Сначала он стал выспрашивать меня по каплям обо всем, опять разузнавая то, что я уже рассказывал ему прошлой ночью. В памяти были только: комната, напоминающая пещеру, решетка на окне, свечи, человек с шепчущим голосом, после голос Соланж, тоскливо произносящий фразы, которые она повторяла вчера перед зеркалом...

Когда я закончил, мой кузен Мишель походил на удава, который смотрит в глаза кролику.

— Хорошо. Какие-то следы для следующего этапа наметились.

И неожиданно повысив тон, он заорал:

— Что ты скрываешь?! Отвечай быстро, без утайки! Чего ты боишься?!

Моя защита была сломлена. Я отвечал не задумываясь.

— Брессона. Детектива, к которому обратилась Соланж, чтобы он разыскал меня. Его убили. Боюсь, что это сделал я.

— Нет. Это ошибка. Ты слишком спешишь. Это твое подсознание подсказывает тебе верить в это, но это не так. Ты отлично знаешь, что ты не убийца. То, чего ты боишься, слишком глубоко сокрыто. Хочешь, чтобы я сам тебе рассказал об этом?

— Если можешь...

— Конечно, могу! Сейчас я раскрою тебя самого, дорогой кузен Симон. Вот она, минута правды! Ты думаешь о том, что ты попал в руки преступников и оказал им какие-то услуги.

— Не вижу ничего, чем я могу оказаться полезным для преступников.

— Да, я знаю, но ты не хочешь признаться себе самому в этом и, может быть, это и резонно, что ты не хочешь ничего вспомнить. Ты думаешь, боишься и подозреваешь, что... ты открыл для них какой-то несгораемый шкаф!

Он показал на мои руки.

— Да, да, вот этими дьявольски ловкими пальцами. Это так, не правда ли?

Я не мог отрицать. Наступила тишина.

— Ладно. У тебя еще подсознательный испуг. Но сейчас ты начнешь все хорошо вспоминать. Уже нет никаких препятствий.

Я напрягся, чтобы освободиться от неведомого груза, давившего на меня. Значит, возможно, я бессознательно скрывал то, что открыл какой-то сейф. И эта мысль, пребывающая в глубине моего мозга, как бы парализовала меня.

Мишель был одним из немногих, кто знал о моих приключениях во время войны. Я был разведчиком. Все это как будто происходило сейчас... Однажды меня сбросили с парашютом. Я прыгал темной ветреной ночью. Приземлился прямо на балкон вражеской резиденции. Там располагался штаб алжирских войск. В руках я сжимал холодный автомат. Мне было поручено вскрыть сейф с секретными документами. Я уже извлек запечатанные черным сургучом бумаги, которые искал, когда дверь кабинета внезапно открылась и двое здоровенных злобно кричащих алжирца устремились ко мне. И тут я выстрелил раз, второй...

Я перескочил через перила балкона, спустился вниз и побежал в спасительную темноту леса. Пуля впилась мне в плечо. Я вскрикнул от боли.

В памяти воскресло бесконечное утомление бегства, шум погони... Я задыхаясь пробирался сквозь заросли высокой травы, кишащей ядовитыми насекомыми. Ощущалось близкое присутствие врагов. Так я бежал до первых французских позиций, пока не попал в объятия своих. После лежал в госпитале...

А сейчас мой кузен Мишель говорил:

— Ты выкрал из сейфа какие-то документы или драгоценности, и с тех пор у тебя скрытый страх. Страх, что, используя свое умение, ты преступил социальную черту, ты совершил преступление. Ведь ты открываешь любые засовы. Ведь ты изобрел сейф, который, кроме тебя, никто открыть не сможет. И будучи уверен, что открыл сейф для грабителей, ты пытаешься успокоить себя, что все это в прошлом, забыть полностью. Отсюда и всякие иллюзии, например, что ты по телефону слышал голос Соланж.

— Но это был ее голос!

— Она отрицает это, может быть, его кто-то имитировал. Почему бы тебе не попытаться поговорить с хозяином этого голоса?

— Хорошая мысль. Ты, конечно, врач от Бога, Мишель. Сейчас я вижу, какой ты великолепный врач, правда. Как я смогу отблагодарить тебя?

— Не беспокойся. Подождем, посмотрим правилен ли мой диагноз.

Я проводил его до двери. Соланж вышла к нам. Мишель ласково похлопал ее по щеке.

— Какая красивая у тебя невеста, Симон. Мне вспомнились строки: «Ее лицо появляется ночью, как прекрасная драгоценность в ухе мавританки».

Соланж кокетливо надула губки:

— Мавританки черные, Мишель.

— Ты не негритянка, но прекрасная драгоценность. Она засмеялась:

— В ухе. Пусть лучше будут мавританки у меня в ушах. Мишель посмотрел мне прямо в глаза:

— Меня волнуют эти две поэтические строки. Может быть, они помогут тебе вспомнить что-то.

— Что же я смогу вспомнить?

— Я не скажу тебе, потому что могу ошибаться, но я хочу, чтобы ты тщательно и сосредоточенно подумал об этом. Эти строки могут очень помочь тебе восстановить память.

Мишель ушел, а я возвратился в спальню и взял Соланж за руку.

— Мне необходима твоя поддержка. Я думаю, что три недели назад меня похитили какие-то негодяи и где-то меня продержали до тех пор, пока они сделали все, что им нужно.

— Чего же они хотели?

— Чтобы я сделал для них то, что они не могли. Скорее всего, им было нужно, чтобы я открыл сейф.

— Ты — медвежатник поневоле?!

— Да.

— Но почему же они его не взорвали или не открыли автогеном?

— Есть такие сейфы, которые сделаны так, что выдерживают взрыв и не поддаются автогену. Кроме того, благодаря мне, они избежали шума, который бы их выдал.

— И теперь тебе страшно? Почему ты не пойдешь и не объяснишься в полицию?

— У меня нет более или менее убедительных объяснений. Я же ничего не помню. Не смогу ничего объяснить и вспомнить. Во всей Франции всего четыре человека могут открыть специальные сейфы системы «Лефранж» при помощи только своих рук. Это Эдмон Жакэ, он уже пять лет сидит в тюрьме; Фред Чирон тоже сидит седьмой год и Умберто Кохин, который сейчас под следствием в ожидании процесса. Четвертый человек и единственный с незапятнанной репутацией это я. Но теперь, похоже...

— Но откуда преступникам известно об этом твоем умении.

— Как откуда? Моя фамилия написана на лучших сейфах. Еще мой покойный отец, основавший наше дело, был для медвежатников врагом номер один. Во время моего отсутствия, кстати, не было ли какой-нибудь крупной кражи?

— Вроде бы не было...

— Ладно, пойду просмотрю архивы в офисе. Мы храним вырезки из газет, где упоминается о взломах сейфов.

Когда я прибыл в контору, все мне обрадовались и тепло приветствовали. Феликс читал в своем кабинете корреспонденцию. Он спросил:

— Ну, как сегодня твоя голова?

— Почти в порядке.

— Память вернулась?

— Еще нет.

Мне показалось, что Феликс посмотрел на меня с недоверием. Я вошел в свой кабинет и нажал на селектор.

— Норма, вы не можете принести мне наши криминальные вырезки из газет?

Она быстро принесла внушительную кипу; Но я должен был просмотреть вырезки только за последние три недели. Нашел заметку, посвященную процессу Умберто Кохина. Ему грозило пять лет заключения. Таким образом, трое асов этой профессии на время вышли из строя. Я не обнаружил ничего, что могло бы хоть как-нибудь походить на то, что я разыскивал. Упоминались только сейфы, вскрытые при помощи автогена. Сейф, который я ремонтировал тогда в «Западном банке», был одним из лучших. Без ключа или сломанным его замок системы «Лефранж» можно было открыть только специальными инструментами, которые у меня с собой были. Видимо, меня похитили при выходе из банка. Преступники должны были знать, что я там и с инструментами. Откуда же им об этом стало известно? Кто им об этом сообщил?

Возникла масса вопросов, которые мне были очень неприятны. Информация могла пойти из офиса. От кого? Я все это прикидывал в уме.

Феликс, мой выдающийся компаньон, ветеран войны, влюбленный в женщин и вино. Гастон Фромбел, серьезный человек, неутомимый работник, у которого жена и трое детей. Норма Орлеак с привлекательным веселым лицом, исполнительная, корректная, немного загадочная. Фирмин — студент и поэт, толстяк и филателист.

Я подумал, что у кого-нибудь из них могла просто вырваться неосторожная фраза, содержащая информацию. Думая об этом, я вдруг заметил, что на моем столе что-то не так. Мой блокнот. Первый листок был девственно чист. Так не могло быть. Накануне я записал адрес бунгало «Монрепо» и указание, как туда добраться. Я был уверен, что не вырывал листка. Я даже вспотел. Кто-то из моего офиса сообщал о моих передвижениях тем, кто хотел меня ликвидировать. Рядом со мной находился селектор. Я позвал Норму и спросил, не вырывала ли она листок из моего блокнота.

— О нет, мсье Лефранж! — сказала она.

— Вы уверены?

— Абсолютно. У вас там что-то было записано?

— Да.

— Я более чем уверена, что ничего не трогала. Я никогда не делаю ничего подобного без вашего ведома.

Она ушла. Я опять погрузился в свои размышления и вдруг неожиданно почувствовал, что за мной кто-то шпионит.

Я посмотрел в окно и чуть не подпрыгнул. Черный «ситроен» стоял неподалеку от офиса на противоположной стороне улицы. Конечно, таких машин много в Париже. Ритона упоминал о двух подозрительных субъектах, высоком и маленьком. Отсюда, конечно, я не мог определить, что за человек сидит за рулем автомобиля. Воротник его пальто был поднят, шляпа надвинута на глаза. Он был неподвижен, как восковой манекен.

Пока я рассматривал его, из подъезда напротив вышел какой-то человек и мельком посмотрел на мое окно. На нем тоже было темное пальто и фетровая шляпа. Он уселся в «ситроен» рядом с водителем. Автомобиль отделился от тротуара и поехал. Когда на углу он разворачивался, я успел разглядеть и запомнить номер. У меня хорошее зрение. Номер был парижский. Я немедленно позвонил моему приятелю журналисту, чтобы он связался со своим родственником, работающим в управлении дорожной полиции, где можно быстро узнать имя владельца автомобиля. Я продиктовал ему номер. Он сказал, что перезвонит через полчаса.

В тоскливом ожидании я посвятил себя тому, что порекомендовал мне Мишель. Для начала я написал в две строки: «Ее лицо появляется ночью, как прекрасная драгоценность в ухе мавританки». Я подчеркнул «прекрасная» и «мавританка». Перечитал это несколько раз громким голосом, но ничего не осенило меня. Почему же Мишель вообразил, что эта глупость освежит память?

Я начал что-то чертить на бумаге. Зазвонил телефон. Это был мой приятель журналист.

— У меня есть информация. Владельца автомобиля зовут Дени Монтаржи. Ему принадлежит кабаре «Зеленая обезьяна», это на Монпарнасе, улица Дидро, тринадцать.

Я перестал нервно чертить на бумаге линии и загогулины и записал адрес и фамилию. Перечитав их, вдруг обратил внимание на рисунок, получившийся на бумаге из, казалось бы, бездумного вождения ручкой. Это было лицо и грудь черной девушки с сияющей улыбкой и негритянским ртом. Рукой она прикрывала правое ухо.

Я перечитал стихотворение, написанное на листке. Связь между рисунком и стихотворением была очевидной, но что все это означало? Я громко повторял:

— В ухе мавританки, в ухе мавританки...

Какая-то связь между негритянкой и ночью включилась в моем мозгу, и из мрака забвения выступил очень ясный и отчетливый образ. Турель пулемета, черные деревья, ветреная ночь. После скрипящая калитка и голос, произносящий проклятия. Кто-то хватал меня за левую руку, подталкивая вперед, между тем я отчаянно сопротивлялся.

Это темное и кошмарное видение повергло меня в ужас. Кто-то шепотом приказывал мне: «Вперед! Мы спешим. Ночи нам не хватит!»

Неожиданное появление Фирмина, нашего посыльного, вынудило меня вскочить с кресла, и все тут же вычеркнулось из памяти. Я заорал на него:

— Сколько раз я просил не входить ко мне без стука!

— Простите, мсье. Я забыл. Тут какой-то господин хочет вас видеть. Он продает копировальные машины.

— Меня ни для кого нет! Убирайся, Фирмин!

Я попытался восстановить свои видения, но безрезультатно.

Мне было необходимо вдохнуть воздуха, и уже приближался час завтрака. Я подошел к двери подъезда, из которого вышел человек небольшого роста. Это был четырехэтажный дом под номером девяносто. На подъезде висела табличка с надписью: «Сдается внаем для мастерских и студий. За всей информацией обращаться к Ледуку. Последний этаж».

На последнем этаже находилась мастерская молодого художника Ледука. Это оказался неприятный тип, который тут же попытался продать мне какую-то картину, и ему все-таки удалось всучить мне два морских пейзажа. После чего он, глядя на меня влюбленными глазами, спросил:

— Чем я могу быть вам полезен, приятель?

— Я прочитал, что у вас сдается мастерская. Этим интересуется один мой друг скульптор.

— Какая жалость! Полчаса назад я ее сдал. Надо пойти снять объявление.

— Наверное, ее снял художник?

— Нет. Он больше похож на профессионального боксера. Он хочет оборудовать здесь фотомастерскую.

— Это такой тип маленького роста, с мрачной внешностью, в черном пальто и фетровой шляпе?

— Тот самый. Откуда вы знаете?

— Я случайно видел, как он выходил из дома, и мне показалось, что он мне знаком. У него случайно фамилия не Монтаржи?

— Точно. Дени Монтаржи. Легко запоминается, да? Прощаясь на лестничной площадке, Ледук показал мне на соседнюю дверь.

— Вот эта. Жаль, конечно, что вы не смогли ее снять для вашего друга скульптора.

Он возвратился к своим картинам. Я остался на лестничной площадке один и подошел к соседней двери. Она была заперта на ключ. Но запор был очень простой, его можно было открыть булавкой. Дени Монтаржи, владелец «Зеленой обезьяны» и черного «ситроена», для чего он снял помещение так близко от моего офиса?

На этой лестничной площадке было только две квартиры. Я достал из потайного кармашка трехгранную булавку из специального пластика. Вставил ее между дверью и косяком чуть повыше замка.

Я открыл дверь меньше чем за десять секунд, быстро вошел и закрыл ее за собой. Помещение было пустым и пыльным. Одна из стен была полностью из стекла, вставленного в металлические рамы, она открывала широкую панораму города. Виднелся лес труб. В углу находился шкаф. Я заглянул внутрь. Он был абсолютно пустой.

Я пошел завтракать, но не в «Роксану». Мне хотелось побыть одному, посидеть, подумать. У меня еще не было полной ясности. Я возвратился в свой кабинет. Мои размышления были прерваны появлением коммерческого директора Фромбела. Он вошел очень возбужденный.

— Мсье Лефранж, я очень взволнован этим вашим исчезновением!

— Благодарю вас. Вы чуткий человек.

— Вы так и не знаете, что с вами произошло?

— Нет ничего другого, чего бы я не хотел знать больше чем это.

— Вы еще ничего не вспомнили?

— Абсолютно.

— Так-так, хорошо. У меня есть одна великая идея. Я размышлял об этом все утро. Я, кажется, напал на след. Не хочу говорить, что это означает, пока не буду полностью уверен. Но, как я думаю, это будет происшествием года!

— Довожу до вашего сведения, что не имею ни малейшего желания быть главным персонажем происшествия года, как вы выражаетесь.

— Если я кое-что открыл, а я уверен в этом, остается только все связать как следует. Обещаю ничего не предпринимать без вашего разрешения.

— Ну тогда я согласен, Гастон. Вы имеете мое разрешение. Я опять задумался о Дени Монтаржи. Был ли он мозгом или просто шестеренкой во всем этом дьявольском механизме? По неизвестной мне причине меня собирались убрать, прежде чем память вернется ко мне.

— Ну нет! — процедил я сквозь зубы.

Члены преступной шайки знали, что у меня потеря памяти, хотя ловушка в бунгало была приведена в действие тогда, когда я еще ничего не вспомнил. Откуда же им обо всем известно? В день моего возвращения в курсе дела стали Соланж и Мишель. Тогда же я поговорил по телефону с моим компаньоном Феликсом, который, должно быть, растрезвонил об этом всему свету. Мне все больше казалось, что кто-то в офисе связан с моими врагами.

Придя домой, я обнаружил Соланж очень изменившейся. Она выглядела какой-то чужой, сдержанной, лицо ее вытянулось, было хмурым. Утром она была сладкая, как мед, а сейчас уклонилась от моего нежного объятия, а когда я заговорил с ней, отвечала мне сдержанно.

Она ушла на кухню, принесла полную тарелку супа и поставила передо мной, не говоря ни слова.

— Что это за чертова жидкость? — спросил я мрачно.

— Куриный бульон.

— Опять?

Я любил куриный бульон, но сейчас мне казалось, что назревала ссора. Лучше, конечно, было бы помолчать, но я все-таки нашел способ вывести ее из себя.

— Я по горло сыт этим куриным бульоном. Скоро у меня вырастут перья.

Она холодно спросила:

— Что с тобой случилось этим вечером?

— Что со мной случилось? А я хочу узнать, что случилось с тобой! Я целый день провел в кабинете, загруженный напряженной работой с ног до головы, прихожу домой, чтобы хоть немного отдохнуть и расслабиться. И что же я вижу? Натянутая атмосфера, холод, жена с лицом мученицы. У тебя славянская мазохистская душа, но я-то не славянин!

— Знаешь, кто ты? Надменный лгун! Ты сказал мне, что твоя старая шляпа, должно быть, осталась в магазине. Но я была уверена, что на фотографии в газете была изображена именно твоя шляпа. Я позвонила в магазин и попросила, чтобы оттуда принесли твою старую шляпу. Мне ответили, что, покупая новую, ты не оставлял никакой шляпы. Ты что-то знаешь, связанное со взрывом в бунгало!

— Ладно, ладно! Я ничего не рассказывал, чтобы не испугать тебя. Мне позвонили и пригласили туда для разговора, включив часовой механизм на время встречи. Таким вот образом эта Барбара демонстрирует мне свою страстную любовь. Я тебе расскажу все, что знаю.

У Соланж было хорошее качество. Она слушала меня и не перебивала, пока я не закончил свое повествование. Зато ее реакция была чисто русской. Она встала на колени возле меня и прислонила свою голову к моей ноге. Потом взяла мою руку и положила на свою щеку. Ее щека была влажной, а рука дрожала.

— Я злюка, Сим, любовь моя. Я все время подозревала тебя в чем-то плохом. Я вообразила, что ты ушел к другой женщине, и меня измучила ревность.

Я наслаждался ее любовью. Сначала мы поссорились, но потом стало так хорошо, прямо как в раю. Наступил мир. Она села ко мне на колени, и я начал баюкать ее, как маленькую, когда вдруг неожиданно раздался звонок в дверь.

— Обязательно посмотри в глазок, кто там. Не открывай сразу, мне что-то не нравится этот визит, — встревожилась Соланж.

— Хорошо.

— Нет, не надо, Сим. Пойду открою сама.

Я услышал, как Соланж щелкнула замком и дверь открылась. Тут же раздался мужской голос.

Соланж вернулась бледная. Она пробормотала:

— Это полицейский из Центрального управления с набережной Орфевр инспектор Дориани. Пойдем. Он сказал, что только хочет задать обычные вопросы, какие задают во время следствия. Кстати, и о твоем вчерашнем появлении.

— Если он сказал... Ладно, иду.

Но инспектор уже стоял на пороге спальни. Он оглядел нас с ног до головы. Правильнее будет сказать, что он просверлил нас мрачными блестящими глазами. Он был высокого роста, с лицом аскета, широкими плечами; если кто-нибудь не знал, что это Лионель Дориани — гроза всего преступного сброда Парижа, то мог бы принять его за главаря банды. У него было зверское лицо, как у преступника.

— Вас зовут мсье Симон Лефранж?

— Да. Проходите, инспектор.

Он протянул руку. Безо всякого колебания. Хороший признак.

— Мы собирались выпить немного коньяку. Могу я вам предложить?

— Нет, спасибо. Мы расследуем убийство человека по имени Альфред Брессон, и я думаю, что, может быть, вы сможете нам помочь.

— Каким образом, инспектор?

— Полагаю, что вы слышали о Брессоне?

— Я читал, что он частный детектив.

— Так-так... Когда вы познакомились с ним?

— Я с ним незнаком. Моя невеста обратилась к нему, чтобы выяснить мое местопребывание.

— Вы что, пропадали?

— В течение трех недель. У меня полная потеря памяти.

— Кто вас обнаружил?

— Я обнаружился сам.

— Брессон видел вас?

— Мне ничего не известно о том, что касается Брессона, и во всех отношениях у меня не сохранилось ни единого воспоминания о том, что происходило со мной эти три недели.

— Когда вы вспомнили, как вас зовут?

— Позавчера.

— Где?

— Я давно ожидал этого вопроса. В заброшенном дворе недалеко от катакомб Денфера. В том самом месте, где был обнаружен труп Брессона.

— Где? — сухо повторил Дориани.

— У остановки автобуса, — раздраженно ответил я.

— Откуда вы пришли?

— У меня нет по этому поводу никаких соображений.

— Но вы сейчас сказали об автобусе. Какой это маршрут?

— Я не смотрел на номер. Я просто сел на него и поехал домой.

— Это становится интересным, вам не кажется? Вы хоть желаете узнать, где вы были и что вы делали в течение этих трех недель?

— Я не сомневаюсь, что моя память скоро восстановится.

— Вы, естественно, приглашали врача?

Я сказал ему фамилию и адрес моего кузена Мишеля. Он записал.

— Полагаю, доктор поставил какой-нибудь диагноз?

— Он считает, что моя память быстро восстановится, когда придет время. Он хочет, чтобы меня осмотрел специалист.

— Так-так. Посмотрим, если вы меня, конечно, не обманываете, мсье Лефранж. Естественно, я проверю, обращалась ли ваша невеста к Брессону с просьбой отыскать вас. Видимо, он вышел на поиски, предпринял какие-то шаги и был убит.

— Несомненно. Но я очень сожалею, что не могу вам ничем помочь. Моя память абсолютно пуста.

— Так-так. Мы примем во внимание вашу амнезию. В каком направлении шел автобус?

Он спросил это неожиданно, я не был к этому готов.

— Какой автобус?

— Тот, который сейчас неожиданно всплыл в вашей памяти.

— А да, конечно... Он следовал в сторону Вилетты. Я сошел рядом.

— Рядом с чем?

— С Вилеттой.

— Вы поправьте меня, если я ошибаюсь, но Вилетта находится на самом северо-востоке Парижа, а мы вас обнаруживаем на юго-востоке в Ванве.

— Конечно, это был автобус, следующий по маршруту Вилетта-Ванв. Я сел в Ванве.

— Так-так, я вас больше не буду беспокоить. — Я проводил его до прихожей. Его пристальный взгляд упал на мою шляпу.

— Красивая шляпа, мсье. Совсем новая, да?

— Да, абсолютно.

— Наверное, вы приобрели ее во время вашего отсутствия.

— Нет, инспектор, я купил ее в честь моего возвращения домой.

— Так-так, — повторил он в очередной раз. — Спокойной ночи. Не провожайте меня, спасибо.

Я смотрел, как он спустился по лестнице, пересек сад и вышел на улицу. Там стояла ожидающая его машина. Классический черный «ситроен», с мощным движком, который так любят гангстеры и полицейские.

В спальне на меня набросилась Соланж.

— Ну и как, ты доволен, что рассказал ему всю эту ложь?

— Я не мог рассказать правду — он начнет подозревать меня в убийстве Брессона.

— Ты действуешь с фантастической самоуверенностью, Симон. Но не строй иллюзий. Инспектор совсем не идиот.

— Да, он очень сообразительный...

— Ты думаешь, что он связывает тебя с происшествием в бунгало?

— Не знаю. Делом о бунгало занимается жандармерия Дранса, но Дориани тоже читает газеты и вполне мог заинтересоваться всеми новыми шляпами, которые видит. У него профессиональная интуиция, и он изучает мою реакцию. Он проверяет каждый след, который привлекает его внимание. А сейчас я пойду позвоню Мишелю. Уверен, что инспектор отправился к нему, и я должен предупредить его, чтобы он сказал, что не видел моей шишки на голове и ничего не знает о дворе в Денфере.

Когда я закончил разговор с кузеном, Соланж протянула мне фужер коньяку. Моего самого любимого.

— Дорогой, скажи, чем я могу тебе помочь.

— Не говори мне больше о том невинном объятии с Нормой Орлеак.

— Обещаю тебе. Но думаю, что я еще в чем-то смогу быть тебе полезной. Возьми меня сегодня вечером с собой в «Зеленую обезьяну».

— Я собирался туда один. Почему ты хочешь пойти со мной в это логово Монтаржи?

— Потому что у тебя в памяти сохранилась песня «В первый раз...», а «Зеленая обезьяна» — это то место, где ты мог ее услышать. Что если, похитив, они заперли тебя там в подвале? Может быть, вместе мы быстрее найдем какие-нибудь следы, которые освежат твою память.

— Я не могу взять тебя с собой. Возможно, в этом притоне будет опасно.

— Какая может быть опасность в общественном месте? Что нам могут сделать, когда вокруг много народу? Ничего!

Она была права. Там будет достаточно свидетелей, и преступники побоятся напасть на меня. Я решил:

— Надень какое-нибудь не очень броское платье.

«Зеленая обезьяна» походила на все подобные третьеразрядные заведения. Душный зальчик, низкие потолки, отвратительный бар, агонизирующая подсветка, множество столиков и клиенты с тупыми обезьяньими лицами, будто бы они только что слезли с деревьев и переоделись. Нас посадили за столик в углу. Официант принес меню и ожидал со скучающим видом, пока мы выбирали, пошатываясь, как камыш на ветру. Он, вероятно, был пьян. Мы заказали бутылку шипучки.

Оркестр был невероятно шумный, но музыканты походили на сомнамбул. Они, наверное, были такие же пьяные, как и официант.

— У тебя нет ощущения, что ты был здесь раньше, Сим?

— Нет. Это место мне абсолютно незнакомо.

Она осмотрелась вокруг, и ее взгляд остановился на каком-то человеке с лицом наемного убийцы, который сидел у двери. Он, казалось, появился из фильмов ужасов. Это существо имело поразительное сходство с орангутангом. Я сразу подумал об этом, увидев его выдающиеся вперед челюсти, лошадиные зубы с черным налетом и маленький лоб. Многочисленные шрамы пересекали его физиономию. Ростом он был под два метра. Длинные руки и кривые ноги завершали его чудовищный обезьяноподобный облик. Я посмотрел на него еще раз и заметил, что он схож и с восковыми манекенами в витринах, но в них, пожалуй, было больше жизни.

Правда, его маленькие глазки непрестанно бегали, осматривая все уголки этого помещения.

Я вспомнил странную неподвижную фигуру человека, сидевшего за рулем «ситроена», и понял, что водителем был именно этот питекантроп. Он уставился на меня, но его глаза ничего не выражали. Пришел официант с нашим заказом. Я спросил:

— Прекрасное заведение. Кому оно принадлежит? Официант невыразительно пожал плечами.

— Хозяину.

— А кто хозяин?

— Тот, кому принадлежит это прекрасное заведение.

Соланж засмеялась, и официант поглядел на нее снисходительно. Минуту спустя из двери, находящейся за оркестром, появился какой-то коренастый субъект. По походке я узнал того типа, который выходил из мастерской Ледука.

— Несомненно, я уже видел этого коротышку, Анжела. Это тот, кто снял помещение рядом с моей конторой. Он тогда сел в машину, принадлежащую Дени Монтаржи, владельцу этого притона. А тот чудовищный тип у выхода сидел за рулем черного «ситроена».

Официант прошел рядом с нами. Пальцем он указал в сторону музыкантов.

— Вот он — патрон.

— Его зовут Маленький убийца? — с простодушным видом спросил я.

Произнося эти слова, я одновременно сунул официанту банкноту. Он стал словоохотливее и сообщил:

— У патрона дурной характер. Его зовут Дени Монтаржи.

— Плохой характер должен быть вон у той гориллы, что сидит у двери, — засмеялся я.

— Аксель Буртор неплохой человек. Когда спит зубами к стенке.

На сцене началось представление. Сначала выступил чревовещатель, после две танцовщицы с акробатическим номером, а потом начался эротический номер: какая-то тощая девица показывала стриптиз. Она с отвращением на лице сбрасывала с себя одежды под звуки самбы.

— Какая гадость, — произнесла Соланж. — У этой девушки слишком богатое воображение, если она полагает, что может выставлять себя напоказ. Бедняжке хорошо бы прикрыться.

— Милая, ты должна быть великодушнее, не надо так сурово относиться к тем, кого природа менее одарила.

— Ты с интересом смотришь на нее.

— Такой уж у меня любознательный характер. Оркестр начал наигрывать композицию «В первый раз...»

— Тебе это ничего не напоминает?

— Пока только надоевшую пластинку.

— Пойдем потанцуем.

Мы оказались между столиками, которые находились рядом с оркестром. Вдруг меня охватило странное волнение. Там сидели три девушки, и было очевидно, что они завсегдатайки этого заведения. Одна из них — блондинка, в платье с открытыми грудью и спиной, прелестным личиком — пристально смотрела на меня. Как будто она меня узнала. Я же был уверен, что никогда ее раньше не видел. Когда музыка закончилась, мы с Соланж вернулись за наш столик.

— Что-то тут не так, Соланж. Та блондинка около оркестра явно меня знает. А я ее нет. Послушай... Выйди, как будто ты хочешь подкраситься. А я пойду, приглашу ее танцевать.

Она послушно взяла сумочку и направилась в дамскую комнату. Оркестр заиграл тягучую медленную мелодию, и я подошел к блондинке.

— Не окажете ли мне честь? — спросил я церемонно. Она сначала заколебалась. Но потом встала. Я обнял ее.

— Вы часто приходите сюда? — спросила она меня.

У нее были глаза цвета фиалки, вздернутый нос, чувственный рот, фигура кинозвезды и очаровательный низкий голос. Голос Барбары.

— Я здесь впервые, как мне кажется... Как подсказывает моя скудная память.

Она бросила на меня пытливый взгляд и, по-видимому, успокоилась.

— Вам здесь нравится?

— Вы — да. У вас такой влекущий голос, таким голосом, должно быть, сирены зазывали Улисса во время его странствий. Вам не случалось сводить с ума какого-нибудь мужчину, загулявшего до беспамятства, Барбара?

Она содрогнулась не в такт музыке и твердо сказала:

— Меня зовут не Барбара. Мое имя Адриана Прево. Вы меня с кем-то путаете. Сирены... Улисс...

— Бунгало «Монрепо»... Она резко отстранилась.

— Послушайте, или говорите нормально, или оставьте меня.

— Ты один раз уже пыталась похоронить меня, Барбара. Если хочешь, я могу с тобой поболтать, но уже в присутствии инспектора Дориани. Ты говоришь, что тебя зовут Адриана Прево? Так что мне сказать инспектору — чтобы он пришел повидаться с тобой сюда или к тебе домой?