В немецком сидя окруженье,
      Часы со мною замирали,
      Все - и зубчатки, и кружочки,
      И стрелок линия витая,
      И даже кожа ремешочка,
      Как-будто часть меня живая.
      Я верил прочно, беспредельно,
      Что талисман вы мой счастливый,
      Что раз мы с вами нераздельны.
      То всю войну мы будем живы.
      Под гимнастеркою солдатской
      И ремешок ваш был приличен.
      Я относился к вам по-братски
      И вид ваш был мне безразличен.
      Но я, надев костюм гражданский
      (О, час желаный и счастливый!),
      Заметил ваш размер гигантский
      И циферблат ваш некрасивый...
      Вы вдруг предстали в новом свете...
      Стал забывать я дни былые.
      На модном вычурном браслете
      Я захотел часы другие.
      А циферблат смотрел с укором,
      И стрелки двигались незримо...
      Да, человек, ты очень скоро
      Забыл друзей незаменимых.
      Сентябрь 1945 г.
      МЕДАЛЬ "ЗА ОТВАГУ"
      Забыл я патетику выспренных слов
      О старой моей гимнастерке.
      Но слышать приглушенный звон орденов
      До слез мне обидно и горько.
      Атаки и марши припомнились вновь,
      И снова я в танковой роте.
      Эмаль орденов - наша щедрая кровь,
      Из наших сердец-позолота.
      Но если обычная выслуга лет
      Достойна военной награды,
      Низведена ценность награды на нет,
      А подвиг... - кому это надо?
      Ведь граней сверканье и бликов игра,
      Вы напрочь забытая сага.
      Лишь светится скромно кружок серебра
      И надпись на нем - "За отвагу".
      Приятно мне знать, хоть чрезмерно не горд:
      Лишь этой награды единой
      Еще не получит спортсмен за рекорд
      И даже генсек - к именинам.
      1954 г.
      В жару и в стужу, в непролазь осеннюю
      Мальчишки гибли, совершая чудо.
      Но я, не веря в чудо воскресения,
      Строкой посильной
      Воскрешать их буду.
      В душе своей не ошибиться клавишей,
      Не слишком громко,
      Не надрывно ломко,
      Рассказывать о них,
      О не оставивших
      Ни формул,
      Ни стихов
      И ни потомков.
      1954 г.
      БЕЗБОЖНИК
      Костел ощетинился готикой грозной
      И тычется тщетно в кровавые тучи.
      За тучами там - довоенные звезды
      И может быть где-то Господь всемогущий.
      Как страшно костелу! Как больно и страшно!
      О, где же ты, Господи, в огненном своде?
      Безбожные звезды на танковых башнях
      Случайно на помощь костелу приходят.
      Как черт прокопченный я вылез из танка,
      Еще очумелый у смерти в объятьях.
      Дымились и тлели часовни останки.
      Валялось разбитое миной распятье.
      На улице насмерть испуганной, узкой
      Старушка меня обняла, католичка,
      И польского помесь с литовским и русским
      Звучала для нас, для солдат, непривычно.
      Подарок старушки "жолнежу-спасителю"
      В ту пору смешным показался и странным:
      Цветной образок Иоанна Крестителя,
      В бою чтоб от смерти хранил и от раны.
      Не стал просветителем женщины старой,
      И молча, не веря лубочному вздору,
      В планшет положил я ненужный подарок.
      Другому я богу молился в ту пору.
      Устав от убийства, мечтая о мире,
      Средь пуль улюлюканья, минного свиста
      В тот час на планшет своего командира,
      Слегка улыбаясь, смотрели танкисты.
      И снова бои. И случайно я выжил.
      Одни лишь увечья - ожоги и раны.
      И был возвеличен. И ростом стал ниже.
      Увы, не помог образок Иоанна.
      Давно никаких мне кумиров не надо.
      О них даже память на ниточках тонких.
      Давно понимаю, что я - житель ада.
      И вдруг захотелось увидеть иконку.
      Потертый планшет, сослуживец мой старый,
      Ты снова раскрыт, как раскрытая рана.
      Я все обыскал, все напрасно обшарил.
      Но нету иконки. Но нет Иоанна.
      Ноябрь 1956 г.
      Сомкнули шеренги кусты винограда,
      По склону сбегая в атаку.
      А солнце, как орден, сверкает - награда
      За ночи тревоги и страха.
      Прозрачные зерна, тяжелые кисти,
      Душистые кисти муската
      В подсумках широких узорчатых листьев
      Запрятаны, словно гранаты.
      Я знаю, как страшно. Лишь внешне так смело
      Идет на заданье разведчик.
      То рислинг, пружиня упругое тело,
      Вползает беседке на плечи.
      Солдатские будни без сна и без ласки,
      Дороги к солдатской славе
      Воскресли в искристой росинке фетяско,
      В кровавой слезе саперави.
      Не хмель разгулялся, а просто заныли
      Рубцы на ранениях старых.
      И даже в гвоздиках под солнечной пылью
      Мне чудятся взрывов кошмары.
      Довольно, зловредная память людская,
      Достаточно, хватит, не надо!
      Пусть мирное солнце растит и ласкает
      Прекрасную кисть винограда.
      Август 1961 г.
      НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ
      Обелиски фанерные.
      Обугленные машины.
      Здесь самые верные
      Настоящие мужчины,
      Что неправды не ведали
      И верили свято.
      Не продали, не предали
      В экипажах ребята.
      Не несли на заклание
      Ни надежды ни веры
      Даже ради желания
      Не истлеть под фанерой.
      Шли в огни бесконечные,
      Отдавая все силы.
      Но умолкли навечно мы
      В братских могилах.
      Стой!
      Не мертвый ведь я!
      Я-то выполз оттуда
      Из могил, из огня,
      Из обугленной груды.
      Стой! Ведь я уцелел!
      Только сломано что-то...
      Я обрюзг, растолстел,
      Убаюкан почетом.
      И боясь растерять
      Даже крохи уюта,
      Нучился молчать,
      Лицемерить,
      Как-будто,
      Ничего не страшась
      Ни ранжира, ни чина
      Не расшвыривал мразь
      Настоящий мужчина.
      Только в тесном кругу
      (Эх, мол, мне бы да прав бы!),
      Озираясь шепну
      Осторожную правду.
      Осень 1962 г.
      РАЗГОВОР С МОЕЙ
      СТАРОЙ ФОТОГРАФИЕЙ
      Смотришь надменно? Ладно, я выпил.
      Мне сладостно головокружение.
      Швырнул к чертям победителя вымпел,
      Поняв, что сижу в окружении.
      Выпил и сбросил обиды тонны.
      И легче идти. И не думать - к цели ли.
      Эмблемы танков на лейтенантских погонах
      Дула мне в душу нацелили.
      Думаешь, что ты честней и смелей,
      Если ордена на офицерском кителе?
      А знаешь, что значит боль костылей,
      Тем более - "врачи-отравители"?
      А что ты знаешь о подлецах
      Из нового фашистского воинства.
      Которое, прости, на с того конца
      Судит о людских достоинствах?
      Верный наивный вояка, вольно!
      Другие мы. Истина ближе нам.
      Прости меня, мальчик, очень больно
      Быть без причины обиженным.
      Но стыдно признаться: осталось что-то
      У меня, у прожженного, тертого,
      От тебя, лейтенанта, от того, что на фото
      Осени сорок четвертого.
      1962 г.
      МЕМОРИАЛЬНАЯ ДОСКА В Ц.Д.Л.
      В Центральном Доме Литераторов
      Как взрыв сверкнул войны оскал:
      В Центральном Доме Литераторов
      Мемориальная доска.
      И мир внезапно стал пустыннее.
      Пожарища.
      Руины.
      Тени.
      (Седой поэт с почтенным именем
      Пронесся мимо по ступеням.
      Удачлив. Крови не оставил он
      Спецкорр, конечно, не пехота).
      Поэты гибли не по правилам.
      Какие там права у роты!
      Права на стойкость и на мужество
      И на способность не быть слабым
      Поэту в боевом содружестве,
      А не в укромном дальнем штабе.
      Но вот предел правдоподобия:
      Не признанный своей державой,
      Как будто мраморным надгробием
      В углу придавлен Окуджава
      И Панченко, правдивый, искренний,
      Пижонов резвых антитеза,
      И Слуцкий с огненными искрами
      В культе, продолженной протезом.
      Но не запечатлят для вечности
      На мраморе над мутной Летой
      В бою потерянных конечностей,
      Ни даже пуль в сердцах поэтов,
      Ни вдруг запевших в дни военные
      Восторженных и желторотых.
      Могла б услышать их вселенная,
      Но вот... успели только в ротах.
      Доска... И крохи не уляжется.
      Лишь оглавление потери.
      И вдруг!
      Не может быть!
      Мне кажется!
      Идут, плечом толкая двери.
      Идут...
      Вглядитесь в них, погибшие!
      Не эти ли, - вы их узнали?
      С окурками, к губам прилипшими,
      Нас хладнокровно убивали?
      Идут в буфет.
      А их бы в камеру.
      И на цемент со снегом голый.
      И доску. Только не из мрамора,
      А из тринитротолуола.
      Но там все ладно, чинно, чисто там.
      Смешные надписи на стенах.
      Сосуществует там с фашистами
      Антифашист, солдат бессменный.
      В Центральном Доме Литераторов
      Мемориальная доска...
      2 февраля 1965 г.
      Опять земли омоложение
      С тревожным прошлым чем-то сходно:
      Набрякших почек напряжение,
      Как будто танки на исходной.
      Опять не то.
      Искал сравнение
      Мазок прозрачный без помарок,
      Слова мажорные весенние,
      Где каждый звук - небес подарок.
      Но почки выстрелить готовы.
      Опять стрельба...
      Не то.
      Я знаю.
      Воспоминания-оковы
      Из прошлого не выпускают.
      Весна 1965 г.
      Я весь набальзамирован войною.
      Насквозь пропитан.
      Прочно.
      Навсегда.
      Рубцы и память ночью нудно ноют,
      А днем кружу по собственным следам.
      И в кабинет начальства - как в атаку
      Тревожною ракетой на заре.
      И потому так мало мягких знаков
      В моем полувоенном словаре.
      Всегда придавлен тяжестью двойною:
      То, что сейчас,
      И прошлая беда.
      Я весь набальзамирован войной.
      Насквозь пропитан.
      Прочно.
      Навсегда.
      Весна 1965 г.
      Грунтовые, булыжные - любые,
      Примявшие леса и зеленя.
      Дороги серо-голубые.
      Вы в прошлое уводите меня.
      Вы красными прочерчены в планшетах
      Тем самым цветом - крови и огня.
      Дороги наших судеб недопетых,
      Вы в прошлое уводите меня.
      В пыли и в дыме, злобою гонимы.
      Рвались дороги в Кенигсберг и в Прагу.
      Дороги были серо-голубыми,
      Как ленточки медали "За отвагу".
      1970 г.
      Я изучал неровности Земли
      Горизонтали на километровке.
      Придавленный огнем артподготовки,
      Я носом их пропахивал в пыли.
      Я пулемет на гору поднимал.
      Ее и налегке не одолеешь.
      Последний шаг. И все. И околеешь.
      А все-таки мы взяли перевал!
      Неровности Земли. В который раз
      Они во мне как предостереженье,
      Как инструмент сверхтонкого слеженья,
      Чтоб не сползать до уровня пролаз.
      И потому, что трудно так пройти,
      Когда "ежи" и надолбы - преграды,
      Сводящие с пути куда не надо,
      Я лишь прямые признаю пути.
      1970 г.
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      Хрупкий хрусталь
      На том берегу
      Первая медаль "За отвагу"
      Еще одна встреча
      Курсантское счастье
      Нарушитель заповеди
      Вильнюс
      После боя
      Победитель
      Вторая медаль "За отвагу"
      Мадонна Боттичелли
      п.м.п.
      Мыльный пузырь
      Стреляющий
      Низководный мост
      Свобода выбора
      На коротком поводке с порфорсом
      Молчальник
      Трубач
      Поездка в Шомрон
      СТИХИ ИЗ ПЛАНШЕТА
      Начало
      Мне не забыть точеные черты
      Из разведки
      Осветительная ракета
      Жажда
      647-й километровый столб
      Воздух вздрогнул
      Удар болванки
      Я не мечтаю о дарах природы
      И даже если беспредельно плохо
      Сгоревший танк
      Курсант
      Дымом все небо закрыли гранаты
      На фронте не сойдешь с ума едва ли
      Боевые потери
      Ни плача я не слышал и ни стона
      Все у меня не по уставу
      Ночь на Неманском плацдарме
      Команда, как нагайкой
      Наверно, моторы и мирно воркуют
      Исходная позиция
      Бабье лето
      Случайный рейд по вражеским тылам
      Есть у моих товарищей танкистов
      День за три
      В экипажах новые лица
      Зияет в толстой лобовой броне
      Туман. А нам идти в атаку
      Затишье
      Когда из така, смерть перехитрив
      Солдату за войну, за обездоленность
      Мой товарищ, в смертельной агонии
      Осколками исхлестаны осины
      Баллада о трех лейтенантах
      Вальс кружили снежинки ленивые
      Ущербная совесть
      Полевая почта
      Товарищам "фронтовым" поэтам
      ВОЙНА НИКОГДА НЕ КОНЧАЕТСЯ
      Часы
      Медаль "За отвагу"
      В жару и в стужу
      Безбожник
      Сомкнули шеренги кусты винограда
      Настоящие мужчины
      Разговор с моей старой фотографией
      Мемориальная доска в Ц.Д.Л.
      Опять земли оиоложение
      Я весь набальзамирован войною
      Грунтовые, булыжные -любые
      Я изучал неровности Земли