы очень пригодился. На шокере следов никаких не нашли, поскольку Браун был в перчатках, что вполне нормально в это время года. Место жительства, которое он указал при приеме на работу в Институт антропоморфологии, оказалось вымышленным, а предъявленные документы - фальшивыми. Самого Брауна удалось опознать только со слов одного из его коллег - тот случайно увидел снимок Брауна в новостях. Полиция опросила всех, кто знал Брауна по работе, но так ничего и не добилась - Браун был замкнут, дружбы ни с кем не водил, о себе не рассказывал. Работу он выполнял самую что ни на есть черную - на институтском очистном коллекторе, и Брауном никто особенно не интересовался. Виттенгер допросил всех, кто работал рядом с Брауном. Техник по фамилии Типе назвал его слабоумным, точнее "недоумком". Остальные не высказывались так прямо, но из их слов следовало, что они тоже считали Джека Брауна умственно не совсем нормальным.
      Вызвавший полицию свидетель никаких подозрений не вызывал, и, не исчезни тело, дело обязательно бы закрыли. С этого момента в деле царил полный мрак. Тела умерших на Фаоне сроду не похищали. Как потом шутили патологоанатомы, замок лаборатории мог бы открыть даже покойник. Но тело Брауна похитил не покойник - кто-то очень не хотел, чтобы полиция провела вскрытие. А она бы обязательно это сделала, как и полный анализ ДНК. Таким образом, цель похитителя абсолютно ясна. Он не мог допустить, чтобы эксперты выяснили, что Браун - не человек. Следовательно, либо смерть Брауна самое настоящее самоубийство, либо похититель не является одновременно и убийцей - иначе он бы выбрал для убийства более подходящее место. С другой стороны, зачем убивать Брауна, если не из-за того, что он гомоид. И заставить тело исчезнуть для убийцы не менее важно, чем совершить само убийство. Вывод: смерть Джона Брауна - определенно суицид, что Виттенгер и утверждал с самого начала. Причины, заставившие Брауна свести счеты с жизнью, ясны не более чем все остальное в деле Института антропоморфологии.
      Я так увлекся изучением дела Джона Брауна, что об остальной почте вспомнил лишь к обеду. А зря, потому что пришло одно прелюбопытное письмецо от некоего доктора Абметова:
      Уважаемый господин Ильинский!
      Мне приятно осознавать, что и на далеком Фаоне проявляют интерес к истории развития науки о человеческом разуме К сожалению, на Земле совсем не знакомы с Вашим журналом "Сектор Фаониссимо", но я надеюсь, что это досадное недоразумение вскоре будет исправлено
      В ответ на Ваш запрос, мы высылаем Вам ряд работ которые, без сомнения, вас заинтересуют Более того, я с удовольствием встречусь с Вами лично, если только Вы найдете возможным посетить Оркус в период с 4 по 12 сентября по Синхронизированному Времени
      Буду рад засвидетельствовать Вам свое почтение, директор Архива истории науки доктор Абметов
      К письму прилагались несколько научных статей, часть из которых я уже видел, а Стас - тот даже читал. Ну вот, еще один доктор, подумал я (до сих пор мне вполне хватало докторов из Института). Тому, что мой запрос касательно Ле-февра попал в Архив истории науки, я не удивился - в недрах Канала и не такое происходит. Но в сочетании с опубликованным в "Секторе Фаониссимо" письмом озабоченного читателя, послание Абметова выглядело несколько подозрительно. Придуманный мною Джон Смитжипет на Оркусе. Доктор Абметов едет на Оркус - и Шлаффер отправляется туда же. Сегодня уже третье сентября по синхронизированному времени и решать, ехать на Оркус или нет, нужно срочно. Но не переговорив с Шефом, ехать я не мог.
      Когда я дома, я мало придаю значения своему самочувствию. Другое дело, когда вылезаешь за пределы своей берлоги. Пусть всего лишь для того, чтобы доехать до Отдела. Почти две недели я просидел в четырех стенах, и расслабленное состояние стало входить в привычку. Так было до того момента, пока я не открыл дверь флаера и не нагнулся, чтобы влезть вовнутрь. Я почувствовал, как чей-то взгляд словно вонзился мне между лопаток. Обернулся - никого, только выстроившиеся точно по разметке разноцветные флаеры. Я насчитал восемь. На первый взгляд - пустые. Я с трудом подавил в себе желание пройтись вдоль них и заглянуть в кабины - не надо давать волю нервам. Дальше, за стоянкой, была только серо-голубая пустота - сразу за флаерами крыша термитника обрывалась, а прозрачное, двухметровое ограждение не мешало мне лишний раз убедиться, что в это время года любоваться на Фаоне нечем.
      Я не спеша сел в кресло, захлопнул дверь и только после этого снова огляделся вокруг. Все тихо. Конечно, в переносном смысле - на противоположном конце крыши термитника то и дело садились и взлетали флаеры - ничего подозрительного, все как всегда. Но чувство, что опасность где-то рядом, не проходило, наоборот - оно только усиливалось. За три года работы на Отдел мне не раз приходилось быть не только преследователем, но и преследуемым. И нервотрепки тут никак не избежать. Но меня беспокоило другое: на этот раз напряжение рождалось не в голове, оно не давило на сердце, как это бывает при сильном волнении. Оно возникло где-то в животе, ближе к солнечному сплетению, и предательской тошнотою ползло все выше и выше.
      Страх. Без сомнения - это был он. Блуждание по лабиринту и смерть Номуры не прошли для меня бесследно. И стоило лишь подумать о своем страхе как о некоем отдельном, но живущем внутри меня существе, как страх начал проникать в легкие - стало трудно дышать. Сердце бешено заколотилось. Положив руки на рычаги управления, я ощутил, как вспотели ладони. Я вызвал в автопилоте адрес Отдела и стал вспоминать, чему меня учили на курсах аутотренинга.
      Шеф встретил меня радушно. Поздравил с возвращением к нормальной жизни, даже пожал руку. Что он там крутил из проволочки, я не видел загораживал стол.
      - Я смотрю, дело Перка само собой уладилось? - спросил я его после ответных приветствий.
      - Не само собой, а просто уладилось. Еще лучше сказать - благополучно разрешилось, - поправил он меня.
      - А как быть с Номурой?
      Вопрос был для Шефа болезненным. Он поморщился:
      - С Номурой вышло не очень удачно. Для всех - он погиб при исполнении служебного долга. Я возразил:
      - Номура умер не своею смертью - в него стреляли. Это - раз. Гомоид из пещеры мне тоже не померещился - я его видел и даже записал, но не моя вина, что записи исчезли. Это - два. Кстати, пустой комлог - тоже доказательство, что в пещере был кто-то еще. Плюс то сообщение, что мы с Номурой получили перед тем, как спуститься в пещеру: "Твое освобождение уже близко". И, наконец, самое главное - Джон Браун. Вы о нем ничего не знаете, но я дам вам почитать материалы его дела.
      Я передал Шефу присланные Виттенгером материалы и пересказал свои соображения на сей счет. Содержание и сам факт моей беседы с гомоидом я решил держать про запас - как и знак на груди Номуры. Шеф и так поверил в гномов. Сидевший во мне страх подсказывал, что большего мне пока не нужно. Все, кто общался или мог общаться с гомоидами, на этом свете не задерживались. Роль Номуры была самым темным пятном во всем расследовании.
      Шеф мельком взглянул на дело Брауна.
      - Так ты говоришь, что именно его снимок ты видел в кабинете Франкенберга?
      - Да, я в этом абсолютно уверен.
      - Ну а тот пещерный гомоид, он тоже был на снимке? Шеф задал трудный вопрос.
      - Видимо, гомоиды сильно меняются с возрастом, - предположил я, какая-то неизвестная болезнь или вроде того...
      - Иначе говоря, ты его не узнал. - Шеф догадался, почему я мямлю.
      - Не узнал, - повторил я вслед за ним, - но с нас достаточно и Брауна - его-то я точно узнал! Франкенберг говорил о четырех созданных им существах. И я видел четыре портрета. На одном был Браун. На другом гомоид из пещеры. Вероятно, он и убил Номуру. Но и ему недолго осталось жить - у него вид был, как у утопленника. Остаются еще два. Где их искать, я пока не знаю.
      Шеф упорно стоял на своем:
      - Номура мог стрелять в кого угодно, хоть в вапролоков. Выстрелы вызвали обвал. Он погиб, ты - выжил, такое случается на нашей работе.
      Я напомнил ему про сообщение, пришедшее на комлог флаера перед тем, как мы вошли в пещеры.
      - Удалось вычислить источник?
      - Да мы и не вычисляли...
      - А зря! - воскликнул я.
      - Здесь я решаю, что зря, а что не зря! - взревел Шеф.
      Я был готов растерзать его собственными руками - оружие у нас на входе отбирают. В некрологе написали бы: "Погиб при выполнении служебного долга". И это было бы сущей правдой. Если Номура сам вызвал обвал, то Шеф своим упрямством сам довел меня до помешательства. Наверное, Шеф понял, что находится на волосок от гибели, поскольку быстро поправился:
      - Ладно, мне нужно подумать. У самого-то какие планы? По-моему, тебе следует отдохнуть недельку-две, слетай на Землю...
      - ... на Оркус, - выпалил я.
      - На Оркус? Ты же его терпеть не можешь. Я рассказал ему про письмо Абметова.
      - Думаешь, клюнули на твою авантюру с письмом в редакцию? - Он удовлетворенно потирал руками. Пришлось его слегка разочаровать - я сказал, что Абметов мог попросту наткнуться на мой запрос по Лефевру.
      - Черт, ну и времена настали, ничего нельзя скрыть! Стоит заказать пару носков, как на следующий же день тебе присылают рекламу нового крема для ног! - Шеф внезапно разоткровенничался. Замечу, что фразу произнес начальник Отдела оперативных расследований. Что же тогда должны думать простые смертные? Вероятно, они должны думать, что скрыть можно все что угодно.
      - Полностью с вами согласен, - поддакнул я и поспешил уточнить: - Ну так как насчет Оркуса?
      - Давай работай, - Шеф обошелся без подробных инструкций, - помощники нужны?
      Один помощник у меня уже был, но недолго.
      - Нет, - ответил я.
      - Ну, как знаешь... давай, поосторожней там. - И он постучал пальцем себе по лбу.
      Выйдя от Шефа, я зашел на минутку к Ларсону. Будучи нашим штатным экспертом-биологом, он, казалось, и ночевал в лаборатории. Стоило мне переступить порог, как Ларсон подскочил ко мне с каким-то инструментом в руке и попытался сунуть его мне в ухо. Я вырвался, но вышло это у меня несколько неосторожно - Ларсон чуть не повалился на стойку с препаратами.
      - Ты что такой бешеный? От Шефа нагоняй получил, что ли? - Он здорово испугался. Ларсон привык, что мы с некоторых пор стали довольно спокойно относиться к его эксцентричным выходкам. Да, именно так: сначала мы привыкли к его выходкам, а потом он привык к нашему спокойствию. Его последней хохмой был аппарат для записи снов. Что такой аппарат вот-вот должны построить, всем известно благодаря "Сектору Фаониссимо". На самом деле, высокотехнологичная компания "Нейроника Стокса" еще год назад обещала создать видеозаписывающее устройство для снов - сновизор.
      И вот Ларсон во всеуслышание объявляет, что он, дескать, такой аппарат построил вперед всех. В любом другом учреждении его бы подняли на смех. Но не в нашем - у нас все серьезно. В качестве испытуемого Ларсон выбрал Верха. Сказал, что Берх из нас самый впечатлительный и что однажды Берх хотел рассказать ему свой сон, но так и не смог его толком вспомнить. Верха обвесили с ног до головы проводами, дали снотворного. Первые три часа Берх спал довольно беспокойно - ворочался, кряхтел, даже стонал время от времени. Видно, сны были бурными. Потом внезапно затих и проспал как убитый еще два часа. Лишь много позже выяснилось, что Ларсон ввел ему еще одну дозу снотворного - специально, чтобы Берх начисто забыл все свои сновидения. После пробуждения испытуемого Ларсон показал всем нам очень интересную видеозапись. Мужчины пребывали в восторге, дамы - в тихом замешательстве и не все досидели до конца просмотра. Я думаю, не стоит пояснять, что именно показал нам Ларсон. Как только он умудрился все это смонтировать? Берх его чуть не придушил, но потом отошел. Самое смешное, что Берх поначалу и сам поверил в то, что изготовленный Ларсоном фильм его сон. Но репутацию Ларсон испортил себе навсегда. Особенно - среди дам.
      - А ты чего? - вскипел я. - Это у тебя что, устройство для записи слуховых галлюцинаций?
      - Нет, для чтения мыслей через среднее ухо, - ответил Ларсон. Он потирал ушибленный локоть.
      - Ладно, извини.
      - От лабиринтов все никак не отойдешь? - спросил он.
      - Да вроде отошел. Скажи, тебе, конечно же, приходилось обследовать сотрудников на предмет... как бы это сказать... ну, скажем, заболеваний профессионального характера?
      - Например?
      - Например, связанных с нарушением психики.
      - Хм, даже не знаю, как тебе ответить. Врачебная тайна - сам должен понимать.
      - Не нужны мне твои тайны! Своих по горло хватает. Я же не по именам спрашиваю... Так "да" или "нет"?
      - Ну случалось... Ты говори прямо - не стесняйся. И не бойся - Шефу не скажу.
      Этого-то я как раз и не боялся - при всех своих недостатках, Ларсон болтуном не был. В определенном смысле, конечно.
      - Скажи, ты можешь мотивированное чувство преследования отличить от немотивированного?
      - У себя или у другого?
      - У другого.
      Ларсон мгновенно посерьезнел, прошелся несколько раз по кабинету.
      - Беременность страхом... - тихо пробормотал он и с опаской посмотрел на меня, раздумывая, услышал ли я диагноз. Затем предложил:
      - Можно, конечно, сделать анализы, но ты ведь не о том спрашиваешь. Тебе нужно, чтобы я определил, следит ли за тобой кто-нибудь или это тебе только кажется.
      От Ларсона трудно что-либо скрыть, и я ответил, что он угадал верно.
      - А традиционными способами пробовал проверять? Пусть кто-нибудь за тобой походит, посмотрит. Потом проанализируете картинку... - посоветовал он.
      - Пробовал, разумеется, но - все чисто. - Мне нужен был совет врача, а не следователя. И не Ларсону объяснять мне, что такое двойная слежка.
      - Давай попробуем гипноз.
      После случая с Берхом о гипнозе он мог бы и не заикаться. Я отказался.
      - Тогда я вряд ли смогу помочь. Но анализы все же стоит сделать. Камеру слежения носишь?
      - Нет, а что?
      - Поноси, спокойней будет.
      - Пожалуй, так и поступим... - со вздохом согласился я.
      Я сходил к себе в кабинет, забрал камеру и вернулся к Ларсону. Он помог мне установить камеру так, чтобы она брала панораму градусов в сто позади меня. Раз Ларсон сказал, что так будет спокойнее, то почему бы не попробовать.
      - Так что насчет гипноза? - спросил Ларсон после того, как мы закончили с камерой.
      - Спасибо, но - в другой раз.
      - Ладно, не за что, - пожал плечами Ларсон.
      - Вот именно, - ляпнул я не задумываясь.
      - Тебе нужно сменить обстановку, - посоветовал он мне на прощание.
      У меня не было возможности пустить кого-либо по собственному следу. Доверить такое я бы смог только Берху... Ноги сами несли меня домой, но я понимал, что сейчас они слушают не меня. Назло себе я решил немного погулять по лесу. Сотня гектаров, засаженная скромными деревцами разных пород - местными и адаптированными, - вот и весь наш лес. Плодородный слой почвы на Фаоне чрезвычайно тонок, а зимой вдобавок еще и промерзает, поэтому деревья тут растут только самые неприхотливые. Высокая трава, кустарник, карликовые, в полтора метра ростом, деревья - таков обычный фаонский пейзаж. Почву для искусственного леса завозили специально, зато и деревья выросли, по фаонским меркам, просто гигантские - метра на три с половиной, а то и на все четыре. Но до парка возле Института антропоморфологии нашему лесу еще расти и расти.
      Принято говорить, что времен года на Фаоне всего два: одно - сухое, другое - холодное. Названия даны от противного - сухое, потому что не влажное, а холодное... хотел бы я посмотреть на того, кто назовет его теплым. При этом в холодный период влаги не больше, чем в сухой, а последний лишь немногим теплее первого. Но никто не запрещает пользоваться и обычными, земными названиями: зима, лето, весна, осень... И теперь, в начале сентября по синхронизированному времени, так уж совпало, что зима втихомолку вытесняла осень, и даже днем стали случаться заморозки.
      Натянув капюшон, как пещерный гомоид, то бишь гном, я пересек стоянку флаеров, прошел вдоль опушки до прямой, как стрела, главной аллеи. По ней можно дойти до самого озера, что я и сделал. Главная аллея, в отличие от остальных дорожек, присыпана мелким оранжевым гравием. Другие дорожки попросту протоптали любители утреннего и вечернего бега. Шел пятый час вечера и вечерние бегуны еще не появились. Гравий кое-где поистерся и выступила земля, утрамбованная, жесткая, она приобрела бледно-оранжевый оттенок. С наступлением холодов в трещинках на земле появился лед. Интересно, откуда берется лед, если воды там никогда не было? А воды в трещинах я отродясь не видел.
      Свернув с аллеи, я принялся бродить не разбирая дороги. Я то шел, нарочно громко хрустя сухими ветками, то резко останавливался и прислушивался - не хрустит ли кто вслед за мной. Но осторожный преследователь (если он был) внимательно следил куда ступить и ничем себя не выдал. Я вернулся на главную аллею и пошел по направлению к зданию Редакции. Осенью и весной, незадолго перед закатом, есть такой момент, когда солнце, уже совсем было скрывшееся за Верхушками деревьев, внезапно появляется в западном конце аллеи, чтобы ненадолго осветить целиком всю аллею (ее оранжевый цвет тут как нельзя кстати) и увидеть свое отражение в зеркальных стеклах. Я все еще шел в сторону здания, как вдруг увидел перед собою свою собственную тень - и без того длинная, она была бы еще длинней, если бы не серый портал Редакции. Я обернулся, чтобы проводить глазами заходящее солнце, постоял так несколько минут и, когда солнце окончательно спряталось за деревьями, я почувствовал, как неожиданно хмуро и неуютно стало вокруг. Вдалеке от меня, ближе к противоположному концу аллеи я заметил несколько фигур - появились первые вечерние бегуны. Но одна фигура стояла неподвижно. Разглядеть мне удалось немногое: стоявший был скорее мужчиной (или, в крайнем случае, гомоидом), но не женщиной; он стоял лицом ко мне. Трудно сказать, был ли он там все то время, что я наблюдал за солнцем, или появился из леса, лишь когда исчезли длинные тени, способные, как круги на воде, выдать мне его местонахождение. Мы стояли и смотрели друг на друга, а моя камера смотрела в прямо противоположном направлении. Я развернулся и неторопливым шагом направился к восточной опушке леса. Чтобы было легче вертеть головой, я снял капюшон. Бегуны меня догоняли; мне стоило больших усилий не оборачиваться, через минуту они меня обогнали мужчина и женщина в спортивных костюмах - по-моему, наши сотрудники, но из другого отдела. В конце аллеи я Обернулся - все чисто, никого нет. Дошел до стоянки флаеров, отыскал свой, забрался в него и велел везти меня домой.
      Лишь когда входная дверь захлопнулась у меня за спиной, я перевел дух.
      - Ужинать будешь? - спросила Татьяна. Есть мне хотелось меньше всего. Я ответил, что поем попозже.
      - Как знаешь, - ответила Татьяна.
      - Смотри, а то остынет, - добавила она, потом спросила: - Что, с Шефом поругался?
      Наверное, до сего дня я отказывался от ужина только после перепалок с Шефом.
      - Нет, не поругался, все нормально. Ты извини, мне нужно немного поработать... - сказал я. Татьяна, ничего не ответив, ушла в другую комнату.
      Запись визора пришлось просматривать в замедленном режиме - картинка так тряслась, что при обычной скорости ничего, кроме мешанины из деревьев, дорожек, окон Редакции и облаков, рассмотреть было невозможно. Никто меня не преследовал. Наконец я добрался и до захода солнца. Когда оно только появилось в главной аллее, сама аллея была пуста. Затем я разворачиваюсь, чтобы полюбоваться закатом, и камера, скользнув по деревьям, упирается в здание. Опять ничего интересного. Я снова разворачиваюсь. Появляются бегуны. Точно, так и есть: мужчина и девушка работают в Отделе Стратегического Планирования - предсказаниями занимаются, в общем. Их имен я либо не знаю, либо не помню. Неподвижного незнакомца из-за них не видно. Вот коллеги меня обгоняют, и стала видна маленькая фигурка в противоположном конце аллеи. Фигурка двигалась к озеру и поэтому видна была со спины. Я остановил кадр и начал увеличивать изображение. Оно вышло довольно смазанным. Несомненно, это мужчина - средний рост, темно-русые волосы, черная куртка с откинутым капюшоном, похожая на мою, - это все, что я разглядел. Позвонил Яне.
      - Все работаешь? - удивился я.
      - Угу, а ты все болеешь? - точно так же спросила она меня.
      - Нет, уже нет, сегодня вот с Шефом довелось пообщаться...
      - А почему ко мне не заглянул? - обиженно поинтересовалась Яна.
      Она была права - надо было заглянуть к ней в "шкаф" - так мы прозвали Янин кабинет. Мало того, что размером он - с душевую кабину, так туда еще и аппаратуры всякой битком набили. Поэтому работать экспертом по информационным системам у нас в Отделе могла бы только миниатюрная женщина - такая, как Яна. Мы подозревали, что Шеф взял ее на работу исключительно исходя из ее габаритов - все остальные претенденты и претендентки были покрупнее.
      - Виноват - исправлюсь, - ответил я и попросил: - Яна, взгляни, пожалуйста, на ту запись, что я сейчас тебе перешлю. На ней есть один тип он появляется сразу после тех двоих из Стратегического Планирования, про которых ты говорила, что они не только вместе бегают по вечерам, но и...
      - Поняла, поняла... - Яна догадалась, о ком я говорю. - Хорошо, присылай скорее, а то я уже домой собралась.
      - Кто тебя там ждет? - полез я не в свое дело, о чем мне тут же напомнили:
      - Не твое дело!
      - Согласен, все, высылаю... - ответил я и отправил ей видеозапись.
      Не прошло и десяти минут, как Яна снова появилась на моем экране.
      - Что, уже? - не поверил я.
      - Фед, ты давно у врача был? - настороженно спросила Яна, в голосе ни тени иронии.
      - Ты о чем? - Я мысленно готовил себя к худшему, но Янин ответ стал для меня полнейшей неожиданностью:
      - О чем я?! Ну ты даешь... ложился - себя уже не узнаешь!
      - Бред! Не может быть! - воскликнул я. Татьяна выглянула из соседней комнаты:
      - Где бред?
      - Нигде! - прорычал я. - Это я не тебе, - сказал я изумленной Яне. Не может такого быть!
      - Почему? Тебя кто-то снял... - Яна быстро нашла наиболее очевидное объяснение.
      - Так это же я сам снимал!
      - Как это? - не поверила Яна.
      - Как-как, визор на затылке у меня был - вот как! - психанул я.
      - Погоди, успокойся. Всему. этому должно быть какое-то разумное объяснение. - Судя по ее голосу, как раз разумного-то объяснения у нее и не было.
      - Может, отражение? - предположил я. Яна взглянула мимо меня - на другой экран.
      - Нет, не отражение. Ты извини, конечно, я давно хотела тебе сказать, но как-то не решалась... У тебя на куртке сзади, с правой стороны, небольшое пятно - как и на изображении.
      - Голограмма? - выдвинул я чуть более фантастичную версию. Следующей своей версии я испугался еще больше - гномы умеют превращаться в кого угодно - в Номуру, Джонса, меня и, не дай бог, в Шефа!
      - Голограммы следов на гравии не оставляют, - возразила Яна, внимательно взглянув на запись.
      - Ладно, - сказал я, после минуты напряженных размышлений, - кажется, я понял, в чем дело.
      - И в чем же.
      - Как-нибудь потом. . Спасибо, увидимся. - Я быстро распрощался с заинтригованной до крайности Ямой.
      За ужином я рассказал Татьяне о намечающейся поездке на Оркус.
      - Я поеду с тобой, - заявила мне она, еще как следует не дослушав, давно пора взять отпуск. Мне, в отличие от тебя, Оркус нравится - и по работе и вообще...
      - Ты не понимаешь, я же не просто так туда еду, а по делу.
      - Да ты все время - по делу, можем мы хоть раз в жизни куда-нибудь вместе съездить. И потом, какие там у тебя дела? Этого Абметова повидать? Ну повидаешь - я ж мешать не буду. И не волнуйся, мне тоже будет о чем с ним поговорить.
      - Это о чем же?
      - А ты о чем?
      - Тебе это еще рано знать.
      - Ах так! Ладненько - будь по-твоему. Кстати, Йохан меня звал на симпозиум по планетарной археологии, и не на какой-нибудь дурацкий Оркус, а на Землю. Еще не поздно согласиться. Я-то думала, ты после болезни возьмешь отпуск, слетаем куда-нибудь вместе...
      И Татьяна приготовилась хныкать. Да и мне самому было совестно. Я решил взять тайм-аут.
      - Ну хорошо, я подумаю, - пообещал я, - а что, Йохан без тебя никак не может?
      - Может - он сегодня днем улетел. И сказал, чтобы я его догоняла.
      - А когда симпозиум?
      - Через две недели.
      - Чего же он тогда тебя не дождался?
      - Он и не должен был дожидаться. Йохан - в оргкомитете, и ему положено там быть раньше остальных. Знаешь, ты как хочешь, но я начинаю собирать вещи! - заявила она.
      Татьяна не на шутку обиделась. Она наморщила нос и приготовилась хныкать. Когда она хнычет, то становится похожей на маленького грустного ежика - и ей об этом хорошо известно.