Но во время этих поездок они лишь весьма поверхностно ознакомились с остальной страной и ея обитателями. Все, виденное ими, только усиливало первое благоприятное впечатление и укрепило их в убеждении, что они находятся в стране пользующейся безупречным управлением. Все жители Марса несмотря на различие местоположения, не только были везде одинаковы, т.-е. говорили на одном и том языке и жили в одинаковых жизненных условиях, как их собратия из Луматы, как называлась колония, куда попали воздухоплаватели, но во всех разнообразных местностях, которыя посетили чужеземцы, им бросалась в глаза известная равномерность в распределении имущества и полное отсутствие не только нищеты, но и бедности.
Больших городов на Марсе совершенно не существовало. Тут встречались лишь большия или меньшия группы домов, повсюду сплошь окруженныя зеленью. Только около одного большего озера, в двух днях пути от Луматы, по направлению к югу, ученые нашли единственный намек на большой город. Тут расположилась довольно значительная колония с многочисленными, выделяющимися по своей архитектуре, зданиями, которыя раскинулись правильно проведенными улицами. Этот истый город дворцов особенно поражал величавым спокойствием, царящим в нем, своей необычайной опрятностью и блеском и великолепием своих общественных садов.
Сыновья Земли, еще не вполне владевшие местным языком, лишь сумели понять, что это место, называвшееся Анголой, было центральным местопребыванием Мудрых, Веселых и Серьезных. Что это были за классы? Вернувшись домой, они стали разспрашивать об этом Эрана, патриарха. Патриарх как-то странно улыбнулся при этом вопросе и ответил своим любопытным гостям, что позднее он как-нибудь сам проводит их в Анголу, чтобы познакомить со своими тамошними братьями, которые, впрочем, уже давно уведомлены о их пребывании в Лумате так же, как о происхождении и путешествии.
Вначале тюбингенские уроженцы были совершенно поглощены своими экскурсиями, записыванием ежедневных наблюдений, добытых ими, новых впечатлений и изучением языка, но, привыкнув к серьезной, энергичной деятельности, они смотрели на приятную и идеально прекрасную жизнь на Марсе, как на род вечной праздности.
Целый год уже прошел с того дня, когда они начали свое путешествие на Марс. Но в то время, как внизу, на родной Земле, стояла у дверей зима со снегом и морозами, здесь наверху, в Лумате, царила вечная весна, хотя марситы и называли время года, в котором они находились в настоящее время, довольно поздним.
Год на Марсе, делился на семь частей, которыя выражали как периоды деятельности в природе, так и ея периоды отдыха. Считая по-земному, каждый подобный промежуток времени заключал в себе приблизительно пятьдесят два дня. Отдельные периоды назывались:
1) Пора пробуждения.
2) Пора посевов.
3) Пора почек и цветов.
4) Пора плодов.
5) Пора снопов.
6) Пора сбора плодов или радости.
7) Пора отдыха.
Постепенно сыновья Земли сделали такие значительные успехи в изучении языка Марса, что получили возможность основательно познакомиться с государственным строем марситов. Перед их глазами все больше развертывалась обширно задуманная, огромная община, основанная не на праве сильнаго, но исключительно на свободной воле народа, связанная общностью интересов. Каждый отдельный человек служил здесь общему благу и оказывал ему услуги сообразно со своими способностями. Таким образом все государство казалось, правда, большой, но все же тесно связанной семьей, полной единодушия. Во главе правительства стоял класс Мудрых или охранителей закона. Народонаселение Марса разделялось на следующия семь колен или классов:
1) Класс Мудрых или охранителей закона.
2) Класс Веселых (творческия искусства: живописцы, ваятели, композиторы).
3) Класс Серьезных (ученые всевозможных родов).
4) Класс Жизнерадостных, (искусства подражательныя: музыканты, актеры).
5) Класс Трудящихся (земледельцы, садовники и домашние слуги).
6) Класс Смышленых (торговцы и маклеры).
7) Класс Изобретательных (ремесленники).
Последние шесть классов по наружности совершенно походили друг на друга. Первый же класс набирался из самых опытных, старейших и, прежде всего, из самых почтенных и выдающихся по своему образу жизни лиц, как мужского, так и женскаго пола остальных шести классов.
Самым многочисленным классом, превосходящим по численности все остальные, вместе взятые, был класс Трудящихся.
Допущение в число классов известнаго рода, исключая лишь класс Мудрых, определялось склонностями и способностями. Переход из одного класса в другой мог происходить на основании испытаний в определенные заранее сроки. Никто не был ничем связан, и именно это полное отсутствие принуждения казалось здесь одной из главных причин высокаго развития разных отраслей искусств, наук и ремесл.
Вполне естественное, разумное честолюбие, побуждающее всех исполнять избранное дело как можно лучше, одушевляло всех жителей Марса.
Так как на Марсе денег в обращении не было, не существовало там и отвратительной, одинаково калечащей как тело, так и душу, жадности и жажды наживы, царящей на Земле. Денежныя заботы были совершенно незнакомы здесь. Различныя работы отдельных лиц ценились сообразно с их общими жизненными потребностями. Но к этим потребностям причислялась также известная сумма жизненных радостей того рода, какия могут нам дать искусства творческое и подражательное.
Высшая слава и высшая честь заключались во всеобщем уважении. Этого же мог достигнуть всякий добросовестным исполнением своих обязанностей. За те же работы, которыя выходили за пределы обязательнаго, то есть за то, с чего начинаются действительныя заслуги, марситы получали от класса Мудрых отличия, в форме публичной хвалы, которыя давали право получившим их быть избранными в более зрелых летах в этот высокочтимый класс.
Народ, обитающий здесь, наверху, казался союзом братьев и сестер, знающих, правдивых, свободных и добрых, осуществивших лучший идеал человечности. И эти твердыя основы вышли, воздвиглись из великолепно организованнаго всеобщаго и свободнаго обучения юношества на Марсе.
Прошло несколько дней. Однажды Эран, патриарх из класса мудрых, снова появился в доме своих гостей и пригласил ученых поехать с ним на короткое время в Анголу. Все с радостью согласились. На этот раз достойные сыны Швабии были официально приняты классом мудрых. Все члены этого класса собрались здесь вместе, чтобы кстати еще решить целый ряд важных вопросов. Одновременно здесь проводил день и класс Серьезных, чтобы обменяться мыслями и наблюдениями научнаго характера на одном из собраний, происходивших здесь от времени до времени.
Прием сыновей Земли в Анголе по своей сердечности не оставлял желать ничего лучшаго. Их столь чудесное и быстрое путешествие с Земли через необъятное пространство к „Отпрыску Света“, как называли марситы свою прекрасную планету, понятно, вначале был темой всеобщих разговоров и живейшаго интереса.
При первом заседании класса Серьезных, происходившем в величественно убранном зале одного из мраморных дворцов, профессор Штиллер пояснил различныя обстоятельства, побудившия его к постройке „Мирового Пловца“ и смело выполненному с таким блестящим успехом путешествию. Затем он разсказал собравшимся о своей далекой родине, об европейских народах и вообще о Земле. Последняя была знакома Серьезным. Понятие, составленное ими о ней, благодаря существовавшим на Марсе необыкновенно сильным телескопам, а также необычайной сообразительности ученых, поразительно близко сходилось с истиной.
Не трудно было, благодаря этому, ученым чужеземцам, так сказать, заставить марситов совершить прогулку по Земле, о которой они уже имели такия основательныя сведения. Они набросали им точную картину своей родины и описали то место на берегах Неккара, с котораго они предприняли свое путешествие на Марс.
Все эти описания выслушивались с живейшим интересом как Мудрыми, так и Серьезными. Этот интерес еще усилился, когда они узнали, что семеро чужеземцев также принадлежали на Земле к классу Серьезных.
Было решено, что каждый из профессоров по очереди в определенный день прочтет две лекции, одну специальную, а другую на интересующую всех тему о жителях Земли и состоянии их культуры. Профессора в совершенстве выполнили эту задачу.
Когда Штиллер объявил об окончании лекций, Мудрые и Серьезные удалились для совещаний между собою, из которых чужестранцы были исключены. Результат этого совещания должен был быть объявлен им позднее.
— И о чем это они там будут совещаться? — озабоченно спросил Фроммгерц.
На следующий день, числом десятый, их пребывания в Анголе, ученых снова отвели с большой торжественностью в большой зал для заседаний, в котором они читали свои лекции. Старейший из старых, настоящий геркулес по сложению, по имени Анан, поднялся с места и прежде всего снова приветствовал гостей самыми сердечными словами.
— Дорогие друзья мои! — сказал он им затем. — Мы все вчера с живым участием выслушали описания общих и частных условий, царящих на вашем мировом теле. Ваши описания сначала показались нам простой сказкой. Мы и признали бы их за таковыя, не будь мы совершенно убеждены в серьезности ваших взглядов на жизнь, вашей добросовестности и честности. Не напрасно наблюдали мы за вашей жизнью в Лумате. Результатом наших наблюдений было приглашение вас всех сюда — высший знак нашего уважения и доверия. Теперь же я обращаюсь к вашим разъяснениям. Напрасно перелистывали мы историю нашего прошлаго; такого варварскаго, исполненнаго всякой лжи и неправды положения, как в жизни отдельных лиц, так и в жизни народов, какое существует у вас еще теперь, мы, к счастию, никогда не знавали.
Нам было очень больно слышать, как у вас всякий шаг вперед, даже самый незначительный, сопровождается целым морем слез, крови и погибших существований. И все же, — ведь вы сами это сказали, — когда-нибудь должно быть да и будет лучше и у вас на Земле. Вы сами живыя доказательства этого, потому что вы уже ныне представляете собою то, чем по вашим же словам вся масса народностей станет впоследствии. Смелые, честные люди, с развитым умом, подобные вам, должны работать там внизу, на Земле над дальнейшим развитием своих братьев.
— Поэтому совет наш следующий: возвращайтесь назад на свою Землю!
— О Небо, так я и чувствовал! — простонал при этих словах Анана профессор Фроммгерц про себя.
— Вернитесь назад в вашу Швабию, к честному народу, из среды котораго вы происходите, и посвятите себя там снова высокому делу усовершенствования человечества. Нам далека мысль изгонять вас отсюда; как теперь, так и дальше вы остаетесь нашими дорогими гостями.
— Благодарение Небу! — благочестиво пробормотал Фроммгерц.
— Но я откровенно сознаюсь, что высказываю теперь мнение всех моих братьев и сестер: вы первые и последние чужеземцы, которым разрешено достичь нас с какого-либо из далеких Детей Света. Это решение главный пункт результатов нашего совещания. В интересах собственнаго населения мы отказываемся от дальнейших сношений с жителями других миров и мы уже издали самое строгое постановление на будущее время не позволять больше ни одному воздушному кораблю приставать на наш „Отпрыск Света“.
ГЛАВА VI. В царстве забытых
Время проходило с поразительной быстротой в обществе любезных марситов и в совершении малых и больших прогулок и целых путешествий. Во время одной из своих экскурсий они зашли дальше обыкновенная за пределы собственно населенной полосы планеты. На ученых повеяло чем-то родным при виде хорошо выхоленных хвойных и лиственных лесов, чередующихся с сочными, зелеными лугами и красивыми темносиними озерами, которыя здесь предстали их глазам. Кое-где однообразие прерывалось высокими горными цепями, и их покрытыя снегом вершины еще более усиливали сходство пейзажа с альпийским.
Здеcь они наткнулись также на разсеянныя, далеко отстоящия друг от друга колонии марситов, которых серьезныя и молчаливыя фигуры составляли поразительный контраст с веселым и бодрым видом их остальных единоплеменников. После некоторых разспросов ученые узнали, что подобныя мелкия колонии существуют также и в южном прохладном поясе Марса. Колонисты назывались „Забытыми“, потому что их имена были временно, или даже навсегда, исключены из списков классов марситовъ.
— В таком случае это, вероятно, преступники, изгнанные остальными из общества и принужденные здесь, наверху искупать свою вину? — спросил Дубельмейер.
— Мы знаем только нарушителей законов, никакия другия преступники нам неизвестны, — объяснили ему.
— Ну, в конце концов, ведь это одно и тоже, — ответил Дубельмейер. — В чем же состоит у вас нарушение законов, влекущее за собою исключение из общества?
— В недобросовестном исполнении общих обязанностей и обязательств.
— Ну, в таком случае у нас на Земле следовало бы сослать девять десятых всего народонаселения, и нам было бы весьма трудно найти место для всех этих ссыльных, — воскликнул Пиллер, пораженный подобным объяснением.
— Мы ведь не на вашей планете, — ответил с лукавой улыбкой Фараи, проводник ученых.
— Но ведь страшно жестоко вырывать своего собрата из привычной и дорогой ему среды из-за незначительнаго проступка, — заметил Гэммерле.
— Только мы сами в состоянии судить о серьезности проступков против наших правил жизни, — серьезно возразил Фаран.
— Несомненно! — согласился Штиллер.
— Но ведь прощение — венец любви! Неужели вы никогда не прощаете? — осведомился Фроммгерц.
— Конечно прощаем!
В большинстве случаев забытые снова получают свои имена через известный срок испытания. Тогда путь к возвращению на старую родину и к вступлению в прежний класс снова открыт для них. Но только весьма немногие пользуются своим правом. Раз изгнанный из известной среды, наш брат без имени обыкновенно предпочитает остаться там, куда его выслали, и посвятить свою жизнь работе на благо всех остальных.
— А в чем же заключается эта работа? — поинтересовались ученые.
— В безукоризненном ремонте и чистке каналов, начинающихся в этой местности; это столь же важная, как и трудная задача, от добросовестнаго исполнения которой зависит наше всеобщее существование.
— Но кто же заботится о содержании Забытых?
— Они сами. Они, кроме своей главной работы, занимаются еще скотоводством, земледелием, и тому подобным. Если когда-нибудь настанет день, когда у нас не будет больше Забытых, нам придется самим исполнять эти работы. На этот случай уже заготовлены самыя точныя распоряжения, потому что число Забытых у нас уменьшается с каждым годом, — пояснил Фаран, их проводник.
— Удивительно счастливая планета, этот Марс! Даже преступники становятся благодетелями человечества, благодаря своим трудам на общую пользу! — воскликнул Штиллер и с восторгом прибавил: — Но скоро нам придется покинуть наш рай и снова вернуться в Тюбенген.
— Нельзя ли хотя бы мне остаться здесь? — сказал Фроммгерц.
— Это невозможно! Это совершенно неудобно! Мы приехали все вместе и поэтому должны и уехать вместе. Это ясно. Мы все, исключая, к сожалению, вас, решили, что должны уехать, хотя расстаться с этой восхитительной планетой нам будетъ крайне тяжело, — сказал Штиллер.
Немного пристыженный этим суровым ответом, звучащим точно выговор, Фроммгерц не стал далее обнаруживать своих чувств; но с этого момента он глубоко затаил в груди одну думу.
Среди пейзажа, открывающагося в настоящее время перед глазами путешественников, Дубельмейеру бросилась в глаза величественная гора, которая поднимала в гордом одиночестве свою покрытую снегом вершину высоко к небу. Пирамидальное строение этой горы выдавало ея вулканическое происхождение. С ея немного притупленной вершины должен был открываться удивительный вид во все стороны. При этой мысли в груди Дубельмейера проснулась вся его былая страсть к горным экскурсиям.
— А что, если бы мы при конце нашего пребывания на Марсе посетили вон ту великолепную гору?
— Я пойду с вами, — кратко и решительно заявил Штиллер.
— И я тоже! объявил Пиллер. — Как называется эта гора, Фаран?
— Горой Молчания.
— Удивительное название! — заметил Штиллер, — А кто еще присоединится к нам?
Но остальные четыре сына Швабии никак не могли решиться на подобную экскурсию. Их удерживала какая-то усталость и вялость. Решили, что они подождать здесь возвращения своих трех друзей. Фаран позаботился о всех нуждах маленькой экспедиции, не забыв при этом и подходящей одежды и прочих необходимых принадлежностей. Трое ученых отправились в путь в сопровождении трех марситов. Моторная лодка быстро подвезла их по одному из каналов к самому подножью горы, которая по мере их приближения казалась все величественней. Дубельмейер определил ея высоту над поверхностью равнины в три тысячи метров.
Склоны горы отличались значительной крутизной и на нее можно было взобраться только по длинной, зигзагообразной линии. Это было делом далеко не легким. При каждом шаге нога погружалась по самую щиколотку в черную пыль выветрившейся лавы. Долгие часы продолжался тяжелый подъем, пока ученые не достигли, наконец, границы вечных снегов. Здесь устроили привал. Несколько часов, отдыха должны были снова оживить упавшия силы путников.
Настала ночь. Фобос и Деймос медленно плыли по своему спокойному, светящемуся пути, когда ученые снова отправились в путь, с целью медленно взобраться на вершину горы, по крепко смерзшемуся снегу. Глубокие рубиновые оттенки на восточной стороне неба возвещали восход солнца, когда сыновья Земли, наконец, благополучно достигли вершины ея. Вскоре над горизонтом показалось и солнце в виде огромнаго раскаленнаго шара, и облило своими лучами горы и долины. Вид поражающей красоты вознаградил ученых за все трудности подъема в гору.
Гора Молчания значительно превосходила по своей высоте все остальныя возвышенности. Это был самый высокий пункт севернаго полушария Марса. Взгляд свободно и без малейшей преграды проникал до самаго горизонта. Благодаря редкому, прозрачному воздуху все, даже самые отдаленные, предметы были ясно видны. Далеко, далеко к северу трое ученых могли рассмотреть при помощи сильных марсовых телескопов, захваченных с собою, белую дугообразную линию. Ученые сперва не могли понять, что означает эта линия, похожая на застывшее ледяное море.
— Да ведь это северный полюс Марса! — внезапно вырвалось из уст Штиллера. — Какова же будет эта картина ночью!
— Что вы хотите сказать? — поинтересовался Дубельмейер.
— Я говорю об огненном, электро — магнитном полярном лучеиспускании, — объяснил Штиллер.
С наслаждением провели ученые весь день в лежащем высоко над долиной кратере, жалея лишь о том, что остальные товарищи не с ними. Когда настал вечер, они хорошенько закутались в шубы. Марсовыя луны еще не взошли, но по направленно к северному полюсу, который друзья разсмотрели утром, начало поблескивать сначала изредка, затем все сильней и быстрей. Наконец из земли, поднялись огненные лучи, образовали над полярным горизонтом полукруг и снова исчезли. Удивительные переливы оттенков и цветов от ослепительнаго золотисто-краснаго до светящагося сапфирно-голубого, связанные с увеличением и исчезновением дрожащих лучей, составили картину необычайной красоты.
— Это блестящее явление природы — достойный финал нашего посещения горы Молчания, — сказал Штиллер своим друзьям, когда полярное сияние все более и более блекло под влиянием взошедших в это время светлых лун Марса.
ГЛАВА VII. Прощание
После возвращена из страны Забытых, Фроммгерц начал все больше и больше избегать сношений со своими былыми товарищами. Он, конечно, продолжал встречаться с ними за столом, но затем, каждый раз, когда это можно было сделать без особой неловкости, удалялся из их общества. По вечерам, которые обыкновенно проходили в общих разговорах и обмене мыслей в прекрасном доме в Лумате, он уходил на уединенную прогулку и наслаждался в молчаливом восторге волшебством марсовых ночей. И отсюда ему нужно было уехать, уехать из этого рая снова вниз на холодную Землю? При этой мысли сердце Фроммгерца замирало в груди. Остальные ученые были слишком заняты каждый сам собою, чтобы придать большое значение поведению своего товарища.
Штиллер уведомил через Эрана центральное заседание класса Мудрых в Анголе, что он и товарищи его окончательно решили вернуться на Землю. Они намеревались отправиться в путь в день своей второй годовщины на Марсе.
В ответ на это пришло приглашение снова приехать в Анголу. Прием, оказанный им там, не оставлял желать ничего лучшаго. Был дан целый ряд празднеств в честь их, в виде торжественнаго прощания с ними.
Последний торжественный обед был дан в огромной зеркальной галлерее дворца Мудрых. На этом обеде присутствовали приглашенные со всех концов Марса, равно как и представители от всех классов. На западе уже начало спускаться к горизонту Вечное Светило — Солнце. Большия зеркала залы отражали его кроткие золотые лучи в тысячах направлений. Весь зал был залить волнами и потоками света, положительно ослепляющаго глаза. Сквозь открытыя окна во дворец проникало благоухание цветов. Легкий вечерний ветерок тихо шелестел листьями верхушек стройных пальм парка. Ясно и спокойно улыбалось темно-синее озеро сквозь зеленыя ветви деревьев, среди которых еще продолжали летать и чирикать в торопливой суете тысячи птичек, шныряя меж вьющихся растений, переплетших стволы своими цветущими гирляндами. Еще дальше мягкия линии возвышенностей, окрашенных лучами заходящего солнца в бледно-розовый цвет, обрамляли восхитительный пейзаж, которым сыновья Земли должны были любоваться сегодня в последний раз. Ученые появились в зале первыми и стояли теперь у высоких окон, погруженные в волшебно прекрасное зрелище.
Зал постепенно наполнялся приглашенными. Все подходили к сыновьям Земли и пожимали им руки. Когда появился Анан, все уселись за стол. Возле старейших из старших поместились семеро ученых. Люстры зала засверкали электрическим огнем. Оне осветили пышно украшенный стол и большое, торжественно настроенное общество. Внизу перед зеркальной галлереей, на огромной террасе, расположились хоры певцов и музыкантов, которые во время обеда попеременно услаждали слух пирующих чарующей музыкой.
По окончании обеда, Анан поднялся с места.
— Братья и сестры, — начал он свою речь, — час разлуки пробил в Анголе. Наши гости из далекой Швабии в самом непродолжительном времени снова возвращаются к себе. Да достигнут они целыми и невредимыми почвы своей родины! Они навеки будут жить в нашей памяти. Мы решили начертать их имена золотыми буквами на мраморных досках здесь, в этом зале, рядом с их портретами, в воспоминание нашим далеким потомкам об их отважном путешествии к нам и долгом, не нарушенным ни малейшим недоразумением пребывании среди нас.
— А теперь, мои дорогие друзья, — с этими словами Анан обернулся к семи ученым, — мы предназначили вам на память о нас ряд подарков, изготовленные сообща искусствами и науками на нашем „Отпрыске Света“. Возьмите же с собою эти произведения, которыя лежат там на столе в память о вашем пребывании среди нас. Передаю вам вот эту золотую книгу. В ней содержатся история развития нашего народа, наши законы, которые исходят из одного основного положения: не делай другим того, чего ты не желаешь, чтобы другие делали тебе.
Когда почтенный старец смолк, кругом воцарилась мертвая тишина. Затем поднялся Штиллер. С глубоким сердечным волнением поблагодарил он прежде всего, от имени своих товарищей и своего собственнаго, присутствующих за все радушие и внимание, оказанное им здесь наверху. Затем он заговорил о том, что встретил здесь высоту и зрелость развития, о который раньше даже едва осмеливался мечтать, не считая их осуществления возможным. Он сказал, что он и его товарищи научились здесь весьма многому и освободились от многих заблуждений.
— Никогда, до последняго дня нашей жизни, не забудем мы, что вы сделали для нас, чем вы были для нас, и какую честь вы нам оказали. Когда мы в грядущие дни внизу, на нашей родине увидим в безконечной дали ваш Марс, ваш „Отпрыск Света“, посылающий нам свои яркие лучи, мы в глубине сердца всегда будем с вами и с тоскою мысленно перенесемся к лучшей поре нашей жизни. Будьте счастливы, дорогие друзья! Обнимаю Анана за всех вас и за всех вас касаюсь в братском поцелуе его чистаго чела. Ведь все мы, называющиеся людьми, — братья, как здесь, так и там внизу, на Земле!
Слова Штиллера произвели на всех присутствующих потрясающее впечатление и, когда он затем приблизился к благородному старцу Анапу, обнял его и поцеловал, в зале раздались громкия одобрения.
Через несколько дней после трогательнаго прощания, семь ученых снова находились в Лумате. Штиллер был весь поглощен последними заботами о воздушном шаре.
Со времени отлета из Каннштатскаго парка в знаменательный декабрьский вечер прошло почти два с половиной года. В течение этого времени Марс снова удалился от земли на огромное, во много миллионов километров, разстояние и находился в настоящее время на ровно вдвое большем разстоянии от земли, чем вовремя их отбытия. Штиллер высчитал, что им по земному времени придется провести в гондоле по крайней мере пять полных месяцев, да и это лишь при условии, что никакое непредвиденное обстоятельство не нарушит полета „Мирового Пловца“; но если он и его товарищи достигли однажды при удовлетворительно физическом здоровьи и без особых помех Марса, почему бы им не совершить так же удовлетворительно обратной поездки?
„Мирового Пловца“ извлекли из сарая и теперь, прочно привязанный на якоре, он качался на том же месте, куда некогда спустился. Последний день пребываиия на Марсе настал для всех слишком скоро. На другой день, на самой заре, должен был совершиться отлет из Луматы. Эран, гостеприимный, почтенный старец, не отказал себе в удовольствии предложить своим гостям еще один роскошный прощальный обед, который снова был окрашен чудным искусством артистов и певцов из Луматы.
ГЛАВА VIII. Отщепенец
Во время обеда при общем приподнятом настроении, никто не обратил особеннаго внимания на исчезновение Фроммгерца. Только при конце пиршества, затянувшегося до первых утренних часов новаго дня, когда сыновья земли поднялись с мест и намеревались покинуть дом Эрана, в котором они прожили целых два года, они заметили исчезновение товарища. Его искали по всему дому, но не нашли нигде. За то в его комнате на столе всем бросилось в глаза письмо. „Моим друзьям и товарищам“ гласил адрес.
Штиллер вскрыл письмо и быстро пробежал его содержание.
— К сожалению, в нашей среде оказался отщепенец, — объяснил он своим озабоченным товарищам. — Выслушайте, что пишет Фроммгерц. Но прежде всего сядем и обсудим спокойно, что нам предпринять дальше.
Ученые согласились, и Штиллер попросил Эрана и остальных марситов потерпеть несколько минут, ссылаясь на отсутствие своего седьмого и последняго спутника. Эран сейчас же удалился вместе со своими, оставив путешественников одних.
— Ведь я давно уж был наполовину склонен думать, что Фроммгерц окажется изменником, — начал Пиллер с гневом. — Прочитайте-ка нам этот документик, Штиллер.
— „Простите мне, дорогие друзья и товарищи, что я готовлю вам тяжелое разочарование. Я не в состоянии возвратиться вместе с вами на Землю, на нашу старую родину. Я долго и тяжело боролся сам с собою по этому поводу, но я не в силах покинуть Марс, это было бы для меня равносильно смерти, а ведь вы этого наверно не желаете? Здесь, наверху я нашел осуществленным все, о чем так страстно мечтал на Земле. Неужели же теперь я должен покинуть этот рай и вернуться снова к узким и неискренним взглядам на жизнь и отношения, прожив так долго в чистом свете истины? Нет, это невозможно! Разве благородный Анан в Анголе не разрешил нам остаться здесь, наверху, если угодно? Хорошо! В таком случае, хоть я воспользуюсь этим разрешением и предоставлю вам ехать обратно одним.
„Я отлично знаю, что глубоко оскорблю вас подобным решением, но я положительно не в состоянии поступить иначе. Не судите меня слишком строго и, если возможно, простите мне во имя старой дружбы! Я остаюсь здесь, наверху совершенно добровольно. На вас не может пасть ни малейшей ответственности за то, что вы вернетесь на родину одни, без меня. Дай Бог вам достигнуть ее благополучно! Это мое самое искреннее, самое горячее желание. Поклонитесь от меня моему Тюбингену, поклонитесь моей дорогой Швабии и моим тамошним родственникам! Скажите им, что я чувствую себя здесь счастливым, как в раю, и поэтому не хочу больше возвращаться на Землю с ея муками и страданиями. Не делайте попыток искать меня. Вы все равно меня не найдете в моем верном убежище, в котором пробуду, пока вы не уедете. Будьте счастливы! Мысленно остаюсь, как и раньше, вашим другом. Фридолин Фроммгерц“.
Когда Штиллер окончил чтение письма, ученые просидели некоторое время в мрачном молчании.
— Несчастный отщепенец! — начал ворчать Дубельмейер. — Теперь у меня словно завеса спадает с глаз, и я понимаю, почему он вел себя так странно последния недели.
— Оставим это! — сказал Штиллер. — А теперь я поговорю с Эраном.
Почтенный старик выслушал разсказ Штиллера, не выказав ни малейшаго признака удивления.
— Я нахожу, что ты отлично поступаешь, не принуждая своего брата возвращаться с вами. Каждый человек имеет, до известных пределов, право располагать собой по-своему. Оставьте его совершенно спокойно здесь и возвращайтесь с остальными братьями на Землю.
Эран непременно пожелал проводить шестерых сыновей Земли до „Мирового Пловца“. Все взрослое население Луматы последовало за ним. Во всей толпе царило серьезное молчание — выражение искренней печали по поводу предстоящей разлуки. Молча прошли они к лугу, на котором в прозрачном и чистом воздухе восходящаго дня качался „Мировой Пловец“.
Попрощаемся быстро и коротко, не будем усиливать грусти разлуки лишними словами! — заметил Эран, обнимая ученых одного за другим. — Пусть счастие сопутствует вам на обратном пути! Желаю вам благополучно достигнуть вашей отчизны!
Еще одно рукопожатие, поклоны со всех сторон, и отважные воздухоплаватели поднялись в гондолу. Канаты обрубили, и шар начал медленно и гордо подниматься, приветствуемый первыми лучами восходящаго солнца,
