Круглый камень с глухим стуком ударился о натянутый как барабан трупными газами мертвенно-бледный живот утопленника. Многоголосый радостный визг приветствовал точное попадание в цель негритянского мальчика с курчавыми, словно тронутыми ржавчиной, волосами. Ни одному из его приятелей еще не удалось попасть в живот трупа, лежащего у самой воды и наполовину засыпанного песком. Мертвец был похож на огромную отвратительную медузу, выброшенную на берег. Для маленьких сомалийцев, которые каждое утро болтались по пляжу севернее Могадишо и внимательно изучали все, что выбрасывал на берег Индийский океан, эта страшная находка явилась неожиданным развлечением. Рыжий мальчуган снова прицелился. Его приятели радостно завопили и затопали ногами, когда камень опять попал в труп, на этот раз в голову.
      Вдохновленные его успехом, остальные мальчишки стали рыться в песке в поисках камней и принялись бомбардировать эту жуткую мишень, возбужденно крича. Увлеченные своим занятием, они постепенно приближались к трупу, но когда оказались в нескольких метрах от него, их возбуждение угасло: целиться с небольшого расстояния уже не так интересно. Некоторые разошлись по пляжу, но самые смелые подошли поближе, чтобы рассмотреть покойника.
      Это был белый. Раздутый до неузнаваемости, мертвенно-бледный, с зеленоватыми пятнами на теле, едва прикрытом жалкими обрывками одежды, – наверное он немало пробыл в воде. Судя по всему, прибой выбросил его ночью на пляж возле Бич-Клаба – облупившегося цементного бунгало у самой воды, куда по воскресеньям приходили обедать заезжие дипломаты из некоммунистических стран – редкие гости в этих краях.
      Несколько торговок ракушками сидели на корточках на цементных ступеньках Бич-Клаба и с любопытством наблюдали за этой сценой. Трупы на пляже – такое бывает не часто, тем более, труп белого. Но это не их дело…
      Внезапно две зеленые фигуры появились на цементной террасе Бич-Клаба. Vestiti verde , милиционеры в зеленой форме, украшенной красными платками, совершали обычное патрулирование. Они тоже заметили труп, который окружили мальчишки.
      Негритенок, первым решившийся подойти к трупу, сейчас рассматривал его вблизи: вдруг да удастся чем-нибудь поживиться. Крошечный краб вылез из правого уха утопленника и пустился наутек. Мальчуган нагнулся и потянул мертвеца за пальцы правой руки, вытащил ее из песка, рассчитывая найти часы. Часов не было, зато на запястье блеснула массивная золотая цепочка. Мальчишка присел и попытался ее снять, преодолевая явное отвращение: труп издавал ужасное зловоние, которое уже начало привлекать чаек, с пронзительными воплями пикировавших на возможную добычу. Замок цепочки открылся с легким щелчком. Негритенок схватил трофей и, выпрямившись, оказался носом к носу с суровыми vestiti verde. Один из милиционеров протянул руку, и мальчик покорно вложил в нее цепочку.
      – Почему ты не сообщил, что на пляже мертвый?
      Мальчуган с несчастным видом опустил голову, предчувствуя осложнения с властями.
      Милиционер с трудом разобрал надпись на цепочке: "Эмилио Черрути 18.04.1934 г". Итальянец. Теперь уже милиционер присел на корточки возле мертвого.
      Он разгреб руками песок вокруг головы и ступней и задумался, нахмурив брови. Это не был обычный утопленник. Посередине шеи четко обозначались фиолетовая борозда. Бедняге помогли умереть: обвязали шею железной проволокой и придушили. Ноги на щиколотках были обмотаны той же проволокой, а к ней прикреплен обрывок цепи. Вероятно, судовой винт порвал цепь и позволил телу всплыть. Милиционер кивнул напарнику, и они потащили труп на сухое место. Мальчишка тем временем рванулся, намереваясь удрать.
      – Эй ты, оставайся здесь! – рявкнул милиционер. – Запомнишь, что нужно делать, когда находишь труп!
      Мальчуган захныкал и, шмыгая носом, пробормотал:
      – Я думал, что это русский.
      Сомали задыхалось от массового и навязчивого присутствия советских военных советников. Местное население не выносило русских, всемогущих политически и ставших вездесущими в стране после подписания советско-сомалийского договора в июле 1974 года, и обвиняло их в том, что они обрекли страну на нищету, забрав все для своей громадной базы в Бербере на севере страны. Даже когда в 1975 году из магазинов исчез сахар, сомалийцы были уверены, что советские спрятали его на складах в Бербере.
      Милиционер снисходительно улыбнулся мальчишке. Он бы тоже предпочел, чтобы это был русский.

      Брюс Рейнольдс, посол Соединенных Штатов в Народной республике Сомали, рассеянно посмотрел на мраморную табличку на стене собора времен Муссолини, прославляющую итальянскую доблесть. По странной забывчивости сомалийских властей она не попала под кампанию борьбы с наследием колониальной эпохи. Внезапно тишину нарушил оглушительный звон колоколов собора, пробуждая от оцепенения проспект, изнемогающий от зноя. Брюс Рейнольдс повернул голову на колокольный звон.
      – Что это с ними? – он свирепо посмотрел на пустынный проспект Люльо. Посол Соединенных Штатов в Могадишо вытер покрытый потом лоб, и его платок сразу стал мокрым. Было только десять утра, а солнце уже палило вовсю. Нет, он никогда не привыкнет к этой тяжелой, давящей, влажной жаре сомалийской столицы. Напрасно местные жители считают, что климат смягчается близостью Индийского океана. С марта до ноября можно дышать только на пляжах, окаймляющих город с севера. Лучше бы он остался во внутреннем дворике своей резиденции в Лидо, около северного пляжа, вместо того, чтобы каждое воскресенье тащиться на мессу ради удовольствия своей супруги Кейт.
      Он снова со злостью осмотрел пустынный проспект.
      Куда девался его шофер Мухаммед? Ему ведь было велено явиться ровно в десять. Мухаммед, сонный и нерадивый сомалиец, судя по всему, был осведомителем СНБ, сомалийской политической полиции, местного гестапо, которое, в свою очередь, поддерживало тесную связь с КГБ. Русские за три года превратили Сомали в настоящий советский сателлит. К сожалению, у посла не было выбора: Мухаммеда, как и весь не американский персонал посольства, ему навязало сомалийское министерство иностранных дел. Однако шпион он или нет, но он опаздывал. Последние прихожане покидали маленькую церковь из серого камня с двумя колокольнями, претенциозно называемую собором, – осколок колониальной эпохи. Поскольку Сомали официально является мусульманской страной, церковь посещали лишь иностранцы, в основном, итальянцы.
      Впрочем, если бы не женщины в широких черных накидках на головах, с пышными телами, облаченными в пестрые яркие одежды, можно было подумать, что находишься в маленьком сонном городке в Калабрии.
      – Куда запропастился Мухаммед? – раздраженный голос Кейт Рейнольдс заставил дипломата вздрогнуть. Жена направлялась к нему в сопровождении двоих детей, Кетлин, изящной семнадцатилетней блондинки со вздернутым носиком и огромными мечтательными голубыми глазами, и пятнадцатилетнего Патрика, похожего на прыщавого воробья. С ними были также близнецы Линда и Триция, дети временного поверенного, который находился сейчас в отъезде. Его жена была больна и не могла пойти на мессу. Пол Торнетта, телохранитель посла, вел девочек за руки.
      Рейнольдсу пришлось повысить голос, чтобы перекричать колокола:
      – Я не знаю! Он, наверное, сейчас распускает хвост, как павлин, возле "Савойи".
      Кафе "Савойя", еще один след итальянской оккупации, располагало единственной в Могадишо террасой, и любимым занятием негров было покрасоваться на ней перед кафе.
      – Малышкам будет жарко, – недовольно заметила госпожа Рейнольдс. – Лучше бы он пошел в "Кроче дель Суль".
      Кроме двух vestiti verde, которые околачивались, лениво опираясь на решетку, возле собора, на самом солнцепеке, никто не отваживался выйти в это пекло.
      – Я подожду машину здесь, – сказал посол. – А вы идите в "Кроче дель Суль", поешьте мороженого.
      "Кроче дель Суль" был небольшим отелем с рестораном, который держала роскошная итальянско-сомалийская мулатка; в отеле имелся внутренний дворик, полный бродячих котов, но замечательно тенистый и прохладный. Это было одно из немногочисленных приличных мест в Могадишо, к тому же с экзотическим меню, включавшим даже мясо крокодила.
      Колокола продолжали звонить. Брюс Рейнольдс чертыхался про себя. Ему надоело разглядывать проспект в надежде увидеть свою машину, и он стал наблюдать за двумя сомалийками, неторопливо идущими мимо собора. Они шли под ручку, традиционная одежда обтягивала их огромные груди, пестрая ткань подчеркивала выпуклые бедра, волосы были покрыты черными куфи. Женщины смерили дипломата нахальными взглядами, громко перебрасываясь шутками. Сомалийки не дичились иностранцев, знали, что нравятся им, и старались воспользоваться этим при всяком удобном случае. Они были продажными и не страдали комплексами. Даже студентки. К счастью, строительство социализма еще не отменило межрасовые интимные отношения, и Могадишо купался в итальянской развращенности.
      Госпожа Рейнольдс перехватила взгляды негритянок. Она давно подозревала, что у мужа уже были мимолетные приключения с уличными девицами. Здоровье близнецов перестало вдруг казаться ей таким уж важным.
      – Я подожду с тобой, – объявила она решительно.
      Кетлин раздраженно вздохнула. У девушки уже потекла тушь, к тому же она торопилась встретиться со своим дружком, вторым советником итальянского посольства. Она привыкла заниматься любовью каждый день перед обедом и рисковала не застать молодого человека, если слишком задержится.
      У собора не было никого, кроме них. Телохранитель Пол Торнетта, бывший моряк, рано растолстевший, затянутый в тесный белый костюм, предложил:
      – Сэр, может быть, мне пойти поискать этого son of a bitch .
      Он очень любил оказывать мелкие услуги, поскольку чувствовал себя в целом совершенно бесполезным. Госдепартамент требовал, чтобы охранник сопровождал посла во всех поездках, поскольку Сомали считалось недружественной страной. Впрочем, посольство уже в течение многих месяцев свернуло свою деятельность в результате промарксистской октябрьской революции 1974 года, за которой последовало подчинение страны русским и открытие их самой большой военно-морской базы на Красном море в Бербере, на севере Сомали, после чего Бербера стала запретной зоной даже для сомалийцев.
      – Если через две минуты его здесь не будет, то кончено, – рявкнул посол, стараясь перекричать колокольный звон.
      Ему осточертело плавиться на солнце. Кроме того, он должен был встретиться со своими соседями, послами Италии и Франции, чтобы пообедать с ними. Жена французского дипломата, хотя и страшненькая, была отличной кулинаркой. Воскресенья в Могадишо становились сущим наказанием, поскольку дипломаты не имели права удаляться от столицы больше, чем на тридцать километров. Для отдыха оставался лишь пляж в Джезире, дикий, неблагоустроенный.
      – Ах, вот он!
      Возглас Брюса Рейнольдса перекрыл гром колоколов.
      Черный лимузин, украшенный американским флажком на правом крыле, выезжал с соседней улицы на проспект. Он остановился возле собора. Брюс Рейнольдс бросился к нему, перескакивая через ступеньки.
      – Поспешим!
      На солнце было невыносимо. Ослепленный его лучами, дипломат надел черные очки. Действительно, это не христианская страна. Рейнольдс открыл дверцу длинного кадиллака и поджидал, пока жена вместе с девочками устроится на заднем сиденье.
      Линда, которая слышала разговор о "Кроче дель Суль", захныкала:
      – Хочу мороженого!
      Чтобы избежать воплей, посол наклонился вперед, собираясь попросить шофера заехать в "Кроче дель Суль".
      – Мухаммед!
      Шофер повернулся, и Рейнольдс застыл от изумления. За рулем кадиллака сидел не Мухаммед, а какой-то неизвестный с узким длинным лицом и глубоко посаженными глазами.
      – Кто вы? – спросил американец. – Где Мухаммед?
      Шофер молча, с каменным лицом засунул правую руку под сиденье, вытащил оттуда автоматический кольт и наставил его на Брюса Рейнольдса.
      – Садись в машину, – приказал он на плохом английском. – Быстро.
      Дипломат недоверчиво уставился на пистолет, он не мог поверить в реальность происходящего. Похищение в самом центре Могадишо, в десяти метрах от двух милиционеров, наблюдающих за порядком… Мысли путались у него в голове.
      Как в тумане он услышал шум машины, которая остановилась позади кадиллака. Вдруг придя в себя, он резко обернулся и крикнул жене:
      – Кейт, выходи, быстро!
      Пистолет "шофера" моментально описал дугу и уперся в девочек.
      – Все остаются в машине! – рявкнул он по-английски. – Или я убью девчонок.
      Госпожа Рейнольдс взглянула на оружие сначала с изумлением, потом с ужасом. Черты ее лица исказились, и женщина разрыдалась, оцепенев от страха. Видя, что она плачет, близнецы захныкали тоже. Возле собора никто, казалось, не заметил, что происходит в машине. Кетлин и Патрик увлеченно болтали. Посол встретился взглядом с Полом Торнеттой, погруженным в созерцание упоительных бедер, обтянутых лиловой материей, на другой стороне улицы. Vestiti verde все так же лениво опирались на решетку сквера.
      – Пол! – заорал посол. – Делай что-нибудь, нас похищают!
      Телохранитель вздрогнул; ему показалось, что он не расслышал. Со своего места он не мог видеть лица шофера. Кетлин повернулась к отцу с изумлением:
      – Папочка, что происходит?
      – Шофер, – пробормотал дипломат, – это не Мухаммед, он хочет нас увезти.
      Рейнольдс с тревогой наблюдал за четырьмя мужчинами, которые только что вышли из желто-красного такси, остановившегося позади кадиллака. Мужчины приближались к ним. Это были сомалийцы, молодые, очень темнокожие. Двое из них держали в руках короткие черные автоматы, двое других – пистолеты.
      Это действительно было похищение. Американец резко повернулся к vestiti verde и заорал, надрываясь, чтобы перекричать звук колоколов:
      – Помогите! Помогите!
      Милиционеры тоже были вооружены, но, казалось, не слышали его призывов. Пол Торнетта осознал, наконец, что посол не шутит. Решительным шагом он двинулся к кадиллаку, вытаскивая из кобуры свое табельное оружие: четырехдюймовый "смит-и-вессон"-38. Он открыл переднюю дверцу и сунул голову внутрь машины.
      – Эй, ты! – прорычал он. – Выходи!
      Три выстрела прозвучали один за другим. Пол Торнетта пошатнулся, сделал шаг назад. Его толстое лицо выражало полнейшее изумление. Телохранитель не успел даже воспользоваться своим оружием. Три пули, выпущенные "шофером", попали ему прямо в грудь. Он уронил "смит-и-вессон" и мешком свалился на тротуар. Рот его наполнился кровью.
      – My god! – взвизгнула Кетлин в ужасе.
      Она не могла оторвать глаз от крови, которая струйкой стекала по подбородку телохранителя… Словно в оцепенении девушка видела безумный взгляд отца, своего брата, который тоже застыл от удивления, и обоих vestiti verde, не обращающих внимание на происходящее, как будто они ослепли и оглохли. А колокола продолжали бить по барабанным перепонкам.
      На тротуаре напротив две девушки в разноцветных одеждах остановились и с любопытством наблюдали за этой сценой.
      Посол храбро рванулся к бордюру, где лежал выпавший из руки Торнетты револьвер, но не успел. Четверо вооруженных сомалийцев набросились на американцев. Двое грубо потащили дипломата, заломив ему руки за спину, и втолкнули его на заднее сиденье кадиллака, несмотря на упорное сопротивление. Тем временем двое других затолкали Кетлин и Патрика на переднее таким же образом. Хлопнули дверцы. Быстро оглянувшись, двое террористов тоже втиснулись в лимузин. Колокола продолжали оглушительно звонить. Последнее, что увидела Кетлин перед тем, как ее бросили на пол машины, были спины vestiti verde, которые так и не обернулись. Пол Торнетта остался лежать на спине, истекая кровью.
      Кадиллак, взревев мотором, резко рванулся с тротуара. Двое оставшихся террористов вернулись в такси, подобрав "смит-и-вессон", и поехали вслед за посольским кадиллаком. Только теперь vestiti vеrde наконец обернулись и не спеша направились к лежащему на тротуаре телохранителю.
      Они склонились над Полом Торнеттой, который уже хрипел. При каждом выдохе из груди несчастного слышалось ужасное бульканье. Его губы были плотно сжаты, лицо приобрело мертвенный оттенок. У него была пробита легочная артерия, и кровь постепенно вытекала в грудную клетку. Когда один из милиционеров попытался приподнять Торнетте голову, толстяк икнул, его вырвало кровью и он умер. Милиционер с отвращением опустил голову покойника на тротуар. Наконец колокола смолкли. Обе машины уже давно исчезли из виду.
 
      Ирвинг Ньютон побелел от ярости. Он угрожающе ткнул указательным пальцем в сидящего за столом сомалийского чиновника:
      – Ответственность лежит на вас! Ваша дебильная милиция не вмешалась. Я требую, чтобы вы отыскали нашего посла и поймали этих людей!
      Первый секретарь американского посольства замолчал, задыхаясь от ярости. Сообщение о похищении застало его в тот момент, когда он лакомился своим воскресным лангустом в Бич-Клабе в обществе итальянских друзей. Сомалийцы сообщили о происшедшем дежурному посольства, а тот, в свою очередь, связался с ним. Первый секретарь тут же бросился в ультрасовременное здание штаб-квартиры полиции Могадишо, отправив перед этим телекс в Вашингтон. После получасовых переговоров его принял руководитель городской милиции Самир Самантар, кругленький сомалиец в белой пилотке, который, казалось, вовсе не был взволнован этой новостью. Все требования американского дипломата он выслушал с полнейшей невозмутимостью, лишь иногда льстиво улыбаясь и бормоча невнятные обещания.
      Американец еле сдерживался, чтобы не влепить кулаком в круглую, ничего не выражающую физиономию. Но в отсутствие поверенного в делах он оставался высшим должностным лицом американского посольства в Могадишо, и приходилось вести себя соответственно.
      Его собеседник степенно закурил сомалийскую сигарету, даже не предложив гостю, и важно покачал головой.
      – Вы выдвигаете крайне серьезные обвинения против нашей народной милиции, – высокопарно сказал он. – Действительно на месте похищения были двое милиционеров, но они ничего не видели. Все произошло слишком быстро.
      – И они даже не слышали выстрелов, жертвой которых стал Торнетта?
      Сомалиец отрицательно покачал головой, вязко улыбаясь:
      – Они ничего не слышали из-за колокольного звона…
      "У этого мерзавца на все есть ответ", – подумал Ирвинг Ньютон. Для него совершенно очевидно, что vestiti verde были сообщниками похитителей. Американец заставил себя успокоиться, зная, что его ярость лишь забавляет сомалийца. Закурил "Ротманс". Тоже не предложив сигарету собеседнику, хотя в Могадишо "Ротманс" высоко ценился. Самым важным было разыскать шестерых похищенных.
      – Выйдя из этого учреждения, – заявил он, – я должен буду отправить сообщение моему правительству. Могу ли я заверить, что вы используете все средства, чтобы отыскать виновных в этом преступном покушении и освободить шестерых заложников?
      Сомалиец угодливо кивнул головой в знак согласия и вновь улыбнулся.
      – Безусловно, – подтвердил он. – Мы уже занимаемся розыском похитителей г-на Рейнольдса и его семьи. Я лично отдал приказание установить наблюдение на всех выездах из города. Мы, сомалийцы, стремимся к тому, чтобы личность иностранца была неприкосновенна на нашей территории.
      "Дерьмо!" – мысленно выругался молодой дипломат. Власти Сомали дипломатов из некоммунистических стран разве что терпели. При малейшем проступке сомалийское правительство с удовольствием выдворяло их из страны.
      – Надеюсь, что ваши усилия увенчаются успехом, – угрюмо сказал Ирвинг Ньютон. – Напоминаю вам, что среди похищенных две семилетние девочки.
      Сомалиец с сомнением почмокал влажными слизняками, которые служили ему губами:
      – Это будет нелегко. Могадишо – большой город, а у нас нет никаких примет похитителей. Однако наша милиция действует очень энергично…
      Ирвингу Ньютону с трудом удалось сдержать смешок.
      Могадишо кишел стукачами СНБ, как тараканами. Их тощие фигуры сновали повсюду. Каждый чих иностранца сразу же брался на заметку.
      Когда гнев американского дипломата прошел, он попытался проанализировать случившееся и понять причину похищения.
      Убийство Пола Торнетты очевидно несчастный случай. Неизвестные стремились именно к захвату заложников. Но для чего? Как Ньютон ни ломал себе голову, он не мог понять этого. Полдюжины освободительных движений имели в Могадишо собственные офисы, и все они заявляли о своем резком антиамериканизме. Но до сих пор они вели себя спокойно… Даже Фронт Освобождения Эритреи, который занимал второй этаж в двух зданиях посольства, не утруждал своих людей хотя бы разбрасыванием листовок. Кроме того, все эти движения находились под строгим контролем СНБ.
      Дипломат поднялся.
      – Я буду ждать новостей от вас, – сухо произнес он. – В посольстве есть дежурный. Излишне говорить, что всему миру уже известно об этом подлом нападении, и если с людьми что-то случится, весь позор ляжет на вашу страну…
      Сомалиец покачал головой, изображая сочувствие. Ему было наплевать на все вокруг, как на свою первую джелабу . С тех пор, как началось строительство социализма, Сомали стало жить замкнуто, отказалось даже от доходов, приносимых туризмом.
      Страна была открыта только для социалистических друзей. Даже нефть привозили из Ирака на старых советских танкерах.
      Тем не менее представитель власти пробормотал нечто, что могло бы сойти за извинение. Ирвинг Ньютон остановился на пороге:
      – Я хотел бы срочно получить аудиенцию у председателя Высшего революционного совета, чтобы побеседовать с ним об этом возмутительном инциденте.
      Самир Самантар с сомнением покачал головой.
      – Товарищ Сиад Барре в данный момент занят. Существует проблема Джибути… Но я передам вашу просьбу. Надеюсь, он найдет для вас время.
      Через шесть месяцев. Или вообще никогда. Дипломаты были полностью отрезаны от населения и официальных лиц Сомали. Из тридцати приглашений, отправленных всем членам сомалийского правительства, положительно отреагировали всего на два. Это были один министр и один заместитель государственного секретаря. К тому же последний не владел ни одним из распространенных языков. Что касается товарища президента Сиада Барре, то его никто не видел. Он жил в казарме в северной части города.
      Разумеется, кроме русских и северокорейцев. Корейцам было поручено ежегодно организовывать парады в честь Дня независимости.
      Сознавая, что сделал максимум возможного, Ирвинг Ньютон сбежал по лестнице, перескакивая через ступеньки. Как и в большинстве общественных зданий в Сомали, лифта здесь не было. Экономия.
      Его "бьюик" ждал на улице с включенным двигателем, чтобы продолжал работать кондиционер. Ирвинг Ньютон, уже вспотевший, сел в машину. Жара в этом году была сумасшедшая. Сомали охватывает Африку, как клещи, со стороны Красного моря на севере и Индийского океана – на юге. Африканский Рог! Когда Ньютон был в Вашингтоне, это вызывало романтические фантазии; сейчас он мечтал о прохладном туманном утре, как собака мечтает о косточке.
      – В посольство, – бросил он шоферу.
      Он успел отправить в Штаты только короткое сообщение, в котором лишь излагались конкретные факты. Теперь нужно составить более подробный отчет со всеми деталями, которыми он располагает. К счастью, существует разница во времени. В Вашингтоне только четыре часа утра.
      "Бьюик" спускался к центру по проспекту Сомали. Могадишо – совсем маленький город, всего два километра пологого спуска к морю. Широкие проспекты пересекаются под прямым углом, виллы чередуются с пустырями и облупившимися хижинами.
      Дипломат ломал голову, где террористы могли спрятать заложников. Надо сообщить семье Пола Торнетты. Он посмертно получит медаль и будет похоронен на Арлингтонском кладбище. Ирвинг Ньютон с удивлением поймал себя на том, что ругается мысленно. Шестой американский флот крейсирует в Индийском океане недалеко от берегов Африки, у него хватит мощи, чтобы превратить все Сомали в пыль… А ему тем временем приходится переносить уклончивые улыбки чиновников, которые отлично знают, что в таких случаях делать.
      – Сволочи, – громко сказал он.
      Шофер обернулся.
      – Yes, sir?
      Ирвинг Ньютон едва не ответил: "Заткнись, арабская морда", но ему удалось выдавить из себя кривую улыбку.
      – Нет, ничего, спасибо.
      Машина свернула на Виа Сомалиа. Они проехали мимо развалюхи, в которой размещался Фронт Освобождения Эритреи.
      А если это они? Ирвинг Ньютон вышел из "бьюика" и вступил в прохладный холл посольства. Перед четырехэтажным зданием, над которым развевался американский флаг, прохаживались двое vestiti verde. Якобы для того, чтобы его охранять. А на самом деле, чтобы наблюдать за посетителями.
      Охранник в безупречной форме морской пехоты США поднял голову. Напряженно и нервно спросил:
      – Есть новости, сэр?
      Ирвинг Ньютон покачал головой:
      – Ничего.
      Уже пять часов прошло с момента похищения. Не нашли ни шофера, ни машину посла. Ирвинг Ньютон подумал, что через час телевидение сообщит новость американцам. Возможно, сегодня будет самое долгое воскресенье с момента его приезда в Могадишо год назад.
      Сержант морской пехоты нажал на кнопку, чтобы открыть бронированную дверь, ведущую на второй этаж, над которой была установлена телекамера.
      – Проклятие, – пробормотал он. – Когда я думаю, что мисс Кетлин там… – Здесь уже знали, как начинаются истории с заложниками, но никогда не было известно, чем это кончится. Часто кончалось плохо.
      Поднимаясь по лестнице, Ньютон вдруг спросил себя, не связано ли это похищение с другим происшествием, случившимся две недели назад. С убийством одного из его лучших осведомителей. Дело в том, что кроме своих официальных обязанностей, Ирвинг Ньютон руководил отделением ЦРУ в Могадишо. Это было скромное отделение, оно состояло всего из двух агентов, один из которых был сейчас в отпуске по болезни.
      Дипломат открыл небольшой холодильник, взял бутылку пива и стал пить ледяную жидкость прямо из горлышка. В такую жару он выпивал по ящику в день. Для жены он заказывал прохладительные напитки во Франции, а себе – в Найроби.
      Утолив жажду, он глубоко задумался. Скорее всего, ближайшие дни будут трудными.

      Чарльз Лейланд предавался мечтам за чашечкой холодного кофе, глядя на звездное небо за окном. Сигнал телекса заставил его вздрогнуть. Машинально он посмотрел на часы: два тридцать ночи. Он был один, офицер безопасности в центральном здании ЦРУ в Лэнгли под Вашингтоном. Сигнал повторился. Чарльз Лейланд лениво поднялся и направился к аппарату. Как и все правительственные учреждения, ЦРУ засыпало с вечера пятницы до утра понедельника. Во время уикэнда революции не совершаются. Но вся эта громоздкая машина могла мгновенно прийти в движение от нескольких телефонных звонков. В распоряжении дежурного офицера был список номеров, который позволял ему в течение нескольких секунд связаться с высшим руководством страны. В том числе с Президентом. Чарльз Лейланд склонился над текстом, быстро выползающим из машины уже в расшифрованном виде. Спина Лейланда покрылась холодным потом. Посол в Сомали похищен вместе со своей семьей. Телохранитель убит. Это серьезно. Серьезнее могло быть только иностранное вторжение или ядерное нападение. Это, пожалуй, чересчур для воскресного дежурства. Происшествие номер один, решил он.
      – Yod alamn it, – выругался офицер.
      Он взял телекс, вернулся в свой кабинет, из ящика стола, запертого на ключ, вытащил черную книгу и открыл ее на странице А. Там был список телефонов для экстренной связи. Первым шел секретариат Белого дома, который должен решить, следует сообщить новость Президенту немедленно или нет. Он снял трубку и начал подробно излагать содержание телекса профессиональным, лишенным эмоций голосом.
      Когда он закончил, первые лучи солнца окрасили небо в розовый цвет. Это сулило славный денек. Четыре главных руководителя ЦРУ уже были в курсе дела. Так же как и госдепартамент, Пентагон, министерство морского флота, несколько руководителей федеральных агентств. И еще многие американцы, рассеянные по миру.
      За тысячи километров от Вашингтона люди, которые до сих пор никогда не слышали о Брюсе Рейнольдсе, начинали искать способы его спасения. В открытом океане, у берегов Африки самая мощная в мире ударная сила – Шестой американский флот слегка изменил курс, приближаясь к Африканскому Рогу.
      Офицер безопасности налил себе чашку кофе. Он почти жалел, что в шесть часов утра уйдет со службы. День обещал быть суматошным. Разбуженные среди ночи, чиновники отдела Африки и отдела планирования торопились в Лэнгли. У них воскресенья не будет.
 
      Кондиционер задыхался и натужно гонял по комнате липкий, горячий воздух, который проникал через щели в окна. Ирвинг Ньютон брезгливо оттянул с груди прилипшую к телу рубашку и протянул руку, чтобы снять трубку.
      – Алло, говорит американское посольство, – в который раз произнес он.
      Его голос был усталым и охрипшим от бесконечных телефонных разговоров. Было уже около восьми часов. Наступала ночь, а он практически весь день не замолкал, пытаясь отыскать след исчезнувшего посла. Во второй половине дня он информировал членов дипломатического корпуса, и после этого в посольство хлынул поток сочувственных звонков и посланий.
      А первыми были русские…
      Раздался телефонный звонок.
      – Говорит главное управление милиции, – сказал голос на плохом английском. – Мистер Самантар желает говорить с мистером Ньютоном.
      Ирвинг Ньютон напрягся. А вдруг у него хорошая новость.
      – Я слушаю, – ответил он.
      Вежливо-лицемерный голос начальника городской милиции доходил до Ньютона сквозь сопровождающее его покашливание.
      – Мы нашли машину господина Рейнольдса, – объявил сомалиец. – В карьере, среди дюн в Джезире. Шофер находился в багажнике. Он заявил, что его оглушили неизвестные, когда он возвращался в машину, выпив чашку кофе в районе порта. Мы продолжаем поиски.
      Возбуждение Ирвинга Ньютона спало.